Страница:
С этими словами Аргакс исчез в одном из сумасшедших домов. Тюрбан Бастиана он прихватил с собой.
Бастиан постоял еще немного, не двигаясь с места. То, что он узнал, привело его в такое смятение, что он никак не мог решить, что же ему теперь делать. Все его прежние планы рухнули. Он чувствовал себя так, словно внутри у него все перевернуто, вроде тех пирамид, что стояли верхушкой вниз. То, на что он надеялся и о чем мечтал, оказалось его погибелью, а то, что ненавидел, – спасением. Но одно ему было ясно: надо как можно скорее выбираться отсюда, из этого безумного города! Никогда, никогда больше он сюда не вернется!
Он пустился в путь, пробираясь по запутанному лабиринту улиц с хаотическим нагромождением самых странных зданий и строений, но вскоре оказалось, что путь в город гораздо проще пути из города. Все снова и снова он терял дорогу и вот уже опять приблизился к центру. Прошло много часов, прежде чем ему удалось добраться до земляного вала. Выйдя на пустошь, он бросился бежать и бежал, пока не спустилась ночь, такая же темная, как и накануне. Утомленный и обессиленный, упал он на землю под кустом можжевельника и погрузился в глубокий сон. И во сне у него погасло воспоминание о том, что когда-то он мог фантазировать и придумывать разные истории.
Всю ночь напролет он видел один и тот же сон, и сон этот никак не проходил, сновидение не исчезало и не менялось: Атрейо с кровавой раной в груди стоял и молча смотрел на него.
Разбуженный ударом грома, Бастиан вскочил. Было темным-темно, но тучи, застилавшие днем все небо, казалось, пришли в бурное волнение. Это был настоящий разгул стихий. Молнии непрерывно сверкали, гром гремел и грохотал, земля дрожала, ураган завывал над пустошью и гнул к земле высокий можжевельник. Дождь застилал все вокруг серой завесой.
Бастиан стоял неподвижно, закутавшись в черный плащ. Струи воды текли по его лицу.
Молния ударила в узловатое дерево, росшее прямо перед Бастианом. Ствол его раскололся, ветки вспыхнули, ветер разнес вихрь искр по темной пустоши, озарив ее светом, и сразу же их погасил ливень.
Чудовищный треск и грохот бросил Бастиана на колени, и тут он начал разгребать землю обеими руками. Когда яма показалась ему достаточно глубокой, он отвязал меч Зиканду от пояса и положил его на дно.
– Зиканда, – сказал он негромко под гром и вой урагана, – я прощаюсь с тобой навсегда. Никогда никто не подымет тебя на своего друга. Никогда больше не придет от тебя беда. И никто тебя здесь не найдет, пока не будет забыто, что случилось из-за нас с тобой.
Потом он закопал яму и заложил ее сверху мхом и ветками, чтобы никто не нашел этого места.
Там и лежит меч Зиканда еще и по сей день, потому что только в далеком будущем придет человек, который возьмет его в руки без опасности для других. Но это уже совсем другая история, и мы расскажем ее как-нибудь в другой раз.
Бастиан все шел и шел в темноте.
К утру гроза начала стихать, ветер улегся, с деревьев еще капало, но дождь перестал.
С этой ночи для Бастиана началось долгое одинокое странствие. Обратно к своим спутникам и соратникам, назад к Ксайде он больше идти не хотел. Он хотел теперь найти обратный путь в Человеческий Мир, но не знал, где и как его искать. Может быть, туда ведут какие-то ворота или надо перейти вброд какую-нибудь реку, а то и пограничный рубеж? Этого он не знал. Он знал только, что должен пожелать себе этого, но над желаниями у него ведь нет власти. Он чувствовал себя как водолаз, который ищет на дне морском затонувший корабль, а вода все снова и снова выталкивает его на поверхность.
Он знал также, что у него осталось всего лишь несколько желаний, очень мало, и потому тщательно следил за тем, чтобы не воспользоваться лишний раз ОРИНОМ. Теми немногими воспоминаниями, какие у него еще остались, он может пожертвовать, только если благодаря этому приблизится к своему Миру и только тогда, когда в этом будет крайняя необходимость.
Но желания нельзя вызвать по своей прихоти, так же как их нельзя подавить. Они приходят к нам из глубины глубин, как наши намерения, хорошие или плохие, и возникают незаметно.
Бастиан и сам не заметил, как у него возникло новое желание и постепенно приняло четкий образ.
Странствуя уже много дней и ночей, он чувствовал себя таким одиноким, что пожелал принадлежать к какому-нибудь обществу не как повелитель или победитель, не как кто-то особенный, а просто как один из многих, равный среди равных, пусть даже самый незначительный, но зато нераздельно слитый со всеми.
И вот в один прекрасный день он подошел к берегу моря. Во всяком случае, так ему показалось поначалу. Это был крутой скалистый берег, и, когда он стоял на нем, перед глазами его расстилались застывшие белые волны. Только потом он заметил, что эти волны вовсе не стоят, а очень медленно движутся: тут есть и течения, и водовороты, вращающиеся почти незаметно, словно стрелки часов.
Это было Море Тумана!
Бастиан брел по крутому берегу. Воздух был теплый и влажный, ни ветерка. Было еще совсем рано, но солнце уже осветило белоснежную поверхность тумана, расстилавшегося до самого горизонта. К полудню он дошел до маленького городка, стоявшего на высоких сваях прямо в Море Тумана, невдалеке от берега. Длинный висячий мост соединял его с выдающимся в море скалистым выступом. Мост слегка раскачивался, когда Бастиан, ступив на него, зашагал к городу.
Дома здесь были небольшие, двери, окна и лестницы – все словно сделано для детей. И в самом деле, жители города, ходившие по улицам, были ростом с ребенка: и бородатые мужчины, и женщины с высокими прическами. Бросалось в глаза, что их трудно отличить друг от друга – так они похожи. На лицах их, темно-коричневых, как влажная земля, застыло выражение мягкости и покоя. Заметив Бастиана, они кивали ему, но никто с ним не заговаривал. Они и вообще, видно, были очень молчаливы: лишь изредка на улице слышался возглас или кто-нибудь произносил одно-два слова, хотя здесь кипела жизнь. И еще. Никто тут не ходил поодиночке, все шли небольшими или даже довольно большими компаниями, взяв друг друга под руку или держась за руки.
Когда Бастиан получше пригляделся к домам, он понял, что все они сделаны из плетенок – одни из крупных, другие из более мелких. Даже улицы были выстланы плетенками. Теперь он заметил, что и одежда у этих людей: штаны, юбки, пиджаки, шляпы – тоже тонкого художественного плетения. Как видно, все здесь изготовлялось одним и тем же способом.
Бастиан то и дело проходил мимо ремесленных мастерских – все тут были заняты производством различных плетеных предметов. Они плели все: обувь, кувшины, лампы, чашки, зонты. И никто не работал в одиночку, потому что все эти веши могли быть сделаны только совместным трудом. Удивительно приятно было смотреть, как ловко и дружно они трудятся, как один дополняет в работе другого. И при этом они напевали простую мелодию без слов. Город был не очень велик, и Бастиан вскоре дошел до его окраины. Ему открылся вид на морской порт. В гавани стояли сотни кораблей самой разной величины и формы. Да, это был город мореходов. И все-таки какой-то странный портовый город: все корабли были подвешены на гигантских удилищах и, тихо покачиваясь, почти касаясь бортами друг друга, парили над глубиной, в которой плыли белые клубы тумана. И все эти корабли без парусов, без мачт, без весел, без руля были из плетенок.
Бастиан перегнулся через ограду мола и вгляделся в даль Моря Тумана. Как высоки сваи, на которых стоит город, можно было судить по их теням на белой поверхности моря.
– Ночью, – услышал он голос совсем рядом, – туман поднимется до уровня города. Тогда мы сможем выйти в открытое море и пуститься в плавание. Днем солнце выпивает туман и уровень моря понижается. Ты ведь это хотел узнать, чужеземец?
Рядом с Бастианом, опершись на перила, стояли трое мужчин и приветливо на него глядели. Он разговорился с ними и узнал, что город этот называется Искаль, или Плетенка. Жители его зовут себя искалийцами. Слово это означает примерно «дружные». Все они трое по профессии Мореходы в Тумане.
Бастиану не хотелось называть свое имя, чтобы его не узнали, и он сказал, что его зовут Некто. Трое моряков объяснили ему, что у них вообще нет имен для каждого в отдельности, да в том и нет нужды. Все они вместе зовутся искалийцами, и этого им достаточно.
Было как раз время обеда, и они пригласили Бастиана пойти с ними поесть. Он принял приглашение с благодарностью. В одной из близлежащих харчевен они сели все вместе за стол, и во время обеда Бастиан узнал все про город Искаль и его обитателей.
Море Тумана – они называли его Скайдан – это огромный океан белой мглы, он делит Фантазию на две части. Никому еще не удавалось исследовать, как глубок Скайдан, никто не знает, где и как возникают эти громадные клубы тумана. Правда, нырнув в туман, можно еще все-таки под ним дышать, а там, где он неглубок, даже пройти довольно далеко от берега по дну моря. Но, конечно, на канатной привязи, чтобы, если что случится, вытащить на берег ушедшего. Дело в том, что коварный туман может вскоре отнять у идущего способность ориентации. Многие отважные или легкомысленные, пытавшиеся в разное время пересечь Скайдан в одиночку пешком, погибали, и лишь некоторых удалось спасти. Единственный способ перебраться на ту сторону Моря Тумана – тот, каким пользуются искалийцы.
Плетенки, служащие строительным материалом для домов в городе Искале, и те, из которых мастерят домашнюю утварь, платья и корабли, изготовляются из особого вида тростника, растущего в Море Тумана неподалеку от берега. Но собирать его можно только с риском для жизни. Этот тростник исключительно гибок, и хотя, вытащенный из Моря Тумана на воздух, кажется каким-то вялым, в Скайдане он стоит прямо, так как намного легче тумана. Вот потому-то и могут плыть по Морю Тумана корабли, сделанные из этого тростника. Одежда, которую носят искалийцы, – одновременно и своего рода спасательный пояс на тот случай, если кто-нибудь упадет в туман.
Но все это еще не объясняло, в чем же тайная причина дружеского единства искалийцев, определившего всю их деятельность и образ жизни. Как Бастиан вскоре заметил, они вообще не знали словечка «я». Во всяком случае, никогда его не употребляли, а всегда говорили только «мы». Почему это так, Бастиан узнал гораздо позже.
Поняв из разговоров Мореходов в Тумане, что они еще этой ночью собираются выйти в открытое море, он спросил, не возьмут ли они его юнгой на корабль. Те объяснили ему, что плавание по Скайдану очень отличается от любого другого плавания по морям: никогда нельзя знать, как долго пробудет корабль в пути и где он в конце концов причалит. Бастиан сказал, что это-то ему как раз и нужно, и мореплаватели согласились взять его с собой.
С наступлением ночи, как и ожидалось, туман начал прибывать, и к полуночи высота его достигла уровня Плетенки. Все корабли, висевшие раньше в воздухе, качались теперь в белом море. Корабль, на котором находился Бастиан, – это был плоский челн метров тридцати в длину, – отвязали от троса, и вот он уже медленно выходил на простор ночного Моря Тумана.
Едва оглядевшись на судне, Бастиан задался вопросом, какая же сила приводит его в движение: не было ни парусов, ни весел, ни руля, ни гребного винта. Впрочем, паруса, как ему объяснили, не имели бы здесь никакого смысла – ведь над Морем Тумана всегда затишье. А весла или гребной винт ничуть не помогли бы кораблю продвигаться в тумане. Сила, приводящая в движение корабль, совсем другого рода.
Посреди палубы находилось возвышение цилиндрической формы. Бастиан заметил его сразу, как только взошел на корабль, и принял за капитанский мостик. Во время плавания на нем всегда стояло несколько Мореходов в Тумане – двое, трое, четверо, а то и больше. (Весь экипаж корабля насчитывал четырнадцать Мореходов, не считая Бастиана.) Положив руки на плечи друг другу, они смотрели вперед в направлении движения. На первый взгляд казалось, что они стоят неподвижно. Но, внимательно понаблюдав за ними, можно было заметить, что они медленно и согласно раскачиваются, словно в каком-то танце, и при этом напевают все повторяющуюся простую мелодию, очень ритмичную и красивую.
Бастиан сначала принял их странное поведение за ритуал, смысл которого для него скрыт. Только на третий день плавания он спросил одного из троих своих друзей, что же это значит. Тот, в свою очередь, был очень удивлен, что Бастиана это удивляет, и объяснил ему, как Мореходы силой воображения приводят в движение корабль.
Бастиан не сразу понял его разъяснение и спросил, не заставляют ли они крутиться какие-то невидимые колеса.
– Нет, – отвечал Мореход. – Если ты хочешь, чтобы твои ноги начали двигаться, тебе ведь тоже надо только представить себе это. Разве ты двигаешь ногами с помощью шестеренок?
Разница между собственным телом и кораблем, объяснил он, состоит лишь в том, что управлять кораблем могут, самое меньшее, два искалийца, объединив свое воображение. Только благодаря этому единству и возникает сила, движущая корабль вперед. А чтобы увеличить скорость движения, надо увеличить и количество Мореходов, объединивших силу воображения.
Обычно вахту несли втроем, остальные в это время отдыхали. Ведь, хотя со стороны и казалось, что это легко и приятно, на самом деле работа была тяжелой и напряженной, так как требовала предельного внимания. Однако только так и можно было переплыть Скайдан.
И Бастиан, пойдя на выучку к Мореходам в Тумане, постиг тайну их единения – ритмический танец и пение без слов.
Постепенно, в течение долгого плавания, он стал таким, как они, одним из них. Это было неописуемое ощущение самозабвения и гармонии, когда сила его воображения сливалась с силой воображения других, превращаясь с ними в единую силу. Он чувствовал себя воистину принятым в их сообщество, неотделимым от них, от целого. Чем больше он отдавался этому чувству, тем больше стиралось в его памяти, что в том Мире, из которого он пришел и куда искал теперь путь, каждый человек имел собственные представления и собственное мнение. Только одно он смутно помнил: свой родной дом и своих родителей.
И все же в нем жило еще одно желание, более сильное, чем желание не быть одиноким. И теперь оно шевельнулось в его душе.
Это случилось в тот день, когда он впервые заметил, что искалийцы достигают единства не потому, что сочетают как бы в едином хоре разные голоса, а потому, что они так похожи друг на друга. Им не составляет никакого труда чувствовать себя чем-то единым. Наоборот, у них нет ни малейшей возможности спорить или быть иного мнения, чем все остальные, поскольку никто из них не воспринимает себя как отдельную личность. Им не надо преодолевать противоречия и разногласия, чтобы вступить в гармоничные отношения друг с другом. И как раз это-то отсутствие трудностей постепенно стало все больше и больше не удовлетворять Бастиана. Их мягкость представлялась ему теперь вялостью, а всегда одни и те же мелодии песен звучали слишком монотонно. Он чувствовал, что чего-то в них ему не хватает, он испытывал тоску по чему-то другому, но не мог бы еще сказать, по чему именно.
Это стало ясно ему только в тот день, когда в небе над Морем Тумана вдруг появился огромный орел. Все искалийцы испугались и попрятались под палубу. Только один замешкался и не успел укрыться вовремя. Громадная птица с громким криком спустилась вниз, схватила несчастного и унесла его в клюве.
Когда опасность миновала, искалийцы вылезли из укрытия и спокойно продолжали плавание с пением и танцами, словно ничего не случилось. Их гармония не была нарушена, они не горевали, не плакали, они и слова не проронили о потере.
– У нас все на месте, – сказал один из них, когда Бастиан стал задавать ему вопросы. – О чем же нам горевать?
Один был у них не в счет. И, так как все они не отличались друг от друга, незаменимых не было.
Но Бастиан хотел быть самим собой, а не просто одним из многих. Ему даже хотелось, чтобы его любили за то, что он такой – такой, какой он есть. В общности искалийцев была гармония, но не было любви.
Он больше не стремился стать самым великим, самым сильным или самым умным, все это было уже позади. Он тосковал о том, чтобы быть любимым – хороший ли он или плохой, красивый или уродливый, умный или глупый – со всеми своими слабостями и недостатками или, быть может, даже как раз за них.
Но какой он на самом деле?
Этого он теперь уже не знал. Он так много даров получил в Фантазии, так много способностей и силы, что не мог найти среди всего этого самого себя.
С того дня он не участвовал больше в танцах Мореходов в Тумане. Часами сидел он на носовой палубе и глядел вдаль, туда, за Море Тумана Скайдан. Иногда он просиживал так всю ночь.
Наконец показался к берег. Корабль вошел в бухту. Бастиан поблагодарил искалийцев и ступил на твердую землю.
Земля эта заросла розами. Это был дремучий лес из роз всех цветов и оттенков. А по бескрайнему лесу роз пробегала узенькая тропинка.
И Бастиан пошел по ней.
Бастиан постоял еще немного, не двигаясь с места. То, что он узнал, привело его в такое смятение, что он никак не мог решить, что же ему теперь делать. Все его прежние планы рухнули. Он чувствовал себя так, словно внутри у него все перевернуто, вроде тех пирамид, что стояли верхушкой вниз. То, на что он надеялся и о чем мечтал, оказалось его погибелью, а то, что ненавидел, – спасением. Но одно ему было ясно: надо как можно скорее выбираться отсюда, из этого безумного города! Никогда, никогда больше он сюда не вернется!
Он пустился в путь, пробираясь по запутанному лабиринту улиц с хаотическим нагромождением самых странных зданий и строений, но вскоре оказалось, что путь в город гораздо проще пути из города. Все снова и снова он терял дорогу и вот уже опять приблизился к центру. Прошло много часов, прежде чем ему удалось добраться до земляного вала. Выйдя на пустошь, он бросился бежать и бежал, пока не спустилась ночь, такая же темная, как и накануне. Утомленный и обессиленный, упал он на землю под кустом можжевельника и погрузился в глубокий сон. И во сне у него погасло воспоминание о том, что когда-то он мог фантазировать и придумывать разные истории.
Всю ночь напролет он видел один и тот же сон, и сон этот никак не проходил, сновидение не исчезало и не менялось: Атрейо с кровавой раной в груди стоял и молча смотрел на него.
Разбуженный ударом грома, Бастиан вскочил. Было темным-темно, но тучи, застилавшие днем все небо, казалось, пришли в бурное волнение. Это был настоящий разгул стихий. Молнии непрерывно сверкали, гром гремел и грохотал, земля дрожала, ураган завывал над пустошью и гнул к земле высокий можжевельник. Дождь застилал все вокруг серой завесой.
Бастиан стоял неподвижно, закутавшись в черный плащ. Струи воды текли по его лицу.
Молния ударила в узловатое дерево, росшее прямо перед Бастианом. Ствол его раскололся, ветки вспыхнули, ветер разнес вихрь искр по темной пустоши, озарив ее светом, и сразу же их погасил ливень.
Чудовищный треск и грохот бросил Бастиана на колени, и тут он начал разгребать землю обеими руками. Когда яма показалась ему достаточно глубокой, он отвязал меч Зиканду от пояса и положил его на дно.
– Зиканда, – сказал он негромко под гром и вой урагана, – я прощаюсь с тобой навсегда. Никогда никто не подымет тебя на своего друга. Никогда больше не придет от тебя беда. И никто тебя здесь не найдет, пока не будет забыто, что случилось из-за нас с тобой.
Потом он закопал яму и заложил ее сверху мхом и ветками, чтобы никто не нашел этого места.
Там и лежит меч Зиканда еще и по сей день, потому что только в далеком будущем придет человек, который возьмет его в руки без опасности для других. Но это уже совсем другая история, и мы расскажем ее как-нибудь в другой раз.
Бастиан все шел и шел в темноте.
К утру гроза начала стихать, ветер улегся, с деревьев еще капало, но дождь перестал.
С этой ночи для Бастиана началось долгое одинокое странствие. Обратно к своим спутникам и соратникам, назад к Ксайде он больше идти не хотел. Он хотел теперь найти обратный путь в Человеческий Мир, но не знал, где и как его искать. Может быть, туда ведут какие-то ворота или надо перейти вброд какую-нибудь реку, а то и пограничный рубеж? Этого он не знал. Он знал только, что должен пожелать себе этого, но над желаниями у него ведь нет власти. Он чувствовал себя как водолаз, который ищет на дне морском затонувший корабль, а вода все снова и снова выталкивает его на поверхность.
Он знал также, что у него осталось всего лишь несколько желаний, очень мало, и потому тщательно следил за тем, чтобы не воспользоваться лишний раз ОРИНОМ. Теми немногими воспоминаниями, какие у него еще остались, он может пожертвовать, только если благодаря этому приблизится к своему Миру и только тогда, когда в этом будет крайняя необходимость.
Но желания нельзя вызвать по своей прихоти, так же как их нельзя подавить. Они приходят к нам из глубины глубин, как наши намерения, хорошие или плохие, и возникают незаметно.
Бастиан и сам не заметил, как у него возникло новое желание и постепенно приняло четкий образ.
Странствуя уже много дней и ночей, он чувствовал себя таким одиноким, что пожелал принадлежать к какому-нибудь обществу не как повелитель или победитель, не как кто-то особенный, а просто как один из многих, равный среди равных, пусть даже самый незначительный, но зато нераздельно слитый со всеми.
И вот в один прекрасный день он подошел к берегу моря. Во всяком случае, так ему показалось поначалу. Это был крутой скалистый берег, и, когда он стоял на нем, перед глазами его расстилались застывшие белые волны. Только потом он заметил, что эти волны вовсе не стоят, а очень медленно движутся: тут есть и течения, и водовороты, вращающиеся почти незаметно, словно стрелки часов.
Это было Море Тумана!
Бастиан брел по крутому берегу. Воздух был теплый и влажный, ни ветерка. Было еще совсем рано, но солнце уже осветило белоснежную поверхность тумана, расстилавшегося до самого горизонта. К полудню он дошел до маленького городка, стоявшего на высоких сваях прямо в Море Тумана, невдалеке от берега. Длинный висячий мост соединял его с выдающимся в море скалистым выступом. Мост слегка раскачивался, когда Бастиан, ступив на него, зашагал к городу.
Дома здесь были небольшие, двери, окна и лестницы – все словно сделано для детей. И в самом деле, жители города, ходившие по улицам, были ростом с ребенка: и бородатые мужчины, и женщины с высокими прическами. Бросалось в глаза, что их трудно отличить друг от друга – так они похожи. На лицах их, темно-коричневых, как влажная земля, застыло выражение мягкости и покоя. Заметив Бастиана, они кивали ему, но никто с ним не заговаривал. Они и вообще, видно, были очень молчаливы: лишь изредка на улице слышался возглас или кто-нибудь произносил одно-два слова, хотя здесь кипела жизнь. И еще. Никто тут не ходил поодиночке, все шли небольшими или даже довольно большими компаниями, взяв друг друга под руку или держась за руки.
Когда Бастиан получше пригляделся к домам, он понял, что все они сделаны из плетенок – одни из крупных, другие из более мелких. Даже улицы были выстланы плетенками. Теперь он заметил, что и одежда у этих людей: штаны, юбки, пиджаки, шляпы – тоже тонкого художественного плетения. Как видно, все здесь изготовлялось одним и тем же способом.
Бастиан то и дело проходил мимо ремесленных мастерских – все тут были заняты производством различных плетеных предметов. Они плели все: обувь, кувшины, лампы, чашки, зонты. И никто не работал в одиночку, потому что все эти веши могли быть сделаны только совместным трудом. Удивительно приятно было смотреть, как ловко и дружно они трудятся, как один дополняет в работе другого. И при этом они напевали простую мелодию без слов. Город был не очень велик, и Бастиан вскоре дошел до его окраины. Ему открылся вид на морской порт. В гавани стояли сотни кораблей самой разной величины и формы. Да, это был город мореходов. И все-таки какой-то странный портовый город: все корабли были подвешены на гигантских удилищах и, тихо покачиваясь, почти касаясь бортами друг друга, парили над глубиной, в которой плыли белые клубы тумана. И все эти корабли без парусов, без мачт, без весел, без руля были из плетенок.
Бастиан перегнулся через ограду мола и вгляделся в даль Моря Тумана. Как высоки сваи, на которых стоит город, можно было судить по их теням на белой поверхности моря.
– Ночью, – услышал он голос совсем рядом, – туман поднимется до уровня города. Тогда мы сможем выйти в открытое море и пуститься в плавание. Днем солнце выпивает туман и уровень моря понижается. Ты ведь это хотел узнать, чужеземец?
Рядом с Бастианом, опершись на перила, стояли трое мужчин и приветливо на него глядели. Он разговорился с ними и узнал, что город этот называется Искаль, или Плетенка. Жители его зовут себя искалийцами. Слово это означает примерно «дружные». Все они трое по профессии Мореходы в Тумане.
Бастиану не хотелось называть свое имя, чтобы его не узнали, и он сказал, что его зовут Некто. Трое моряков объяснили ему, что у них вообще нет имен для каждого в отдельности, да в том и нет нужды. Все они вместе зовутся искалийцами, и этого им достаточно.
Было как раз время обеда, и они пригласили Бастиана пойти с ними поесть. Он принял приглашение с благодарностью. В одной из близлежащих харчевен они сели все вместе за стол, и во время обеда Бастиан узнал все про город Искаль и его обитателей.
Море Тумана – они называли его Скайдан – это огромный океан белой мглы, он делит Фантазию на две части. Никому еще не удавалось исследовать, как глубок Скайдан, никто не знает, где и как возникают эти громадные клубы тумана. Правда, нырнув в туман, можно еще все-таки под ним дышать, а там, где он неглубок, даже пройти довольно далеко от берега по дну моря. Но, конечно, на канатной привязи, чтобы, если что случится, вытащить на берег ушедшего. Дело в том, что коварный туман может вскоре отнять у идущего способность ориентации. Многие отважные или легкомысленные, пытавшиеся в разное время пересечь Скайдан в одиночку пешком, погибали, и лишь некоторых удалось спасти. Единственный способ перебраться на ту сторону Моря Тумана – тот, каким пользуются искалийцы.
Плетенки, служащие строительным материалом для домов в городе Искале, и те, из которых мастерят домашнюю утварь, платья и корабли, изготовляются из особого вида тростника, растущего в Море Тумана неподалеку от берега. Но собирать его можно только с риском для жизни. Этот тростник исключительно гибок, и хотя, вытащенный из Моря Тумана на воздух, кажется каким-то вялым, в Скайдане он стоит прямо, так как намного легче тумана. Вот потому-то и могут плыть по Морю Тумана корабли, сделанные из этого тростника. Одежда, которую носят искалийцы, – одновременно и своего рода спасательный пояс на тот случай, если кто-нибудь упадет в туман.
Но все это еще не объясняло, в чем же тайная причина дружеского единства искалийцев, определившего всю их деятельность и образ жизни. Как Бастиан вскоре заметил, они вообще не знали словечка «я». Во всяком случае, никогда его не употребляли, а всегда говорили только «мы». Почему это так, Бастиан узнал гораздо позже.
Поняв из разговоров Мореходов в Тумане, что они еще этой ночью собираются выйти в открытое море, он спросил, не возьмут ли они его юнгой на корабль. Те объяснили ему, что плавание по Скайдану очень отличается от любого другого плавания по морям: никогда нельзя знать, как долго пробудет корабль в пути и где он в конце концов причалит. Бастиан сказал, что это-то ему как раз и нужно, и мореплаватели согласились взять его с собой.
С наступлением ночи, как и ожидалось, туман начал прибывать, и к полуночи высота его достигла уровня Плетенки. Все корабли, висевшие раньше в воздухе, качались теперь в белом море. Корабль, на котором находился Бастиан, – это был плоский челн метров тридцати в длину, – отвязали от троса, и вот он уже медленно выходил на простор ночного Моря Тумана.
Едва оглядевшись на судне, Бастиан задался вопросом, какая же сила приводит его в движение: не было ни парусов, ни весел, ни руля, ни гребного винта. Впрочем, паруса, как ему объяснили, не имели бы здесь никакого смысла – ведь над Морем Тумана всегда затишье. А весла или гребной винт ничуть не помогли бы кораблю продвигаться в тумане. Сила, приводящая в движение корабль, совсем другого рода.
Посреди палубы находилось возвышение цилиндрической формы. Бастиан заметил его сразу, как только взошел на корабль, и принял за капитанский мостик. Во время плавания на нем всегда стояло несколько Мореходов в Тумане – двое, трое, четверо, а то и больше. (Весь экипаж корабля насчитывал четырнадцать Мореходов, не считая Бастиана.) Положив руки на плечи друг другу, они смотрели вперед в направлении движения. На первый взгляд казалось, что они стоят неподвижно. Но, внимательно понаблюдав за ними, можно было заметить, что они медленно и согласно раскачиваются, словно в каком-то танце, и при этом напевают все повторяющуюся простую мелодию, очень ритмичную и красивую.
Бастиан сначала принял их странное поведение за ритуал, смысл которого для него скрыт. Только на третий день плавания он спросил одного из троих своих друзей, что же это значит. Тот, в свою очередь, был очень удивлен, что Бастиана это удивляет, и объяснил ему, как Мореходы силой воображения приводят в движение корабль.
Бастиан не сразу понял его разъяснение и спросил, не заставляют ли они крутиться какие-то невидимые колеса.
– Нет, – отвечал Мореход. – Если ты хочешь, чтобы твои ноги начали двигаться, тебе ведь тоже надо только представить себе это. Разве ты двигаешь ногами с помощью шестеренок?
Разница между собственным телом и кораблем, объяснил он, состоит лишь в том, что управлять кораблем могут, самое меньшее, два искалийца, объединив свое воображение. Только благодаря этому единству и возникает сила, движущая корабль вперед. А чтобы увеличить скорость движения, надо увеличить и количество Мореходов, объединивших силу воображения.
Обычно вахту несли втроем, остальные в это время отдыхали. Ведь, хотя со стороны и казалось, что это легко и приятно, на самом деле работа была тяжелой и напряженной, так как требовала предельного внимания. Однако только так и можно было переплыть Скайдан.
И Бастиан, пойдя на выучку к Мореходам в Тумане, постиг тайну их единения – ритмический танец и пение без слов.
Постепенно, в течение долгого плавания, он стал таким, как они, одним из них. Это было неописуемое ощущение самозабвения и гармонии, когда сила его воображения сливалась с силой воображения других, превращаясь с ними в единую силу. Он чувствовал себя воистину принятым в их сообщество, неотделимым от них, от целого. Чем больше он отдавался этому чувству, тем больше стиралось в его памяти, что в том Мире, из которого он пришел и куда искал теперь путь, каждый человек имел собственные представления и собственное мнение. Только одно он смутно помнил: свой родной дом и своих родителей.
И все же в нем жило еще одно желание, более сильное, чем желание не быть одиноким. И теперь оно шевельнулось в его душе.
Это случилось в тот день, когда он впервые заметил, что искалийцы достигают единства не потому, что сочетают как бы в едином хоре разные голоса, а потому, что они так похожи друг на друга. Им не составляет никакого труда чувствовать себя чем-то единым. Наоборот, у них нет ни малейшей возможности спорить или быть иного мнения, чем все остальные, поскольку никто из них не воспринимает себя как отдельную личность. Им не надо преодолевать противоречия и разногласия, чтобы вступить в гармоничные отношения друг с другом. И как раз это-то отсутствие трудностей постепенно стало все больше и больше не удовлетворять Бастиана. Их мягкость представлялась ему теперь вялостью, а всегда одни и те же мелодии песен звучали слишком монотонно. Он чувствовал, что чего-то в них ему не хватает, он испытывал тоску по чему-то другому, но не мог бы еще сказать, по чему именно.
Это стало ясно ему только в тот день, когда в небе над Морем Тумана вдруг появился огромный орел. Все искалийцы испугались и попрятались под палубу. Только один замешкался и не успел укрыться вовремя. Громадная птица с громким криком спустилась вниз, схватила несчастного и унесла его в клюве.
Когда опасность миновала, искалийцы вылезли из укрытия и спокойно продолжали плавание с пением и танцами, словно ничего не случилось. Их гармония не была нарушена, они не горевали, не плакали, они и слова не проронили о потере.
– У нас все на месте, – сказал один из них, когда Бастиан стал задавать ему вопросы. – О чем же нам горевать?
Один был у них не в счет. И, так как все они не отличались друг от друга, незаменимых не было.
Но Бастиан хотел быть самим собой, а не просто одним из многих. Ему даже хотелось, чтобы его любили за то, что он такой – такой, какой он есть. В общности искалийцев была гармония, но не было любви.
Он больше не стремился стать самым великим, самым сильным или самым умным, все это было уже позади. Он тосковал о том, чтобы быть любимым – хороший ли он или плохой, красивый или уродливый, умный или глупый – со всеми своими слабостями и недостатками или, быть может, даже как раз за них.
Но какой он на самом деле?
Этого он теперь уже не знал. Он так много даров получил в Фантазии, так много способностей и силы, что не мог найти среди всего этого самого себя.
С того дня он не участвовал больше в танцах Мореходов в Тумане. Часами сидел он на носовой палубе и глядел вдаль, туда, за Море Тумана Скайдан. Иногда он просиживал так всю ночь.
Наконец показался к берег. Корабль вошел в бухту. Бастиан поблагодарил искалийцев и ступил на твердую землю.
Земля эта заросла розами. Это был дремучий лес из роз всех цветов и оттенков. А по бескрайнему лесу роз пробегала узенькая тропинка.
И Бастиан пошел по ней.
Глава 24
Аюола Цветущая
Чем кончила Ксайда, рассказать можно очень быстро, но понять очень трудно. Вся эта история полна противоречий, как и многое другое в Фантазии. До сегодняшнего дня ученые и историки ломают голову, как могло такое случиться, а некоторые даже сомневаются в самих фактах или пробуют дать им совсем иное толкование. Но здесь события будут изложены так, как они происходили, а уж каждый пусть объяснит их себе, как умеет. В то самое время, когда Бастиан вошел в город Искаль, Ксайда со своими Черными Броневеликанами добралась до того места на пустоши, где железный конь развалился на куски под Бастианом. И тут у нее появилось предчувствие, что больше она уж его не найдет. Когда же она завидела земляной вал, на который вели следы Бастиана, ее предчувствие превратилось в уверенность. Если он вошел в Город Бывших Королей, он потерян для всех ее планов, останется ли он там навсегда, или ему удастся оттуда выбраться. Если останется, то потеряет силу, как все, кто там живет, и не сможет больше ничего пожелать. А если выберется, все его мечты о власти и величии угаснут. В обоих случаях игра для Ксайды проиграна.
Она приказала своим Броневеликанам остановиться, но они непостижимым образом не подчинились ее воле и продолжали маршировать дальше. Тогда она разгневалась, выпрыгнула из своего паланкина и встала у них на пути, широко раскинув руки. Но Броневеликаны, пешие и конные, продолжали шагать вперед, словно не замечая ее. И они ее растоптали. Но, как только Ксайда испустила дух, вся колонна замерла вдруг на месте, словно часовой механизм, в котором кончился завод.
Когда рыцари Избальд, Идорн и Икрион с остатками войска подошли к этому месту и увидели, что случилось, они ничего не поняли. Ведь этих пустых великанов приводила в движение одна лишь воля Ксайды. Выходит, воля Ксайды и заставила их ее растоптать? Но долгие раздумья были не в характере трех рыцарей, и они, пожав плечами, бросили это бесполезное занятие. Посовещавшись, что же им теперь делать, они пришли к выводу, что поход, видно, пора кончать. Они распустили остатки войска и приказали всем разойтись по домам. А сами, поскольку присягали Бастиану и не хотели нарушить присягу, порешили разыскивать его по всей Фантазии. Но никак не могли прийти к согласию, в каком направлении двинуться, и постановили, что каждый пойдет в ту сторону, в какую хочет. Распрощавшись друг с другом, они, хромая и ковыляя, пустились в путь по разным дорогам. Каждый из них пережил еще много приключений, и об их блужданиях по Фантазии существуют бесчисленные предания и легенды. Но это уже совсем другие истории, и мы расскажем их как-нибудь в другой раз.
А пустые Черные Броневеликаны так и стояли с тех пор неподвижно все на том же месте, неподалеку от Города Бывших Королей. Их поливал дождь, засыпал снег, они ржавели, оседали, постепенно кренились набок, иные даже рухнули на землю. Но еще и поныне некоторые из них стоят все там же. Об этом месте идет недобрая молва, его считают нечистым, и путники обходят его стороной.
Ну, а теперь вернемся к Бастиану.
Пробираясь через заросли роз по вьющейся узкой тропинке, Бастиан заметил вдруг нечто удивительное. Такого он еще не встречал на всем пути по Фантазии: дорожный указатель в форме вырезанной руки. На нем было написано: «К Дому Превращений».
Бастиан не спеша пошел в указанном направлении. Он вдыхал аромат роз и чувствовал, что на душе у него становится легко и его ожидает какая-то радость.
Вскоре он вышел на прямую аллею. По обеим сторонам ее росли шарообразные деревья, увешанные краснощекими яблоками. А в самом конце аллеи стоял дом. Он был хорошо виден издали. Подойдя ближе, Бастиан понял, что это самый забавный дом из всех, какие ему когда-либо встречались. Высокая остроугольная крыша, словно шапочка гнома, венчала здание, похожее на огромную тыкву. Оно было тоже почти шарообразным, а на стенах его во многих местах виднелись какие-то выпуклости, как бы «животики», что придавало дому благодушный и уютный вид. Несколько окон и входная дверь располагались как-то вкривь и вкось, словно в тыкве были не очень умело вырезаны отверстия.
Пока Бастиан приближался, он заметил, что с домом то и дело происходят разные изменения с той невозмутимой неторопливостью, с какой улитка выставляет из раковины свои рожки. Вот на одной его стороне появился небольшой нарост, и постепенно он превратился в башенку. А на другой закрылось окошко и понемногу совсем исчезло. Из крыши выросла труба, а над дверью образовался балкончик с решетчатыми перилами. Бастиан остановился и с веселым удивлением стал наблюдать за этими переменами. Теперь он понял, почему такой дом называется Домом Превращений!
И тут он услышал, что там, внутри, нежный женский голос с каким-то удивительным теплом поет песню:
Господин Великий мой, снова будь самим собой, встань мальчонкой у дверей и входи скорей! все готово, все тут есть, и тебя заждались здесь!
Этот голос неудержимо влек Бастиана, словно таил в себе какую-то непреодолимую притягательную силу. Он был уверен, что так может петь только очень добрая и радушная женщина. И он постучал в дверь. А голос отозвался:
– Входи, входи, мой дорогой мальчик!
Бастиан открыл дверь и увидел небольшую уютную комнату. В окна ее светило солнце. Посреди комнаты стоял круглый стол, а на нем всякие корзины и вазы с разноцветными плодами – таких Бастиан еще никогда не видел. За столом сидела женщина, сама немного похожая на яблоко, краснощекая и пышущая здоровьем.
В первое мгновение Бастиана охватило желание броситься ей на шею с криком: «Мама! Мама!». Но он овладел собой. Ведь его мама умерла, и, конечно, ее нет здесь, в Фантазии. У этой женщины, правда, такая же милая улыбка и такой же, ну совсем как у мамы, добрый взгляд… Нет, она просто похожа на его маму, словно родная сестра. Только мама была маленькая, а эта женщина большого роста, и вид у нее цветущий и очень нарядный. На голове широкополая шляпа, а на ней цветы и разные фрукты. И платье тоже с ярким узором, в котором бутоны и почки, цветы и плоды переплетаются с листьями. Только приглядевшись получше, Бастиан заметил, что это вовсе не узор, а самые настоящие цветы, плоды и листья.
И пока он разглядывал эту Цветущую Женщину, его охватило какое-то новое чувство… Нет, так уже бывало с ним когда-то, но где и когда, он никак не мог вспомнить. Может быть, очень-очень давно, когда он был совсем еще маленьким?
– Да садись же, мой хороший! – сказала она, указывая рукой на стул. – Я ведь знаю, ты так проголодался! Ну ешь, ешь скорей!
– Прости, – сказал Бастиан, – но ты ждала какого-то гостя… А я зашел сюда просто так, случайно…
– Правда? – спросила она, лукаво улыбнувшись. – Ну да ничего, ничего… Что ж, теперь и не поесть из-за этого? А я тебе пока одну сказочку расскажу. Да ты ешь, ешь, не стесняйся!
Бастиан снял свой черный плащ, повесил его на спинку стула, сел и нерешительно протянул руку к вазе. Но прежде чем надкусить какой-то невиданный плод, он спросил:
– А ты? Почему ты сама не ешь? Ты не любишь фрукты?
Женщина от души расхохоталась. Но Бастиан не понял, чему она так смеется.
– Ладно, – сказала она, вытирая слезы. – Так и быть, я составлю тебе компанию и тоже подкреплюсь на свой лад. Только не пугайся!
С этими словами она взяла лейку, стоявшую рядом с ней на полу, и, держа ее над головой, стала сама себя поливать.
– Ах, как это освежает! – весело повторяла она. Теперь рассмеялся Бастиан. Он надкусил плод и тут же понял, что никогда не пробовал такой вкусноты. Съев его, он взял из вазы другой фрукт, и тот оказался еще вкуснее.
– Ну как? Вкусно? – спросила женщина, внимательно за ним наблюдая.
Бастиан не мог ей ответить с набитым ртом. Он только жевал и кивал.
– Это меня радует, – сказала она. – Я очень старалась. Ешь, ешь! Ешь, сколько хочешь!
Бастиан принялся за новый фрукт. Ну, таких вообще не бывает!.. Он даже вздыхал от удовольствия.
– А теперь я буду тебе рассказывать, – продолжала она. – Только ты ешь, ешь, не отвлекайся!
Она приказала своим Броневеликанам остановиться, но они непостижимым образом не подчинились ее воле и продолжали маршировать дальше. Тогда она разгневалась, выпрыгнула из своего паланкина и встала у них на пути, широко раскинув руки. Но Броневеликаны, пешие и конные, продолжали шагать вперед, словно не замечая ее. И они ее растоптали. Но, как только Ксайда испустила дух, вся колонна замерла вдруг на месте, словно часовой механизм, в котором кончился завод.
Когда рыцари Избальд, Идорн и Икрион с остатками войска подошли к этому месту и увидели, что случилось, они ничего не поняли. Ведь этих пустых великанов приводила в движение одна лишь воля Ксайды. Выходит, воля Ксайды и заставила их ее растоптать? Но долгие раздумья были не в характере трех рыцарей, и они, пожав плечами, бросили это бесполезное занятие. Посовещавшись, что же им теперь делать, они пришли к выводу, что поход, видно, пора кончать. Они распустили остатки войска и приказали всем разойтись по домам. А сами, поскольку присягали Бастиану и не хотели нарушить присягу, порешили разыскивать его по всей Фантазии. Но никак не могли прийти к согласию, в каком направлении двинуться, и постановили, что каждый пойдет в ту сторону, в какую хочет. Распрощавшись друг с другом, они, хромая и ковыляя, пустились в путь по разным дорогам. Каждый из них пережил еще много приключений, и об их блужданиях по Фантазии существуют бесчисленные предания и легенды. Но это уже совсем другие истории, и мы расскажем их как-нибудь в другой раз.
А пустые Черные Броневеликаны так и стояли с тех пор неподвижно все на том же месте, неподалеку от Города Бывших Королей. Их поливал дождь, засыпал снег, они ржавели, оседали, постепенно кренились набок, иные даже рухнули на землю. Но еще и поныне некоторые из них стоят все там же. Об этом месте идет недобрая молва, его считают нечистым, и путники обходят его стороной.
Ну, а теперь вернемся к Бастиану.
Пробираясь через заросли роз по вьющейся узкой тропинке, Бастиан заметил вдруг нечто удивительное. Такого он еще не встречал на всем пути по Фантазии: дорожный указатель в форме вырезанной руки. На нем было написано: «К Дому Превращений».
Бастиан не спеша пошел в указанном направлении. Он вдыхал аромат роз и чувствовал, что на душе у него становится легко и его ожидает какая-то радость.
Вскоре он вышел на прямую аллею. По обеим сторонам ее росли шарообразные деревья, увешанные краснощекими яблоками. А в самом конце аллеи стоял дом. Он был хорошо виден издали. Подойдя ближе, Бастиан понял, что это самый забавный дом из всех, какие ему когда-либо встречались. Высокая остроугольная крыша, словно шапочка гнома, венчала здание, похожее на огромную тыкву. Оно было тоже почти шарообразным, а на стенах его во многих местах виднелись какие-то выпуклости, как бы «животики», что придавало дому благодушный и уютный вид. Несколько окон и входная дверь располагались как-то вкривь и вкось, словно в тыкве были не очень умело вырезаны отверстия.
Пока Бастиан приближался, он заметил, что с домом то и дело происходят разные изменения с той невозмутимой неторопливостью, с какой улитка выставляет из раковины свои рожки. Вот на одной его стороне появился небольшой нарост, и постепенно он превратился в башенку. А на другой закрылось окошко и понемногу совсем исчезло. Из крыши выросла труба, а над дверью образовался балкончик с решетчатыми перилами. Бастиан остановился и с веселым удивлением стал наблюдать за этими переменами. Теперь он понял, почему такой дом называется Домом Превращений!
И тут он услышал, что там, внутри, нежный женский голос с каким-то удивительным теплом поет песню:
«Ах, какой прекрасный голос, – подумал Бастиан. – Как бы я хотел, чтобы эту песню пели мне!» А песня все продолжалась:
Ждать тебя года.
Значит, это ты и есть.
Раз пришел сюда.
Для тебя давно готов
Дом – твое жилье.
Для тебя очаг и кров,
И еда-питье.
После всех страданий, бед,
Будешь принят и согрет —
Прав ли был ты или нет,
Шел ты много, много лет…
Господин Великий мой, снова будь самим собой, встань мальчонкой у дверей и входи скорей! все готово, все тут есть, и тебя заждались здесь!
Этот голос неудержимо влек Бастиана, словно таил в себе какую-то непреодолимую притягательную силу. Он был уверен, что так может петь только очень добрая и радушная женщина. И он постучал в дверь. А голос отозвался:
– Входи, входи, мой дорогой мальчик!
Бастиан открыл дверь и увидел небольшую уютную комнату. В окна ее светило солнце. Посреди комнаты стоял круглый стол, а на нем всякие корзины и вазы с разноцветными плодами – таких Бастиан еще никогда не видел. За столом сидела женщина, сама немного похожая на яблоко, краснощекая и пышущая здоровьем.
В первое мгновение Бастиана охватило желание броситься ей на шею с криком: «Мама! Мама!». Но он овладел собой. Ведь его мама умерла, и, конечно, ее нет здесь, в Фантазии. У этой женщины, правда, такая же милая улыбка и такой же, ну совсем как у мамы, добрый взгляд… Нет, она просто похожа на его маму, словно родная сестра. Только мама была маленькая, а эта женщина большого роста, и вид у нее цветущий и очень нарядный. На голове широкополая шляпа, а на ней цветы и разные фрукты. И платье тоже с ярким узором, в котором бутоны и почки, цветы и плоды переплетаются с листьями. Только приглядевшись получше, Бастиан заметил, что это вовсе не узор, а самые настоящие цветы, плоды и листья.
И пока он разглядывал эту Цветущую Женщину, его охватило какое-то новое чувство… Нет, так уже бывало с ним когда-то, но где и когда, он никак не мог вспомнить. Может быть, очень-очень давно, когда он был совсем еще маленьким?
– Да садись же, мой хороший! – сказала она, указывая рукой на стул. – Я ведь знаю, ты так проголодался! Ну ешь, ешь скорей!
– Прости, – сказал Бастиан, – но ты ждала какого-то гостя… А я зашел сюда просто так, случайно…
– Правда? – спросила она, лукаво улыбнувшись. – Ну да ничего, ничего… Что ж, теперь и не поесть из-за этого? А я тебе пока одну сказочку расскажу. Да ты ешь, ешь, не стесняйся!
Бастиан снял свой черный плащ, повесил его на спинку стула, сел и нерешительно протянул руку к вазе. Но прежде чем надкусить какой-то невиданный плод, он спросил:
– А ты? Почему ты сама не ешь? Ты не любишь фрукты?
Женщина от души расхохоталась. Но Бастиан не понял, чему она так смеется.
– Ладно, – сказала она, вытирая слезы. – Так и быть, я составлю тебе компанию и тоже подкреплюсь на свой лад. Только не пугайся!
С этими словами она взяла лейку, стоявшую рядом с ней на полу, и, держа ее над головой, стала сама себя поливать.
– Ах, как это освежает! – весело повторяла она. Теперь рассмеялся Бастиан. Он надкусил плод и тут же понял, что никогда не пробовал такой вкусноты. Съев его, он взял из вазы другой фрукт, и тот оказался еще вкуснее.
– Ну как? Вкусно? – спросила женщина, внимательно за ним наблюдая.
Бастиан не мог ей ответить с набитым ртом. Он только жевал и кивал.
– Это меня радует, – сказала она. – Я очень старалась. Ешь, ешь! Ешь, сколько хочешь!
Бастиан принялся за новый фрукт. Ну, таких вообще не бывает!.. Он даже вздыхал от удовольствия.
– А теперь я буду тебе рассказывать, – продолжала она. – Только ты ешь, ешь, не отвлекайся!