Емец Дмитрий. У входа нет выхода

   – Не совсем. Художник писал военные картины, а для них нужны достоверные исторические вещи. Оружие, ткани, кубки. Весь второй сундук оказался забит старинной конской сбруей. Уздечки, ремешки, стремена, украшения.
   – Хочешь уздечку? – спросил Гай у Тилля.
   Тилль покачал головой и толстыми пальцами стал крошить хлеб.
   – Я уж и за руль редко сажусь. Старый стал, неповоротливый.
   Бодрого человека эти фокусы не обманули. Раз такие значительные люди слушают тебя до сих пор, будут слушать и дальше. А потом заплатят – никуда не денутся.
   – Больше всего меня заинтересовала крышка сундука. Она была подозрительно тяжелой. Я простучал ее и нашел тайник, о котором явно не знали и сами хозяева. Там лежали песочные часы в медном футляре…
   Упомянув о часах, антиквар замолк и быстро взглянул на Гая.
   – Весьма интересные часы. То и другое принадлежало некому первошныру Митяю Желтоглазому, – сладко добавил он.
   Гай перестал чистить ногти уголком визитки и впервые посмотрел на своего собеседника внимательно.
   – Что вы знаете о шнырах, Сергей Ильич? – резко спросил он.
   Блиноликий осклабился и, словно дохлого кролика, погладил лежащую перед ним салфетку.
   – Кое-что. Видите ли, часы были завернуты в обрывок кожи. На коже текст. Очень краткий, но я разобрался… Например, понял, что шныры едва ли мне заплатят. А вот вы – другое дело.
   – Что, лично я? – усомнился Гай.
   Сергей Ильич опустил глазки так застенчиво, что захотелось дать ему копеечку.
   – Нет, конечно. Чтобы выйти на вас, я потратил три месяца. Несколько раз у меня мелькала мысль, что ни шныров, ни ведьмарей не существует. Столько столетий прошло. Отчаялся – и вот удача! Обнаружил в Интернете ролик со странной аномалией – огромный водный столб на Москве-реке. Кто-то заснял его на мобильник. Грандиозно! Такое могло быть сделано только шныровской закладкой, описание которой было на обратной стороне кожи. А сбросить ее могли только сами знаете на кого… кхе-кхе… Так я вышел на «Гоморру». Остальное – дело техники.
   – Неплохо! – одобрил Гай. – Вижу, вы хорошо потрудились. Могу я взглянуть на часы и кожу?
   Антиквар опасливо посмотрел на Тилля. Тилль мирно жевал укропчик, который свешивался у него из угла рта, как у лошадки.
   – Они у меня. Нет-нет, разумеется, не с собой! Вначале договоримся о цене!
   – И какой же будет цена? – полюбопытствовал Гай.
   – Высокой. Сделки такого уровня бывают раз в жизни. – Круглая спина антиквара выпрямилась и отвердела. – Я попрошу три вещи, довольно обычные.
   – И что же это за вещи?
   – Деньги. Здоровье. И хочу всегда знать, что мне угрожает!
   Мокрым пальцем Гай нарисовал на полировке кружок:
   – А последнее-то зачем? С деньгами и здоровьем?
   Бодрый человек дежурно пригорюнился:
   – Не люблю двигаться вслепую! Да и работа у меня, сами понимаете, скользкая. Вечно встречаешься с людьми, которых не знаешь. Или все – или ничего. Вот мой девиз.
   – Неслабо, – одобрил Гай. – Вы убеждены, что я способен все это вам обеспечить?
   – Уверен. Я мог бы потребовать и больше. Три желания – это скромно, учитывая, что песок в часах почти перетек.
   Гай перестал разглядывать подбородок своего собеседника и впервые посмотрел ему в глаза.
   – Песок? Вы хотите сказать, он перетекал все это время? Все десятилетия?
   – Да, – трогая салфетку, подтвердил Сергей Ильич. – Это странные часы. Песок бежит только в одном направлении. И крайне медленно. По одной песчинке в день, на рассвете. Признаться, я хитрил. Переворачивал часы. И тогда песчинка – клянусь! – падала снизу вверх!..
   Сергей Ильич остро взглянул на Гая, проверяя, какое впечатление произведут его слова.
   – Вы наблюдательны. Одну песчинку в день заметить трудно. У вас, должно быть, много свободного времени, – признал Гай.
   – Я использовал вебкамеру и отсматривал замедленно при большом увеличении.
   Гай потянулся, вставая. Опередив официанта, Некалаев метнулся отодвигать стул.
   – Ну хорошо, мой дорогой! – сказал Гай. – Мы выполним ваши желания при условии, что часы действительно принадлежат… как вы там его назвали…?
   – Митяю Желтоглазому, – понимающе улыбаясь, подсказал антиквар. – Когда вы будете готовы?
   – Я всегда готов, – сказал Гай, прислушиваясь к чему-то, происходящему у него внутри. – Здоровье и знание будущего я готов дать вам хоть сейчас. А вот деньги… возможно, нам придется сделать пару звонков! – Гай посмотрел на Тилля.
   Поскучнев глазами, Тилль пообещал, что деньги он отыщет и без Долбушина. Из своих личных маленьких сбережений.
   – А то мы еще не уладили с Альбертом наше недоразумение, – добавил он.
   – Скоро? – жадно спросил антиквар.
   – Да, пожалуй, за час управлюсь. Вам же надо много, – благодушно сказал Тилль. – Привозите часики! Они далеко?
   Сергей Ильич озабоченно порозовел. На несколько секунд задумался, сдвинул бровки.
   – Нет! У меня было предчувствие, что все должно решиться сегодня.
   – Так вещи с вами? – Тилль и Гай приятно удивились.
   – Нет-нет, что вы! Здесь неподалеку меня ждет друг, – заспешил антиквар.
   Гай усмехнулся.
   – Ингвар! Деньги!
   Тилль неохотно поднялся и враскачку стал спускаться. Вернулся он быстро. Сопровождавшие его берсерки выгрузили из багажника огромную коробку из-под телевизора, заклеенную скотчем.
   Их недавний гость вынырнул из парка почти одновременно с Тиллем. Видимо, следил из кустарника. Ботинки у него были мокрые, к коленям пристала трава. В руках он держал испачканный землей портфель.
   – Увиделись с другом? – с иронией спросил Гай. – Ну давайте!
   Антиквар нервно скосил глаза на коробку.
   – Это же смешно! Вы серьезный человек. Конечно, вы меня не обманете! – убеждая себя, произнес он и вручил Гаю портфель.
   Гай рукавом обтер с замка землю. Достал громоздкие, толстого стекла часы с медной подставкой. Песок внутри часов был голубоватый.
   – Сомнений нет. Работа, правда, его, – вполголоса признал Гай. – Взгляните, Ингвар! Что означают цифры 300 и 1?
   Тилль забрал у Гая часы, оглядел их и ткнул в подставку негнущимся пальцем.
   – Про цифры не знаю. А этот глиняный истукан вам никого не напоминает? – сопя, спросил он.
   Сергей Ильич кашлянул, обозначая свое присутствие. Гай повернулся к нему.
   – Кажется, вы что-то говорили о коже!
   Антиквар поспешно сунул руку в портфель и с готовностью протянул Гаю исписанный лоскут, рассеченный надвое. Одна из половин отсутствовала.
   – Другая, надеюсь, не у вас? А то всплывет еще через месяц за дополнительные три желания, – строго спросил Гай.
   Антиквар поспешно замотал головой. Портфель он держал перед собой, вцепившись в него обеими руками.
   – Ах да! Желания!.. Вот первое! – вспомнил Гай и носком подтолкнул к антиквару заскотченную коробку.
   Затем протянул руки и одновременно коснулся правого и левого виска гостя. Сергей Ильич глотнул воздух. На миг ему почудилось, что руки Гая встретились внутри его головы. При этом пальцы одной руки были ледяными, а другой – раскаленными.
   – Ну вот и все! – устало сказал Гай. – Ингвар! Как обычно!
   Некалаев и Тилль бережно взяли коммерсанта под руки и повели по мосткам на «Гоморру». Сзади сытый берсерк торжественно нес огромную коробку. Его широкое, самоварное лицо отдувалось важностью.
   Сергей Ильич сделал десяток шагов и, опомнившись, остановился.
   – А почему туда? Разве я пришел оттуда? – мнительно спросил он.
   Во избежание укусов и царапаний осторожный Некалаев отпустил его руку и предупредительно отодвинулся, уступая свое место здоровяку с бычьей шеей.
   Журчала вода. Сергей Ильич сидел и истерично смеялся. Гай не обманул. Он действительно получил все, что желал. У его ног стояла открытая коробка. Изредка он доставал пачки, распечатывал и подбрасывал. Деньги падали в воду и плавали. Кашель, мучивший его с зимы, куда-то ушел. Он ощущал себя таким здоровым, каким не был и в двадцать лет.
   И, главное, по новому своему дару, антиквар знал, что с ним будет. Знал настолько точно и безошибочно, что даже не вскакивал и не бил в толстую, туго впрессованную в перегородку дверь. Он в трюме, ниже уровня Москвы-реки. Сверху две пустые палубы.
   Снаружи монотонно гудел насос. Тесная, лишенная окон каюта в трюме «Гоморры» медленно заполнялась водой…
   Двумя палубами выше, соприкасаясь лбами, Тилль и Гай разглядывали косо обрезанный пергамент:

   В триумфе мудрой
   Лишь верный до
   Загадочен судь
   На крыльях золотых ей гиб
   На триста
   И тот же срок раст
   Когда же день
   Хранитель древний ра
   Гиелы юной рот
   Изменник л
   В том, что неправда
   Залог

   Гай снова взял в руки часы. Стал вглядываться. Прежде ему казалось, что весь песок перетек. Теперь же он разглядел в верхней колбе прилипшие голубоватые песчинки. Сколько их? Два десятка? Меньше? Пересчитать их было непросто.
   – Митяй Желтоглазый исчез три века назад. Не вернулся из нырка. Перед этим он написал небольшую поэму, сделал часы и изобразил на них Горшеню. Цель? – спросил он.
   Тилль, засопев, дернул себя за кабанью голову на короткой цепочке-ошейнике.
   «Сущий барбос!» – одобрительно подумал Гай.

Глава 4
НА «ВОЛОКОЛАМСКОЙ»

   Между станциями «Щукинская» и «Тушинская» пассажиры, следующие по Краснопресненскому радиусу, могут увидеть в окне вагона станцию «Волоколамская».
   Эта станция предназначалась для жителей жилого массива, так и не построенного на месте Тушинского аэродрома. На станции отсутствуют выходы на поверхность и наружная отделка, лишь несколько лампочек освещают пустынную платформу и два ряда опор.
   Станция типовой конструкции, колонная, мелкого заложения.

Справочный сайт метрополитена

   Между вагонами в метро рискуют ездить только подсознательные самоубийцы, диггеры и шныры. Молодой человек, в последнюю секунду заскочивший между последним и предпоследним вагоном тронувшегося поезда на «Тушинской», принадлежал сразу к трем группам. Он был на двадцать процентов самоубийцей, на шестьдесят процентов диггером и на сто процентов шныром. Хотя сегодня шныровскую куртку ему заменяла толстовка с капюшоном.
   Гусеница состава медленно протискивалась в тоннель. Поначалу она ползла лениво, но, раздухарившись, начала подергивать боками, желая почесать их о толстые провода в резиновой оплетке. Каждый рывок мог оказаться для человека в толстовке последним. Опора для ног у него была скверная, да и руками ухватиться толком не за что. А скоро он должен будет коснуться нерпи, и как держаться тогда – непонятно.
   Из окон вагона пробивался свет. Он видел, как желтый четырехугольник, дрожа, скользит по оплетке. Всего метр отделяет его от людей в вагоне, которые дремлют, читают, слушают музыку, пишут эсэмэски. Интересно, кто-нибудь услышит его крик, если он улетит под колеса?
   Он начинал жалеть, что ввязался во все это, когда гусеница замедлилась. Грохот состава размазался и перестал оглушать. Свет из окон не отражался больше от стен, а спотыкался о непонятно откуда взявшиеся вертикальные белые колонны.
   Между третьей или четвертой колонной на секунду мелькнул свет. Кто-то включил и сразу выключил фонарь.
   Для молодого человека в толстовке это послужило сигналом. Он зубами оттянул рукав, прикинул расстояние и, схватившись за льва на пылающей нерпи, ногой оттолкнулся от ненадежной опоры. Секунду спустя он летел в темноту, только за миг до приземления вспомнив, что сегодня он без смягчающей удары куртки.
   Защищая голову, он упал плоско, как тряпка. Никаких перекатов, никаких кувырков. Нет смысла ради красивого приземления вгонять себе в спину кусок арматуры. Лучше обтереть пузом плиты. Пусть любимый город станет немного чище.
   Лежа на животе, шныр повернул голову. Гусеница прощально вильнула и, электрически звякнув, скрылась в тоннеле. Юноша оперся на ободранные ладони и поднялся. Он стоял на недостроенной и законсервированной подземной станции, не имевшей эскалаторов и выходов наружу. Вокруг лежала железная перхоть большого города.
   – Эй! Я тут! – нерешительно окликнул он.
   – И мы тут! – отозвались совсем близко.
   Молодой человек обернулся, без желания, точно мокрые носки, натягивая на губы улыбку. Луч чужого фонаря ударил его в лицо. Он попытался заслониться, но донести руку до лица ему не дали. В следующую секунду его скрутили так, что ему показалось, будто его зажало в тисках. Фонарь продолжал бить в лицо. Он скорее угадал, чем увидел три широкие фигуры.
   Грубые ладони тщательно ощупали карманы куртки, подмышки, спину, обхлопали брючины до голени. Перерезав шнурки, быстро и со знанием дела отстегнули нерпь. Выгребли ключи, мобильник и перочинный нож с лезвием длиной в мизинец, о существовании которого он и сам едва помнил.
   – Он тупой, – робко сказал молодой человек.
   Ему посоветовали заткнуться. Один из державших был усатый, нервный и грубый. Другой – круглолицый, бровастый, внешне добродушный. Просто бритый Дед Мороз, до зимы решивший отдохнуть от бороды.
   – Шнеппер есть? Атакующая закладка? – спросил Дед Мороз.
   – Ага, сто штук, – неосторожно ответил юноша и получил тыльной частью ладони по губам. Как ни странно, именно от Деда Мороза. Лицо у того при этом было сострадательное, как у человека, вынужденного выполнять свою работу.
   – Да нет у него ничего, – ответил тот, что обшаривал штанины.
   – Умница! Потопали!..
   Могучие фигуры сомкнулись, и его полуповели-полупонесли куда-то. Шагая, молодой человек в толстовке подумал, что, если бы он поджал ноги, этого никто бы не заметил.
   Неожиданно берсерк, шедший сзади, издал короткое восклицание и направил луч фонаря себе под ноги. Из брючины шныра выбралась тяжелая пчела и деловито поползла по плитам платформы. Пчела ползла и светилась, как светится только что выкованный гвоздь.
   Берсерк ударил ее каблуком. Под каблуком пчела примялась, но сразу расправила крылышки. Берсерк ударил ее во второй раз, в третий. Под конец он уже вращался на каблуке, ввинчивая упрямое насекомое в бетон. Когда от пчелы должна была остаться одна влажная кашица, он оторвал ботинок от плит. Пчела, живая и невредимая, сидела и чистилась, шевеля усиками и сгибая крылышки лапками. Никакой враждебности к тому, кто только что на ней прыгал, она не проявляла.
   Берсерк присел на корточки и зажигалкой стал подпаливать пчеле усики.
   – Живучая дрянь! Гля, отдергивает! – сказал он с торжеством.
   – Не трогайте ее! – рванулся юноша в толстовке и снова получил тыльной стороной руки. На этот раз больнее, потому что удар пришелся перстнем.
   – Оставь насекомое! – морщась, сказал усатый. – Так ей ничего не сделаешь! Сама издохнет, как моя когда-то.
   Юноша в толстовке быстро посмотрел на него и опустил глаза. Пчела взлетела и, опустившись ему на капюшон, доверчиво поползла под воротник. Он с тоской ощутил, какая она тяжелая, точно литая.
   В центре платформы лампы стали попадаться чаще. Берсерк, топтавший пчелу, выключил фонарь. Уже и без фонаря хорошо был виден стул, повернутый к ним спинкой. Антикварный, с упаднически выгнутыми ножками. Гораздо уместнее он смотрелся бы в загородном дворце пальмового диктатора, а не здесь, на заброшенной станции Московского метрополитена.
   На стуле, положив локти на спинку, сидел Гай. Его охрана выстроилась не как обычно, цепью, а образовывала обширный четырехугольник. Изредка кто-нибудь подавал фонарем знак в глубь станции, и ему отвечали так же, кратким миганием. Причем каждый раз вспышки были из новых мест.
   «Да их тут четверок восемь!» – прикинул юноша в толстовке.
   Его подвели к стулу. Ткань спинки была светлее лица Гая, и юноша то и дело невольно переводил на нее взгляд. От Гая он видел только острые локти и приспущенное мягкое лицо.
   Гай ждал.
   – Пчелы стали беспокойными. Роятся, всюду летают. Иногда тебя просто облако окутывает – они всюду, – нерешительно сказал юноша.
   – Значит, уже скоро, – равнодушно откликнулся Гай.
   Юноша торопливо закивал.
   – В ближайшие дни.
   Гай выслушал его, грызя пальцы.
   – Если это все, ты отнял у меня время! В сентябре пчелы всегда летят за новичками. Ради этого мне не стоило тащиться на «Волоколамскую».
   Один из охранников – смуглый, с розовым свежим шрамом на скуле, поднял арбалет. Берсерки, державшие парня в толстовке, раздвинулись. Не хотели, чтобы их забрызгало.
   Юноша заволновался.
   – НЕ НАДО! Я забыл! Четыре пчелы вылетели!
   Гай взглядом остановил арбалетчика.
   – К кому? Успели отследить?
   – Мне кажется, – начал юноша.
   – «Кажется»? Мне нужны имена, а не ваши галлюцинации! – оборвал его Гай.
   Юноша застыл. Предавать сразу сложно. Хочется предавать по кусочкам, выбирая из них самые «непредательские». Увы, пути назад не было. Помедлив, юноша присел, расшнуровал ботинок и вытащил из голенища сложенный тетрадный лист.
   – Жаль, что только четверо, но тоже неплохо! – пробормотал Гай. – Где ты это взял?
   – У Кавалерии в кабинете. Списал, пока она искала книги по коневодству, – убито сказал шныр.
   Гай сощурился.
   – А почему не дал сразу? Ах да!.. Все она, родимая, недобитая совесть!
   Юноша отвернулся.
   – Теперь о другом. Сделал то, о чем мы договорились? – спросил Гай вкрадчиво.
   «Толстовка» поспешно закивала.
   – Я пытался! Ночью я ломиком сорвал с улья крышу и пытался выкрасть пчелиную матку. Это было непросто, потому что рядом топтался Горшеня. Хотел мне помешать. Мычал, бормотал, отталкивал, заслонял улей! Я рисковал жизнью!
   Гай зевнул.
   – Ничем ты не рисковал. Этот глиняный великан глотает только тех, кого любит. Для прочих он абсолютно безобиден! Ты все сделал, как я велел?
   – Да. Обкурил пчел той гадостью, что вы мне дали, чтобы они не защищали матку. Меня самого едва не вытошнило!
   Гай поморщился.
   – Ну-ну, юноша! Осторожнее подбирайте слова! Что гадкого может быть в волосах ведьмы, похороненной заживо ровно девяносто девять лет и девять месяцев назад? Ну да, возможно, Белдо примешал к ним слишком много сероводорода. Но он же хотел как лучше!
   – Простите!
   – Прощать – это по другому ведомству. Пчелы ее не защищали?
   Юноша замотал головой.
   – Нет. Но матку я взять не смог! Ее окружает сияние. Я коснулся его, и мне обожгло руку. Я едва сумел отбросить ломик. Он расплавился.
   Гай опечалился.
   – Это плохо. Хотя нечто подобное я и предполагал… Итак, мой дорогой, сегодня ты пришел с пустыми руками. Пчелиную матку не достал. К закладке в Зеленом Лабиринте можешь подобраться только на несколько шагов… В общем, или ты меня немедленно порадуешь чем-нибудь особенным, или останешься без награды.
   Юноша испугался.
   – В июне… ну или в конце мая… в школе появилась новенькая. Без пчелы! – выпалил юноша и умоляюще посмотрел на него.
   – Это интересно, – великодушно признал Гай. – И что новенькая? У нее есть имя?
   – Рина… Она завела гиелу!
   Гай дрогнул углами рта.
   – Хороший старт! Не можешь завести пчелу – заведи гиелу… Где она ее взяла?
   – Говорят, взрослая гиела ощенилась прямо у ограды ШНыра, и ведьм… ой… – юноша осекся, ощутив, как окаменели руки тех, кто его держал.
   «Ведьмарь» – слово исключительно шныровское. Нужно было срочно подыскать другое на замену, но от страха у него путались мысли.
   – «Отважный наездник гиелы». Ты же это хотел сказать? – с понимаем подсказал Гай. – Он обязан был или пристрелить детеныша, или забрать с собой. Но не бросать… Арно, сообщи Тиллю! Пускай разберется.
   Арно сделал пометку. Идеальный секретарь. Услужливый, ничего не забывающий, ничему не удивляющийся. Прикажут поцеловать – поцелует. Прикажут перерезать горло – перережет. Прикажут поцеловать и тут же перерезать горло – сделает, причем без напоминаний и в указанное время. Прилизанная челочка, уместная улыбка. Человек он был удивительный даже для Гая, который знал толк в негодяях. Когда-то, не устояв и взяв закладку в первый же нырок, Арно сам отрезал у себя небо, и так удачно, что даже шрама не осталось.
   Теперь всего, что выходило за рамки собственного тела, его безопасности, комфорта и удовольствий, для Арно не существало. Получить максимум радостей, в том числе и от жонглирования чужими судьбами – и стать глиной. Но этот период он считал непринципиальным. Где теперь царица Клеопатра? Не стало ли ее прекрасное тело кирпичом в каком-нибудь египетском коровнике? Не съеден ли французский король Луи червями, которых склевала птица, которую съела лиса, в которую отложили личинки мухи? В общем, живи красиво, а твоя муха за тобой прилетит… Только одно не давало Арно покоя – двушка. Почему этот мир пустой? Для кого?
   – Голову берсерка приносить? – уточнил Арно.
   – Зачем?
   – Ну как зачем? Тилль наверняка предложит.
   – Рабочий момент. Пусть сам разбирается, – скривился Гай.
   – Это еще не взрослая гиела, щенок. Но она разрешает брать себя в руки. Правда, только хозяйке. Остальным нет, – заискивающе продолжал молодой человек в толстовке.
   Гай нахмурился.
   – Ты сам это видел? Что она позволяет брать себя в руки? Без намордника? Без фиксации шеи? Без электрошока?
   – Сам нет. Наши рассказывали. На территорию ШНыра гиелу пронести не получается. Они ее где-то прячут.
   – Они – это кто?
   – Рина, Афанасий, Ул, ну и всякие прочие, которые с ними, – мгновенно откликнулся шныр.
   Гай подмигнул ему мертвенным глазом, в котором отблеск лампы плавал, как луна в луже.
   – «Которые с ними»? Емко сказано. Значит, ты не с ними? – сказал он весело.
   – Нет, они мне доверяют, но я… – тревожно начал юноша.
   – Твое «я» меня не волнует. Убей ее! – перебил Гай.
   Парень в толстовке встревожился.
   – Кого? Рину? – испуганно спросил он.
   – Пока гиелу, – любезно поправил Гай. – Найди и прикончи! Советую поспешить. Ей примерно три месяца. Это возраст, когда гиелы обычно встают на крыло. Эта растет без матери, поэтому, возможно, станет на крыло чуть позже. Но все равно надо спешить.
   Юноша заметался глазами. Заходить так далеко он не собирался.
   – Зачем?.. Может, я просто найду место, а вы… ну в общем… ее заберете? Пусть служит вам, – пролепетал он.
   – Нам она не нужна. Гиела, которая кому-то доверяет, – уродец. А уродцев надо уничтожать. Ты со мной согласен? – голос Гая зазвенел как разбитое стекло.
   – Д-да, – спеша, сказал юноша.
   – Прекрасно! Отпустите его! – приказал Гай.
   Руки, державшие шныра, разжались. Берсерк, похожий на Деда Мороза, издевательски одернул на нем толстовку.
   – Не забудь почиститься! А вот шнурок для твоей цацки придется подыскать новый, – сказал он, возвращая нерпь.
   – Еще одно! – вспомнил Гай. – Про м-м… Горшеню. Ты говорил: он мешал тебе с ульем. Что он вообще делал у Лабиринта?
   – Не знаю. Он там часто вертится. Особенно если ночи лунные, – сказал шныр.
   – А если безлунные?
   – В безлунные уходит в парк и пропадает там до утра.
   – Странно, – протянул Гай. – Зачем в безлунную ночь идти в тенистый парк, где даже и при луне мало что увидишь? Если он хочет кого-то напугать или поймать – достаточно встать у тропы, которая ведет к пегасне.
   «Толстовка» удивленно взглянула на него, не понимая, откуда ему так хорошо известна география ШНыра.
   – Проследи за Горшеней! Куда ходит, зачем! – велел Гай. – Я хочу знать, что он делает каждую секунду безлунной ночи. А с пчелами попробуй вот что!..
   Он, не глядя, протянул руку, и тотчас предупредительный секретарь вложил в ладонь маленькую стеклянную банку. Внутри плескалось что-то, похожее на разведенное водой молоко.
   – Намажь этим крышу улья. Ну и прочие места, где пчелы отдыхают. Только тонким слоем. Используй перчатку. Яд очень опасен, – сказал Гай.
   Юноша протянул руку и, на миг коснувшись сухих пальцев Гая, пугливо взял банку.
   – Пчелы бессмертны. Наши новички со своими пчелами чего только не делают! – почти радостно предупредил он.
   Гай досадливо провис углами рта.
   – Пчелы постоянно чистят свою матку. Когда на нее через их лапки попадет это, она станет бесплодной и погибнет. Не будет новых пчел – рано или поздно не будет ШНыра.
   Юноша вздрогнул и выпрямился. Какую-то секунду казалось, что он сейчас швырнет банку в Гая, но потом он ссутулился и спрятал ее в карман.
   – Чего ждешь? Ступай! – приказал Гай.
   Юноша не уходил. Даже когда его схватили за плечо и подтолкнули, он остался на месте. Прижимая к груди нерпь, он с беспокойством оглядывался на Гая.
   – Ну, в чем дело? – спросил Гай нетерпеливо, но с тайным, дразнящим поощрением в голосе.
   – Вы обещали! – тревожно сказал юноша.
   – А ну да… Так и быть! – Гай лениво потянулся и, играя лицом как резиновой маской, коснулся обкусанным ногтем лба юноши.
   Парень в толстовке вздрогнул. По его телу прошла волна удовольствия. Он попытался его скрыть, но лицо выдавало. Рот слабо улыбался. Веки тяжелели. На лбу выступили капельки пота. Когда Гай оторвал от его лба палец, юноша этого даже не заметил. Потом, потеряв равновесие, шагнул и животом налетел на стул.
   Берсерки понимающе захохотали.
   – Только не злоупотребляй! – посоветовал Гай.
   – Я могу остановиться в любой момент! – упрямо сказал юноша.