Страница:
Я встретилась со Стивом в номере гостиницы «Холидей Инн» на окружной дороге, в часе езды от Ньютона. Нестерпимо пахло хлоркой. Здесь недавно убирали и, похоже, после этого не проветрили. Резкий запах моющих средств разъедал глаза, в горле першило. В коридоре, совсем близко, был слышен звук работающего пылесоса, доносились голоса уборщиц, переговаривающихся из разных комнат. Что-то передвигалось, падало, шумело – словом, раздражало и не давало сосредоточиться.
Стив уже который раз начинал хорошо изученный путь. Языком скользил по моей груди, мелким и глубоким ложбинкам вокруг, размеренно двигался вниз к животу, еще ниже… Рукой медленно раздвигал сдвинутые ноги, игриво, словно по клавишам, пробегал пальцами по взлохмаченному бугорку между ними и снова языком настойчиво прокладывал себе путь по самым затаенным дорожкам, не пропуская ничего.
Прежде такая игра довольно быстро возбуждала меня, мое тело отзывалось на прикосновения его губ легкой дрожью. Я напрягалась, гадая, какое место будет одарено очередной лаской, и каждый раз его влажные поцелуи были для меня неожиданными и волнующими. Я тянулась к нему, чтобы отблагодарить, но он останавливал меня и двигался дальше…
– Прости. Не знаю, что со мной, но я не могу…
Холод гостиничных застиранных простыней раздражал. Хотелось домой, в свою кровать с теплым одеялом, знакомыми запахами и одиночеством.
– Ты плохо себя чувствуешь? – Взъерошенная голова Стива появилась между моими ногами.
– Да. Меня почему-то знобит…
Он подтянулся ко мне, лег на бок, подперев рукой голову, внимательно посмотрел в глаза.
– Ты выглядешь испуганной. И злой. Этот гаденыш опять что-то натворил? Может быть он все-таки рассказал Ларри, а ты…
– Он здесь ни при чем, – мне не хотелось возвращаться к разговору, с которого началась наша встреча.
– Тогда что? – в его голосе было откровенное недовольство.
Всем известно, что болеть или быть в плохом настроении имеет право только жена. Но не любовница. Что ж, дорогой, у тебя есть выход: вернуться к жене и забыть о моем существовании. Кстати, ты успешно делаешь это после наших встреч!
– Я плохо себя чувствую, если ты, конечно, ничего не имеешь против.
– Когда приезжает Ларри?
Неужели он догадался, о чем я думала?
Ну да, ты прав, я тоже возвращаюсь к мужу. Но это были правила игры, которые мы с самого начала приняли оба.
– Не знаю, – я потянула простыню на себя, чтобы накрыться.
Повисла пауза, во время которой он, все так же подозрительно прищурившись, изучал мое лицо. Затем вдруг обнял меня за бедра, и положил мне на живот голову.
– Я в эти дни, пока тебя не видел, думал… о нас, – мне показалось, что он хотел сказать что-то другое, но не смог.
– И…
– Ты не находишь, что вся эта ситуация несколько… как бы это сказать… вульгарна, что ли, – он сильнее сжал мои бедра. – Прости, я не хочу тебя обидеть… но ты знаешь, как я отношусь к изменам. Я католик, и…
– Ты хочешь, чтобы мы перестали встречаться?
Это был неожиданный поворот в разговоре, но меньше всего сейчас хотелось выяснять отношения. Пусть катится на все четыре стороны.
– Ты же прекрасно знаешь, что я этого не хочу! Ведь я тебя люблю…
Он поднял голову и, как мне показалось, заискивающе посмотрел на меня.
Один человек, который в моем далеком прошлом значил для меня больше чем жизнь, однажды обьяснил мне, что признание в любви – это абсолютная и безоговорочная капитуляция перед противником! После этого можно сколько угодно пытаться вернуть прежние позиции – бесполезно! Слабость обнаружена, и ее не прощают. Я хорошо выучила урок, стоивший мне многих лет страданий…
Стив никогда не говорил о любви. Сейчас, взглянув на него, я не могла понять, правда его слова или необходимое для чего-то вранье.
Дорогой мой, хотелось сказать мне, зачем говорить о том, что может испортить нашу удобную жизнь. Ты прекрасный любовник и всегда готов встретиться со мной. Во-первых, потому что тебе легко смыться из офиса: ты сам себе хозяин, в твоем подчинении пятнадцать служащих, никто из них не осмелится спросить, куда ты исчезаешь несколько раз в неделю на полдня. Во-вторых, и это пожалуй, главное: ты всегда меня хочешь! Подозреваю: не потому, что без памяти в меня влюблен, а просто у тебя такой замечательный здоровый организм, и одной женщины, в особенности, если это надоевшая жена, тебе недостаточно.
И вдруг это признание. Ты любишь меня? В это трудно поверить…
– Нам надо серьезно обдумать, что делать дальше, – Стив коснулся тыльной стороной ладони моей щеки, пальцем провел по губам, подбородку, оголенному плечу.
Я ждала, что он скажет дальше. Но он молчал, затем придвинулся, сухо поцеловал в губы и, отстранившись, спросил:
– А ты… ты любишь меня?
– Конечно, – тут же ответила я, понимая, что промедление может вызвать в нем подозрение, а затем и нудные упреки.
Я прижалась щекой к его влажной груди.
– Ты же знаешь, что очень дорог мне… Иначе зачем бы я с тобой встречалась. Но ты должен понимать, что я не могу уйти от Ларри… Во всяком случае, не сейчас…
– Кто говорит об уходе?! – раздраженно сорвался он, но, спохватившись, добавил: – Сейчас не время об этом думать! Прежде всего, мы должны решить, что делать с этим мальчишкой.
Несколько минут он снова ругал меня за то, что я не могу окончательно выведать, знает Дэвид о нас что-то или нет, затем жестко сказал:
– Даю тебе еще два дня. Если не узнаешь, я приму меры. Сам.
Меня смешило, с какой легкостью он заглатывает наживку, которую я ему бросаю.
– Как страшно! А если окажется, что он видел нас в постели, что ты сделаешь? – улыбаясь, спросила я. – Убьешь его?
– Придется… если это будет единственный выход! – он тяжело и неподвижно смотрел вперед.
– Это не смешно…
– А я и не шучу.
Сбросив простыню, я резко поднялась.
– Куда? – Стив с силой дернул меня вниз.
Он сел на кровати напротив, голый, не смущаясь, раздвинул согнутые в коленях ноги и, мрачно глядя мне в глаза, сказал:
– Я знаю… ты со мной только потому, что никто тебя так не трахает, как я!
– Выбирай слова! Ты знаешь, я не люблю, когда ты так выражаешься!
– Но это же правда. Да?
О, он прекрасно знал свои сильные стороны. Во всяком случае, я помогла ему побольше о них узнать.
– Тебе же нравится, когда я вылизываю тебя со всех сторон! Да? Скажи, что это так!
– Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду!
Угроза была бессмысленной, потому что он крепко держал меня за руку, а привлекать внимание служащих гостинницы не входило в мои планы.
– Ты же завтра позвонишь и будешь умолять: Стив, пожалуйста, мне нужно тебя видеть! Сейчас же! Немедленно! Я умираю! Я так хочу тебя! – он взялся за край простыни, в которую я завернулась, и резко рванул. – Что ты прикрываешься? Что, я тебя не видел голую? Или, может быть, ты решила, что со мной все кончено?! – Он придвинулся ко мне ближе. – Скажи, не правда ли, после того как я тебя несколько раз обслужил, ты закрываешь дверь и забываешь обо мне до следующего раза? Пока опять не захочешь меня! Что ты молчишь? И где сейчас этот твой сытый отсутствующий взгляд, с которым ты всегда со мной прощаешься?! Я заметил, он появляется у тебя каждый раз, после того как ты, наоравшись, открываешь глаза и смотришь… не на меня… нет, куда-то в потолок… и дальше. Кого ты там видишь? Того, кто зарывался в тебя раньше? Или кто будет с тобой завтра?! А я, как дурак, в этот момент задаю себе одни и те же вопросы: хорошо ли я все сделал? или ты мною недовольна? Знаешь, у меня никогда нет уверенности, что ты уходишь из моей постели и не запрыгиваешь в другую. Ты удивлена, ты никогда меня таким не видела! Ха! Теперь смотри, внимательно смотри! И запомни, я никогда просто так свои позиции не сдаю. Не думай, что ты спокойно сможешь закрыть дверь и больше никогда меня не видеть. Только я, понимаешь, только я могу решить, спать нам дальше или нет!
Он возбужденно вскочил и начал ходить по гостиничному номеру. Тяжело и часто ступая, он изредка хватал какую-то вещь, бросал ее, затем поднимал и снова откидывал в сторону. Он был прав – таким я его никогда не видела.
– Скажи, сколько раз мы проводили с тобой время просто так? Разговаривая? Или гуляя по улице? Или в парке? – вдруг остановившись рядом, спросил он. – Ведь мы с тобой встречаемся только в постели. Все наши свидания назначаются либо у двери в гостиничный номер, либо уже прямо под простынями. Нормально ли это? Мы с тобой уже восемь месяцев, и все это время я понятия не имею, что ты делаешь в перерывах между нашими постельными упражнениями. Или о чем думаешь, когда, скажем, рисуешь своих уродов. Или как выглядишь, когда встаешь по утрам с постели. Нет, вру! Пару секунд во время наших соитий я спокоен и уверен, что ты в эти короткие моменты со мной. Догадываешься, когда? Правильно. Когда ты орешь и цепляешься за меня обеими руками, словно утопленник на последнем дыхании. Ты хоть замечала, что когда кончаешь, кричишь как сумасшедшая, а потом затихаешь и перестаешь дышать. Каждый раз я боюсь, чтобы ты со мной в постели не отдала концы…
Мы стояли друг против друга. Я видела его всего, с ног до головы. Высокий, с накаченными бицепсами, крепкой грудью, плоским животом и слегка кривыми ногами, – все в нем говорило о том, что время, проведенное в спортклубах потрачено не зря. Мне всегда доставляло удовольствие следить за тем, как от моих поцелуев это сильное тело поначалу напрягается, затем слабеет, становится покорным и беззащитным, покрываясь бисеринками пота.
Я подошла к нему. Положив руки на плечи, потянулась вверх и коснулась его губ. Почувствовав, как он напрягся, поцеловала его сильнее. Ладонью прошлась по его шее, плечам, сжала маленький, едва прощупываемый сосок. Он застонал. Я медленно опустилась на колени и заскользила губами по горячему, чуть вздрагивающему от возбуждения телу. Его кожа была соленой и шершавой, тяжелые ягодицы под моими пальцами напряглись и он, обхватив мою склоненную голову двумя руками, прижал к себе…
Я замерла в ожидании минуты, когда и меня захлестнет волна темноты и крика. Пройдет вечность, пока мое сердце снова забьется и с упорством безумца устремится к жизни, сквозь головокружение и туман…
ГЛАВА 5
ГЛАВА 6
Стив уже который раз начинал хорошо изученный путь. Языком скользил по моей груди, мелким и глубоким ложбинкам вокруг, размеренно двигался вниз к животу, еще ниже… Рукой медленно раздвигал сдвинутые ноги, игриво, словно по клавишам, пробегал пальцами по взлохмаченному бугорку между ними и снова языком настойчиво прокладывал себе путь по самым затаенным дорожкам, не пропуская ничего.
Прежде такая игра довольно быстро возбуждала меня, мое тело отзывалось на прикосновения его губ легкой дрожью. Я напрягалась, гадая, какое место будет одарено очередной лаской, и каждый раз его влажные поцелуи были для меня неожиданными и волнующими. Я тянулась к нему, чтобы отблагодарить, но он останавливал меня и двигался дальше…
– Прости. Не знаю, что со мной, но я не могу…
Холод гостиничных застиранных простыней раздражал. Хотелось домой, в свою кровать с теплым одеялом, знакомыми запахами и одиночеством.
– Ты плохо себя чувствуешь? – Взъерошенная голова Стива появилась между моими ногами.
– Да. Меня почему-то знобит…
Он подтянулся ко мне, лег на бок, подперев рукой голову, внимательно посмотрел в глаза.
– Ты выглядешь испуганной. И злой. Этот гаденыш опять что-то натворил? Может быть он все-таки рассказал Ларри, а ты…
– Он здесь ни при чем, – мне не хотелось возвращаться к разговору, с которого началась наша встреча.
– Тогда что? – в его голосе было откровенное недовольство.
Всем известно, что болеть или быть в плохом настроении имеет право только жена. Но не любовница. Что ж, дорогой, у тебя есть выход: вернуться к жене и забыть о моем существовании. Кстати, ты успешно делаешь это после наших встреч!
– Я плохо себя чувствую, если ты, конечно, ничего не имеешь против.
– Когда приезжает Ларри?
Неужели он догадался, о чем я думала?
Ну да, ты прав, я тоже возвращаюсь к мужу. Но это были правила игры, которые мы с самого начала приняли оба.
– Не знаю, – я потянула простыню на себя, чтобы накрыться.
Повисла пауза, во время которой он, все так же подозрительно прищурившись, изучал мое лицо. Затем вдруг обнял меня за бедра, и положил мне на живот голову.
– Я в эти дни, пока тебя не видел, думал… о нас, – мне показалось, что он хотел сказать что-то другое, но не смог.
– И…
– Ты не находишь, что вся эта ситуация несколько… как бы это сказать… вульгарна, что ли, – он сильнее сжал мои бедра. – Прости, я не хочу тебя обидеть… но ты знаешь, как я отношусь к изменам. Я католик, и…
– Ты хочешь, чтобы мы перестали встречаться?
Это был неожиданный поворот в разговоре, но меньше всего сейчас хотелось выяснять отношения. Пусть катится на все четыре стороны.
– Ты же прекрасно знаешь, что я этого не хочу! Ведь я тебя люблю…
Он поднял голову и, как мне показалось, заискивающе посмотрел на меня.
Один человек, который в моем далеком прошлом значил для меня больше чем жизнь, однажды обьяснил мне, что признание в любви – это абсолютная и безоговорочная капитуляция перед противником! После этого можно сколько угодно пытаться вернуть прежние позиции – бесполезно! Слабость обнаружена, и ее не прощают. Я хорошо выучила урок, стоивший мне многих лет страданий…
Стив никогда не говорил о любви. Сейчас, взглянув на него, я не могла понять, правда его слова или необходимое для чего-то вранье.
Дорогой мой, хотелось сказать мне, зачем говорить о том, что может испортить нашу удобную жизнь. Ты прекрасный любовник и всегда готов встретиться со мной. Во-первых, потому что тебе легко смыться из офиса: ты сам себе хозяин, в твоем подчинении пятнадцать служащих, никто из них не осмелится спросить, куда ты исчезаешь несколько раз в неделю на полдня. Во-вторых, и это пожалуй, главное: ты всегда меня хочешь! Подозреваю: не потому, что без памяти в меня влюблен, а просто у тебя такой замечательный здоровый организм, и одной женщины, в особенности, если это надоевшая жена, тебе недостаточно.
И вдруг это признание. Ты любишь меня? В это трудно поверить…
– Нам надо серьезно обдумать, что делать дальше, – Стив коснулся тыльной стороной ладони моей щеки, пальцем провел по губам, подбородку, оголенному плечу.
Я ждала, что он скажет дальше. Но он молчал, затем придвинулся, сухо поцеловал в губы и, отстранившись, спросил:
– А ты… ты любишь меня?
– Конечно, – тут же ответила я, понимая, что промедление может вызвать в нем подозрение, а затем и нудные упреки.
Я прижалась щекой к его влажной груди.
– Ты же знаешь, что очень дорог мне… Иначе зачем бы я с тобой встречалась. Но ты должен понимать, что я не могу уйти от Ларри… Во всяком случае, не сейчас…
– Кто говорит об уходе?! – раздраженно сорвался он, но, спохватившись, добавил: – Сейчас не время об этом думать! Прежде всего, мы должны решить, что делать с этим мальчишкой.
Несколько минут он снова ругал меня за то, что я не могу окончательно выведать, знает Дэвид о нас что-то или нет, затем жестко сказал:
– Даю тебе еще два дня. Если не узнаешь, я приму меры. Сам.
Меня смешило, с какой легкостью он заглатывает наживку, которую я ему бросаю.
– Как страшно! А если окажется, что он видел нас в постели, что ты сделаешь? – улыбаясь, спросила я. – Убьешь его?
– Придется… если это будет единственный выход! – он тяжело и неподвижно смотрел вперед.
– Это не смешно…
– А я и не шучу.
Сбросив простыню, я резко поднялась.
– Куда? – Стив с силой дернул меня вниз.
Он сел на кровати напротив, голый, не смущаясь, раздвинул согнутые в коленях ноги и, мрачно глядя мне в глаза, сказал:
– Я знаю… ты со мной только потому, что никто тебя так не трахает, как я!
– Выбирай слова! Ты знаешь, я не люблю, когда ты так выражаешься!
– Но это же правда. Да?
О, он прекрасно знал свои сильные стороны. Во всяком случае, я помогла ему побольше о них узнать.
– Тебе же нравится, когда я вылизываю тебя со всех сторон! Да? Скажи, что это так!
– Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду!
Угроза была бессмысленной, потому что он крепко держал меня за руку, а привлекать внимание служащих гостинницы не входило в мои планы.
– Ты же завтра позвонишь и будешь умолять: Стив, пожалуйста, мне нужно тебя видеть! Сейчас же! Немедленно! Я умираю! Я так хочу тебя! – он взялся за край простыни, в которую я завернулась, и резко рванул. – Что ты прикрываешься? Что, я тебя не видел голую? Или, может быть, ты решила, что со мной все кончено?! – Он придвинулся ко мне ближе. – Скажи, не правда ли, после того как я тебя несколько раз обслужил, ты закрываешь дверь и забываешь обо мне до следующего раза? Пока опять не захочешь меня! Что ты молчишь? И где сейчас этот твой сытый отсутствующий взгляд, с которым ты всегда со мной прощаешься?! Я заметил, он появляется у тебя каждый раз, после того как ты, наоравшись, открываешь глаза и смотришь… не на меня… нет, куда-то в потолок… и дальше. Кого ты там видишь? Того, кто зарывался в тебя раньше? Или кто будет с тобой завтра?! А я, как дурак, в этот момент задаю себе одни и те же вопросы: хорошо ли я все сделал? или ты мною недовольна? Знаешь, у меня никогда нет уверенности, что ты уходишь из моей постели и не запрыгиваешь в другую. Ты удивлена, ты никогда меня таким не видела! Ха! Теперь смотри, внимательно смотри! И запомни, я никогда просто так свои позиции не сдаю. Не думай, что ты спокойно сможешь закрыть дверь и больше никогда меня не видеть. Только я, понимаешь, только я могу решить, спать нам дальше или нет!
Он возбужденно вскочил и начал ходить по гостиничному номеру. Тяжело и часто ступая, он изредка хватал какую-то вещь, бросал ее, затем поднимал и снова откидывал в сторону. Он был прав – таким я его никогда не видела.
– Скажи, сколько раз мы проводили с тобой время просто так? Разговаривая? Или гуляя по улице? Или в парке? – вдруг остановившись рядом, спросил он. – Ведь мы с тобой встречаемся только в постели. Все наши свидания назначаются либо у двери в гостиничный номер, либо уже прямо под простынями. Нормально ли это? Мы с тобой уже восемь месяцев, и все это время я понятия не имею, что ты делаешь в перерывах между нашими постельными упражнениями. Или о чем думаешь, когда, скажем, рисуешь своих уродов. Или как выглядишь, когда встаешь по утрам с постели. Нет, вру! Пару секунд во время наших соитий я спокоен и уверен, что ты в эти короткие моменты со мной. Догадываешься, когда? Правильно. Когда ты орешь и цепляешься за меня обеими руками, словно утопленник на последнем дыхании. Ты хоть замечала, что когда кончаешь, кричишь как сумасшедшая, а потом затихаешь и перестаешь дышать. Каждый раз я боюсь, чтобы ты со мной в постели не отдала концы…
Мы стояли друг против друга. Я видела его всего, с ног до головы. Высокий, с накаченными бицепсами, крепкой грудью, плоским животом и слегка кривыми ногами, – все в нем говорило о том, что время, проведенное в спортклубах потрачено не зря. Мне всегда доставляло удовольствие следить за тем, как от моих поцелуев это сильное тело поначалу напрягается, затем слабеет, становится покорным и беззащитным, покрываясь бисеринками пота.
Я подошла к нему. Положив руки на плечи, потянулась вверх и коснулась его губ. Почувствовав, как он напрягся, поцеловала его сильнее. Ладонью прошлась по его шее, плечам, сжала маленький, едва прощупываемый сосок. Он застонал. Я медленно опустилась на колени и заскользила губами по горячему, чуть вздрагивающему от возбуждения телу. Его кожа была соленой и шершавой, тяжелые ягодицы под моими пальцами напряглись и он, обхватив мою склоненную голову двумя руками, прижал к себе…
Я замерла в ожидании минуты, когда и меня захлестнет волна темноты и крика. Пройдет вечность, пока мое сердце снова забьется и с упорством безумца устремится к жизни, сквозь головокружение и туман…
ГЛАВА 5
Я вышла из гостиницы минут через сорок, Стив остался в номере. По установленному с самого начала ритуалу, я уходила первая, шла к машине, проверяла, все ли в порядке. Убедившись, что никто за нами не следит, уезжала. Так мы делали первые пару месяцев наших встреч, потом стали забывать об осторожности и часто выходили вместе, иногда даже в обнимку. Но теперь страхи возродились, и мы уже не только выходили с интервалом в полчаса, но из предосторожности снимали два сообщающихся номера. При этом у каждого была заготовлена версия, зачем он остановился в гостинице.
Было жарко и душно, похоже, что вечером начнется гроза. На площадке перед мотелем стояло всего три автомобиля: мой, Стива и еще чей-то, возможно, менеджера гостиницы. Я села в раскаленную машину и включила кондиционер. Через секунду пришлось выйти – жара внутри была нестерпима. Единственным местом, где я, пока остывает машина, могла спрятаться от палящего солнца, был офис управляющего.
Я открыла покосившуюся дверь и словно попала из раскаленной пустыни в оазис. Здесь было прохладно, грохотал кондиционер, через спущенные жалюзи с трудом пробивался дневной свет.
В щель автомата полетели монеты, с резким стуком выпала запотевшая банка кока-колы. Я прижала ее к щеке, чувствуя, как кровь рванулась к этому месту, словно, обезумев в жажде охладиться.
В углу за столом сидел тучный мужчина лет шестидесяти. Он фамильярно улыбнулся, подмигнул и хрипло сказал:
– Уже оставляете нас?
– Да, – резко ответила я, всем своим видом давая понять этому ублюдку, что не его собачье дело.
– Вы встретились с ним? – он продолжал нахально улыбаться.
– С кем? – мне стало смешно. Этот старый мудак, похоже, решил покадриться со мной. Я открыла бутылку и сделала несколько глотков.
– Ну с этим парнем, на «мерседесе»… Он все крутился вокруг вашей машины. Надо же, такой сосунок, а уже на «мерседесе»! Небось папаша подарил! Я спрашиваю, что нужно, а он молчит, только внутрь заглядывает. Я тогда ему сказал, что вызову полицию, если не уберется, а он мне пять долларов сует и спрашивает: «В каком номере они остановились?»
Ослабев, я присела на край стула.
– Вам плохо? – он выскочил из своего угла и подбежал ко мне. – У вас лицо побелело… Что с вами?
– Ничего, все в порядке, – прошептала я. – Он был здесь… А теперь он где?
– Кто? – управляющий суетливо склонился ко мне. – Этот мальчишка? Не знаю. Я еще очень удивился, думаю, куда он исчез. У меня телефон зазвонил, я вошел в офис, поговорил, а когда вышел, его уже не было. Он ваш родственник? Сын, что ли?
– Нет.
– Я тоже так подумал. Скорее брат. Ему лет восемнадцать. А может, меньше. Хотя, если уже один за рулем, минимум восемнадцать…
– Вы ему сказали, в каком я номере? – от сжатой в руке банки кока-колы у меня заледенели пальцы.
– Нет. Мы такой информации не даем, только если несчастный случай или…
Я поняла, что он врет. А даже если и нет, то кроме нас со Стивом в этом захудалом отелишке никого не было. Определить, где мы, не составляло особого труда. Наверняка Дэвид стоял у наших дверей и подслушивал. Вспомнились слова Стива: «Когда ты кончаешь, орешь как сумасшедшая!»
– А машина у него совсем новенькая. Серая. Я и номер запомнил… Это у меня автоматически получается, – управляющий вернулся к своему месту и протянул мне листок. – МАС 834. Профессиональная болезнь… Я сразу записал.
Это был номер машины Ларри. Темно-серый «мерседес», МАС 834. Этот гаденыш, хотя Ларри запретил, взял его машину! То-то он все похвалялся, что у себя в Сан-Франциско уже давно ездит на старой мамашиной «тойоте». Я схватила листок с номером, смяла и выскочила из офиса. В дверях меня догнало:
– А он сказал, что ваш близкий родственник. Но, видать, врал…
Стив еще был в номере. Когда он увидел меня, глаза его испуганно округлились:
– Что? Анджела тут?
Мне захотелось двинуть его по физиономии, повернуться и уйти. Этого самодовольного самца беспокоили только его дура жена и собственная шкура!
– Пока еще нет! Но следующая, полагаю, будет она! – зло бросила я и вошла в номер. – Дэвид был здесь.
Надо отдать ему должное, Стив моментально все понял. Он не стал задавать мне дурацкие вопросы типа: а ты уверена? а это правда был он? и т. д. Его челюсти сжались, глаза сузились, и он, глядя куда-то мимо меня, сказал:
– Это уже серьезно… – Потом, чуть подумав, добавил: – Я знаю, что надо делать. Ты должна предложить ему деньги. Думаю, пятьсот долларов будет более чем достаточно. Разузнай, что он хочет еще, пообещай, что купишь.
– Пятьсот долларов?! Ты с ума сошел! Я не собираюсь давать ему деньги!
– Дашь! – вдруг заорал Стив, и я поняла: если он сейчас не выкричится, то ударит меня или начнет крушить мебель. Итальянский темперамент давал о себе знать. – Будешь ему платить! Будешь делать все, что я скажу! Ты хоть на секунду представляешь, что меня ждет, если все это откроется?! Я потеряю все! Она меня разденет, уничтожит, расчленит и бросит в помойку! А ее братец!.. Особенно братец! Винни поставит себе цель – всю жизнь меня преследовать! Пока я не сдохну у какой-нибудь мусорки! Эта семейка…
Его лицо покраснело, на шее от крика вздулись вены. Я смотрела на него и никак не могла решить: уйти просто так, не сказав ни слова, или высказать все, что я о нем сейчас думаю. И главное, как он противен мне в этом своем животном страхе.
Решив, что уйти без слов будет лучше, я заставила себя повернуться и пойти к двери. Но не успела я сделать двух шагов, как он оказался рядом.
– Кэтрин, прошу тебя…– он обнял меня, с силой прижал к себе. – Пожалуйста, сделай, как я говорю. Мальчишка через полтора месяца уедет, у нас все будет по-старому. Вспомни, как нам было пять минут назад хорошо. И раньше… как прекрасно мы проводили время…
Он повел меня к кровати, усадил и стал нежно гладить по голове, плечам, спине. Я прислонилась к нему и впервые остро поняла, что попала в беду. Мне стало жаль себя.
– Кэтрин, послушай меня, давай купим его молчание! Сколько понадобится денег, я дам! Кто спорит, он мерзкий, подлый гаденыш, но что делать, надо заткнуть ему рот! Ради нас… нашего благополучия…
Он замолчал. Я отстранилась от него. Последняя фраза уничтожила жалость к себе. И он словно почувствовал это.
– Подумай о том, что сделает Ларри, когда узнает… обо мне, о нас, – вдруг твердо заговорил Стив. – Он выгонит тебя из дому. Ты сама об этом говорила. Куда ты пойдешь? Он заберет у тебя школу. Ты не знаешь на что мужики идут, когда им наставляют рога! Или ты надеешся отсудить у него пожизненное содержание? Ошибаешься. Если он докажет адюльтер – забудь о деньгах. У вас даже детей нет. А я… Я не смогу тебе ничем помочь. Анджела отнимет у меня компанию, галерею, все сбережения…
Он не мог долго задерживаться на чужих проблемах, даже если это проблемы друзей или любимых. Но в одном Стив был прав: Ларри мне не простит. Измены не простит.
Мне стало страшно. Так страшно, что перехватило дыхание. Как в детстве, когда оставляли одну в пустом доме. В моей прошлой жизни, возвращаться в которую я запретила своей памяти. Я уже считала каждый цент. Иногда во сне сознание швыряло меня в запретную зону тех времен, и всегда после этого я просыпалась в плохом настроении. Все, что осталось от моего прошлого, это акцент, от которого избавиться мне никогда не удастся, хотя я так старалась, к каким только специалистам не обращалась. Правда, американцы говорят, что он приятен для уха и придает мне особый шарм иностранки. Но я им не верю, я знаю, какое чувство у меня вызвают люди, плохо говорящие по-русски. Презрение.
Для друзей Ларри я – загадочная русская, экзотическая художница, странная и чужая. Но Ларри, я знала, втайне гордился моей откровенной непохожестью на жен его коллег и начальников. И это вызывало во мне благодарность и желание быть хорошей женой.
В первый год нашей жизни, особенно в гостях, я часто ловила на себе его внимательные настороженные взгляды, словно он проверял, правильно ли я себя веду и не делаю ли ошибок. Как будто я могла, скажем, на званом ужине вместо вилки пользоваться каблуком туфли.
Вначале я сама стеснялась отвечать на вопрос «откуда вы?», поэтому старалась молчать. Мне было стыдно, что у меня плохой английский и что я русская. Трудно обьяснить почему. Но когда я видела разочарованно поднятые брови у женщин и заинтересованно загорающиеся глаза у мужчин: о, вы из России?! – мне хотелось бежать. Времена, когда здесь относились к русской женщине как к Наташе Ростовой, прошли. Если какому-нибудь стареющему болвану, нафаршированному деньгами, хотелось юных девочек, ему советовали ехать на Филиппины или в Россию.
Я приучила себя не обращать внимание на такие вопросы. Ларри со временем не только перестал беспокоиться о том, как я себя веду, но никуда уже не хотел ходить один. Моя жизнь стала удобной, и я не могла никому позволить разрушить ее. Тот, кто попытается сделать это, заставит меня бороться до последнего, не выбирая средств, слишком многое я теряла.
Но, похоже, я стала жертвой собственной глупости, а главное – страсти к саморазрушению. Ведь я никогда не испытывала сильных чувств к Стиву. С самого начала я знала, что могу спокойно отвернуться от этого самовлюбленного самца и в ту же секунду забыть о нем. Наш роман начался исключительно от скуки, а больше – из-за моего желания что-то изменить в монотонной верности и однообразии супружеской жизни.
– Насколько я помню, ты предлагал избавиться от него?
Его взгляд несколько раз испуганно пробежался по моему лицу.
– Ты так грозно говорил, – подзадоривала я его. – Куда это все исчезло? Теперь ты хочешь откупиться, подставляя меня! Очень по-мужски…
– Брось, Кэт, ты это не серьезно, – примирительно начал он. – Все, что нужно сделать, это подсунуть мальчишке деньги, задобрить его и продержаться полтора месяца!
– Деньги его не остановят, – я поднялась и, поправив у зеркала волосы, двинулась к выходу. – Но если ты настаиваешь, то подготовь пятьсот долларов. Сегодня вечером я заеду в кондитерскую на Мэйн-стрит. Подвези деньги туда. Встретимся ровно в шесть. И серьезно подумай, какие у нас есть варианты, если мальчишка будет продолжать шантажировать. Я думаю, ты прав – нам нужно от него избавляться.
Не поворачиваясь, я открыла дверь и вышла на яркое солнце.
Было жарко и душно, похоже, что вечером начнется гроза. На площадке перед мотелем стояло всего три автомобиля: мой, Стива и еще чей-то, возможно, менеджера гостиницы. Я села в раскаленную машину и включила кондиционер. Через секунду пришлось выйти – жара внутри была нестерпима. Единственным местом, где я, пока остывает машина, могла спрятаться от палящего солнца, был офис управляющего.
Я открыла покосившуюся дверь и словно попала из раскаленной пустыни в оазис. Здесь было прохладно, грохотал кондиционер, через спущенные жалюзи с трудом пробивался дневной свет.
В щель автомата полетели монеты, с резким стуком выпала запотевшая банка кока-колы. Я прижала ее к щеке, чувствуя, как кровь рванулась к этому месту, словно, обезумев в жажде охладиться.
В углу за столом сидел тучный мужчина лет шестидесяти. Он фамильярно улыбнулся, подмигнул и хрипло сказал:
– Уже оставляете нас?
– Да, – резко ответила я, всем своим видом давая понять этому ублюдку, что не его собачье дело.
– Вы встретились с ним? – он продолжал нахально улыбаться.
– С кем? – мне стало смешно. Этот старый мудак, похоже, решил покадриться со мной. Я открыла бутылку и сделала несколько глотков.
– Ну с этим парнем, на «мерседесе»… Он все крутился вокруг вашей машины. Надо же, такой сосунок, а уже на «мерседесе»! Небось папаша подарил! Я спрашиваю, что нужно, а он молчит, только внутрь заглядывает. Я тогда ему сказал, что вызову полицию, если не уберется, а он мне пять долларов сует и спрашивает: «В каком номере они остановились?»
Ослабев, я присела на край стула.
– Вам плохо? – он выскочил из своего угла и подбежал ко мне. – У вас лицо побелело… Что с вами?
– Ничего, все в порядке, – прошептала я. – Он был здесь… А теперь он где?
– Кто? – управляющий суетливо склонился ко мне. – Этот мальчишка? Не знаю. Я еще очень удивился, думаю, куда он исчез. У меня телефон зазвонил, я вошел в офис, поговорил, а когда вышел, его уже не было. Он ваш родственник? Сын, что ли?
– Нет.
– Я тоже так подумал. Скорее брат. Ему лет восемнадцать. А может, меньше. Хотя, если уже один за рулем, минимум восемнадцать…
– Вы ему сказали, в каком я номере? – от сжатой в руке банки кока-колы у меня заледенели пальцы.
– Нет. Мы такой информации не даем, только если несчастный случай или…
Я поняла, что он врет. А даже если и нет, то кроме нас со Стивом в этом захудалом отелишке никого не было. Определить, где мы, не составляло особого труда. Наверняка Дэвид стоял у наших дверей и подслушивал. Вспомнились слова Стива: «Когда ты кончаешь, орешь как сумасшедшая!»
– А машина у него совсем новенькая. Серая. Я и номер запомнил… Это у меня автоматически получается, – управляющий вернулся к своему месту и протянул мне листок. – МАС 834. Профессиональная болезнь… Я сразу записал.
Это был номер машины Ларри. Темно-серый «мерседес», МАС 834. Этот гаденыш, хотя Ларри запретил, взял его машину! То-то он все похвалялся, что у себя в Сан-Франциско уже давно ездит на старой мамашиной «тойоте». Я схватила листок с номером, смяла и выскочила из офиса. В дверях меня догнало:
– А он сказал, что ваш близкий родственник. Но, видать, врал…
Стив еще был в номере. Когда он увидел меня, глаза его испуганно округлились:
– Что? Анджела тут?
Мне захотелось двинуть его по физиономии, повернуться и уйти. Этого самодовольного самца беспокоили только его дура жена и собственная шкура!
– Пока еще нет! Но следующая, полагаю, будет она! – зло бросила я и вошла в номер. – Дэвид был здесь.
Надо отдать ему должное, Стив моментально все понял. Он не стал задавать мне дурацкие вопросы типа: а ты уверена? а это правда был он? и т. д. Его челюсти сжались, глаза сузились, и он, глядя куда-то мимо меня, сказал:
– Это уже серьезно… – Потом, чуть подумав, добавил: – Я знаю, что надо делать. Ты должна предложить ему деньги. Думаю, пятьсот долларов будет более чем достаточно. Разузнай, что он хочет еще, пообещай, что купишь.
– Пятьсот долларов?! Ты с ума сошел! Я не собираюсь давать ему деньги!
– Дашь! – вдруг заорал Стив, и я поняла: если он сейчас не выкричится, то ударит меня или начнет крушить мебель. Итальянский темперамент давал о себе знать. – Будешь ему платить! Будешь делать все, что я скажу! Ты хоть на секунду представляешь, что меня ждет, если все это откроется?! Я потеряю все! Она меня разденет, уничтожит, расчленит и бросит в помойку! А ее братец!.. Особенно братец! Винни поставит себе цель – всю жизнь меня преследовать! Пока я не сдохну у какой-нибудь мусорки! Эта семейка…
Его лицо покраснело, на шее от крика вздулись вены. Я смотрела на него и никак не могла решить: уйти просто так, не сказав ни слова, или высказать все, что я о нем сейчас думаю. И главное, как он противен мне в этом своем животном страхе.
Решив, что уйти без слов будет лучше, я заставила себя повернуться и пойти к двери. Но не успела я сделать двух шагов, как он оказался рядом.
– Кэтрин, прошу тебя…– он обнял меня, с силой прижал к себе. – Пожалуйста, сделай, как я говорю. Мальчишка через полтора месяца уедет, у нас все будет по-старому. Вспомни, как нам было пять минут назад хорошо. И раньше… как прекрасно мы проводили время…
Он повел меня к кровати, усадил и стал нежно гладить по голове, плечам, спине. Я прислонилась к нему и впервые остро поняла, что попала в беду. Мне стало жаль себя.
– Кэтрин, послушай меня, давай купим его молчание! Сколько понадобится денег, я дам! Кто спорит, он мерзкий, подлый гаденыш, но что делать, надо заткнуть ему рот! Ради нас… нашего благополучия…
Он замолчал. Я отстранилась от него. Последняя фраза уничтожила жалость к себе. И он словно почувствовал это.
– Подумай о том, что сделает Ларри, когда узнает… обо мне, о нас, – вдруг твердо заговорил Стив. – Он выгонит тебя из дому. Ты сама об этом говорила. Куда ты пойдешь? Он заберет у тебя школу. Ты не знаешь на что мужики идут, когда им наставляют рога! Или ты надеешся отсудить у него пожизненное содержание? Ошибаешься. Если он докажет адюльтер – забудь о деньгах. У вас даже детей нет. А я… Я не смогу тебе ничем помочь. Анджела отнимет у меня компанию, галерею, все сбережения…
Он не мог долго задерживаться на чужих проблемах, даже если это проблемы друзей или любимых. Но в одном Стив был прав: Ларри мне не простит. Измены не простит.
Мне стало страшно. Так страшно, что перехватило дыхание. Как в детстве, когда оставляли одну в пустом доме. В моей прошлой жизни, возвращаться в которую я запретила своей памяти. Я уже считала каждый цент. Иногда во сне сознание швыряло меня в запретную зону тех времен, и всегда после этого я просыпалась в плохом настроении. Все, что осталось от моего прошлого, это акцент, от которого избавиться мне никогда не удастся, хотя я так старалась, к каким только специалистам не обращалась. Правда, американцы говорят, что он приятен для уха и придает мне особый шарм иностранки. Но я им не верю, я знаю, какое чувство у меня вызвают люди, плохо говорящие по-русски. Презрение.
Для друзей Ларри я – загадочная русская, экзотическая художница, странная и чужая. Но Ларри, я знала, втайне гордился моей откровенной непохожестью на жен его коллег и начальников. И это вызывало во мне благодарность и желание быть хорошей женой.
В первый год нашей жизни, особенно в гостях, я часто ловила на себе его внимательные настороженные взгляды, словно он проверял, правильно ли я себя веду и не делаю ли ошибок. Как будто я могла, скажем, на званом ужине вместо вилки пользоваться каблуком туфли.
Вначале я сама стеснялась отвечать на вопрос «откуда вы?», поэтому старалась молчать. Мне было стыдно, что у меня плохой английский и что я русская. Трудно обьяснить почему. Но когда я видела разочарованно поднятые брови у женщин и заинтересованно загорающиеся глаза у мужчин: о, вы из России?! – мне хотелось бежать. Времена, когда здесь относились к русской женщине как к Наташе Ростовой, прошли. Если какому-нибудь стареющему болвану, нафаршированному деньгами, хотелось юных девочек, ему советовали ехать на Филиппины или в Россию.
Я приучила себя не обращать внимание на такие вопросы. Ларри со временем не только перестал беспокоиться о том, как я себя веду, но никуда уже не хотел ходить один. Моя жизнь стала удобной, и я не могла никому позволить разрушить ее. Тот, кто попытается сделать это, заставит меня бороться до последнего, не выбирая средств, слишком многое я теряла.
Но, похоже, я стала жертвой собственной глупости, а главное – страсти к саморазрушению. Ведь я никогда не испытывала сильных чувств к Стиву. С самого начала я знала, что могу спокойно отвернуться от этого самовлюбленного самца и в ту же секунду забыть о нем. Наш роман начался исключительно от скуки, а больше – из-за моего желания что-то изменить в монотонной верности и однообразии супружеской жизни.
– Насколько я помню, ты предлагал избавиться от него?
Его взгляд несколько раз испуганно пробежался по моему лицу.
– Ты так грозно говорил, – подзадоривала я его. – Куда это все исчезло? Теперь ты хочешь откупиться, подставляя меня! Очень по-мужски…
– Брось, Кэт, ты это не серьезно, – примирительно начал он. – Все, что нужно сделать, это подсунуть мальчишке деньги, задобрить его и продержаться полтора месяца!
– Деньги его не остановят, – я поднялась и, поправив у зеркала волосы, двинулась к выходу. – Но если ты настаиваешь, то подготовь пятьсот долларов. Сегодня вечером я заеду в кондитерскую на Мэйн-стрит. Подвези деньги туда. Встретимся ровно в шесть. И серьезно подумай, какие у нас есть варианты, если мальчишка будет продолжать шантажировать. Я думаю, ты прав – нам нужно от него избавляться.
Не поворачиваясь, я открыла дверь и вышла на яркое солнце.
ГЛАВА 6
– Я помню тебя, когда ты только родилась. Я как раз в то лето был у родителей. Ты же знаешь моих родителей? Семеновы. Мы живем на этой даче. Ваши соседи…
Он стоял перед ней, расслабленно держа руки в карманах брюк и с откровенным любопытством оглядывая ее с ног до головы. Он был высокий, очень высокий, она не доставала головой до его груди.
– Я здесь уже пять дней и несколько раз видел, как ты пробегала мимо.
Он улыбался. Между двумя передними крупными зубами был небольшой зазор, это делало его на кого-то похожим, но на кого, она не могла вспомнить.
Катя чувствовала, как сильно бьется сердце. Что-то необычное было в этом высоком, коротко стриженном мужчине, которого она прежде никогда не видела. То ли в том, как он говорил с ней – негромко, отделяя каждое слово. То ли в том, как он неторопливо переводил взгляд с ее растрепанных волос на плотно сжатые губы, плечи, руки, держащие руль велосипеда, и снова на лицо…
– Как тебя зовут? – он протянул ей руку.
– Катя.
Его огромная горячая ладонь словно поглотила ее всю. Он был очень близко. Так близко, что она даже могла рассмотреть, как пульсирует кровь в жилке у него на шее. От него странно пахло. Резко, грубо, смесь незнакомого одеколона и какого-то особого мужского запаха. Так пахло от отца и его друга, дяди Андрея, всегда крепко обнимавшего ее при встрече. Мальчишки, с которыми она пару раз целовалась, так не пахли.
– Я знал, как тебя зовут. Просто проверял. А меня зовут Валентин. Могу поспорить на что угодно, ты этого не знала!
Он продолжал крепко держать ее руку в своей. А она словно вся перелилась в эту большую сухую ладонь и только чувствовала его внимательный взгляд на себе.
– Что с твоим велосипедом?
– Ничего… Колесо спустило. Я хотела подкачать. Наш насос сломался, и я думала попросить у Витьки. Вити Федорова… Вон с той дачи…
– Хочешь, я помогу тебе? – он опять сжал ее руку. – Я сам накачаю.
Жаркая волна прошлась по ее телу и растаяла где-то глубоко внутри.
– Да, – прошептала она.
Он приблизился к ней и благодарно взглянул в глаза. Ей стало страшно, словно они делали что-то недозволенное.
– Пойдем к нам, я поищу в гараже насос, – отпустив Катину руку, он приобнял ее за плечи, приглашая идти. – Насколько я помню, там какой-то был. Остался от старых времен…
Она, сопротивляясь, подалась назад.
– Что, боишься? Да, я совсем забыл, у нас же там всякие чудища прячутся, они тебя съедят. Они ждали, когда же я наконец приеду к родителям, встречу тебя и затащу к ним в гараж!
Он насмешливо улыбался, склонившись над ней. И снова она видела, как часто бьется кровь в выпуклой вене у него на шее.
– Не стыдно? Ты что, меня боишься? – он обиженно нахмурился. – Но ведь я твой сосед. Я видел тебя, когда тебе было несколько месяцев. Ну и уродище ты была! Маленькая, сморщенная старушка, лысая, и глаза закрыты. Все дачники сбежались познакомиться. Столпились вокруг тебя, охали, ахали. Мне было тогда лет десять. Помню, я смотрел на тебя и думал: ну вот, еще одно бедное создание появилось на свет. Зачем? Что миру от ее жизни? А существо будет страдать, болеть, мучиться от обид и предательств. И в итоге все кончится тем же, с чего началось – темнотой… Вру, так я думал позже. И не о тебе.
Он отпустил ее, словно забыв о своем предложении, и двинулся к своему дому.
Она растерянно стояла на обочине и не знала, то ли идти к Витьке за насосом, то ли двинуться за этим странным взрослым. И вдруг он повернулся к ней и сказал:
– Ну что стоишь? Велосипед же надо чинить. Пойдем. Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю. А знаешь, почему мне было грустно, когда я на тебя смотрел? Не потому, что я такой философ был, просто в то лето умер наш пес – Буба. Он был младше меня на два года. Немецкий пудель. Вот так вдруг взял и умер. И я страшно переживал… А у тебя есть собака?
– Нет. Мама не любит собак. Она говорит, они грязные.
В темном гараже пахло плесенью и машинным маслом. Валентин забыл, где включается свет, пришлось ему сбегать в дом за фонариком. Оказалось, что лампочка перегорела, он положил фонарик включенным на пол. Найти насос в полутьме, среди сваленных в беспорядке вещей было трудно, Валентин громко ругал родителей, которые «развели такой бардак». Роясь в хламе, он держал ее все время за руку, словно боялся потерять. Несколько раз отпускал руку, неожиданно касался горячей ладонью ее шеи, проводил по спине, опускаясь к бедрам.
В этот момент она напрягалась, ожидая от него еще каких-то движений. Но ничего не происходило. Он снова брал ее руку в свою и, слегка сжимая, притягивал к себе. При выходе, когда она позади него вдруг споткнулась и повалилась вперед, он резко повернулся и подхватил ее.
Он стоял перед ней, расслабленно держа руки в карманах брюк и с откровенным любопытством оглядывая ее с ног до головы. Он был высокий, очень высокий, она не доставала головой до его груди.
– Я здесь уже пять дней и несколько раз видел, как ты пробегала мимо.
Он улыбался. Между двумя передними крупными зубами был небольшой зазор, это делало его на кого-то похожим, но на кого, она не могла вспомнить.
Катя чувствовала, как сильно бьется сердце. Что-то необычное было в этом высоком, коротко стриженном мужчине, которого она прежде никогда не видела. То ли в том, как он говорил с ней – негромко, отделяя каждое слово. То ли в том, как он неторопливо переводил взгляд с ее растрепанных волос на плотно сжатые губы, плечи, руки, держащие руль велосипеда, и снова на лицо…
– Как тебя зовут? – он протянул ей руку.
– Катя.
Его огромная горячая ладонь словно поглотила ее всю. Он был очень близко. Так близко, что она даже могла рассмотреть, как пульсирует кровь в жилке у него на шее. От него странно пахло. Резко, грубо, смесь незнакомого одеколона и какого-то особого мужского запаха. Так пахло от отца и его друга, дяди Андрея, всегда крепко обнимавшего ее при встрече. Мальчишки, с которыми она пару раз целовалась, так не пахли.
– Я знал, как тебя зовут. Просто проверял. А меня зовут Валентин. Могу поспорить на что угодно, ты этого не знала!
Он продолжал крепко держать ее руку в своей. А она словно вся перелилась в эту большую сухую ладонь и только чувствовала его внимательный взгляд на себе.
– Что с твоим велосипедом?
– Ничего… Колесо спустило. Я хотела подкачать. Наш насос сломался, и я думала попросить у Витьки. Вити Федорова… Вон с той дачи…
– Хочешь, я помогу тебе? – он опять сжал ее руку. – Я сам накачаю.
Жаркая волна прошлась по ее телу и растаяла где-то глубоко внутри.
– Да, – прошептала она.
Он приблизился к ней и благодарно взглянул в глаза. Ей стало страшно, словно они делали что-то недозволенное.
– Пойдем к нам, я поищу в гараже насос, – отпустив Катину руку, он приобнял ее за плечи, приглашая идти. – Насколько я помню, там какой-то был. Остался от старых времен…
Она, сопротивляясь, подалась назад.
– Что, боишься? Да, я совсем забыл, у нас же там всякие чудища прячутся, они тебя съедят. Они ждали, когда же я наконец приеду к родителям, встречу тебя и затащу к ним в гараж!
Он насмешливо улыбался, склонившись над ней. И снова она видела, как часто бьется кровь в выпуклой вене у него на шее.
– Не стыдно? Ты что, меня боишься? – он обиженно нахмурился. – Но ведь я твой сосед. Я видел тебя, когда тебе было несколько месяцев. Ну и уродище ты была! Маленькая, сморщенная старушка, лысая, и глаза закрыты. Все дачники сбежались познакомиться. Столпились вокруг тебя, охали, ахали. Мне было тогда лет десять. Помню, я смотрел на тебя и думал: ну вот, еще одно бедное создание появилось на свет. Зачем? Что миру от ее жизни? А существо будет страдать, болеть, мучиться от обид и предательств. И в итоге все кончится тем же, с чего началось – темнотой… Вру, так я думал позже. И не о тебе.
Он отпустил ее, словно забыв о своем предложении, и двинулся к своему дому.
Она растерянно стояла на обочине и не знала, то ли идти к Витьке за насосом, то ли двинуться за этим странным взрослым. И вдруг он повернулся к ней и сказал:
– Ну что стоишь? Велосипед же надо чинить. Пойдем. Не бойся, я ничего плохого тебе не сделаю. А знаешь, почему мне было грустно, когда я на тебя смотрел? Не потому, что я такой философ был, просто в то лето умер наш пес – Буба. Он был младше меня на два года. Немецкий пудель. Вот так вдруг взял и умер. И я страшно переживал… А у тебя есть собака?
– Нет. Мама не любит собак. Она говорит, они грязные.
В темном гараже пахло плесенью и машинным маслом. Валентин забыл, где включается свет, пришлось ему сбегать в дом за фонариком. Оказалось, что лампочка перегорела, он положил фонарик включенным на пол. Найти насос в полутьме, среди сваленных в беспорядке вещей было трудно, Валентин громко ругал родителей, которые «развели такой бардак». Роясь в хламе, он держал ее все время за руку, словно боялся потерять. Несколько раз отпускал руку, неожиданно касался горячей ладонью ее шеи, проводил по спине, опускаясь к бедрам.
В этот момент она напрягалась, ожидая от него еще каких-то движений. Но ничего не происходило. Он снова брал ее руку в свою и, слегка сжимая, притягивал к себе. При выходе, когда она позади него вдруг споткнулась и повалилась вперед, он резко повернулся и подхватил ее.