Страница:
– О боже! – Реджи Сотерон сел, его обычно багровое лицо побледнело. – Что за… – Он, видимо, передумал продолжать мысль и произнес более хладнокровно: – Какая ужасающая трагедия! Это очень печально. Уверяю вас, я не знаю ничего, что могло бы вам пригодиться.
– Естественно, – лицемерно согласился Питт. Он посмотрел на широкий рот хозяина дома, на его полные щеки и мягкие ухоженные руки с маникюром. Безусловно, тот ничего не знал о закопанных в саду на площади телах. Но не знал он об этом не потому, что не хотел, а скорее потому, что ему просто повезло. – Но я бы желал получить разрешение допросить ваш персонал.
– Мой персонал? – Сотероном тут же снова овладело беспокойство.
– Сплетни из помещений для прислуги очень помогают, – сказал Питт. – Даже те, кто никоим образом не вовлечен в это дело, могут что-то знать. Слово – здесь, фраза – там…
– Конечно. Да-да, я полагаю, именно так. Хорошо. Раз вы должны… Но я вынужден попросить, чтобы вы не расстраивали их больше, чем это необходимо. Так трудно найти хорошую прислугу в наше время. Я уверен, вы понимаете… Нет-нет, конечно же, вы бы и не стали этого делать… – Сотерон забыл о своем покровительственном тоне. – Хорошо. Полагаю, это неизбежно. Скажу дворецкому, чтобы он за всем проследил. – Он заставил себя подняться и вышел, не сказав больше ни слова.
Питт поговорил по очереди со всеми слугами, сообщил об этом дворецкому и распрощался.
Расспросы заняли большую часть утра, и вот уже наступило время ланча. После обеда Томас Питт вернулся на Калландер-сквер. Было два часа пополудни, когда он постучался в третью дверь. Этот дом, согласно пояснениям генерала Балантайна, принадлежал доктору Фредерику Больсоверу и его супруге. Во время ланча Томас снова повидался со Стилвелом и спросил его, не сталкивался ли тот с Больсовером по работе.
– Мы с ним в разных категориях. – Стилвел скорчил рожу. – Он за месяц зарабатывает больше, чем я за год. Во всяком случае, он должен столько зарабатывать, чтобы жить на Калландер-сквер. Доктор из высшего общества, утешает страдающих ипохондрией дам, для которых нет ничего более интересного, чем жаловаться на свои болезни. Можно иметь весьма обширную практику, если обладать терпением и приятными манерами. Судя по тому, что я слышал, у Больсовера все это есть. Хорошая семья и нужные знакомства помогли ему открыть свое дело.
– Хороший доктор? – спросил Питт.
– Понятия не имею, – пожал плечами Стилвел. – Это имеет какое-нибудь значение?
– Думаю, никакого.
Дверь в доме Больсовера открыла чем-то удивленная горничная, маленькая и бойкая, но по-своему привлекательная – как и та, что встретилась Томасу в предыдущем доме. Несомненно, горничных выбирают за их внешность. Эта отнеслась к инспектору с некоторой настороженностью. Он не был из тех людей, которых принимают с парадного входа, а время приема посетителей тоже еще не наступило. Этот человек явился по крайней мере на час-полтора раньше положенного, а кроме того, обычно доктора посещали дамы, для которых это было чем-то вроде светского ритуала.
– Да, сэр? – спросила девушка после небольшой паузы.
– Добрый день. Могу я поговорить с миссис Больсовер, если она дома? Меня зовут Питт, я из полиции.
– Из полиции?
– Если мне будет позволено… – Он сделал шаг в дом, и служанка нервно отступила.
– Миссис Больсовер ожидает посетителей, – торопливо проговорила она. – Я не думаю…
– Это важно, – настойчиво сказал Питт. – Пожалуйста, попросите ее.
Девушка все еще колебалась. Инспектор знал – она беспокоится, как бы он не оказался возле парадной двери, когда придут посетительницы. Это поставит ее хозяйку в неловкое положение. В конце концов, уважаемые люди не впускают полицейского в дом, тем более с парадного входа.
– Чем скорее вы пригласите ее, тем раньше я закончу свои дела. – Питт постарался быть убедительным.
Горничная приняла его доводы и поспешила согласиться. Что только не сделаешь, чтобы убрать полицейского от парадных дверей!
Софи Больсовер была очень привлекательной женщиной, не в пример своей горничной, которой не мешало бы посидеть на диете, надеть шелковое платье, а также завить и уложить волосы.
– Добрый день, – быстро поздоровалась миссис Больсовер. – Полли говорит, вы из полиции.
– Да, мэм.
Питт понимал ее беспокойство о своем социальном статусе и поэтому бегло изложил суть дела, после чего попросил дозволения поговорить со служанками – так же, как он делал в других домах. Разрешение было дано немедленно, и его почти насильно выдворили в комнату экономки, чтобы разговоры велись не на глазах у посетителей. Инспектор начал с Полли, дабы та поскорее освободилась и вернулась к своим обязанностям до того, как придет первый посетитель.
Инспектор не узнал ничего нового, кроме имен. Теперь следует сохранить их в памяти, затем поработать над ними, отбросить маловероятные кандидатуры. Возможно, явное давление и присутствие полицейского в доме кого-то перепугало и этот человек что-то утаил. Да и мог ли кто подозревать, что личная любовная трагедия или грязная связь приведут к смерти малюток?
Кэмпбелы и Дораны, как и сказал генерал Балантайн, в данный момент отсутствовали. Инспектор пропустил и следующий дом, будучи уверен, что живущий затворником Хаусман нанимает в слуги только мужчин. Был уже пятый час, когда он постучал в дверь последнего дома, который принадлежал сэру Роберту и леди Карлтон.
Дверь открыла напуганная горничная:
– Да, сэр?
– Инспектор Питт, из полиции. – Он знал, что грубо вторгается в частную жизнь хозяев, ведь это было самое неподходящее время для посещений. В такой час строгий этикет социальных отношений соблюдался буквально. Вплоть до того, что жесткие правила о сословиях указывали, кому позволительно войти в дом, а кому разрешено просто оставить визитную карточку, чей визит допустим и чей может быть отвергнут, кому с кем дозволительно разговаривать и на каких условиях. Принимать полицейского в это время дня – чрезвычайное событие. Питт постарался сделать свой визит по возможности безобидным.
Хозяев дома не удивил его приход. Местные сплетни уже давно дошли до них, принеся с собой информацию о том, с кем он встречался и о чем спрашивал. Вероятно, имелись даже детальное описание его внешности и точная оценка его положения в обществе.
Горничная тяжело вздохнула:
– Будет лучше, если вы войдете. – Она отступила на шаг, осматривая его с опаской и недоверием, словно он мог занести в дом преступление, как заразную болезнь. – Пройдемте к дальним комнатам, мы найдем там место для вас. Конечно, миссис не сможет принять вас. У нее посетители. Леди Тауншенд, – добавила она с гордостью. Питт был не в курсе насчет значимости леди Тауншенд, но попытался выглядеть впечатленным. Горничная, увидев выражение его лица, смягчилась. – Я позову мистера Джонсона, – добавила она. – Он дворецкий.
– Благодарю вас. – Инспектор сел туда, куда ему указали, и девушка умчалась.
С утра Шарлотта Питт приводила дом в порядок. Это заняло у нее не более часа. После чего она послала свою единственную домработницу за газетой, чтобы узнать, что же произошло такого, о чем Томас ей не сказал. До замужества отец запрещал ей читать прессу. Как и многие другие мужчины благородного воспитания, он был уверен, что газеты безнравственны и не годятся для женского чтения. Там мало что печатали, кроме статей о преступлениях и скандалах. А политические статьи, разумеется, находятся за пределами женского понимания и потому тоже для них нежелательны. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Шарлотте приходилось подкупать дворецкого или действовать с молчаливого согласия мужа сестры, Доминика Корда. Она улыбнулась при мысли о том, как была влюблена в Доминика в те дни, когда Сара еще была жива. Затем улыбка исчезла. Смерть Сары еще причиняла ей боль, а страсть к Доминику давно остыла, перейдя в дружбу.
Шарлотта была шокирована и напугана, обнаружив, что влюблена в неуклюжего и нахального полицейского. Нарушив ее спокойную жизнь, он рассказал ей о мире, о котором она никогда раньше не знала, мире мелких мошенников и отчаянной изматывающей бедности, доводящей до безумия. Собственный комфорт, ранее ею не замечаемый, стал для нее оскорбителен. Ее суждения о жизни изменились.
Конечно, родители были потрясены, когда Шарлотта объявила им, что собирается выйти замуж за полицейского, но постарались отнестись к этому по возможности благосклонно. В конце концов, она сама несет ответственность за свое положение на рынке невест, а ее прямота делала их дочь не самой выгодной партией. Шарлотта была достаточно привлекательной, Питт так и вовсе считал ее красавицей. Однако у нее не было столько денег, чтобы ей простили своенравие и острый язычок, считавшиеся большим недостатком в глазах любого джентльмена ее круга. Бабушка уже потеряла всякую надежду и была искренне убеждена, что бедняжке Шарлотте суждено остаться старой девой. Брак Эмили с лордом Эшвордом стал своеобразной компенсацией неравного брака средней из сестер. А с таким позорным пятном, как убийство в доме, Эллисоны перестали быть семьей, альянс с которой был бы желанен.
Томас относился к Шарлотте гораздо строже, чем она того ожидала. Несмотря на свою искреннюю глубокую любовь, он не терпел возражений, как и все остальные мужчины, которых она знала. Шарлотта была поражена и поначалу даже сопротивлялась, но в глубине души была этому рада. Она боялась признаться себе в своих опасениях: при столь разном социальном положении и из-за любви к ней он мог позволить ей подмять его под себя и главенствовать в семье. Втайне Шарлотта обрадовалась, когда поняла, что муж не намерен делать ничего подобного. Конечно, при первой ссоре она плакала, даже устроила сцену, показывая ему свой характер и свою обидчивость. Но тем не менее, когда она пошла спать, внутри ее все пело от счастья. Муж тогда подошел к ней и мягко обнял, но все-таки не позволил поступить так, как она хотела.
Томас никогда не возражал против того, чтобы она читала прессу, и когда служанка вернулась со свежей газетой, нетерпеливые пальчики миссис Питт пробежались по всем страницам, чтобы найти сообщение о преступлении на Калландер-сквер. Она не нашла его с первого захода. Пришлось искать более тщательно, прежде чем удалось обнаружить маленькую заметку, длиной всего два дюйма, очень коротко сообщавшую, что в саду найдены два младенческих тельца и что под подозрением находятся служанки из близлежащих домов.
Шарлотта немедленно поняла, почему Питт скрыл от нее этот факт. Она ожидала их первенца. Сама мысль о некоей служанке, одинокой девушке, брошенной любовником и изо всех сил тщившейся сохранить источник дохода, была ужасна. Шарлотта похолодела, представив эту картину, и когда отложила газету, уже не могла выбросить историю из головы. Возможно, она сумела бы помочь бедняжке, если бы ее уволили. Такая возможность имелась.
Разумеется, сама она не могла предложить девушке работу, у нее этой работы просто не было. Но Эмили… Сестра богата и, как подозревала Шарлотта, немного мается от скуки. Прошло два года с момента ее замужества, а она уже перезнакомилась со всеми влиятельными друзьями Джорджа Эшворда, а также переносила кучу превосходной одежды и побывала во всех модных местах. Возможно, эта история немного встряхнет сестру. Шарлотта приняла решение немедленно: сразу же после обеда она навестит Эмили. Пораньше – так, чтобы не столкнуться с ее более влиятельными посетителями, но до того, как Эмили сама куда-нибудь уедет.
Ровно в два часа Шарлотта прибыла к парадной двери лондонского дома Эмили на Тависток-сквер. Горничная знала ее и впустила без объяснений. Шарлотту препроводили в гостиную с зажженным камином, и буквально через минуту туда вошла Эмили. Она уже была одета для послеобеденного визита. Леди Эшворд выглядела изумительно в своем бледно-зеленом шелковом платье с бархатными темно-коричневыми лентами. Должно быть, этот наряд стоил больше, чем Шарлотта тратила на одежду за полгода. Лицо Эмили осветилось радостью. Она нежно, с неподдельной теплотой поцеловала сестру.
– Дорогая, если ты собираешься навещать меня чаще, я должна предупредить тебя о наиболее удобном времени для визита. Не стоит приходить раньше трех – и это самое раннее. Благородные леди навещают друг друга еще позже.
– Я пришла к тебе не для светской беседы, – возразила Шарлотта. – У меня и мысли такой не было. Я пришла к тебе за помощью, если ты сможешь оказать мне одну услугу. И, конечно, если ты заинтересуешься.
Эмили подняла светлые брови, ее глаза засияли:
– Какая помощь? Только не благотворительность, вот уж уволь!
Шарлотта знала свою сестру очень хорошо, чтобы беспокоить ее такими просьбами.
– Разумеется, нет, – резко сказала она. – Преступление…
– Шарлотта!
– Не совершать, дуреха. Помочь после того, как оно будет раскрыто.
Даже вновь приобретенные манеры не помогли Эмили скрыть охватившее ее возбуждение.
– Мы сможем раскрыть его? Сможем помочь? Если мы…
– Это не обычное преступление, Эмили, не воровство или нечто подобное, – поспешно проговорила Шарлотта.
– И что же это такое? – Эмили ничуть не выглядела расстроенной.
Шарлотта просто забыла, насколько сдержанной была ее сестра и как легко она приспосабливалась к любым ситуациям. В тот день, когда Эмили надумала выйти замуж за лорда Джорджа Эшворда, она легко приняла тот факт, что у него множество недостатков и что вряд ли она его от них избавит, если только от парочки самых невинных. Но она приняла решение и считала, что ее брак – выгодная сделка. Эмили никогда не жаловалась. Впрочем, Шарлотта не была уверена, есть ли ей на что жаловаться.
– Ну боже мой, Шарлотта! – подстегнула сестра. – Неужели это так ужасно, что у тебя язык не поворачивается сказать? Я никогда не думала раньше, что ты не можешь найти нужных слов.
– Нет, это действительно очень печально. Два младенческих тельца были выкопаны в саду в центре Калландер-сквер.
Удивительно, но Эмили была потрясена.
– Младенцы?!
– Да.
– Но кто решился бы убить младенца? Это безумие.
– Служанка… незамужняя, разумеется.
Эмили нахмурилась:
– И ты хочешь узнать, кто это сделал? Зачем?
– Я не хочу узнать, кто это сделал, – раздраженно сказала Шарлотта. – Но если они умерли при рождении, что кажется вполне вероятным, возможно, ты могла бы найти бедняге другое место работы, если ее уволят.
Леди Эшворд уставилась на сестру. Мысли, проносившиеся в голове, явственно отражались на ее лице.
Шарлотта ждала.
– Я знаю кое-кого из жителей Калландер-сквер, – наконец заговорила Эмили. – По крайней мере, Джордж знает. Это Брэнди Балантайн. Его отец – генерал или кто-то в этом роде. Я уверена, они живут на Калландер-сквер. У него есть сестра Кристина. Я попрошу Джорджа познакомить нас. При желании это можно организовать. Затем я встречусь с ней… – От возбуждения ее голос звенел и щеки побледнели. Настроена она была явно решительно. – Мы должны узнать, что произошло в действительности. Я могу выяснить то, что полиция никогда не узнает, потому что я вхожа в нужный круг людей. Они согласятся поговорить со мной. А ты можешь побеседовать со слугами. Конечно, со слугами высокого статуса – поварами, гувернерами и тому подобное. Естественно, не стоит рассказывать им, что ты жена полицейского. Мы начнем немедленно. Как только Джордж вернется домой, я с ним поговорю, и он все организует.
– Эмили…
– Что? Я думала, ты ищешь моей помощи. Мы не можем знать, что должно предпринять в данной ситуации, пока не знаем правды. Надо выяснить ее – и либо прекратить это дело, либо скрыть его, либо, возможно, просто забыть о нем. Но если мы начинаем что-то делать, не зная истинного положения вещей, то можем натворить непоправимые ошибки.
Шарлотта смотрела в озорные глаза Эмили, и ее здравый смысл буквально вопил о том, что нужно немедленно отказаться от задуманного…
– Мы должны действовать очень скрытно. – Здравый смысл потерпел фиаско.
– Само собой! – Эмили сникла. – Моя дорогая Шарлотта, я, наверное, не продержалась бы в этом обществе целых два года, если бы не научилась говорить что угодно, только не то, что я действительно думаю. Я – само благоразумие. Нам стоит начать сразу же. Иди домой и узнай все, что сумеешь. Мне кажется, ты не сможешь быть скрытной, тебе это никогда не удавалось. Но хотя бы не рассказывай никому о наших планах. Мистеру Питту это вряд ли понравится.
Недооценка способностей Шарлотты была слишком явной. Тем не менее она встала, намереваясь спокойно обдумать то, что услышала. Ее пощипывал страх, да и возбуждение Эмили было чрезмерным.
Глава 2
– Естественно, – лицемерно согласился Питт. Он посмотрел на широкий рот хозяина дома, на его полные щеки и мягкие ухоженные руки с маникюром. Безусловно, тот ничего не знал о закопанных в саду на площади телах. Но не знал он об этом не потому, что не хотел, а скорее потому, что ему просто повезло. – Но я бы желал получить разрешение допросить ваш персонал.
– Мой персонал? – Сотероном тут же снова овладело беспокойство.
– Сплетни из помещений для прислуги очень помогают, – сказал Питт. – Даже те, кто никоим образом не вовлечен в это дело, могут что-то знать. Слово – здесь, фраза – там…
– Конечно. Да-да, я полагаю, именно так. Хорошо. Раз вы должны… Но я вынужден попросить, чтобы вы не расстраивали их больше, чем это необходимо. Так трудно найти хорошую прислугу в наше время. Я уверен, вы понимаете… Нет-нет, конечно же, вы бы и не стали этого делать… – Сотерон забыл о своем покровительственном тоне. – Хорошо. Полагаю, это неизбежно. Скажу дворецкому, чтобы он за всем проследил. – Он заставил себя подняться и вышел, не сказав больше ни слова.
Питт поговорил по очереди со всеми слугами, сообщил об этом дворецкому и распрощался.
Расспросы заняли большую часть утра, и вот уже наступило время ланча. После обеда Томас Питт вернулся на Калландер-сквер. Было два часа пополудни, когда он постучался в третью дверь. Этот дом, согласно пояснениям генерала Балантайна, принадлежал доктору Фредерику Больсоверу и его супруге. Во время ланча Томас снова повидался со Стилвелом и спросил его, не сталкивался ли тот с Больсовером по работе.
– Мы с ним в разных категориях. – Стилвел скорчил рожу. – Он за месяц зарабатывает больше, чем я за год. Во всяком случае, он должен столько зарабатывать, чтобы жить на Калландер-сквер. Доктор из высшего общества, утешает страдающих ипохондрией дам, для которых нет ничего более интересного, чем жаловаться на свои болезни. Можно иметь весьма обширную практику, если обладать терпением и приятными манерами. Судя по тому, что я слышал, у Больсовера все это есть. Хорошая семья и нужные знакомства помогли ему открыть свое дело.
– Хороший доктор? – спросил Питт.
– Понятия не имею, – пожал плечами Стилвел. – Это имеет какое-нибудь значение?
– Думаю, никакого.
Дверь в доме Больсовера открыла чем-то удивленная горничная, маленькая и бойкая, но по-своему привлекательная – как и та, что встретилась Томасу в предыдущем доме. Несомненно, горничных выбирают за их внешность. Эта отнеслась к инспектору с некоторой настороженностью. Он не был из тех людей, которых принимают с парадного входа, а время приема посетителей тоже еще не наступило. Этот человек явился по крайней мере на час-полтора раньше положенного, а кроме того, обычно доктора посещали дамы, для которых это было чем-то вроде светского ритуала.
– Да, сэр? – спросила девушка после небольшой паузы.
– Добрый день. Могу я поговорить с миссис Больсовер, если она дома? Меня зовут Питт, я из полиции.
– Из полиции?
– Если мне будет позволено… – Он сделал шаг в дом, и служанка нервно отступила.
– Миссис Больсовер ожидает посетителей, – торопливо проговорила она. – Я не думаю…
– Это важно, – настойчиво сказал Питт. – Пожалуйста, попросите ее.
Девушка все еще колебалась. Инспектор знал – она беспокоится, как бы он не оказался возле парадной двери, когда придут посетительницы. Это поставит ее хозяйку в неловкое положение. В конце концов, уважаемые люди не впускают полицейского в дом, тем более с парадного входа.
– Чем скорее вы пригласите ее, тем раньше я закончу свои дела. – Питт постарался быть убедительным.
Горничная приняла его доводы и поспешила согласиться. Что только не сделаешь, чтобы убрать полицейского от парадных дверей!
Софи Больсовер была очень привлекательной женщиной, не в пример своей горничной, которой не мешало бы посидеть на диете, надеть шелковое платье, а также завить и уложить волосы.
– Добрый день, – быстро поздоровалась миссис Больсовер. – Полли говорит, вы из полиции.
– Да, мэм.
Питт понимал ее беспокойство о своем социальном статусе и поэтому бегло изложил суть дела, после чего попросил дозволения поговорить со служанками – так же, как он делал в других домах. Разрешение было дано немедленно, и его почти насильно выдворили в комнату экономки, чтобы разговоры велись не на глазах у посетителей. Инспектор начал с Полли, дабы та поскорее освободилась и вернулась к своим обязанностям до того, как придет первый посетитель.
Инспектор не узнал ничего нового, кроме имен. Теперь следует сохранить их в памяти, затем поработать над ними, отбросить маловероятные кандидатуры. Возможно, явное давление и присутствие полицейского в доме кого-то перепугало и этот человек что-то утаил. Да и мог ли кто подозревать, что личная любовная трагедия или грязная связь приведут к смерти малюток?
Кэмпбелы и Дораны, как и сказал генерал Балантайн, в данный момент отсутствовали. Инспектор пропустил и следующий дом, будучи уверен, что живущий затворником Хаусман нанимает в слуги только мужчин. Был уже пятый час, когда он постучал в дверь последнего дома, который принадлежал сэру Роберту и леди Карлтон.
Дверь открыла напуганная горничная:
– Да, сэр?
– Инспектор Питт, из полиции. – Он знал, что грубо вторгается в частную жизнь хозяев, ведь это было самое неподходящее время для посещений. В такой час строгий этикет социальных отношений соблюдался буквально. Вплоть до того, что жесткие правила о сословиях указывали, кому позволительно войти в дом, а кому разрешено просто оставить визитную карточку, чей визит допустим и чей может быть отвергнут, кому с кем дозволительно разговаривать и на каких условиях. Принимать полицейского в это время дня – чрезвычайное событие. Питт постарался сделать свой визит по возможности безобидным.
Хозяев дома не удивил его приход. Местные сплетни уже давно дошли до них, принеся с собой информацию о том, с кем он встречался и о чем спрашивал. Вероятно, имелись даже детальное описание его внешности и точная оценка его положения в обществе.
Горничная тяжело вздохнула:
– Будет лучше, если вы войдете. – Она отступила на шаг, осматривая его с опаской и недоверием, словно он мог занести в дом преступление, как заразную болезнь. – Пройдемте к дальним комнатам, мы найдем там место для вас. Конечно, миссис не сможет принять вас. У нее посетители. Леди Тауншенд, – добавила она с гордостью. Питт был не в курсе насчет значимости леди Тауншенд, но попытался выглядеть впечатленным. Горничная, увидев выражение его лица, смягчилась. – Я позову мистера Джонсона, – добавила она. – Он дворецкий.
– Благодарю вас. – Инспектор сел туда, куда ему указали, и девушка умчалась.
С утра Шарлотта Питт приводила дом в порядок. Это заняло у нее не более часа. После чего она послала свою единственную домработницу за газетой, чтобы узнать, что же произошло такого, о чем Томас ей не сказал. До замужества отец запрещал ей читать прессу. Как и многие другие мужчины благородного воспитания, он был уверен, что газеты безнравственны и не годятся для женского чтения. Там мало что печатали, кроме статей о преступлениях и скандалах. А политические статьи, разумеется, находятся за пределами женского понимания и потому тоже для них нежелательны. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Шарлотте приходилось подкупать дворецкого или действовать с молчаливого согласия мужа сестры, Доминика Корда. Она улыбнулась при мысли о том, как была влюблена в Доминика в те дни, когда Сара еще была жива. Затем улыбка исчезла. Смерть Сары еще причиняла ей боль, а страсть к Доминику давно остыла, перейдя в дружбу.
Шарлотта была шокирована и напугана, обнаружив, что влюблена в неуклюжего и нахального полицейского. Нарушив ее спокойную жизнь, он рассказал ей о мире, о котором она никогда раньше не знала, мире мелких мошенников и отчаянной изматывающей бедности, доводящей до безумия. Собственный комфорт, ранее ею не замечаемый, стал для нее оскорбителен. Ее суждения о жизни изменились.
Конечно, родители были потрясены, когда Шарлотта объявила им, что собирается выйти замуж за полицейского, но постарались отнестись к этому по возможности благосклонно. В конце концов, она сама несет ответственность за свое положение на рынке невест, а ее прямота делала их дочь не самой выгодной партией. Шарлотта была достаточно привлекательной, Питт так и вовсе считал ее красавицей. Однако у нее не было столько денег, чтобы ей простили своенравие и острый язычок, считавшиеся большим недостатком в глазах любого джентльмена ее круга. Бабушка уже потеряла всякую надежду и была искренне убеждена, что бедняжке Шарлотте суждено остаться старой девой. Брак Эмили с лордом Эшвордом стал своеобразной компенсацией неравного брака средней из сестер. А с таким позорным пятном, как убийство в доме, Эллисоны перестали быть семьей, альянс с которой был бы желанен.
Томас относился к Шарлотте гораздо строже, чем она того ожидала. Несмотря на свою искреннюю глубокую любовь, он не терпел возражений, как и все остальные мужчины, которых она знала. Шарлотта была поражена и поначалу даже сопротивлялась, но в глубине души была этому рада. Она боялась признаться себе в своих опасениях: при столь разном социальном положении и из-за любви к ней он мог позволить ей подмять его под себя и главенствовать в семье. Втайне Шарлотта обрадовалась, когда поняла, что муж не намерен делать ничего подобного. Конечно, при первой ссоре она плакала, даже устроила сцену, показывая ему свой характер и свою обидчивость. Но тем не менее, когда она пошла спать, внутри ее все пело от счастья. Муж тогда подошел к ней и мягко обнял, но все-таки не позволил поступить так, как она хотела.
Томас никогда не возражал против того, чтобы она читала прессу, и когда служанка вернулась со свежей газетой, нетерпеливые пальчики миссис Питт пробежались по всем страницам, чтобы найти сообщение о преступлении на Калландер-сквер. Она не нашла его с первого захода. Пришлось искать более тщательно, прежде чем удалось обнаружить маленькую заметку, длиной всего два дюйма, очень коротко сообщавшую, что в саду найдены два младенческих тельца и что под подозрением находятся служанки из близлежащих домов.
Шарлотта немедленно поняла, почему Питт скрыл от нее этот факт. Она ожидала их первенца. Сама мысль о некоей служанке, одинокой девушке, брошенной любовником и изо всех сил тщившейся сохранить источник дохода, была ужасна. Шарлотта похолодела, представив эту картину, и когда отложила газету, уже не могла выбросить историю из головы. Возможно, она сумела бы помочь бедняжке, если бы ее уволили. Такая возможность имелась.
Разумеется, сама она не могла предложить девушке работу, у нее этой работы просто не было. Но Эмили… Сестра богата и, как подозревала Шарлотта, немного мается от скуки. Прошло два года с момента ее замужества, а она уже перезнакомилась со всеми влиятельными друзьями Джорджа Эшворда, а также переносила кучу превосходной одежды и побывала во всех модных местах. Возможно, эта история немного встряхнет сестру. Шарлотта приняла решение немедленно: сразу же после обеда она навестит Эмили. Пораньше – так, чтобы не столкнуться с ее более влиятельными посетителями, но до того, как Эмили сама куда-нибудь уедет.
Ровно в два часа Шарлотта прибыла к парадной двери лондонского дома Эмили на Тависток-сквер. Горничная знала ее и впустила без объяснений. Шарлотту препроводили в гостиную с зажженным камином, и буквально через минуту туда вошла Эмили. Она уже была одета для послеобеденного визита. Леди Эшворд выглядела изумительно в своем бледно-зеленом шелковом платье с бархатными темно-коричневыми лентами. Должно быть, этот наряд стоил больше, чем Шарлотта тратила на одежду за полгода. Лицо Эмили осветилось радостью. Она нежно, с неподдельной теплотой поцеловала сестру.
– Дорогая, если ты собираешься навещать меня чаще, я должна предупредить тебя о наиболее удобном времени для визита. Не стоит приходить раньше трех – и это самое раннее. Благородные леди навещают друг друга еще позже.
– Я пришла к тебе не для светской беседы, – возразила Шарлотта. – У меня и мысли такой не было. Я пришла к тебе за помощью, если ты сможешь оказать мне одну услугу. И, конечно, если ты заинтересуешься.
Эмили подняла светлые брови, ее глаза засияли:
– Какая помощь? Только не благотворительность, вот уж уволь!
Шарлотта знала свою сестру очень хорошо, чтобы беспокоить ее такими просьбами.
– Разумеется, нет, – резко сказала она. – Преступление…
– Шарлотта!
– Не совершать, дуреха. Помочь после того, как оно будет раскрыто.
Даже вновь приобретенные манеры не помогли Эмили скрыть охватившее ее возбуждение.
– Мы сможем раскрыть его? Сможем помочь? Если мы…
– Это не обычное преступление, Эмили, не воровство или нечто подобное, – поспешно проговорила Шарлотта.
– И что же это такое? – Эмили ничуть не выглядела расстроенной.
Шарлотта просто забыла, насколько сдержанной была ее сестра и как легко она приспосабливалась к любым ситуациям. В тот день, когда Эмили надумала выйти замуж за лорда Джорджа Эшворда, она легко приняла тот факт, что у него множество недостатков и что вряд ли она его от них избавит, если только от парочки самых невинных. Но она приняла решение и считала, что ее брак – выгодная сделка. Эмили никогда не жаловалась. Впрочем, Шарлотта не была уверена, есть ли ей на что жаловаться.
– Ну боже мой, Шарлотта! – подстегнула сестра. – Неужели это так ужасно, что у тебя язык не поворачивается сказать? Я никогда не думала раньше, что ты не можешь найти нужных слов.
– Нет, это действительно очень печально. Два младенческих тельца были выкопаны в саду в центре Калландер-сквер.
Удивительно, но Эмили была потрясена.
– Младенцы?!
– Да.
– Но кто решился бы убить младенца? Это безумие.
– Служанка… незамужняя, разумеется.
Эмили нахмурилась:
– И ты хочешь узнать, кто это сделал? Зачем?
– Я не хочу узнать, кто это сделал, – раздраженно сказала Шарлотта. – Но если они умерли при рождении, что кажется вполне вероятным, возможно, ты могла бы найти бедняге другое место работы, если ее уволят.
Леди Эшворд уставилась на сестру. Мысли, проносившиеся в голове, явственно отражались на ее лице.
Шарлотта ждала.
– Я знаю кое-кого из жителей Калландер-сквер, – наконец заговорила Эмили. – По крайней мере, Джордж знает. Это Брэнди Балантайн. Его отец – генерал или кто-то в этом роде. Я уверена, они живут на Калландер-сквер. У него есть сестра Кристина. Я попрошу Джорджа познакомить нас. При желании это можно организовать. Затем я встречусь с ней… – От возбуждения ее голос звенел и щеки побледнели. Настроена она была явно решительно. – Мы должны узнать, что произошло в действительности. Я могу выяснить то, что полиция никогда не узнает, потому что я вхожа в нужный круг людей. Они согласятся поговорить со мной. А ты можешь побеседовать со слугами. Конечно, со слугами высокого статуса – поварами, гувернерами и тому подобное. Естественно, не стоит рассказывать им, что ты жена полицейского. Мы начнем немедленно. Как только Джордж вернется домой, я с ним поговорю, и он все организует.
– Эмили…
– Что? Я думала, ты ищешь моей помощи. Мы не можем знать, что должно предпринять в данной ситуации, пока не знаем правды. Надо выяснить ее – и либо прекратить это дело, либо скрыть его, либо, возможно, просто забыть о нем. Но если мы начинаем что-то делать, не зная истинного положения вещей, то можем натворить непоправимые ошибки.
Шарлотта смотрела в озорные глаза Эмили, и ее здравый смысл буквально вопил о том, что нужно немедленно отказаться от задуманного…
– Мы должны действовать очень скрытно. – Здравый смысл потерпел фиаско.
– Само собой! – Эмили сникла. – Моя дорогая Шарлотта, я, наверное, не продержалась бы в этом обществе целых два года, если бы не научилась говорить что угодно, только не то, что я действительно думаю. Я – само благоразумие. Нам стоит начать сразу же. Иди домой и узнай все, что сумеешь. Мне кажется, ты не сможешь быть скрытной, тебе это никогда не удавалось. Но хотя бы не рассказывай никому о наших планах. Мистеру Питту это вряд ли понравится.
Недооценка способностей Шарлотты была слишком явной. Тем не менее она встала, намереваясь спокойно обдумать то, что услышала. Ее пощипывал страх, да и возбуждение Эмили было чрезмерным.
Глава 2
На следующий день Питт снова пошел на Калландер-сквер, чтобы поговорить со слугами из оставшихся двух домов. Он смог сделать это только после обеда, когда те вернулись после выходных из деревень.
Достопочтенный Гарсон Кэмпбелл был младшим сыном из богатой семьи, принадлежащей к высшему обществу. Образ жизни соответствовал его положению. В четвертом часу дворецкий препроводил инспектора в комнату позади гостиной, и он по очереди встретился с каждым из слуг. Его расспросы уже не были неожиданностью. Ведь новости буквально поджидали их на ступенях дома, преподнесенные посудомойкой, малолетней служанкой либо мальчиком-коридорным, которые буквально разрывались от желания поделиться событиями, изрядно их приукрашивая.
Питт не узнал ничего нового и уже собирался уйти, когда буквально столкнулся с хозяйкой дома. Мэрайя Кэмпбелл была привлекательной женщиной около сорока лет, с широким добродушным лицом и красивыми карими глазами. Она была занята своим семейством, которое, как она сразу же сообщила Питту, состояло из сына Альберта и двух дочерей – Виктории и Мэри. Она выразила глубокое искреннее сожаление, узнав о цели его визита. Очевидно, слухи еще не достигли ее ушей. Она попросила Питта говорить потише, чтобы дети не услышали.
– Уверяю вас, мэм, я не желаю, чтобы дети ведали о таких вещах, – вежливо ответил Питт.
Он решил пока не говорить, что, если кто-то из детей упомянет деталь, касающуюся этого дела, он не будет возражать и выслушает. На детей весть о смерти действует гораздо меньше, чем на взрослых. И редкий ребенок не обладает даром врожденного любопытства и не выпытает у слуг мельчайшие подробности случившегося, настоящие или выдуманные, чтобы вставить их потом в пересказ.
– Спасибо, – вежливо ответила миссис Кэмпбелл. – Детям такое ни к чему, – она посмотрела в окно, – это пугает их. Вокруг так много безобразных и вредных вещей. Самое малое, что мы можем сделать, – защитить их.
У инспектора Питта было на этот счет совершенно противоположное мнение. Он полагал, что чем дольше люди прячутся от правды, тем сложнее будет смириться с ней, когда жестокая действительность прорвется через все барьеры и снесет тщательно выстроенную систему существования, как плотину на реке. Томас открыл было рот, чтобы поспорить, сказать, что мало-помалу происходит привыкание к боли и принятие правды жизни, – но затем вспомнил о своем положении. Полицейские не дают советов по воспитанию детей титулованным особам с Калландер-сквер. Они и вовсе не должны рассуждать.
– Боюсь, мэм, дети могут услышать об этом от слуг, – сказал он как можно мягче.
Женщина неодобрительно посмотрела на него:
– Я смогу предупредить такой вариант. Слуга, который упомянет об этом деле при детях, потеряет работу.
Питт мысленно пожалел молодую, беззаботную, болтливую девушку, которая могла уступить детским расспросам или, возможно, клюнуть на мелкую подачку, – и тотчас потерять жилье и работу. Молодость не защитит ее от жизненных невзгод.
– Естественно, – печально согласился он. – Но есть другие слуги в этом квартале. И другие дети.
Томас ожидал услышать гневный выговор, но вместо этого миссис Кэмпбелл взглянула на него грустно и устало:
– Конечно, мистер… Питт. Так вы назвались? Дети рассказывают друг другу такие ужасные истории… Но, я уверена, вы не будете никого пугать без необходимости. У вас есть дети?
– Еще нет, мэм. Моя жена ожидает нашего первенца.
Он сказал это с гордостью, даже немного хвастливо, и ожидал ее одобрения. Но лицо хозяйки не осветилось улыбкой, оставаясь по-прежнему грустным.
– Надеюсь, она хорошо все это перенесет. Чем я еще могу помочь вам?
Томас был несколько растерян и чувствовал сильную усталость, словно из него выкачали воздух.
– Благодарю вас. Мне пора идти. Потребуется много времени, чтобы раскрыть преступление. Если мы вообще его раскроем. Но на сегодня это все.
– Приятного вечера, мистер Питт. Дженкинс проводит вас до двери.
– И вам приятного вечера, мэм. – Инспектор слегка поклонился и вышел к ожидавшему его дворецкому, а затем через переднюю дверь – на покрытую листьями площадь.
Дом Доранов был совершенно не похож на остальные здешние дома. Он был невероятно загроможден фотографиями, вышивками, сухими цветами под стеклом или в глиняных горшках, а также свежесрезанными цветами в раскрашенных вазах. Там были также по крайней мере три птицы в клетках, обрамленных бахромой с колокольчиками.
Дверь открыла горничная средних лет. Она составляла исключение из общего правила. Даже при самом изощренном воображении нельзя было сказать, что ее выбрали за внешние данные. Единственное, у нее были ровные белоснежные зубы, а голос оказался глубок и мягок, как девонширское масло.
– Мы ждали вас. – Она говорила спокойно, с легким юго-западным акцентом. – Мисс Летиция и мисс Джорджиана пьют чай. Наверное, вы захотите сначала побеседовать с ними. О деле, конечно. – Не дожидаясь ответа, горничная развернулась и направилась во внутренние покои. Закрыв двери, инспектор проследовал за ней.
Летиция и Джорджиана пили чай. Джорджиана разлеглась в шезлонге. Она была худющая, ну просто кожа да кости. Однако ее наряд, розовато-лиловый с серым, выглядел восхитительно. Чай был сервирован на круглом столике с тремя ножками. Чашка стояла возле локтя Джорджианы. Она рассматривала Питта без неприязни.
– Так вы полицейский? Какое странное создание. Умоляю, не будьте грубы со мной. Я чрезвычайно чувствительна. Я страдаю.
– Я вам очень сочувствую. – Питт с трудом контролировал выражение лица. – Надеюсь, что побеспокою вас очень ненадолго.
– Вы уже побеспокоили меня, но я отнесусь к этому снисходительно. Это ведь необходимо. Я Джорджиана Дафф. А это… – она указала на чуть более молодую и полноватую копию самой себя в другом кресле, – моя сестра Летиция Доран. Именно она – тот человек, который имеет несчастье владеть домом в таком ужасном районе. Точнее, я бы назвала это недальновидностью. Так что все вопросы лучше адресовать к ней.
– Разумеется. Миссис Доран, я снова приношу мои извинения. Уверен, вы понимаете, что нам необходимо опросить слуг, особенно молодых женщин во всех домах, расположенных вокруг площади.
Летиция моргнула.
– Само собой, мы понимаем, – опять вступила в разговор Джорджиана. – Это все, что вы хотели нам сказать?
– Я хотел просить вашего разрешения побеседовать со слугами, – ответил Питт.
Джорджиана фыркнула:
– Вы же все равно это сделаете.
– Я предпочел бы проделать это с вашего позволения, мэм.
– Не называйте меня «мэм». Я этого не люблю. И не стойте, возвышаясь надо мной, словно башня. У меня от этого кружится голова. Сядьте, или у меня будет припадок!
Питт сел, едва сдерживая смех.
– Благодарю вас. Так вы позволите поговорить с вашими слугами? – Он посмотрел на Летицию.
– Да. Я полагаю, что да. – Миссис Доран чувствовала себя неловко. – Пожалуйста, постарайтесь не расстраивать их. Так трудно в наши дни найти хорошую замену. А бедняжка Джорджиана нуждается в постоянном тщательном уходе.
Питту пришла в голову мысль, что «бедняжка Джорджиана» вполне способна сама о себе позаботиться и что, даже если разверзнутся хляби небесные, эта девушка будет выглядеть аккуратной и ухоженной.
– Как скажете. – Он снова поднялся и поспешно двинулся к двери, чтобы уйти, пока Джорджиана не почувствовала себя ущемленной его присутствием. Но уже почти перед выходом спросил: – Вы увольняли кого-нибудь из слуг в конце прошлого года? Были ли молодые женщины, которые ушли со службы?
– Нет, – ответила Летиция быстро. – У нас постоянный персонал уже в течение нескольких лет. Год за годом – один и тот же.
– У вас есть дети, мэм? Взрослые дочери, которые покинули дом и взяли с собой гувернанток?
– Нет, абсолютно точно.
– Благодарю. Я не вижу причины беспокоить вас дольше. – Инспектор наконец вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.
Он провел в доме Доранов два часа, но ничего нового не узнал. Так же, как и в других домах.
Шарлотта была совершенно права… Эмили начинала понимать, что в праздно-роскошной жизни, которую она вела, чего-то недоставало. Отсутствовал какой-то очень важный элемент, и его нехватка ощущалась все сильнее. Без сомнения, леди Эшворд радовалась тому, что имела. В ее глазах это был идеальный способ существования. Когда они с Шарлоттой жили с родителями на Кейтер-стрит и бедная Сара тоже была жива, Эмили точно знала, какое будущее ее устроит. С самого начала их знакомства с Джорджем Эшвордом она решила, что выйдет за него замуж, и сделала ради этого все, к общему удовлетворению. Безусловно, у Джорджа имелись недостатки, но у какого мужчины их нет? Он уважал Эмили, и это являлось его основным достоинством. Он был хорошо воспитан, щедр, обладал красивой внешностью и остроумием. Было бы лучше, если бы он поменьше увлекался азартными играми – Эмили считала это напрасной тратой денег. Возможно, он и флиртовал с женщинами, но делал это втайне. Вообще он очень редко выходил в свет один. Не изводил супругу придирками по поводу ее деятельности, не вмешивался в дела женского кружка, который она вела. Эмили в нем это очень ценила. Она была знакома со многими женщинами, которые постоянно находились дома, в то время как их мужья посещали разные сомнительные заведения. При этом они критиковали своих жен за расточительность и за дорогие вечеринки, которые сами же и устраивали.
Достопочтенный Гарсон Кэмпбелл был младшим сыном из богатой семьи, принадлежащей к высшему обществу. Образ жизни соответствовал его положению. В четвертом часу дворецкий препроводил инспектора в комнату позади гостиной, и он по очереди встретился с каждым из слуг. Его расспросы уже не были неожиданностью. Ведь новости буквально поджидали их на ступенях дома, преподнесенные посудомойкой, малолетней служанкой либо мальчиком-коридорным, которые буквально разрывались от желания поделиться событиями, изрядно их приукрашивая.
Питт не узнал ничего нового и уже собирался уйти, когда буквально столкнулся с хозяйкой дома. Мэрайя Кэмпбелл была привлекательной женщиной около сорока лет, с широким добродушным лицом и красивыми карими глазами. Она была занята своим семейством, которое, как она сразу же сообщила Питту, состояло из сына Альберта и двух дочерей – Виктории и Мэри. Она выразила глубокое искреннее сожаление, узнав о цели его визита. Очевидно, слухи еще не достигли ее ушей. Она попросила Питта говорить потише, чтобы дети не услышали.
– Уверяю вас, мэм, я не желаю, чтобы дети ведали о таких вещах, – вежливо ответил Питт.
Он решил пока не говорить, что, если кто-то из детей упомянет деталь, касающуюся этого дела, он не будет возражать и выслушает. На детей весть о смерти действует гораздо меньше, чем на взрослых. И редкий ребенок не обладает даром врожденного любопытства и не выпытает у слуг мельчайшие подробности случившегося, настоящие или выдуманные, чтобы вставить их потом в пересказ.
– Спасибо, – вежливо ответила миссис Кэмпбелл. – Детям такое ни к чему, – она посмотрела в окно, – это пугает их. Вокруг так много безобразных и вредных вещей. Самое малое, что мы можем сделать, – защитить их.
У инспектора Питта было на этот счет совершенно противоположное мнение. Он полагал, что чем дольше люди прячутся от правды, тем сложнее будет смириться с ней, когда жестокая действительность прорвется через все барьеры и снесет тщательно выстроенную систему существования, как плотину на реке. Томас открыл было рот, чтобы поспорить, сказать, что мало-помалу происходит привыкание к боли и принятие правды жизни, – но затем вспомнил о своем положении. Полицейские не дают советов по воспитанию детей титулованным особам с Калландер-сквер. Они и вовсе не должны рассуждать.
– Боюсь, мэм, дети могут услышать об этом от слуг, – сказал он как можно мягче.
Женщина неодобрительно посмотрела на него:
– Я смогу предупредить такой вариант. Слуга, который упомянет об этом деле при детях, потеряет работу.
Питт мысленно пожалел молодую, беззаботную, болтливую девушку, которая могла уступить детским расспросам или, возможно, клюнуть на мелкую подачку, – и тотчас потерять жилье и работу. Молодость не защитит ее от жизненных невзгод.
– Естественно, – печально согласился он. – Но есть другие слуги в этом квартале. И другие дети.
Томас ожидал услышать гневный выговор, но вместо этого миссис Кэмпбелл взглянула на него грустно и устало:
– Конечно, мистер… Питт. Так вы назвались? Дети рассказывают друг другу такие ужасные истории… Но, я уверена, вы не будете никого пугать без необходимости. У вас есть дети?
– Еще нет, мэм. Моя жена ожидает нашего первенца.
Он сказал это с гордостью, даже немного хвастливо, и ожидал ее одобрения. Но лицо хозяйки не осветилось улыбкой, оставаясь по-прежнему грустным.
– Надеюсь, она хорошо все это перенесет. Чем я еще могу помочь вам?
Томас был несколько растерян и чувствовал сильную усталость, словно из него выкачали воздух.
– Благодарю вас. Мне пора идти. Потребуется много времени, чтобы раскрыть преступление. Если мы вообще его раскроем. Но на сегодня это все.
– Приятного вечера, мистер Питт. Дженкинс проводит вас до двери.
– И вам приятного вечера, мэм. – Инспектор слегка поклонился и вышел к ожидавшему его дворецкому, а затем через переднюю дверь – на покрытую листьями площадь.
Дом Доранов был совершенно не похож на остальные здешние дома. Он был невероятно загроможден фотографиями, вышивками, сухими цветами под стеклом или в глиняных горшках, а также свежесрезанными цветами в раскрашенных вазах. Там были также по крайней мере три птицы в клетках, обрамленных бахромой с колокольчиками.
Дверь открыла горничная средних лет. Она составляла исключение из общего правила. Даже при самом изощренном воображении нельзя было сказать, что ее выбрали за внешние данные. Единственное, у нее были ровные белоснежные зубы, а голос оказался глубок и мягок, как девонширское масло.
– Мы ждали вас. – Она говорила спокойно, с легким юго-западным акцентом. – Мисс Летиция и мисс Джорджиана пьют чай. Наверное, вы захотите сначала побеседовать с ними. О деле, конечно. – Не дожидаясь ответа, горничная развернулась и направилась во внутренние покои. Закрыв двери, инспектор проследовал за ней.
Летиция и Джорджиана пили чай. Джорджиана разлеглась в шезлонге. Она была худющая, ну просто кожа да кости. Однако ее наряд, розовато-лиловый с серым, выглядел восхитительно. Чай был сервирован на круглом столике с тремя ножками. Чашка стояла возле локтя Джорджианы. Она рассматривала Питта без неприязни.
– Так вы полицейский? Какое странное создание. Умоляю, не будьте грубы со мной. Я чрезвычайно чувствительна. Я страдаю.
– Я вам очень сочувствую. – Питт с трудом контролировал выражение лица. – Надеюсь, что побеспокою вас очень ненадолго.
– Вы уже побеспокоили меня, но я отнесусь к этому снисходительно. Это ведь необходимо. Я Джорджиана Дафф. А это… – она указала на чуть более молодую и полноватую копию самой себя в другом кресле, – моя сестра Летиция Доран. Именно она – тот человек, который имеет несчастье владеть домом в таком ужасном районе. Точнее, я бы назвала это недальновидностью. Так что все вопросы лучше адресовать к ней.
– Разумеется. Миссис Доран, я снова приношу мои извинения. Уверен, вы понимаете, что нам необходимо опросить слуг, особенно молодых женщин во всех домах, расположенных вокруг площади.
Летиция моргнула.
– Само собой, мы понимаем, – опять вступила в разговор Джорджиана. – Это все, что вы хотели нам сказать?
– Я хотел просить вашего разрешения побеседовать со слугами, – ответил Питт.
Джорджиана фыркнула:
– Вы же все равно это сделаете.
– Я предпочел бы проделать это с вашего позволения, мэм.
– Не называйте меня «мэм». Я этого не люблю. И не стойте, возвышаясь надо мной, словно башня. У меня от этого кружится голова. Сядьте, или у меня будет припадок!
Питт сел, едва сдерживая смех.
– Благодарю вас. Так вы позволите поговорить с вашими слугами? – Он посмотрел на Летицию.
– Да. Я полагаю, что да. – Миссис Доран чувствовала себя неловко. – Пожалуйста, постарайтесь не расстраивать их. Так трудно в наши дни найти хорошую замену. А бедняжка Джорджиана нуждается в постоянном тщательном уходе.
Питту пришла в голову мысль, что «бедняжка Джорджиана» вполне способна сама о себе позаботиться и что, даже если разверзнутся хляби небесные, эта девушка будет выглядеть аккуратной и ухоженной.
– Как скажете. – Он снова поднялся и поспешно двинулся к двери, чтобы уйти, пока Джорджиана не почувствовала себя ущемленной его присутствием. Но уже почти перед выходом спросил: – Вы увольняли кого-нибудь из слуг в конце прошлого года? Были ли молодые женщины, которые ушли со службы?
– Нет, – ответила Летиция быстро. – У нас постоянный персонал уже в течение нескольких лет. Год за годом – один и тот же.
– У вас есть дети, мэм? Взрослые дочери, которые покинули дом и взяли с собой гувернанток?
– Нет, абсолютно точно.
– Благодарю. Я не вижу причины беспокоить вас дольше. – Инспектор наконец вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.
Он провел в доме Доранов два часа, но ничего нового не узнал. Так же, как и в других домах.
Шарлотта была совершенно права… Эмили начинала понимать, что в праздно-роскошной жизни, которую она вела, чего-то недоставало. Отсутствовал какой-то очень важный элемент, и его нехватка ощущалась все сильнее. Без сомнения, леди Эшворд радовалась тому, что имела. В ее глазах это был идеальный способ существования. Когда они с Шарлоттой жили с родителями на Кейтер-стрит и бедная Сара тоже была жива, Эмили точно знала, какое будущее ее устроит. С самого начала их знакомства с Джорджем Эшвордом она решила, что выйдет за него замуж, и сделала ради этого все, к общему удовлетворению. Безусловно, у Джорджа имелись недостатки, но у какого мужчины их нет? Он уважал Эмили, и это являлось его основным достоинством. Он был хорошо воспитан, щедр, обладал красивой внешностью и остроумием. Было бы лучше, если бы он поменьше увлекался азартными играми – Эмили считала это напрасной тратой денег. Возможно, он и флиртовал с женщинами, но делал это втайне. Вообще он очень редко выходил в свет один. Не изводил супругу придирками по поводу ее деятельности, не вмешивался в дела женского кружка, который она вела. Эмили в нем это очень ценила. Она была знакома со многими женщинами, которые постоянно находились дома, в то время как их мужья посещали разные сомнительные заведения. При этом они критиковали своих жен за расточительность и за дорогие вечеринки, которые сами же и устраивали.