Дмитрий Емец
Дракончик Пыхалка и Великий Мымр

 

Глава 1
Золотые билетики

   И вот настала зима, промозглая и сырая, обычная московская зима начала третьего тысячелетия. Темнело рано. Снег выпадал, но скоро таял, а порой вместо снега начинал моросить дождь. Тротуар за ночь подмерзал ледяной коркой. Сугробы были грязные, черные от смога и соли, а снеговик на газоне перед домом, слепленный вчера вечером, наутро выглядел как пролитая на ковер овсяная каша.
   С тех пор, как наши хорошие знакомые Маша, пупс Куклаваня, кукла Оля, Ученичкин, зайчики Синеус и Трувор и кошка Дуся вернулись из Сказочной страны, прошло полгода. За это время многое успело перемениться. Маша перешла уже в третий класс, вытянулась, похорошела и ходила с таким таинственно-радостным выражением лица, что Авдохина, встретив девочку на лестнице, сказала одобрительно: «Ну, Машка! Она нам всем еще покажет!»
   Утром в середине января Маша стояла у окна с шеей, замотанной шарфом, и в теплом щипучем свитере и грустно смотрела во двор. Она ухитрилась подхватить одну из тех долгих зимних простуд, которые хотя и не опасны, но могут продолжаться неделями.
   Вообще-то Маша была не прочь пропустить недельку занятий в школе, но в этом случае она проболела все каникулы, а на каникулах грипповать намного противнее. Не получаешь от простуды никакой выгоды и чувствуешь, что остался в дураках.
   Машу веселил неугомонный Куклаваня, который, когда родителей не было дома, шнырял по комнате и проказничал. Кошка Дуся дрыхла у батареи. Ученый гном Ученичкин на чердаке кукольного домика писал докторскую диссертацию по целой смеси наук, где философия шла бок о бок с гигиеной. Кукла Оля каждый день устраивала генеральную уборку в своем и без того чистеньком домике, а зайчики Синеус и Трувор были еще маленькими.
   – Фи! С зайцами что за общение – рассказывай им сказки, да и то нестрашные, а то придется менять штанишки! – фыркнула как-то Дуся, когда проснулась, чтобы навестить тарелку с рыбой.
   Вот и сейчас не успела Маша подумать, куда подевался Куклаваня, как рыжий пупс вскарабкался по шторе на подоконник. Он был в разных носках и в красных спортивных трусах в горошек, а свои штанишки и курточку держал в руках.
   – Машка, пришей для меня пару карманов! Я же у тебя любимый пупс? Неужели тебе не хочется сделать для меня что-нибудь приятное? – потребовал он у Маши.
   – Куда тебе еще? – удивилась девочка. – Ты и так весь в карманах!
   – Глупая ты! – поморщился Куклаваня. – Много, а лишних нет! Смотри: один карман для орехов и конфет, другой для рогатки и плевательной трубочки. Этот для водяного пистолета. Спереди два – для перочинного ножа и для всякой ерунды, а карман на спине для носового платка…
   – А почему карман для носового платка на спине? – перебила пупса Маша.
   – Какая разница! Я платком все равно никогда не пользуюсь!
   – Кто бы говорил! У тебя его и нет! – ехидно промяукала кошка, переворачиваясь у батареи с правого бока на левый.
   «Можно подумать, у самой Дуси есть носовой платок!» – подумала Маша, но вслух ничего не сказала.
   – Давай грей свое пузо и помалкивай! Нашлась командирша! – заворчал на кошку Куклаваня.
 
 
   Дуся покосилась на пупса, опасно прищурилась, и хвост у нее стал подрагивать.
   – Сейчас дохамеешь у меня, пузырь! На лампе окажешься!
   – А вот и не окажусь, – начал пупс. – Ты обленилась, объелась… Э-а-ай, я пошутил!
   Куклаваня не заметил, как Дуся вскочила. Подброшенный ее лапой пупс несколько раз перекувыркнулся в воздухе и улетел на шкаф. Со шкафа донесся звук падения, сверху полетели зимние шапки, а потом высунулся неунывающий Куклаваня и показал кошке язык:
   – Ну что, села в лужу? Я же говорил, до лампы не добросишь!
   Но Дуся уже снова улеглась у батареи и не обращала на пупса внимания.
   Скрипнула дверца. Из кукольного домика, стоявшего на подоконнике, степенно вышла кукла Оля с ведром и шваброй и стала мыть крыльцо.
   – Эй, кукла! Пол протрешь до дыр! – весело крикнул Куклаваня. – Если у тебя хозяйственный зуд, приготовь мне что-нибудь вкусненькое!
   Оля покосилась на него, пошевелила губами и продолжила молча драить крыльцо.
   – Например, торт, или пирог, или салат оливье, или окрошку, или суп, или яблочный компот… – продолжал мечтать Куклаваня.
   – И не надейся, обжора! – не выдержала Оля и, брякнув ведром, ушла в дом.
   – А в гости пригласить? – крикнул ей вслед пупс.
   – Хм… По-моему, напрашиваться неприлично! – осторожно сказала Маша, отыскивая иголку, чтобы пришить карман.
   – Думаешь, сама догадается? – с надеждой спросил Куклаваня. – А вдруг нет? Как же тогда попасть к ней на обед, если она не зовет?
   – А ты попробуй намеками! – посоветовала Маша. – Не прямо говори, а как-нибудь осторожно. Начни издалека, поговори о том о сем и только после этого переходи к главному.
   – Это мысль! – воодушевился пупс.
   Он подтянул трусы, подошел к окошку Оли, громко кашлянул и крикнул:
   – Эй, Олька, смотри, кто пришел!
   – Отстань! – ворчливо донеслось из дома.
   – Я тут сегодня подумал и вчера пришел к выводу: хорошие люди отличаются от плохих гостеприимно распахнутым холодильником! – продолжал Куклаваня. – Спорю, ты не догадалась, на что я намекаю?
   В доме что-то плеснуло, и пупса окатило грязной водой.
   – Ну вот, опять водой! – вздохнул Куклаваня. – Хоть бы раз облила чем-нибудь приличным, медом там или компотом. Жадина!
   – Тебе же хуже! Мед бы ты никогда не отстирал! – крикнула Оля из домика. Она подслушивала у окна.
   – Можно подумать, я когда-нибудь что-нибудь стирал. Однажды был случай, когда я упал в стиральную машину и вылез оттуда намного чище, чем был.
   – Ничего удивительного! Грязнее, чем ты, быть невозможно! Даже если бы ты упал в мазут, то бы не смог запачкаться сильнее! – донесся язвительный голос Оли.
   Куклаваня и Оля были большими друзьями, хотя и ссорились раза по три в день. Но, как известно, кто не ссорится, тот не мирится, а кто не мирится, тот не дружит. Зато если Куклаваня не видел Олю хотя бы день и не дразнил ее, он начинал скучать, да и Оля начинала озабоченно оглядываться, не понимая, что такое важное исчезло из ее жизни, что ей так беспокойно и пусто.
 
* * *
   Вечером того же дня Ученичкин высунулся из окна чердачного этажа кукольного домика и крикнул:
   – Давайте играть в интервью!
   – Давайте! А у кого мы будем его брать? – откликнулась Маша, которая уже полчаса сидела у стола и ломала голову над математическими примерами. Хотя Маша болела, папа все равно считал, что она должна заниматься, чтобы не отстать от класса.
   – Мы поступим следующим образом в строгом соответствии с надлежащими правилами… Прошу вашего внимания, дамы и господа!
   Ученичкин спустился с подоконника по веревочной лестнице и собрал всех вокруг себя. Он любил распоряжаться и руководить так же, как говорить непонятные слова.
   – Я буду великий гном, гениальный изобретатель, лауреат премий и так далее… А вы будете журналисты, которые приехали брать у меня интервью! Дуся будет из журнала «Песики и собачки», кукла Оля из «Кухонной хозяйки», Маша из «Очень среднего образования», а Куклаваня… хм… ну из какой-нибудь мелкой районной газеты… – сообщил Ученичкин. – Вопросы есть?
   – Почему я из районной газеты? – возмутился пупс.
   – По уровню культуры, – кратко ответил Ученичкин. – Еще вопросы?
   – А зайцы кем будут? Они заплачут, если никем не будут! – заботливо спросила кукла Оля, держащая Синеуса и Трувора за лапки.
   – Зайцы… М-м-м… – протянул Ученичкин. – На журналистов они не тянут… досадно, очень досадно… Тогда пускай будут моими лаборантами, то есть научными помощниками… Ну как?
   – Здорово! – захлопали в ладошки Синеус и Трувор. Они были такие маленькие, такие славные и так умели радоваться за других, что согласились бы на любую роль.
   – Тоже мне нашлись лаборанты! Они больше похожи на подопытных кроликов! – хмыкнул Куклаваня.
   – У меня вопрос к ученому! – промяукала кошка Дуся. – Кормить журналистов будут?
   – Будет стол а-ля фуршет! Понарошный, разумеется.
   Дуся поморщилась.
   – В смысле, не будут кормить? – спросила она.
   – Нет. Кормить, разумеется, будут, но, увы, кубиками, – строго сказал гном.
   – Мы будем играть или нет? – нетерпеливо спросила Маша. – Я хочу задать вопрос великому изобретателю: как вы додумались до всех ваших гениальных изобретений?
   – Видите ли… – надулся Ученичкин. – Однажды я размышлял над законом всемирного тяготения и тут…
   – Стоп-стоп! – завопил вдруг корреспондент районной газеты, размахивая руками. – Я передумал! Почему у Ученичкина берут интервью? Хочу, чтобы у меня! Берите у меня интервью или… или я буду брать его сам у себя, а вам буду мешать! Плеваться и кидаться!
   – Пожалуйста… – обиженно согласился Ученичкин. – Только ты, Куклаваня, уж извини, но ты в науке ничего не смыслишь. Тебе не хватает широты… м-м-м… познания.
   – Сейчас как дам тебе в лоб! – рассердился пупс.
   Ученичкин, чтобы не связываться, отошел в сторону и уселся на катушку ниток.
   – Скандалист! Научный прохиндей! – пробурчал он себе под нос.
 
 
   Зайчики жалостливо покосились на Ученичкина, но, чтобы их не прогнали из игры, согласились быть поклонниками таланта Куклавани.
   Пупс важно взлохматил себе шевелюру, скрестил на груди руки и сказал:
   – Ну-с… Я готов, господа журналисты! У меня есть несколько минут, чтобы поговорить с вами, а потом у меня концерт! Меня ждет личный вертолет.
   – Какой еще концерт? – не выдержал Ученичкин. – Ты же ученый! У ученых не бывает концертов!
   – А может, он концертирующий ученый, – хихикнула кукла Оля.
   – Сама ты концертирующее ученое, женщина! А я певец! – заявил Куклаваня.
   – Скажите, Куклаваня – ваше настоящее имя или творческий псевдоним? – включаясь в игру, Маша сунула под нос пупсу воображаемый микрофон.
   – Чего это такое: психдоним?
   – Псевдоним – это придуманное, понарошное имя…
   – А, тогда понятно. Куклаваня – это мой псих… этот самый, – сказал пупс. – А настоящее имя Алекс Айседорович.
   – Какие песни вы больше любите, Алекс Айседорович? – насмешливо спросила кукла Оля.
   – Громкие. Такие громкие, чтобы в голове все дрожало!
   – И неудивительно! У тебя от малейшего умственного напряжения из ушей вата лезет! – съехидничал Ученичкин.
   – А ты помалкивай в тряпочку, разжалованный ученый! – топнул на него Куклаваня.
   – Читательницам нашего журнала интересно будет узнать о ваших пристрастиях. Кого вы больше любите: маленьких пушистых кошек или… фу… больших вонючих собак? – поинтересовалась Дуся.
   – Я больше люблю варенье! – облизнулся Куклаваня. – Большущие такие банки с вареньем!
   – Есть ли у вас дурные привычки, маэстро? – насмешливо спросила кукла Оля.
   – Ни одной, – замотал головой пупс. – Я идеальный. Иногда я смотрю на себя в зеркало и думаю: как можно быть таким идеальным? Может быть, меня подменили в детстве?
   – Ага! На полного придурка! – сказал гном.
   – Все завистники так думают! – с достоинством ответил вжившийся в роль пупс. – Ну все! Мне надоело! Кто следующий?
   – Я следующая! Эй, поклонники! Идите сюда! Теперь у меня будем брать интервью! – промяукала кошка Дуся.
   Зайчики Синеус и Трувор виновато посмотрели на Куклаваню и перекочевали к Дусе. Теперь они были поклонники Дуси.
   Внезапно форточка распахнулась от сквозняка. Влетевший ветер растрепал Маше волосы, ворвался в окно кабинета Ученичкина в дальней комнате домика куклы Оли и, подхватив, вынес оттуда золотые билетики.
   Гном, подпрыгнув, поймал их в воздухе.
   – Идите скорее сюда! Золотые билетики засветились! – закричал он.
 
 
   Вспомнив про золотые билетики, которые подарила им Баба-Яга, когда они покидали Сказочную страну, Куклаваня и Маша бросились к Ученичкину. Раньше билетики хранились у ученого гнома в верхнем ящике стола, и Ученичкин часто открывал ящик, чтобы на них посмотреть. По словам Бабы-Яги, билетики должны были замерцать в момент соприкосновения двух миров – сказочного и реального. Это означало, что возник невидимый мост между сказкой и настоящей жизнью.
   – Пыхалка хочет с нами поговорить! – крикнул Ученичкин.
   Он размахивал золотыми билетиками, сверкавшими так, будто на них падали солнечные лучи.
   – Там что-то проявляется! Смотрите! – Маша сложила все билеты вместе, как части мозаики, и они увидели Скалистую гору с пещерой драконов. Около пещеры летал Пыхалка и весело помахивал зубчатым хвостом с помпоном на хвосте. Рядом с Пыхалкой в воздухе носилась Михрютка, выдыхая длинную струю пламени.
   – Привет! Мы соскучились и упросили Бабу-Ягу помудрить немного со своим блюдцем! Как ваши дела? – Пыхалка опустился на траву.
   Цвет чешуи у него немного изменился, а сам он выглядел слегка подросшим. Должно быть, перцовый компот, горчичные пироги мамы-драконихи и свежие ветры острова Буяна пошли дракончику на пользу.
   – Живем не тужим, с вареньем дружим! – в рифму ответил Куклаваня. – Ты пригласишь нас на остров Буян, Пыхалка? Не жмоться, пригласи!
   – Опять? Вот наглая пупсина! – укоризненно повернулась к пупсу Оля.
   – И чего ты прицепилась? Пыхалка не ты! Он намеки понимает! – зашипел на нее Куклаваня.
   – Конечно, мы ждем вас в гости! – Михрютка возникла рядом с братом. – Баба-Яга говорит, что завтра особенный день. Тот, у кого в руках будут золотые билетики, сможет попасть на остров Буян. В пространстве откроется волшебный мост, он и сегодня уже открыт, но не до конца.
 
 
   – Так вы нас приглашаете? – не поверила своим ушам Маша.
   – Разумеется, приглашаем! Весь Буян ждет вас в гости, ведь вы спасли волшебный остров от Злыдней! – радостно подтвердил дракончик.
   – Но я болею! – Маша дотронулась до шарфа на шее.
   – Что за ерунда! Выпьешь воды из Семиструйной реки и через пять минут будешь как новенькая! – засмеялась Михрютка. – Как там мои любимые Пирожков с Авдохиной?
   – Одно время они чуть было не поженились, а теперь снова поссорились! – сказала кукла Оля, которая была в курсе всех событий. – Авдохина утверждает, что Пирожков стянул у нее дверной коврик. А Пирожков говорит, что она громко пылесосит и разрывает ему барабанные перепонки!
   – Жалко их! Я соскучилась по этим смешным ворчунам! – вздохнула Михрютка.
   – А мои родители? Они не заметят, что я исчезла? – озабоченно спросила девочка. – Михрютка, ты не побудешь Машей вместо меня?
   – На этот раз этого не потребуется, – успокоил ее Пыхалка. – Когда придет пора возвращаться, волшебный мост перебросит тебя в ту самую минуту, когда ты покинула Москву. Для твоих родителей пройдет самое большее несколько секунд, потому что время в Сказочной стране и в вашем мире течет по-разному.
   Еще раз повторив, что они завтра ждут их в гости, дракончики стали прощаться.
   – Не потеряйте билетики! – крикнул Пыхалка.
   Они выдохнули клубы дыма и исчезли.
   – Ура! Мы едем в Сказочную страну! – закричал Куклаваня и прошелся по комнате колесом, высоко вскидывая коротенькие ножки.
   Весь вечер Маша и ее друзья-игрушки собирались в дорогу. Ведь что ни говори, а завтра они снова будут в Сказочной стране. Куклаваня складывал в мешок банки с вареньем, а те банки, которые не помещались, прятал под кровать.
 
 
   – Зачем ты берешь столько варенья, пупсина? – спросила кукла Оля. – Думаешь, на Буяне тебя не будут кормить?
   – Я и не собираюсь есть свое варенье. Просто со мной оно будет сохраннее. А то вдруг в те несколько секунд по земному времени, что нас не будет, кто-то ворвется в комнату с большой поварешкой и сожрет все мои запасы? – И пупс, довольный своей предусмотрительностью, уселся на мешок.
   Кукла Оля собралась сама и собрала зайчиков, которые были слишком маленькими, чтобы сделать это самостоятельно, а Ученичкин захватил с собой несколько толстенных записных книжек и целый ящик с колбами, градусниками, микроскопом и другим научным оборудованием. Что же касается кошки Дуси, то она взяла в дорогу саму себя, и это, как она выразилась, «уже немало, намного больше, чем кое-кто заслуживает».
   Под кое-кем скорее всего имелся в виду кот Мяун, которого Дуся вспоминала каждый день с самыми нелестными эпитетами, которые в кошачьем случае всегда свидетельствуют о любви.
   Спать друзья легли раньше обычного, но долго не могли уснуть, думая о завтрашнем дне, и Маша слышала, как под кроватью ругаются Куклаваня и Оля.
   – Пупсина, отдай фонарик! Ты же утверждал, что ты не жадина!
   – Сама отдай! И не вырывай, а то дам по лбу!
   – А я из тебя всю вату повыдергаю! – возмутилась Оля, и под кроватью началась возня.
   – Эй вы, тихо там! – промяукала кошка Дуся, и все стихло.
   Но Маша все равно еще долго не спала. Она слышала, как часы пробили двенадцать и, тихо шаркая ночными ногами, пришел следующий день. Знали бы друзья, сколько непредвиденных случайностей он готовит!
 

Глава 2
Заколдованный лифт

   В то утро Пирожков, он же князь Пирожевский, занимался тем, что подсматривал в дверной глазок за квартирой Авдохиной. Время от времени Пирожков тяжко вздыхал и принимался ходить по коридору, скрестив руки перед грудью. Иногда он хватал букет из трех растрепанных роз и решительно направлялся к двери, но всякий раз мужества у него хватало только на то, чтобы взяться за ручку.
   – Любит – не любит – плюнет – поцелует!.. Не любит! Так я и знал, что не любит! – страдальчески бормотал Пирожков, обрывая лепестки роз.
   Объяснялось все просто. Пирожков соскучился по Авдохиной и хотел с ней помириться. Он мечтал столкнуться с соседкой на лестнице и поэтому уже второй день с восьми утра и до девяти вечера дежурил у дверного глазка. Но Авдохина все не появлялась, и князь Пирожевский не знал, что и думать. Если бы он мог предположить, что все эти дни его соседка сидит дома и тоже дежурит у глазка, и с той же целью – нечаянно столкнуться с ним у лифта!
   Будучи женщиной практического склада ума, Авдохина даже подтащила к дверному глазку табуретку и наложила на ее сиденье книг, чтобы быть на одном уровне с глазком. Авдохина сидела на табуретке, попивала кефирчик и терпеливо высматривала Пирожкова.
   – И куда он подевался? Как он с голоду не умрет? – бормотала она, удивленная, что Пирожков не выходит даже в магазин.
   Итак, время шло. Оба немолодых влюбленных со склочным характером замерли у глазков, пока не наступил тот сумасшедший день, который все перевернул с ног на голову и придал жизни иное течение.
   А началось все так…
* * *
   – Я потеряла наши золотые билетики! – крикнула Маша, врываясь утром в комнату.
   – Как потеряла? – От ужаса кукла Оля села на пол и открыла глаза так широко, как они могут открываться только у большой русской куклы.
   Олю можно понять, ведь она всю ночь готовилась к отъезду.
   – Я все время держала их в руках, а когда пошла умываться, положила на стиральную машинку, – дрожащим голосом рассказывала Маша. – А потом они пропали. Я искала, искала, но не нашла!
   – Я всегда знал, что умываться вредно. И вот вам – нате! – горестно сказал пупс.
   – Вы на меня не сердитесь? – робко спросила Маша. По щеке у нее ползла слеза.
   Увидев, что девочка плачет, кукла Оля подбежала к ней:
   – Не горюй, нам и в Москве неплохо! Правда, Куклаваня?
   – Подумаешь, Буян! Набуяниться мы и здесь сумеем! – поддержал ее Куклаваня. Игрушкам невыносимо было смотреть, как Маша плачет, и они изо всех сил старались поддержать ее, скрывая собственное разочарование.
   – Возможно, не все еще потеряно! Выше нос! – раздался тоненький, но уверенный голосок.
   Ученичкин спустился с подоконника по шторе и направился к двери.
   – Нужно искать по горячим следам! – заявил он с видом знатока, извлекая из кармана большую лупу.
   – Я с тобой, Ученичкин! Не думай, что ты самый умный сыщик! – крикнул Куклаваня.
   Ученичкин направил на него лупу.
   – Самый умный сыщик, конечно, ты! – угадал он.
   Пупс застенчиво передернул плечиками.
 
 
   Вскоре Ученичкин с Куклаваней были уже в ванной. Здесь Ученичкин стал внимательно осматриваться, переводя лупу с одного предмета на другой.
   – Полотенце, зеркало, халаты, шампунь… Ну тут все ясно! – задумчиво бубнил он. – А вот это странно, очень странно. Любопытная деталь!
   – Чего тебе странно? – Куклаваня постучал себя пальцем по лбу. – Шампуня никогда не видел?
   – Видишь эти мыльные пятна на стиральной машине? – спросил Ученичкин, внимательно разглядывая их в лупу и даже нюхая. – Что ты об этом думаешь?
   – Я ничего не думаю. Не видишь: я занят?! – категорично заявил пупс.
   Он извлек из необъятных карманов игрушечный пистолет с липучкой и водил по сторонам, выцеливая неведомого похитителя золотых билетиков.
   – А какую улику ты посчитал бы серьезной, великий сыщик Куклаваня? – насмешливо спросил ученый гном.
   – Ну, например, парашют, – встрепенулся пупс и зачем-то нацелил пистолет Ученичкину в нос. – Ищи скорее парашют, пока шпион с Марса не успел его спрятать! Вот какую версию надо разрабатывать, а ты со своими дурацкими мыльными пятнами!
   – А вот и напрасно! – перебил пупса Ученичкин. – Пятна – очень важная улика! Маша, откуда они?
   – Наверное, от папиного бритвенного крема. А почему ты спрашиваешь? – сказала Маша.
   Ученичкин напрягся, как гончая, взявшая след.
   – Папа был в ванной сегодня утром?
   – Он был в ванной сразу после меня, – вспоминая, сказала Маша и вдруг воскликнула: – Поняла: наверное, он и взял билетики!
   – Все сходится! Значит, твой папа скрытый шпион с Марса! – заявил Куклаваня. – Я давно его подозревал! Еще с прошлого года, когда у меня пропала банка с вареньем!
   – Зачем шпионам твое варенье, пупс? – промурлыкала Дуся.
 
 
   – А я почем знаю? – отмахнулся Куклаваня. – Шпионы – вороватый народец, тащат все, что под руку попадется. Ракету увидят – ракету стащат, яблочный огрызок найдут – и его подберут.
   Пока игрушки спорили, Маша помчалась на кухню. Мама готовила завтрак.
   – Где папа?
   – Как где? На работе!
   – А билетики? – Маша схватила маму за руку. – Золотые кусочки картона ты у него не видела?
   – Кажется, было что-то такое, – сказала мама. – Ты забыла их в ванной, так? А он забыл отдать их тебе. Не знаешь, склероз передается по наследству?.. Да, кстати, куда я положила миксер? Я только что держала его в руках!
   Все было ясно. Билетики были у папы, а папа на работе. Маша вернулась в комнату и уткнулась лбом в стекло. Она всегда так делала, когда бывала чем-то сильно расстроена. Девочке было горько. Новенький, только что начавшийся год казался ей бесповоротно загубленным.
   Куклаваня и Оля тихо подошли и теперь стояли сзади. Маша слышала их вздохи, а потом грозный шепот: «Отстань, пупсина!» Кажется, Куклаваня, чтобы развеяться, дернул Олю за косичку.
   Внезапно дом вздрогнул. На мгновение его окутало яркое оранжевое облако.
   – Что это было? – поразилась кукла Оля.
   – Думаю, это сработали наши золотые билетики, – печально предположил Ученичкин. – Только что мы наблюдали явление, которое условно можно назвать «мостом времени».
   – Я видела в окне Буян. – Маша закрыла глаза. – Он был рядом, а теперь снова исчез.
   Ученичкин достал записную книжку и стал набрасывать чертеж.
   – Меня тревожит одна догадка. Если в Сказочную страну не отправились мы, то, возможно, вместо нас туда отправился кто-то другой, тот, у кого были билетики.
   – Мой папа? – ахнула Маша.
   – Не думаю, – мотнул головой Ученичкин. – Твой папа уже на работе, а оранжевое свечение окутало наш дом. Значит, билеты находились где-то в доме.
   – В квартире? – спросил зайчик Трувор, выглядывая из-под ножки кровати, за которой он на всякий случай спрятался прежде, чем решиться на такое смелое предположение.
   Ученичкин посмотрел на чертеж и что-то прикинул.
   – Нет, не в квартире. Если мои расчеты верны, папа потерял золотые билеты в лифте.
   – Значит, на остров Буян отправился тот, кто был в лифте, – завистливо сказала кошка Дуся. – Ну и везет же некоторым! И в лифте покатался, и в Сказочную страну попал!
   – Небось решил, что сошел с ума, – заявил пупс. – Шагнул из кабинки и – хлоп! – угодил на остров Буян.
   Тогда Куклаваня еще не знал, что беднягами, попавшими на остров Буян, были… Пирожков с Авдохиной.
* * *
   За несколько минут до того, как золотые билетики выпали в лифте из папиного кармана, изголодавшийся князь Пирожевский решил покинуть наблюдательный пост у глазка и сходить в магазин. Оттого, что он долго простоял согнувшись, подглядывая за квартирой Авдохиной, у князя случился приступ радикулита, и он долго не мог разогнуться после того, как зашнуровал ботинки.
   Когда же прихрамывающий Пирожков вышел на площадку и вызвал лифт, дверь квартиры напротив распахнулась, и появилась Авдохина собственной персоной.
   Увидев друг друга, Пирожков и Авдохина засмущались и отвернулись в разные стороны. Пирожков принялся насвистывать гусарский марш, которому его научил граф Сидорчукский, а Авдохина – делать вид, что ищет ключи от квартиры, хотя они были у нее в руке. И Пирожкову, и Авдохиной страшно хотелось заговорить, но ни один не хотел делать это первым.