Страница:
Дмитрий Емец
Светлые крылья для темного стража
Кто, наставляемый на путь любви, будет в правильном порядке созерцать прекрасное, тот, достигнув конца этого пути, вдруг увидит нечто удивительно прекрасное по природе, то самое, Сократ, ради чего и были предприняты все предшествующие труды, – нечто, во-первых, вечное, то есть не знающее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, не в чем-то прекрасное, а в чем-то безобразное, не когда-то, где-то, для кого-то и сравнительно с чем-то прекрасное, а в другое время, в другом месте, для другого и сравнительно с другим безобразное. Прекрасное это предстанет ему не в виде какого-либо лица, рук или иной части тела, не в виде какой-то речи или знания, не в чем-то другом, будь то животное, земля, небо или еще что-нибудь, а само по себе, всегда в самом себе единообразное; все же другие разновидности прекрасного причастны к нему таким образом, что они возникают и гибнут, а его не становится ни больше, ни меньше, и никаких воздействий оно не испытывает. И тот, кто благодаря правильной любви поднялся над отдельными разновидностями прекрасного и начал постигать само прекрасное, тот, пожалуй, почти у цели.Платон. Пир
Глава 1
Тринадцатый лишний
Кушай-кушай, Федора Егоровна!К.И. Чуковский
Случаются вечера сонные, спокойные, которые мягко, без всплеска, без сопротивления, как перезрелый плод, падают в ночь. Бывают и другие вечера – буйные, напористые, когда даже тихие люди без повода срываются на крик, а в каждой третьей квартире всхлипывают форточки и грохают двери. И сложно сказать, в чем тут дело – в полнолунии, в атмосферном давлении, в положении звезд или в чем-то более глобальном, темном, что, скромно прячась за кулисами, пытается управлять всеми и вся.
Наконец выдаются вечера и третьего рода – внешне меланхоличные, тягучие, но скрыто напряженные, балансирующие на грани безумия. В такие вечера прыгают с балконов, рыдают в голос, перерезают вены, кусают подушки, делают предложение о вступлении в брак или пишут поэмы.
Вечер, в который возобновляется наш рассказ, был именно такого третьего рода.
Некий ранее не упоминавшийся суккуб русского отдела мрака Маракаратма, в облике стервозной шатенки с психологического факультета МГУ умыкнувший свой первый в жизни эйдос, на радостях гулял всю ночь. Он плакал, смеялся, глушил бокалами эйфорию, лез целоваться к сотрудникам правоохранительных органов, передразнивал Лигула и под утро был унесен в Тартар специально присланным за ним стражем. Больше о суккубе Маракаратме в Верхнем Мире никто не слышал.
Тухломон, за день принесший мраку четыре эйдоса, буднично зевнул, прилепил отклеившееся ухо и скромно улегся спать в выхлопной трубе автомобиля. Он надеялся, что за те две секунды, что он позволит себе отдохнуть, автомобиль не успеет завестись и уехать. И надежды его оправдались.
Улита сидела в резиденции мрака, за столом, который днем был завален бумагами и заляпан капавшей с печати кровью, и пожирала холодную курятину. Глаза ее светились в темноте, как у кошки. Что творилось у ведьмы внутри и о чем она думала, науке неизвестно, но курицу Улита раздирала решительно, почти с ненавистью.
На кожаном диване, поджав под себя ноги, сидел Петруччо Чимоданов, пахнущий кислой капустой и дорогим дезодорантом. Улита давно уже ничему не удивлялась. Можно быть чистюлей в одном и грязнулей во всем остальном. Например, не менять носки по три недели и два раза в день мыть голову.
Чимоданов был занят. Он расковыривал охотничьим ножом патрон двадцатого калибра. Отдельно он высыпал дробь, отдельно порох и отдельно отложил капсюль. Лицо у него при этом было приятно созерцательное. Глаза блестели, как у питекантропа, которому вместо камней предложили забросать мамонта ручными гранатами.
– Знаешь, что будет, если поджечь порох? – спросил он ведьму, задумчиво прокручивая колесико зажигалки.
– На одного дурака меньше, – понадеялась Улита.
– Неверно! Подчеркиваю: порох взрывается только в замкнутом пространстве. А так он просто сгорает, хотя и ярко, но без последствий, – нравоучительно сказал Чимоданов.
Он ссыпал порох на столовую ложку, поднес зажигалку и ойкнул, когда всплеснувшее белое пламя обожгло ему кончик носа. Дальше этого дело не пошло. Порох действительно не взорвался.
– Н-но! Без фокусов! Помни, кто я и кто ты! – укоризненно сказал ложке Чимоданов.
Ложка осознала свое ничтожество и промолчала. Петруччо подул на нее и встал.
– Ну я пошел!
– Куда? – лениво поинтересовалась Улита.
– Хочу попытаться выплавить свинец, – пояснил Чимоданов и, мечтательно улыбаясь, уединился с дробью.
За Петруччо, прихрамывая, бежал Зудука с капсюлем. Оба – и Зудука, и его хозяин – выглядели довольными. Они существовали в мире заданных координат, где все было расписано заранее, все расставлено по полочкам. И в этой заданности было величайшее успокоение.
– Сил моих нет! Я кипю, бесюсь и туплею! Если Эссиорх не вернется в самое ближайшее время, я кого-нибудь съем! – ни к кому не обращаясь, вполголоса сказала Улита.
Пытаясь избавиться от назойливых мыслей, ведьма потрясла головой и с недоумением уставилась на обглоданную куриную ножку, не понимая, откуда она взялась у нее в руке.
– Человек не должен ни к чему привязываться. Он должен любить, бешено любить, всей душой, но не привязываться. Ты поняла это, дура? – сказала Улита не то куриной кости, не то кому-то еще.
Здесь же, неподалеку, Мошкин сотворил ледяную розу и окутал ее пламенем. Пламя плясало на четких гранях цветка, который, хотя и истекал слезами, мистическим образом не таял. Мошкин смотрел на розу, и в душе у него что-то болезненно перекручивалось, будто душа была мокрым полотенцем, а он отжимал ее руками. Евгеша был юн, красив, силен, но сомневался в себе, как сомневается в выигрыше неопытный игрок в двадцать одно, которому разом пришли три семерки.
Ната стояла перед зеркалом, чья серебряная рама закручивалась в форме двух бодающихся козлов. Из стеклянных глубин на нее печально взирали три белых офицера, некогда застрелившихся перед этим зеркалом из одного револьвера, который валялся здесь же, у их ног. Вихрова злилась и шипела на офицеров, чтобы они не маячили. У нее уже второй день чесался подбородок, и она хотела понять, не вскочило ли на нем что-нибудь.
Однако офицеры не уходили. Один – совсем молоденький подпоручик с запекшейся на виске кровавой запятой – подавал Нате умоляющие знаки, точно пытаясь сообщить ей нечто важное. Остальные двое не двигались и только смотрели. Однако Вихрова не расположена была беседовать с неприкаянными духами.
– Ну разве я не хороша? – спросила она у самой себя и сама себе ответила: – Да, будем откровенны: внешность заурядная. Но что это меняет? Всякой женщине нужна прежде всего норка, все, что в норке, и хотя бы немного личного счастья… Не так ли? Допустим даже не так, но опять же: что это меняет?
Ната пристально всмотрелась в зеркало и, поморщившись, подозвала Мошкина.
– Эй! Поди сюда! – велела она – У меня что-нибудь есть на подбородке?
Евгеша послушно подошел и посмотрел глазами раненой лани. Он давно пережил свою любовь к Нате, однако старая любовь, пусть даже угасшая, всегда равно отдается тупой и мучительной болью.
– Да, есть, – сказал он, вглядываясь в круглый кошачий подбородок Вихровой.
Ната досадливо поморщилась. Ее подвижное лицо пошло мимическими морщинами – странными, несимметричными, но бесконечно привлекательными. Взгляд Мошкина застревал в них, как в паутине. Евгеша силой заставил себя зажмуриться. Да, кобра не умрет от укуса кобры, магия не подействует на того, кто родился с Вихровой в один день, но все же несколько мучительных ночей обеспечено.
– Сама чувствую, что есть. Конкретнее, Евгений! Конкретнее! Опиши, что ты видишь! – нетерпеливо потребовала Вихрова.
– Красное пятно! – сказал Евгеша, осторожно, как больная сова, приоткрывая один глаз.
– Большое?
– Примерно с десятикопеечную монету. А большое или нет – не знаю, – сказал Мошкин, привычно обходя конкретные суждения.
Ната с ненавистью поскребла подбородок.
– Вот и я его вижу. Второй день уже чешу. Что это такое может быть, а? Не знаешь?
Но Мошкин знал только, что это красная точка.
* * *
В тот же вечер Ирка сидела в «Приюте валькирий», слушала, как дождь скребет мокрым ногтем по крыше, и разглядывала старые фотографии. Гора Ай-Петри на крымском снимке показалась ей прилипшей крошкой хлеба, и она машинально подула, пытаясь убрать ее. Зрение у Ирки было неважное, сточенное ночным чтением с монитора. Лишь когда в руке у нее появлялось копье и она без остатка становилась валькирией, зрение обострялось до невероятных пределов. Но это было уже другое зрение.Антигон без дела шатался по «Приюту валькирий», заглядывал в пустые чашки, топал по половицам, тревожа мышей, и громко распевал.
– Ты не мог бы культурно заглохнуть? – попросила Ирка.
Голос у Антигона был ужасный и напоминал скрип тележного колеса.
– Это моя любимая песенка! Мне пела ее мама! – обиделся Антигон. – Золотые были времена! Она пела, а я слушал! Лежал на траве, высовывал язык, ждал, пока на него сядет бабочка и… ам! Или другой вариант: прицеливаешься и…
Перед глазами у Ирки мелькнул липкий, длинный язык.
– Мимо! А ведь когда-то получалось! – разочарованно сказал Антигон, провожая глазами улетающую муху.
Внезапно люк «Приюта валькирий» с хлопком откинулся, и в него просунулась незнакомая физиономия. Большое, обветренное, довольно плоское лицо. Светлый ежик волос, таких густых, коротких и жестких, что их с ходу можно было пускать на зубные щетки. На могучих скулах играл румянец свекольной яркости.
– Ты кто? – спросила Ирка, но еще прежде, чем получила ответ, по румянцу узнала оруженосца Хаары.
– Хозяйка приглашает вас на день рождения! – сообщил оруженосец.
Его круглая голова торчала из люка, как лежащий на грядке арбуз.
Ирка изумилась, точно забитый, мешковатый троечник, которого приглашает в гости самая популярная в классе девчонка. И троечник пугается, не зная, чем объяснить эту внезапную милость. Кого в гости, меня? А сознание уже подозрительно щелкает на счетах, перебирая варианты. Может, подвох? Может, некому подсунуть на стул сковородку с яичницей? Или дадут левый адрес и после звонка из однушки в панельном доме навстречу ему вылетит рой из семидесяти сердитых корейцев, последователей Джеки Чана?
– Я же валькирия-одиночка! – осторожно напомнила Ирка.
– Да хоть водолаз! Мне сказано: зови в гости. Вот я и зову! – непреклонно заявил оруженосец.
Ирка подозрительно уставилась на посланца Хаары, однако тот только скалился и молчал. Зубы у него были белые, широкие.
– Когда? – спросила Ирка.
Ответ удивил ее еще больше.
– Да прямо сейчас. Все уже собрались. Идемте, я покажу дорогу! – сообщила торчащая из пола голова и куда-то укатилась.
«Ну раз все, тогда понятно! Значит, меня за компанию. Типа всех так уж всех!» – сообразила Ирка, испытывая странную смесь обиды и облегчения.
На сборы у нее ушло не больше пяти минут. Все эти пять минут оруженосец проболтался на канате, не желая ни ждать внизу, ни забираться наверх. Таким странным образом выражалась у него спешка.
– Чего так долго-то? – гундосил он из-под пола.
Ирка плохо представляла, как они будут втроем телепортировать, и если не втроем, то куда денут оруженосца, однако о телепортации, как оказалось, речь и не шла.
На одной из асфальтированных аллей Лосиного Острова была припаркована старая иномарка-универсал с тонированными стеклами и лихо торчащей антенной, похожей на тараканий ус. На бампере белела большая наклейка: «ВОВАН».
– Вован – это кто? – спросила Ирка.
Оруженосец молча ткнул себя пальцем в грудь. Ирка смутилась.
«Могла бы и сама догадаться! Не такая уж сложная логическая задача», – выругала себя она.
Магнитола, усиленная сзади двумя здоровенными колонками, гремела и чихала музыкой. Под резину стекла были вставлены диски, якобы путавшие милицейские радары, а на деле мешавшие лишь обзору.
– Садись сзади! У переднего сиденья спинка хрюкнулась! – сказал оруженосец.
– Почему хрюкнулась?
– Таамаг подвозил, – мрачно поведал Вован.
Ирка послушно попыталась сесть сзади, но там уже все место занимала здоровенная бита. Рядом с битой лежал аккуратный мячик.
– А мяч зачем?
– Чтоб дяди с палочками поверили, что я бейсболом занимаюсь! – пояснил Вован, перебрасывая биту в багажник.
– А ты занимаешься?
Свекольную голову вопрос привел в восхищение.
– Занимаюсь! Гы-гы-гы! Прям с утреца начинаю и пока комиссионеры не кончатся! – повторяла она и тогда, когда они уже мчались по ночному городу.
Вован гнал как сумасшедший. Дряхлая иномарка грохотала и лязгала, крайне удивленная своей прытью. Оглушенный музыкой Антигон подпрыгивал на заднем сиденье, при поворотах врезаясь в дверь, предусмотрительно украшенную наклейкой «Место для удара головой». Раньше Ирке казалось, что подобные наклейки бывают только в маршрутках. Оказалось же, что они актуальны везде, где рулят Вованы.
Чтобы никуда не улететь, Ирка упиралась руками в крышу. Она не уставала удивляться, каким образом у спокойной Хаары, которая казалась воплощением порядка и аккуратности, в оруженосцах мог оказаться такой вот Вован. Вот уж точно: противоположности притягиваются хотя бы для того, чтобы дать друг другу в рыло.
Минут через двадцать машина свернула во двор и резко затормозила. Сияющий Антигон перелетел через сломанную спинку сиденья и, чпокнувшись в лобовое стекло, блаженно заулыбался.
– Ну че? Вылазить будем? Приехали ваще-то! – прогудел Вован, с усилием выдавливая наружу свой нехилый торс.
Ирка и сама догадалась, что приехали. Машина стояла в заставленном автомобилями дворе шестнадцатиэтажки.
Вован решительно надавил негнущимся пальцем код и втиснулся в подъезд. Только в кабине лифта Ирка осознала, какого он громадного роста. Валькирия-одиночка была ему примерно по грудь. Антигон же вообще терялся где-то в нижнем ярусе, как подлесок в глухом бору.
Кикимора, в острой форме страдавшего комплексом Наполеона, данный факт оскорблял. Он пыхтел, подпрыгивал и нарывался на драку. Бесполезно. Вован улыбался и демонстрировал полнейшее миролюбие, даже когда Антигон заявил, что булавой поотшибает все пальцы у него на ногах.
Ирка не заметила, на какой этаж они поднялись. Но довольно высоко, потому что лифт ехал долго. Ирка рада была любому промедлению: она побаивалась вот так вот сразу оказаться среди остальных валькирий.
Вован повернул ключ в замке.
– Чего встали? Проходите! – пригласил он.
Нервничая, Ирка заранее растянула мышцы лица в приветливой улыбке. Когда дверь распахнулась, она выстрелила улыбкой в пространство и… промахнулась. Это оказалась всего лишь общая дверь на площадку, где было три квартиры. Ирка увидела два спортивных велосипеда, детскую коляску и санки.
Антигон немедленно забрался в коляску. По размерам он вполне подходил, вот только рыжие бакенбарды и пористый алкоголический нос несколько искажали идеалистическую картину безоблачного детства.
– Это ваше, что ли, хозяйство? – с вызовом спросил он у Вована, кивая на коляску.
Вован поскреб пальцем висок. Соображал он явно медленнее, чем рулил.
– Соседей! Наше вот! – сказал он и, открывая еще одну дверь, ткнул пальцем в стоящие рядом горные лыжи.
– Кто катается? Ты? – усомнился Антигон.
– Хаара. Я так, чуток! – пояснила свекольная голова, произнося имя хозяйки с неожиданным благоговением.
Опасаясь и во второй раз выстрелить улыбкой в пустоту, Ирка обошлась тем, что, встав на цыпочки, высунула голову из-за плеча Вована. И снова ошиблась. Теперь улыбка пришлась бы кстати.
Валькирия разящего копья встречала Ирку в коридоре. Странно было видеть ее без нагрудника, копья и щита в вечернем элегантном платье. Хаара была хрупкой и изящной, с тонкими руками, которые показались бы даже слабыми, не будь их движения так быстры и решительны.
– Брысь, Вован! Ты слишком громоздкий для нашего коридора! – приказала Хаара, мягко отстраняя оруженосца.
Вован послушно вдвинулся плечом в вешалку и сел на задумчиво хрустнувшую полку для обуви. Ирка и Хаара оказались лицом к лицу.
– Ну наконец-то! Добрались без приключений? Рада, что ты пришла! – сказала Хаара и потянулась к Ирке, явно чего-то ожидая.
Ирка растеряла все слова и вместо улыбки изобразила запоздалую лицевую судорогу. Так и не дождавшись поцелуя, Хаара отстранилась. В руках у нее был огромный букет роз. Увидев розы, Ирка внезапно осознала, что явилась без подарка.
– Слушай, а у меня вот ничего нет! Я узнала про день рождения совсем недавно и… – забормотала она, краснея.
Хаара отмахнулась с великодушной небрежностью. Примерно так отмахивается важный дядя, директор департамента, когда сын его подчиненного пытается подарить ему на юбилей обсосанную конфету, только что вытащенную изо рта.
– Какая ерунда! Проходи в комнату! Кстати, ты в курсе, что от тебя пахнет гарью?
Ирка растерялась.
– Гарью? А-а, это дым! Мы с Антигоном мусор жгли! – догадалась она.
– Вот как? Интересно. А что за мусор? – вежливо заинтересовалась Хаара.
– Ну я же в лесу живу. Народ пикники на поляне устраивает, а за собой не убирает. Мы с Антигоном вчера собрали все в кучу и подпалили… Что, сильно пахнет? – встревожилась Ирка.
Она запоздало сообразила, что после сжигания мусора полезно бывает переодеться или хотя бы помыть голову, особенно если тащишься на день рождения.
– Ничего, терпимо! Дым – это еще не самое страшное! – великодушно заверила ее Хаара, вновь подставляя ей для поцелуя щеку.
На этот раз Ирка оказалась сообразительнее. Щека валькирии разящего копья была крепко-прохладной, как только что вымытое яблоко. Ирка честно поцеловала ее, в то время как сама Хаара ограничилась тем, что чмокнула воздух.
Целуя валькирию, Ирка попутно с удивлением обнаружила, что она выше на полголовы. Вот только никаких преимуществ рост Ирки ей не давал. Он лишь подчеркивал, что она еще неуклюжий сутуловатый подросток, отчасти даже гадкий утенок, а Хаара – состоявшаяся и уверенная в себе женщина.
– Ай! – крикнула вдруг Ирка, невольно повисая на валькирии разящего копья и грудью ощущая шипы букета.
Причина этого поступка была проста как чертеж табуретки: Ирку бесцеремонно протаранили сзади. Засидевшийся в коляске Антигон, которому она загораживала дорогу, с разбегу боднул ее головой в спину. Протолкнувшись в тесный коридор, кикимор уселся на пол и, ни на кого не обращая внимания, принялся растирать ласты.
– Отдавили в лифте, гадики позорные! Никакого уважения к старости! Всех покрошу, один живой останусь! – бубнил он.
Хаара с холодным удивлением воззрилась на Антигона. Уяснив, что именно барахтается на полу, она сочла это существо недостойным персональной разборки и перевела укоризненный взгляд на Ирку. Заметно было, что паж, толкающий хозяйку, являлся для нее зрелищем новым и шокирующим. Больше Хаара поразилась бы только, если бы ее собственный ботинок залаял и укусил ее за ногу.
– Что это за дела? Что ты ему позволяешь? – накинулась она на Ирку.
– Он… э-э… вообще-то хороший! Просто не подумал, – попыталась оправдаться Ирка.
– Не сомневаюсь, дорогая. Некоторые головы не способны думать. Все же лучше сразу указать нежити на ее место. Дрессировка, дрессировка и еще раз дрессировка! Мой Вован огреб бы за такое по полной программе! – заверила ее Хаара.
– Да, но Антигон этого и добивается! – несмело заикнулась валькирия-одиночка.
– Чего этого?
– Ну трепки… – сказала Ирка, ощущая себя глобальной дурой.
– Значит, трепка должна быть такой, чтобы ему больше не захотелось! Если кто-то сомневается, что такая трепка существует – пусть обратится ко мне! – отрезала Хаара.
Антигон заспорил было, но встретил взгляд голубых, очень ясных глаз и притих, как застреленный зайчик. Ирка осознала, что Хаара построила бы ее кикимора в два счета. Причем построила бы, даже не прилагая чрезмерных усилий. Ей стало совестно, что она такая бестолковая и недисциплинированная.
На ее счастье кто-то позвал Хаару из комнаты. Показывая, что разговор окончен, валькирия разящего копья еще раз улыбнулась Ирке, повернулась к ней спиной и пошла к гостям.
– Еще раз с днем рождения! – сказала Ирка спине Хаары.
Хаара, не оборачиваясь, равнодушно дернула лопатками.
* * *
Ирка выждала в коридоре, набрала полную грудь воздуха и, как человек прыгающий с вышки в ледяную воду, шагнула в комнату. На пороге она громко поздоровалась, глядя на люстру, и лишь после этого набралась храбрости, чтобы опустить взгляд. Она увидела длинный стол, вокруг которого столпились все возможные стулья и табуретки. Сам стол был предельно сдвинут к дивану, в благом стремлении разместить максимальное число гостей.На подоконнике устроилась смуглая Радулга, худая, гибкая как танцовщица, с распущенными смоляными волосами. Короткий рубец на ее щеке сейчас был почти не заметен. Встретившись взглядом с Иркой, Радулга мимолетно кивнула и сразу отвернулась.
Валькирия золотого копья Фулона с дивана благодушно наблюдала за тем, как ее оруженосец открывает шампанское. Ирке Фулона улыбнулась приветливо, но нейтрально, как директриса школы новой ученице, которая, прячась за родителями, проскользнула к ней в кабинет.
Ирка стала пробираться вдоль стены, взглядом отыскивая место, где можно сесть. Пока что такого места не обнаруживалось.
На противоположном конце стола царила томная и странная Ламина, валькирия лунного копья. При первой встрече с любым мужчиной она любила ошарашить его словами: «Юноша, вы мне снились!» И неважно, было юноше семнадцать лет или восемьдесят семь. Другие валькирии нервничали, когда она разговаривала с их оруженосцами. В данный момент Ламине никто не снился. Она сидела у шкафа и ела бутерброд с красной рыбой, изредка прерываясь, чтобы медленно облизать горячие губы.
Ближе к середине стола в кресле утопала Таамаг, мощные телеса которой грозили взорвать изнутри спортивный костюм. Чтобы заставить Таамаг надеть платье, потребовалась бы вся златокрылая рать. Таамаг скромно обсасывала куриное крылышко и перелистывала случайно прыгнувший ей в руки иллюстрированный журнал.
Когда ей на глаза попадалась фотография мужчины – безразлично какого: актера, спортсмена, художника или скромного приемщика пункта проката водных велосипедов – Таамаг непременно вздыхала и гудящим басом произносила: «КЫкой краса-а-фффчик!» Даже если мужчина был уродлив как Лигул, Таамаг не позволяла себе усомниться.
– Глаза умные! А пальцы как у пианиста! – заявляла она.
Да, к мужчинам Таамаг относилась великодушно. Зато женщин терпеть не могла. Вот и сейчас, случайно обнаружив в журнале очередную финалистку конкурса красоты, она долго разглядывала ее, после чего сквозь зубы процедила:
– Смотреть противно! Горилла мускулистая! Руки до колен! И что они в ней нашли?
Ирка невольно засмеялась. На месте Таамаг она воздержалась бы от подробных описаний. Уж больно они отдавали самокритикой. Таамаг резко повернулась к ней, едва не развалив кресло. В ее зрачках плескал огонь.
– Ты что-то хочешь сказать, одиночка? – с угрозой произнесла она.
Ирка торопливо замотала головой и, метнувшись в сторону, вклинилась между Ильгой и Холой – валькириями серебряного и медного копья. Без доспехов Ильга и Хола походили на холодных офисных красоток из представительства безмерно крутой нефтяной компании. У обеих непрерывно звонили телефоны, однако сами они на звонки не отвечали, а отвечали оруженосцы – тоже очень офисного вида, в дорогих костюмах и белоснежных рубашках с галстуками. Те хорошо поставленными голосами извинялись, что хозяйка подойти не может, и интересовались, что передать.
Рядом с Ильгой и Холой пропахшая костром Ирка ощутила себя совсем неуместной и стала озираться в поисках угла, куда можно забиться.
– Иди сюда! Да иди же! – вдруг радостно завопил кто-то.
Ирку дернули за руку. Она увидела Бэтлу и ее оруженосца. Вместе они занимали не два, а целых три сдвинутых стула. Бэтла еще не бралась всерьез за еду, только разогревалась и шевелила бровями, а к ней, как верная рать, уже сами собой сдвинулись все тарелки и салатницы. Ее упитанный оруженосец, опасавшийся при других валькириях в полной мере проявить свой аппетит, ограничивался тем, что вилкой гонял по тарелке горошину. Изредка он нырял под стол, будто для того, чтобы завязать шнурок, и ел там макароны «Макфа» из термоса. Параллельно, пользуясь моментом, сострадательная Бэтла незаметно спускала ему под стол бутерброд-другой.
– Не удивляйся! Это я заставила Хаару тебя позвать! – сообщила Бэтла и, спохватившись, что это звучит не слишком вежливо, торопливо пояснила: – Я думаю, пришла пора наплевать на глупые обычаи и поддерживать нормальные отношения! Одиночка – не одиночка, кого это волнует?
– Хаара тоже так считает? – поинтересовалась Ирка.
Бэтла яростно мотнула головой и с таким негодованием вонзила вилку в сардельку, что во все стороны полетели жирные брызги.
– Нет! Вообрази: наша дамочка убеждена, что идиотский закон, предписывающий держаться от одиночки подальше, имеет некий смысл. Она твердит, что если обычаи валькирий раз за разом нарушать, последствия будут самые непредсказуемые! – заявила она.