Слышишь, О-Минэ? А я сейчас пойду в Симбандзуй-ин, доложу настоятелю....
Опираясь на палку, он отправился в храм и был сразу допущен в покои.
Настоятель Рёсэки в простой голубой рясе неподвижно восседал на дзабутоне.
- Рад видеть вас в добром здоровье, как всегда, - произнес Хакуодо. - А жаркий сезон в этом году что-то затянулся...
Настоятель взглянул на него.
- Выбрался ко мне все-таки, - сказал он. - Ну что ж, подойди ближе... Да, вот и с Хагиварой неладное приключилось. Умер, бедняга..
- Я вижу, вам уже, известно...
- Сделать ничего было нельзя. Возле него все время крутился дурной человек, да и судьба у него злая. Все предопределено, так стоит ли волноваться?
- Не зря говорят, - заметил Хакуодо, - что за ваши высокие добродетели вам дано видеть события на сто лет вперед. Мне остается только благоговеть перед вашим искусством все предвидеть. Я же, недостойный, совершил оплошность...
- Ты имеешь в виду украденный талисман? Сейчас он зарыт в землю. Не беспокойся о нем, его обнаружат в августе будущего года.
- Я прожил долгую жизнь, - сказал Хакуодо, - видел хорошее и плохое, я умею предсказывать будущие блага и несчастья и определять суть человека, а вот этого узнать не сумел!
- Не все ли равно... Послушай, у Хагивары был, вероятно, свой храм, но ты похорони его рядом с могилой дочери Иидзимы. Судьбы их связаны крепко. Поставь над ним памятник и отслужи панихиду, ведь ты пользовался его благодеяниями.
Хакуодо пообещал все исполнить и вышел из храма. На обратном пути он не переставал удивляться способности настоятеля все предвидеть и угадывать, а вернувшись домой, сказал Томодзо:
- Господин Хагивара был добр к тебе и ко мне, давай же проводим его к месту упокоения...
Покойника обрядили и схоронили у храма Симбандзуй-ин.
Чтобы скрыть свое злодеяние, Томодзо решил переехать в другое место. Но как это сделать, чтобы никто не заподозрил неладное? Он долго ломал над этим голову, прикидывал так и этак и наконец придумал. Он стал рассказывать соседям о том, что к господину Хагиваре хаживали привидения. "Сам видел, - говорил он.
- Приходили два привидения, молоденькая женщина в прическе симада и женщина постарше с фонарем в виде пиона... Кто их увидит, тот через три дня умирает.
Страшно мне здесь жить, сил моих нет..."
Соседи пошли приделывать к этим россказням хвосты, к хвостам еще хвосты, и начали люди толковать, будто к господину Хагиваре привидения наведывались целыми толпами, а у источника в Нэдзу по ночам слышен женский плач. Наконец Хакуодо Юсай, будучи человеком робким, не выдержал и переехал в Канда на улицу Хатаго. Томодзо только того и ждал. Заявив, что страха больше вытерпеть не может, он вместе с О-Минэ переселился в родные места - в уезд Курихаси, через который идет дорога Накасэн-до.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Рассудив, что на сто рё, полученные от привидений, можно начать новую жизнь, Томодзо через своего приятеля, погонщика лошадей Кюзо, приобрел за двадцать золотых добротный дом, благо цены в те времена были дешевы, и под именем Сэкигутия Томодзо открыл на пятьдесят золотых мелочную лавку. Первое время муж и жена работали усердно. Приобретали товар дешево, продавали тоже дешево, так что о них, прошла добрая слава. Стали говорить, что у Сэкигутия-де товар хороший да дешевый, покупать к ним сходились со всей округи, и дела у них процветали.
Но разве не справедливы золотые слова древних: "Боги не мешают процветанию смертных. Добиваясь процветания, человек побеждает небо, но вот он достиг желаемого, и небо побеждает его". Никогда еще не было и никогда не будет так, чтобы шальные деньги принесли добро. К апрелю следующего года Томодзо уже забыл про прежнее свое нищее житье, и захотелось ему пороскошествовать. Захотелось шелковых одежд с гербами, захотелось парчовых оби, захотелось кожаной обуви. Как-то раз, попивая вино в харчевне "Сасая", приметил он там одну красотку служаночку. Девка эта была собой приметная, лет двадцати семи, а на вид не больше чем двадцати четырех, и сердце Томодзо затрепетало. Поднявшись на второй этаж, он стал расспрашивать хозяина об этой служанке и узнал вот что. Не так давно в этом доме остановились путники, муж и жена. Муж, как стало известно, самурай, был где-то ранен в ногу, да так тяжело, что не мог стоять. Прожили они при харчевне довольно долго, вконец проелись, и поскольку кормить их за свой счет стало накладно, хозяин нашел им домик у дамбы, а жену взял в харчевню служанкой. Так они теперь и живут на ту мелочь, что зарабатывает жена. Выслушав хозяина, Томодзо решил, что за деньги эта баба разрешит все что угодно. В тот вечер он одарил ее несколькими медяками и ушел восвояси, однако с тех пор зачастил в "Сасая", принялся красотку улещивать, не жалея ни денег, ни слов, и в конце концов сошелся с нею.
Женщина эта была, конечно, О-Куни. Убив и ограбив Иидзиму Хэйдзаэмона, она вместе со своим любовником Миянобэ Гэндзиро бежала из Эдо к родным в Этиго. Но оказалось, что родных ее там больше нет. Не зная куда деваться, они долго блуждали по тракту Осюдзи, вышли на дорогу Симокай-до и еле живые добрались до Курихаси. Благодаря заботам хозяина харчевни им удалось продержаться еще немного, а затем О-Куни и вовсе опустилась, и тут ее нашел Томодзо. Хитрая и злобная О-Куни сразу поняла, что это скоробогач и из него можно извлечь пользу, поэтому позволила ему склонить себя к любовной связи. А Томодзо в свои сорок с лишним лет вообразил, что эта молодая красавица в него влюбилась, совсем потерял голову и проводил в "Сасая" все ночи напролет.
Между тем его жена О-Минэ места себе не находила от ревности и едва сдерживала себя, стесняясь прислуги. Однажды, заметив погонщика Кюдзо, проходившего мимо лавки со своей лошадью, она окликнула его:
- Эй, Кюдзо, что же это та проходишь и не заглянешь к нам?
Кюдзо остановился.
- Здравствуй, хозяйка, - сказал он. - Это верно, давно у вас не был. И рад бы заглянуть на минуточку, да вот, видишь, спешу, груз тут надо в одно место отвезти. Нет, никак не могу. Спасибо тебе еще раз за деньги, что дала мне тогда...
- Ладно, ладно, не выдумывай, ты ведь нам все равно что родственник...
Может быть, все-таки зайдешь? Я бы тебе чарку поднесла...
- Что, чарку? В таком разе зайду, прошу прощения... - Кюдзо, не мешкая, привязал лошадь возле лавки и с черного хода вошел в комнаты. - Меня теперь все любят, как я есть вроде бы родственник вашему хозяину... Богач он стал с прошлого года, вот я и задираю нос.
О-Минэ завернула в клочок бумаги несколько монет и протянула ему.
- Вот, возьми, - сказала она. - Парень ты хороший, купишь себе что-нибудь.
- Каждый раз я от вас с деньгами, - ухмыльнулся Кюдзо. - Ну, спасибо.
Неловко вроде бы, да как не принять, когда от чистого сердца дают... Ого, на ощупь там, кажется, денег немалая толика, глядишь, и на кимоно какое-нибудь достанет... Благодарю покорно.
- Будет тебе, не рассыпайся так, мне даже неловко... Кстати, вот я хочу от тебя кое о чем узнать. Мой хозяин с апреля только и знает, что ночует в "Сасая", говорят, и ты с ним вместе там гуляешь, правда? Ну-ка, расскажи, что у него там такое?
- Ничего я такого не знаю, - сказал Кюдзо.
- Не прикидывайся, - сказала О-Минэ. - Мне все известно.
- Не знаю, что там тебе известно...
- Я говорю об этой бабе в "Сасая", - пояснила О-Минэ. - Да ты не беспокойся, хозяин мне сам вчера во всем признался. И не думай, что я ревную.
Я уже старуха, куда уж мне ревновать, я только за хозяина боюсь... Знаешь ведь, какой он у нас славный... Вчера вечером мне все рассказал и сам же над собой смеется. А ты-то все мнешься, упираешься, проходишь мимо и зайти боишься... Эх, ты!
- Вот оно что... - сказал Кюдзо. - Надо же, а хозяин-то мне говорит, молчи, мол, говорит, если ты не проболтаешься, она никогда не узнает... Ну мне что, я и молчу. Зачем, думаю, говорить тебе об этом. Еще обидишься... Жена как-никак... А хозяин, оказывается, сам все рассказал... Вот потеха-то!
- Все рассказал, все как есть... А ты с ним часто ходишь?
- Эта его сучка, она из господских подстилок. Мужа ее зовут, кажись, Гэндзиро, в ногу он раненный и не может ходить. Живут они у дамбы. Она в "Сасая" прислуживает, там хозяин ее послушал, зажалел, она его враз окрутила... Деньги стал ей жаловать. В первый раз дал три медяка, во второй раз два золотых отвалил! Ну, звать ее О-Куни, лет ей, говорят, двадцать семь, собой, конечно, красавица, тебе с нею не срав... В общем, совсем другая, не такая, как ты, господская штучка, гордая, но ничего, хорошенькая бабенка...
- А давно он с ней закрутил, не знаешь? Он говорил вчера, да я запамятовала...
- Со второго апреля, что ли...
- Вот подлец! - вскричала О-Минэ. - Крутил с чужой бабой со второго апреля и мне хоть бы словечко сказал! Бесстыдный негодяй! А я кого ни спрашиваю, ну никто ничего толком не говорит! Ну, спасибо тебе, Кюдзо. Теперь я буду знать!
- Постой, - сказал Кюдзо. - Так хозяин тебе и не говорил ничего?
- Конечно, нет! Что он, дурак, что ли, мне о таких вещах рассказывать?
- Ну, теперь он мне задаст... Он же мне строго-настрого наказывал никому об этом не болтать! Плохо мое дело...
- Да ты-то можешь не беспокоиться, про тебя я ему не скажу...
- Спасибо и на этом... Смотри не проговорись!
Кюдзо ушел. О-Минэ, кипя ревностью, села за работу и стала дожидаться Томодзо. Тот вернулся поздно ночью.
- Эй, Бунскэ! - окликнул он с улицы слугу. - Открывай!
- Добро пожаловать, - сказал Бунскэ. - Входите, пожалуйста.
- Приказчикам лечь спать, живо, - распорядился Томодзо. - Хозяйка легла? - Он вошел в комнату. - Ты чего не спишь, О-Минэ? - удивился он. Перестань ты работать по ночам, это же для здоровья вредно, надо меру знать... Давай-ка пропустим по чарке да завалимся спать. И закусить что-нибудь подай, все равно что...
- А ничего и нет, - резко сказала О-Минэ.
- Принеси хоть соленых овощей...
- Да стоит ли? Что хорошего выпивать дома? Закуски нет, прислуживает старуха жена... Ступай-ка ты лучше в "Сасая".
- В "Сасая", конечно, все что угодно есть, харчевня как-никак... Впрочем, мне много не надо, всего-то выпить чарку на сон грядущий. Поджарь хоть немного морской капусты...
- Закуска что, не в закуске дело. А вот не понравится тебе, кто наливает!
Иди в "Сасая", там тебе О-Куни нальет!
- Какая еще О-Куни? Что ты мелешь?
- А чего - ты скрываешь? Не надо скрывать! Мне не двадцать лет, скрываться от меня нечего. Мы с тобой уже в годах, так не обижай меня, расскажи все откровенно!
- Что рассказать?
- Про О-Куни. Красивая, говорят, бабенка. Ей двадцать семь, выглядит, говорят, всего на двадцать два или двадцать три. Такая красотка, что я и то влюбилась, а уж как не влюбиться тебе!
- Никак в толк не возьму, о чем ты говоришь... Кстати, погонщик Кюдзо не заходил сегодня?
- Нет, не заходил.
- Послушай, я понимаю, в последнее время я часто отлучаюсь по разным делам, и ты меня подозреваешь... Дело обычное. Но таких вещей ты мне лучше не говори!
- Почему же? Дело твое мужское, развлекайся, как хочешь, но я же о тебе забочусь! Ведь муж-то у этой бабы самураишка, это она для него так старается... А ну как он узнает, что тогда? Он же с тобой не знаю что сделает, вот чего я боюсь... Путаешься с этой бабой со второго апреля, и хоть бы слово мне сказал, разве так можно? Брось ты ее!
- Да, я вижу, тебе все известно, - сказал, помолчав, Томодзо. Ну ладно, я виноват, прости... Я все думал, как бы рассказать тебе, но неловко было...
Сама посуди, ну как бы я с серьезным видом мог объявить, что так, мол, и так, обзавелся я полюбовницей... Но ты не беспокойся, я на своем веку погулял немало, видел всякое, из меня много денег не вытянешь, так что все будет в порядке, вот увидишь!
- Еще бы! - сказала О-Минэ насмешливо. - Сначала ты дал ей три медяка, потом два золотых, потом три золотых, пять золотых, а потом отвалил сразу двадцать...
- И все-то ты знаешь... Верно, заходил Кюдзо, а?
- Никто не заходил!.. Тебе вот что надо сделать. Баба эта, раз уж она от живого мужа с тобой сошлась, в тебя влюбилась. Но если муж узнает, тебе конец.
Лучше всего для тебя откупить ее и взять в наложницы, а меня отпустить. Я стану жить и вести дело отдельно от тебя, выделюсь из лавки "Сэкигутия" и открою свою лавку. А вы с этой О-Куни сами по себе трудитесь...
- Ну что ты болтаешь? - вскричал Томодзо. - Для чего это нам с тобой расходиться? Ведь бабенка эта, она же любовница самурая, у нее свой хозяин есть, не станет она со мной все время путаться... Я же просто так, невзначай, спьяна подзакусил ею! Ну я виноват, ну прошу прощения... Ну хочешь, никогда больше не пойду туда? Хочешь?
- Нет уж, ты иди. Раз она от живого мужа до этого дошла, значит, любит тебя. Так что ты уходи к ней...
- Ну что мне с тобой делать... Глупости ведь городишь!
- Нет уж, ты меня отпусти.
Томодзо разозлился.
- Заткнись! - заорал он. - Ты с кем разговариваешь? Кто здесь хозяин? Кто всему делу голова? Что хочу, то и делаю! Сколько полюбовниц мне нужно, столько и буду держать, тебя не спрошу! Не молодая, нечего со своей ревностью соваться!
- Ах, ах, простите, не то сказала, извините великодушно... Хозяин! презрительно произнесла О-Минэ. Всему делу голова! Подумаешь, заважничал! А кем ты был в прошлом году, у господина Хагивары на побегушках служил? В каморке ютился? Радовался, когда господин Хагивара медяками тебя оделял да старым тряпьем? Забыл об этом?
- Не кричи так, приказчики услышат...
- Пусть слышат! Хозяин, голова, наложницу завел, а кто ты такой забыл?
- Тише, ты! Ладно, можешь убираться на все четыре стороны...
- И уберусь! Только сначала ты дашь мне сто золотых. Работали вместе, вместе и наживали...
- Еще чего! Раскричалась тут, как разносчик на празднике бога богатства...
Придержи язык!
- Нет уж, я все скажу! Работали мы вместе, я сил для дела не жалела, босиком ходила... А когда у господина Хагивары жили? Я ему готовила, прибирала у него, ты же при нем на побегушках состоял, все жаловался, что на водочку тебе не хватает... Я по ночам работала, только чтобы на водку тебе заработать!
Забыл это? Загордился? Восемь лет я на тебя спину гнула! Хозяин, голова...
Смотрите-ка на него! А я вот, чтобы прошлого не забывать, и сейчас в простой одежде хожу, по ночам работаю... Помнишь, как в позапрошлом году весной ты размечтался выпить под жареную кету?..
- Тише, ты, тише!.. Приказчики же услышат!
- А мне все равно... Нищими ведь жили, я три ночи из последних сил работала, глаз не смыкала, купила тебе водки и жареной кеты... Помнишь, как ты тогда обрадовался? Помнишь, что сказал? Забыл? Ты тогда сказал, что главное в жизни - это жена...
- Перестань орать, - прошипел Томодзо. - Я же сказал уже тебе, что больше к ней не пойду...
- А вот буду орать!.. И можешь ходить к своей О-Куни сколько хочешь, мне все равно... Слишком много понимать стал о себе!..
- Молчи, сука! - сказал Томодзо и ударил ее кулаком по голове.
- Дерешься? - со слезами взвизгнула О-Минэ. - Давай мне сто золотых, я уйду! Я здесь ни за что не останусь! Сам из Курихаси, кругом полно родственников, затащил меня сюда... А я родом из Эдо, у меня здесь никого нет, заступиться некому! Стара я для тебя? С бабами принялся беситься? Деваться мне, мол, некуда, без тебя я с голода помру... А ты мне дай денег, и я уйду!
- Уходишь, так уходи. А денег тебе никаких не будет.
- Ах, вот как? Не будет? А кто придумал выпросить у привидений сто золотых?
- Тише, говорят тебе...
- Ничего, ничего, рот ты мне не заткнешь... Все, что теперь нажито, началось с тех денег! Да что говорить! А кто убил Хагивару, кто украл талисман "кайоннёрай" и закопал в клумбе у источника?..
- Тише, сумасшедшая! Услышат ведь!
- Пусть слышат! Пусть меня хватают и рубят мне голову! Тебе все равно тоже несдобровать.. Давай мне сто золотых, и я уйду от тебя!
- Ну что мне с тобой делать, - сокрушенно сказал Томодзо. - Ну виноват я перед тобой, прошу прощения, что еще? Жили мы с тобой до этого хорошо, жаль, конечно, что ты меня разлюбила, ну раз так, бери тогда лавку и дом целиком себе. Ты, верно, думала, что я с этой бабой собираюсь бежать куда-либо? Не так это. Я наводил кое-какие справки и узнал, что за нею водятся некрасивые дела, так что я и сам хотел уже порвать с нею... А хочешь, давай продадим лавку за двести или за триста золотых и уедем отсюда куда-нибудь в Этиго, хотя бы в Ниигату, пусть там опять распустится цветок нашего успеха... Как ты, согласна еще раз все начать босиком?
- Думаешь, мне так уж хочется уходить от тебя? - сказала О-Минэ, всхлипывая. - Просто ты теперь не любишь меня, вот я и говорила все это...
Как-никак восемь лет вместе прожили, и раз ты не собираешься бросить меня, уедем отсюда куда-нибудь вместе...
- Ну вот и хорошо, и не будем злиться друг на друга. Давай в знак дружбы опрокинем по чарке и завалимся в постель.
С этими словами Томодзо взял О-Минэ за руку и притянул к себе. "Ну тебя, - сказала О-Минэ, - ну что ты, право..." Как говорится в одном стихе:
Славным мужским оружьем Супруге ревнивой своей Он рога обломал.
На следующее утро Томодзо объявил, что хочет купить О-Минэ материи на кимоно, которую та давно облюбовала. Они отправились в Саттэ, купили в галантерейной лавке отрез, выпили в харчевне и пошли обратно домой. На дамбе Томодзо вдруг остановился и, оглядевшись, стал спускаться вниз.
- Ты это куда, хозяин? - удивилась О-Минэ.
- Когда я ездил в прошлый раз в Эдо за товаром, - ответил Томодзо, мне удалось прихватить оттуда тот самый талисман "кайоннёрай". Я его здесь закопал, а сейчас думаю откопать и взять с собой.
- Ну вот, и мне даже не сказал ничего... Выкапывай тогда скорее, пока никто не видит!
- Возьмем его и завтра продадим господину Кога... Что это, никак, дождь пошел? Спускайся сюда, будешь сторожить... Гляди, вон там у переправы двое, они не сюда идут?
- Никто не идет, где ты видишь?
- Да вон же, смотри внимательно!
Там, вдали, от тракта отделялись две дороги, вились вдоль рек Синтонэ и Отонэ и исчезали в тумане под хмурым дождевым небом. Едва видные огоньки в деревенской хижине трепетали, готовые погаснуть. Кругом не было ни души, и что-то зловещее нависло над миром. О-Минэ все всматривалась, ни о чем не подозревая, когда Томодзо выхватил нож из медных ножен у пояса и молча изо всех сил ударил ее в спину. Он метил ей между лопаток, и она с визгом упала на землю, цепляясь за его рукав.
- Ты убиваешь меня, ты хочешь жениться на О-Куни! - вскричала она.
- А ты как думала? - прохрипел Томодзо. - Возьму бабу, какую полюбил... Ну, молись!
С этими словами он перехватил нож лезвием вниз и старательно погрузил его в тело О-Минэ, в ямку над ключицей. О-Минэ, корчась от мучительной боли, вцепилась Томодзо в подол. Она никак не хотела умирать, и тогда Томодзо уселся на нее верхом и перерезал ей горло. О-Минэ испустила дух, но руки ее не отпускали подол мужа, и чтобы освободиться, ему пришлось один за другим обрезать ей пальцы. Только тогда он встал, обтер и вложил в ножны клинок и, не оглядываясь, поднялся на дорогу. Затем он со всех ног пустился домой, добежал до своей лавки и заколотил в дверь кулаками.
- Открывай, Бунскэ! Скорее! - закричал он.
- Кто это там? - отозвался слуга. - А, хозяин... Сейчас, сейчас.
Не успел он отодвинуть засов, как Томодзо вскочил внутрь.
- Беда, Бунскэ! - сказал он. - На дороге на нас напали пятеро бандитов, меня схватили, но я вырвался и убежал... А вот О-Минэ скатилась по дамбе вниз, и я не знаю, что с ней... Не ранили бы ее... Собирай всех, пошли туда!
Перепуганные слуги, вооруженные палками и дубинками, отправились с Томодзо на дорогу и обнаружили над дамбой мертвую, страшно изувеченную О-Минэ.
Отчаянию Томодзо не было предела. Обливаясь притворными слезами, он кричал:
- Жалость-то какая!.. Что бы нам хоть чуть-чуть раньше прибежать, не умерла бы она такой ужасной смертью!..
Кто-то побежал сообщить властям. Власти осмотрели труп, велели забрать его домой. Вскоре тело предали земле, тут же, неподалеку от деревни. О том, что Томодзо - убийца, никто не догадывался. День шел за днем, и вот на седьмой день, едва Томодзо вернулся из храма, приказчик сообщил ему, что внезапно заболела одна из служанок, тридцатилетняя О-Масу. Она ни с того ни с сего затряслась, вскрикнула и упала, а сейчас лежит без памяти и говорит в бреду какие-то несуразности. Томодзо отправился проведать ее.
- Что с тобой стряслось? - спросил он, присев у постели.
- Томодзо, - проговорила О-Масу, - если бы ты знал, как больно мне было, когда ты повернул нож в моем теле...
- Странные вещи она говорит, хозяин, - испуганно сказал Бунскэ.
- Очнись, О-Масу, - сказал Томодзо. - Простудилась она, наверное, вот и жар у нее... Укройте ее одеялами!
Принесли тяжелые одеяла и навалили на больную, но она вдруг одним движением отбросила их, села и уставилась в лицо Томодзо.
- Что это она? - сказал Бунскэ.
- Уж не лиса ли в тебя вселилась, О-Масу? - встревоженно спросил Томодзо.
- Знаешь, Томодзо, - произнесла О-Масу, - никогда еще мне не было так больно... Особенно когда ты ударил меня в ямку над ключицей. Лезвие пронзило тело и вошло в грудь, и это была такая мука, что рассказать нельзя...
Томодзо стало не по себе.
- Что она болтает, - сказал он, - с ума, что ли, сошла?
- Восемь лет мы прожили с тобой в нищете, - продолжала О-Масу. И вот теперь, когда все стало так хорошо, ты жестоко убил меня, чтобы жениться на О-Куни...
- Видно, ей очень плохо, - сказал Томодзо.
Он был поражен и решил, что О-Масу необходимо вылечить как можно скорее.
Как раз незадолго до этого кто-то говорил ему, будто в деревню из столицы приехал хороший лекарь, и Томодзо сейчас же послал за ним.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Итак, на седьмой день после похорон О-Минэ внезапно заболела служанка О-Масу и принялась говорить в бреду странные слова. То она говорила о богатстве, нажитом на деньги, которые получены от привидений, то об убийстве какого-то господина Хагивары Синдзабуро, то о краже талисмана "кайоннёрай", зарытого где-то в клумбе у источника. Слуги слушали и ничего не понимали, считая все это горячечным бредом, но Томодзо-то так не считал. Он догадался, что убиенная О-Минэ, не сумев овладеть им, вселилась в О-Масу и намеревается отомстить ему, разболтав о всех его злодействах, чтобы слухи об этом дошли до властей и его схватили бы и казнили. "Не отослать ли О-Масу к ее родным, чтобы и духу ее здесь не было? - подумал Томодзо. - Да нет, если она станет. болтать такое и у себя дома, я все равно пропал". Действовать нужно было осмотрительно. Пока Томодзо размышлял, вернулся Накаскэ, посланный в Саттэ за лекарем.
- Привел я его, хозяин, - объявил Накаскэ. - Вот это он и есть, знаменитый лекарь из Эдо. Насилу я его упросил пойти к нам...
- Благодарствуйте, благодарствуйте, - произнес Томодзо, кланяясь лекарю. - Мы здесь в лавке торговлей занимаемся, так что сами видите, какой у нас беспорядок, а вот не угодно ли вам будет пройти в комнаты?
Он провел лекаря в гостиную, усадил на почетное место и склонился перед ним, уперев руки в пол.
- Очень рад познакомиться с вами, - сказал он. - Зовут меня Сэкигутия Томодзо, и разрешите от души поблагодарить вас за то, что вы согласились взять на себя труд посетить меня...
- Да-да, и я рад познакомиться, - сказал лекарь. - У вас, говорят, кто-то внезапно заболел... э-э... жар, говорят, странный бред... - Он вдруг пристально поглядел на Томодзо и воскликнул: Э-э-э, а давненько мы с тобой не виделись, парень! Надо же, а! Как ты поживаешь, Томодзо? Как всегда, здоровый и бодрый, это хорошо... Смотри, как неожиданно встретились! Вот никогда не думал... Это твой новый дом? Превосходно... Впрочем, так оно и должно было быть. Еще когда ты с женой жил у господина Хагивары Синдзабуро, я считал вас парой дельной, всегда думал, что вы далеко пойдете... На это я всеми десятью пальцами указывал и не ошибся... И лавку ты хорошую держишь, отличное дело...
Томодзо, недоуменно таращивший на него глаза, наконец узнал.
- Никак, это господин Ямамото Сидзё! Ну, совсем не ожидал с вами встретиться здесь...
- Говоря между нами, - сказал Сидзё, - в Эдо я окончательно проелся, даже лекарствовать не мог. Домик у меня с кошкин лоб, так я его продал и поехал в Никки к знакомым. Остановился переночевать на постоялом дворе в Саттэ, там меня попросили осмотреть одного постояльца, больного лихорадкой... Ну, пользовал я его, пользовал, он на мое счастье и выздоровел. Сам выздоровел, я тут ни при чем. Но сразу разнесся слух, будто я великий лекарь, и теперь у меня от больных отбоя нет. Лечу их через пень колоду, однако деньги платят хорошие, вот я и решил остановиться в здешних местах... Честно говоря, лекарь я никудышный, хотя томик-другой "Сёканрона" прочесть мне в свое время пришлось. Но ведь я терпеть не могу больных, мне к их вонючим постелям подходить противно... А чуть денежки заведутся, тут уж я и вовсе бросаю же и принимаюсь пить... Так я и проелся в Эдо... А что твоя жена? О-Минэ, кажется... Давно ее не видел... Здорова она?
- Она... - Томодзо запнулся. - Ее восемь дней назад зарубили на дамбе бандиты... Собрал я кое-как ее тело по кускам и схоронил.
- Какое несчастье! - воскликнул Сидзё. - Как же это так вдруг? Представляю, какое это горе для тебя... Мне тем более жаль, что мы с тобой в свое время были в добрых отношениях... Хорошая была женщина, преданная... Видно, есть все-таки судьба, о которой толкуют монахи. Да, жаль, жаль... Значит, больная у тебя - это не жена?
- Нет, это просто служанка. У нее жар, и в бреду она такие вещи бормочет, что слушать страшно...
- Ну что ж, пойдем посмотрим ее, а потом недурно было бы выпить и поболтать за чаркой о прошедших временах... Приятно все-таки встретить старого дружка в незнакомом месте... А если у больной жар, то мы а ним справимся в два счета...
Опираясь на палку, он отправился в храм и был сразу допущен в покои.
Настоятель Рёсэки в простой голубой рясе неподвижно восседал на дзабутоне.
- Рад видеть вас в добром здоровье, как всегда, - произнес Хакуодо. - А жаркий сезон в этом году что-то затянулся...
Настоятель взглянул на него.
- Выбрался ко мне все-таки, - сказал он. - Ну что ж, подойди ближе... Да, вот и с Хагиварой неладное приключилось. Умер, бедняга..
- Я вижу, вам уже, известно...
- Сделать ничего было нельзя. Возле него все время крутился дурной человек, да и судьба у него злая. Все предопределено, так стоит ли волноваться?
- Не зря говорят, - заметил Хакуодо, - что за ваши высокие добродетели вам дано видеть события на сто лет вперед. Мне остается только благоговеть перед вашим искусством все предвидеть. Я же, недостойный, совершил оплошность...
- Ты имеешь в виду украденный талисман? Сейчас он зарыт в землю. Не беспокойся о нем, его обнаружат в августе будущего года.
- Я прожил долгую жизнь, - сказал Хакуодо, - видел хорошее и плохое, я умею предсказывать будущие блага и несчастья и определять суть человека, а вот этого узнать не сумел!
- Не все ли равно... Послушай, у Хагивары был, вероятно, свой храм, но ты похорони его рядом с могилой дочери Иидзимы. Судьбы их связаны крепко. Поставь над ним памятник и отслужи панихиду, ведь ты пользовался его благодеяниями.
Хакуодо пообещал все исполнить и вышел из храма. На обратном пути он не переставал удивляться способности настоятеля все предвидеть и угадывать, а вернувшись домой, сказал Томодзо:
- Господин Хагивара был добр к тебе и ко мне, давай же проводим его к месту упокоения...
Покойника обрядили и схоронили у храма Симбандзуй-ин.
Чтобы скрыть свое злодеяние, Томодзо решил переехать в другое место. Но как это сделать, чтобы никто не заподозрил неладное? Он долго ломал над этим голову, прикидывал так и этак и наконец придумал. Он стал рассказывать соседям о том, что к господину Хагиваре хаживали привидения. "Сам видел, - говорил он.
- Приходили два привидения, молоденькая женщина в прическе симада и женщина постарше с фонарем в виде пиона... Кто их увидит, тот через три дня умирает.
Страшно мне здесь жить, сил моих нет..."
Соседи пошли приделывать к этим россказням хвосты, к хвостам еще хвосты, и начали люди толковать, будто к господину Хагиваре привидения наведывались целыми толпами, а у источника в Нэдзу по ночам слышен женский плач. Наконец Хакуодо Юсай, будучи человеком робким, не выдержал и переехал в Канда на улицу Хатаго. Томодзо только того и ждал. Заявив, что страха больше вытерпеть не может, он вместе с О-Минэ переселился в родные места - в уезд Курихаси, через который идет дорога Накасэн-до.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Рассудив, что на сто рё, полученные от привидений, можно начать новую жизнь, Томодзо через своего приятеля, погонщика лошадей Кюзо, приобрел за двадцать золотых добротный дом, благо цены в те времена были дешевы, и под именем Сэкигутия Томодзо открыл на пятьдесят золотых мелочную лавку. Первое время муж и жена работали усердно. Приобретали товар дешево, продавали тоже дешево, так что о них, прошла добрая слава. Стали говорить, что у Сэкигутия-де товар хороший да дешевый, покупать к ним сходились со всей округи, и дела у них процветали.
Но разве не справедливы золотые слова древних: "Боги не мешают процветанию смертных. Добиваясь процветания, человек побеждает небо, но вот он достиг желаемого, и небо побеждает его". Никогда еще не было и никогда не будет так, чтобы шальные деньги принесли добро. К апрелю следующего года Томодзо уже забыл про прежнее свое нищее житье, и захотелось ему пороскошествовать. Захотелось шелковых одежд с гербами, захотелось парчовых оби, захотелось кожаной обуви. Как-то раз, попивая вино в харчевне "Сасая", приметил он там одну красотку служаночку. Девка эта была собой приметная, лет двадцати семи, а на вид не больше чем двадцати четырех, и сердце Томодзо затрепетало. Поднявшись на второй этаж, он стал расспрашивать хозяина об этой служанке и узнал вот что. Не так давно в этом доме остановились путники, муж и жена. Муж, как стало известно, самурай, был где-то ранен в ногу, да так тяжело, что не мог стоять. Прожили они при харчевне довольно долго, вконец проелись, и поскольку кормить их за свой счет стало накладно, хозяин нашел им домик у дамбы, а жену взял в харчевню служанкой. Так они теперь и живут на ту мелочь, что зарабатывает жена. Выслушав хозяина, Томодзо решил, что за деньги эта баба разрешит все что угодно. В тот вечер он одарил ее несколькими медяками и ушел восвояси, однако с тех пор зачастил в "Сасая", принялся красотку улещивать, не жалея ни денег, ни слов, и в конце концов сошелся с нею.
Женщина эта была, конечно, О-Куни. Убив и ограбив Иидзиму Хэйдзаэмона, она вместе со своим любовником Миянобэ Гэндзиро бежала из Эдо к родным в Этиго. Но оказалось, что родных ее там больше нет. Не зная куда деваться, они долго блуждали по тракту Осюдзи, вышли на дорогу Симокай-до и еле живые добрались до Курихаси. Благодаря заботам хозяина харчевни им удалось продержаться еще немного, а затем О-Куни и вовсе опустилась, и тут ее нашел Томодзо. Хитрая и злобная О-Куни сразу поняла, что это скоробогач и из него можно извлечь пользу, поэтому позволила ему склонить себя к любовной связи. А Томодзо в свои сорок с лишним лет вообразил, что эта молодая красавица в него влюбилась, совсем потерял голову и проводил в "Сасая" все ночи напролет.
Между тем его жена О-Минэ места себе не находила от ревности и едва сдерживала себя, стесняясь прислуги. Однажды, заметив погонщика Кюдзо, проходившего мимо лавки со своей лошадью, она окликнула его:
- Эй, Кюдзо, что же это та проходишь и не заглянешь к нам?
Кюдзо остановился.
- Здравствуй, хозяйка, - сказал он. - Это верно, давно у вас не был. И рад бы заглянуть на минуточку, да вот, видишь, спешу, груз тут надо в одно место отвезти. Нет, никак не могу. Спасибо тебе еще раз за деньги, что дала мне тогда...
- Ладно, ладно, не выдумывай, ты ведь нам все равно что родственник...
Может быть, все-таки зайдешь? Я бы тебе чарку поднесла...
- Что, чарку? В таком разе зайду, прошу прощения... - Кюдзо, не мешкая, привязал лошадь возле лавки и с черного хода вошел в комнаты. - Меня теперь все любят, как я есть вроде бы родственник вашему хозяину... Богач он стал с прошлого года, вот я и задираю нос.
О-Минэ завернула в клочок бумаги несколько монет и протянула ему.
- Вот, возьми, - сказала она. - Парень ты хороший, купишь себе что-нибудь.
- Каждый раз я от вас с деньгами, - ухмыльнулся Кюдзо. - Ну, спасибо.
Неловко вроде бы, да как не принять, когда от чистого сердца дают... Ого, на ощупь там, кажется, денег немалая толика, глядишь, и на кимоно какое-нибудь достанет... Благодарю покорно.
- Будет тебе, не рассыпайся так, мне даже неловко... Кстати, вот я хочу от тебя кое о чем узнать. Мой хозяин с апреля только и знает, что ночует в "Сасая", говорят, и ты с ним вместе там гуляешь, правда? Ну-ка, расскажи, что у него там такое?
- Ничего я такого не знаю, - сказал Кюдзо.
- Не прикидывайся, - сказала О-Минэ. - Мне все известно.
- Не знаю, что там тебе известно...
- Я говорю об этой бабе в "Сасая", - пояснила О-Минэ. - Да ты не беспокойся, хозяин мне сам вчера во всем признался. И не думай, что я ревную.
Я уже старуха, куда уж мне ревновать, я только за хозяина боюсь... Знаешь ведь, какой он у нас славный... Вчера вечером мне все рассказал и сам же над собой смеется. А ты-то все мнешься, упираешься, проходишь мимо и зайти боишься... Эх, ты!
- Вот оно что... - сказал Кюдзо. - Надо же, а хозяин-то мне говорит, молчи, мол, говорит, если ты не проболтаешься, она никогда не узнает... Ну мне что, я и молчу. Зачем, думаю, говорить тебе об этом. Еще обидишься... Жена как-никак... А хозяин, оказывается, сам все рассказал... Вот потеха-то!
- Все рассказал, все как есть... А ты с ним часто ходишь?
- Эта его сучка, она из господских подстилок. Мужа ее зовут, кажись, Гэндзиро, в ногу он раненный и не может ходить. Живут они у дамбы. Она в "Сасая" прислуживает, там хозяин ее послушал, зажалел, она его враз окрутила... Деньги стал ей жаловать. В первый раз дал три медяка, во второй раз два золотых отвалил! Ну, звать ее О-Куни, лет ей, говорят, двадцать семь, собой, конечно, красавица, тебе с нею не срав... В общем, совсем другая, не такая, как ты, господская штучка, гордая, но ничего, хорошенькая бабенка...
- А давно он с ней закрутил, не знаешь? Он говорил вчера, да я запамятовала...
- Со второго апреля, что ли...
- Вот подлец! - вскричала О-Минэ. - Крутил с чужой бабой со второго апреля и мне хоть бы словечко сказал! Бесстыдный негодяй! А я кого ни спрашиваю, ну никто ничего толком не говорит! Ну, спасибо тебе, Кюдзо. Теперь я буду знать!
- Постой, - сказал Кюдзо. - Так хозяин тебе и не говорил ничего?
- Конечно, нет! Что он, дурак, что ли, мне о таких вещах рассказывать?
- Ну, теперь он мне задаст... Он же мне строго-настрого наказывал никому об этом не болтать! Плохо мое дело...
- Да ты-то можешь не беспокоиться, про тебя я ему не скажу...
- Спасибо и на этом... Смотри не проговорись!
Кюдзо ушел. О-Минэ, кипя ревностью, села за работу и стала дожидаться Томодзо. Тот вернулся поздно ночью.
- Эй, Бунскэ! - окликнул он с улицы слугу. - Открывай!
- Добро пожаловать, - сказал Бунскэ. - Входите, пожалуйста.
- Приказчикам лечь спать, живо, - распорядился Томодзо. - Хозяйка легла? - Он вошел в комнату. - Ты чего не спишь, О-Минэ? - удивился он. Перестань ты работать по ночам, это же для здоровья вредно, надо меру знать... Давай-ка пропустим по чарке да завалимся спать. И закусить что-нибудь подай, все равно что...
- А ничего и нет, - резко сказала О-Минэ.
- Принеси хоть соленых овощей...
- Да стоит ли? Что хорошего выпивать дома? Закуски нет, прислуживает старуха жена... Ступай-ка ты лучше в "Сасая".
- В "Сасая", конечно, все что угодно есть, харчевня как-никак... Впрочем, мне много не надо, всего-то выпить чарку на сон грядущий. Поджарь хоть немного морской капусты...
- Закуска что, не в закуске дело. А вот не понравится тебе, кто наливает!
Иди в "Сасая", там тебе О-Куни нальет!
- Какая еще О-Куни? Что ты мелешь?
- А чего - ты скрываешь? Не надо скрывать! Мне не двадцать лет, скрываться от меня нечего. Мы с тобой уже в годах, так не обижай меня, расскажи все откровенно!
- Что рассказать?
- Про О-Куни. Красивая, говорят, бабенка. Ей двадцать семь, выглядит, говорят, всего на двадцать два или двадцать три. Такая красотка, что я и то влюбилась, а уж как не влюбиться тебе!
- Никак в толк не возьму, о чем ты говоришь... Кстати, погонщик Кюдзо не заходил сегодня?
- Нет, не заходил.
- Послушай, я понимаю, в последнее время я часто отлучаюсь по разным делам, и ты меня подозреваешь... Дело обычное. Но таких вещей ты мне лучше не говори!
- Почему же? Дело твое мужское, развлекайся, как хочешь, но я же о тебе забочусь! Ведь муж-то у этой бабы самураишка, это она для него так старается... А ну как он узнает, что тогда? Он же с тобой не знаю что сделает, вот чего я боюсь... Путаешься с этой бабой со второго апреля, и хоть бы слово мне сказал, разве так можно? Брось ты ее!
- Да, я вижу, тебе все известно, - сказал, помолчав, Томодзо. Ну ладно, я виноват, прости... Я все думал, как бы рассказать тебе, но неловко было...
Сама посуди, ну как бы я с серьезным видом мог объявить, что так, мол, и так, обзавелся я полюбовницей... Но ты не беспокойся, я на своем веку погулял немало, видел всякое, из меня много денег не вытянешь, так что все будет в порядке, вот увидишь!
- Еще бы! - сказала О-Минэ насмешливо. - Сначала ты дал ей три медяка, потом два золотых, потом три золотых, пять золотых, а потом отвалил сразу двадцать...
- И все-то ты знаешь... Верно, заходил Кюдзо, а?
- Никто не заходил!.. Тебе вот что надо сделать. Баба эта, раз уж она от живого мужа с тобой сошлась, в тебя влюбилась. Но если муж узнает, тебе конец.
Лучше всего для тебя откупить ее и взять в наложницы, а меня отпустить. Я стану жить и вести дело отдельно от тебя, выделюсь из лавки "Сэкигутия" и открою свою лавку. А вы с этой О-Куни сами по себе трудитесь...
- Ну что ты болтаешь? - вскричал Томодзо. - Для чего это нам с тобой расходиться? Ведь бабенка эта, она же любовница самурая, у нее свой хозяин есть, не станет она со мной все время путаться... Я же просто так, невзначай, спьяна подзакусил ею! Ну я виноват, ну прошу прощения... Ну хочешь, никогда больше не пойду туда? Хочешь?
- Нет уж, ты иди. Раз она от живого мужа до этого дошла, значит, любит тебя. Так что ты уходи к ней...
- Ну что мне с тобой делать... Глупости ведь городишь!
- Нет уж, ты меня отпусти.
Томодзо разозлился.
- Заткнись! - заорал он. - Ты с кем разговариваешь? Кто здесь хозяин? Кто всему делу голова? Что хочу, то и делаю! Сколько полюбовниц мне нужно, столько и буду держать, тебя не спрошу! Не молодая, нечего со своей ревностью соваться!
- Ах, ах, простите, не то сказала, извините великодушно... Хозяин! презрительно произнесла О-Минэ. Всему делу голова! Подумаешь, заважничал! А кем ты был в прошлом году, у господина Хагивары на побегушках служил? В каморке ютился? Радовался, когда господин Хагивара медяками тебя оделял да старым тряпьем? Забыл об этом?
- Не кричи так, приказчики услышат...
- Пусть слышат! Хозяин, голова, наложницу завел, а кто ты такой забыл?
- Тише, ты! Ладно, можешь убираться на все четыре стороны...
- И уберусь! Только сначала ты дашь мне сто золотых. Работали вместе, вместе и наживали...
- Еще чего! Раскричалась тут, как разносчик на празднике бога богатства...
Придержи язык!
- Нет уж, я все скажу! Работали мы вместе, я сил для дела не жалела, босиком ходила... А когда у господина Хагивары жили? Я ему готовила, прибирала у него, ты же при нем на побегушках состоял, все жаловался, что на водочку тебе не хватает... Я по ночам работала, только чтобы на водку тебе заработать!
Забыл это? Загордился? Восемь лет я на тебя спину гнула! Хозяин, голова...
Смотрите-ка на него! А я вот, чтобы прошлого не забывать, и сейчас в простой одежде хожу, по ночам работаю... Помнишь, как в позапрошлом году весной ты размечтался выпить под жареную кету?..
- Тише, ты, тише!.. Приказчики же услышат!
- А мне все равно... Нищими ведь жили, я три ночи из последних сил работала, глаз не смыкала, купила тебе водки и жареной кеты... Помнишь, как ты тогда обрадовался? Помнишь, что сказал? Забыл? Ты тогда сказал, что главное в жизни - это жена...
- Перестань орать, - прошипел Томодзо. - Я же сказал уже тебе, что больше к ней не пойду...
- А вот буду орать!.. И можешь ходить к своей О-Куни сколько хочешь, мне все равно... Слишком много понимать стал о себе!..
- Молчи, сука! - сказал Томодзо и ударил ее кулаком по голове.
- Дерешься? - со слезами взвизгнула О-Минэ. - Давай мне сто золотых, я уйду! Я здесь ни за что не останусь! Сам из Курихаси, кругом полно родственников, затащил меня сюда... А я родом из Эдо, у меня здесь никого нет, заступиться некому! Стара я для тебя? С бабами принялся беситься? Деваться мне, мол, некуда, без тебя я с голода помру... А ты мне дай денег, и я уйду!
- Уходишь, так уходи. А денег тебе никаких не будет.
- Ах, вот как? Не будет? А кто придумал выпросить у привидений сто золотых?
- Тише, говорят тебе...
- Ничего, ничего, рот ты мне не заткнешь... Все, что теперь нажито, началось с тех денег! Да что говорить! А кто убил Хагивару, кто украл талисман "кайоннёрай" и закопал в клумбе у источника?..
- Тише, сумасшедшая! Услышат ведь!
- Пусть слышат! Пусть меня хватают и рубят мне голову! Тебе все равно тоже несдобровать.. Давай мне сто золотых, и я уйду от тебя!
- Ну что мне с тобой делать, - сокрушенно сказал Томодзо. - Ну виноват я перед тобой, прошу прощения, что еще? Жили мы с тобой до этого хорошо, жаль, конечно, что ты меня разлюбила, ну раз так, бери тогда лавку и дом целиком себе. Ты, верно, думала, что я с этой бабой собираюсь бежать куда-либо? Не так это. Я наводил кое-какие справки и узнал, что за нею водятся некрасивые дела, так что я и сам хотел уже порвать с нею... А хочешь, давай продадим лавку за двести или за триста золотых и уедем отсюда куда-нибудь в Этиго, хотя бы в Ниигату, пусть там опять распустится цветок нашего успеха... Как ты, согласна еще раз все начать босиком?
- Думаешь, мне так уж хочется уходить от тебя? - сказала О-Минэ, всхлипывая. - Просто ты теперь не любишь меня, вот я и говорила все это...
Как-никак восемь лет вместе прожили, и раз ты не собираешься бросить меня, уедем отсюда куда-нибудь вместе...
- Ну вот и хорошо, и не будем злиться друг на друга. Давай в знак дружбы опрокинем по чарке и завалимся в постель.
С этими словами Томодзо взял О-Минэ за руку и притянул к себе. "Ну тебя, - сказала О-Минэ, - ну что ты, право..." Как говорится в одном стихе:
Славным мужским оружьем Супруге ревнивой своей Он рога обломал.
На следующее утро Томодзо объявил, что хочет купить О-Минэ материи на кимоно, которую та давно облюбовала. Они отправились в Саттэ, купили в галантерейной лавке отрез, выпили в харчевне и пошли обратно домой. На дамбе Томодзо вдруг остановился и, оглядевшись, стал спускаться вниз.
- Ты это куда, хозяин? - удивилась О-Минэ.
- Когда я ездил в прошлый раз в Эдо за товаром, - ответил Томодзо, мне удалось прихватить оттуда тот самый талисман "кайоннёрай". Я его здесь закопал, а сейчас думаю откопать и взять с собой.
- Ну вот, и мне даже не сказал ничего... Выкапывай тогда скорее, пока никто не видит!
- Возьмем его и завтра продадим господину Кога... Что это, никак, дождь пошел? Спускайся сюда, будешь сторожить... Гляди, вон там у переправы двое, они не сюда идут?
- Никто не идет, где ты видишь?
- Да вон же, смотри внимательно!
Там, вдали, от тракта отделялись две дороги, вились вдоль рек Синтонэ и Отонэ и исчезали в тумане под хмурым дождевым небом. Едва видные огоньки в деревенской хижине трепетали, готовые погаснуть. Кругом не было ни души, и что-то зловещее нависло над миром. О-Минэ все всматривалась, ни о чем не подозревая, когда Томодзо выхватил нож из медных ножен у пояса и молча изо всех сил ударил ее в спину. Он метил ей между лопаток, и она с визгом упала на землю, цепляясь за его рукав.
- Ты убиваешь меня, ты хочешь жениться на О-Куни! - вскричала она.
- А ты как думала? - прохрипел Томодзо. - Возьму бабу, какую полюбил... Ну, молись!
С этими словами он перехватил нож лезвием вниз и старательно погрузил его в тело О-Минэ, в ямку над ключицей. О-Минэ, корчась от мучительной боли, вцепилась Томодзо в подол. Она никак не хотела умирать, и тогда Томодзо уселся на нее верхом и перерезал ей горло. О-Минэ испустила дух, но руки ее не отпускали подол мужа, и чтобы освободиться, ему пришлось один за другим обрезать ей пальцы. Только тогда он встал, обтер и вложил в ножны клинок и, не оглядываясь, поднялся на дорогу. Затем он со всех ног пустился домой, добежал до своей лавки и заколотил в дверь кулаками.
- Открывай, Бунскэ! Скорее! - закричал он.
- Кто это там? - отозвался слуга. - А, хозяин... Сейчас, сейчас.
Не успел он отодвинуть засов, как Томодзо вскочил внутрь.
- Беда, Бунскэ! - сказал он. - На дороге на нас напали пятеро бандитов, меня схватили, но я вырвался и убежал... А вот О-Минэ скатилась по дамбе вниз, и я не знаю, что с ней... Не ранили бы ее... Собирай всех, пошли туда!
Перепуганные слуги, вооруженные палками и дубинками, отправились с Томодзо на дорогу и обнаружили над дамбой мертвую, страшно изувеченную О-Минэ.
Отчаянию Томодзо не было предела. Обливаясь притворными слезами, он кричал:
- Жалость-то какая!.. Что бы нам хоть чуть-чуть раньше прибежать, не умерла бы она такой ужасной смертью!..
Кто-то побежал сообщить властям. Власти осмотрели труп, велели забрать его домой. Вскоре тело предали земле, тут же, неподалеку от деревни. О том, что Томодзо - убийца, никто не догадывался. День шел за днем, и вот на седьмой день, едва Томодзо вернулся из храма, приказчик сообщил ему, что внезапно заболела одна из служанок, тридцатилетняя О-Масу. Она ни с того ни с сего затряслась, вскрикнула и упала, а сейчас лежит без памяти и говорит в бреду какие-то несуразности. Томодзо отправился проведать ее.
- Что с тобой стряслось? - спросил он, присев у постели.
- Томодзо, - проговорила О-Масу, - если бы ты знал, как больно мне было, когда ты повернул нож в моем теле...
- Странные вещи она говорит, хозяин, - испуганно сказал Бунскэ.
- Очнись, О-Масу, - сказал Томодзо. - Простудилась она, наверное, вот и жар у нее... Укройте ее одеялами!
Принесли тяжелые одеяла и навалили на больную, но она вдруг одним движением отбросила их, села и уставилась в лицо Томодзо.
- Что это она? - сказал Бунскэ.
- Уж не лиса ли в тебя вселилась, О-Масу? - встревоженно спросил Томодзо.
- Знаешь, Томодзо, - произнесла О-Масу, - никогда еще мне не было так больно... Особенно когда ты ударил меня в ямку над ключицей. Лезвие пронзило тело и вошло в грудь, и это была такая мука, что рассказать нельзя...
Томодзо стало не по себе.
- Что она болтает, - сказал он, - с ума, что ли, сошла?
- Восемь лет мы прожили с тобой в нищете, - продолжала О-Масу. И вот теперь, когда все стало так хорошо, ты жестоко убил меня, чтобы жениться на О-Куни...
- Видно, ей очень плохо, - сказал Томодзо.
Он был поражен и решил, что О-Масу необходимо вылечить как можно скорее.
Как раз незадолго до этого кто-то говорил ему, будто в деревню из столицы приехал хороший лекарь, и Томодзо сейчас же послал за ним.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Итак, на седьмой день после похорон О-Минэ внезапно заболела служанка О-Масу и принялась говорить в бреду странные слова. То она говорила о богатстве, нажитом на деньги, которые получены от привидений, то об убийстве какого-то господина Хагивары Синдзабуро, то о краже талисмана "кайоннёрай", зарытого где-то в клумбе у источника. Слуги слушали и ничего не понимали, считая все это горячечным бредом, но Томодзо-то так не считал. Он догадался, что убиенная О-Минэ, не сумев овладеть им, вселилась в О-Масу и намеревается отомстить ему, разболтав о всех его злодействах, чтобы слухи об этом дошли до властей и его схватили бы и казнили. "Не отослать ли О-Масу к ее родным, чтобы и духу ее здесь не было? - подумал Томодзо. - Да нет, если она станет. болтать такое и у себя дома, я все равно пропал". Действовать нужно было осмотрительно. Пока Томодзо размышлял, вернулся Накаскэ, посланный в Саттэ за лекарем.
- Привел я его, хозяин, - объявил Накаскэ. - Вот это он и есть, знаменитый лекарь из Эдо. Насилу я его упросил пойти к нам...
- Благодарствуйте, благодарствуйте, - произнес Томодзо, кланяясь лекарю. - Мы здесь в лавке торговлей занимаемся, так что сами видите, какой у нас беспорядок, а вот не угодно ли вам будет пройти в комнаты?
Он провел лекаря в гостиную, усадил на почетное место и склонился перед ним, уперев руки в пол.
- Очень рад познакомиться с вами, - сказал он. - Зовут меня Сэкигутия Томодзо, и разрешите от души поблагодарить вас за то, что вы согласились взять на себя труд посетить меня...
- Да-да, и я рад познакомиться, - сказал лекарь. - У вас, говорят, кто-то внезапно заболел... э-э... жар, говорят, странный бред... - Он вдруг пристально поглядел на Томодзо и воскликнул: Э-э-э, а давненько мы с тобой не виделись, парень! Надо же, а! Как ты поживаешь, Томодзо? Как всегда, здоровый и бодрый, это хорошо... Смотри, как неожиданно встретились! Вот никогда не думал... Это твой новый дом? Превосходно... Впрочем, так оно и должно было быть. Еще когда ты с женой жил у господина Хагивары Синдзабуро, я считал вас парой дельной, всегда думал, что вы далеко пойдете... На это я всеми десятью пальцами указывал и не ошибся... И лавку ты хорошую держишь, отличное дело...
Томодзо, недоуменно таращивший на него глаза, наконец узнал.
- Никак, это господин Ямамото Сидзё! Ну, совсем не ожидал с вами встретиться здесь...
- Говоря между нами, - сказал Сидзё, - в Эдо я окончательно проелся, даже лекарствовать не мог. Домик у меня с кошкин лоб, так я его продал и поехал в Никки к знакомым. Остановился переночевать на постоялом дворе в Саттэ, там меня попросили осмотреть одного постояльца, больного лихорадкой... Ну, пользовал я его, пользовал, он на мое счастье и выздоровел. Сам выздоровел, я тут ни при чем. Но сразу разнесся слух, будто я великий лекарь, и теперь у меня от больных отбоя нет. Лечу их через пень колоду, однако деньги платят хорошие, вот я и решил остановиться в здешних местах... Честно говоря, лекарь я никудышный, хотя томик-другой "Сёканрона" прочесть мне в свое время пришлось. Но ведь я терпеть не могу больных, мне к их вонючим постелям подходить противно... А чуть денежки заведутся, тут уж я и вовсе бросаю же и принимаюсь пить... Так я и проелся в Эдо... А что твоя жена? О-Минэ, кажется... Давно ее не видел... Здорова она?
- Она... - Томодзо запнулся. - Ее восемь дней назад зарубили на дамбе бандиты... Собрал я кое-как ее тело по кускам и схоронил.
- Какое несчастье! - воскликнул Сидзё. - Как же это так вдруг? Представляю, какое это горе для тебя... Мне тем более жаль, что мы с тобой в свое время были в добрых отношениях... Хорошая была женщина, преданная... Видно, есть все-таки судьба, о которой толкуют монахи. Да, жаль, жаль... Значит, больная у тебя - это не жена?
- Нет, это просто служанка. У нее жар, и в бреду она такие вещи бормочет, что слушать страшно...
- Ну что ж, пойдем посмотрим ее, а потом недурно было бы выпить и поболтать за чаркой о прошедших временах... Приятно все-таки встретить старого дружка в незнакомом месте... А если у больной жар, то мы а ним справимся в два счета...