Эмилия Остен. Любовь и предрассудки

Эмилия Остен
Любовь и предрассудки

Пролог

   Часы над воротами пансиона Святой Маргерит пробили восемь, и Бланш ускорила шаг: ей не хотелось опаздывать. Времени на свидание и так оставалось совсем немного, в полдень за ней приедет коляска из лондонского дома семьи Грэммхерст, а еще нужно было успеть собраться.
   Раннее июньское утро было солнечным, но холодным, и девушка, одетая в легкое черное платье, зябко поежилась. «Надо было все-таки взять шаль», – мимолетно подумалось ей, но тут же все посторонние мысли вылетели из головы: Бланш увидела высокую фигуру на пороге полуразвалившейся беседки в самом дальнем уголке сада и, спотыкаясь в траве, почти бегом кинулась навстречу.
   – Милая, ну наконец-то… – Светловолосый зеленоглазый юноша с нежностью заключил в объятия прильнувшую к нему девушку. – Я уже начал бояться, что ты не сможешь прийти…
   Она отчаянно помотала головой, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы.
   – Что ты… я не могла не прийти проститься. Пароход… пароход отправляется уже сегодня вечером. – Бланш всхлипнула и вцепилась в рубашку юноши, словно это могло что-то изменить.
   – Не плачь, хорошая моя… – Он ласково погладил девушку по рассыпавшимся черным кудрям. – Мы же с тобой обо всем договорились: ты напишешь мне сразу по прибытии в Неаполь, сообщишь адрес, и я приеду, как только смогу. Ты даже не успеешь соскучиться – ведь тебя ждет столько новых впечатлений!
   – Ну что ты такое говоришь, – с укором произнесла Бланш, – я скучаю по тебе каждую минуту, проведенную вдали… А теперь… Пока доберемся, пока определимся, где жить, пока ты получишь мое письмо… Это же целая вечность! – И она все-таки разрыдалась.
   Юноша продолжал нашептывать ей на ухо слова утешения, но видно было, что у него самого ничуть не легче на душе. Полгода тайных встреч с Бланш стали для него самыми счастливыми в жизни и в то же время суровым испытанием: он понимал, что его семья никоим образом не позволит привести в дом эту юную девочку – полуангличанку-полуитальянку. Отец юноши гордился чистотой своей шотландской крови и никогда не согласился бы на такой союз. Потому-то встречи влюбленной пары и происходили исключительно тайком… Юноша надеялся что-нибудь придумать, как только достигнет совершеннолетия, до которого оставалось не так уж много, но…
   Месяц назад умерла мать Бланш, и Луиджи Вернелли, отец девушки, наотрез отказался оставаться в Англии дольше, чем потребуется для улаживания всех формальностей с документами. Бланш предстояла разлука со всем привычным миром: с подругами, пансионом, ну и, конечно, с любимым… и долгое путешествие на отцовскую родину, в Неаполь. К тому же девушка не имела ни малейшего представления о том, где и как им придется жить в Италии: ее отец покинул родную страну за несколько лет до встречи со своей будущей женой, письма от оставшихся там родичей получал редко и показывал семье неохотно – видно, был там какой-то застарелый конфликт… Казалось, Луиджи обрел в Англии вторую родину. Однако внезапная смерть любимой жены подкосила его, и теперь он во что бы то ни стало стремился вернуться под лазурные небеса Неаполя и увезти с собою дочь, нимало не интересуясь ее желаниями. Слезы и просьбы ни к чему не привели, старый дом в Шотландии им уже не принадлежит, и до расставания с английскими берегами остались считаные часы.
   Гонг, сзывающий воспитанниц на завтрак, уже давно отзвучал, а юноша все не мог найти в себе силы выпустить руки любимой. Возможно, парочка так бы и оставалась в беседке до приезда коляски из Лондона, но Бланш понимала, что еще немножко – и ее начнут искать. В последний раз прижавшись к возлюбленному и подставив ему губы для поцелуя, в последний раз поклявшись помнить и писать и выслушав ответные обещания, девушка бегом бросилась к жилому корпусу, даже не попытавшись оглянуться. Если бы она бросила назад хоть один взгляд – не смогла бы уйти никогда.
   Несколько часов до отъезда прошли для нее словно во сне. Почти не отдавая себе отчета в происходящем, Бланш попрощалась с учительницами и подружками (последних еще ждало празднество по случаю окончания пансиона, а она, нося траур по матери, все равно не осталась бы на торжества). И только когда за ней захлопнулись двери дома, где девушка провела последние шесть лет, Бланш разрыдалась, отчетливо осознав, что вся ее прошлая жизнь осталась позади и больше никогда не возвратится.
   Впереди ее ждали Лондон, прощание с Луизой, пароход и полная тревог жизнь в известной только по скупым отцовским рассказам стране.
 
   В уютном маленьком садике на лепестках и листьях роз сияло полуденное солнце. От причудливой игры еще не жарких, нежных лучей могло захватить дух у любого наблюдателя, но две юные девушки не обращали на окружающую красоту ни малейшего внимания.
   На ресницах Бланш, затянутой в черный дорожный костюм, блестели крупные слезы. Вторая девушка смотрела на подругу с болью и состраданием.
   – Я напишу тебе, – глухо повторяла Бланш. – Ты не волнуйся за меня, радуйся жизни… у тебя впереди все самое интересное.
   – Как же я могу не волноваться, моя милая? – Голос взволнованной Луизы Грэммхерст дрожал и срывался. – Ты покидаешь Англию в ужасном состоянии, внезапно лишившись любимой матери, а твой отец сам нуждается в утешении. И это не говоря уже о том, что вы едете в полную неизвестность. Как-то еще примет тебя итальянская родня…
   Бланш кивнула и всхлипнула, но от потока слез удержалась. Тяжесть утраты и страх перед будущим были велики, но у девушки все-таки хватало силы духа на то, чтобы подавлять рыдания и держать голову высоко поднятой. Все, кажется, уже было выплакано утром, а еще больше расстраивать и так опечаленную отъездом подруги Луизу Бланш совсем не хотела.
   – Ничего, мы справимся, – медленно проговорила она. – Отец не видит иного выхода. Оставаться в Англии, где все напоминает о моей матери, для него невыносимо. И для меня, по его мнению, будет лучше уехать вместе с ним. Пансион я окончила…
   Луиза, не дослушав, схватила подругу за руку, притянула к себе, обняла и расплакалась, даже не пытаясь совладать с собой.
   – Но почему, почему так все происходит? Сначала мы теряем твою бедную мать, теперь и ты уезжаешь в неизвестность и оставляешь здесь все…
   – Милый мой друг, из всего, что я здесь оставляю, самое дорогое – это ты, твоя семья, ваш дом и… Впрочем, остальное уже неважно.
   Луиза оторвалась от ее плеча и нахмурилась:
   – А твой собственный дом?
   – Считай, что его просто нет. – На устах девушки в трауре мелькнула слабая тень грустной улыбки.
   – О, не говори так! Это же твой дом, в котором ты родилась и выросла, я столько раз гостила в нем… Как ты можешь отмахиваться от него? Или вы… Вы его продали? – Луиза в испуге прижала к лицу руки, словно не веря в собственное предположение. Лучшая подруга, участница всех ее детских игр, дорогая мечтательница, с которой они вместе фантазировали, строя свои будущие счастливые судьбы, уезжала безо всякой надежды вернуться. И даже ее славный добрый дом оставался пустым и чужим.
   – Нет, – твердо ответила Бланш, – мы его не продавали. Он просто нам не принадлежит больше. Теперь, когда моя мать умерла, Мэлидорны больше не потерпят нашего с отцом там присутствия. Да и в Италии вроде бы уже не так тревожно, как в прошлом году со всеми этими гарибальдийцами… Давай же не будем о грустном. Постарайся сохранить обо мне и моих бедных родителях только счастливые воспоминания. Когда будешь в своем саду, – Бланш взмахнула рукой, указывая вокруг, – думай обо мне, вспоминай то хорошее, что было у нас. Возможно, мне станет полегче. Ты же навсегда останешься здесь, – она прижала узкую ладонь в черной перчатке к левой стороне груди, – ты и твой дом. Когда мне будет совсем невмоготу, я вспомню, как всегда принимали меня здесь и в Уэльсе, вспомню наши с тобой прогулки по дорожкам этого садика и гадания на розовых лепестках… И почерпну в этом новые силы.
   Девушки снова обнялись. Словно порывистые бабочки, белая и черная, юные беззаботные мотыльки, они до недавнего времени лишь легко порхали, без всяких забот. В кратчайший срок беда превратила одну из них в бездомную беглянку, а вторую избавила от детской наивной уверенности в том, что у тех, кого она любит, все всегда будет хорошо.
   – Ты сильная, я всегда это знала! – с жаром воскликнула Луиза.
   – Я стараюсь. На самом деле особой моей заслуги в этом нет. Просто свалившиеся на голову беды и заботы не дают времени на глупости и пустые страдания.
   – Я понимаю. И стыжусь своего эгоизма, – опустила глаза Луиза. – Тебе и так трудно приходится, а ты еще и меня утешаешь. А ведь я остаюсь дома, и у меня все в порядке.
   – Все могло быть и хуже, – попыталась улыбнуться Бланш. – Я достаточно взрослая, успела получить образование, у меня было беззаботное детство и любящие родители. Я знаю, что в отношении ко мне родных по матери нет никакой моей вины. Зато у меня есть такой замечательный друг, как ты… – Девушка задумчиво и с надеждой улыбнулась. – И к тому же… Я не одинока, пока есть люди, которые меня любят. И, кроме того, обещают мне писать.
   – Конечно! Как только узнаю твой новый адрес, я сразу же отвечу и буду ждать новое письмо.
   Где-то за пределами сада всхрапнула лошадь. Это значило, что уже подана коляска, чтобы ехать в порт.
   – Пора, – тихо сказала Бланш и напоследок крепко обняла подругу. – До свидания!
   – До свидания, – прошептала та, горестным жестом закрыв лицо ладонями и глядя сквозь пальцы вслед удаляющейся фигурке в трауре, – надеюсь, что до свидания. Как же я буду жить без твоей дружбы, Бланш?..
 
   Осеннее утро в Уэльсе выдалось промозглым и неуютным. С лондонского дилижанса у поворота к Т. сошли двое: невысокий худощавый мужчина с усиками-щеточками и маленькая смуглая женщина, явно с примесью индусской крови, кутающаяся в шерстяной платок. Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, но она удержалась. Лишь передернула плечами и покрепче ухватила небольшую дорожную сумку. Мужчина же жадно вдохнул свежий воздух и энергично потер руки.
   – Возможно, письмо, в котором я уведомлял леди Элен о своем приезде, затерялось. Почта в королевстве иногда ходит неважно. Это к нам в Калькутту она доставляется с ближайшим пакетботом, которому всего-то и надо пересечь пару океанов. На островах все гораздо сложнее, приходится зависеть от милости разных официальных лиц. Эх, надо было отправлять телеграмму: говорят, это надежнее. – Он бодро подхватил свой багаж и зашагал по размытой дороге.
   – Лорд Райт, погодите, – растерянно пробормотала его спутница и поспешила следом. Она чувствовала себя очень неловко перед своим благодетелем. – Мало того что вам пришлось платить двойную цену за мое место в дилижансе…
   – Бросьте, Анна. – Лорд Райт нахмурился и приподнял немного руки с чемоданами, словно опасаясь, что она выхватит поклажу. – Забудьте свои южные привычки, здесь вы – свободный человек, которого никто не посмеет оскорбить за цвет кожи или унизить за не выполненную вовремя работу. Представьте, что мы просто друзья и прогуливаемся до Грэммхерст-холла из-за ерундовых недоразумений с почтой. И не вздумайте хватать мой багаж, запомните: прислуга в доме Грэммхерстов занимается только своим делом.
   Женщина удрученно кивнула и произнесла:
   – Из-за меня вас постоянно преследуют неприятности, начиная с отставки и заканчивая сегодняшним недоразумением с почтой.
   – Анна, поменьше трагизма. Отставку я принял как величайший дар, индийская жара и тоска по милым добрым британским холмам давно уже меня тяготили. И вы тут совершенно ни при чем.
   – Но вам приходится заботиться обо мне, а вы в прислуге не нуждаетесь…
   Лорд Райт искренне засмеялся. Прогулка и в самом деле доставляла ему удовольствие. Этот покрытый экзотическим загаром человек был здесь дома и чувствовал себя великолепно.
   – Да, я привык сам ухаживать за собой и, боюсь, уже не исправлюсь.
   – И тем не менее вы взяли меня в свой дом и не оставили одну, возвращаясь на родину.
   Лорд Райт перестал смеяться и внимательно посмотрел на спутницу.
   – Запомните, Анна. Я думаю не только о вас лично, но и о людях, которые мне очень дороги. Бедняга Томас, которому вы помогли вырастить мальчишек после смерти жены, был уверен, что все замечательные черты характера развились в них благодаря вам. Мальчики не болели, хорошо учились, росли покладистыми, добрыми и смышлеными. Поэтому я, не раздумывая, пообещал ему взять вас к себе, хотя самому мне и в голову бы не пришло обзавестись служанкой. Я бы никогда не стал терпеть рядом постороннего человека. Но вы так много сделали для моего друга… Я не мог допустить, чтобы вы оказались на улице.
   Анна снова вздохнула, несчастно и благодарно. Несмотря на долгое путешествие, ботинки лорда Райта блестели, а на пальто не было ни соринки. И этот безупречный вид достигался совершенно без ее помощи. Лорд Райт не подпускал прислугу к личным вещам и не разрешал ухаживать за собой. Ни жены, ни детей он не имел, и проявлять неустанную заботу было просто не о ком. Анна не сомневалась, что при малейшем удобном случае лорд Райт избавится от нее как от ненужной обузы, но он, покидая Калькутту, пригласил служанку с собой, в загадочную и далекую Британию, о которой она столько рассказывала своим воспитанникам, но где даже и не помышляла оказаться сама.
   Вначале все было привычно: и тычки в спину на причале, и попытка оттеснить от трапа, и отказ впустить ее в дорогую каюту, и полное пренебрежение стюардов во время завтраков и обедов. Но по мере приближения к Британии ситуация постепенно менялась. И вечером, засыпая на белоснежных простынях под умеренное покачивание волн, Анна начинала забывать и свое голодное сиротское детство, и бесконечный калейдоскоп хозяев в юности, и попытку ее несчастной матери-индианки показать дочь белому отцу, и учебу в английской миссии, на которую пробиралась тайком: вроде бы и разрешено, но очень неприятно сносить высокомерные взгляды. И тех двух мальчишек Вудов, для которых она несколько лет была единственным другом и учителем. И жизнь, проведенную в неустанных трудах. Именно проведенную: несмотря на крепкое здоровье сорокалетней женщины, Анна была уверена, что жизнь ее подходит к концу.
   В Британии оказалось холодно и ветрено, шерстяная одежда непривычной тяжестью давила на тело, привыкшее к легким тканям. Безграничные просторы холмов страшили Анну, ей казалось, что на этих пустынных просторах таится еще больше опасностей, чем в шумной толкотне Калькутты.
   Но назад дороги не было, и Анна, вскинув голову, спешила за лордом Райтом.
   За резким поворотом вокруг подошвы холма их взглядам предстала неожиданная картина.
   Двуколка застряла одним колесом в придорожной канаве. Кучер, видимо, не справившийся с управлением, залихватски ругал лошадь, пытаясь заставить ее вытащить коляску обратно на дорогу.
   – Видно, ты возомнила себя собакой, раз гоняешься за лисицами, – ворчал он. Заметив людей на пустынной дороге, кучер замахал руками: – Скорее помогите мне!
   Анна и опомниться не успела, как лорд Райт, аккуратно поставив свои чемоданы, подскочил к лошади, распутал мудреную упряжь, повернулся к коляске и подтолкнул ее. Кучеру оставалось лишь немного подтянуть к себе опешившую кобылу.
   Лорд Райт отряхнул грязь с перчаток и улыбнулся:
   – Судя по всему, с почтой проблем не было и за нами все-таки послали.
   Кучер, тем временем уже взгромоздившийся на свое место и многословно благодаривший за помощь, споткнулся на полуфразе и изумленно уставился на случайного помощника:
   – Вы, что ли, и есть лорд Райт?
   – Он самый, – весело подтвердил отставной полковник.
   – Стало быть, я за вами еду?
   Анна неловко переминалась с ноги на ногу, ей почему-то в очередной раз стало неловко и обидно за своего хозяина. Знали бы они, сколько подвигов совершил этот невысокий человек и почему он прихрамывает.
   – За мной и за мисс Смит, – подтвердил лорд Райт.
   – Про мисс Смит мне ничего не сказали, то есть сказали, но я так и не понял, кто и когда приезжает, то есть что кто-то приезжает, это я понял, но сколько человек и как их следует встречать… – Бедняга совсем запутался.
   Место возле него было только одно, а гостей оказалось двое, кроме того, он только сейчас начинал осознавать, что суматоха и беспорядок, царившие в доме уже несколько дней, посвящены приезду именно этого внешне неприметного человека. Кучер знал, что какой-то старый солдат возвращался из Индии: наверное, бедный родственник решил навязаться в гостеприимный дом. Поэтому и не соотносил радостное возбуждение хозяйки с ее наказом встретить кого-то с утреннего дилижанса.
   Теперь же, невольно подчиняясь влиянию этого энергичного человека, кучер понимал, что его первоначальное впечатление оказалось ошибочным.
   Анна засмущалась вконец. Внезапно ей показалось, что в Грэммхерст-холле лорда Райта не ждут. И тем более не ждут незнакомую пожилую индианку.
   – Узнаю дорогую Элен, – почему-то одобрительно кивнул головой лорд Райт. – Из желания сделать все идеально мой старый друг способен натворить немало несуразного. Удивляюсь еще, что она не перепутала дату. Как же я по ней соскучился! По ней и по ее милым чудачествам. Не удивлюсь, если мы застанем уборку в самом разгаре, а завтрак будет подан на кухне или веранде, потому что в остальных помещениях затеян бестолковый ремонт, заключающийся в выносе мебели и разборе стен.
   Но шутки шутками, а кучер и в самом деле не знал, как ему поступить. Он развернул двуколку к имению и озвучил самый простой вариант:
   – Садитесь тогда, э-э-э… лорд Райт. А за мисс Смит я потом вернусь.
   Лорд Райт нахмурился:
   – Оставить ее на дороге? Нет уж. Мисс Смит просто бесценна, мы не можем рисковать ею.
   Несчастная Анна, воображение которой уже успело нарисовать стаи волков и толпы разбойников, побледнела и схватилась покрепче за свой чемоданчик, будто собираясь отбиваться им от любых обидчиков.
   – Знаете что, – задумчиво произнес лорд, – я прекрасно умею управлять лошадьми. Поэтому довезу мисс Смит сам. А вы зато сможете неплохо прогуляться по утренней прохладе.
   И пока опешивший кучер слезал на землю и осознавал происшедшее, лорд Райт успел ловко закинуть в двуколку чемоданы и запрыгнуть сам.
   Коляска уже скрылась за поворотом, оставив кучера столбом стоять на дороге, когда Анна тихо спросила:
   – Зачем же вы так? Теперь он будет на нас обижен…
   – Вы же знаете, я стараюсь не унижать людей, – слова лорда Райта звучали горько, но твердо, – но вас или меня поодиночке оставить на дороге неприлично. Кроме того, вы непривычны к нашему климату и можете простудиться. А я бы очень хотел, чтобы вы смогли в ближайшее время приступить к своим обязанностям в Грэммхерст-холле. Моя крестница Луиза должна была уже из той крошки, что я помню, превратиться в юную девушку. И она очень нуждается в ласке, уходе и заботе. В письме я обещал ее матери, что привезу для Луизы лучшую горничную на свете.

Глава 1

   Июнь 1853 года в Уэльсе выдался на удивление жарким. Непривычный для англичан зной лишал желания не только совершать какие-либо движения, но даже разговаривать. Пассажиры дилижанса угрюмо молчали. Дама в темно-зеленом платье вяло обмахивалась веером, пытаясь создать подобие ветерка, но безуспешно. Усугубляло ситуацию то, что окно не открывалось. Казалось, лишь одна – самая юная – пассажирка ничуть не страдала: вертя головой направо и налево, она старалась хотя бы краешком глаза взглянуть на лужайки и холмы, остававшиеся сзади.
   Раздался свист кнута, резкое «тпру!», и, подпрыгнув на очередном ухабе, дилижанс остановился.
   – Гостиница «Золотая арфа», Р…
   – Ой, я, кажется, приехала! – Молодая девушка встрепенулась и, тщательно подобрав юбки синего платья с кружевной оторочкой, вышла из полутемной повозки. Лишь мельком взглянув на снимавшего с верха кареты ее багаж кучера, она медленно пошла по песчаной дорожке к дверям гостиницы. И обернулась на внезапно прозвучавший из-за спины крик:
   – Бланш! Наконец-то!
   Со стороны аллеи, ведущей к парку, к ней торопилась высокая блондинка в светлом платье. Она размахивала сорванной с головы соломенной шляпкой. Голубые ленты вились на ветру, заслоняя лицо, но, кроме Луизы, никто другой встречать Бланш не мог.
   Четырехлетней разлуки как не бывало – уже через пару минут девушки обнимались и со слезами на глазах разглядывали друг друга.
   – Бланш, да тебя не узнать, ты стала вылитая итальянка, – критическим тоном вынесла вердикт подруга. – В Англии нынче смуглый цвет лица не в моде, как ты покажешься в обществе? – Не выдержав серьезности собственного тона, она прыснула, и Бланш поддержала веселый смех: ей и в голову не приходило стесняться своего сходства с отцом.
   – Но ты ведь погостишь у нас подольше, правда? – отсмеявшись, спросила Луиза. – Пойдем, там ждет коляска, – махнула она шляпкой, которую все еще продолжала держать в руке.
   – Насчет подольше, право, не знаю, – мягко ответила Бланш, усаживаясь вслед за подругой на зеленые подушки. – Я приехала для оформления наследства тети Шарлотты… и отец не позже чем через пару месяцев ждет меня обратно. Хотя, сказать честно, я не так уж сильно рвусь вернуться… несмотря ни на что, мой дом в Англии, и хотелось бы здесь и остаться. Однако… – Она запнулась.
   – Ну же, продолжай! – взволнованно поторопила ее Луиза.
   И Бланш медленно, запинаясь, начала рассказывать обо всем том, о чем умалчивала в письмах.

* * *

   Жизнь Бланш в Неаполе разительно отличалась от того, к чему привыкла и что могла представить себе ее подруга. Для шестнадцатилетней воспитанницы английского пансиона смерть матери и отъезд в чужую страну стали очень серьезным испытанием, но девушка выдержала его с честью, хотя поначалу каждое открытие было для нее почти шокирующим.
   Едва ступив на итальянскую землю, Бланш осознала, что большую часть трудов по устройству жизни в Неаполе ей придется взять на себя. Похоже, отец после смерти горячо любимой жены держался из последних сил, только чтобы добраться до родины, а выполнив задуманное, опустил руки и оказался не в состоянии принимать даже простейшие решения. Итальянские родственники отнюдь не горели желанием возобновлять связи с блудным сыном, вернувшимся спустя почти двадцать лет. Дом в предместье города, который предоставила Луиджи с дочерью его двоюродная сестра, состоял из нескольких крохотных комнат с полуразвалившейся старой мебелью. Тетя, поначалу отнесшаяся к родственникам с нарочито показной заботой, мгновенно переименовала Бланш в Бланку и посоветовала Луиджи положить его невеликое состояние в банк. Ежемесячной ренты с этих денег едва хватало на самые скромные потребности маленькой семьи. Конечно, никакой прислуги у них не было, и Бланш все по дому делала сама, с горечью вспоминая годы учебы в пансионе: не похоже, что знания, полученные там, могли бы ей когда-нибудь пригодиться.
   Предоставив Луиджи с дочерью крышу над головой, семья Вернелли сочла свой родственный долг выполненным и закрыла перед ними двери своего дома. Правда, отец частенько повторял Бланш, что и за это немногое следует быть благодарными. Увы, нельзя сказать, что возвращение на родину сняло груз печали с его плеч; Бланш нередко стала находить в укромных местечках дома пустые бутылки из-под дешевого деревенского вина: Луиджи пытался глушить тоску по жене с его помощью, однако лучше ему, разумеется, не становилось.
   Так что единственной отрадой Бланш долгое время оставались только письма из Англии, приходившие редко и нерегулярно, но все же приходившие. Правда… только от Луизы.
   Едва успев обосноваться на новом месте, Бланш отправила по длиннейшему посланию и ей, и возлюбленному, с описанием всех дорожных перипетий и своим итальянским адресом, но ответа дождалась лишь на одно из них. Луиза, как могла, старалась поддержать подругу, ее забавные описания лондонской жизни и поместья Грэммхерст-холл словно возвращали Бланш на несколько мгновений в ту, прежнюю, счастливую пору, когда подруги были неразлучны… О своих житейских неурядицах в Италии она Луизе не писала, ограничиваясь рассказами про Неаполь и всяческий местный колорит, не желая расстраивать подругу, которая все равно ничем не сможет помочь.
   Но куда с большим нетерпением Бланш ждала конверта, надписанного другой рукой… Писала сама едва ли не каждый день, греша на расстояние, почту и что угодно еще… Сначала писала часто и много, потом – реже, а спустя полгода наконец поняла, что вряд ли дождется ответа. Она все еще любила его… И не могла понять, как же можно было забыть их любовь и клятвы так быстро – едва девушка успела покинуть английскую землю… Молчание любимого разрывало ей сердце, но что она могла поделать?
   «Хорошо, что никто, даже Луиза, ничего не знал о наших встречах, – думалось Бланш иногда. – По крайней мере, я не буду опозорена ни в чьих глазах, кроме своих собственных… Какая наивность, какая доверчивость. Нет, больше никогда!» – давала она себе обещание, чтобы тут же забыть его и снова и снова мечтать о том, что он вспомнит, напишет, приедет, что он любит, но какое-то злое стечение обстоятельств препятствует ему написать… А вдруг с ним что-то случилось: ранен, заболел… или вынужден был уехать куда-то… или все-таки он просто забыл о ней?
   Бланш засыпала с мыслями о нем и о своей любви и просыпалась утром, чтобы вновь окунуться в холодную и суровую действительность, в заботы об отце и о доме, которые не позволяли предаваться унынию постоянно.