Страница:
Эмили, выйдя замуж, не пришлось обременять себя заботами о доме – огромном особняке в фешенебельном районе Лондона – или о поместье Эшворд-хилл, куда она наезжала в конце недели и где проводила какую-то часть летнего сезона. Она всегда была тщеславной, что касалось положения в обществе, и, будучи способной и умной, быстро усваивала все и училась. Она любила блеск и изысканность приемов, поединки злословия и остроумия и не прочь была проверить силу своего женского обаяния. Она заработала довольно прочную репутацию в обществе, не пострадавшую даже от того, что так быстро снова вышла замуж после смерти первого мужа. Теперь Эмили намеревалась сделать все, чтобы помочь Джеку достичь новой цели, ставшей еще ближе после разоблачений, связанных с убийствами в Хайгейт-райз.
– Обещаю тебе, что буду тактичной со всеми твоими гостями, – торжественно поклялась Шарлотта. – Даже если от усердия у меня лопнет корсет.
Эмили хихикнула.
– И будь особенно мила с лордом Энстисом, прошу тебя! Он самая важная персона на этом балу. – Шутливость исчезла, и Эмили стала серьезной. – Если кто-то будет испытывать твое терпение, остановись и подумай, прежде чем что-то сказать. Вспомни убогое жилище, куда как-то привел тебя Стивен Шоу, маленькую изможденную женщину и десятки тысяч таких же, как она, больных, голодных и холодных, терпящих всё только потому, что хозяин отказался починить крышу или прохудившиеся водосточные трубы, а бедняку некуда больше податься. В таких случаях поблагодаришь даже дьявола, если он поможет.
– Я все сделаю так, как ты просишь, Эмили, – пообещала Шарлотта, наклонившись и убирая рукой с ее лба прядку упавших волос. – Поверь мне, я не такая свое-нравная и недисциплинированная, как ты думаешь.
Эмили ничего не сказала, лишь опустила глаза и с облегчением по-настоящему улыбнулась.
Оставшиеся полчаса сестры болтали о моде, светских сплетнях, о том, кто придет на бал и кто им нравится, а кто нет и почему. Затем Шарлотта заботливо поправила постель Эмили, разгладила смятые простыни, взбила подушки, снова заверила сестру в том, что все готово к приему гостей, поклялась еще раз, что будет образцом внимания и тактичности, и наконец покинула спальню, чтобы подготовиться к приез-ду гостей.
На лестнице она встретилась с Джеком. Ее зятя нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, но он был обладателем необыкновенно красивых темно-серых глаз в таких пушистых ресницах, которым позавидовала бы любая женщина, и незабываемой улыбки. Впервые увидев его, сестры решили, что он слишком привлекателен, чтобы заслуживать доверия. Однако постепенно настороженность сменилась уважением, а вскоре и настоящим доверием, когда он, как истый друг, проявил смелость и трезвость суждений в невыносимо трудные дни испытаний после того, как муж Эмили погиб от руки убийцы, а сама она оказалась под подозрением. Эмили не сразу поняла, что полюбила, но теперь в этом не было сомнений. Всякий раз, думая о них, Шарлотта радовалась.
– С ней все хорошо, – быстро ответила она. – Все это пройдет.
Джек старался скрыть свою тревогу.
– Вы готовы? – наконец спросил он, оглядывая ее новое платье, подарок Эмили.
У Шарлотты никогда не хватило бы денег на такое дорогое платье, да и повода для этого тоже не было. Платье густого голубого цвета шло к ее темно-каштановым волосам и тронутой загаром золотистой коже. Естественно, будучи подарком франтихи Эмили, оно было декольтированным, с красивой асимметричной вышивкой по подолу, что лишь только-только становилось принятым. Турнюр был почти незаметным, ибо модницы уже меняли его на элегантный шлейф.
Джек, человек достаточно светский, не мог не следить за модой, поэтому он сразу оценил новое платье Шарлотты – не только потому, что оно должно было произвести впечатление, но и потому, что весьма шло его невестке. Шарлотта подозревала, что от него не укрылось также и то, как она чувствует себя в нем. Им обоим были знакомы моменты в жизни, когда приходилось ограничивать себя не только в одежде, но и в чем-то большем из-за скудости средств.
Лицо Джека расплылось в понимающей улыбке. Слова сейчас были бы неуместны.
Когда они вместе достигли пролета лестницы, ведущей в холл, на улице уже послышался цокот копыт. Начали собираться гости. Вскоре двери распахнулись, впустив шумную и веселую группу первых из них. Послышался шорох снимаемых плащей и накидок, стук каблуков по мрамору пола, шелест шелка и тафты широких юбок, задевающих балюстраду лестницы. Гости поднимались по ней, здоровались и проходили в зал, несколько смущенные тем, что оказались первыми, а это считается дурным тоном. Но отступать было поздно. А впрочем, кто узнает, что они были первыми?
– Сэр Реджинальд, леди Уэст, как я рада видеть вас! – воскликнула Шарлотта, сияя улыбкой. – Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. Какая жалость, что она прихворнула и не может приветствовать вас лично, но я счастлива, что эта честь выпала мне. Разумеется, вы уже знакомы с моим зятем мистером Джеком Рэдли.
– Здравствуйте, миссис Питт, – довольно холодно ответила леди Уэст, неприятно удивленная, что видит перед собой не ту сестру, которую ожидала. – На-деюсь, с миссис Рэдли не случилось ничего серьезного?
– Разумеется, нет! – горячо опровергла ее Шарлотта. Конечно, было бы бестактно объяснять причину, но что-то сказать следовало. – Одно из тех неизбежных временных недомоганий, которые нам, женщинам, остается лишь достойно переносить.
– О, конечно, я понимаю. – Леди Уэст наконец овладела собой и сделала попытку улыбнуться. Она была раздосадована тем, что растерялась и допустила глупость, выдав себя, поэтому была недовольна не только собой, но и Шарлоттой – за то, что та это заметила. – Передайте сестре мои пожелания скорейшего выздоровления.
– Непременно, это так мило с вашей стороны. Эмили будет рада.
Чета Уэстов, проследовав дальше, поздоровалась с Джеком, который тут же провел их в освобожденный от мебели зал, предназначенный для танцев. А внимание Шарлотты уже было занято следующей парой – худосочным молодым человеком с рыжей шевелюрой и девицей в розовом. За ними следовала еще одна пара, успевшая освободиться от верхней одежды и уже готовая подняться по лестнице.
Но прошло не менее получаса, прежде чем появились гости, которых Шарлотта знала и без подсказок Эмили, а минут через пятнадцать, бросив взгляд в холл, она с огромной радостью увидела знакомую высокую и прямую, сухощавую фигуру леди Веспасии Камминг-Гульд. Она была теткой первого мужа Эмили, и уже много лет Шарлотту связывала с ней тесная дружба. Веспасия, Шарлотта и Эмили не раз вступали в тайный сговор, чтобы помочь Питту в его расследованиях, и нередко смело брали на себя роль детективов или же, с меньшим успехом, реформаторов, пытавшихся сделать социальные законы более справедливыми в тех случаях, когда те особенно возмущали их.
Если бы можно было пренебречь правилами этикета, не вызывая всеобщего конфуза, Шарлотта, не раздумывая, сбежала бы вниз навстречу тетушке и сама помогла бы ей снять накидку. Но вместо этого она расточала банальные комплименты величественной даме, которая рядом со своим мужем казалась серой перепелкой, ибо грудь его перехватывала лента со множеством орденов и медалей. Шарлотте оставалось лишь бросать через их плечо взгляды на Веспасию, которая уже медленно миновала поворот лестницы. Ее седую голову украшала драгоценная диадема; вместе с перламутрово-серым платьем, расшитым бусинами горного хрусталя, она сверкала и переливалась в свете люстр. Входивший в моду шлейф платья леди Камминг-Гульд был безукоризненно рассчитанной длины, дюйм в дюйм.
– Добрый вечер, Шарлотта, дорогая, – спокойно поздоровалась она с миссис Питт, достигнув площадки. – Как я понимаю, тебе досталась роль Эмили?
– Боюсь, она не в лучшей форме сегодня, – торопливо посвятила ее в положение дел Шарлотта, присев перед ней в реверансе. – Она будет ужасно огорчена, что не смогла встретить вас лично. Я счастлива, что мне так повезло.
Веспасия, явно довольная ее словами, улыбнулась, кивнула и, сказав что-то приятное Джеку, проследовала вместе с другими гостями в первую гостиную. При ее появлении там воцарилась благоговейная тишина, все головы повернулись в ее сторону, а затем послышался шепот восхищения. Все знали леди Камминг-Гульд. Полвека назад она была первой красавицей Англии, и даже сейчас, несмотря на свои восемьдесят лет, она со своим точеным лицом и великолепной прической вызывала зависть у молодых франтих. Веспасия казалась еще более хрупкой, чем год назад, но по-прежнему гордо несла голову, а ее холодный взгляд мог привести в трепет любого несчастного, позволившего себе замечание, недостойное джентльмена или леди.
Шарлотта испытывала огромную радость и гордость, провожая ее взглядом, пока тетушка не смешалась с толпой гостей. Ее появление придало вечеру особый тонус и значение. Все ждали чего-то особенного.
Но внимания Шарлотты уже требовали подошедшие мистер Эдисон Карсуэлл и его супруга. Эмили предупредила ее, что судья Карсуэлл – человек, заседающий в одном из главных судов в центре города. Внешне он ничем не выделялся – среднего роста, несколько располневший, уже начавший лысеть, но прядь тусклых темно-русых волос все еще падала на лоб, а на тщательно выбритом лице выделялась узкая полоска усов. Обмениваясь с ним несколькими общепринятыми любезными фразами приветствия, Шарлотта успела разглядеть волевые складки у рта и проницательный умный взгляд. Выражение лица судьи тем не менее показалось ей спокойным и доброжелательным.
Миссис Карсуэлл, дама плотного телосложения с красивыми чертами лица, прямым носом и спокойными умными глазами, всем своим обликом и манерой держаться излучала покой и удовлетворение. Светские рауты, видимо, не были ее любимым развлечением. Пожалуй, она являлась человеком, который не сразу найдется, как ответить колкостью на колкость, на которые так скоры светские женщины, но и не считает эту способность столь уж важной для того, чтобы чувствовать себя счастливой, и отдает приоритет дому и семье.
Вслед за родителями следовали четыре дочери Карсуэллов, по очереди представившихся Шарлотте. Старшая из них, Мэри Энн, была с мужем, Элджерноном Спенсером, грубовато-добродушным увальнем со слишком отросшей не по моде шевелюрой, но во всех других отношениях он был неплохой партией для Мэри Энн, чего она не собиралась скрывать, как, впрочем, сделала бы любая старшая сестра, вышедшая замуж, как положено, раньше младших.
Ее младшие сестры, мисс Мод, мисс Маргарита и мисс Мэйбл, были белокуры, розовощеки, довольно милы, но ужасно похожи друг на друга, так что узнать их порознь было трудно, как и запомнить каждую в отдельности.
Они грациозно присели перед Шарлоттой, бросив на нее взгляд из-под полуопущенных век, выражавший умеренный восторг, и проследовали за родителями в зал, в послушном ожидании, когда матушка соизволит представить их тем, кому сочтет необходимым, или втянет в светский разговор, когда можно будет щебетать ни о чем, но с приятностью. Девушки были хорошо обучены матерью, как и когда наивно вскидывать глаза, вежливо отвечать на вопросы, небрежно обмахиваться веером и, грациозно изогнувшись, подбирать шелковые трены юбок. Без сомнения, в течение двух сезонов даже самая младшая из них найдет себе жениха, что совершенно необходимо, ибо высший свет дает юным леди лишь два сезона и в случае неудачи сбрасывает их со счетов.
Разумеется, на сестрах были одинаковые белые платья, и различать их стало еще труднее.
На сей раз их не сопровождал брат – мистер Артур Карсуэлл предпочел для себя иной прием, где можно было встретить некую молодую леди, чьей руки он хотел добиться.
За Карсуэллами Шарлотта с радостью увидела Сомерсета Карлайла. Его светящееся любопытством, насмешливое и необычайно характерное лицо было полно искреннего интереса – не столько к данному событию, сколько к личностям, в нем участвующим, к столкновению характеров и амбиций. Он много лет заседал в парламенте. Начав с верного проводника идей своей партии, затем Карлайл, увлеченный реформаторскими идеями, постепенно стал независимым парламентарием. Шарлотта впервые познакомилась с ним, когда активность Сомерсета каким-то образом привела его к событиям, связанным с расследованием убийств на Ресуррекшн-роу, происшедших несколько лет назад. Он очень понравился Шарлотте, и она разделяла его убеждения. Уже тогда Карлайл стал ее другом и много помогал ей вместе с тетушкой Веспасией. Именно эти двое убедили Джека баллотироваться в парламент.
Обрадованная Шарлотта с восторгом приветствовала его.
– Я могу быть чем-то полезен Джеку? – тут же справился Карлайл, глядя на нее с улыбкой. – Мне нужен союзник в парламенте.
– Как вы считаете, какие у него шансы? – понизив голос и посерьезнев, спросила Шарлотта. Она не хотела, чтобы их слышали.
– Что ж, его главным соперником будет Фитцгерберт, – ответил Карлайл. – Остальные не в счет, я думаю. Но Фитц известен и весьма популярен. Он пока еще не женат, но помолвлен с мисс Оделией Морден, у которой хорошие связи. – Быстро подняв глаза, он встретился взглядом с Шарлоттой. Этот взгляд многое говорил ей. – Ее матушка – третья дочь какого-то графа или что-то в этом роде – я, признаться, забыл, – но у них много денег. – Он вдруг озорно повысил голос. – Не больше, чем у Эмили, однако у Эмили они уже есть, а Оделия то ли получит их, то ли нет, да еще и неизвестно когда. К тому же Эмили умна и знает, как следует вести себя жене политика. А еще нам хорошо известно, что никто, как Эмили, не умеет столь быстро постичь многое и адаптироваться почти в любых обстоятельствах, если ей только того захочется. Она может быть чертовски остроумной, модной и необыкновенно обаятельной.
– Кажется, мистер Фитцгерберт еще не приехал, – раздумывая, заметила Шарлотта, припоминая имена уже собравшихся гостей. – Он тщеславен? Каковы его убеждения, что его интересует?
Улыбка на лице Карлайла стала еще шире.
– Не думаю, что у него есть то, что ты называешь убеждениями, дорогая. Он не общественный деятель, преданный идее, а просто приятный светский человек, который решил, что работа в парламенте может стать для него более интересным занятием, чем что-либо другое в настоящий момент. – Сомерсет еле заметно пожал плечами. – Он займет свое место в нем, используя свой ум и обаяние, а этого едва ли можно от него ожидать – если, конечно, в его жизни не произойдет чего-либо такого, что разбудит в нем потенциальные способности, которые, возможно, у него имеются. – Он все еще улыбался, но глаза были серьезны. – Его не следует недооценивать. Именно такой человек наиболее удобен лидерам партий: популярен среди избирателей, не опасен ни своими пристрастиями, ни умом, а главное, легко поддается воздействию.
У Шарлотты упало сердце. Опасения, что Джека может постичь неудача, становились реальностью, и было обидно за те идеи, ради которых он и Эмили затевали эти приемы и встречи. Она сама искренне верила в правоту побуждений Джека. Перед ее глазами вставали картины трущоб, о которых он рассказывал, и становилось жаль жертв нищеты. В душе Шарлотта лелеяла надежду на легитимные меры, новые законы, которые ограничат власть спекулянтов, укрывающихся за вывесками различных коммерческих фирм, всякого рода налоговых инспекторов, менеджеров и адвокатов – людей в сером, с холодным взглядом и непроницаемыми лицами, вечно строчащих различные бумаги.
– Многое в значительной степени, увы, зависит от протекции какой-нибудь влиятельной особы, – продолжал Карлайл, на этот раз понизив голос до шепота. – Что бы ни говорили политики, но если вам удастся привлечь на свою сторону лорда Энстиса, успех на отборочных выборах будет обеспечен. Его влияние и власть гораздо значительнее, чем полагают многие. А попасть в список кандидатов – это уже победа. Тори с незапамятных времен не одерживали ее в этом округе.
За спиной Карлайла уже теснились подоспевшие гости. Своим чрезмерно долгим разговором с ним Шарлотта невольно задержала всех и этим грубо нарушила правила гостеприимства. Поймав взгляд Сомерсета, она увидела в нем сочувствие и понимание. Он тут же быстро поклонился и проследовал в танцевальный зал, полный цветами, шелестом шелковых шлейфов и блеском драгоценностей и медалей.
Шарлотта еще ничего не знала о новом расследовании, которое начал ее муж, поэтому имена лорда и леди Байэм ничего ей не говорили. Гости все прибывали, и она, встречая эту пару, смогла только ослепительно улыбнуться и сказать, что счастлива их видеть. Мысленно она, однако, отметила, что у лорда Байэма живое умное лицо и красивые глаза, а леди Байэм была полна спокойной сдержанности и достоинства, словно заранее знала, что ее может ждать на этом отнюдь не оригинальном приеме. Шарлотта всегда ценила в женщинах подобные качества.
С Оделией Морден ей тоже пришлось обменяться лишь краткими словами приветствия, когда та поднялась по лестнице в толпе расфранченных дам, видимо сознательно выбравших лучший момент для своего появления: не слишком рано, чтобы смутить хозяев, но и не слишком поздно, чтобы бросить обществу вызов или, наоборот, остаться незамеченными. Если на то пошло, не следует переоценивать себя или давать повод думать, что вы появились здесь просто потому, что больше некуда было пойти. Мистер Морден и леди Флавия Морден внешне ничем не были примечательны, хотя леди Флавия была дочерью аристократа. Однако в облике их дочери Оделии было нечто такое, что бесспорно указывало на знатность ее происхождения. Прежде всего, она была необыкновенно хороша, с прекрасными карими глазами, легкими, как пух, светлыми волосами и правильными чертами лица. Ее обаятельную улыбку было трудно забыть, как, впрочем, и весь ее облик. Она умела держаться, в ней не было ни развязности, ни высокомерия. Шарлотта сразу поняла, что она достойная соперница, бесспорно заслуживающая уважения, и недооценивать ее не следует.
Спустя какое-то время прибыл и ее жених, Герберт Фитцгерберт. Его появление произвело большее впечатление, чем появление его невесты. Он считался необычно привлекательным мужчиной, хотя и не прилагал к этому особых усилий. Своей улыбкой Герберт неизменно располагал к себе всех. Его взгляд свидетельствовал о том, что он наделен не только живым воображением, но и юмором и, казалось, только и ждет, чтобы поделиться чем-то важным со своим собеседником, причем искренне, без всякой задней мысли. Было в нем еще нечто доверчивое и беззащитное; это нередко подкупало женщин, подозревавших, что в его жизни была какая-то тайная печаль и что без сочувствия женщины ему не обойтись. И вместе с тем Фитцгерберта нельзя было упрекнуть в позерстве… ну разве лишь чуть-чуть, что при его обаянии вполне объяснимо. Но он был достаточно умен, чтобы самому подшучивать над собственными слабостями или недостатками, а здоровое чувство юмора позволяло ему не обижаться, если это иногда делали другие.
Шарлотта допускала, что у некоторых людей – в основном мужчин – он мог вызывать чувство неприязни, но была уверена, что, будь он с ними мил и любезен, они неизбежно поддались бы его чарам. Не питать к нему симпатии было бы мелко и недостойно.
Фитцгерберт был чуть выше среднего роста, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Но не это запоминалось тем, кто впервые встречался с ним, а присущее ему изящество, с которым он двигался, что-либо говорил или делал. Именно оно составляло главное и незабываемое впечатление о нем, да еще загадочная печальная улыбка.
Еще до того, как Шарлотта успела произнести вежливые слова приветствия, она невольно подумала о том, смогут ли старания Эмили, ее деньги, доставшиеся ей после смерти первого мужа, и немалая поддержка тетушки Веспасии обеспечить Джеку победу на выборах в кандидаты при таком сопернике. Фитцу, как называли его друзья, нужно совершить какую-нибудь непоправимую ошибку, чтобы проиграть им. Шарлотте было стыдно за те нелепые мысли, которые родились в ее голове. Что, если Фитцгерберт, напившись до беспамятства, опозорит недостойными приставаниями какую-нибудь престарелую герцогиню и признается в этом публично? Но, учитывая его неотразимость, герцогиня, возможно, ничего не будет иметь против. Или он соблазнит чью-то дочь? Соблазнение жены не дало бы такого эффекта, особенно если она не проболтается об этом. Вот если бы он стал ярым поборником непопулярных и неприемлемых идей – например, избирательное право для женщин или самоуправление Ирландии… Да, это, пожалуй, было бы вернее всего.
– Добрый вечер, мистер Фитцгерберт, – наконец произнесла Шарлотта и улыбнулась. С ним следует быть особенно приветливой, подумала она. Это станет своего рода барьером между ними. Однако мистер Фитцгерберт, несмотря на все принятые ею защитные меры, положительно нравится ей, хотя пока еще не вымолвил ни слова. – Я миссис Питт, невестка мистера Джека Рэдли.
– О да! – Со свойственной ему сообразительностью он все понял. – Эмили говорила, что если она захворает, вместо нее будете вы. Это так благородно с вашей стороны – жертвовать своим временем. Ведь большая часть его уйдет на скучнейшее и вгоняющее в сон общение с такими, как я.
– Не сомневаюсь, что оставшаяся его часть вполне восполнит потерю.
Шарлотта была изысканно любезна, но старалась держать дистанцию. Пусть он гадает, к какой части она относит общение с ним. Лучше прикинуться простушкой.
Фитцгерберт весело рассмеялся.
– Браво, миссис Питт! – искренне воскликнул он. – Я уверен, мы станем друзьями.
Поставить его на место означало бы быть грубой и лицемерной. Презирая себя за то, что проиграла в первом же поединке, Шарлотта тем не менее, продолжая испытывать симпатию к гостю, поблагодарила его.
Лорд Энстис был последним из гостей. Поднявшись по лестнице, он уже маячил за спиной Фитцгерберта. Среднего роста, крепкого сложения, но не располневший, несмотря на свои пятьдесят с небольшим лет, он уже начал лысеть. Отказавшись от бороды и усов, Энстис носил бакенбарды, оставляя свое спокойное и умное лицо открытым. Будучи человеком волевым, образованным и умным, он внушал всеобщее уважение. Встретившись с ним взглядом, люди угадывали в нем личность незаурядную. Он был полон той уверенности, которую дает человеку успех. Лорд Энстис не нуждался в чьих-либо похвалах, ибо сам знал себе цену.
Фитцгерберт ничуть не растерялся и, повернувшись, улыбнулся лорду Энстису и извинился, что заставил его ждать. Затем быстро направился в гостиную.
Шарлотта, чувствуя холодок страха, обратилась к важному гостю.
– Добрый вечер, лорд Энстис, – промолвила она с легким придыханием от волнения и улыбнулась. Этот гость играл важную роль в планах Эмили. – Мы так рады, что вы нашли возможность прийти. Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. К сожалению, ей нездоровится, поэтому честь встречать гостей выпала мне.
– Я уверен, что вы прекрасно справляетесь с этим, миссис Питт. – Лорд был очень любезен. – Прошу вас передать миссис Рэдли мое искреннее сожаление; надеюсь, она скоро поправится. Ничего серьезного, я полагаю?
Памятуя, что у членов парламента должны быть здоровые жены, Шарлотта уже придумала, что будет отвечать в таких случаях.
– Да, конечно, – убежденно ответила она. – Ее недомогание – это обычное состояние, которое приходится переносить нам, женщинам, в первые два-три месяца, но это неизбежно, если мы хотим подарить нашим мужьям наследников.
– Думаю, вы правы, – согласился лорд с легким поклоном. – Я искренне рад, что это и есть счастливая причина недомогания миссис Рэдли. – Кинув взгляд назад и убедившись, что лестница за ним пуста, он предложил Шарлотте свою руку. – Могу я провести вас в зал? Я слышу звуки музыки. – Действительно, оркестр уже открывал бал кадрилью.
Пока все шло хорошо. Все знаменитости как будто восприняли ее неплохо, думала Шарлотта. А теперь нужно оказать всем внимание, перемолвиться словечком с каждым – достаточно неофициально, но и не навязчиво, – убедиться в том, что все чувствуют себя хорошо, никто не обижен и не обойден вниманием и что не произошло ничего, требующего вмешательства хозяйки, что всем хватает закусок, шампанское достаточно охлаждено, а оркестранты не злоупотребляют перерывами.
– Благодарю вас, я польщена, – приняла предложение Шарлотта и, опираясь на руку лорда Энстиса, павой поплыла в полный цветов танцевальный зал.
На кадриль они опоздали, но мило поболтали в ожидании следующего танца, обмениваясь банальными фразами и улыбками со знакомыми. После паузы оркестр снова заиграл, и Шарлотта, подхваченная сильной мужской рукой, закружилась в вихре старинной кадрили. Ей оставалось только следить за своими ногами и покрепче держать рукой шлейф. Наконец она вспомнила все па этой забытой кадрили – словно вернулись далекие годы юности, и ей казалось, что она снова девица на выданье, не пропускающая ни одного бала в поисках жениха. Хотя, если вспомнить юность, мать никогда не вывозила ее на подобные балы. Семья Шарлотты не принадлежала к самым высшим слоям общества. Они не были аристократами, хотя и принадлежали к классу состоятельных и уважаемых граждан.
– Обещаю тебе, что буду тактичной со всеми твоими гостями, – торжественно поклялась Шарлотта. – Даже если от усердия у меня лопнет корсет.
Эмили хихикнула.
– И будь особенно мила с лордом Энстисом, прошу тебя! Он самая важная персона на этом балу. – Шутливость исчезла, и Эмили стала серьезной. – Если кто-то будет испытывать твое терпение, остановись и подумай, прежде чем что-то сказать. Вспомни убогое жилище, куда как-то привел тебя Стивен Шоу, маленькую изможденную женщину и десятки тысяч таких же, как она, больных, голодных и холодных, терпящих всё только потому, что хозяин отказался починить крышу или прохудившиеся водосточные трубы, а бедняку некуда больше податься. В таких случаях поблагодаришь даже дьявола, если он поможет.
– Я все сделаю так, как ты просишь, Эмили, – пообещала Шарлотта, наклонившись и убирая рукой с ее лба прядку упавших волос. – Поверь мне, я не такая свое-нравная и недисциплинированная, как ты думаешь.
Эмили ничего не сказала, лишь опустила глаза и с облегчением по-настоящему улыбнулась.
Оставшиеся полчаса сестры болтали о моде, светских сплетнях, о том, кто придет на бал и кто им нравится, а кто нет и почему. Затем Шарлотта заботливо поправила постель Эмили, разгладила смятые простыни, взбила подушки, снова заверила сестру в том, что все готово к приему гостей, поклялась еще раз, что будет образцом внимания и тактичности, и наконец покинула спальню, чтобы подготовиться к приез-ду гостей.
На лестнице она встретилась с Джеком. Ее зятя нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, но он был обладателем необыкновенно красивых темно-серых глаз в таких пушистых ресницах, которым позавидовала бы любая женщина, и незабываемой улыбки. Впервые увидев его, сестры решили, что он слишком привлекателен, чтобы заслуживать доверия. Однако постепенно настороженность сменилась уважением, а вскоре и настоящим доверием, когда он, как истый друг, проявил смелость и трезвость суждений в невыносимо трудные дни испытаний после того, как муж Эмили погиб от руки убийцы, а сама она оказалась под подозрением. Эмили не сразу поняла, что полюбила, но теперь в этом не было сомнений. Всякий раз, думая о них, Шарлотта радовалась.
– С ней все хорошо, – быстро ответила она. – Все это пройдет.
Джек старался скрыть свою тревогу.
– Вы готовы? – наконец спросил он, оглядывая ее новое платье, подарок Эмили.
У Шарлотты никогда не хватило бы денег на такое дорогое платье, да и повода для этого тоже не было. Платье густого голубого цвета шло к ее темно-каштановым волосам и тронутой загаром золотистой коже. Естественно, будучи подарком франтихи Эмили, оно было декольтированным, с красивой асимметричной вышивкой по подолу, что лишь только-только становилось принятым. Турнюр был почти незаметным, ибо модницы уже меняли его на элегантный шлейф.
Джек, человек достаточно светский, не мог не следить за модой, поэтому он сразу оценил новое платье Шарлотты – не только потому, что оно должно было произвести впечатление, но и потому, что весьма шло его невестке. Шарлотта подозревала, что от него не укрылось также и то, как она чувствует себя в нем. Им обоим были знакомы моменты в жизни, когда приходилось ограничивать себя не только в одежде, но и в чем-то большем из-за скудости средств.
Лицо Джека расплылось в понимающей улыбке. Слова сейчас были бы неуместны.
Когда они вместе достигли пролета лестницы, ведущей в холл, на улице уже послышался цокот копыт. Начали собираться гости. Вскоре двери распахнулись, впустив шумную и веселую группу первых из них. Послышался шорох снимаемых плащей и накидок, стук каблуков по мрамору пола, шелест шелка и тафты широких юбок, задевающих балюстраду лестницы. Гости поднимались по ней, здоровались и проходили в зал, несколько смущенные тем, что оказались первыми, а это считается дурным тоном. Но отступать было поздно. А впрочем, кто узнает, что они были первыми?
– Сэр Реджинальд, леди Уэст, как я рада видеть вас! – воскликнула Шарлотта, сияя улыбкой. – Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. Какая жалость, что она прихворнула и не может приветствовать вас лично, но я счастлива, что эта честь выпала мне. Разумеется, вы уже знакомы с моим зятем мистером Джеком Рэдли.
– Здравствуйте, миссис Питт, – довольно холодно ответила леди Уэст, неприятно удивленная, что видит перед собой не ту сестру, которую ожидала. – На-деюсь, с миссис Рэдли не случилось ничего серьезного?
– Разумеется, нет! – горячо опровергла ее Шарлотта. Конечно, было бы бестактно объяснять причину, но что-то сказать следовало. – Одно из тех неизбежных временных недомоганий, которые нам, женщинам, остается лишь достойно переносить.
– О, конечно, я понимаю. – Леди Уэст наконец овладела собой и сделала попытку улыбнуться. Она была раздосадована тем, что растерялась и допустила глупость, выдав себя, поэтому была недовольна не только собой, но и Шарлоттой – за то, что та это заметила. – Передайте сестре мои пожелания скорейшего выздоровления.
– Непременно, это так мило с вашей стороны. Эмили будет рада.
Чета Уэстов, проследовав дальше, поздоровалась с Джеком, который тут же провел их в освобожденный от мебели зал, предназначенный для танцев. А внимание Шарлотты уже было занято следующей парой – худосочным молодым человеком с рыжей шевелюрой и девицей в розовом. За ними следовала еще одна пара, успевшая освободиться от верхней одежды и уже готовая подняться по лестнице.
Но прошло не менее получаса, прежде чем появились гости, которых Шарлотта знала и без подсказок Эмили, а минут через пятнадцать, бросив взгляд в холл, она с огромной радостью увидела знакомую высокую и прямую, сухощавую фигуру леди Веспасии Камминг-Гульд. Она была теткой первого мужа Эмили, и уже много лет Шарлотту связывала с ней тесная дружба. Веспасия, Шарлотта и Эмили не раз вступали в тайный сговор, чтобы помочь Питту в его расследованиях, и нередко смело брали на себя роль детективов или же, с меньшим успехом, реформаторов, пытавшихся сделать социальные законы более справедливыми в тех случаях, когда те особенно возмущали их.
Если бы можно было пренебречь правилами этикета, не вызывая всеобщего конфуза, Шарлотта, не раздумывая, сбежала бы вниз навстречу тетушке и сама помогла бы ей снять накидку. Но вместо этого она расточала банальные комплименты величественной даме, которая рядом со своим мужем казалась серой перепелкой, ибо грудь его перехватывала лента со множеством орденов и медалей. Шарлотте оставалось лишь бросать через их плечо взгляды на Веспасию, которая уже медленно миновала поворот лестницы. Ее седую голову украшала драгоценная диадема; вместе с перламутрово-серым платьем, расшитым бусинами горного хрусталя, она сверкала и переливалась в свете люстр. Входивший в моду шлейф платья леди Камминг-Гульд был безукоризненно рассчитанной длины, дюйм в дюйм.
– Добрый вечер, Шарлотта, дорогая, – спокойно поздоровалась она с миссис Питт, достигнув площадки. – Как я понимаю, тебе досталась роль Эмили?
– Боюсь, она не в лучшей форме сегодня, – торопливо посвятила ее в положение дел Шарлотта, присев перед ней в реверансе. – Она будет ужасно огорчена, что не смогла встретить вас лично. Я счастлива, что мне так повезло.
Веспасия, явно довольная ее словами, улыбнулась, кивнула и, сказав что-то приятное Джеку, проследовала вместе с другими гостями в первую гостиную. При ее появлении там воцарилась благоговейная тишина, все головы повернулись в ее сторону, а затем послышался шепот восхищения. Все знали леди Камминг-Гульд. Полвека назад она была первой красавицей Англии, и даже сейчас, несмотря на свои восемьдесят лет, она со своим точеным лицом и великолепной прической вызывала зависть у молодых франтих. Веспасия казалась еще более хрупкой, чем год назад, но по-прежнему гордо несла голову, а ее холодный взгляд мог привести в трепет любого несчастного, позволившего себе замечание, недостойное джентльмена или леди.
Шарлотта испытывала огромную радость и гордость, провожая ее взглядом, пока тетушка не смешалась с толпой гостей. Ее появление придало вечеру особый тонус и значение. Все ждали чего-то особенного.
Но внимания Шарлотты уже требовали подошедшие мистер Эдисон Карсуэлл и его супруга. Эмили предупредила ее, что судья Карсуэлл – человек, заседающий в одном из главных судов в центре города. Внешне он ничем не выделялся – среднего роста, несколько располневший, уже начавший лысеть, но прядь тусклых темно-русых волос все еще падала на лоб, а на тщательно выбритом лице выделялась узкая полоска усов. Обмениваясь с ним несколькими общепринятыми любезными фразами приветствия, Шарлотта успела разглядеть волевые складки у рта и проницательный умный взгляд. Выражение лица судьи тем не менее показалось ей спокойным и доброжелательным.
Миссис Карсуэлл, дама плотного телосложения с красивыми чертами лица, прямым носом и спокойными умными глазами, всем своим обликом и манерой держаться излучала покой и удовлетворение. Светские рауты, видимо, не были ее любимым развлечением. Пожалуй, она являлась человеком, который не сразу найдется, как ответить колкостью на колкость, на которые так скоры светские женщины, но и не считает эту способность столь уж важной для того, чтобы чувствовать себя счастливой, и отдает приоритет дому и семье.
Вслед за родителями следовали четыре дочери Карсуэллов, по очереди представившихся Шарлотте. Старшая из них, Мэри Энн, была с мужем, Элджерноном Спенсером, грубовато-добродушным увальнем со слишком отросшей не по моде шевелюрой, но во всех других отношениях он был неплохой партией для Мэри Энн, чего она не собиралась скрывать, как, впрочем, сделала бы любая старшая сестра, вышедшая замуж, как положено, раньше младших.
Ее младшие сестры, мисс Мод, мисс Маргарита и мисс Мэйбл, были белокуры, розовощеки, довольно милы, но ужасно похожи друг на друга, так что узнать их порознь было трудно, как и запомнить каждую в отдельности.
Они грациозно присели перед Шарлоттой, бросив на нее взгляд из-под полуопущенных век, выражавший умеренный восторг, и проследовали за родителями в зал, в послушном ожидании, когда матушка соизволит представить их тем, кому сочтет необходимым, или втянет в светский разговор, когда можно будет щебетать ни о чем, но с приятностью. Девушки были хорошо обучены матерью, как и когда наивно вскидывать глаза, вежливо отвечать на вопросы, небрежно обмахиваться веером и, грациозно изогнувшись, подбирать шелковые трены юбок. Без сомнения, в течение двух сезонов даже самая младшая из них найдет себе жениха, что совершенно необходимо, ибо высший свет дает юным леди лишь два сезона и в случае неудачи сбрасывает их со счетов.
Разумеется, на сестрах были одинаковые белые платья, и различать их стало еще труднее.
На сей раз их не сопровождал брат – мистер Артур Карсуэлл предпочел для себя иной прием, где можно было встретить некую молодую леди, чьей руки он хотел добиться.
За Карсуэллами Шарлотта с радостью увидела Сомерсета Карлайла. Его светящееся любопытством, насмешливое и необычайно характерное лицо было полно искреннего интереса – не столько к данному событию, сколько к личностям, в нем участвующим, к столкновению характеров и амбиций. Он много лет заседал в парламенте. Начав с верного проводника идей своей партии, затем Карлайл, увлеченный реформаторскими идеями, постепенно стал независимым парламентарием. Шарлотта впервые познакомилась с ним, когда активность Сомерсета каким-то образом привела его к событиям, связанным с расследованием убийств на Ресуррекшн-роу, происшедших несколько лет назад. Он очень понравился Шарлотте, и она разделяла его убеждения. Уже тогда Карлайл стал ее другом и много помогал ей вместе с тетушкой Веспасией. Именно эти двое убедили Джека баллотироваться в парламент.
Обрадованная Шарлотта с восторгом приветствовала его.
– Я могу быть чем-то полезен Джеку? – тут же справился Карлайл, глядя на нее с улыбкой. – Мне нужен союзник в парламенте.
– Как вы считаете, какие у него шансы? – понизив голос и посерьезнев, спросила Шарлотта. Она не хотела, чтобы их слышали.
– Что ж, его главным соперником будет Фитцгерберт, – ответил Карлайл. – Остальные не в счет, я думаю. Но Фитц известен и весьма популярен. Он пока еще не женат, но помолвлен с мисс Оделией Морден, у которой хорошие связи. – Быстро подняв глаза, он встретился взглядом с Шарлоттой. Этот взгляд многое говорил ей. – Ее матушка – третья дочь какого-то графа или что-то в этом роде – я, признаться, забыл, – но у них много денег. – Он вдруг озорно повысил голос. – Не больше, чем у Эмили, однако у Эмили они уже есть, а Оделия то ли получит их, то ли нет, да еще и неизвестно когда. К тому же Эмили умна и знает, как следует вести себя жене политика. А еще нам хорошо известно, что никто, как Эмили, не умеет столь быстро постичь многое и адаптироваться почти в любых обстоятельствах, если ей только того захочется. Она может быть чертовски остроумной, модной и необыкновенно обаятельной.
– Кажется, мистер Фитцгерберт еще не приехал, – раздумывая, заметила Шарлотта, припоминая имена уже собравшихся гостей. – Он тщеславен? Каковы его убеждения, что его интересует?
Улыбка на лице Карлайла стала еще шире.
– Не думаю, что у него есть то, что ты называешь убеждениями, дорогая. Он не общественный деятель, преданный идее, а просто приятный светский человек, который решил, что работа в парламенте может стать для него более интересным занятием, чем что-либо другое в настоящий момент. – Сомерсет еле заметно пожал плечами. – Он займет свое место в нем, используя свой ум и обаяние, а этого едва ли можно от него ожидать – если, конечно, в его жизни не произойдет чего-либо такого, что разбудит в нем потенциальные способности, которые, возможно, у него имеются. – Он все еще улыбался, но глаза были серьезны. – Его не следует недооценивать. Именно такой человек наиболее удобен лидерам партий: популярен среди избирателей, не опасен ни своими пристрастиями, ни умом, а главное, легко поддается воздействию.
У Шарлотты упало сердце. Опасения, что Джека может постичь неудача, становились реальностью, и было обидно за те идеи, ради которых он и Эмили затевали эти приемы и встречи. Она сама искренне верила в правоту побуждений Джека. Перед ее глазами вставали картины трущоб, о которых он рассказывал, и становилось жаль жертв нищеты. В душе Шарлотта лелеяла надежду на легитимные меры, новые законы, которые ограничат власть спекулянтов, укрывающихся за вывесками различных коммерческих фирм, всякого рода налоговых инспекторов, менеджеров и адвокатов – людей в сером, с холодным взглядом и непроницаемыми лицами, вечно строчащих различные бумаги.
– Многое в значительной степени, увы, зависит от протекции какой-нибудь влиятельной особы, – продолжал Карлайл, на этот раз понизив голос до шепота. – Что бы ни говорили политики, но если вам удастся привлечь на свою сторону лорда Энстиса, успех на отборочных выборах будет обеспечен. Его влияние и власть гораздо значительнее, чем полагают многие. А попасть в список кандидатов – это уже победа. Тори с незапамятных времен не одерживали ее в этом округе.
За спиной Карлайла уже теснились подоспевшие гости. Своим чрезмерно долгим разговором с ним Шарлотта невольно задержала всех и этим грубо нарушила правила гостеприимства. Поймав взгляд Сомерсета, она увидела в нем сочувствие и понимание. Он тут же быстро поклонился и проследовал в танцевальный зал, полный цветами, шелестом шелковых шлейфов и блеском драгоценностей и медалей.
Шарлотта еще ничего не знала о новом расследовании, которое начал ее муж, поэтому имена лорда и леди Байэм ничего ей не говорили. Гости все прибывали, и она, встречая эту пару, смогла только ослепительно улыбнуться и сказать, что счастлива их видеть. Мысленно она, однако, отметила, что у лорда Байэма живое умное лицо и красивые глаза, а леди Байэм была полна спокойной сдержанности и достоинства, словно заранее знала, что ее может ждать на этом отнюдь не оригинальном приеме. Шарлотта всегда ценила в женщинах подобные качества.
С Оделией Морден ей тоже пришлось обменяться лишь краткими словами приветствия, когда та поднялась по лестнице в толпе расфранченных дам, видимо сознательно выбравших лучший момент для своего появления: не слишком рано, чтобы смутить хозяев, но и не слишком поздно, чтобы бросить обществу вызов или, наоборот, остаться незамеченными. Если на то пошло, не следует переоценивать себя или давать повод думать, что вы появились здесь просто потому, что больше некуда было пойти. Мистер Морден и леди Флавия Морден внешне ничем не были примечательны, хотя леди Флавия была дочерью аристократа. Однако в облике их дочери Оделии было нечто такое, что бесспорно указывало на знатность ее происхождения. Прежде всего, она была необыкновенно хороша, с прекрасными карими глазами, легкими, как пух, светлыми волосами и правильными чертами лица. Ее обаятельную улыбку было трудно забыть, как, впрочем, и весь ее облик. Она умела держаться, в ней не было ни развязности, ни высокомерия. Шарлотта сразу поняла, что она достойная соперница, бесспорно заслуживающая уважения, и недооценивать ее не следует.
Спустя какое-то время прибыл и ее жених, Герберт Фитцгерберт. Его появление произвело большее впечатление, чем появление его невесты. Он считался необычно привлекательным мужчиной, хотя и не прилагал к этому особых усилий. Своей улыбкой Герберт неизменно располагал к себе всех. Его взгляд свидетельствовал о том, что он наделен не только живым воображением, но и юмором и, казалось, только и ждет, чтобы поделиться чем-то важным со своим собеседником, причем искренне, без всякой задней мысли. Было в нем еще нечто доверчивое и беззащитное; это нередко подкупало женщин, подозревавших, что в его жизни была какая-то тайная печаль и что без сочувствия женщины ему не обойтись. И вместе с тем Фитцгерберта нельзя было упрекнуть в позерстве… ну разве лишь чуть-чуть, что при его обаянии вполне объяснимо. Но он был достаточно умен, чтобы самому подшучивать над собственными слабостями или недостатками, а здоровое чувство юмора позволяло ему не обижаться, если это иногда делали другие.
Шарлотта допускала, что у некоторых людей – в основном мужчин – он мог вызывать чувство неприязни, но была уверена, что, будь он с ними мил и любезен, они неизбежно поддались бы его чарам. Не питать к нему симпатии было бы мелко и недостойно.
Фитцгерберт был чуть выше среднего роста, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Но не это запоминалось тем, кто впервые встречался с ним, а присущее ему изящество, с которым он двигался, что-либо говорил или делал. Именно оно составляло главное и незабываемое впечатление о нем, да еще загадочная печальная улыбка.
Еще до того, как Шарлотта успела произнести вежливые слова приветствия, она невольно подумала о том, смогут ли старания Эмили, ее деньги, доставшиеся ей после смерти первого мужа, и немалая поддержка тетушки Веспасии обеспечить Джеку победу на выборах в кандидаты при таком сопернике. Фитцу, как называли его друзья, нужно совершить какую-нибудь непоправимую ошибку, чтобы проиграть им. Шарлотте было стыдно за те нелепые мысли, которые родились в ее голове. Что, если Фитцгерберт, напившись до беспамятства, опозорит недостойными приставаниями какую-нибудь престарелую герцогиню и признается в этом публично? Но, учитывая его неотразимость, герцогиня, возможно, ничего не будет иметь против. Или он соблазнит чью-то дочь? Соблазнение жены не дало бы такого эффекта, особенно если она не проболтается об этом. Вот если бы он стал ярым поборником непопулярных и неприемлемых идей – например, избирательное право для женщин или самоуправление Ирландии… Да, это, пожалуй, было бы вернее всего.
– Добрый вечер, мистер Фитцгерберт, – наконец произнесла Шарлотта и улыбнулась. С ним следует быть особенно приветливой, подумала она. Это станет своего рода барьером между ними. Однако мистер Фитцгерберт, несмотря на все принятые ею защитные меры, положительно нравится ей, хотя пока еще не вымолвил ни слова. – Я миссис Питт, невестка мистера Джека Рэдли.
– О да! – Со свойственной ему сообразительностью он все понял. – Эмили говорила, что если она захворает, вместо нее будете вы. Это так благородно с вашей стороны – жертвовать своим временем. Ведь большая часть его уйдет на скучнейшее и вгоняющее в сон общение с такими, как я.
– Не сомневаюсь, что оставшаяся его часть вполне восполнит потерю.
Шарлотта была изысканно любезна, но старалась держать дистанцию. Пусть он гадает, к какой части она относит общение с ним. Лучше прикинуться простушкой.
Фитцгерберт весело рассмеялся.
– Браво, миссис Питт! – искренне воскликнул он. – Я уверен, мы станем друзьями.
Поставить его на место означало бы быть грубой и лицемерной. Презирая себя за то, что проиграла в первом же поединке, Шарлотта тем не менее, продолжая испытывать симпатию к гостю, поблагодарила его.
Лорд Энстис был последним из гостей. Поднявшись по лестнице, он уже маячил за спиной Фитцгерберта. Среднего роста, крепкого сложения, но не располневший, несмотря на свои пятьдесят с небольшим лет, он уже начал лысеть. Отказавшись от бороды и усов, Энстис носил бакенбарды, оставляя свое спокойное и умное лицо открытым. Будучи человеком волевым, образованным и умным, он внушал всеобщее уважение. Встретившись с ним взглядом, люди угадывали в нем личность незаурядную. Он был полон той уверенности, которую дает человеку успех. Лорд Энстис не нуждался в чьих-либо похвалах, ибо сам знал себе цену.
Фитцгерберт ничуть не растерялся и, повернувшись, улыбнулся лорду Энстису и извинился, что заставил его ждать. Затем быстро направился в гостиную.
Шарлотта, чувствуя холодок страха, обратилась к важному гостю.
– Добрый вечер, лорд Энстис, – промолвила она с легким придыханием от волнения и улыбнулась. Этот гость играл важную роль в планах Эмили. – Мы так рады, что вы нашли возможность прийти. Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. К сожалению, ей нездоровится, поэтому честь встречать гостей выпала мне.
– Я уверен, что вы прекрасно справляетесь с этим, миссис Питт. – Лорд был очень любезен. – Прошу вас передать миссис Рэдли мое искреннее сожаление; надеюсь, она скоро поправится. Ничего серьезного, я полагаю?
Памятуя, что у членов парламента должны быть здоровые жены, Шарлотта уже придумала, что будет отвечать в таких случаях.
– Да, конечно, – убежденно ответила она. – Ее недомогание – это обычное состояние, которое приходится переносить нам, женщинам, в первые два-три месяца, но это неизбежно, если мы хотим подарить нашим мужьям наследников.
– Думаю, вы правы, – согласился лорд с легким поклоном. – Я искренне рад, что это и есть счастливая причина недомогания миссис Рэдли. – Кинув взгляд назад и убедившись, что лестница за ним пуста, он предложил Шарлотте свою руку. – Могу я провести вас в зал? Я слышу звуки музыки. – Действительно, оркестр уже открывал бал кадрилью.
Пока все шло хорошо. Все знаменитости как будто восприняли ее неплохо, думала Шарлотта. А теперь нужно оказать всем внимание, перемолвиться словечком с каждым – достаточно неофициально, но и не навязчиво, – убедиться в том, что все чувствуют себя хорошо, никто не обижен и не обойден вниманием и что не произошло ничего, требующего вмешательства хозяйки, что всем хватает закусок, шампанское достаточно охлаждено, а оркестранты не злоупотребляют перерывами.
– Благодарю вас, я польщена, – приняла предложение Шарлотта и, опираясь на руку лорда Энстиса, павой поплыла в полный цветов танцевальный зал.
На кадриль они опоздали, но мило поболтали в ожидании следующего танца, обмениваясь банальными фразами и улыбками со знакомыми. После паузы оркестр снова заиграл, и Шарлотта, подхваченная сильной мужской рукой, закружилась в вихре старинной кадрили. Ей оставалось только следить за своими ногами и покрепче держать рукой шлейф. Наконец она вспомнила все па этой забытой кадрили – словно вернулись далекие годы юности, и ей казалось, что она снова девица на выданье, не пропускающая ни одного бала в поисках жениха. Хотя, если вспомнить юность, мать никогда не вывозила ее на подобные балы. Семья Шарлотты не принадлежала к самым высшим слоям общества. Они не были аристократами, хотя и принадлежали к классу состоятельных и уважаемых граждан.