Страница:
Всеволод Емелин
Götterdämmerung. Стихи и баллады
1991 – 1993
Песня ветерана защиты Белого дома 1991 года
Налейте мне, граждане, рюмку вина,
Но только ни слова о бабах,
Ведь мне изменила гадюка-жена,
Пока я был на баррикадах.
Не пуля Спецназа сразила меня,
Не палка ОМОНовца сбила,
А эта зараза средь белого дня
Взяла да и мне изменила.
В то хмурое утро, когда этот сброд
Нагнал в Москву танков и страху,
Я понял, что мой наступает черед,
И чистую вынул рубаху.
Я понял, что участь моя решена,
Сказал я: "Прощай!" своей Зине.
Она же лежала, как лебедь нежна,
На жаркой простершись перине.
А к Белому дому сходился народ.
Какие там были ребята!
Кто тащит бревно, кто трубу волочет,
Оружие пролетарьята.
Баррикады росли, и металл скрежетал,
И делали бомбы умельцы.
Взбирался на танк и Указ зачитал
Борис Николаевич Ельцин.
Мы нашу позицию заняли там,
Где надо согласно приказа,
Бесплатно бинты выдавалися нам
И старые противогазы.
Мы все, как один, здесь, ребята, умрем,
Но так меж собой порешили —
Ни шагу назад! За спиной Белый дом —
Парламент свободной России.
Мы цепи сомкнули, мы встали в заслон,
Мы за руки взяли друг друга.
Давай выводи свой кровавый ОМОН,
Плешивая гадина Пуго.
В дождливой, тревожной московской ночи
Костры до рассвета горели.
Здесь были казаки, и были врачи,
И многие были евреи.
Но встал над толпой и, взмахнувши рукой,
Среди тишины напряженной
Народный герой, авиатор Руцкой
Сказал сообщенье с балкона.
Сказал, что настал переломный момент,
Что нынче живым и здоровым
Из Крыма в Москву привезен президент,
Подлец же Крючков арестован.
Он здесь замолчал, чтобы дух перевесть,
Послышались радости крики.
А кончил словами: "Россия, мол, есть
И будет навеки великой!"
...................................................................
Пока я там жизнью своей рисковал,
Боролся за правое дело,
Супругу мою обнимал-целовал
Ее зам. начальник отдела.
Он долго ее обнимал-целовал,
Он мял ее белое платье,
А на ухо ей обещанья шептал,
Сулил повышенье в зарплате.
Покуда я смерти смотрелся в лицо
Бесстрашно, как узник у стенки,
С таким вот развратником и подлецом
Жена задирала коленки.
...................................................................
Я там трое суток стоял, словно лев,
Не спал и почти не обедал,
Домой проходя мимо здания СЭВ,
Я принял стакан за победу.
Победа пришла, вся страна кверху дном,
У власти стоят демократы.
А мне же достался похмельный синдром
Да триста целковых в зарплату.
Пейзаж после битвы (март 1992 года)
С утра на небо вышло солнце.
А мне с похмелья нелегко.
Но я заначил два червонца
На жигулевское пивко.
Указ о смертном бое с пьянством
Жить нам всем долго приказал.
И я, с завидным постоянством,
С утра за пивом на вокзал.
А там крутые бизнесмены,
Палатки полные всего,
А в них искусственные члены
Гораздо больше моего.
Вибратор, вибростимулятор.
Ах, как кружится голова.
А среди них кооператор
Стоит, как Терминатор-два.
Привет вам, хваткие ребята.
Я просто счастлив видеть вас.
Теперь каюк пролетарьяту —
Вы наш господствующий класс.
Для вас сияют магазины
И носят девушки чулки.
Для вас веселые грузины
Из кошек жарят шашлыки.
Я поклонюся вам три раза,
Скажу вам русское "мерси".
Пусть большей частью вы с Кавказа,
Но вы – спасители Руси!
Страна воскреснет с новой силой,
Спасет ее капитализм.
Жаль, что меня сведет в могилу
До той поры алкоголизм.
Покуда я совсем не спился,
Сегодня в счастье и борьбе
Пью за систему бирж "Алиса"
И за тебя, РТСБ.
Я пью сегодня горько, сладко
За вас, вершители судеб,
За эту грязную палатку
И за тебя, мой "Менатеп".
Мой эксклюзивный дистрибьютер
(Звучит-то как! Эх, вашу мать!)
Постой, потом продашь компьютер,
Позволь тебя поцеловать.
После суицида
Зароют, а не похоронят
У перекрестка трех дорог.
И только пьяный грай вороний
Взлетит на запад и восток.
А вслед за ним, за этим граем,
Не огорчаясь, не спеша,
Простясь с землей, не бредя Раем,
В ад поплывет моя душа.
Никто главу не сыплет пеплом,
Никто волос в тоске не рвет.
Едва колеблемая ветром
Душа над родиной плывет.
Плывет с улыбкой безобразной
На перекошенном лице,
Бесстрастно, как после оргазма,
Воспоминая о конце.
Как закипала кровь в азарте,
Как с миром разрывалась связь,
Как прочь душа рвалась из плоти,
То матеряся, то молясь.
Как показал последний кукиш,
Как разменял последний грош.
Теперь мне руки не покрутишь,
Ногой под ребра не сшибешь.
Теперь не тело и не атом,
И не объект для рук и губ.
Смотрю на мир, как патанатом
Смотрел на мой разъятый труп.
Земля лежит, поджав колена,
Едва остывший человек.
Ее исколотые вены
Как русла пересохших рек.
Земля лежит в лесах, в асфальте,
Как в морге, где хрустя чуть-чуть,
Такой блестящий, узкий скальпель
Вскрывал уже пустую грудь.
Здесь, над шестою частью суши,
Я не один, плывут вдали
Все нераскаянные души
Из нераскаянной земли.
Вверху озоновые дыры.
Ну, а внизу, в густом дыму
Мы, хлопнув дверью, вышли с пира
В зубовный скрежет и во тьму.
И эта тьма теперь навеки
Души руины приютит.
А в справке, что подпишут в ЖЭКе,
Причина смерти – суицид.
История с географией
Великой Родины сыны,
Мы путешествовали редко.
Я географию страны
Учил по винным этикеткам.
Лишь край граненого стакана
Моих сухих коснется уст,
От Бреста и до Магадана
Я вспомню Родину на вкус.
Пусть никогда я не был там,
Где берег Балтики туманен.
Зато я рижский пил бальзам
И пил эстонский "Вана Таллинн".
В тревожной Западной Двине
Я не тонул, держа винтовку,
Но так приятно вспомнить мне
Про белорусскую "Зубровку".
И так досадно мне, хоть плачь,
Что отделилась Украина,
А с ней "Горилка", "Спотыкач",
И Крыма всяческие вина.
Цыгане шумною толпою
В Молдове не гадали мне.
Мне помогали с перепою
Портвейн "Молдавский", "Каберне".
И пусть в пустыне Дагестана
Я не лежал недвижим, но
Я видел силуэт барана
На этикетках "Дагвино".
Пускай я не был в той стране,
Пусть я всю жизнь прожил в России,
Не пей, красавица, при мне
Ты вина Грузии сухие.
Сейчас в газетных номерах
Читаю боевые сводки.
А раньше пил я "Карабах"
Для лакировки, после водки.
Хоть там сейчас царит ислам
И чтут Коран благоговейно,
Но лично для меня "Агдам"
Был и останется портвейном.
Да, не бывал я ни хера
В долинах среднеазиатских,
Но я попью вина "Сахра",
И век бы там не появляться.
Я географию державы
Узнал, благодаря вину,
Но в чем-то были мы не правы,
Поскольку пропили страну.
Идет война, гремят восстанья,
Горят дома, несут гробы.
Вокруг меняются названья,
Границы, флаги и гербы.
Теперь я выпиваю редко,
И цены мне не по плечу,
Зато по винным этикеткам
Сейчас историю учу.
Последний гудок (Похороны Брежнева)
Светлой памяти СССР посвящается
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили,
И труп с разрывающим душу гудком
Мы в тело земли опустили.
Серели шинели, краснела звезда,
Синели кремлевские ели.
Заводы, машины, суда, поезда
Гудели, гудели, гудели.
Молчала толпа, но хрустела едва
Земля, принимавшая тело.
Больная с похмелья моя голова
Гудела, гудела, гудела.
Каракуль папах и седин серебро…
Оратор сказал, утешая:
– "Осталось, мол, верное политбюро —
Дружина его удалая".
Народ перенес эту скорбную весть,
Печально и дружно балдея.
По слову апостола, не было здесь
Ни эллина, ни иудея.
Не знала планета подобной страны,
Где надо для жизни так мало,
Где все перед выпивкой были равны
От грузчика до адмирала.
Вся новая общность – советский народ
Гудел от Москвы до окраин.
Гудели евреи, их близок исход
Домой, в государство Израиль.
Кавказ благодатный, веселая пьянь:
Абхазы, армяне, грузины…
Гудел не от взрывов ракет "Алазань" —
Вином Алазанской долины.
Еще наплевав на священный Коран,
Не зная законов Аллаха,
Широко шагающий Азербайджан
Гудел заодно с Карабахом.
Гудела Молдова. Не так уж давно
Он правил в ней долгие годы.
И здесь скоро кровь, а совсем не вино
Окрасит днестровские воды.
Но чувствовал каждый, что близок предел,
Глотая крепленое зелье.
Подбитый КамАЗ на Саланге гудел
И ветер в афганских ущельях.
Ревели турбины на Мигах и Ту,
Свистело холодное пламя.
Гудели упершиеся в пустоту
Промерзшие рельсы на БАМе.
Шипели глушилки, молчали АЭС.
Их время приходит взрываться.
Гудели ракеты, им скоро под пресс,
Защита страны СС-20.
Над ним пол-Европы смиренно склонит
Союзников братские флаги,
Но скоро другая толпа загудит
На стогнах Берлина и Праги.
Свой факел успел передать он другим.
Сурово, как два монумента,
Отмечены лица клеймом роковым,
Стояли Андропов с Черненко.
Не зная, что скоро такой же конвой
Проводит к могильному входу
Их, жертвою павших в борьбе роковой,
Любви безответной к народу.
Лишь рвалось, металось, кричало: "Беда!"
Ослепшее красное знамя
О том, что уходит сейчас навсегда,
Не зная, не зная, не зная.
Пришла пятилетка больших похорон,
Повеяло дымом свободы.
И каркала черная стая ворон
Над площадью полной народа.
Все лица сливались, как будто во сне,
И только невидимый палец
Чертил на кровавой кремлевской стене
Слова – Мене, Текел и Фарес.
С тех пор беспрерывно я плачу и пью,
И вижу венки и медали.
Не Брежнева тело, а юность мою
Вы мокрой землей закидали.
...................................................................
Я вижу огромный, разрушенный дом
И бюст на забытой могиле.
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили.
Городской романс
Стоит напротив лестницы
Коммерческий ларек
В нем до рассвета светится
Призывный огонек.
Там днем и ночью разные
Напитки продают —
Ликеры ананасные
И шведский "Абсолют".
Там виски есть шотландское,
Там есть коньяк "Мартель",
"Текила" мексиканская,
Израильский "Кармель".
Среди заморской сволочи
Почти что не видна
Бутылка русской водочки
Стоит в углу одна.
Стоит скромна, как сосенка,
Средь диких орхидей,
И этикетка косенько
Приклеена на ней.
Стоит, как в бане девочка,
Глазенки опустив,
И стоит в общем мелочи,
Ивановский разлив.
Надежда человечества
Стоит и ждет меня,
Сладка, как дым отечества,
Крепка, словно броня.
Стоит, скрывая силушку,
Являя кроткий нрав.
Вот так и ты, Россиюшка,
Стоишь в пиру держав.
Ославлена, ограблена,
Оставлена врагу.
Душа моя растравлена,
Я больше не могу.
Пойду я ближе к полночи
В коммерческий ларек,
Возьму бутылку водочки
И сникерса брусок.
Я выпью русской водочки
За проданную Русь,
Занюхаю я корочкой
И горько прослезюсь.
Я пью с душевной негою
За память тех деньков,
Когда в России не было
Коммерческих ларьков.
Когда сама история
Успех сулила нам,
Когда колбаска стоила
Два двадцать килограмм.
Давно бы я повесился,
Я сердцем изнемог,
Но есть напротив лестницы
Коммерческий ларек.
Болезнь глаз
Сергею Аветисяну, человеку и гражданину
То не свет, но еще не тьма.
То не явь, но уже не сон.
То ли снег засыпал дома,
То ли дым в окно нанесен.
То ли это ты, слепота,
То ли так – туман поутру.
Жизнь течет слюной изо рта,
Мир ползет дождем по стеклу.
Из глухих колдовских озер
Поднимается муть со дна,
Заволакивает мой взор
Грязно-белая пелена.
Окружает меня стеной,
В ней звучат голоса невнятно,
Лица тех, кто рядом со мной,
Превращает в мутные пятна.
Заволакивает берега,
Пароходы идут, трубя,
И как ты мне не дорога,
Заволакивает тебя.
Дунул ветер, и все поплыло
В никуда от причала буден,
Забывая о том, что было,
И не зная того, что будет.
С кем последнюю рюмку пьем?
Неизвестны их имена.
И хрусталь помутнел, и в нем
Непонятен сам цвет вина.
Значит, мне на ощупь блуждать,
Забредать в чужое жилье,
И тела других обнимать,
Принимая их за твое.
Ничего-то я не сберег,
Разве этого я хотел?
Но плывем мы лоб в лоб, бок в бок
Караваном туманных тел.
И последние краски дня,
И осенний неяркий свет
Заволакивает от меня,
Заволакивает…
Письмо читателя газеты "День" в редакцию журнала "Огонек"
На мне уж волосы седые,
Но все равно я не пойму —
Зачем вы продали Россию?
Почем? И, главное, кому?
Но вижу, вы кому-то злому
Продали Родину мою.
Вы сняли памятник Свердлову
Убили царскую семью.
Вы всюду насадили пьянство,
На нашем сидючи горбе.
Вы уничтожили дворянство,
Вы развалили КГБ.
Ни капли не благоговея.
Закрыли вы монастыри.
Да что там! Вы из мавзолея
Чуть Ленина не унесли!
Вы по указке Моссовета
Из храма сделали бассейн.
Что б вам сказал на все на это,
Когда б узнал, Саддам Хусейн?
По всей стране ликует ворог,
В Кремле бесчинствует Хасид.
Бутылка водки аж сто сорок!
Вот геноцид так геноцид.
Народ российский сном окован,
Но он проснется, враг, дрожи.
Его возглавят Алкснис, Коган
И Умалатова Сажи.
Народ проснется, он прозреет
И крепко вдарит по ушам
Всем тем чеченцам, тем евреям,
Несдобровать и латышам.
Мы с нетерпеньем ждем приказов,
И скоро нам дадут приказ.
Ведь с нами Язов, и Ниязов
Тоже, наверное, за нас.
Мы встанем против царства рока,
Пылая праведным огнем,
С зеленым знаменем Пророка,
С святым Георгием на нем.
Мы выйдем, все вокруг сметая,
Врагов погубим навсегда.
Над нами Троица Святая
И Серп, и Молот, и Звезда.
Мы выйдем с Господом Иисусом
И (да продлит Господь их дни)
С самим Фиделем Кастро Русом,
С аятоллою Хомейни.
Не отдадим ни пяди Крыма,
Ни флота и ни корабля,
Ни книжек этого раввина.
Курилы – русская земля!
Под треск огня, под лязг металла
Разгоним этот стыд и срам,
Поддержат нас континенталы
Пассионарии всех стран.
Национально и соборно
В стране устроим Третий Рим.
Закроем видео и порно
И ваш журнальчик запретим!
* * *
Из цикла "Песни аутсайдера"
И.С. Киселевой
Ампул пустых частокол
Встал между мной и тобой.
Сделай мне, доктор, укол,
Чтобы прошла эта боль.
Я еще, значит, живой,
Раз дозвонился к врачу.
Доктор, прерви мой запой,
Я тебе все оплачу.
Ну, о болезни моей
Что я могу рассказать?
Рыжая челка у ней
И голубые глаза.
Доктор, лекарств не жалей,
Я трое суток без сна.
Белой горячки белей
Кожи ее белизна.
Мой алкогольный психоз,
Яркий, навязчивый бред.
Я среди лилий и роз
Вижу ее силуэт.
Доктор, смелей, не дрожи,
Дозу не надо снижать.
Дай мне недельку пожить,
Я б ей успел все сказать.
Кыш, улетай, воронье.
Я не был счастлив ни дня.
Тонкие руки ее
Не обнимали меня.
Ей же за мной не нырнуть
В этот подавленный мир,
В хрипло дышащую грудь,
В ад коммунальных квартир.
* * *
Я жил, как вся Россия,
Как травка в поле рос.
И вот – гипертония,
И в печени – цирроз.
Стал организм мой вытерт,
Как старое пальто.
Ни закусить, ни выпить…
А жизнь тогда на что?
Мне дом родной – больница,
Хоть не пенсионер.
Вдруг весь я развалился,
Как мой СССР.
Ах, доктор, доктор, доктор.
Доктор дорогой,
Посмотрите, доктор,
Что у меня с ногой.
Скакала по паркету,
Взлетала к потолку.
Теперь до туалета
Едва доволоку.
Ах, доктор, доктор, доктор,
Доктор дорогой,
Посмотрите, доктор,
Что у меня с рукой.
Как дрались эти руки
И как ласкали грудь.
Теперь простые брюки
Не в силах застегнуть…
Скакала по паркету,
Взлетала к потолку.
Теперь до туалета
Едва доволоку.
1994
Стихотворение, написанное на работах по рытью котлована под "школу оперного пения Галины Вишневской" на ул. Остоженка, там, где был сквер
Есть же повод расстроиться
И напиться ей-ей.
По моей Метростроевской,
Да уже не моей
Я иду растревоженный,
Бесконечно скорбя.
По-еврейски Остоженкой
Обозвали тебя.
Где ты, малая родина?
Где цветы, где трава?
Что встает за уродина
Над бассейном "Москва"?
Был он морем нам маленьким,
Как священный Байкал.
Там впервые в купальнике
Я тебя увидал.
Увидал я такое там
Сзади и впереди,
Что любовь тяжким молотом
Застучала в груди.
Где дорожки для плаванья?
Вышка где для прыжков?
Где любовь эта славная?
Отвечай мне, Лужков.
Так Москву изувечили
Москвичи, вашу мать,
Чтоб начальству со свечками
Было где постоять.
Где успехи спортивные?
Оборона и труд?
Голосами противными
Там монахи поют.
Я креплюсь, чтоб не вырвало,
Только вспомню – тошнит,
Немосковский их выговор,
Идиотский их вид.
Что за мать породила их?
Развелись там и тут,
Всюду машут кадилами,
Бородами трясут.
За упокой да за здравие,
Хоть святых выноси!
Расцвело православие
На великой Руси.
1995
Смерть бригадира
Из цикла "Смерти героев"
На дальнем московском объекте,
Где краны, забор да сортир,
Средь бела дня, верьте-не верьте,
Однажды пропал бригадир.
Случиться такому ведь надо.
Он был полон сил и здоров.
Угрюмо молчала бригада.
Мелькали фуражки ментов.
Вполголоса шли разговоры.
С утра еще был он живой.
Растерянный доктор со "скорой"
Седою качал головой.
Фундамент огромного зданья,
Железные бабки копров.
Сбирал лейтенант показанья,
На стройке искал фраеров.
Володька, с КамАЗа водитель,
Сказал: "Здесь концов не найдешь…"
И масляной ветошью вытер
Блестящий бульдозера нож.
Слезами глаза мои пухнут.
Он был как отец нам и брат,
Ходил в лакированных туфлях,
Под мышкой носил дипломат.
Отправил однажды бульдозер
Халтурить, подделав наряд,
Налил всей бригаде по дозе,
А деньги сложил в дипломат.
И вот получил он награду,
Не знаю, как вышло уж так —
Зачем не делился с бригадой?
Почто обижал работяг?
Солдаты для следственной группы
Лопатили тонны земли,
Искали останки от трупа
Да так ничего не нашли.
Нашли они следственной группе,
Где сваи из грунта торчат,
Один лакированный туфель
Да черный портфель-дипломат.
А Леха, Володькин брательник,
Прошедший Сургут, Самотлор,
Он ватник накинул на тельник,
Сказал, закурив "Беломор":
"Начальник, молчи об народе.
Тебе ль за народ говорить?
Народ, как в семнадцатом годе,
Сумеет себя защитить!"
…На дальнем московском объекте,
Где ямы, бетон да тоска,
На память безвременной смерти
Заделана в цоколь доска.
Слова песни из к/ф "Осень на Заречной улице"
Уж не придет весна, я знаю.
Навеки осень надо мной.
И даже улица родная
Совсем мне стала не родной.
Среди моих пятиэтажек,
Где я прожил недолгий век,
Стоят мудилы в камуфляже
И сторожат какой-то Bank.
Как поздней осенью поганки,
Мелькают шляпками в траве,
Повырастали эти банки
По затаившейся Москве.
Сбылися планы Тель-Авива.
Мы пережили тяжкий шок.
И где была палатка "Пиво",
Там вырос магазин "Night Shop".
И пусть теснятся на витрине
Различных водок до фига
Мне водка в этом магазине
В любое время дорога.
Смотрю в блестящие витрины
На этикетки, ярлычки.
Сильнее, чем от атропина,
Мои расширены зрачки.
Глаза б мои на вас ослепли,
Обида скулы мне свела,
Зато стучат в соседней церкви,
Как по башке, в колокола.
И я спрошу тебя, Спаситель,
Распятый в храме на стене:
"По ком вы в колокол звоните?
Звоните в колокол по мне!"
По мне невеста не заплачет,
Пора кончать эту фигню.
Не знаю – так или иначе,
Но скоро адрес я сменю.
Зарежут пьяные подростки,
Иммунодефицит заест,
И здесь на этом перекрестке
Задавит белый "мерседес".
По окровавленном асфальте
Размажусь я, красив и юн,
Но вы меня не отпевайте,
Не тычьте свечки на канун.
Без сожаленья, без усилья,
Не взяв за это ни рубля,
Меня своей епитрахилью
Накроет мать-сыра земля.
Кончаю так – идите в жопу,
Владейте улицей моей,
Пооткрывайте здесь найт-шопов,
Секс-шопов, банков и церквей.
1996
На смерть леди Дианы Спенсер
Из цикла "Смерти героев"
Убили Фердинанда-то нашего.
Я. Гашек
Я слова подбирать не стану.
Чтоб до смерти вам кровью сраться.
Я за гибель принцессы Дианы
Проклинаю вас, папарацци!
Что, довольны теперь, уроды?
Натворили делов, ублюдки?
Вы залезли в кровать к народу,
Вы залезли людям под юбки.
Из-за вас, тут и там снующих
И пихающихся локтями,
С ней погиб культурный, непьющий,
Представительный египтянин.
Растрепали вы все, как бабы.
А какого, собственно, черта?
Ну, любила она араба
И инструктора конного спорта.
Не стесняясь светского вида,
Проявляла о бедных жалость,
С умирающими от СПИДа,
То есть с пидорами целовалась.
А еще клеймлю я позором
Не поведших от горя бровью,
Всю семейку этих Виндзоров,
С королевой, бывшей свекровью.
Бывший муж хоть бы раз прослезился,
Хоть бы каплю сронил из глаза.
У меня, когда отчим спился,
Стал похож он на принца Чарльза.
Принц Уэльский нашелся гордый,
Ухмыляется на могиле.
Да в Москве бы с такою мордой
И в метро тебя не пустили!
Повезло же тебе, барану,
Представляю, как ты по пьяни
Эту розу, принцессу Диану,
Осязал своими клешнями.
Нам об этом вашем разврате,
Обо всех вас – козлах безрогих,
Киселев, политобозреватель,
Рассказал в программе "Итоги".
Киселев был со скорбным взором,
Он печально усы развесил.
У него поучитесь, Виндзоры,
Как горевать по мертвым принцессам.
Если вы позабыли это,
Мы напомнил вам, недоноскам,
Как Марии Антуанетты
Голова скакала по доскам.
О том, что сделал с Карлом Кромвель,
Об Екатеринбургском подвале
Мы напомним, да так напомним,
Чтобы больше не забывали!
Песня о Хорсте Весселе
Из цикла "Смерти героев"
Над Берлином рассветает,
Расступается туман.
Из тумана выплывает
Над рекою ресторан.
Там за столиком Хорст Вессель,
Обнявшись с Лили Марлен.
Не поднять ей полных чресел
С его рыцарских колен.
Он с Марленой озорует,
Аж ремни на нем скрипят,
А вокруг сидит, ревнует
Штурмовой его отряд.
Мрачно смотрят исподлобья
И ерошат волоса
С ним повязанные кровью
Ветераны из СА.
На подбор голубоглазы,
Белокуры, словно снег.
Все на смерть готовы разом,
Их двенадцать человек.
Что, Хорст Вессель, ты не весел?
Что, Хорст Вессель, ты не смел?
Ты не пишешь больше песен,
Ты, как лед, остекленел.
Как пригрел эту паскуду,
На борьбу не стало сил.
Эта фройляйн явно юде,
Большевик ее любил.
Любит вас, поэтов, Лиля,
Был поэт тот большевик,
Настоящая фамилья
Не Марлен у ней, а Брик.
Шляпки модные носила,
Шоколад "Рот Фронт» жрала,
Раньше с красным все ходила,
Счас с коричневым пошла.
Дураки вы, Хорст, с ним оба,
То любя, то не любя.
Довела его до гроба,
Доконает и тебя.
Приглядись ты к этим лицам,
Ужаснись еврейских морд,
Пожалей ты свой арийский,
Драгоценный генофонд.
Ишь нашел себе забаву,
Встретил в жизни идеал,
Променял ты нас на фрау,
Нас на бабу променял!
За спиной такие речи
Слышит грозный командир,
И обняв рукой за плечи,
Он Лили с колен ссадил.
Он берет ее за шею
Осторожно, как букет,
И швыряет прямо в Шпрее
Через низкий парапет.
Шпрее, Шпрее, мать родная,
Шпрее, Шпрее, Дойче Флюс.
Серебром волны играя,
Ты, как Вир, сладка на вкус.
То под мост ныряешь в арку,
То блестишь издалека,
Не видала ль ты подарка
От орла-штурмовика.
Ты река германцев, Шпрее,
Не прощаешь ты измен,
Прими в сестры Лорелеи
Эту Брик или Марлен.
Шпрее, Шпрее, Муттер Шпрее,
Только пятна на воде.
Одолели нас евреи,
Коммунисты и т. д.
Это кто там крутит палец
Возле правого виска?
Дойчланд, Дойчланд, юбер алес.
Наша психика крепка.
Пусть в меня свой камень бросит
Кто сочтет, что я не прав.
Вот такой Партайгеноссе
Получается Майн Кампф.
Что ж вы, черти, приуныли?
Мы же немцы, с нами Бог!
Разливай по кружкам или
Запевай "Ди фанне хох"!
Из-за ратуши на штрассе
Грудь вперед за рядом ряд
Выступает дружной массой
Хорста Весселя отряд.
Впереди, державным шагом
Выступая вдалеке,
Кто-то машет красным флагом
С черной свастикой в кружке.
От добра и зла свободен,
Тверд и верен, как мотор,
То ли Зигфрид, то ли Один,
То ли Манфред, то ли Тор.
1997
Колыбельная бедных
Низко нависает
Серый потолок.
Баю-баю-баю,
Засыпай, сынок.
Засыпай, проснешься
В сказочном лесу,
За себя возьмешь ты
Девицу-красу.
Будут твоим домом
Светлы терема,
Мир друзьям-знакомым,
А врагам тюрьма.
Из лесу выходит
Бравый атаман,
Девицу уводит
В полночь и туман.
Спит пятиэтажна,
В окнах ни огня,
Будет тебе страшно
В жизни без меня.