Страница:
– Разумеется, ваше высочество.
Он кивнул, развернулся и отошел. Чарити смотрела в его худую длинную спину, потом перевела взгляд на отца. Тот казался задумчивым.
– Как тебе принц Рамиро?
– Cтранный, – сказала Чарити, – очень. Он всегда такой?
– При большом скоплении народа – всегда.
– Мне казалось… казалось, что он будто бы делает нам честь… своим долгом.
Отец еле заметно скривился и, взяв Чарити под руку, отвел ее к столу с напитками.
– Это сложно, девочка моя. Королевская семья – особый мир, монархи с рождения не такие, как все. Неким образом он действительно делает мне честь, доверяя мне. Он и его отец. Это проклятие и подарок – общаться с такими людьми и вести с ними дела. Больше подарок, чем проклятие, я полагаю.
– Твоя любовь к Домингосам не знает пределов, папа.
– Ты все еще не поняла, почему?
Чарити не видела, как Рамиро танцует – все закрывали спины гостей, старавшихся ничего не упустить, – а потому пожала плечами.
– Нет. Возможно, пойму позже.
– Видишь ли, ты привыкла к английской действительности. Которая, вне всяких сомнений, хороша, – я патриот! – но временами излишне чопорна. Хотя ты понимаешь островной менталитет. Ведь, как ни крути, Англия – тоже остров.
– При чем тут принц?
– При том, что Фасинадо, о котором я тебе рассказывал и не раз, – действительно благословенная земля. Но его величество, ныне здравствующий Альваро V, менее приспособлен к тяготам правления, чем его покойный брат Эстебан. Я не был с ним знаком, однако так утверждают люди, с которыми я веду дела на Фасинадо. В частности, принц Рамиро однажды дал мне понять, что его отец в последнее время пренебрегает делами.
– О, но при чем тут твоя к ним любовь?
– Они хорошие люди.
– И должны тебе денег. Много-много денег.
– Лучше мне, чем кому-либо другому.
Чарити прищурилась.
– Ты намекаешь, что первый консул хочет получить в свое владение этот островок?
– Бонапарту хватает дел на континенте. Не думаю, что его устремления простираются так далеко и так незначительны. Для Франции Фасинадо – не более чем соринка, даже не в глазу, а на щеке. Там нет флота, там негде разместить войска, туда замучаешься добираться – нет, Бонапарт еще долго не обратит внимания на Пуэрто дель Фасинадо. Однако революционные настроения витают тут и там. Мадам Гильотина еще не насытилась.
– Ты намекаешь, что на Фасинадо зреет революция?
– Ничего об этом не знаю. Вряд ли. Но не хочется, чтобы она созрела, если монархи окажутся в финансовой зависимости от человека неблагонадежного.
– Ответственность, папа, – вздохнула Чарити. – По-моему, ты слишком ответственный.
– А еще самолюбивый. Мне нравится, что у меня в долгу короли! – засмеялся лорд Эверетт.
– Уж конечно.
Принц позвал Чарити танцевать через полчаса, когда большинство собравшихся уже устало глазеть и вернулось к привычным занятиям – болтовне, флирту и распиванию превосходных вин.
Рамиро подошел не сам: вместо него явился его помощник, тот самый человек в сером, которого Чарити про себя окрестила Тенью, представился – его имя было Лоренсо де Ортис – и передал приглашение своего сюзерена. Чарити приняла, и ее вежливо сопроводили к принцу, который не утруждал себя хождением туда-сюда.
Чарити смутно понимала, что волнуется, и потому старается думать о происходящем чуть насмешливо и отстраненно, как будто рассказывая подружке забавную историю. Но в близком присутствии принца все наносное исчезло и осталось желание разглядеть его получше и даже некоторая робость. Чарити увидела, что подружки, собравшись стайкой, наблюдают за ней, хихикают под прикрытием вееров, и тут же об этом позабыла.
Музыканты заиграли сарабанду – танец медленный и удобный для разговоров, и, скорее всего, включенный в программу бала как любезность по отношению к высокому испаноговорящему гостю. Рамиро поклонился партнерше (Чарити заметила, что свою роскошную саблю он сдал на хранение синьору де Ортису), подхватил ее и закружил. Прикосновения рук принца были уверенными, а взгляд по-прежнему оставался непроницаемым. Как будто смотришь на стенку и гадаешь – что там за ней? Оживленная улица? Бездонная пропасть? Ромашковый лужок?
Принц заговорил первым, по-английски:
– Надеюсь, я ничем не обидел вас там, во дворике.
– Нет, что вы. Но можно ли мне спросить?
Он скупо улыбнулся – дернулись уголки губ.
– Не стоит каждый раз спрашивать позволения.
– Хорошо. – Чарити улыбнулась широко, словно показывая ему: вот как надо! – Я не поняла, зачем вы входили в палаццо Веккьо так таинственно?
– Всего лишь избежали части церемоний. Я отослал Лоренсо посмотреть, здесь ли ваш отец. Ведь я приехал затем, чтобы встретиться с ним, – объяснил Рамиро.
– Ах вот как!
– Да. И я не знал, что вы его дочь, иначе поприветствовал бы вас сразу.
– Но вы догадывались. Вы назвали меня англичанкой.
– Догадывался. Ваш итальянский превосходен, но не безупречен. – Вновь это легкое подрагивание уголков губ. – Я узнал акцент.
– А мой испанский? – спросила Чарити на языке конкистадоров.
– Лучше, чем итальянский. – Он тоже перешел на испанский. – Вы, оказывается, знаете много языков.
– Мой отец – банкир, он имеет связи с деловыми людьми во всей Европе, – оживленно объяснила Чарити. Выходит, говорить с принцем Рамиро – это приятно! Теперь он не казался ей настолько отстраненным – может быть, потому, что ее слушал. А может, потому, что его рука была горячей. – Он с детства нанимал мне лучших учителей, чтобы я говорила на разных языках. Уверял, что это мне пригодится.
– И сколько же языков вы знаете?
– Если не считать родного английского, латыни и греческого – а их, наверное, считать не стоит, – то говорю на итальянском, испанском, немецком, французском и немного голландском.
– Это впечатляет.
Тут Чарити вспомнила, что в прежние времена на сарабанду непременно следовало приглашать возлюбленную, и немного порозовела – не настолько, чтобы принц заметил, но для себя ощутимо. Этот обычай давно сгладился, к тому же танцевали еще несколько пар. И все же…
Ах, не стоит думать о ерунде.
Глава 5
Глава 6
Он кивнул, развернулся и отошел. Чарити смотрела в его худую длинную спину, потом перевела взгляд на отца. Тот казался задумчивым.
– Как тебе принц Рамиро?
– Cтранный, – сказала Чарити, – очень. Он всегда такой?
– При большом скоплении народа – всегда.
– Мне казалось… казалось, что он будто бы делает нам честь… своим долгом.
Отец еле заметно скривился и, взяв Чарити под руку, отвел ее к столу с напитками.
– Это сложно, девочка моя. Королевская семья – особый мир, монархи с рождения не такие, как все. Неким образом он действительно делает мне честь, доверяя мне. Он и его отец. Это проклятие и подарок – общаться с такими людьми и вести с ними дела. Больше подарок, чем проклятие, я полагаю.
– Твоя любовь к Домингосам не знает пределов, папа.
– Ты все еще не поняла, почему?
Чарити не видела, как Рамиро танцует – все закрывали спины гостей, старавшихся ничего не упустить, – а потому пожала плечами.
– Нет. Возможно, пойму позже.
– Видишь ли, ты привыкла к английской действительности. Которая, вне всяких сомнений, хороша, – я патриот! – но временами излишне чопорна. Хотя ты понимаешь островной менталитет. Ведь, как ни крути, Англия – тоже остров.
– При чем тут принц?
– При том, что Фасинадо, о котором я тебе рассказывал и не раз, – действительно благословенная земля. Но его величество, ныне здравствующий Альваро V, менее приспособлен к тяготам правления, чем его покойный брат Эстебан. Я не был с ним знаком, однако так утверждают люди, с которыми я веду дела на Фасинадо. В частности, принц Рамиро однажды дал мне понять, что его отец в последнее время пренебрегает делами.
– О, но при чем тут твоя к ним любовь?
– Они хорошие люди.
– И должны тебе денег. Много-много денег.
– Лучше мне, чем кому-либо другому.
Чарити прищурилась.
– Ты намекаешь, что первый консул хочет получить в свое владение этот островок?
– Бонапарту хватает дел на континенте. Не думаю, что его устремления простираются так далеко и так незначительны. Для Франции Фасинадо – не более чем соринка, даже не в глазу, а на щеке. Там нет флота, там негде разместить войска, туда замучаешься добираться – нет, Бонапарт еще долго не обратит внимания на Пуэрто дель Фасинадо. Однако революционные настроения витают тут и там. Мадам Гильотина еще не насытилась.
– Ты намекаешь, что на Фасинадо зреет революция?
– Ничего об этом не знаю. Вряд ли. Но не хочется, чтобы она созрела, если монархи окажутся в финансовой зависимости от человека неблагонадежного.
– Ответственность, папа, – вздохнула Чарити. – По-моему, ты слишком ответственный.
– А еще самолюбивый. Мне нравится, что у меня в долгу короли! – засмеялся лорд Эверетт.
– Уж конечно.
Принц позвал Чарити танцевать через полчаса, когда большинство собравшихся уже устало глазеть и вернулось к привычным занятиям – болтовне, флирту и распиванию превосходных вин.
Рамиро подошел не сам: вместо него явился его помощник, тот самый человек в сером, которого Чарити про себя окрестила Тенью, представился – его имя было Лоренсо де Ортис – и передал приглашение своего сюзерена. Чарити приняла, и ее вежливо сопроводили к принцу, который не утруждал себя хождением туда-сюда.
Чарити смутно понимала, что волнуется, и потому старается думать о происходящем чуть насмешливо и отстраненно, как будто рассказывая подружке забавную историю. Но в близком присутствии принца все наносное исчезло и осталось желание разглядеть его получше и даже некоторая робость. Чарити увидела, что подружки, собравшись стайкой, наблюдают за ней, хихикают под прикрытием вееров, и тут же об этом позабыла.
Музыканты заиграли сарабанду – танец медленный и удобный для разговоров, и, скорее всего, включенный в программу бала как любезность по отношению к высокому испаноговорящему гостю. Рамиро поклонился партнерше (Чарити заметила, что свою роскошную саблю он сдал на хранение синьору де Ортису), подхватил ее и закружил. Прикосновения рук принца были уверенными, а взгляд по-прежнему оставался непроницаемым. Как будто смотришь на стенку и гадаешь – что там за ней? Оживленная улица? Бездонная пропасть? Ромашковый лужок?
Принц заговорил первым, по-английски:
– Надеюсь, я ничем не обидел вас там, во дворике.
– Нет, что вы. Но можно ли мне спросить?
Он скупо улыбнулся – дернулись уголки губ.
– Не стоит каждый раз спрашивать позволения.
– Хорошо. – Чарити улыбнулась широко, словно показывая ему: вот как надо! – Я не поняла, зачем вы входили в палаццо Веккьо так таинственно?
– Всего лишь избежали части церемоний. Я отослал Лоренсо посмотреть, здесь ли ваш отец. Ведь я приехал затем, чтобы встретиться с ним, – объяснил Рамиро.
– Ах вот как!
– Да. И я не знал, что вы его дочь, иначе поприветствовал бы вас сразу.
– Но вы догадывались. Вы назвали меня англичанкой.
– Догадывался. Ваш итальянский превосходен, но не безупречен. – Вновь это легкое подрагивание уголков губ. – Я узнал акцент.
– А мой испанский? – спросила Чарити на языке конкистадоров.
– Лучше, чем итальянский. – Он тоже перешел на испанский. – Вы, оказывается, знаете много языков.
– Мой отец – банкир, он имеет связи с деловыми людьми во всей Европе, – оживленно объяснила Чарити. Выходит, говорить с принцем Рамиро – это приятно! Теперь он не казался ей настолько отстраненным – может быть, потому, что ее слушал. А может, потому, что его рука была горячей. – Он с детства нанимал мне лучших учителей, чтобы я говорила на разных языках. Уверял, что это мне пригодится.
– И сколько же языков вы знаете?
– Если не считать родного английского, латыни и греческого – а их, наверное, считать не стоит, – то говорю на итальянском, испанском, немецком, французском и немного голландском.
– Это впечатляет.
Тут Чарити вспомнила, что в прежние времена на сарабанду непременно следовало приглашать возлюбленную, и немного порозовела – не настолько, чтобы принц заметил, но для себя ощутимо. Этот обычай давно сгладился, к тому же танцевали еще несколько пар. И все же…
Ах, не стоит думать о ерунде.
Глава 5
Утро в небольшом, но роскошном и расположенном в лучшем районе Флоренции палаццо началось поздно. Вчерашний бал сбил привычный ритм жизни: что ни говори, Эверетты были прежде всего банкирами, а потом уже лордами и землевладельцами, и вставали рано. Сравнительно рано, конечно, но привычки выходить из спален только к обеду не имели. Горничная сообщила Чарити, что лорд Мартин уже давно на ногах и ждет дочь к позднему завтраку. Чарити решила не затягивать с утренним туалетом и, чтобы не задерживать отца, выбрала скромное утреннее платье – опять белое! – попросила горничную уложить волосы в простую гладкую прическу, мельком взглянула на результат в зеркало и направилась в утреннюю столовую.
Палаццо Эвереттов был построен в стиле Палладио, столь нежно любимом англичанами и так незаслуженно отошедшем на второй план в Италии, на родине великого архитектора. Как удалось выяснить Чарити, сам Палладио не принимал участия в проектировании дома, это сделал кто-то из его учеников, едва ли не Скамоцци. В начале семнадцатого века палаццо принадлежал влиятельному флорентийскому семейству, но к началу века девятнадцатого оказался выставлен на продажу, чем и воспользовался лорд Эверетт. Каждый раз, проходя по выложенному черными и белыми мраморными плитами полу галереи, Чарити ощущала себя так, словно она оказалась в Лондоне, под сводами собора Святого Павла. Яркий южный день вливался внутрь потоками теплого света – такого в Англии уж точно не бывает. Италия…
Чарити прислушалась к себе, пытаясь понять, что ее беспокоит. Может быть, это ностальгия? Тоска по дому, по тихому Дорсету? Или же, наоборот – жажда странствий, ветер перемен? Вчерашние разговоры про сказочный остров Фасинадо, танец и беседа с принцем, ощущение его прикосновений, его зеленые, как пучина моря, глаза. Чарити остановилась, словно позабыв, куда идет. Почему принц Рамиро постоянно в ее мыслях? Почему она выделила его из всех деловых партнеров отца? Чарити уже давно исполняла роль хозяйки дома: принимала гостей лорда Эверетта, вежливо улыбалась, проявляла должную заинтересованность и демонстрировала ожидаемый уровень осведомленности. Обычные обязанности. Так почему же краткая встреча с принцем так ее взволновала? Он просто еще один деловой партнер. Переговоры закончатся – и Рамиро уедет к себе, может быть, она никогда больше с ним не встретится. Зачем о нем думать? И какая разница, какого цвета у него глаза? Покачав головой, Чарити продолжила путь.
Столовая оказалась пуста, хотя завтрак был уже почти сервирован, и Чарити отправилась на поиски отца. Скорее всего, лорд Эверетт у себя в кабинете. Девушка прошла через анфиладу парадных залов, свернула в библиотеку, распахнула дверь в кабинет отца. И тут же пожалела, что отмахнулась от попытки слуги доложить о ее прибытии. Лорд Эверетт был не один.
Принц Рамиро поднялся из кресла, стоящего у окна, и склонился в легком, но почтительном поклоне, приветствуя Чарити. Сегодня его высочество был в самом простом костюме, не выдававшем его высокий статус, разве что дороговизной темно-зеленой ткани. Кружева на рубашке казались очень белыми на фоне смуглой кожи, а глаза – те самые зеленые глаза, о которых Чарити непроизвольно думала со вчерашнего вечера, – были еще ярче.
– Прошу прощения, – присела девушка в реверансе. – Я не хотела помешать.
– Ты не помешала, моя милая, – отец улыбался. – В действительности мы просто ждали тебя.
– Да? – это прозвучало немного невежливо, но Чарити не смогла сдержаться.
– Да. Ваше высочество, не окажете ли нам честь, разделив наш скромный завтрак? – Обычная формула вежливости почему-то показалась Чарити тонкой издевкой. Кредиторы обычно не приглашают нерадивых должников на завтрак. А то, насколько нерадивым должником был дом Домингосов, Чарити знала прекрасно.
– Это честь для меня, – ответил принц Рамиро. По его спокойному тону никак нельзя было догадаться, о чем он думает и оценил ли двусмысленность ситуации. Чарити не сомневалась, что оценил.
На этой ноте все отправились в столовую. Лорд Эверетт шел первым, а принц вежливо предложил даме руку. Чарити ощутила легкий аромат какого-то благовония, может быть, хвои или сандала. Очевидно, принц не пренебрегал водными процедурами и не считал уход за собой дамскими причудами.
– Ваш отец сообщил мне, что вы хотите получше познакомиться с достопримечательностями Флоренции? – Принц говорил по-английски, и теперь Чарити отметила едва уловимый, но все же заметный акцент: Рамиро слишком нажимал на «р» и не всегда верно тянул гласные.
– Я уже успела посмотреть город, но мне не хватает знающего спутника. Мои подруги, конечно, хорошие девушки и всю жизнь провели во Флоренции, но они почему-то совсем не интересуются искусством. Вернее было бы сказать, что они совершенно не замечают тех чудес, среди которых живут.
– Я готов предложить себя в качестве сопровождающего. – Чарити взглянула в непроницаемое лицо принца, пытаясь понять, чем вызвана такая любезность: хотелось ли ему на самом деле гулять по городу с познавательными целями или это просто долг вежливости – или даже хуже того, просьба ее отца.
– Вы действительно хотите показать мне город – или… – Чарити понимала, что это невежливо, но, сама не понимая почему, не желала, чтобы принц делал что-то лишь потому, что должен, а не потому, что ему этого действительно хочется. Чарити была уверена, что долга и обязанностей в жизни Рамиро и так предостаточно.
Принц едва не споткнулся, но все же сумел не сбиться с шага и даже сохранил на лице все то же непроницаемое выражение. Девушка не сводила с него глаз, хотя и понимала, что это невежливо. Сейчас, в утреннем свете, принц показался ей моложе, чем на балу. Он едва ли намного старше Чарити, просто чрезвычайно серьезен и замкнут. Черные волосы и высокий рост тоже добавляли солидности, но не возраста. Принц был молод, красив (сейчас он уже не казался ожившей статуей из собора) и, очевидно, умен, иначе его бы не отправили на переговоры с лордом Эвереттом. Кажется, подруги правы: Рамиро – великолепный экземпляр прекрасного принца из сказочного королевства.
– Я на самом деле с удовольствием буду вашим спутником. Я люблю красоту во всех проявлениях и ценю возможность поделиться тем, что кажется красивым мне.
Чарити не нашлась с ответом, ее спасло прибытие в столовую.
За завтраком разговор шел о том, о чем обычно говорят за завтраком: погода, планы на день, обсуждение вчерашнего вечера. Ни слова о делах, а Чарити так хотелось узнать, о чем договорились Рамиро и отец. Чарити вяло поклевала чудесное пирожное, каким-то чудом оказавшееся в ее тарелке, отвечала, если к ней обращались, но мысли ее витали далеко отсюда. Бывали случаи, когда партнеры ее отца пытались повлиять на лорда Эверетта через нее, особенно молодые партнеры. Чарити видела их насквозь, поэтому эти поползновения скорее забавляли, чем расстраивали. Нужно было просто не принимать их за чистую монету, тогда в этом можно находить даже определенное удовольствие. С Рамиро же ей не хотелось играть в подобные игры. Ей вообще не хотелось играть с ним. А потому намечалась явная опасность принять все за чистую монету. Принц выглядел честным, говорил искренне, смотрел прямо… Если бы не огромный и давно просроченный долг, то приглашение на прогулку можно было бы принять радостно и без всяких сомнений, но… Как же надоело всегда и во всем находить эти самые «но»! Ей уже двадцать три, она далеко не глупа, весьма привлекательна и богата. Всегда найдутся какие-нибудь «но», – и это не повод отказывать себе в удовольствиях. Прогулка по Флоренции невинна и безопасна во всех смыслах.
Принц Рамиро, казалось, будто бы читал ее мысли. Когда они встали, позавтракав, принц произнес все тем же спокойным тоном, по которому решительно ничего нельзя было распознать:
– Я вернусь после сиесты и с удовольствием стану вашим сопровождающим. В послеполуденном свете Флоренция особенно прекрасна.
– Буду ждать с нетерпением, – улыбнулась Чарити.
Сиеста – как это мило. Мысли Чарити приняли опасное направление: Рамиро, раскинувшийся на кушетке на террасе с видом на море, тонкие занавеси едва колышутся от дуновения теплого ветерка…
Чарити несколько раз моргнула, отгоняя наваждение, но щеки все равно успели вспыхнуть ярким румянцем. Рамиро еще не ушел. Он удивленно смотрел на ее, словно она не просто покраснела, а начала срывать с себя одежду.
– До встречи, – твердо проговорила Чарити и присела в реверансе.
– До встречи, – поклонился принц и наконец вышел.
Чарити рассматривала очередное белое платье, аккуратно разложенное горничной на кровати. Струящийся и искрящийся атлас, шелковые ленты, мелкие вышитые цветочки по краю лифа, маленькие пышные рукавчики, длинные перчатки, шляпка в виде тюрбана с пером. Белая шляпка. Белое перо.
– Еще немного, и я попрошу застилать мне постель черными простынями. Невыносимо. Я раньше так любила белое, жемчуга… Невыносимо.
Чарити еще немного пожаловалась, но никто не внял ее стенаниям, улыбчивая горничная никак не прореагировала, лишь помогла одеться и расправила все складочки. Чарити спустилась вниз и наткнулась на отца, задумчиво расхаживавшего из угла в угол.
– Ты чудесно выглядишь!
– Папа! – Чарити всплеснула руками. – Я выгляжу как всегда.
– Может быть, – вздохнул лорд Эверетт. – А ведь я помню времена, когда дамы не могли поместиться в карету. Такие у них были юбки. А сейчас… Если дело так пойдет дальше, у дам не останется никаких секретов. – Он взглянул на туфельки Чарити – их было прекрасно видно, так как до полу подол платья не доставал.
– Мы все сейчас мним себя римлянами времен Империи, но это лишь мода, папа.
– Никогда не разбирался в моде. – Всю жизнь лорд Эверетт носил консервативные сюртуки.
– Я знаю.
– Ну что же, проведи время с удовольствием. Говорят, принц большой знаток истории и искусства.
– Надеюсь на это, иначе его внимание ко мне будет выглядеть двусмысленно.
– Ты слишком разумна, милая, – усмехнулся отец. – Просто нам с принцем еще многое надо обсудить, а было бы невежливо заставлять тебя скучать.
– Я не скучаю с подругами.
– Чарити, милая, я обещал показать тебе Флоренцию и Рим, но я ничегошеньки не понимаю во всех этих… выкрутасах. Принц Рамиро понимает. Так что я предлагаю отбросить сомнения и прогуляться.
– Да, папа.
Чарити все еще сохраняла на лице выражение «покорная дочь», когда доложили о прибытии принца.
– Куда вы желаете отправиться в первую очередь? – Принц переоделся в скромный серый сюртук без всяких украшений; как и вчера, в этой простой одежде он выглядел не менее принцем, чем в расшитом серебром вечернем костюме.
Когда они вышли из палаццо, обнаружилось, что за дверью стоят два мрачных немолодых типа, достаточно грозных, но и неприметных одновременно. Чарити отметила их присутствие, однако ничего не сказала. Столь малая охрана у принца – весьма неосмотрительно. Никто не выезжает в город без двух дюжих лакеев на запятках кареты, времена сейчас неспокойные. Европу лихорадит в огне смут, Бонапарт триумфально шествует по завоеванным землям… Но, вероятно, принц лучше знает, как обеспечить свою безопасность.
Карета, ожидавшая их, была тоже неприметной снаружи, но удобной и роскошной внутри. Принц собственноручно помог Чарити устроиться на мягком сиденье, сам сел напротив, и они отправились в путь.
– Предлагаю начать с базилики Санта-Кроче, – предложил Рамиро, едва карета тронулась.
– Хорошо, я там еще не была, – обрадовалась Чарити. – Сколько я ни пыталась уговорить моих подружек осмотреть достопримечательности, они лишь хихикали и увлекали меня к модисткам. Модистки – это, конечно, важно, только не в той степени, чтобы отвлечь меня от Флоренции как таковой.
– Итальянцы вообще очень легкомысленно относятся к своему наследию. Мне кажется, они привыкли к тому, что живут среди всего этого.
– Мне просто достались легкомысленные подруги, – улыбнулась Чарити. – Моя родина – Англия, но я не перестаю восхищаться тем, что вижу.
– Для кого-то красота никогда не теряет своей ценности, а кто-то постепенно перестает ее различать.
Чарити показалось, или принц стал говорить теплее? Что-то изменилось в его интонациях, и, пока карета катила по улицам Флоренции, девушка, поддерживая непринужденный разговор, продолжила размышлять о Рамиро.
Интересно, каким он был в детстве? Таким же, как сейчас, или более непосредственным? Люди, живущие на юге, отличаются от северян, как небо от земли: они порывисты, горячи, скоры на расправу и на любовь. Принц таковым не выглядел, хотя смуглая кожа и манеры выдавали в нем южанина. Чарити говорила с Рамиро на общие темы, и все же ей казалось, что между ними идет другой разговор, во время которого оба исподтишка изучают друг друга.
Санта-Кроче, белоснежная и устремленная в небо, таяла в теплых лучах послеполуденного солнца. Выйдя из кареты, Чарити восхищенно замерла.
– Я уже была здесь, на площади, но… Вы правы, в таком освещении все смотрится совершенно по-другому. Сказочно.
– Говорят, церковь заложил сам Франциск Ассизский. – Рамиро предложил Чарити руку и повел внутрь.
– Я читала об этом. – Девушка взглянула вверх, когда они проходили под сводами центрального портала. – Католические средневековые храмы все пронизаны такой своеобразной чистотой, таким светом, что просто дух захватывает.
– Вы же не католичка, – снова не вопрос, а утверждение.
– Я принадлежу к англиканской церкви. А вы, должно быть, ревностный католик?
– По традиции наш кардинал напрямую подчиняется Ватикану. Но католиками в полном смысле этого слова мы стали лет триста назад, когда было принято решение укрепить связи с Испанией и привести наш язык к испанскому.
– Да, логичное решение. Тогда Испания являлась самой сильной державой.
– Вы хорошо знаете историю.
– Я получила неплохое образование, хотя это и необычно для английских девушек.
– В моей семье и девушки, и юноши получают одинаковое образование.
– Я слышала, что в Фасинадо стать монархом может любой член королевской семьи.
– Да, это так. Кого назовет король – и кого утвердит Совет. Так что я – не наследный принц, как многие предпочитают думать.
Внутри церкви было почти безлюдно, светло и тихо. Рамиро и Чарити остановились у входа.
– Я знаю, что это не просто базилика, это пантеон знаменитых граждан Флоренции, – прошептала девушка. В церквях она всегда понижала голос, ей казалось непочтительным оскорблять эту тишину.
– Да, здесь покоятся Микеланджело и Галилей, – ответил Рамиро так же тихо. – А вот могила Данте не здесь, здесь только кенотаф. Как и у Макиавелли.
– Я хотела бы взглянуть на надгробие Данте.
– Это сюда.
Чарити остановилась перед белой гробницей работы Микеланджело, где муза рыдала на саркофаге, а сам Данте, суровый и вдохновенный, восседал на возвышении. Совершенная завершенность композиции, выверенность поз и четкость линий, свойственные руке Микеланджело, создавали эффект, не превращая фигуры в застывшие монументы.
– Печально даже после смерти не вернуться на родину, – принц Рамиро всматривался в лицо скульптуры, изображавшей великого поэта.
– «Здесь покоится Данте, из милого изгнанный края, так поступила с певцом Флоренция, родина злая». Это написано на могиле Данте в Равенне. И он перед смертью распорядился, чтобы его прах не возвращали на родину.
– Так сказали францисканцы в Равенне. Что думал по этому поводу сам Данте, мы уже никогда не узнаем. – Принц смотрел на надгробие. Понять, о чем он думает, по его лицу было невозможно. – Нет хуже участи, чем быть отвергнутым родиной. Данте делал все, как он считал, для блага Флоренции, а в итоге оказался в изгнании. «Земную жизнь пройдя до половины…» Он прославил Флоренцию в веках, но так и не вернулся домой, какая ирония.
Чарити не могла отвести от Рамиро глаз. Принц говорил так, что аж сердце замирало, с такой страстью, с такой силой и убежденностью, что было понятно: для него это больше, чем просто предмет для обсуждения, для него это личное и близкое. Чарити смутилась. Если он так любит свою родину, то он готов пойти на все, чтобы ее спасти. Так зачем принц тратит время, сопровождая Чарити? Чтобы завоевать ее благосклонность, а следом и благосклонность лорда Эверетта? Или он ничего такого в виду не имеет?
– Я вас понимаю, – Чарити встретила его взгляд, не смущаясь и не дрогнув. – Да, понимаю. Вы – принц. И вы в ответе за свою страну. Ваша земля – часть вас, ваша плоть и кровь. Да. Я понимаю.
– Я верю, – Рамиро еще раз взглянул на Данте.
– Но я не могу сказать, что чувствую то же самое. Я женщина – и мне суждено покинуть отчий дом, расстаться с прежней жизнью и начать новую. Мне остается лишь молиться, чтобы новая жизнь и новая земля приняла бы меня не хуже родной.
– И я вас понимаю. – Он помолчал. – У меня есть сестра… И она часто говорит мне о том, что ей придется покинуть родину. Только… она этого не хочет.
– Наверное, быть принцессой – это еще сложнее, чем быть девушкой из общества. Выбора нет.
– По законам нашей страны и женщина из королевской семьи может занять трон: дети воспитываются одинаково, без различий на пол.
– Возможно, от этого вашей сестре еще сложнее, – задумчиво произнесла Чарити. – Она могла бы стать королевой, она воспитана как королева, но ей придется уехать в чужую страну, стать супругой какого-нибудь принца, сидеть дома и растить детей.
Рамиро еле заметно пожал плечами.
– Пока преемник не назван – никто из возможных наследников не покинет остров. Разве что на время, на очень короткое время. У моей сестры все еще есть шанс стать королевой.
– А она этого хочет?
– Она просто любит Фасинадо и желает нашей стране процветания. Если для этого ей нужно будет выйти замуж и уехать – она так и сделает.
– Я ей не завидую. И завидую, – призналась Чарити. – Я жалуюсь, что не имею воли, – так ваша сестра еще более узница.
– А почему завидуете? – полюбопытствовал Рамиро.
– У меня нет ни малейшего шанса избавиться от оков. А ваша сестра может стать королевой, хозяйкой самой себе и повелительницей своей земли.
– Я понимаю. – Принц все так же внимательно смотрел Чарити в глаза, словно хотел проникнуть в душу. Она не отводила взгляда, будто утонув в его зеленых глазах. Мгновение длилось и длилось, натягивалось, грозя разорваться, как перенапряженная тетива лука. В глазах принца было что-то неотвратимо притягательное, обжигающе сильное, что-то завораживающее – это что-то манило Чарити и заставляло пытаться понять, пытаться помочь… Хотя чем она может помочь ему?
Вопроса, почему она хочет помочь ему, у Чарити не возникло.
Палаццо Эвереттов был построен в стиле Палладио, столь нежно любимом англичанами и так незаслуженно отошедшем на второй план в Италии, на родине великого архитектора. Как удалось выяснить Чарити, сам Палладио не принимал участия в проектировании дома, это сделал кто-то из его учеников, едва ли не Скамоцци. В начале семнадцатого века палаццо принадлежал влиятельному флорентийскому семейству, но к началу века девятнадцатого оказался выставлен на продажу, чем и воспользовался лорд Эверетт. Каждый раз, проходя по выложенному черными и белыми мраморными плитами полу галереи, Чарити ощущала себя так, словно она оказалась в Лондоне, под сводами собора Святого Павла. Яркий южный день вливался внутрь потоками теплого света – такого в Англии уж точно не бывает. Италия…
Чарити прислушалась к себе, пытаясь понять, что ее беспокоит. Может быть, это ностальгия? Тоска по дому, по тихому Дорсету? Или же, наоборот – жажда странствий, ветер перемен? Вчерашние разговоры про сказочный остров Фасинадо, танец и беседа с принцем, ощущение его прикосновений, его зеленые, как пучина моря, глаза. Чарити остановилась, словно позабыв, куда идет. Почему принц Рамиро постоянно в ее мыслях? Почему она выделила его из всех деловых партнеров отца? Чарити уже давно исполняла роль хозяйки дома: принимала гостей лорда Эверетта, вежливо улыбалась, проявляла должную заинтересованность и демонстрировала ожидаемый уровень осведомленности. Обычные обязанности. Так почему же краткая встреча с принцем так ее взволновала? Он просто еще один деловой партнер. Переговоры закончатся – и Рамиро уедет к себе, может быть, она никогда больше с ним не встретится. Зачем о нем думать? И какая разница, какого цвета у него глаза? Покачав головой, Чарити продолжила путь.
Столовая оказалась пуста, хотя завтрак был уже почти сервирован, и Чарити отправилась на поиски отца. Скорее всего, лорд Эверетт у себя в кабинете. Девушка прошла через анфиладу парадных залов, свернула в библиотеку, распахнула дверь в кабинет отца. И тут же пожалела, что отмахнулась от попытки слуги доложить о ее прибытии. Лорд Эверетт был не один.
Принц Рамиро поднялся из кресла, стоящего у окна, и склонился в легком, но почтительном поклоне, приветствуя Чарити. Сегодня его высочество был в самом простом костюме, не выдававшем его высокий статус, разве что дороговизной темно-зеленой ткани. Кружева на рубашке казались очень белыми на фоне смуглой кожи, а глаза – те самые зеленые глаза, о которых Чарити непроизвольно думала со вчерашнего вечера, – были еще ярче.
– Прошу прощения, – присела девушка в реверансе. – Я не хотела помешать.
– Ты не помешала, моя милая, – отец улыбался. – В действительности мы просто ждали тебя.
– Да? – это прозвучало немного невежливо, но Чарити не смогла сдержаться.
– Да. Ваше высочество, не окажете ли нам честь, разделив наш скромный завтрак? – Обычная формула вежливости почему-то показалась Чарити тонкой издевкой. Кредиторы обычно не приглашают нерадивых должников на завтрак. А то, насколько нерадивым должником был дом Домингосов, Чарити знала прекрасно.
– Это честь для меня, – ответил принц Рамиро. По его спокойному тону никак нельзя было догадаться, о чем он думает и оценил ли двусмысленность ситуации. Чарити не сомневалась, что оценил.
На этой ноте все отправились в столовую. Лорд Эверетт шел первым, а принц вежливо предложил даме руку. Чарити ощутила легкий аромат какого-то благовония, может быть, хвои или сандала. Очевидно, принц не пренебрегал водными процедурами и не считал уход за собой дамскими причудами.
– Ваш отец сообщил мне, что вы хотите получше познакомиться с достопримечательностями Флоренции? – Принц говорил по-английски, и теперь Чарити отметила едва уловимый, но все же заметный акцент: Рамиро слишком нажимал на «р» и не всегда верно тянул гласные.
– Я уже успела посмотреть город, но мне не хватает знающего спутника. Мои подруги, конечно, хорошие девушки и всю жизнь провели во Флоренции, но они почему-то совсем не интересуются искусством. Вернее было бы сказать, что они совершенно не замечают тех чудес, среди которых живут.
– Я готов предложить себя в качестве сопровождающего. – Чарити взглянула в непроницаемое лицо принца, пытаясь понять, чем вызвана такая любезность: хотелось ли ему на самом деле гулять по городу с познавательными целями или это просто долг вежливости – или даже хуже того, просьба ее отца.
– Вы действительно хотите показать мне город – или… – Чарити понимала, что это невежливо, но, сама не понимая почему, не желала, чтобы принц делал что-то лишь потому, что должен, а не потому, что ему этого действительно хочется. Чарити была уверена, что долга и обязанностей в жизни Рамиро и так предостаточно.
Принц едва не споткнулся, но все же сумел не сбиться с шага и даже сохранил на лице все то же непроницаемое выражение. Девушка не сводила с него глаз, хотя и понимала, что это невежливо. Сейчас, в утреннем свете, принц показался ей моложе, чем на балу. Он едва ли намного старше Чарити, просто чрезвычайно серьезен и замкнут. Черные волосы и высокий рост тоже добавляли солидности, но не возраста. Принц был молод, красив (сейчас он уже не казался ожившей статуей из собора) и, очевидно, умен, иначе его бы не отправили на переговоры с лордом Эвереттом. Кажется, подруги правы: Рамиро – великолепный экземпляр прекрасного принца из сказочного королевства.
– Я на самом деле с удовольствием буду вашим спутником. Я люблю красоту во всех проявлениях и ценю возможность поделиться тем, что кажется красивым мне.
Чарити не нашлась с ответом, ее спасло прибытие в столовую.
За завтраком разговор шел о том, о чем обычно говорят за завтраком: погода, планы на день, обсуждение вчерашнего вечера. Ни слова о делах, а Чарити так хотелось узнать, о чем договорились Рамиро и отец. Чарити вяло поклевала чудесное пирожное, каким-то чудом оказавшееся в ее тарелке, отвечала, если к ней обращались, но мысли ее витали далеко отсюда. Бывали случаи, когда партнеры ее отца пытались повлиять на лорда Эверетта через нее, особенно молодые партнеры. Чарити видела их насквозь, поэтому эти поползновения скорее забавляли, чем расстраивали. Нужно было просто не принимать их за чистую монету, тогда в этом можно находить даже определенное удовольствие. С Рамиро же ей не хотелось играть в подобные игры. Ей вообще не хотелось играть с ним. А потому намечалась явная опасность принять все за чистую монету. Принц выглядел честным, говорил искренне, смотрел прямо… Если бы не огромный и давно просроченный долг, то приглашение на прогулку можно было бы принять радостно и без всяких сомнений, но… Как же надоело всегда и во всем находить эти самые «но»! Ей уже двадцать три, она далеко не глупа, весьма привлекательна и богата. Всегда найдутся какие-нибудь «но», – и это не повод отказывать себе в удовольствиях. Прогулка по Флоренции невинна и безопасна во всех смыслах.
Принц Рамиро, казалось, будто бы читал ее мысли. Когда они встали, позавтракав, принц произнес все тем же спокойным тоном, по которому решительно ничего нельзя было распознать:
– Я вернусь после сиесты и с удовольствием стану вашим сопровождающим. В послеполуденном свете Флоренция особенно прекрасна.
– Буду ждать с нетерпением, – улыбнулась Чарити.
Сиеста – как это мило. Мысли Чарити приняли опасное направление: Рамиро, раскинувшийся на кушетке на террасе с видом на море, тонкие занавеси едва колышутся от дуновения теплого ветерка…
Чарити несколько раз моргнула, отгоняя наваждение, но щеки все равно успели вспыхнуть ярким румянцем. Рамиро еще не ушел. Он удивленно смотрел на ее, словно она не просто покраснела, а начала срывать с себя одежду.
– До встречи, – твердо проговорила Чарити и присела в реверансе.
– До встречи, – поклонился принц и наконец вышел.
Чарити рассматривала очередное белое платье, аккуратно разложенное горничной на кровати. Струящийся и искрящийся атлас, шелковые ленты, мелкие вышитые цветочки по краю лифа, маленькие пышные рукавчики, длинные перчатки, шляпка в виде тюрбана с пером. Белая шляпка. Белое перо.
– Еще немного, и я попрошу застилать мне постель черными простынями. Невыносимо. Я раньше так любила белое, жемчуга… Невыносимо.
Чарити еще немного пожаловалась, но никто не внял ее стенаниям, улыбчивая горничная никак не прореагировала, лишь помогла одеться и расправила все складочки. Чарити спустилась вниз и наткнулась на отца, задумчиво расхаживавшего из угла в угол.
– Ты чудесно выглядишь!
– Папа! – Чарити всплеснула руками. – Я выгляжу как всегда.
– Может быть, – вздохнул лорд Эверетт. – А ведь я помню времена, когда дамы не могли поместиться в карету. Такие у них были юбки. А сейчас… Если дело так пойдет дальше, у дам не останется никаких секретов. – Он взглянул на туфельки Чарити – их было прекрасно видно, так как до полу подол платья не доставал.
– Мы все сейчас мним себя римлянами времен Империи, но это лишь мода, папа.
– Никогда не разбирался в моде. – Всю жизнь лорд Эверетт носил консервативные сюртуки.
– Я знаю.
– Ну что же, проведи время с удовольствием. Говорят, принц большой знаток истории и искусства.
– Надеюсь на это, иначе его внимание ко мне будет выглядеть двусмысленно.
– Ты слишком разумна, милая, – усмехнулся отец. – Просто нам с принцем еще многое надо обсудить, а было бы невежливо заставлять тебя скучать.
– Я не скучаю с подругами.
– Чарити, милая, я обещал показать тебе Флоренцию и Рим, но я ничегошеньки не понимаю во всех этих… выкрутасах. Принц Рамиро понимает. Так что я предлагаю отбросить сомнения и прогуляться.
– Да, папа.
Чарити все еще сохраняла на лице выражение «покорная дочь», когда доложили о прибытии принца.
– Куда вы желаете отправиться в первую очередь? – Принц переоделся в скромный серый сюртук без всяких украшений; как и вчера, в этой простой одежде он выглядел не менее принцем, чем в расшитом серебром вечернем костюме.
Когда они вышли из палаццо, обнаружилось, что за дверью стоят два мрачных немолодых типа, достаточно грозных, но и неприметных одновременно. Чарити отметила их присутствие, однако ничего не сказала. Столь малая охрана у принца – весьма неосмотрительно. Никто не выезжает в город без двух дюжих лакеев на запятках кареты, времена сейчас неспокойные. Европу лихорадит в огне смут, Бонапарт триумфально шествует по завоеванным землям… Но, вероятно, принц лучше знает, как обеспечить свою безопасность.
Карета, ожидавшая их, была тоже неприметной снаружи, но удобной и роскошной внутри. Принц собственноручно помог Чарити устроиться на мягком сиденье, сам сел напротив, и они отправились в путь.
– Предлагаю начать с базилики Санта-Кроче, – предложил Рамиро, едва карета тронулась.
– Хорошо, я там еще не была, – обрадовалась Чарити. – Сколько я ни пыталась уговорить моих подружек осмотреть достопримечательности, они лишь хихикали и увлекали меня к модисткам. Модистки – это, конечно, важно, только не в той степени, чтобы отвлечь меня от Флоренции как таковой.
– Итальянцы вообще очень легкомысленно относятся к своему наследию. Мне кажется, они привыкли к тому, что живут среди всего этого.
– Мне просто достались легкомысленные подруги, – улыбнулась Чарити. – Моя родина – Англия, но я не перестаю восхищаться тем, что вижу.
– Для кого-то красота никогда не теряет своей ценности, а кто-то постепенно перестает ее различать.
Чарити показалось, или принц стал говорить теплее? Что-то изменилось в его интонациях, и, пока карета катила по улицам Флоренции, девушка, поддерживая непринужденный разговор, продолжила размышлять о Рамиро.
Интересно, каким он был в детстве? Таким же, как сейчас, или более непосредственным? Люди, живущие на юге, отличаются от северян, как небо от земли: они порывисты, горячи, скоры на расправу и на любовь. Принц таковым не выглядел, хотя смуглая кожа и манеры выдавали в нем южанина. Чарити говорила с Рамиро на общие темы, и все же ей казалось, что между ними идет другой разговор, во время которого оба исподтишка изучают друг друга.
Санта-Кроче, белоснежная и устремленная в небо, таяла в теплых лучах послеполуденного солнца. Выйдя из кареты, Чарити восхищенно замерла.
– Я уже была здесь, на площади, но… Вы правы, в таком освещении все смотрится совершенно по-другому. Сказочно.
– Говорят, церковь заложил сам Франциск Ассизский. – Рамиро предложил Чарити руку и повел внутрь.
– Я читала об этом. – Девушка взглянула вверх, когда они проходили под сводами центрального портала. – Католические средневековые храмы все пронизаны такой своеобразной чистотой, таким светом, что просто дух захватывает.
– Вы же не католичка, – снова не вопрос, а утверждение.
– Я принадлежу к англиканской церкви. А вы, должно быть, ревностный католик?
– По традиции наш кардинал напрямую подчиняется Ватикану. Но католиками в полном смысле этого слова мы стали лет триста назад, когда было принято решение укрепить связи с Испанией и привести наш язык к испанскому.
– Да, логичное решение. Тогда Испания являлась самой сильной державой.
– Вы хорошо знаете историю.
– Я получила неплохое образование, хотя это и необычно для английских девушек.
– В моей семье и девушки, и юноши получают одинаковое образование.
– Я слышала, что в Фасинадо стать монархом может любой член королевской семьи.
– Да, это так. Кого назовет король – и кого утвердит Совет. Так что я – не наследный принц, как многие предпочитают думать.
Внутри церкви было почти безлюдно, светло и тихо. Рамиро и Чарити остановились у входа.
– Я знаю, что это не просто базилика, это пантеон знаменитых граждан Флоренции, – прошептала девушка. В церквях она всегда понижала голос, ей казалось непочтительным оскорблять эту тишину.
– Да, здесь покоятся Микеланджело и Галилей, – ответил Рамиро так же тихо. – А вот могила Данте не здесь, здесь только кенотаф. Как и у Макиавелли.
– Я хотела бы взглянуть на надгробие Данте.
– Это сюда.
Чарити остановилась перед белой гробницей работы Микеланджело, где муза рыдала на саркофаге, а сам Данте, суровый и вдохновенный, восседал на возвышении. Совершенная завершенность композиции, выверенность поз и четкость линий, свойственные руке Микеланджело, создавали эффект, не превращая фигуры в застывшие монументы.
– Печально даже после смерти не вернуться на родину, – принц Рамиро всматривался в лицо скульптуры, изображавшей великого поэта.
– «Здесь покоится Данте, из милого изгнанный края, так поступила с певцом Флоренция, родина злая». Это написано на могиле Данте в Равенне. И он перед смертью распорядился, чтобы его прах не возвращали на родину.
– Так сказали францисканцы в Равенне. Что думал по этому поводу сам Данте, мы уже никогда не узнаем. – Принц смотрел на надгробие. Понять, о чем он думает, по его лицу было невозможно. – Нет хуже участи, чем быть отвергнутым родиной. Данте делал все, как он считал, для блага Флоренции, а в итоге оказался в изгнании. «Земную жизнь пройдя до половины…» Он прославил Флоренцию в веках, но так и не вернулся домой, какая ирония.
Чарити не могла отвести от Рамиро глаз. Принц говорил так, что аж сердце замирало, с такой страстью, с такой силой и убежденностью, что было понятно: для него это больше, чем просто предмет для обсуждения, для него это личное и близкое. Чарити смутилась. Если он так любит свою родину, то он готов пойти на все, чтобы ее спасти. Так зачем принц тратит время, сопровождая Чарити? Чтобы завоевать ее благосклонность, а следом и благосклонность лорда Эверетта? Или он ничего такого в виду не имеет?
– Я вас понимаю, – Чарити встретила его взгляд, не смущаясь и не дрогнув. – Да, понимаю. Вы – принц. И вы в ответе за свою страну. Ваша земля – часть вас, ваша плоть и кровь. Да. Я понимаю.
– Я верю, – Рамиро еще раз взглянул на Данте.
– Но я не могу сказать, что чувствую то же самое. Я женщина – и мне суждено покинуть отчий дом, расстаться с прежней жизнью и начать новую. Мне остается лишь молиться, чтобы новая жизнь и новая земля приняла бы меня не хуже родной.
– И я вас понимаю. – Он помолчал. – У меня есть сестра… И она часто говорит мне о том, что ей придется покинуть родину. Только… она этого не хочет.
– Наверное, быть принцессой – это еще сложнее, чем быть девушкой из общества. Выбора нет.
– По законам нашей страны и женщина из королевской семьи может занять трон: дети воспитываются одинаково, без различий на пол.
– Возможно, от этого вашей сестре еще сложнее, – задумчиво произнесла Чарити. – Она могла бы стать королевой, она воспитана как королева, но ей придется уехать в чужую страну, стать супругой какого-нибудь принца, сидеть дома и растить детей.
Рамиро еле заметно пожал плечами.
– Пока преемник не назван – никто из возможных наследников не покинет остров. Разве что на время, на очень короткое время. У моей сестры все еще есть шанс стать королевой.
– А она этого хочет?
– Она просто любит Фасинадо и желает нашей стране процветания. Если для этого ей нужно будет выйти замуж и уехать – она так и сделает.
– Я ей не завидую. И завидую, – призналась Чарити. – Я жалуюсь, что не имею воли, – так ваша сестра еще более узница.
– А почему завидуете? – полюбопытствовал Рамиро.
– У меня нет ни малейшего шанса избавиться от оков. А ваша сестра может стать королевой, хозяйкой самой себе и повелительницей своей земли.
– Я понимаю. – Принц все так же внимательно смотрел Чарити в глаза, словно хотел проникнуть в душу. Она не отводила взгляда, будто утонув в его зеленых глазах. Мгновение длилось и длилось, натягивалось, грозя разорваться, как перенапряженная тетива лука. В глазах принца было что-то неотвратимо притягательное, обжигающе сильное, что-то завораживающее – это что-то манило Чарити и заставляло пытаться понять, пытаться помочь… Хотя чем она может помочь ему?
Вопроса, почему она хочет помочь ему, у Чарити не возникло.
Глава 6
Словно не желая прерывать молчание, словно боясь разрушить что-то неуловимое, принц протянул Чарити руку, и она доверчиво вложила свою чуть дрожащую ладонь в его, твердую и почти горячую. Вместе, стараясь не смотреть друг на друга, молодые люди двинулись дальше.
– Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, – проговорила Чарити, увидев, куда ее привел Рамиро. Кенотаф Макиавелли.
– Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, – проговорила Чарити, увидев, куда ее привел Рамиро. Кенотаф Макиавелли.