Энн Перри. Пожар на Хайгейт-райз

   Эмили вся расплылась от удовольствия, более чем удовлетворенная.
   – В следующий раз привезу зарисовки Флоренции. А тут вот дюжина платков для Томаса, шелковых и с его инициалами.
   – Он будет в восхищении, – сказала Шарлотта с полной уверенностью. – А теперь расскажи о своем путешествии – все, что можешь, за исключением самых ужасно личных моментов.
   Она вовсе не собиралась расспрашивать сестру, насколько та счастлива, да ей и не пришлось бы этого делать. Брак с Джеком Рэдли был совершенно внезапным, безумным и очень личным решением. У него не было ни денег, ни перспектив; кроме того, для Эмили это была весьма радикальная перемена в общественном положении. Особенно после Джорджа Эшворда, у кого были и деньги, и положение в обществе, да еще и титул в придачу. А она действительно любила Джорджа и очень переживала его смерть. Но Джек, при всей его сомнительной репутации, доказал все же, что его очаровательная внешность и прочие прекрасные качества оказались не такими уж поверхностными, как это казалось вначале. Он умел быть преданным другом, был смел, не лишен чувства юмора и с богатым воображением; был готов идти на любой риск ради дела, которое считал правым и справедливым.
   – Поставь чайник, – велела Эмили. – А у тебя выпечка есть, печенье какое-нибудь? – Она понюхала воздух. – Пахнет просто восхитительно!
   Шарлотта послушно поставила на плиту чайник и села, готовая слушать.
   Эмили писала ей регулярно, если не считать последние пару недель, которые провела в море, в длинном путешествии из Неаполя в Лондон. Плыли они намеренно медленно, заходя по пути во множество портов, но оттуда она писем не посылала, полагая, что они не доберутся до Шарлотты раньше, чем доберется домой она сама. И теперь слова лились из ее рта сплошным потоком – описания Сардинии, Балеарских островов, Северной Африки, Гибралтара, Португалии, Северной Испании и атлантического побережья Франции.
   Для Шарлотты все это были места, полные магии, неизмеримо далекие от Блумсбери и деловых улиц Лондона, от ее домашних дел, детей и рассказов мужа о том, как прошел очередной его день. Она никогда их не увидит, и частью сознания Шарлотта очень жалела об этом; ей ужасно хотелось увидеть эти освещенные ярким светом разноцветные стены, почувствовать ароматы специй и фруктов, даже пыли, ощутить горячие солнечные лучи и услышать непривычные ритмы чужих наречий. Они бы дали пищу для ее воображения, на многие годы обогатили бы ее память. Но кое-что она, несомненно, могла почерпнуть из рассказов Эмили и обогатиться таким образом, не испытав приступов морской болезни, тягостных переездов в переполненных дилижансах, крайне неудовлетворительных санитарно-гигиенических условий и огромного множества разнообразных насекомых, которых Эмили описывала с отталкивающими подробностями.
   Из всего этого вырисовывалась более яркая и впечатляющая картинка – очень добрый и хороший, остроумный, хотя и гораздо менее романтичный Джек, так что Шарлотта в итоге обнаружила, что многие ее тревоги исчезли без следа.
   – Ну вот, теперь ты дома. Собираешься жить в городе? – спросила она, глядя прямо в лицо Эмили, загорелое от солнца и ветра, но с темными пятнами усталости под глазами. – Или поедешь в деревню? – От брака с лордом Эшвордом Эмили унаследовала большой загородный дом с собственным парком; этим имуществом она управляла на правах опекунши своего сына.
   – О нет! – быстро ответила сестра. – По крайней мере… – Тут она состроила удрученную гримаску. – Ну, не знаю. Теперь все совсем иначе, мы уже никуда не планируем ехать, не нужно каждый день ничего разглядывать и стремиться успеть куда-то к ночи. Это начало новой, реальной жизни. – Она опустила взгляд на свои руки, маленькие и сильные, без морщин, лежащие на столе. – Я немного пугаюсь того, что нам скоро нечего будет сказать друг другу… и пытаюсь определить, чем мне заняться, чтобы заполнить день. Теперь все будет настолько по-другому… Никаких кризисов, никаких критических ситуаций. – Она изящно понюхала воздух и улыбнулась Шарлотте. – До того, как мы поженились, на нас то и дело давило какое-нибудь ужасное событие, которое требовало немедленных действий, – сначала смерть Джорджа, потом эти убийства в Хановер-клоуз. – Она чуть приподняла свои красивые брови с выражением надежды на лице, и ее синие глаза широко раскрылись; но сестры слишком хорошо знали друг друга, чтобы Эмили стала разыгрывать невинность. – Может, у Томаса найдется новое дело, в расследовании которого мы могли бы ему помочь, а?
   Шарлотта разразилась смехом, хотя отлично знала, что Эмили говорит совершенно серьезно, и все прошлые дела, в расследовании которых они принимали участие, были чреваты трагедиями, опасностями, равно как и приключениями, которые они могли в себе таить.
   – Нет. Хотя, пока тебя не было, случилось одно ужасное происшествие.
   – А ты мне ничего не сказала! – Лицо Эмили выражало ужасное осуждение и недоумение. – И что? Что за происшествие? И почему ты мне про него не написала?
   – Потому что ты стала бы волноваться и беспокоиться, и это испортило бы тебе все удовольствия от медового месяца, а мне хотелось бы, чтобы ты побольше радовалась, изучая все прелести Парижа и Италии и не думая о людях, которым перерезали глотку в лондонском тумане. – Шарлотта говорила совершенно честно. – Но теперь я, конечно, все тебе расскажу, если хочешь.
   – Конечно, хочу! Но сперва налей мне еще чаю.
   – Мы можем и поесть, ланч готов, – предложила Шарлотта. – У меня есть холодное мясо и свежие пикули. Пойдет?
   – Очень хорошо, только рассказывай, пока накрываешь на стол, – велела Эмили.
   Она не предложила помочь; они обе воспитывались в ожидании брака с настоящим джентльменом из их же социального круга, который сможет обеспечить их хорошо устроенным домом и соответствующей домашней прислугой, которая будет заботиться о хозяйстве и о кухне. Однако Шарлотта вышла замуж за человека, стоящего сильно ниже на социальной лестнице – за полицейского, – и научилась сама заботиться о доме. Эмили же, наоборот, выскочила за более высокого по статусу аристократа с хорошим состоянием, так что годами вообще не бывала в кухне, если не считать кухни Шарлотты. И хотя отлично разбиралась в кулинарии и вполне могла одобрить или раскритиковать любую стряпню, начиная от дома деревенского сквайра и кончая кухней во дворце королевы, но не имела ни малейшего понятия (да и не желала его иметь) о том, как и что готовится.
   – Ты уже была у тетушки Веспасии? – спросила Шарлотта, нарезая мясо.
   Тетушка Веспасия на самом деле была двоюродной бабкой Джорджа и не имела к обеим сестрам прямого родственного отношения, но они всегда восхищались ею и любили гораздо больше и нежнее, чем кто-либо из ее семьи. В свое время леди Камминг-Гульд была одной из самых известных красавиц Лондона. Теперь же она приближалась к восьмидесяти и в силу богатства и социального статуса, коими обладала, пользовалась немалым влиянием и всегда имела независимое мнение, чтобы вести себя так, как ей нравилось, поддерживать и отстаивать любое начинание, как того требовала ее совесть или призывали ее симпатии. Она очень модно одевалась и могла очаровать и премьер-министра, и уборщика – или заставить обоих замереть на месте в двадцати шагах от нее, остановив одним своим ледяным взглядом.
   – Нет, – ответила Эмили. – Собиралась навестить ее нынче ближе к вечеру. А тетушка Веспасия знает об этом последнем вашем деле?
   Шарлотта хитро улыбнулась.
   – О да! Она принимала в нем участие. Вообще-то, это она предоставила мне свой экипаж и лакея, чтобы я поехала на окончательный разбор дела. – Тут она намеренно замолчала, и ее последние слова повисли в воздухе.
   Эмили выжидательно уставилась на нее. Шарлотта, игнорируя ее любопытство, наполнила водой чайник и открыла кухонный шкаф, ища соленья. Она даже решила чуть слышно напеть какую-то мелодию, но потом передумала по той причине, что пела не слишком хорошо, а вот Эмили петь умела.
   Младшая сестра начала нетерпеливо постукивать пальцами по дочиста выскобленной деревянной столешнице.
   – Одного члена парламента нашли привязанным к фонарному столбу на Вестминстерском мосту… – И Шарлотта начала рассказывать всю эту историю, сначала с удовольствием, потом с трепетом, а в конце с ужасом и жалостью. А когда закончила рассказ, на столе уже было все готово, а за окном был уже поздний полдень.
   Эмили почти ничего не сказала, лишь протянула руки через стол и сжала ладони Шарлотты своими пальцами.
   – Тебя же могли убить! – сердито сказала она, но в глазах у нее стояли слезы. – Тебе никогда не следует заниматься подобными вещами, это чистое безумие! Полагаю, что все, что мне хотелось бы тебе сказать по этому поводу, тебе уже сообщил Томас, не так ли? Уверена, он тебя как следует отругал!
   – В этом не было никакой необходимости, – честно призналась Шарлотта. – Я и сама все прекрасно поняла. Ну, ты готова ехать к тетушке Веспасии?
   – Конечно. А вот ты не готова. Тебе следует переодеться, сменить это простенькое платьице и надеть что-нибудь более привлекательное.
   – Чтобы продолжить глажку?
   – Ерунда! Ты едешь со мной. Так будет лучше. День сегодня чудесный, так что прокатимся с удовольствием.
   Шарлотта на секунду задумалась о своих домашних обязанностях, но потом уступила искушению.
   – Ладно, если ты так хочешь. Мне только нужно несколько минут, чтобы переодеться. Грейси! – И она торопливо вышла из кухни, чтобы найти горничную и попросить ее приготовить чай для детей, когда те вернутся из школы, и почистить овощи для ужина.
   Леди Веспасия Камминг-Гульд жила в просторном фешенебельном доме. Дверь им открыла горничная в хрустящем от крахмала платье, в отделанном кружевами чепчике и переднике. Она тут же узнала Шарлотту и Эмили и ввела их в гостиную без обычных предварительных формальностей и увиливаний. Вопрос о том, примет ли леди этих гостей, даже не возникал. Ее милость не только любила их обеих, но еще и пребывала в данный момент в жуткой скуке, утомившись от навязшей в зубах светской болтовни и бесконечных тонкостей этикета.
   Веспасия сидела в своей личной гостиной, весьма скромно обставленной в соответствии с нынешними требованиями вкуса и принятых стандартов: никаких тяжелых дубовых столов, никаких чрезмерно мягких диванов, никакой бахромы на занавесях. Все здесь напоминало о более ранней эпохе, о времени, когда родилась сама Веспасия, о великой империи Наполеона Бонапарта до битвы при Ватерлоо; здесь доминировали чистые линии георгианского стиля, строгость и суровость времен той долгой, отчаянной войны за выживание. Один из ее дядьев погиб под командой Нельсона в битве при Трафальгаре. А теперь даже Железный Герцог уже умер, и само имя Веллингтона стало достоянием лишь книг по истории. Даже те, кто воевал в Крыму через сорок лет после него, тоже состарились.
   Веспасия сидела очень прямо в чиппендейловском кресле с жесткой спинкой. На ней было домашнее платье цвета голубиного крыла с высоким воротом, застегнутым у самого горла, и чуть отделанное французским кружевом, а четыре нитки жемчуга свешивались почти до талии. Она не стала притворяться, что ей безразличен их приход. Ее улыбка была полна радости.
   – Эмили, моя дорогая! Как отлично ты выглядишь! Я так рада, что вы ко мне заехали… Тебе непременно нужно будет рассказать все, что ты там видела, чем наслаждалась. Всякие скучные подробности можешь опустить – несомненно, они точно такие же, как тогда, когда я сама там была, так что нет никакой надобности снова все это слышать и переживать. Шарлотта, тебе придется выслушать все это еще раз, и тогда задашь все соответствующие вопросы. Идите сюда и садитесь.
   Они подошли к ней, по очереди поцеловали, после чего заняли места, как она им указала.
   – Агата, – велела она горничной, – приготовьте чай. И сэндвичи с огурцом, пожалуйста. И скажите повару, чтобы испек свежих пшеничных лепешек с… ну, скажем, с малиновым джемом. И, конечно, со сливками.
   – Да, миледи, – послушно кивнула Агата.
   – Подайте через полтора часа, – добавила Веспасия. – Нам многое предстоит выслушать.
   Задержатся ли они столь надолго, обсуждению не подлежало, пусть даже сюда явится еще какой-нибудь случайный визитер. Леди Веспасии сейчас нет дома – ни для кого.
   – Можешь начинать, – сказала Веспасия, и ее глаза ярко заблестели в предвкушении интересного рассказа.
   Почти два часа спустя чайный столик был снова пуст и чист, а Эмили уже не в силах была придумать, что еще рассказать или добавить к уже сказанному.
   – А теперь что ты собираешься делать? – с большим интересом осведомилась Веспасия.
   Эмили опустила глаза в пол, на ковер.
   – Не знаю. Полагаю, я могла бы заняться какой-нибудь благотворительной работой. Например, патронировать наш местный комитет помощи падшим женщинам…
   – Сомневаюсь, – сухо сказала Шарлотта. – Ты уже больше не леди Эшворд. Тебе придется стать там рядовым членом.
   Эмили состроила недовольную гримаску.
   – Не имею намерения им становиться! Не имею ничего против заботы о падших женщинах, но эти члены комитета, которых я не выношу… Мне нужно хорошее, нужное дело, что-нибудь получше, чем с важным видом вещать о положении других. А ты так и не ответила мне, когда я спросила тебя, чем Томас занимается в данный момент.
   – И в самом деле. – Веспасия с надеждой повернулась к Шарлотте. – Чем он занят? Надеюсь, он не в Уайтчепеле? Газеты нынче очень критически пишут о работе полиции. В прошлом году они громко хвалили ее, а всю вину сваливали на эти толпы на Трафальгарской площади, что начали беспорядки, почти мятеж. А теперь мяч уже на другой половине поля, и они требуют отставки министра, сэра Чарлза Уоррена.
   Эмили вздрогнула.
   – Мне кажется, они просто напуганы. Я бы и сама испугалась, если бы жила в подобном районе. Они критикуют всех – даже королеву. Все говорят, что она слишком редко появляется на людях, а принц Уэльский слишком легкомыслен и слишком много тратит. И, конечно, что герцог Кларенс^[10] ведет себя как осел, но если его отец проживет так же долго, как королева, бедный Кларенс кончит жизнь в инвалидной коляске, так и не увидев трона.
   – Это недостаточно удовлетворительная отговорка. – Губы Веспасии сложились в самую тонкую улыбку, потом она снова повернулась к Шарлотте. – Ты так и не сказала нам, занимается ли Томас этим уайтчепелским делом.
   – Нет. Он в Хайгейте, но об этом деле я почти ничего не знаю, – призналась Шарлотта. – И вообще расследование только что начато…
   – Самое лучшее местечко, с которым нам сейчас же надо познакомиться, – с вернувшимся энтузиазмом провозгласила Эмили. – Так что там случилось?
   Шарлотта посмотрела на их лица, полные ожидания, и пожалела, что ей почти нечего им рассказать.
   – Там был пожар, – уныло сказала она. – Сгорел дом, в нем погибла женщина. Ее муж был на выезде, на вызове – он врач, – а служебное крыло занялось последним, и всех слуг спасли.
   – И это все? – Эмили была явно разочарована.
   – Я же сказала, расследование только началось, – извиняющимся тоном произнесла Шарлотта. – Томас явился домой весь пропахший дымом и с засыпанной сажей и пеплом одеждой. Выглядел он совершенно вымотанным и ужасно грустным. Эта женщина собиралась куда-то поехать, но в последний момент отменила поездку.
   – Стало быть, это ее муж должен был оставаться дома, – заключила Веспасия. – Полагаю, это был поджог, иначе Томаса не вызвали бы. Так что же, предполагаемой жертвой должен был стать муж? Или же это он устроил поджог?
   – Такое впечатление, что жертвой должен был стать именно он, – согласно кивнула Шарлотта. – И даже при самом сильном напряжении воображения я не могу придумать, каким образом в это дело вмешаться. – Тут она улыбнулась. Улыбка была с примесью насмешки над самой собой.
   – Кто она такая? – тихо спросила Эмили. – Тебе о ней что-нибудь известно?
   – Нет, ничего, разве что люди о ней очень хорошо отзываются. Но так обычно и бывает в отношении умерших. Таких отзывов ожидают, даже требуют ото всех.
   – Это всё одни пустые слова, – устало произнесла Веспасия. – И ни Томасу, ни нам они ничего о ней не сообщают. Разве только то, что ее друзья – вполне приличные, светские люди. Как ее звали?
   – Клеменси Шоу.
   – Клеменси Шоу? – переспросила Веспасия; судя по тону ее голоса, ей было известно это имя. – Звучит, кажется, очень знакомо. Если это та самая женщина, тогда она и впрямь очень хороший человек… была очень хорошим человеком. И ее смерть – настоящая трагедия, и если кто-то не заменит ее, не возьмет на себя ее работу, пострадают очень многие люди.
   – Томас ничего не говорил о том, чем она занималась. – Шарлотта теперь и сама очень заинтересовалась. – Возможно, он просто не знает. А что это была за работа?
   Эмили придвинулась вперед, жадно ожидая рассказа.
   – Возможно, это вовсе не та женщина, – предупредила Веспасия.
   – А если та?
   – Тогда это именно она начала борьбу за изменение некоторых законов касательно владельцев трущоб, – мрачно ответила Веспасия, и на ее лице отразилась ее собственная неудача в почти невозможной борьбе против имущественных интересов слишком многих влиятельных лиц. – Большинство трущоб, где царит жуткая теснота, а санитарно-гигиенические условия вообще отсутствуют, принадлежит богатым людям, занимающим высокое социальное положение. Если бы это стало достоянием широкой общественности, тогда многое стало бы возможным изменить в лучшую сторону.
   – И кто этому мешает? – Эмили, как обычно, подходила к проблеме с практической стороны.
   – Не могу дать тебе точный и подробный ответ, – ответила Веспасия. – Но если ты намерена заняться этим всерьез, тогда следует посетить Сомерсета Карлайла, он может все тебе рассказать. – Говоря это, она поднялась.
   Шарлотта перехватила взгляд Эмили, в котором блеснул веселый огонек.
   – Замечательная идея! – согласилась она с этим предложением.
   Эмили колебалась только секунду.
   – Но ведь сейчас не совсем подходящее время для каких-либо визитов, тетушка Веспасия, – заметила она.
   – Самое неподходящее, – согласилась с нею Веспасия. – И именно поэтому все пройдет просто отлично. Мы вряд ли застанем там кого-то лишнего. – И, прекратив обсуждение, позвонила горничной, чтобы та вызвала экипаж Эмили, в котором они могли бы поехать все вместе.
   Шарлотта секунду колебалась: она была недостаточно хорошо одета, чтобы ехать с визитом к члену парламента. Обычно в прошлом для чего-то столь приближающегося к официальному протокольному визиту она брала взаймы парадное платье у Эмили или даже у самой Веспасии, и платье соответствующим образом подгонялось ей по фигуре с помощью стратегически закрепленных там и сям булавок. Но она уже несколько лет была хорошо знакома с Сомерсетом Карлайлом и всегда встречалась с ним в связи с некоторыми весьма важными делами, когда им было не до светских тонкостей и они занимались только самой проблемой. В любом случае ни Эмили, ни Веспасия не обратили ни малейшего внимания на ее слабые протесты; к тому же если она не поедет с ними, то останется в полном неведении, а Шарлотта скорее была готова ехать в кухонном переднике, только бы не оставаться в стороне.
   Сомерсет Карлайл был у себя дома, сидя в кабинете и работая над каким-то важным политическим документом, и любому другому, не такой важной персоне, как Веспасия, его лакей отказал бы в приеме, но только не ей. Однако лакей этот имел представление о том, какие бывают в жизни драматические моменты, и мог их оценить, а также помнил о прошлых крестовых походах своего хозяина в защиту той или иной идеи, а также отлично знал, что леди Веспасия Камминг-Гульд нередко оказывалась тем или иным образом вовлечена в эту его борьбу; она и в самом деле была для него надежным и полезным союзником, и мистер Карлайл испытывал к ней огромное уважение.
   И вот, в полном соответствии с этой диспозицией, лакей проводил всех трех леди до двери в кабинет, постучался, прежде чем ее открыть, и объявил об их приезде.
   Сомерсет Карлайл был уже немолод, но и человеком среднего возраста его трудно было назвать; вполне возможно, он никогда таковым не станет, но трансформируется напрямую из того, кем является сейчас, в старика, жилистого, несмягчившегося, непреклонного. Он был переполнен нервной энергией; его брови вразлет и подвижное, как ртуть, лицо, казалось, никогда не пребывали в полном покое.
   Кабинет Карлайла отражал его сущность. Он был полон книг по любым предметам и вопросам, они служили ему и для работы, и для удовлетворения разнообразных личных интересов. Немногочисленные оставшиеся свободными места на стенах были забиты картинами и антикварными вещицами, красивыми и, видимо, немалой ценности. Сквозь огромные окна в георгианском стиле в кабинет поступало много света, а для зимних вечеров и вообще для работы в темное время здесь имелось несколько газовых рожков, как на стенах, так и свисавших с потолка. В самом лучшем кресле перед камином спал, раскинувшись в позе полного экстаза, длиннолапый рыжий кот. Письменный стол был завален бумагами, перемешанными в немыслимом беспорядке.
   Cомерсет Карлайл положил ручку на подставку и с видимым удовольствием поднялся, чтобы приветствовать их, обошел вокруг стола, сбросив при этом пачку писем и совершенно не обратив внимания на то, как они рассыпались по полу. Кот даже не пошевелился.
   Он взял протянутую Веспасией руку, затянутую в безукоризненную перчатку.
   – Леди Камминг-Гульд. Как я рад вас видеть! – Он встретил ее взгляд, и в его глазах блеснула искра юмора. – Несомненно, вы столкнулись с некоей чудовищной несправедливостью, с которой следует немедленно сразиться, иначе не приехали бы без предупреждения. Леди Эшворд, миссис Питт, я уже понял, случилось что-то серьезное…
   Карлайл огляделся по сторонам, ища удобное место, чтобы предложить им присесть, но не нашел. Тогда он аккуратно снял кота с кресла перед камином и положил его на сиденье собственного кресла за письменным столом. Тот с удовольствием потянулся и расположился поудобнее.
   Веспасия села в кресло, а Шарлотта и Эмили – на прямые стулья напротив. Сомерсет остался стоять. Никто не озаботился поправить его, сказать, что Эмили теперь не леди Эшворд, а просто миссис Джек Рэдли. Будет еще время это исправить.
   Веспасия тут же перешла к делу.
   – При пожаре погибла одна женщина, и пожар не был случайным. Нам немногое известно помимо этого, разве только то, что ее звали Клеменси Шоу… – Леди Камминг-Гульд замолчала, увидев выражение боли на лице Карлайла, лишь только она произнесла это имя. – Вы знали ее?
   – Да, только в основном понаслышке, – ответил он, понизив голос и обшаривая глазами их лица и отмечая на них удивленное и напряженное выражение. – Я лишь дважды встречался с нею лично. Это была тихая и спокойная женщина, все еще не совсем уверенная в том, как лучше добиться того, к чему она стремилась, и непривычная к тонкостям сражений на поле гражданского права, но она была решительно предана своему делу и честна, что меня в ней особенно восхищало. Я думаю, она выступала за реформы, которых желала добиться больше, чем заботиться о собственном достоинстве или потакать мнениям своих друзей и знакомых. Я воистину горько сожалею, что она погибла. Вы знаете, как это случилось? – Последний вопрос был адресован Шарлотте. Карлайл уже много лет знал Питта – по сути дела, с тех самых пор, когда сам оказался связан с делом о жутком убийстве.
   – Это был поджог, – ответила она. – Миссис Шоу была дома, потому что поездка в город была неожиданно отменена, а ее муж был на срочном вызове. В противном случае погиб бы именно он, а не она.
   – Стало быть, ее смерть была случайной. – Это был почти вопрос, но не совсем.
   – Кто-то мог наблюдать за домом. – Шарлотта не хотела сразу же оставить эту версию. – А за что она выступала, за что боролась? За какие реформы? И кто бы мог желать, чтобы она не преуспела?
   Карлайл горько улыбнулся.
   – Практически все, кто вложил деньги в приобретение трущоб и имел возможность грести огромные доходы, сдавая по одной комнате на семью, а иной раз даже на две или три семьи. – Он скривился. – Или сдавал помещения под мастерские с потогонной системой труда, пивнушки, бордели, даже опиекурильни. Очень доходное дело. Вы очень удивились бы, узнав, какие люди делают таким образом огромные деньги.
   – И чем же миссис Шоу им угрожала? – спросила Веспасия. – Чего именно она добивалась и какие меры предпринимала в этой связи? Или, возможно, следовало бы спросить, какие реальные цели она преследовала?
   – Она хотела таким образом изменить закон, чтобы имена владельцев подобных заведений нетрудно было бы узнать, чтобы они не скрывались за разными компаниями или адвокатами, оставаясь в буквальном смысле анонимными.
   – А разве не лучше было бы подготовить какой-нибудь закон касательно норм расселения и санитарии? – рассудительно осведомилась Эмили.