— А котлеты?
   — Котлеты только морковные. С высоким содержанием каротина.
   — А рыбу можно заказать?
   — Рыбы в меню нет. Могу рекомендовать кабачковую икру. По питательным свойствам она превосходит лососевую, — забормотал официант, пучеглазо пялясь на какую-то точку над головой Лирды.
   В этот момент, на счастье девушки, Крыжинский медленно выплыл из летаргического сна.
   — Нам, пожалуйста, репу пареную с брусникой и биточки картофельные. Картофель, надеюсь, не совхозный?
   Официант, как смог, изобразил обиду. На его осунувшемся лице возникло нечто среднее между байроническим разочарованием и выражением человека, собравшегося вот-вот чихнуть.
   — Картофель парниковый. С экологической фермы в Техасе. Поступает в свинцовых ящиках. Биологически удобренный. Воздух и вода проходили фильтрацию, — сказал он.
   — Вот и хорошо.
   С усилием ворочая огрызком карандаша, минорный юноша сделал отметку в блокноте и собрался отползти на кухню.
   — Постойте. Есть чего-нибудь выпить? — спросила Лирда.
   Официант с готовностью вернулся:
   — Выбор самый обширный. Вина, коньяки, другие напитки. Более двухсот наименований. Желаете изучить карту?
   — Водочки бы… — робко заказал Крыжинский. — А? Графинчик?
   — Графинчика, пожалуй мало, — засомневалась Лирда. Ее потребность в жидкости была намного выше. — Вот если бы литра три…
   — Три литра водки? — Официант уставился на толстяка. Тот тоже был удивлен.
   — Ты уверена? — осторожно спросил он. Ведь нас только двое.
   — Пока двое, но ведь когда-нибудь нас может быть и трое? Ты не думал об этом, милый? — мягко спросила Лирда.
   Константин Львович сглотнул.
   — Почему бы и нет, — хрипло сказал он официанту. Официант понимающе кивнул и исчез.
   «Все равно она столько не выпьет. Просто проверяет, жадный ли я, — размышлял Константин Львович. — А после того, как она… Можно отвезти ее на дачу».
   Пока официант отсутствовал, а толстяк размышлял, как объяснить жене, где он был вечером, Лирда осматривалась.
   Посетителей в этот час было немного. Какие-то американские туристы, муж и жена, лет за семьдесят, громко переговариваясь, вонзали искусственные зубы в редиску, рядом сидела скромная девушка-переводчица, ела тыкву и время от времени повторяла «Suire, you are right, ms. Maison».
   А за соседним столиком сидели двое мужчин в дорогих костюмах, один из них был с усами, а другой с большой родинкой на щеке. Оба пили, но усатый был совершенно трезв, а тот, что с родинкой, хотя пилменьше, был уже изрядно навеселе.
   Лирда, как только появилась в ресторане, сразу почувствовала на себе пристальный взгляд усатого, как будто он видел ее раньше. Она прокрутила в памяти события этого дня, но нет, раньше он ей не встречался.
   Тем временем усатый достал из «дипломата» журнал и долго разглядывал фотографию на обложке, то и дело переводя взгляд на Лирду и обратно.
   С фотографии на фоне гавайского пляжа с силуэтами яхт на горизонте лазурного океана мило улыбалась очаровательная шатенка с короткой стрижкой. Очевидно, чтобы красавица не казалась пуритански настроенным зрителям слишком уж набожной, на одной ноге у нее был приспущенный чулок.
   — Смотри, это же Светлана Петушкова! — проговорил усатый, толкая своего приятеля с родинкой. — Известная русская модель «Плейбоя»!
   — Петушкова? Где? — удивилась Родинка.
   — За соседним столиком!
   — Быть не может! — не поверила Родинка, делая безуспешную попытку сфокусировать взгляд на журнале, но вместо женщины видя там какую-то фигу.
   — А я говорю, это она! Похожа потрясающе! Ни за что не поверю, что это может быть случайным сходством.
   — Ик… И как ты это выяснишь? — икнула Родинка.
   — Пойду приглашу ее за наш столик. Если это действительно Светлана Петушкова, она бросит своего пузыря через минуту. Я умею находить общий язык с такими женщинами. — Усатый встал и, победно улыбаясь, направился к столику Лирды.
   — Позвольте угостить вас, — громко сказал он, обращаясь к Лирде. — Мы давнишние поклонники вашего таланта.
   — Таланта? — удивилась Лирда. — Не думала, что у меня есть таланты, во всяком случае, известные вам.
   — Разве вы не Светлана Петушкова? — Усатый облокотился на стол и заговорщицки подмигнул Лирде. — Присоединяйтесь к нам, у нас гораздо больше общего, чем вам кажется.
   — Я не одна, — заволновалась Лирда, не видя, но ощущая, что кнорс, повисший над плавучим казино, вытягивается в прямую линию. — И вы обознались, я не Курицына.
   — Детка, не води меня за нос! Поверь, я знаю, кто ты, а ты скоро узнаешь, кто я. — Усатый приблизил свое лицо к ее лицу. Тебе нужен настоящий мужчина, уверенный, опытный, богатый, а не этот… жирный бурундук.
   Оскорбленный Константин Львович, все это время возмущенно глотавший воздух, вскочил.
   — Она со мной! — крикнул он срывающимся голосом и схватил усатого за лацканы пиджака. — Думаю, вам лучше уйти. А то… а то я за себя не ручаюсь!
   Усатый выпрямился во весь свой немалый рост и навис над Константином Львовичем. Тот торопливо отпустил его пиджак и попятился.
   — Да знаешь ли ты, по какому острию бритвы ходишь? — медленно и страшно произнес усатый. — Ах ты, заплывшая жиром лысая козявка!
   Константин Львович неожиданно для себя подскочил, шлепнул усатого ладонью по щеке и зажмурился, ожидая расправы. Но ничего не происходило. Толстячок осторожно открыл вначале один глаз, потом второй и огляделся. Усатого нигде не было видно, только слышалось барахтанье в воде. Приятель усатого, который с родинкой, моментально протрезвев, отступал к двери, опасливо поглядывая на толстячка.
   — Ч-что случилось? — спросил Крыжинский.
   Лирда охотно объяснила ему, что его удар оказался таким мощным, что усатый подлетел почти на метр, перекувырнулся в воздухе и, перелетев через борт, упал в воду.
   — Правда? — протянул толстячок, с ужасом глядя на свою руку. — Конечно, я занимался в институте волейболом…
   — Вы прирожденный боксер! С вами любая женщина чувствует себя как за каменной стеной, — восхищенно сказала Лирда.
   Она перегнулась через борт и заметила, как усатый, истекая ручьями, выбирается животом на причал. Вытянувшееся облачко принимало обычную форму. На этот раз кнорс ограничился силовым лучом, очевидно, потому, что опасность физической расправы грозила скорее толстяку, нежели Лирде.
   Подошел официант с большим запотевшим графином и двумя пузатенькими рюмочками на подносе.
   — Русский напиток, — сообщил он, — рекомендую. Кристально чистый, с лимоном. Ровно три литра.
   Он поставил графин и покосился на опустевший соседний столик.
   — Как? Ваши соседи уже ушли?
   — Я их вышвырнул! — объяснил толстяк с равнодушным видом профессионального спортсмена. — Они позволили себе грязные намеки в адрес моей дамы. Разумеется, я не смог им этого спустить.
   Официант чуть приподнял брови:
   — Неважно. Они уже заплатили. Сейчас я принесу вам ваши биточки.
   Константин Львович, испытывавший острую потребность отметить свою победу, налил себе рюмочку.
   — И мне тоже, — попросила Лирда. — За знакомство и за ваш героизм.
   Они чокнулись. Толстяк залихватски крякнул и, поморщившись, опрокинул рюмочку. Думая, что это такой ритуал, Лирда тоже выпила жидкость и на всякий случай крякнула. Этот напиток понравился ей чуть больше, чем пепси-кола, хотя, конечно, он не шел ни в какое сравнение со стопроцентной азотной кислотой, которую они пили на звездолете.
   Не делая перерыва, она налила себе подряд еще две рюмки и опрокинула их одну за другой, не забывая крякнуть. С большим удовольствием она пила бы прямо из графина, но, видно, так было не принято. Во всяком случае, американская чета и их переводчица смотрели на нее с ужасом.
   — Лидочка, что вы делаете? — Толстяк отодвинул от нее графин. — Вам не будет плохо?
   — Почему мне должно быть плохо? Как раз мне очень хорошо, удивилась Лирда.
   Она ухватилась за горлышко графина, и некоторое время они занимались его перетягиванием. Наконец толстяк разжал пальцы. Лирда выпила четвертую рюмочку и крякнула.
   Из дверей кухни с нездоровым любопытством выглянул Кощей Бессмертный. По его синему лицу шмыгали злодейские тени. В одной руке он держал красную в белый цветочек тряпку, а в другой руке у него был зажат бутерброд с колбасой, который он жадно уплетал. То, что колбаса изготовлена из трупов, как видно, ничуть его не смущало.
   «Боже! Какое вероломство! Ах ты, трупоед чертов!» — подумала Лирда, пожирая бутерброд голодным взглядом.
   — За знакомство! За вас и за нас! — Она произнесла еще несколько тостов за мужество толстячка, и графин опустел почти наполовину.
   «Как можно столько пить? — думал толстячок. — Но как она на меня смотрит, какие глаза! Обязательно отвезу ее на дачу! А жене скажу — был на дне рождения у тещи Турляева. Она ее ненавидит и проверять не будет».
   Попытавшись угнаться за Лирдой, Константин Львович выпил еще две-три рюмки, и мысли у него стали смешиваться.
   Он разоткровенничался и признался Лирде, что женат, у него пятнадцатилетняя дочь и что никакой он не директор фирмы, торгующей недвижимостью, а всего лишь разъездной агент-оценщик, работающий в этой фирме и получающий четыре процента от сделки. Еще Лирда узнала, что дом в Швейцарии купил не он, а какой-то знакомый его шефа, а у самого Константина Львовича дома нет, но зато есть дача по Савеловскому направлению.
   Огорченный своим признанием, Константин Львович выпил еще рюмочку русской, после которой ему вдруг вообразилось, что он гусар, и вздумалось пройти по перилам. Но Кощей стащил толстяка с перил, обосновывая это тем, что тот еще не заплатил, а незаплатившим посетителям тонуть строго воспрещается. Константин Львович в ответ с презрительным смехом швырнул в официанта бумажником, а потом с видом подстреленного на дуэли Ленского обрушился на пол.
   Воспользовавшись, что на нее никто не смотрит, Лирда быстро допила остававшуюся в графине водку прямо из горлышка. Потом она встала и направилась к выходу из казино. Но перед тем как уйти, она наклонилась и тепло поцеловала в лысину уснувшего Константина Львовича.
   — Не волнуйтесь, мы о нем позаботимся. Не впервой. Есть тут у нас каютка с раскладушкой, до утра отоспится, — заверил Лирду Кощей, провожая ее до причала. — Вас подбросить? — предложил он.
   — Нет, мне здесь недалеко, — отказалась Лирда и стала подниматся по ступеньками причала.
   Черная тучка, уже почти неразличимая на фоне вечереющего неба, ползла за ней.
   А константин Львович спал на раскладушке, подложив руки под голову, и ему снилось, что он у себя на даче по Савеловскому направлению обнимает прекрасную незнакомку. Во сне он сладко улыбался.

Глава VIII
ТАЙНА ПЛАКАЛЫЦИКА

   — Сколько можно повторять! Я не знаю, почему она убежала! — раздраженно сказала Ирина. — Она взвилась, крикнула: «Не трогайте меня!» и выскскочила… Не такая уж я мегера, чтобы ее прогонять.
   — Наверное, запоздалый шок. Такое бывает, — прогудел Никита. Он повернулся к Корсакову и спросил: — Ты огорчен? Мне кажется, она начинала тебе нравиться. Да и неудивительно, если вспомнить ее первое появление на сцене — как Венера из раковины — нагая, в одной лишь морской пене.
   — Я огорчен? С чего ты взял? — сухо перебил его Алексей.
   — Нет, я просто так, — поправился Бурьин, миролюбиво выставляя вперед ладони.
   Между тем Корсаков подумал, что Никита был прав. Если он еще и не привязался к Лиде, то был, во всяком случае, на пути к этому. Она показалась ему сильной и незащищенной одновременно. Было в ней нечто, пробуждавшее интерес: и какая-то скрытая тайна, и мудрость, и ее способность угадывать мысли, хотя порой она вела себя как ребенок. Но, с другой стороны, то, что она исчезла раньше, чем он успел увлечься, возможно, и к лучшему.
   — У нее нет ни копейки денег, и я не уверен, что в Москве она кого-нибудь знает, — сказал он. — Если она к вам вернется…
   — Разумеется, — догадалась Ирина. — Вам позвонить, если она появится?
   — Да… Хотя лучше нет.
   В коридор высунулся Павел и крикнул:
   — Готово! Расшифровал!
   Они бросились в кабинет. На экране компьютера слева были таинственные значки, а справа напротив них перевод.
    «2лЗз1ь7 554чь 553 4ьр 1ч7, 4 9л1к1льщ7к! бы 2ьЗрбь 94з551л, в 6363 24 крыб1 61Й551. У91в 2 553632, в зЗьлЗ з1рыб 2у55дук. 7щ7, 551йдЗшь, быбь ь4ж36, 554 4264р4ж355 б2дь. 9324к уж 2ы9л362я.
    9р4щ1й, 4 9л1к1лыц7к, бы 264Й 551 2бр1жЗ 61й55ы!»
   — Тупейший шифр, — сказал Павел. — Разведчиков за такие убивали на месте, чтобы не позорили профессию. Часть букв осталась на местах — другую часть заменили на цифры. Вся трудность сводилась только к подсчету вероятностей. Например [1] — это [а], [2] — [С], [3] — [Е], [4] — [О], [И] — [7], [П] — 9, [Т] — [6] итак далее… Некоторая сложность только с числами выше 10. Мне пришлось поломать голову, пока я понял, что сочетание 55, например, означает [Н]. Но не буду вас утомлять. Вот перевод.
    «Слезами ночь не омрачи, о плакальщик! Ты смерть познал, в тебе сокрыта тайна. Упав с небес, в земле зарыт сундук. Ищи, найдешь, быть может, но осторожен будь.
    Песок уж сыплется. Прощай, о плакальщик, ты стой на страже тайны!»
   — Неужели ты думаешь, что эта белиберда что-то означает? — поинтересовался Бурьин, когда они садились в машину.
   — У меня для тебя хорошая новость. Ты ведь любишь ходить в музеи? — спросил Алексей. Никита с тревогой уставился на него:
   — Я?
   — В таком случае крепись: завтра мы едем в музей. Никита вздохнул и вставил ключ в замок зажигания.
   — Федька вон тоже ходил, и чем все это закончилось… Лучше бы сходили в зоопарк. Там есть такая горилла, видел бы ты ее рожу — вылитый я! — грустно сказал он, трогая машину с места.
   Изредка из зелени раскинувшихся у дороги кленов выплывал загадочный круг света от фонаря. Темные громады домов справа и слева создавали ощущение, что они проносятся на лодке по узкому дну каньона. Корсакову это напомнило его студенческие путешествия по Истре.
   — Почему ты никогда не ходил с нами в поход на байдарках? — спросил он Бурьина. — Вечерами бывало очень романтично. Девушки, шашлыки.
   — Ага… И еще комары, и слепни, и на горшок в кустах, — проворчал тот.
   Они выехали на Садовое кольцо. Машин на шоссе в этот час было мало, но неожиданно послышался оглушительный рев, и, низко пригнувшись к рулю, их обогнал на мотоцикле парень в кожаной куртке.
   Не успел гул мотоцикла затихнуть в отдалении, как по той же полосе с воем промчалась реанимационная «Скорая помощь».
   — Эскорт? — усмехнулся Бурьин.
   «Кто бы говорил», — подумал Корсаков, вспомнив, как приятельсегодня днем обгонял грузовики.
   На другой день, проснувшись около часу дня, Корсаков услышал плеск, и из ванной на мгновение вынырнуло все в мыльной пене лицо Бурьина.
   — Решил сбрить бороду! Кстати, бритву я взял твою, не возражаешь? Сейчас смою! Ой, мама! Ну разве я не симпампунчик? Пол-лица загорело, а весь подбородок белый! — похвастался он.
   Корсаков подошел к открытому окну. Номер был на восемнадцатом этаже, и далеко внизу виднелся козырек гостиницы с башенками.
   С верхнего этажа донесся густой баритон, скверно певший арию.
   — Кажется, это Шлепков, но я не уверен, — задумчиво сказал Корсаков. — Интересно, можно ли это как-нибудь проверить?
   — Проверить? Запросто! — Никита высунулся из окна и прорычал: — Эй, ты, Шлепков, заглохни! Поднимусь — шею сверну!
   Окно наверху сразу захлопнулось.
   — Действительно Шлепков! И как ты их отличаешь? — согласился Бурьин, с уважением поглядывая на бывшего однокурсника.
   Приятели спустились в кафе, где Бурьин сразу же довел до состояния легкого обморока старенькую официантку.
   — У вас мясо есть? — прогрохотал он. — Еще не готово? Тогда давайте двадцать сосисок и пива бутылки четыре.
   — Сколько сосисок? — переспросила официантка. — Двадцать?
   — Двадцать — двадцать пять. Во всяком случае, не больше тридцати.
   — А хлеба?
   — А хлеба не надо! Мы люди бедные, — замотал головой Никита.
   — А вам? Тоже, что ль, сосиски? — безнадежно поинтересовалась официантка у Корсакова.
   Но Алексей от сосисок отказался и попросил себе кофе и омлет.
   Сосиски — это белки, а пиво — это углеводы! — объяснил с набитым ртом Бурьин, заглатывая восемнадцатую сосиску с четвертой бутылкой пива. — Хочешь углеводиков?
   — Ты не забыл, что мы идем в музей? — спросил Корсаков.
   По тому, что Никита на мгновение перестал жевать, Корсаков понял, что тот слегка призадумался.
   — В какой музей? — спросил Бурьин.
   Корсаков достал сложенный лист и положил его на стол.
 
    «Слезами ночь не омрачи, о плакальщик! Ты смерть познал, в тебе сокрыта тайна. Упав с небес, в земле зарыт сундук. Ищи, найдешь, быть может, но осторожен будь. Песок уж сыплется.
    Прощай, о плакальщик, ты стой на страже тайны!»
   — Ну как? Что ты обо всем этом думаешь? — поинтересовался он. — Тебе ничего не приходит в голову?
   — Почему не приходит? Ты хочешь испортить мне аппетит, но у тебя ничего не выйдет, — радостно догадался Бурь-пи и хищно проколол вилкой предпоследнюю сосиску.
   — Ты же читал Федин дневник. «Плакальщик»…Какие представления у тебя связаны с этим словом?
   — Ну, э-э… Чего-то занудное, печальное, идет за гробом и выдает себя за лучшего друга покойного, а потом напивается на поминках и падает под стол…
   — Не угадал… — А теперь послушай меня, — сказал Корсаков. — Когда я, будучи студентом, жил в общежитии на Воробьевых, встречаться с девушками было негде. В общежитие девушку не приведешь, в комнате со мной жил занудный осел, который торчал там все время, а осенью или зимой по улице особенно не походишь.
   — Короче, ты встречался в подъездах?
   — Зачем в подъездах? Для этого существуют музеи. Особенно мне нравился Музей изобразительных искусств имени Пушкина на «Кропоткинской». Очень удобно для свиданий. К тому же в музеях есть гардеробы, скамейки, туалеты и так далее…
   — Что, прямо в музее? — заинтересовался Бурьин.
   — Ты идиот, — сказал Корсаков. — Твои мозги ниже пояса!
   — Ничего подобного! Их у меня вообще нет, — ухмыльнулся бывший бородач. — Короче, ты решил тряхнуть стариной? Надеешься, брошенные тобой девушки до сих пор толпятся за гробницей императора или с горя устроились в греческий зал смотрительницами мокрой тряпочкой вытирать Аполлону фиговый листик?
   Никита подозвал официантку и расплатился. Они вошли в лифт и нажали кнопку первого этажа.
   — Ну так что ты там говорил про музей?
   — В средневековом зале, ну, знаешь, где Давид и полководец на коне, есть странная статуя. Монах в черном плаще, лицо скрывает капюшон. Фигура в натуральный рост, стоит в нише. И называется «Плакальщик».
   — Действительно странно, — хмыкнул Бурьин. — Что ж, пошли в музей… Впадем в детство.
   Они вышли на улицу. На лобовом стекле бурьинской «БМВ», стоявшей на газоне у гостиницы, под дворниками торчала штрафная квитанция за нарушение парковки, а на одном из колес была колодка.
   После того как Никита несколько раз пнул колодку и в грубых выражениях подверг резкой критике того, кто ее нацепил, Корсаков уговорил его воспользоваться метро.
   — Ну и ладно. Все равно у меня бензин почти что кончился, — сказал Никита.
   В метро, когда поезд уже тронулся, направляясь к «Кропоткинской», Корсакову показалось, что он заметил на платформе у первого вагона Лиду. Но когда на следующей станции, перескочив на встречный поезд, двумя минутами позже они вернулись, девушки уже не было.
   Купив в кассе музея билеты — при этом Бурьин пытался выдать себя за студента, чтобы получить скидку, а когда у него потребовали студенческий билет, сказал, что он утонул вместе с «Титаником», — одним словом, после того как вся эта кутерьма с визгом и угрозой вызвать милицию окончилась, они поднялись на несколько ступенек и свернули в первый же зал направо, где у лестницы стояла огромная гипсовая копия Давида.
   — Если Давид такой огромный, то неудивительно, что Голиафне поместился в музее, — сказал Корсаков, но Бурьиндаже не улыбнулся. У него была приятная привычка смеяться только над собственными шутками.
   Плакальщик, как и десять лет назад, притаился в проходе слева от конной статуи. Капюшон скрывал лицо, и виден был только острый маленький подбородок. Ладони прятались в длинных складчатых рукавах черного плаща. Пеликану Бурьину плакальщик был примерно по грудь. Присев, он заглянул в черную пустоту капюшона.
   — Серьезный парень, — хмыкнул Никита. — Не то чтобы очень мощный, но если приснится…
   Времени прошло немало, и Корсаков уже успел забыть скорбную фигуру. Расстались, а теперь опять встретились, как будто все эти годы Плакальщик спокойно стоял в пыльной музейной нише, поджидая его и зная, что он вернется.
   — Думаешь, именно об этой штуке писал Федька? — Бурьин наклонился к статуе.
   — Не знаю. Наверное, где-нибудь на старых кладбищах есть еще фигурки плакальщиков, рыдающих ангелов и тому подобное, но Федор писал в дневнике именно о музее.
   — Какую тайну ты скрываешь, а, дед? Давай колись! Что за сундук, упавший с неба, и куда ты его засунул? — Бурьин хотел слегка сдвинуть плакальщика, но это заметила смотрительница.
   — Не трогайте экспонат руками, молодые люди! Что за моду взяли! — крикнула старушка, вскакивая со своего стула в углу зала и подбегая к ним. — Раньше стоял себе и стоял, а последнее время все трогают и трогают, благо б девушка была… И кому нужен?
   После последних слов смотрительницы Корсаков неожиданно почувствовал волнение, как в игре «холодно-го-рячо», когда вдруг говорят: «Очень тепло».
   — А кто еще ее сдвигал? — быстро спросил Алексей.
   — А я знаю кто? Три дня все кругами ходил. «Я, говорит, историк». Я ему: хоть бы и академик, идите к главному хранителю, просите разрешения. Без него тут ничего трогать нельзя.
   Корсаков и Бурьин переглянулись.
   — Скажите, а очки у него были? С толстыми стеклами— опять спросил Корсаков.
   Федя страдал близорукостью и часто шутил, что при зрении в минус одиннадцать он и сны видит в очках.
   — Очки-то? — Смотрительница с подозрением уставилась на него. — Были очки! Толстые такие, совсем, видать, зрение никуда. Так это он вас послал статую двигать?
   — Мы ученые из Академии наук, — быстро нашелся Корсаков.
   — Ученые? — Старушка окинула его оценивающим взглядом. — Ты-то, может, и ученый, а этот, — она ткнула пальцем в Бурьина, — никогда ученым не был. Его-то небось и из школы выгнали.
   — Это я-то не ученый? Я, может, аспирант… — радостно возмутился Никита.
   — Иди-иди, балбес, — махнула на него рукой старушка — Знаем мы таких аспирантов.
   И она решительно загородила экспонат.
   — Трогать не дам, идите к хранительнице. Пускай она разрешает.
   Поняв, что спорить с ней бесполезно, Корсаков и Бурьин ретировались на второй этаж и там, на мягкой банкетке напротив картины Моне, устроили совещание.
   — Не поверила, что я ученый! «Знаем мы таких аспирантов»! — передразнил Бурьин. — А ведь у меня красный диплом, — выдохнул он сквозь смех. Но, отсмеявшись, Бурьин, как всегда, без всякого перехода стал серьезным: — А ты оказался прав. Кажется, Федька был здесь незадолго до гибели.
   — Интересно, удалось ему найти что-нибудь? Надо бы и нам тоже осмотреть эту статую.
   Бурьин покосился на обнаженных таитянок Гогена и почесалгладко выбритый подбородок.
   — Думаешь, зайти к хранительнице? — спросил он.
   — Это было бы глупо, даже если бы нам и удалось заморочить ей голову. Ведь найди мы в Плакальщике тайник, это сразу стало бы известно всему музею.
   — Это точно, — согласился Никита. — И что ты предлагаешь?
   — Выход один, причем довольно уголовный, — сказал Корсаков. — Придется остаться в музее после закрытия, (прятаться, а ночью взять фонарик и поближе познакомиться с тайнами Плакальщика. Если все пройдет нормально, утром мы уйдем с первыми посетителями, и никто не будет знать о нашем ночном предприятии. Ничего не тронуто, ничего не пропало. Бурьин присвистнул.
   — А где мы спрячемся? — спросил он.
   — Надо поискать. К примеру, в греческом дворике за каким-нибудь барельефом или статуей. Там полно всяких закутков, едва ли каждый вечер их внимательно осматривают.
   Никита на минуту задумался, а потом хлопнул Корсакова по плечу:
   — Ну ты, Лешка, прям голова! А я-то думал, так себе — кандидатишка!
   Корсаков поймал себя на мысли, что ему ужасно хочется врезать Бурьину по носу.

Глава IX
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГРЗЕНКА В МОСКВЕ

   Бедная маленькая мушка запросто может потеряться в таком огромном городе, как Москва. Именно об этом размышлял Грзенк, меланхолично собирая хоботком капельки чая в подсобной комнате музея Лермонтова. Параллельно Грзенк пытался связаться с кнорсом. Но кнорс не отвечал. Возможно, многочисленные бетонные громады зданий экранировали его сигнал.
   «Вот бестолковое животное! Надеюсь, хоть моя девочка будет с ним в безопасности!» — подумал Грзенк.
   Внезапно, почти оглушив его, на стол рядом обрушилось что-то огромное и шумное. Газета! Грзенк взвился и перелетел на люстру. Перевернутым зрением он увидел женщину в красной кофте, которая разглядывала столешницу в надежде увидеть его расплющенный трупик.
   Обнаружив, что Грзенку удалось спастись, женщина испытала всплеск глубочайшего разочарования. Охваченная охотничьим азартом, продолжая сжимать в руке газету, она оглядела помещение в поисках ускользнувшей мухи. Как Грзенк ни старался, он не обнаружил в ее сознании ни тени сострадания. Видимо, совершить убийство представителя древней и мудрой инопланетной цивилизации ей ровным счетом ничего не стоило. Грзенку стало страшно, и он торопливо переполз на обратную сторону абажура.