Страница:
Август взглянул на меня.
– Тогда палимпсест не единственное, что нас объединяет. Моя амадиновая мать улетела из гнезда, когда мне было десять лет. Родители тогда развелись.
– А где она теперь?
– В Калифорнии. Она не смогла смириться со странностями отца. Или с тяжкой ношей материнства. С нее хватило домашних родов, она хотела найти себя, – последние слова он произнес с иронией.
– Твой отец… он доставляет тебе хлопоты? – Я замерла. Я совсем не хотела выглядеть надоедливой. Но никогда не выходить из дома…
Он покачал головой.
– Он восхитителен, понимаешь. И он такой, какой есть. Думаю, я знаю его только с этой стороны. Поэтому не требую от него ничего другого. А что произошло с твоей семьей?
Я кивнула и указала на птицу с лазурным воротником:
– Тогда амадином у меня можно назвать отца. Моя мать… она умерла, еще когда я ходила в детский садик. Поэтому вместо нее у меня дядя Гарри, он похож на нее. – И я указала на птицу, чистившую клювом птенца. – Именно он заботится обо мне. Даже когда я в Бостоне, мы созваниваемся почти каждый день. Летаем или ездим на поезде друг к другу раз в две недели. А когда у меня получается, я приезжаю на выходные.
Я смотрела, как птицы перелетают из гнезда в гнездо.
– Здесь мне нравится больше, чем сидеть в офисе и изучать манускрипты. Дядя… Ты бы видел его лицо, когда он обнаружил буквы на полях.
– Если это действительно палимпсест, тогда это находка всей жизни. Сложно их винить за такую реакцию.
Я улыбнулась.
– Нет, конечно нет. Не думаю, что хоть что-нибудь может сравниться с такими переживаниями. Как будто мы нашли сундук с сокровищами.
– Так и есть. За это я люблю работу в «Соколов и Сыновья». Загадки и вопросы. Кто владел книгами, какая у них судьба. Момент, когда натыкаешься на редкое первое издание… В каждой книге заключена своя история. История, рассказанная на страницах книги, и история самой книги. Книги напоминают мне моего отца. Чтобы понять его, нужно войти в его мир. Чтобы понять книгу, нужно погрузиться в нее.
Я услышала всплеск за спиной и обернулась.
– О, кто-то проголодался.
– Что?
– Иди сюда. – Август подвел меня к огромной бочке, к которой был приделан небольшой водопад. – Мой пруд карпов кои. В стиле Манхэттена.
Огромные золотые пятнистые рыбы лениво плавали, периодически взмахивая хвостом и меняя направление. Я коснулась ладонью холодной воды.
– Если бы у меня был такой сад, я бы никогда из него не уходила. Не могу поверить, что твой отец не выходит сюда подышать.
– Иногда он наблюдает за садом из окна. Он гордится мною и тем, что я сделал здесь.
Одна рыба поплыла к поверхности и вытянула губы, как будто поцеловав воздух.
– Это Дзен. Его можно кормить с рук. Кажется, он и поднял шум. Держи. – Август открыл пластмассовую банку и высыпал мне на руку горсть корма для рыбок. Я взяла кусочек и поднесла руку к воде. Дзен стремглав подплыл ко мне, поцеловал мои пальцы и забрал еду. На секунду я забыла, что нахожусь в Манхэттене, в городе, который я обожаю, который никогда не спит и всегда находится в движении.
– Я бы тут и спала. Здесь так спокойно.
– А я иногда так и делаю. – И Август указал на гамак. – Хочешь вздремнуть? – шутливо спросил он.
Я покраснела.
– Ну, я только что из «Старбакса». Так что после кофе сон пропал. – Я прикусила губу. Спокойно, Кэлли, спокойно. Чтобы сменить тему, я сказала: – Ты очень похож на отца.
– Да, знаю.
– А с чего у твоего отца все началось? – Еще не договорив, я уже почувствовала себя неудобно. Может быть, он не любит говорить об этом. – Прости. Я лишь имела в виду страх выходить на улицу.
– Ничего, все в порядке. Мило, что ты спрашиваешь об этом. Ну, я думаю, это началось с того, что однажды на него нашел приступ паники. Прямо посреди парка Вашингтон-сквер. Ни с того ни с сего. Потом это произошло, когда мы сидели в пиццерии в конце улицы. Так повторилось несколько раз. Однажды прямо посредине лекции. Единственное место, где ему было спокойно, – это дома среди книг. Так он стал сначала сторониться парка, потом аудиторий, ресторанчиков, и потихоньку его мир уменьшался. Сейчас отец стал похож на моих птиц: запертый в собственном мире, но в какой-то мере счастливый. Ему нравится такой образ жизни.
– И ему никогда не хотелось выйти отсюда и вдохнуть запах цветов?
Август покачал головой.
– Нет, он привык к своей жизни. Он обожает запах старинных книг, своеобразный парфюм «О де антик».
Я засмеялась.
– Но здесь идеально. В квартире дяди есть балкон, на нем стоит один несчастный горшок с хилым растеньицем, которое мы все дружно забываем поливать. А когда я вспоминаю, тут же заливаю его литром воды. Как-то так. Но здесь…
– Если захочешь прийти полежать в гамаке, пожалуйста, буду рад тебя видеть. Обещаю, больше ни слова о старинных книгах.
– Спасибо, возможно, я воспользуюсь твоим приглашением.
– Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать.
Он повел меня в оранжерею. Я открыла дверь, и облако влажного воздуха, словно мокрый поцелуй, окутало меня. Пригнувшись, мы перешагнули через порог. Внутри мерно гудел вентилятор, противоположная дверь была наглухо забита, так что в оранжерее было настолько душно, что несколько капелек воды упали на меня с потолка. Пагода была крошечной, и мы стояли почти вплотную друг к другу.
– Вот здесь цветут мои орхидеи, – шепнул он, наши плечи почти соприкасались. Воздух был наполнен ароматом цветов, к которому примешивался еще и запах самого Августа. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Я первой отвела взгляд.
– Ну, – сказал он, – пойдем посмотрим, что там задумали дядя Гарри и мой отец.
Мы вышли из теплицы. На улице, несмотря на лето, после пагоды казалось прохладно. Август повел меня домой. Я охотно покидала сад с птицами и рыбками. Охотно уходила оттуда, где мы были наедине.
3
Август! – профессор Соколов поднял на нас глаза. – Куда вы подевались?
– Гуляли по саду.
– Можно было и не спрашивать. – Он взглянул на меня. – Это лучший способ впечатлить нашу прекрасную гостью. Август, Кэлли, это открытие если не века, то всей жизни. Нам всем предстоит большая работа.
– Нам всем? – Я посмотрела вопросительно на дядю Гарри. Моя кожа все еще была влажной после оранжереи, а сердце учащенно билось из-за того, насколько близко к Августу я оказалась. Интересно, дядя может услышать мое сердцебиение? И понял ли Август, какое впечатление он произвел на меня?
– Профессор Соколов собирается помочь мне выяснить происхождение рукописи. А это значит, Август, ты займешься поисками документов. А тебя, Кэлли, я отправляю вместе с ним представлять меня и Королевский аукционный дом. В конце концов, ты же проходишь у меня летнюю стажировку.
– Но почему я? Почему не ты? – спросила я. Я ведь еще так мало в этом понимала. Я приносила из «Старбакса» кофе для дяди Гарри и проверяла, чтобы он был правильно приготовлен – карамельный маккиато с соевым молоком, легкой пенкой и двумя пакетиками сахара. Я делала копии документов. Отправляла электронную почту. Печатала отчеты. Я просто работала во впечатляющем месте, чтобы придать вес моему школьному аттестату – Королевский аукционный дом был легендарной конторой. Но я не была исследователем. Хотя должна сказать, перспектива охоты за сокровищами вместе с Августом значительно улучшала мои планы на лето.
– Моя задача состоит в том, чтобы понять смысл надписей этого загадочного А. Поэтому эту работу я доверяю тебе. – И он многозначительно посмотрел на меня в духе «И ты еще споришь, когда тебе предлагают провести время с Августом?!»
– Ммм, и чем конкретно мы будем заниматься?
– Если рукопись датируется несколькими веками, стало быть, она побывала не в одних руках. Помнишь, что я говорил тебе о тайнах манускриптов?
Я кивнула.
– У этой книги долгая история. И мы должны ее изучить.
Доктор Соколов взял с полки книгу.
– Смотрите, это сборник поэм Уолта Уитмена. Первое издание. – Он передал ее мне. – Откройте первую страницу. Только осторожно.
На ветхой обложке коричневого цвета золотыми буквами было выведено: «Листья травы». Корешок был твердым, а страницы оказались очень хрупкими.
– Сколько ей лет? – спросила я.
– Она была издана в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году, – сказал Август. Он приблизился ко мне, когда я открыла книгу, и заглянул мне через плечо.
На титульном листе было напечатано посвящение, а внизу страницы чернилами была выведена подпись «Уолт Уитмен».
– Это его подпись? – спросила я.
Профессор Соколов улыбнулся.
– Примерная стоимость этой книги – тринадцать тысяч долларов. Но тот путь, который мы проделали, чтобы убедиться в достоверности подписи… этот путь такой же затейливый, как и состояние самой книги.
Я почувствовала легкую дрожь.
– Действительно, похоже на тайну, не правда ли? – Я закрыла книгу. – Пожалуйста, заберите ее у меня, пока я что-нибудь не порвала.
Меня исключили за неуспеваемость из балетного класса – грациозность была не самым сильным моим качеством, даже если не считать того, что вдобавок на мне было надето маленькое черное платье в стиле Одри Хепберн. Август наклонился ко мне.
– Мы доверяем тебе, – поддразнил он меня.
Дядя Гарри обратился к нам обоим:
– Вам придется распутывать клубок вековых тайн, – сказал Гарри. – Вы начнете с того, что мы знаем точно: книга попала к нам от семьи, выставившей на продажу всю коллекцию. Они наверняка получили палимпсест откуда-то еще. Нам нужно выяснить источник. И так вы начнете углубляться в историю.
Я оглянулась и обратилась к дяде:
– Я никогда такого не делала.
Я с удовольствием и дальше помогала бы ему в офисе и дома с исследованием и проверкой фактов. Посещала бы Нью-Йоркскую публичную библиотеку, где огромные каменные львы приветствовали меня, и рыскала бы там по справочному разделу, но выяснять, откуда взялся палимпсест… Я посмотрела на Августа.
– Не переживай, – сказал он. – Будет весело!
Он наклонился поближе и шепотом добавил:
– Ты и я. В поисках таинственного автора. Неплохо проведем лето, могло быть и хуже.
Профессор Соколов, улыбаясь, обратился к сыну:
– О чем вы там шепчетесь?
Август пожал плечами.
– Вторая причина, – продолжил Гарри, – почему я отправляю именно вас с Кэлли, – это то, что мы хотим сохранить все в тайне.
– В тайне? Почему?
– Кэлли, нельзя просто так объявить о находке, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Вы двое можете найти всю необходимую информацию, не привлекая внимания к аукционному дому. Нам нужно выяснить, кто такой А. и в какую эпоху он писал.
– А почему вы так уверены, что А. – это он, – спросила я, – а не она?
– А Кэлли права, Гарри, – сказал профессор Соколов.
– Да-да. В любом случае палимпсест нельзя афишировать. Давайте не будем выдавать наших намерений. Уж не думаете ли вы, что люди обрадуются, узнав, что упустили фактически бесценную вещь. Это может быть просто опасно. Люди не так уж легко относятся к потерянному и обретенному богатству.
– Потерянное и обретенное богатство. Это все больше похоже на поиски сокровищ, – заметила я.
– Охота за сокровищами с детективной подоплекой. Два в одном, – добавил Август.
«И возможно, с любовным сюжетом и интригой», – подумала я про себя, бросая украдкой взгляд на сына профессора.
– Пойдем, я дам тебе свой электронный адрес и номер мобильного телефона, – сказал Август. – Визитка у меня в кабинете.
Я пошла за ним. Его кабинет располагался в небольшой комнате в конце коридора. Он чем-то напомнил мне сад – на окне стояли террариум и горшки с растениями. В огромном аквариуме лениво плавала золотая рыбка.
– А когда она вырастет, ты выпустишь ее в пруд в саду?
– Не знаю, мне нравится разговаривать с Альбертом.
– Альбертом? – От удивления я приподняла бровь.
Он пожал плечами.
– В честь Эйнштейна. Ну, что я могу сказать? Мы с ним болтаем о теории относительности и красивых девушках.
Я почувствовала, как опять заливаюсь краской.
Он вручил мне свою визитку.
– Там адрес моей электронной почты и номер телефона.
– Можно на секунду твой мобильник?
Он дал мне телефон, и я вписала туда свой электронный адрес, имя в скайпе и номер мобильного.
– Давай встретимся завтра в аукционном доме в девять утра?
Я кивнула.
– Хорошо.
– Мы должны быть готовы ко всему. Никогда не знаешь, куда тебя приведет рукопись.
Я уж было задумалась над этим, но потом услышала, как дядя Гарри меня зовет.
– Мне пора, – вымолвила я. Мне показалось, что мое сердце стучит так громко, что этот грохот эхом разносится по комнате.
Когда я спустилась в холл, дядя Гарри уже стоял у двери. Помахав Августу рукой на прощание, я вышла на улицу. Дядя последовал за мной, ухмыляясь.
– Что?
– Я знал, что платье в стиле Одри Хепберн попадет в цель.
– Ты мог бы меня предупредить. Ты мог бы сказать мне, что у профессора Соколова потрясающий сын.
Убийственно потрясающий, если уж честно. Он был гораздо круче любого мальчика во всей моей школе.
– Нет, не мог. Тогда ты бы стала волноваться и сходить с ума. Попыталась бы избежать этого, как ты сделала со своим школьным выпускным, или вообще отказалась бы идти на это непонятное свидание вслепую. В таких делах ты глупа, как курица, Кэлли. А так все прошло гораздо лучше.
– Гораздо лучше? Так у тебя был… план?!
Мы шли бок о бок к главной улице, чтобы поймать такси.
– Ну, не то чтобы я с самого начала знал, что книга – палимпсест, если ты намекаешь на это. – Он поднял руку, чтобы остановить машину. – Однако я бы нашел повод привести тебя сюда. Даже не знаю, почему мне никогда раньше не приходила в голову мысль познакомить вас двоих.
– А сейчас для этого была абсолютно объективная причина – загадка рукописи?
– Надо же, тебя это стало интересовать. Мне казалось, велен и пергамент – это для тебя так скучно.
– Нет, тут дело в другом, это уже погоня за тайной под названием «Кто такой А.».
– И ты конечно же ни в малейшей степени не заинтересована провести время с Августом?
Такси остановилось рядом с нами. В руке у меня все еще оставалась визитка Августа. Я перевела взгляд на дядю Гарри.
– Ну, если уж этим летом мне выпал шанс повыведывать тайны и поиграть в Нэнси Дрю… Да никакой парень не сможет сделать такое предложение еще более заманчивым.
Сев в такси, я улыбнулась. Лето палимпсеста принимало очень интересный оборот.
4
На следующее утро в девять часов я сидела в офисе аукционного дома и пила уже вторую чашку кофе (и что бы я делала без кофеина?), когда в помещение вошел Август. На нем были рубашка и модные джинсы. На входе он помахал нам с дядей рукой, и в ту секунду все внутри меня перевернулось.
– Так это она? – И он указал на рукопись, уже надежно спрятанную под стекло.
Я кивнула. Он наклонился к ней, чтобы поближе рассмотреть манускрипт.
– Вы осмотрели книгу еще раз, более внимательно? Что за человек этот А.?
– Не знаю, – сказал дядя. – Романтик. Кажется, увлечен звездами и солнцем.
– Мне все больше нравится этот тип. Я сам люблю солнце и звезды, – сказал Август, взглянув на меня.
Я включила ультрафиолетовую лампу.
– Сам посмотри на слова.
Когда он выдохнул, защитное стекло, отделявшее рукопись от окружающего мира, слегка запотело. Я заметила, как в свете лампы его зрачки расширились от удивления. Слова были едва видны и приобрели светло-голубой оттенок.
Я обратила его внимание на надпись:
– На той странице есть фраза об одиннадцати звездах, солнце и склоняющейся луне.
Он лукаво улыбнулся.
– Ну, тогда он больше, чем простой любитель звезд. Наш А. библеист.
– Как ты это узнал? – спросила я.
– Это цитата из Книги Бытия.
– Любопытно, – сказал дядя. Он наклонился ко мне и прошептал на ухо: – Жаль только, что он такой неразговорчивый.
– Помолчи, – едва слышно проговорила я в ответ.
Дядя Гарри поднялся.
– Ну, дети, я связался с Джеймсом Роузом, именно его коллекцию мы выставляем на аукцион. Вам назначена встреча у него дома в десять тридцать. – Гарри вручил мне записку с адресом. – И помните, мы не хотим предавать все огласке. Еще рано. Попробуйте разговорить его о прошлом коллекции. Можете сказать, что мы предполагаем, что одна или две книги могут быть очень редкими. В частности эта. Посмотрите, к чему эта цепочка приведет. Его отец мог приобрести рукопись, не догадываясь об ее ценности, или достать ее нелегальным путем. Антикварные вещи иногда так и перекочевывают из одной частной коллекции в другую. А порой книга проходит не совсем чистый путь.
– Ты хочешь сказать, люди крадут ценные книги? – спросила я.
Гарри энергично покачал головой:
– Одного весьма пронырливого и коварного вора даже окрестили Расхитителем гробниц.
– Не может быть! Ты шутишь, – смеясь, ответила я.
– Вовсе нет. Это очень замкнутый мир. Посуди сама, кто читает и собирает эти манускрипты? Музеи, аукционные дома, библиотеки и… коллекционеры. И люди, которые коллекционируют манускрипты, зачастую навязчивы и одержимы желанием обладать. Я знаю одну даму – не буду называть имя, но она каждую неделю появляется на страницах светской хроники, – которая бредит романом «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Она готова заплатить любую цену за первое издание – у нее уже есть семь экземпляров, насколько я знаю. Я думаю, что люди, которые собирают подобные коллекции, зачастую охотятся за чувствами. Пытаются обрести таким образом спокойствие.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
– Люди, которые любят книги и собирают такого рода издания, часто пытаются как будто возродить те чувства, которые эти книги пробудили в них. Вот, например, та дама из светской хроники. Я подозреваю, что «Маленькие женщины» в свое время, когда она училась в пансионе, были для нее утешением в одиночестве, а сейчас у нее есть деньги, чтобы покупать книги. И многие коллекционеры не остановятся ни перед чем. Поэтому и весь пройденный этими книгами путь не всегда представляет собой прямую. А зачастую он и вовсе нелегален.
– Я уже чувствую себя шпионкой. Эта бумажка с адресом самоуничтожится через десять секунд? – спросила я, протягивая зажатую в руке записку.
– Она – нет, а ты – да, если не поторопишься. Кстати, я слышал, что у вас, Август, практически фотографическая память? Постарайтесь запомнить каждое его слово и не делайте записей.
– Почему?
– Люди начинают нервничать и сдерживать себя, когда видят, что за ними записывают. Они боятся, что все, что они скажут, обернется против них.
– Хорошо, пойдем, Август.
Но он не двинулся с места и еще больше склонился над манускриптом.
– Август!
– Извините, но, кажется, А. был одинок… Такое чувство, что мы с ним хорошо знакомы.
– Вот опять! – Я скрестила руки на груди. – Неужели А. не может быть девушкой?
Август снова взглянул на манускрипт.
– Не думаю. Судя по почерку… я все-таки склонен считать, что это мужчина.
Я закатила глаза.
– Да брось ты! Как ты можешь узнать по почерку, кому он принадлежит?
Август усмехнулся так, что у него на щеках показались ямочки:
– Ладно, пусть А. остается пока просто А., ни мужчиной, ни женщиной. До тех пор, пока мы точно не узнаем.
– Спасибо. – Я улыбнулась ему в ответ.
– Что ж, – вмешался дядя Гарри, – было бы неплохо установить его личность. Тогда мы смогли бы проследить все перипетии палимпсеста. Возможно, его судьба окажется еще более невероятной и тем более ценной. Ну, вперед на поиски!
Мы вышли из офиса на улицу.
– Квартира Роуза находится всего в паре километров отсюда, – сказала я. – Прогуляемся?
Август кивнул, и мы пошли пешком.
– И почему ты не вернулась ночью в сад? – спросил он.
– А это предполагалось? – удивленно ответила я.
– Я думал, мой намек на гамак был достаточно прозрачным. – Он улыбнулся. – Я сегодня там спал. Думал, ты появишься.
– Но… – Я еще никогда не встречала таких откровенных парней, и мне это начинало нравиться.
– Недостаточно явное приглашение?
– Возможно. – Я приняла притворно обиженный вид, слегка выпятив нижнюю губу.
– Не делай так больше, иначе в следующий раз мне придется достать тебе луну, солнце, мир и все, что захочешь.
Моей нервной системе досталось по полной. С одной стороны, я готова была смотреть на него вечно, с другой – убежать куда-нибудь подальше. Когда он улыбался, он походил на мальчишку. Когда же говорил с серьезным видом, Август выглядел как молодой профессор, задумчивый и очень мудрый. В любом случае он был прекрасен.
Мы зашагали в ногу.
– Итак, Каллиопа. Ты перешла в выпускной класс? – спросил он меня.
– Да.
– И куда будешь поступать?
– Ну, это еще не решено.
– Почему?
Я пожала плечами.
– Отец хочет, чтобы я пошла по его стопам – в Гарвард на юридический. Унаследовала бы фирму и за деньги «умывала» людей в судебном зале.
– А чего хочешь ты?
– Хочу изучать английскую литературу или философию, но, по мнению отца, любой из этих предметов с практической точки зрения является абсолютно бессмысленным. Вообще я готова учиться где угодно, только не на юридическом.
– Ты с ним уже об этом говорила?
– Его ни в чем нельзя убедить. Еще никому этого не удавалось. Ты можешь говорить сколько угодно, но он остается глух, как бочка, как будто ничего и не было. Большую часть времени, когда я разговариваю с ним, я чувствую себя так, как будто подаю ходатайство судье.
Мне не очень нравилось то русло, какое принял наш разговор, и я хотела сменить тему. Видимо, Август понял мои чувства и сказал:
– Мой отец хочет, чтобы я поступил на отделение истории Средних веков. Но он вроде бы понимает, что я бы с большим удовольствием остался в саду и писал книги. Забавно, – добавил он и засунул руки в карманы, – в Нью-Йоркском университете учатся подростки из самых разных семей, и я иногда ловлю себя на мысли, что должен был бы позавидовать некоторым из них. Нормальным семьям. Тем, кто может вместе пойти куда-нибудь. Но нет, я никогда не испытывал такого чувства. Мой отец позволит мне стать тем, кем я сам захочу.
Он рассмеялся.
– Что?
– Ну, представь, даже в старших классах, что бы он сделал, если бы я вдруг его не послушался? Лишил бы меня карманных денег? Даже если бы я ушел из дома, сомневаюсь, что он побежал бы за мной.
– Ты так поступал?
Он покачал головой.
– Не мой стиль. Мы с отцом нашли общий язык.
Мы прошли мимо огромных витрин модного магазина, нескольких галерей, булочных, кулинарий. В конце концов мы дошли до светлого здания, в котором как раз и жил Джеймс Роуз.
– Ну вот, мы пришли. Входим в пасть ко льву, – прошептал Август.
Такая перспектива была мало обнадеживающей, но оттого не менее манящей. В духе Августа.
– Почему ты так думаешь?
– Это не первая моя охота за сокровищами. Представь себе Индиану Джонса, но только более решительного. Перепродажи частных коллекций часто таят сомнительное происхождение артефактов.
– Имеешь в виду, откуда они его взяли?
Он кивнул.
– В особенности если экспонат должен быть в музее, а не в частных руках.
Швейцар в темно-синей ливрее с золотой оторочкой на карманах, плечах и лацкане открыл стеклянную дверь. Выслушав нас, консьерж за мраморным столом набрал номер телефона и сказал:
– Передайте господину Роузу, что его здесь ожидают два посетителя – господин Соколов и госпожа Мартин. Хорошо.
Он положил трубку.
– Вам надо подняться в пентхаус, – сказал он и указал в сторону лифта.
– А где лестница? – спросил Август.
Я уставилась на него.
Консьерж тоже удивленно посмотрел на него:
– Господин Роуз живет на сорок пятом этаже.
– Замечательно.
У меня буквально отвалилась челюсть.
Швейцар указал на самую дальнюю дверь, рядом с которой значилась табличка «Лестница». Август невозмутимо направился к двери, и я последовала за ним. Он уже успел одолеть почти весь первый пролет, когда я, слегка задыхаясь, спросила:
– Есть веская причина, почему мы должны взбираться пешком на сорок пятый этаж?
– Я боюсь лифтов.
Он сказал это как само собой разумеющееся, но по пути наверх я все думала, не с приветом ли он или, может, он унаследовал крупицу отцовской болезни. Я тоже не в восторге от лифтов. Иногда мне кажется, что когда они резко останавливаются на этаже и пассажиры при этом подпрыгивают, это может порвать кабель или карабин, отправив всех вниз на верную и эффектную смерть. А порой я боюсь, что произойдет, если отключится электричество, как это было прошлым летом. Помнится, тогда много людей оказались запертыми в лифтах и вагонах метро. Но если выбирать между сороками пятью пролетами и оборванным кабелем, я все-таки отдам предпочтение лифту.
Где-то на двадцать пятом этаже я остановилась, пытаясь не сбить дыхание.
– Я… я, – задыхаясь, проговорила я, – я не смогу говорить, когда мы доберемся до квартиры.
– Я возьму это на себя.
– Тогда палимпсест не единственное, что нас объединяет. Моя амадиновая мать улетела из гнезда, когда мне было десять лет. Родители тогда развелись.
– А где она теперь?
– В Калифорнии. Она не смогла смириться со странностями отца. Или с тяжкой ношей материнства. С нее хватило домашних родов, она хотела найти себя, – последние слова он произнес с иронией.
– Твой отец… он доставляет тебе хлопоты? – Я замерла. Я совсем не хотела выглядеть надоедливой. Но никогда не выходить из дома…
Он покачал головой.
– Он восхитителен, понимаешь. И он такой, какой есть. Думаю, я знаю его только с этой стороны. Поэтому не требую от него ничего другого. А что произошло с твоей семьей?
Я кивнула и указала на птицу с лазурным воротником:
– Тогда амадином у меня можно назвать отца. Моя мать… она умерла, еще когда я ходила в детский садик. Поэтому вместо нее у меня дядя Гарри, он похож на нее. – И я указала на птицу, чистившую клювом птенца. – Именно он заботится обо мне. Даже когда я в Бостоне, мы созваниваемся почти каждый день. Летаем или ездим на поезде друг к другу раз в две недели. А когда у меня получается, я приезжаю на выходные.
Я смотрела, как птицы перелетают из гнезда в гнездо.
– Здесь мне нравится больше, чем сидеть в офисе и изучать манускрипты. Дядя… Ты бы видел его лицо, когда он обнаружил буквы на полях.
– Если это действительно палимпсест, тогда это находка всей жизни. Сложно их винить за такую реакцию.
Я улыбнулась.
– Нет, конечно нет. Не думаю, что хоть что-нибудь может сравниться с такими переживаниями. Как будто мы нашли сундук с сокровищами.
– Так и есть. За это я люблю работу в «Соколов и Сыновья». Загадки и вопросы. Кто владел книгами, какая у них судьба. Момент, когда натыкаешься на редкое первое издание… В каждой книге заключена своя история. История, рассказанная на страницах книги, и история самой книги. Книги напоминают мне моего отца. Чтобы понять его, нужно войти в его мир. Чтобы понять книгу, нужно погрузиться в нее.
Я услышала всплеск за спиной и обернулась.
– О, кто-то проголодался.
– Что?
– Иди сюда. – Август подвел меня к огромной бочке, к которой был приделан небольшой водопад. – Мой пруд карпов кои. В стиле Манхэттена.
Огромные золотые пятнистые рыбы лениво плавали, периодически взмахивая хвостом и меняя направление. Я коснулась ладонью холодной воды.
– Если бы у меня был такой сад, я бы никогда из него не уходила. Не могу поверить, что твой отец не выходит сюда подышать.
– Иногда он наблюдает за садом из окна. Он гордится мною и тем, что я сделал здесь.
Одна рыба поплыла к поверхности и вытянула губы, как будто поцеловав воздух.
– Это Дзен. Его можно кормить с рук. Кажется, он и поднял шум. Держи. – Август открыл пластмассовую банку и высыпал мне на руку горсть корма для рыбок. Я взяла кусочек и поднесла руку к воде. Дзен стремглав подплыл ко мне, поцеловал мои пальцы и забрал еду. На секунду я забыла, что нахожусь в Манхэттене, в городе, который я обожаю, который никогда не спит и всегда находится в движении.
– Я бы тут и спала. Здесь так спокойно.
– А я иногда так и делаю. – И Август указал на гамак. – Хочешь вздремнуть? – шутливо спросил он.
Я покраснела.
– Ну, я только что из «Старбакса». Так что после кофе сон пропал. – Я прикусила губу. Спокойно, Кэлли, спокойно. Чтобы сменить тему, я сказала: – Ты очень похож на отца.
– Да, знаю.
– А с чего у твоего отца все началось? – Еще не договорив, я уже почувствовала себя неудобно. Может быть, он не любит говорить об этом. – Прости. Я лишь имела в виду страх выходить на улицу.
– Ничего, все в порядке. Мило, что ты спрашиваешь об этом. Ну, я думаю, это началось с того, что однажды на него нашел приступ паники. Прямо посреди парка Вашингтон-сквер. Ни с того ни с сего. Потом это произошло, когда мы сидели в пиццерии в конце улицы. Так повторилось несколько раз. Однажды прямо посредине лекции. Единственное место, где ему было спокойно, – это дома среди книг. Так он стал сначала сторониться парка, потом аудиторий, ресторанчиков, и потихоньку его мир уменьшался. Сейчас отец стал похож на моих птиц: запертый в собственном мире, но в какой-то мере счастливый. Ему нравится такой образ жизни.
– И ему никогда не хотелось выйти отсюда и вдохнуть запах цветов?
Август покачал головой.
– Нет, он привык к своей жизни. Он обожает запах старинных книг, своеобразный парфюм «О де антик».
Я засмеялась.
– Но здесь идеально. В квартире дяди есть балкон, на нем стоит один несчастный горшок с хилым растеньицем, которое мы все дружно забываем поливать. А когда я вспоминаю, тут же заливаю его литром воды. Как-то так. Но здесь…
– Если захочешь прийти полежать в гамаке, пожалуйста, буду рад тебя видеть. Обещаю, больше ни слова о старинных книгах.
– Спасибо, возможно, я воспользуюсь твоим приглашением.
– Есть еще кое-что, что я хотел бы тебе показать.
Он повел меня в оранжерею. Я открыла дверь, и облако влажного воздуха, словно мокрый поцелуй, окутало меня. Пригнувшись, мы перешагнули через порог. Внутри мерно гудел вентилятор, противоположная дверь была наглухо забита, так что в оранжерее было настолько душно, что несколько капелек воды упали на меня с потолка. Пагода была крошечной, и мы стояли почти вплотную друг к другу.
– Вот здесь цветут мои орхидеи, – шепнул он, наши плечи почти соприкасались. Воздух был наполнен ароматом цветов, к которому примешивался еще и запах самого Августа. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Я первой отвела взгляд.
– Ну, – сказал он, – пойдем посмотрим, что там задумали дядя Гарри и мой отец.
Мы вышли из теплицы. На улице, несмотря на лето, после пагоды казалось прохладно. Август повел меня домой. Я охотно покидала сад с птицами и рыбками. Охотно уходила оттуда, где мы были наедине.
3
Разве любовь не похожа на падающую звезду, быстро пролетающую по ночному небу?
А.
Август! – профессор Соколов поднял на нас глаза. – Куда вы подевались?
– Гуляли по саду.
– Можно было и не спрашивать. – Он взглянул на меня. – Это лучший способ впечатлить нашу прекрасную гостью. Август, Кэлли, это открытие если не века, то всей жизни. Нам всем предстоит большая работа.
– Нам всем? – Я посмотрела вопросительно на дядю Гарри. Моя кожа все еще была влажной после оранжереи, а сердце учащенно билось из-за того, насколько близко к Августу я оказалась. Интересно, дядя может услышать мое сердцебиение? И понял ли Август, какое впечатление он произвел на меня?
– Профессор Соколов собирается помочь мне выяснить происхождение рукописи. А это значит, Август, ты займешься поисками документов. А тебя, Кэлли, я отправляю вместе с ним представлять меня и Королевский аукционный дом. В конце концов, ты же проходишь у меня летнюю стажировку.
– Но почему я? Почему не ты? – спросила я. Я ведь еще так мало в этом понимала. Я приносила из «Старбакса» кофе для дяди Гарри и проверяла, чтобы он был правильно приготовлен – карамельный маккиато с соевым молоком, легкой пенкой и двумя пакетиками сахара. Я делала копии документов. Отправляла электронную почту. Печатала отчеты. Я просто работала во впечатляющем месте, чтобы придать вес моему школьному аттестату – Королевский аукционный дом был легендарной конторой. Но я не была исследователем. Хотя должна сказать, перспектива охоты за сокровищами вместе с Августом значительно улучшала мои планы на лето.
– Моя задача состоит в том, чтобы понять смысл надписей этого загадочного А. Поэтому эту работу я доверяю тебе. – И он многозначительно посмотрел на меня в духе «И ты еще споришь, когда тебе предлагают провести время с Августом?!»
– Ммм, и чем конкретно мы будем заниматься?
– Если рукопись датируется несколькими веками, стало быть, она побывала не в одних руках. Помнишь, что я говорил тебе о тайнах манускриптов?
Я кивнула.
– У этой книги долгая история. И мы должны ее изучить.
Доктор Соколов взял с полки книгу.
– Смотрите, это сборник поэм Уолта Уитмена. Первое издание. – Он передал ее мне. – Откройте первую страницу. Только осторожно.
На ветхой обложке коричневого цвета золотыми буквами было выведено: «Листья травы». Корешок был твердым, а страницы оказались очень хрупкими.
– Сколько ей лет? – спросила я.
– Она была издана в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году, – сказал Август. Он приблизился ко мне, когда я открыла книгу, и заглянул мне через плечо.
На титульном листе было напечатано посвящение, а внизу страницы чернилами была выведена подпись «Уолт Уитмен».
– Это его подпись? – спросила я.
Профессор Соколов улыбнулся.
– Примерная стоимость этой книги – тринадцать тысяч долларов. Но тот путь, который мы проделали, чтобы убедиться в достоверности подписи… этот путь такой же затейливый, как и состояние самой книги.
Я почувствовала легкую дрожь.
– Действительно, похоже на тайну, не правда ли? – Я закрыла книгу. – Пожалуйста, заберите ее у меня, пока я что-нибудь не порвала.
Меня исключили за неуспеваемость из балетного класса – грациозность была не самым сильным моим качеством, даже если не считать того, что вдобавок на мне было надето маленькое черное платье в стиле Одри Хепберн. Август наклонился ко мне.
– Мы доверяем тебе, – поддразнил он меня.
Дядя Гарри обратился к нам обоим:
– Вам придется распутывать клубок вековых тайн, – сказал Гарри. – Вы начнете с того, что мы знаем точно: книга попала к нам от семьи, выставившей на продажу всю коллекцию. Они наверняка получили палимпсест откуда-то еще. Нам нужно выяснить источник. И так вы начнете углубляться в историю.
Я оглянулась и обратилась к дяде:
– Я никогда такого не делала.
Я с удовольствием и дальше помогала бы ему в офисе и дома с исследованием и проверкой фактов. Посещала бы Нью-Йоркскую публичную библиотеку, где огромные каменные львы приветствовали меня, и рыскала бы там по справочному разделу, но выяснять, откуда взялся палимпсест… Я посмотрела на Августа.
– Не переживай, – сказал он. – Будет весело!
Он наклонился поближе и шепотом добавил:
– Ты и я. В поисках таинственного автора. Неплохо проведем лето, могло быть и хуже.
Профессор Соколов, улыбаясь, обратился к сыну:
– О чем вы там шепчетесь?
Август пожал плечами.
– Вторая причина, – продолжил Гарри, – почему я отправляю именно вас с Кэлли, – это то, что мы хотим сохранить все в тайне.
– В тайне? Почему?
– Кэлли, нельзя просто так объявить о находке, пока мы не поймем, с чем имеем дело. Вы двое можете найти всю необходимую информацию, не привлекая внимания к аукционному дому. Нам нужно выяснить, кто такой А. и в какую эпоху он писал.
– А почему вы так уверены, что А. – это он, – спросила я, – а не она?
– А Кэлли права, Гарри, – сказал профессор Соколов.
– Да-да. В любом случае палимпсест нельзя афишировать. Давайте не будем выдавать наших намерений. Уж не думаете ли вы, что люди обрадуются, узнав, что упустили фактически бесценную вещь. Это может быть просто опасно. Люди не так уж легко относятся к потерянному и обретенному богатству.
– Потерянное и обретенное богатство. Это все больше похоже на поиски сокровищ, – заметила я.
– Охота за сокровищами с детективной подоплекой. Два в одном, – добавил Август.
«И возможно, с любовным сюжетом и интригой», – подумала я про себя, бросая украдкой взгляд на сына профессора.
– Пойдем, я дам тебе свой электронный адрес и номер мобильного телефона, – сказал Август. – Визитка у меня в кабинете.
Я пошла за ним. Его кабинет располагался в небольшой комнате в конце коридора. Он чем-то напомнил мне сад – на окне стояли террариум и горшки с растениями. В огромном аквариуме лениво плавала золотая рыбка.
– А когда она вырастет, ты выпустишь ее в пруд в саду?
– Не знаю, мне нравится разговаривать с Альбертом.
– Альбертом? – От удивления я приподняла бровь.
Он пожал плечами.
– В честь Эйнштейна. Ну, что я могу сказать? Мы с ним болтаем о теории относительности и красивых девушках.
Я почувствовала, как опять заливаюсь краской.
Он вручил мне свою визитку.
– Там адрес моей электронной почты и номер телефона.
– Можно на секунду твой мобильник?
Он дал мне телефон, и я вписала туда свой электронный адрес, имя в скайпе и номер мобильного.
– Давай встретимся завтра в аукционном доме в девять утра?
Я кивнула.
– Хорошо.
– Мы должны быть готовы ко всему. Никогда не знаешь, куда тебя приведет рукопись.
Я уж было задумалась над этим, но потом услышала, как дядя Гарри меня зовет.
– Мне пора, – вымолвила я. Мне показалось, что мое сердце стучит так громко, что этот грохот эхом разносится по комнате.
Когда я спустилась в холл, дядя Гарри уже стоял у двери. Помахав Августу рукой на прощание, я вышла на улицу. Дядя последовал за мной, ухмыляясь.
– Что?
– Я знал, что платье в стиле Одри Хепберн попадет в цель.
– Ты мог бы меня предупредить. Ты мог бы сказать мне, что у профессора Соколова потрясающий сын.
Убийственно потрясающий, если уж честно. Он был гораздо круче любого мальчика во всей моей школе.
– Нет, не мог. Тогда ты бы стала волноваться и сходить с ума. Попыталась бы избежать этого, как ты сделала со своим школьным выпускным, или вообще отказалась бы идти на это непонятное свидание вслепую. В таких делах ты глупа, как курица, Кэлли. А так все прошло гораздо лучше.
– Гораздо лучше? Так у тебя был… план?!
Мы шли бок о бок к главной улице, чтобы поймать такси.
– Ну, не то чтобы я с самого начала знал, что книга – палимпсест, если ты намекаешь на это. – Он поднял руку, чтобы остановить машину. – Однако я бы нашел повод привести тебя сюда. Даже не знаю, почему мне никогда раньше не приходила в голову мысль познакомить вас двоих.
– А сейчас для этого была абсолютно объективная причина – загадка рукописи?
– Надо же, тебя это стало интересовать. Мне казалось, велен и пергамент – это для тебя так скучно.
– Нет, тут дело в другом, это уже погоня за тайной под названием «Кто такой А.».
– И ты конечно же ни в малейшей степени не заинтересована провести время с Августом?
Такси остановилось рядом с нами. В руке у меня все еще оставалась визитка Августа. Я перевела взгляд на дядю Гарри.
– Ну, если уж этим летом мне выпал шанс повыведывать тайны и поиграть в Нэнси Дрю… Да никакой парень не сможет сделать такое предложение еще более заманчивым.
Сев в такси, я улыбнулась. Лето палимпсеста принимало очень интересный оборот.
4
Любовь начинается с тайны?
А.
На следующее утро в девять часов я сидела в офисе аукционного дома и пила уже вторую чашку кофе (и что бы я делала без кофеина?), когда в помещение вошел Август. На нем были рубашка и модные джинсы. На входе он помахал нам с дядей рукой, и в ту секунду все внутри меня перевернулось.
– Так это она? – И он указал на рукопись, уже надежно спрятанную под стекло.
Я кивнула. Он наклонился к ней, чтобы поближе рассмотреть манускрипт.
– Вы осмотрели книгу еще раз, более внимательно? Что за человек этот А.?
– Не знаю, – сказал дядя. – Романтик. Кажется, увлечен звездами и солнцем.
– Мне все больше нравится этот тип. Я сам люблю солнце и звезды, – сказал Август, взглянув на меня.
Я включила ультрафиолетовую лампу.
– Сам посмотри на слова.
Когда он выдохнул, защитное стекло, отделявшее рукопись от окружающего мира, слегка запотело. Я заметила, как в свете лампы его зрачки расширились от удивления. Слова были едва видны и приобрели светло-голубой оттенок.
Я обратила его внимание на надпись:
– На той странице есть фраза об одиннадцати звездах, солнце и склоняющейся луне.
Он лукаво улыбнулся.
– Ну, тогда он больше, чем простой любитель звезд. Наш А. библеист.
– Как ты это узнал? – спросила я.
– Это цитата из Книги Бытия.
– Любопытно, – сказал дядя. Он наклонился ко мне и прошептал на ухо: – Жаль только, что он такой неразговорчивый.
– Помолчи, – едва слышно проговорила я в ответ.
Дядя Гарри поднялся.
– Ну, дети, я связался с Джеймсом Роузом, именно его коллекцию мы выставляем на аукцион. Вам назначена встреча у него дома в десять тридцать. – Гарри вручил мне записку с адресом. – И помните, мы не хотим предавать все огласке. Еще рано. Попробуйте разговорить его о прошлом коллекции. Можете сказать, что мы предполагаем, что одна или две книги могут быть очень редкими. В частности эта. Посмотрите, к чему эта цепочка приведет. Его отец мог приобрести рукопись, не догадываясь об ее ценности, или достать ее нелегальным путем. Антикварные вещи иногда так и перекочевывают из одной частной коллекции в другую. А порой книга проходит не совсем чистый путь.
– Ты хочешь сказать, люди крадут ценные книги? – спросила я.
Гарри энергично покачал головой:
– Одного весьма пронырливого и коварного вора даже окрестили Расхитителем гробниц.
– Не может быть! Ты шутишь, – смеясь, ответила я.
– Вовсе нет. Это очень замкнутый мир. Посуди сама, кто читает и собирает эти манускрипты? Музеи, аукционные дома, библиотеки и… коллекционеры. И люди, которые коллекционируют манускрипты, зачастую навязчивы и одержимы желанием обладать. Я знаю одну даму – не буду называть имя, но она каждую неделю появляется на страницах светской хроники, – которая бредит романом «Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт. Она готова заплатить любую цену за первое издание – у нее уже есть семь экземпляров, насколько я знаю. Я думаю, что люди, которые собирают подобные коллекции, зачастую охотятся за чувствами. Пытаются обрести таким образом спокойствие.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
– Люди, которые любят книги и собирают такого рода издания, часто пытаются как будто возродить те чувства, которые эти книги пробудили в них. Вот, например, та дама из светской хроники. Я подозреваю, что «Маленькие женщины» в свое время, когда она училась в пансионе, были для нее утешением в одиночестве, а сейчас у нее есть деньги, чтобы покупать книги. И многие коллекционеры не остановятся ни перед чем. Поэтому и весь пройденный этими книгами путь не всегда представляет собой прямую. А зачастую он и вовсе нелегален.
– Я уже чувствую себя шпионкой. Эта бумажка с адресом самоуничтожится через десять секунд? – спросила я, протягивая зажатую в руке записку.
– Она – нет, а ты – да, если не поторопишься. Кстати, я слышал, что у вас, Август, практически фотографическая память? Постарайтесь запомнить каждое его слово и не делайте записей.
– Почему?
– Люди начинают нервничать и сдерживать себя, когда видят, что за ними записывают. Они боятся, что все, что они скажут, обернется против них.
– Хорошо, пойдем, Август.
Но он не двинулся с места и еще больше склонился над манускриптом.
– Август!
– Извините, но, кажется, А. был одинок… Такое чувство, что мы с ним хорошо знакомы.
– Вот опять! – Я скрестила руки на груди. – Неужели А. не может быть девушкой?
Август снова взглянул на манускрипт.
– Не думаю. Судя по почерку… я все-таки склонен считать, что это мужчина.
Я закатила глаза.
– Да брось ты! Как ты можешь узнать по почерку, кому он принадлежит?
Август усмехнулся так, что у него на щеках показались ямочки:
– Ладно, пусть А. остается пока просто А., ни мужчиной, ни женщиной. До тех пор, пока мы точно не узнаем.
– Спасибо. – Я улыбнулась ему в ответ.
– Что ж, – вмешался дядя Гарри, – было бы неплохо установить его личность. Тогда мы смогли бы проследить все перипетии палимпсеста. Возможно, его судьба окажется еще более невероятной и тем более ценной. Ну, вперед на поиски!
Мы вышли из офиса на улицу.
– Квартира Роуза находится всего в паре километров отсюда, – сказала я. – Прогуляемся?
Август кивнул, и мы пошли пешком.
– И почему ты не вернулась ночью в сад? – спросил он.
– А это предполагалось? – удивленно ответила я.
– Я думал, мой намек на гамак был достаточно прозрачным. – Он улыбнулся. – Я сегодня там спал. Думал, ты появишься.
– Но… – Я еще никогда не встречала таких откровенных парней, и мне это начинало нравиться.
– Недостаточно явное приглашение?
– Возможно. – Я приняла притворно обиженный вид, слегка выпятив нижнюю губу.
– Не делай так больше, иначе в следующий раз мне придется достать тебе луну, солнце, мир и все, что захочешь.
Моей нервной системе досталось по полной. С одной стороны, я готова была смотреть на него вечно, с другой – убежать куда-нибудь подальше. Когда он улыбался, он походил на мальчишку. Когда же говорил с серьезным видом, Август выглядел как молодой профессор, задумчивый и очень мудрый. В любом случае он был прекрасен.
Мы зашагали в ногу.
– Итак, Каллиопа. Ты перешла в выпускной класс? – спросил он меня.
– Да.
– И куда будешь поступать?
– Ну, это еще не решено.
– Почему?
Я пожала плечами.
– Отец хочет, чтобы я пошла по его стопам – в Гарвард на юридический. Унаследовала бы фирму и за деньги «умывала» людей в судебном зале.
– А чего хочешь ты?
– Хочу изучать английскую литературу или философию, но, по мнению отца, любой из этих предметов с практической точки зрения является абсолютно бессмысленным. Вообще я готова учиться где угодно, только не на юридическом.
– Ты с ним уже об этом говорила?
– Его ни в чем нельзя убедить. Еще никому этого не удавалось. Ты можешь говорить сколько угодно, но он остается глух, как бочка, как будто ничего и не было. Большую часть времени, когда я разговариваю с ним, я чувствую себя так, как будто подаю ходатайство судье.
Мне не очень нравилось то русло, какое принял наш разговор, и я хотела сменить тему. Видимо, Август понял мои чувства и сказал:
– Мой отец хочет, чтобы я поступил на отделение истории Средних веков. Но он вроде бы понимает, что я бы с большим удовольствием остался в саду и писал книги. Забавно, – добавил он и засунул руки в карманы, – в Нью-Йоркском университете учатся подростки из самых разных семей, и я иногда ловлю себя на мысли, что должен был бы позавидовать некоторым из них. Нормальным семьям. Тем, кто может вместе пойти куда-нибудь. Но нет, я никогда не испытывал такого чувства. Мой отец позволит мне стать тем, кем я сам захочу.
Он рассмеялся.
– Что?
– Ну, представь, даже в старших классах, что бы он сделал, если бы я вдруг его не послушался? Лишил бы меня карманных денег? Даже если бы я ушел из дома, сомневаюсь, что он побежал бы за мной.
– Ты так поступал?
Он покачал головой.
– Не мой стиль. Мы с отцом нашли общий язык.
Мы прошли мимо огромных витрин модного магазина, нескольких галерей, булочных, кулинарий. В конце концов мы дошли до светлого здания, в котором как раз и жил Джеймс Роуз.
– Ну вот, мы пришли. Входим в пасть ко льву, – прошептал Август.
Такая перспектива была мало обнадеживающей, но оттого не менее манящей. В духе Августа.
– Почему ты так думаешь?
– Это не первая моя охота за сокровищами. Представь себе Индиану Джонса, но только более решительного. Перепродажи частных коллекций часто таят сомнительное происхождение артефактов.
– Имеешь в виду, откуда они его взяли?
Он кивнул.
– В особенности если экспонат должен быть в музее, а не в частных руках.
Швейцар в темно-синей ливрее с золотой оторочкой на карманах, плечах и лацкане открыл стеклянную дверь. Выслушав нас, консьерж за мраморным столом набрал номер телефона и сказал:
– Передайте господину Роузу, что его здесь ожидают два посетителя – господин Соколов и госпожа Мартин. Хорошо.
Он положил трубку.
– Вам надо подняться в пентхаус, – сказал он и указал в сторону лифта.
– А где лестница? – спросил Август.
Я уставилась на него.
Консьерж тоже удивленно посмотрел на него:
– Господин Роуз живет на сорок пятом этаже.
– Замечательно.
У меня буквально отвалилась челюсть.
Швейцар указал на самую дальнюю дверь, рядом с которой значилась табличка «Лестница». Август невозмутимо направился к двери, и я последовала за ним. Он уже успел одолеть почти весь первый пролет, когда я, слегка задыхаясь, спросила:
– Есть веская причина, почему мы должны взбираться пешком на сорок пятый этаж?
– Я боюсь лифтов.
Он сказал это как само собой разумеющееся, но по пути наверх я все думала, не с приветом ли он или, может, он унаследовал крупицу отцовской болезни. Я тоже не в восторге от лифтов. Иногда мне кажется, что когда они резко останавливаются на этаже и пассажиры при этом подпрыгивают, это может порвать кабель или карабин, отправив всех вниз на верную и эффектную смерть. А порой я боюсь, что произойдет, если отключится электричество, как это было прошлым летом. Помнится, тогда много людей оказались запертыми в лифтах и вагонах метро. Но если выбирать между сороками пятью пролетами и оборванным кабелем, я все-таки отдам предпочтение лифту.
Где-то на двадцать пятом этаже я остановилась, пытаясь не сбить дыхание.
– Я… я, – задыхаясь, проговорила я, – я не смогу говорить, когда мы доберемся до квартиры.
– Я возьму это на себя.