Сир. Едва нашел уголек.
Рабий. Так, стало быть, вчера запрятал.
Сир. И меха у меня нет.
Рабин. Как он спорит, бездельник! А легкие тебе на что даны?
Сир. Какой властный у меня хозяин! Столько наприказывал, что и десятку слуг разом не справиться.
Раб ин. Что ты там говоришь, медлитель?
Сир. Ничего. Все в порядке.
Рабин. Мне разве послышалось, как ты что-то бормочешь?
Сир. Это я молюсь.
Рабин. «Отче наш», поди, коверкаешь. Или «Молитву господню» уродуешь. А про власть что ворчал?
Сир. Молюсь, чтобы господь даровал тебе императорскую власть.
Рабин. А я – чтобы он из болвана сделал тебя человеком. Проводи меня в церковь. Потом бегом домой. Все расставь по местам. Дом пусть так и сияет чистотою! Горшок чтобы блестел! Всякую неопрятность – с глаз долой: меня может навестить кто-нибудь из придворных. Если замечу какое упущение, будешь избит, как пес!
Сир. Да уж я хорошо знаю твою доброту.
Рабин. А коли знаешь, так берегись.
Сир. Но ты еще не словом не обмолвился насчет завтрака.
Рабин. Вот что у него на уме, у висельника! Нынче утром я дома не ем. В десятом часу прибежишь ко мне и отведешь туда, где я буду завтракать.
Сир. Тебя там накормят, а у меня здесь вовсе нет еды.
Рабин. Нет еды – зато есть аппетит.
Сир. Аппетитом еще никто сыт не бывал.
Рабин. А вот хлеб!
Сир. Да, но какой? Черный, с отрубями!
Рабин. Подумайте, что за неженка! Ты бы сено должен жевать – вот пища, которой ты заслуживаешь. Или тебя, осла этакого, пирогами прикажешь потчевать? Коли один хлеб в глотку не идет, прибавь порея или, ежели угодно, луку.
Рабин. Ступай на рынок.
Сир. В такую даль?
Рабин. До рынка три шага, но для тебя, ленивца, это две мили. Погоди, я вылечу тебя от лени! Поручений даю много – считай по пальцам, чтобы лучше запомнить. Первым делом завернешь к портному и возьмешь от него сборчатый камзол, если платье уже готово. Потом поищешь Корнелия, гонца. Он большею частью пьянствует в «Олене». Спросишь, нет ли писем для меня и когда он собирается в дорогу[317]. Потом зайдешь к булочнику и от моего имени попросишь не беспокоиться, что я не прислал денег к назначенному сроку, – в ближайшее время будет уплачено.
Сир. Когда? В греческие календы[318]?
Рабин. Насмехаешься, обжора? Нет, еще до мартовских календ! На возвратном пути свернешь влево и узнаешь у книгопродавца, нет ли новых книжек из Германии[319]. Выясни, какие именно и по какой цене. После этого попросишь Гокления пожаловать к моему столу – иначе, дескать, хозяин будет обедать в одиночестве.
Сир. Еще и гостей зовешь? Да у тебя в доме мышь и ту нечем накормить!
Рабин. Вот ты и зайди к мяснику, когда исполнишь остальное, и купи нам баранью лопатку. И отменно ее зажаришь. Все слышал?
Сир. Больше, чем хотелось бы.
Рабин. Да смотри ничего не забудь.
Сир. Хорошо, если половину упомню.
Рабин. Ты еще здесь, медлитель? Другой бы на твоем месте уже вернулся?
Сир. Кто может справиться один с такою уймою дел? Я проводи, я и встреть. Я ему и за метельщика, и за горшконоса, и за скорохода, и за штопальщика, и за виночерпия, и за книгоношу, и за счетовода, и за мальчика на побегушках, и даже за цепного пса! А теперь надо стать еще и поваром – иначе он скажет, что у меня слишком много досуга.
Внушения наставника
Мальчишеские забавы
Мальчишеское благочестие
Рабий. Так, стало быть, вчера запрятал.
Сир. И меха у меня нет.
Рабин. Как он спорит, бездельник! А легкие тебе на что даны?
Сир. Какой властный у меня хозяин! Столько наприказывал, что и десятку слуг разом не справиться.
Раб ин. Что ты там говоришь, медлитель?
Сир. Ничего. Все в порядке.
Рабин. Мне разве послышалось, как ты что-то бормочешь?
Сир. Это я молюсь.
Рабин. «Отче наш», поди, коверкаешь. Или «Молитву господню» уродуешь. А про власть что ворчал?
Сир. Молюсь, чтобы господь даровал тебе императорскую власть.
Рабин. А я – чтобы он из болвана сделал тебя человеком. Проводи меня в церковь. Потом бегом домой. Все расставь по местам. Дом пусть так и сияет чистотою! Горшок чтобы блестел! Всякую неопрятность – с глаз долой: меня может навестить кто-нибудь из придворных. Если замечу какое упущение, будешь избит, как пес!
Сир. Да уж я хорошо знаю твою доброту.
Рабин. А коли знаешь, так берегись.
Сир. Но ты еще не словом не обмолвился насчет завтрака.
Рабин. Вот что у него на уме, у висельника! Нынче утром я дома не ем. В десятом часу прибежишь ко мне и отведешь туда, где я буду завтракать.
Сир. Тебя там накормят, а у меня здесь вовсе нет еды.
Рабин. Нет еды – зато есть аппетит.
Сир. Аппетитом еще никто сыт не бывал.
Рабин. А вот хлеб!
Сир. Да, но какой? Черный, с отрубями!
Рабин. Подумайте, что за неженка! Ты бы сено должен жевать – вот пища, которой ты заслуживаешь. Или тебя, осла этакого, пирогами прикажешь потчевать? Коли один хлеб в глотку не идет, прибавь порея или, ежели угодно, луку.
Рабин. Ступай на рынок.
Сир. В такую даль?
Рабин. До рынка три шага, но для тебя, ленивца, это две мили. Погоди, я вылечу тебя от лени! Поручений даю много – считай по пальцам, чтобы лучше запомнить. Первым делом завернешь к портному и возьмешь от него сборчатый камзол, если платье уже готово. Потом поищешь Корнелия, гонца. Он большею частью пьянствует в «Олене». Спросишь, нет ли писем для меня и когда он собирается в дорогу[317]. Потом зайдешь к булочнику и от моего имени попросишь не беспокоиться, что я не прислал денег к назначенному сроку, – в ближайшее время будет уплачено.
Сир. Когда? В греческие календы[318]?
Рабин. Насмехаешься, обжора? Нет, еще до мартовских календ! На возвратном пути свернешь влево и узнаешь у книгопродавца, нет ли новых книжек из Германии[319]. Выясни, какие именно и по какой цене. После этого попросишь Гокления пожаловать к моему столу – иначе, дескать, хозяин будет обедать в одиночестве.
Сир. Еще и гостей зовешь? Да у тебя в доме мышь и ту нечем накормить!
Рабин. Вот ты и зайди к мяснику, когда исполнишь остальное, и купи нам баранью лопатку. И отменно ее зажаришь. Все слышал?
Сир. Больше, чем хотелось бы.
Рабин. Да смотри ничего не забудь.
Сир. Хорошо, если половину упомню.
Рабин. Ты еще здесь, медлитель? Другой бы на твоем месте уже вернулся?
Сир. Кто может справиться один с такою уймою дел? Я проводи, я и встреть. Я ему и за метельщика, и за горшконоса, и за скорохода, и за штопальщика, и за виночерпия, и за книгоношу, и за счетовода, и за мальчика на побегушках, и даже за цепного пса! А теперь надо стать еще и поваром – иначе он скажет, что у меня слишком много досуга.
Внушения наставника
Наставник. Мальчик.
Наставник. Можно подумать, что ты родился не при дворе, а па дворе, – на скотном дворе, я имею в виду, – до того скверно ты воспитан. Мальчику хорошего происхождения подобают и хорошие манеры. Если с тобою заговорил человек, которого ты обязан уважать, встань, выпрямись, обнажи голову. Лицо не должно быть ни грустным, пи мрачным, ни бесстыдным, ни дерзким, ни переменчивым, но веселым и, вместе с тем, скромным; взгляд – робкий и постоянно устремлен на собеседника; ноги сдвинуты, руки неподвижны. Не топчись на месте, не размахивай руками, не закусывай губы, не чешись в голове, не ковыряй в ушах. И платье на себе приведи в пристойный вид, чтобы и убранство твое, и обличие, и поза сразу обнаруживали прирожденную скромность и застенчивость.
Мальчик. Можно попробовать?
Наставник. Пробуй.
Мальчик. Так?
Наставник. Нет, еще худо.
Мальчик. А если так?
Наставник. Гораздо лучше.
Мальчик. А если так?
Наставник. Гм, пожалуй, довольно. И еще запомни: помалкивай, не болтай наобум. И не будь рассеян, но слушай внимательно, что тебе говорят. Если надобно ответить, отвечай кратко и вразумительно. Повторяй почаще титул собеседника, иногда прибавь имя – в знак почтения. И время от времени слегка кланяйся, в особенности – как закончишь ответ. Не уходи, не попросивши извинения, а еще лучше – дождись, пока тебя отпустят. Теперь давай посмотрим, что у нас получится… Как долго ты не был дома?
Мальчик. Почти полгода уже, господин мой.
Наставник. И не скучаешь по матери?
Мальчик. Часто.
Наставник. Хочешь с нею повидаться?
Мальчик. Хочу, господин мой, с твоего позволения.
Наставник. Тут надо было поклониться. Хорошо. Вот так и продолжай. Когда говоришь, не торопись, не запинайся, не бормочи, по произноси слова отчетливо, ясно, членораздельно. Если проходишь мимо кого-ни-Будь из старших, мимо городского правителя, священника, доктора[320] или иного уважаемого человека, не забудь снять шляпу, не поленись преклонить колено. И то же самое – когда проходишь мимо храма или изображения креста. За столом будь весел, но постоянно помни, что прилично твоему возрасту, а что нет. Руку к блюду протягивай самым последним. Если предлагают пышное угощение, скромно откажись; если настаивают – прими и благодари. Взявши самую малость, остальное тут же возврати или передай соседу. Если кто поднял чашу, весело пожелай ему здоровья, но сам пей умеренно. Если жажды и нет, все равно пригуби. Беседующим улыбайся, но сам молчи, пока с тобою не заговорят. Если услышишь что непристойное, не смейся, но сделай вид, будто не понял. Никого не старайся унизить, ни перед кем не выставляйся, своим не хвастайся, чужим не пренебрегай. Будь приветлив и с бедными товарищами. Никого не осуждай. Язык держи за зубами. Тогда все будут тебя хвалить и никто не позавидует, тогда и друзьями обзаведешься. Если увидишь, что пир затягивается, проси извинения, прощайся с гостями и уходи из-за стола. Помни о времени.
Мальчик. Постараюсь, наставник. Что еще прикажешь?
Наставник. Теперь берись за книги. Мальчик, Хорошо.
Наставник. Можно подумать, что ты родился не при дворе, а па дворе, – на скотном дворе, я имею в виду, – до того скверно ты воспитан. Мальчику хорошего происхождения подобают и хорошие манеры. Если с тобою заговорил человек, которого ты обязан уважать, встань, выпрямись, обнажи голову. Лицо не должно быть ни грустным, пи мрачным, ни бесстыдным, ни дерзким, ни переменчивым, но веселым и, вместе с тем, скромным; взгляд – робкий и постоянно устремлен на собеседника; ноги сдвинуты, руки неподвижны. Не топчись на месте, не размахивай руками, не закусывай губы, не чешись в голове, не ковыряй в ушах. И платье на себе приведи в пристойный вид, чтобы и убранство твое, и обличие, и поза сразу обнаруживали прирожденную скромность и застенчивость.
Мальчик. Можно попробовать?
Наставник. Пробуй.
Мальчик. Так?
Наставник. Нет, еще худо.
Мальчик. А если так?
Наставник. Гораздо лучше.
Мальчик. А если так?
Наставник. Гм, пожалуй, довольно. И еще запомни: помалкивай, не болтай наобум. И не будь рассеян, но слушай внимательно, что тебе говорят. Если надобно ответить, отвечай кратко и вразумительно. Повторяй почаще титул собеседника, иногда прибавь имя – в знак почтения. И время от времени слегка кланяйся, в особенности – как закончишь ответ. Не уходи, не попросивши извинения, а еще лучше – дождись, пока тебя отпустят. Теперь давай посмотрим, что у нас получится… Как долго ты не был дома?
Мальчик. Почти полгода уже, господин мой.
Наставник. И не скучаешь по матери?
Мальчик. Часто.
Наставник. Хочешь с нею повидаться?
Мальчик. Хочу, господин мой, с твоего позволения.
Наставник. Тут надо было поклониться. Хорошо. Вот так и продолжай. Когда говоришь, не торопись, не запинайся, не бормочи, по произноси слова отчетливо, ясно, членораздельно. Если проходишь мимо кого-ни-Будь из старших, мимо городского правителя, священника, доктора[320] или иного уважаемого человека, не забудь снять шляпу, не поленись преклонить колено. И то же самое – когда проходишь мимо храма или изображения креста. За столом будь весел, но постоянно помни, что прилично твоему возрасту, а что нет. Руку к блюду протягивай самым последним. Если предлагают пышное угощение, скромно откажись; если настаивают – прими и благодари. Взявши самую малость, остальное тут же возврати или передай соседу. Если кто поднял чашу, весело пожелай ему здоровья, но сам пей умеренно. Если жажды и нет, все равно пригуби. Беседующим улыбайся, но сам молчи, пока с тобою не заговорят. Если услышишь что непристойное, не смейся, но сделай вид, будто не понял. Никого не старайся унизить, ни перед кем не выставляйся, своим не хвастайся, чужим не пренебрегай. Будь приветлив и с бедными товарищами. Никого не осуждай. Язык держи за зубами. Тогда все будут тебя хвалить и никто не позавидует, тогда и друзьями обзаведешься. Если увидишь, что пир затягивается, проси извинения, прощайся с гостями и уходи из-за стола. Помни о времени.
Мальчик. Постараюсь, наставник. Что еще прикажешь?
Наставник. Теперь берись за книги. Мальчик, Хорошо.
Мальчишеские забавы
Николай. Иероним. Коклит. Наставник.
Николай. Уж давно и душа, и ясное небо, и теплый день зовут поиграть.
Иероним. Они-то все зовут, зато учитель не зовет.
Николай. Надо отрядить к нему посла – пусть вырвет позволение.
Иероним. Вот верное слово – «вырвет»! Скорее дубину вырвешь из руки Геркулеса, чем у этого – позволение поиграть. А ведь когда-то был такой жадный до игры – жаднее всех!
Николай. Правда, но он уже сколько лет, как не помнит, что и сам был мальчишкою. На розги он скорый и щедрый до изумления, а тут – скупец из скупцов, ни за что с ним не столкуешься.
Иероним. Значит, посла надо выбрать побойчее, чтобы не сбежал от первого же резкого слова.
Николай. Пусть идет кто хочет, а я предпочитаю сидеть взаперти, лишь бы не просить.
Иероним. Никто так не годится для этого дела, как Коклит!
Николай. Ну, конечно! Он не из робкого десятка, и язык у него хорошо подвешен. И нрав учительский к тому же постиг до тонкостей.
Иероним. Пойди, Коклит, мы все будем у тебя в долгу.
Коклит. Постараюсь изо всех сил, можете не сомневаться. Но если ничего не выйдет, чур вину на посла не валить!
Иероним. Смелее, соберись с духом! Или мы тебя плохо знаем, или ты своего добьешься. Ступай просителем, возвращайся победителем.
Коклит. Иду. Меркурий да ниспошлет удачу моему посольству… Здравствуй, учитель!
Наставник. Что ему нужно, шалопаю?
Коклит. Здравствуй, почтеннейший учитель!
Наставник. Подозрительная вежливость. Я и так здоров. Говори, что надо.
Коклит. Весь круг твоих учеников просит разрешения поиграть.
Наставник. Только и делаете, что играете, и даже без всякого разрешения.
Коклит. Ведомо твоей мудрости, что умеренною игрою пробуждается живость ума, – так, по крайней мере, учишь нас ты, ссылаясь на Квинтилиана[321].
Наставник. А ты, конечно, запоминаешь только то, что тебе на пользу. В передышке нуждаются прилежные труженики. А вы учитесь кое-как, зато играете с большим усердием. Тут бы не ослаблять поводья, а натянуть потуже.
Коклит. Налегаем, как можем. А если что было упущено прежде, вперед всё возместит старание.
Наставник. Еще бы!.. Ну, а кто выступит поручителем, что так оно именно и будет?
Коклит. Готов без колебаний поручиться собственной головою.
Наставник. Скорее – задом. Знаю, что верить тебе опасно, но все-таки рискну: посмотрим, способен ли ты держать слово. Если обманешь, больше со мною ни о чем и говорить не смей. Пусть играют, но только все вместе и в поле. Чтобы никаких попоек или чего иного, еще похуже! И чтобы домой вернуться вовремя, до заката!
Коклит. Так и будет… Упросил, но с каким трудом!
Иероним. Ах ты наш голубчик! Любимчик ты наш!
Коклит. Только смотрите, чтобы ни в чем не проштрафиться! А не то он, как говорится, семь шкур с меня спустит. Я поручился за всех, и, стало быть, если что случится, не быть мне уже никогда вашим ходатаем.
Иероним. Будем смотреть в оба. Но во что бы нам лучше всего поиграть?
Коклит. Об этом посоветуемся в поле.
Иероним. Для игры все времена года хороши!
Николай. Мы меньше вспотеем, если возьмем сетки.
Иероним. Нет уж, сетки оставим рыбакам! Ладонью бить лучше.
Николай. Ладно, я не против. А на что играем?
Иероним. Можно на щелчки: деньги целее будут.
Николай. Ну, нет, мне лоб дороже денег.
Иероним. И мне тоже. А потом в состязании должна быть хоть какая-то опасность, без нее игра мигом засохнет.
Николай. Вот то-то и оно.
Иероним. Какая сторона выиграет трижды, получает от побежденных шестую часть драхмы[323]. Но с тем условием, чтобы выигрыш целиком истратить на пирушку и пригласить всех, кто играл.
Николай. Прекрасное условие. Утверждается! Теперь осталось только бросить жребий, чтоб разбиться по сторонам. Силы у всех почти поровну, и, значит, не так уж важно, кто с кем.
Иероним. Но ты намного опытнее меня!
Николай. Допустим. Зато ты удачливее.
Иероним. Разве и тут имеет вес удача?
Николай. Она правит повсюду.
Иероним. Что же, бросаем жребий. Ура! Отлично выпало! Кого я хотел, те мне и достались.
Николай. И мы на своих товарищей жаловаться не станем.
Иероним. Ну, будем мужчинами! «Победа любит усердие». Каждый зорко оберегай свое место! Ты стой здесь, позади меня, и будешь перехватывать мяч, если я пропущу, а ты – здесь: если мяч отобьют, снова вернешь его назад.
Николай. Тут и мухе не пролететь!
Иероним. В добрый час! Подавайте! Но кто подает без предупреждения, теряет подачу.
Николай. Тогда вот – держи.
Иероним. Бей! Если пробьешь за край площадки или ниже, или же выше «дома», это проигранные очки или, во всяком случае, не выигранные. Не слишком же ловко ты подал.
Николай. Да, для тебя. А для нас очень ловко.
Иероним. Как ты мне, так и я тебе. Получай по заслугам. Но лучше бы играть честно и правильно.
Николай. Да, славно победить по правилам искусства.
Иероним. Разумеется. И не только в игре, но и в бою. Но правила в обоих случаях неодинаковые. А искусства бывают не только свободные[324].
Николай. И несвободных больше семи, я полагаю. Отметь заднюю линию черепком или камешком, или, если хочешь, своею шапкой.
Иероним. Лучше твоею.
Николай. Принимай-ка снова мяч.
Иероним. Подавай. Веди счет.
Николай. Наша задняя линия очень далеко от вашей.
Иероним. Как ни далеко, а достать все-таки можно.
Николай. Конечно, можно, если никто на пути не встанет.
Иероним. Ура! Первую мету обогнули[325] – у нас пятнадцать! Эй, докажите же, что вы мужчины! Не бросал бы ты своего места – мы бы снова выиграли! А теперь сравнялись.
Николай. Ненадолго. У нас тридцать! У нас сорок пять!
Иероним. Сестерциев[326]?
Николай. Нет.
Иероним. А чего же?
Николай. Очков.
Иероним. К чему они вам? Вы разве ослепли?
Николай. Игра наша!
Иероним. Сперва победи, а потом уж труби триумф! Случалось, при таком счете выигрывали и те, кто еще ничего не набрал. В игре превратности такие же, как на войне. Вот у нас и тридцать. Вот уже снова поровну.
Николай. Вот теперь пошло всерьез. Отлично! Мы впереди!
Иероним. Долго не продержитесь! Что я говорил? Опять сравнялись!
Николай. Что-то долго колеблется Судьба, словно никак не решится, кому присудить победу. О, Судьба-Судьбина, если будешь к нам благосклонна, дадим тебе муженька! Ура, услыхала наш обет! Мы выиграли! Отметь-ка мелом, чтобы не забылось.
Иероним. Скоро вечер, да и вспотели мы изрядно. Пора заканчивать. Ничего сверх меры[327]! Сочтемте-ка прибыток.
Николай. Мы выиграли три драхмы, вы – две, на выпивку, значит, остается одна. Да, кстати, а за мячи кто будет платить?
Иероним. Все вместе, каждый свою долю: из прибытка ничего отнимать нельзя – слишком он скудный.
Адольф. Сколько раз ты передо мною похвалялся, будто с ядром прямо-таки чудеса творишь. Что же, давай испытаем, каков ты мастер.
Бернард. Пожалуйста, коли тебе угодно. Только ведь ты, как говорится, бросаешь рыбу в реку.
Адольф. Ну, так ты узнаешь, что и я – не лягушка.
Бернард. Угодна тебе мономахия, то есть сойдемся один на один, или ты предпочел бы разделить риск с товарищами по игре?
Адольф. Нет, предпочитаю μουoμaχειυ[328], чтобы ни с кем не делиться победою.
Бернард. И я – тоже, чтобы слава была моею сполна.
Адольф. А вот они будут зрителями и судьями.
Бернард. Согласен. Но победителю какая награда и какое побежденному наказание?
Адольф. Побежденному отсечь ухо! Как по-твоему?
Бернард. Не лучше ль вырезать яйцо? На деньги состязаться неблагородно. Ты германец, я француз. Давай сразимся на похвалу своему народу. Если победа будет моя, ты трижды воскликнешь: «Да здравствует Франция!» Если твоя – от чего избави бог, – я столько же раз возглашу здравицу Германии.
Адольф. Согласен.
Бернард. Помогай мне судьба! И уж ежели встречаются два великих народа, ядра должны быть одинаковые.
Адольф. Знаешь большой камень у ворот?
Бернард. Мимо.
Адольф. Будем метить в него, а начальную линию проведем здесь.
Бернард. Ладно. Но, повторяю, ядра должны быть одинаковые.
Адольф. Да они и так словно братья родные. Выбирай, какое нравится, мне все равно!
Бернард. Толкай!
Адольф. Эге, да у тебя, я вижу, не рука, а настоящая баллиста!
Бернард. Довольно тебе кусать губу, довольно размахивать рукою. Толкай и конце концов! Ну и сила! Настоящий Геракл! А впереди все-таки я!
Адольф. Если б не подвернулся под ногу этот проклятый кирпич, я бы толкнул дальше твоего!
Бернард. Ты встань на отметину от твоего ядра.
Адольф. Нет, обманывать я не буду. Хочу победить доблестью, а не хитростью: ведь сражаемся-то мы ради славы. Ну-ка, еще раз!
Бернард. Вот уж бросок так бросок!
Адольф. Не торопись смеяться, пока не выиграл. До сих пор мы идем почти вровень.
Бернард. Ну, теперь за дело! Кто докинет до цели, тот и выиграл.
Адольф. Я победил! Пой хвалу Германии!
Бернард. Но надо было установить, какой из бросков решающий. Ведь по первому разу мы даже и не разогрелись толком.
Адольф. Пусть решат судьи.
Судьи. Третий.
Бернард. Ну, что ж…
Адольф. Что скажешь? Признаешь меня победителем?
Бернард. Тебе улыбнулась судьба, а силою и искусством я тебе не уступлю. Но я подчинюсь решению судей.
Судьи. Победил германец. И победа тем славнее, что одержана над таким искусником.
Адольф. Ну, теперь пой, петушок!
Бернард. Я охрип.
Адольф. Для петухов это не внове[329]. А все-таки – кукарекай!
Бернард. Германия да здравствует трижды!
Адольф. Да нет! Спеть надо было трижды.
Бернард. Однако мы нагуляли изрядную жажду. Пойдем-ка выпьем; за выпивкою и допоем.
Адольф, Не откажусь, если постановят судьи.
Бернард. Так оно удобнее. Смочивши горло, петушок запоет звонче.
Гаспар. Итак, начинаем. Побежденный уступит место Маркольфу.
Эразмий. А победителю награда какая?
Гаспар. Побежденный тут же, на месте, сочинит и прочитает двустишие в честь победителя.
Эразмий. Принимаю твои условия.
Гаспар. Хочешь, бросим жребий, кому начинать?
Эразмий. Зачем? Начинай ты, если угодно.
Гаспар. У тебя преимущество – ты знаешь площадку.
Эразмий. А ты давно набил руку в этой игре.
Гаспар. Да, тут я посильнее, чем в книгах. Впрочем, толку от этого мало.
Эразмий. По справедливости, такой мастер, как ты, должен бы сделать мне уступку.
Гаспар. Скорее я должен просить у тебя уступки. Но в победе, дарованной из жалости, мало чести. По-настоящему побеждает лишь тот, кто побеждает собственными силами. А мы с тобою ровня настолько, что и древних Бифа с Бакхием[331] посрамим.
Эразмий. Твой шар удобнее.
Гаспар. А у тебя молоток лучше.
Эразмий. Будем играть по-честному, без хитростей и уловок.
Гаспар. Ты имеешь дело с порядочным человеком и скоро это узнаешь.
Эразмий. Но сперва я хотел бы услышать правила.
Гаспар. Каждому дается по четыре хода. За эту черту заходить запрещается, за эти – можно. Если стронешь шар с места, теряешь ход.
Эразмий. Понятно.
Гаспар. Смотри – я тебя запер!
Эразмий. А я выбью тебя из ворот!
Гаспар. Если сумеешь, уступаю тебе пальму первенства.
Эразмий. Честное слово?
Гаспар. Конечно! Ведь у тебя один-единственный шанс – подать свой шар в стенку, чтобы он отскочил и ударился в мой.
Эразмий. Так и попытаемся. Что скажешь, милейший? Выбил я тебя или выбил?
Гаспар. Твоя правда! Был бы ты еще такой же ловкий, как удачливый! В другой раз и со ста попыток ничего у тебя не выйдет.
Эразмий. Ежели не боишься биться об заклад, давай поспорим, что выйдет с трех попыток. Но где обещанная награда?
Гаспар. Какая?
Эразмий. Двустишие.
Гаспар. Сейчас будет.
Эразмий. Скорей, скорей! Что грызешь ноготь?
Гаспар. Готово!
Эразмий. Читай внятно. Гаспар. Будешь доволен.
Хлопайте все победителю, юноши, хлопайте громче!
Тот, кто меня победил, – первый меж плутов ловкач.
Ну как? Получил двустишие?
Эразмий. Получил. Но только помни: чем кого взыщешь – и себе то же сыщешь.
Винцентий. Хочешь, посоревнуемся в прыжках?
Лаврентий. Эта забава после обеда не к месту.
Винцентий. Отчего ж?
Лаврентий. Оттого, что тяжесть в желудке пригнетает к земле.
Винцентий. Пригнетает, но не слишком, если обедом кормит учитель. У него еще из-за стола не встали, а уж снова есть хочется.
Лаврентий. Какой же вид прыжков мы выберем?
Винцентий. Начнем с самого простого – кузнечиком или, скорее, лягушкою: это значит, обеими ногами, и ступни вместе. Кто прыгнет дальше, тот и победил. А когда надоест, попробуем по-иному, а после еще по-иному.
Лаврентий. Что ж, я согласен по-всякому, только бы ногу не сломать: с хирургами не хочу встречаться.
Винцентий. А что, если нам прыгать на одной ноге?
Лаврентий. Нет, это забава для Эмпузы[332]. Не надо.
Винцентий. Красивее всего – прыжки с шестом.
Лаврентий. Но благороднее – состязаться в беге. Как раз этот род состязаний предлагает и Эней у Вергилия[333].
Винцентий. Верно. Но тот же Эней предложил еще и кулачный бой[334]. А это мне не по нутру.
Лаврентий. Отметим наш путь: здесь будет начало, а здесь, у этого дуба, – конец.
Винцентий. Энея бы нам сюда: он бы назначил награду победителю.
Лаврентий. Победитель с избытком награжден славою.
Винцентий. Да, скорее бы следовало награждать побежденного – в утешение.
Лаврентий. Победитель пусть возвращается в город в венке из репейника.
Винцентий. Не откажусь, только я пойду за тобою, а ты впереди и будешь играть на флейте.
Лаврентий. Ужасная жара!
Винцентий. Ничего удивительного: как раз летний солнцеворот.
Лаврентий. Лучше бы не бегать, а плавать.
Винцентий. Меня лягушачья жизнь не соблазняет. Я животное сухопутное, не земноводное.
Лаврентий. Но ведь когда-то плаванье было в числе самых благородных упражнений для тела!
Винцентий. Не только благородных, но и полезных.
Лаврентий. На что полезных?
Винцентий. Если на войне случается бежать, способнее других к бегству те, кто проворен на ногу и хорошо плавает.
Лаврентий. Да, это искусство далеко не из последних. В иных обстоятельствах быстро бегать не менее важно, чем храбро сражаться.
Винцентий. Но я в плавании полный невежда, и чуждая стихия всегда вызывает во мне страх.
Лаврентий. Так надо приучаться! Мастером никто не рождается!
Винцентий. Про мастеров этого дела я слышу очень часто, что они плыли, да не выплыли.
Лаврентий. А ты сперва попробуй с пробковою корою.
Винцентий. Коре я доверяю не так, как собственным ногам. Нет, если вам угодно поплавать, я предпочитаю остаться зрителем.
Николай. Уж давно и душа, и ясное небо, и теплый день зовут поиграть.
Иероним. Они-то все зовут, зато учитель не зовет.
Николай. Надо отрядить к нему посла – пусть вырвет позволение.
Иероним. Вот верное слово – «вырвет»! Скорее дубину вырвешь из руки Геркулеса, чем у этого – позволение поиграть. А ведь когда-то был такой жадный до игры – жаднее всех!
Николай. Правда, но он уже сколько лет, как не помнит, что и сам был мальчишкою. На розги он скорый и щедрый до изумления, а тут – скупец из скупцов, ни за что с ним не столкуешься.
Иероним. Значит, посла надо выбрать побойчее, чтобы не сбежал от первого же резкого слова.
Николай. Пусть идет кто хочет, а я предпочитаю сидеть взаперти, лишь бы не просить.
Иероним. Никто так не годится для этого дела, как Коклит!
Николай. Ну, конечно! Он не из робкого десятка, и язык у него хорошо подвешен. И нрав учительский к тому же постиг до тонкостей.
Иероним. Пойди, Коклит, мы все будем у тебя в долгу.
Коклит. Постараюсь изо всех сил, можете не сомневаться. Но если ничего не выйдет, чур вину на посла не валить!
Иероним. Смелее, соберись с духом! Или мы тебя плохо знаем, или ты своего добьешься. Ступай просителем, возвращайся победителем.
Коклит. Иду. Меркурий да ниспошлет удачу моему посольству… Здравствуй, учитель!
Наставник. Что ему нужно, шалопаю?
Коклит. Здравствуй, почтеннейший учитель!
Наставник. Подозрительная вежливость. Я и так здоров. Говори, что надо.
Коклит. Весь круг твоих учеников просит разрешения поиграть.
Наставник. Только и делаете, что играете, и даже без всякого разрешения.
Коклит. Ведомо твоей мудрости, что умеренною игрою пробуждается живость ума, – так, по крайней мере, учишь нас ты, ссылаясь на Квинтилиана[321].
Наставник. А ты, конечно, запоминаешь только то, что тебе на пользу. В передышке нуждаются прилежные труженики. А вы учитесь кое-как, зато играете с большим усердием. Тут бы не ослаблять поводья, а натянуть потуже.
Коклит. Налегаем, как можем. А если что было упущено прежде, вперед всё возместит старание.
Наставник. Еще бы!.. Ну, а кто выступит поручителем, что так оно именно и будет?
Коклит. Готов без колебаний поручиться собственной головою.
Наставник. Скорее – задом. Знаю, что верить тебе опасно, но все-таки рискну: посмотрим, способен ли ты держать слово. Если обманешь, больше со мною ни о чем и говорить не смей. Пусть играют, но только все вместе и в поле. Чтобы никаких попоек или чего иного, еще похуже! И чтобы домой вернуться вовремя, до заката!
Коклит. Так и будет… Упросил, но с каким трудом!
Иероним. Ах ты наш голубчик! Любимчик ты наш!
Коклит. Только смотрите, чтобы ни в чем не проштрафиться! А не то он, как говорится, семь шкур с меня спустит. Я поручился за всех, и, стало быть, если что случится, не быть мне уже никогда вашим ходатаем.
Иероним. Будем смотреть в оба. Но во что бы нам лучше всего поиграть?
Коклит. Об этом посоветуемся в поле.
Мяч
Николай. Ничто не развивает всего тела так хорошо, как ручной мяч[322], но летняя пора для этого не годится: зима способнее.Иероним. Для игры все времена года хороши!
Николай. Мы меньше вспотеем, если возьмем сетки.
Иероним. Нет уж, сетки оставим рыбакам! Ладонью бить лучше.
Николай. Ладно, я не против. А на что играем?
Иероним. Можно на щелчки: деньги целее будут.
Николай. Ну, нет, мне лоб дороже денег.
Иероним. И мне тоже. А потом в состязании должна быть хоть какая-то опасность, без нее игра мигом засохнет.
Николай. Вот то-то и оно.
Иероним. Какая сторона выиграет трижды, получает от побежденных шестую часть драхмы[323]. Но с тем условием, чтобы выигрыш целиком истратить на пирушку и пригласить всех, кто играл.
Николай. Прекрасное условие. Утверждается! Теперь осталось только бросить жребий, чтоб разбиться по сторонам. Силы у всех почти поровну, и, значит, не так уж важно, кто с кем.
Иероним. Но ты намного опытнее меня!
Николай. Допустим. Зато ты удачливее.
Иероним. Разве и тут имеет вес удача?
Николай. Она правит повсюду.
Иероним. Что же, бросаем жребий. Ура! Отлично выпало! Кого я хотел, те мне и достались.
Николай. И мы на своих товарищей жаловаться не станем.
Иероним. Ну, будем мужчинами! «Победа любит усердие». Каждый зорко оберегай свое место! Ты стой здесь, позади меня, и будешь перехватывать мяч, если я пропущу, а ты – здесь: если мяч отобьют, снова вернешь его назад.
Николай. Тут и мухе не пролететь!
Иероним. В добрый час! Подавайте! Но кто подает без предупреждения, теряет подачу.
Николай. Тогда вот – держи.
Иероним. Бей! Если пробьешь за край площадки или ниже, или же выше «дома», это проигранные очки или, во всяком случае, не выигранные. Не слишком же ловко ты подал.
Николай. Да, для тебя. А для нас очень ловко.
Иероним. Как ты мне, так и я тебе. Получай по заслугам. Но лучше бы играть честно и правильно.
Николай. Да, славно победить по правилам искусства.
Иероним. Разумеется. И не только в игре, но и в бою. Но правила в обоих случаях неодинаковые. А искусства бывают не только свободные[324].
Николай. И несвободных больше семи, я полагаю. Отметь заднюю линию черепком или камешком, или, если хочешь, своею шапкой.
Иероним. Лучше твоею.
Николай. Принимай-ка снова мяч.
Иероним. Подавай. Веди счет.
Николай. Наша задняя линия очень далеко от вашей.
Иероним. Как ни далеко, а достать все-таки можно.
Николай. Конечно, можно, если никто на пути не встанет.
Иероним. Ура! Первую мету обогнули[325] – у нас пятнадцать! Эй, докажите же, что вы мужчины! Не бросал бы ты своего места – мы бы снова выиграли! А теперь сравнялись.
Николай. Ненадолго. У нас тридцать! У нас сорок пять!
Иероним. Сестерциев[326]?
Николай. Нет.
Иероним. А чего же?
Николай. Очков.
Иероним. К чему они вам? Вы разве ослепли?
Николай. Игра наша!
Иероним. Сперва победи, а потом уж труби триумф! Случалось, при таком счете выигрывали и те, кто еще ничего не набрал. В игре превратности такие же, как на войне. Вот у нас и тридцать. Вот уже снова поровну.
Николай. Вот теперь пошло всерьез. Отлично! Мы впереди!
Иероним. Долго не продержитесь! Что я говорил? Опять сравнялись!
Николай. Что-то долго колеблется Судьба, словно никак не решится, кому присудить победу. О, Судьба-Судьбина, если будешь к нам благосклонна, дадим тебе муженька! Ура, услыхала наш обет! Мы выиграли! Отметь-ка мелом, чтобы не забылось.
Иероним. Скоро вечер, да и вспотели мы изрядно. Пора заканчивать. Ничего сверх меры[327]! Сочтемте-ка прибыток.
Николай. Мы выиграли три драхмы, вы – две, на выпивку, значит, остается одна. Да, кстати, а за мячи кто будет платить?
Иероним. Все вместе, каждый свою долю: из прибытка ничего отнимать нельзя – слишком он скудный.
Ядро
Адольф. Бернард. Судьи.Адольф. Сколько раз ты передо мною похвалялся, будто с ядром прямо-таки чудеса творишь. Что же, давай испытаем, каков ты мастер.
Бернард. Пожалуйста, коли тебе угодно. Только ведь ты, как говорится, бросаешь рыбу в реку.
Адольф. Ну, так ты узнаешь, что и я – не лягушка.
Бернард. Угодна тебе мономахия, то есть сойдемся один на один, или ты предпочел бы разделить риск с товарищами по игре?
Адольф. Нет, предпочитаю μουoμaχειυ[328], чтобы ни с кем не делиться победою.
Бернард. И я – тоже, чтобы слава была моею сполна.
Адольф. А вот они будут зрителями и судьями.
Бернард. Согласен. Но победителю какая награда и какое побежденному наказание?
Адольф. Побежденному отсечь ухо! Как по-твоему?
Бернард. Не лучше ль вырезать яйцо? На деньги состязаться неблагородно. Ты германец, я француз. Давай сразимся на похвалу своему народу. Если победа будет моя, ты трижды воскликнешь: «Да здравствует Франция!» Если твоя – от чего избави бог, – я столько же раз возглашу здравицу Германии.
Адольф. Согласен.
Бернард. Помогай мне судьба! И уж ежели встречаются два великих народа, ядра должны быть одинаковые.
Адольф. Знаешь большой камень у ворот?
Бернард. Мимо.
Адольф. Будем метить в него, а начальную линию проведем здесь.
Бернард. Ладно. Но, повторяю, ядра должны быть одинаковые.
Адольф. Да они и так словно братья родные. Выбирай, какое нравится, мне все равно!
Бернард. Толкай!
Адольф. Эге, да у тебя, я вижу, не рука, а настоящая баллиста!
Бернард. Довольно тебе кусать губу, довольно размахивать рукою. Толкай и конце концов! Ну и сила! Настоящий Геракл! А впереди все-таки я!
Адольф. Если б не подвернулся под ногу этот проклятый кирпич, я бы толкнул дальше твоего!
Бернард. Ты встань на отметину от твоего ядра.
Адольф. Нет, обманывать я не буду. Хочу победить доблестью, а не хитростью: ведь сражаемся-то мы ради славы. Ну-ка, еще раз!
Бернард. Вот уж бросок так бросок!
Адольф. Не торопись смеяться, пока не выиграл. До сих пор мы идем почти вровень.
Бернард. Ну, теперь за дело! Кто докинет до цели, тот и выиграл.
Адольф. Я победил! Пой хвалу Германии!
Бернард. Но надо было установить, какой из бросков решающий. Ведь по первому разу мы даже и не разогрелись толком.
Адольф. Пусть решат судьи.
Судьи. Третий.
Бернард. Ну, что ж…
Адольф. Что скажешь? Признаешь меня победителем?
Бернард. Тебе улыбнулась судьба, а силою и искусством я тебе не уступлю. Но я подчинюсь решению судей.
Судьи. Победил германец. И победа тем славнее, что одержана над таким искусником.
Адольф. Ну, теперь пой, петушок!
Бернард. Я охрип.
Адольф. Для петухов это не внове[329]. А все-таки – кукарекай!
Бернард. Германия да здравствует трижды!
Адольф. Да нет! Спеть надо было трижды.
Бернард. Однако мы нагуляли изрядную жажду. Пойдем-ка выпьем; за выпивкою и допоем.
Адольф, Не откажусь, если постановят судьи.
Бернард. Так оно удобнее. Смочивши горло, петушок запоет звонче.
Шар в железное кольцо[330]
Гаспар. Эразмий.Гаспар. Итак, начинаем. Побежденный уступит место Маркольфу.
Эразмий. А победителю награда какая?
Гаспар. Побежденный тут же, на месте, сочинит и прочитает двустишие в честь победителя.
Эразмий. Принимаю твои условия.
Гаспар. Хочешь, бросим жребий, кому начинать?
Эразмий. Зачем? Начинай ты, если угодно.
Гаспар. У тебя преимущество – ты знаешь площадку.
Эразмий. А ты давно набил руку в этой игре.
Гаспар. Да, тут я посильнее, чем в книгах. Впрочем, толку от этого мало.
Эразмий. По справедливости, такой мастер, как ты, должен бы сделать мне уступку.
Гаспар. Скорее я должен просить у тебя уступки. Но в победе, дарованной из жалости, мало чести. По-настоящему побеждает лишь тот, кто побеждает собственными силами. А мы с тобою ровня настолько, что и древних Бифа с Бакхием[331] посрамим.
Эразмий. Твой шар удобнее.
Гаспар. А у тебя молоток лучше.
Эразмий. Будем играть по-честному, без хитростей и уловок.
Гаспар. Ты имеешь дело с порядочным человеком и скоро это узнаешь.
Эразмий. Но сперва я хотел бы услышать правила.
Гаспар. Каждому дается по четыре хода. За эту черту заходить запрещается, за эти – можно. Если стронешь шар с места, теряешь ход.
Эразмий. Понятно.
Гаспар. Смотри – я тебя запер!
Эразмий. А я выбью тебя из ворот!
Гаспар. Если сумеешь, уступаю тебе пальму первенства.
Эразмий. Честное слово?
Гаспар. Конечно! Ведь у тебя один-единственный шанс – подать свой шар в стенку, чтобы он отскочил и ударился в мой.
Эразмий. Так и попытаемся. Что скажешь, милейший? Выбил я тебя или выбил?
Гаспар. Твоя правда! Был бы ты еще такой же ловкий, как удачливый! В другой раз и со ста попыток ничего у тебя не выйдет.
Эразмий. Ежели не боишься биться об заклад, давай поспорим, что выйдет с трех попыток. Но где обещанная награда?
Гаспар. Какая?
Эразмий. Двустишие.
Гаспар. Сейчас будет.
Эразмий. Скорей, скорей! Что грызешь ноготь?
Гаспар. Готово!
Эразмий. Читай внятно. Гаспар. Будешь доволен.
Хлопайте все победителю, юноши, хлопайте громче!
Тот, кто меня победил, – первый меж плутов ловкач.
Ну как? Получил двустишие?
Эразмий. Получил. Но только помни: чем кого взыщешь – и себе то же сыщешь.
Прыжки
Винцентий. Лаврентий.Винцентий. Хочешь, посоревнуемся в прыжках?
Лаврентий. Эта забава после обеда не к месту.
Винцентий. Отчего ж?
Лаврентий. Оттого, что тяжесть в желудке пригнетает к земле.
Винцентий. Пригнетает, но не слишком, если обедом кормит учитель. У него еще из-за стола не встали, а уж снова есть хочется.
Лаврентий. Какой же вид прыжков мы выберем?
Винцентий. Начнем с самого простого – кузнечиком или, скорее, лягушкою: это значит, обеими ногами, и ступни вместе. Кто прыгнет дальше, тот и победил. А когда надоест, попробуем по-иному, а после еще по-иному.
Лаврентий. Что ж, я согласен по-всякому, только бы ногу не сломать: с хирургами не хочу встречаться.
Винцентий. А что, если нам прыгать на одной ноге?
Лаврентий. Нет, это забава для Эмпузы[332]. Не надо.
Винцентий. Красивее всего – прыжки с шестом.
Лаврентий. Но благороднее – состязаться в беге. Как раз этот род состязаний предлагает и Эней у Вергилия[333].
Винцентий. Верно. Но тот же Эней предложил еще и кулачный бой[334]. А это мне не по нутру.
Лаврентий. Отметим наш путь: здесь будет начало, а здесь, у этого дуба, – конец.
Винцентий. Энея бы нам сюда: он бы назначил награду победителю.
Лаврентий. Победитель с избытком награжден славою.
Винцентий. Да, скорее бы следовало награждать побежденного – в утешение.
Лаврентий. Победитель пусть возвращается в город в венке из репейника.
Винцентий. Не откажусь, только я пойду за тобою, а ты впереди и будешь играть на флейте.
Лаврентий. Ужасная жара!
Винцентий. Ничего удивительного: как раз летний солнцеворот.
Лаврентий. Лучше бы не бегать, а плавать.
Винцентий. Меня лягушачья жизнь не соблазняет. Я животное сухопутное, не земноводное.
Лаврентий. Но ведь когда-то плаванье было в числе самых благородных упражнений для тела!
Винцентий. Не только благородных, но и полезных.
Лаврентий. На что полезных?
Винцентий. Если на войне случается бежать, способнее других к бегству те, кто проворен на ногу и хорошо плавает.
Лаврентий. Да, это искусство далеко не из последних. В иных обстоятельствах быстро бегать не менее важно, чем храбро сражаться.
Винцентий. Но я в плавании полный невежда, и чуждая стихия всегда вызывает во мне страх.
Лаврентий. Так надо приучаться! Мастером никто не рождается!
Винцентий. Про мастеров этого дела я слышу очень часто, что они плыли, да не выплыли.
Лаврентий. А ты сперва попробуй с пробковою корою.
Винцентий. Коре я доверяю не так, как собственным ногам. Нет, если вам угодно поплавать, я предпочитаю остаться зрителем.
Мальчишеское благочестие
Эразмий. Гаспар.
Эразмий. Откуда, Гаспар? Из харчевни?
Гаспар. Ничего похожего!
Эразмий. Играл в шары?
Гаспар. Тоже нет.
Эразмий. Из винной лавки?
Гаспар. Никоим образом.
Эразмий. Раз угадать не могу, скажи сам.
Гаспар. Из храма Святой Девы.
Эразмий. Зачем ты туда ходил?
Гаспар. Надо было приветствовать кое-кого.
Эразмий. Кого ж именно?
Гаспар. Христа и нескольких святых.
Эразмий. Благочестие не по летам!
Гаспар. Напротив, благочестие всяким летам прилично.
Эразмий. А вот я, решись я сделаться набожным, нахлобучил бы капюшон[335] по самые брови!
Гаспар. И я поступил бы не иначе, если бы капюшон давал столько же благочестия, сколько дает тепла.
Эразмий. Слыхал поговорку: «Из молоденьких ангелочков старые черти выходят»?
Гаспар. Черти и придумали эту поговорку, не сомневаюсь. Наоборот, кто смолоду не привык, тот едва ли будет набожен в старости. Нет для учения возраста счастливее детства!
Эразмий. Откуда, Гаспар? Из харчевни?
Гаспар. Ничего похожего!
Эразмий. Играл в шары?
Гаспар. Тоже нет.
Эразмий. Из винной лавки?
Гаспар. Никоим образом.
Эразмий. Раз угадать не могу, скажи сам.
Гаспар. Из храма Святой Девы.
Эразмий. Зачем ты туда ходил?
Гаспар. Надо было приветствовать кое-кого.
Эразмий. Кого ж именно?
Гаспар. Христа и нескольких святых.
Эразмий. Благочестие не по летам!
Гаспар. Напротив, благочестие всяким летам прилично.
Эразмий. А вот я, решись я сделаться набожным, нахлобучил бы капюшон[335] по самые брови!
Гаспар. И я поступил бы не иначе, если бы капюшон давал столько же благочестия, сколько дает тепла.
Эразмий. Слыхал поговорку: «Из молоденьких ангелочков старые черти выходят»?
Гаспар. Черти и придумали эту поговорку, не сомневаюсь. Наоборот, кто смолоду не привык, тот едва ли будет набожен в старости. Нет для учения возраста счастливее детства!