Страница:
Здоровая женщина во многом похожа на волчицу: она крепка, бодра, полна жизни и энергии, знает свою территорию, изобретательна, верна, подвижна. А разобщение со своей дикой природой ведет к тому, что личность женщины обедняется, становится слабой, вялой, призрачной. Мы не для того приходим в этот мир, чтобы прожить свой век тщедушными созданиями с жалкой прической, неспособными к прыжку и погоне, к деторождению, к сотворению жизни. Если жизнь женщины пришла в упадок или прокисла от скуки, значит, Дикой Женщине настала пора появиться, творческой силе души – переполнить русло.
Какое влияние оказывает на нас Первозданная Женщина? Когда она становится союзницей, лидером, образцом, учителем, мы начинаем видеть не парой глаз, а многоокой интуицией. Усиливая интуицию, мы становимся похожи на звездную ночь и взираем на мир тысячью глаз.
Первозданная Женщина приносит нам целый мешок с лекарствами, Она держит при себе все, что может понадобиться женщине, все, что женщина должна знать. У Нее есть снадобья от любых болезней. Она наполнена историями и сновидениями, словами и песнями, знаками и символами. Она – одновременно и средство передвижения, и место назначения.
Воссоединиться с инстинктивной природой не означает полностью переделать себя, заменить левое на правое, черное на белое, переместить запад на восток, сделаться безумной или необузданной. Это не означает, что женщина полностью отбрасывает свою принадлежность социуму или становится менее человечной. Нет, совсем наоборот: первозданная природа вносит в жизнь женщины подлинную целостность.
Что это такое? Это умение определить свою территорию, найти свою стаю, пребывать в своем теле с полным пониманием его и с гордостью, независимо от его совершенств и ограничений; это способность действовать и высказываться от своего имени, сохранять бдительность и внимательность, прибегать к врожденным женским силам интуиции и чуткости, достичь гармонии своих циклов, найти то, что принадлежит женщине по праву, развиваться с достоинством и добиться максимальной осознанности.
Архетип Первозданной Женщины – и все, что с ним связано, – всегда был покровителем художников, писателей, скульпторов, танцоров, мыслителей, духовных деятелей, тех, кто ищет и находит, ибо все они посвящают себя творчеству, то есть главному занятию инстинктивных натур. В любых искусствах Она занимает место в сердце, а не в голове. Она умеет выслеживать и преследовать, призывать и отталкивать. Она способна чувствовать, маскироваться и глубоко любить. Она интуитивна, символична и нормативна. Она необычайно важна для умственного и душевного здоровья женщины.
Кто же Она, Первозданная Женщина? С позиции архетипической психологии, [6] а также с точки зрения традиционных сказителей, она представляет собой женскую душу. И все же она – нечто большее: это источник женственности. Она – все то, что относится к инстинктам в видимом и невидимом мирах, она есть основа. Каждая из нас получает от нее некую сияющую клеточку, где содержатся все необходимые для существования инстинкты и знания.
"…Первозданная Женщина – сила Жизни – Смерти – Жизни. Это интуиция, ясновидящий, внимательный слушатель и преданный друг. Она способствует тому, чтобы человечество продолжало говорить на множестве языков и свободно владело языками сновидений, страсти и поэзии. Она перешептывается с нами в ночных снах, оставляет на грунте женской души грубую шерсть и путаные следы; это наполняет женщин страстным желанием найти ее, освободить ее, полюбить ее.
Она – это мысли, чувства, побуждения и воспоминания. Очень долгое время она оставалась утерянной, забытой. Она – источник, свет, ночь, тьма и рассвет. Она – запах ила и задних лап лисицы. Ей принадлежат птицы, рассказывающие нам разнообразные тайны. Она – тот голос, который произносит: "Сюда, иди сюда".
Именно она разражается громом от содеянной несправедливости. Она – та, кто вращается, словно огромное колесо. Она определяет цикличность. Она – та, ради поисков которой мы покидаем родной дом. Она там, где мы находим новую родину. Она – погруженный в глубину земли корень всех женщин. Она – то, что подталкивает нас вперед, когда мы считаем, что все уже сделано. Она – источник свежих мыслей и поступков. Она – тот разум, который мыслит внутри нас, тогда как мы – всего лишь мысли, возникающие в этом разуме.
Где ее искать? Где ощутить ее, где ее найти? Она скитается по пустыням, океанам, городам, пригородам и жилищам. Она живет среди цариц и среди нищенок, она прячется в роскошных кабинетах и заводских цехах, в тюрьмах и на уединенных горных вершинах. Она живет и в гетто, и в университетах, и на улицах. Она оставляет нам отпечатки своих следов, чтобы мы смогли примерить к ним наши ступни. И она оставляет такие следы повсюду, где есть хотя бы одна женщина, способная стать плодородной почвой.
Где живет Первозданная Женщина? На дне колодца, у истоков рек, в том эфире, который существовал прежде времени. Она живет в слезинке и в океане. Она обитает в звонком камбии растущих деревьев. Она относится и к будущему, и к началу времен. Она живет в прошлом и приходит оттуда на наш зов. Она живет в настоящем, сидит на одном из стульев за нашим столом, стоит за нами в очереди, едет впереди нас по дороге. Она в будущем, и потому движется во времени вспять, чтобы найти нас в нашем "сейчас".
Она живет в зеленом побеге, пробивающемся сквозь снег, в шелесте стеблей умирающей осенью кукурузы; она там, куда за поцелуем являются умершие и куда направляют свои молитвы живые. Она живет в стихах, барабанных ритмах и пении. Она – ив четвертной ноте, и в мелизме, и в кантате, и в сестине [7], и в блюзах. Она – миг перед тем, когда на нас нисходит вдохновение. Она живет в далеком краю, врывающемся в наш мир.
Кто-то может потребовать подтверждений, доказательств ее существования. В сущности, вы требуете доказательств существования души. Поскольку мы сами – душа, то мы и есть подтверждение. Любой и каждый из нас – подтверждение не только существования Дикой Женщины, но и ее состояния в коллективном бытии. Мы – доказательство этого непостижимого женского божества. Наше и ее существование – параллельны.
Доказательство и в том, что мы ощущаем ее, внутри и снаружи. Подтверждение – тысячи и миллионы встреч, когда мы видим ее в глубинах души: в ночных снах и дневных раздумьях, в мечтах и проблесках вдохновения. Свидетельство того, что она бывает здесь, – то, что в ее отсутствие мы ощущаем себя покинутыми, скучаем и тоскуем, когда ее нет с нами" [3].
Моя докторская диссертация была посвящена этно-клинической психологии, то есть исследованию и клинической психологии, и этнологии причем в последнем делается упор на изучении психологии групп, в частности, племен. После защиты докторской я написала работу по аналитической психологии и стала, таким образом, дипломированным специалистом в области юнгианского психоанализа. Мой жизненный опыт cantadora-mesemondo, поэтессы и художницы, также дает богатую пищу для аналитической работы.
Иногда меня просят рассказать, что я делаю в своем кабинете и как я оттуда могу помочь женщинам вернуться к их дикой природе. Основной упор я делаю на клиническую и возрастную психологию, а для лечения использую самые простые и доступные средства – сказки. Мы исследуем материал, содержащийся в сновидениях пациента, и в этом материале находим множество сюжетов и сказочных историй. Физические ощущения и телесная память пациента – это тоже сказки, которые можно читать и переводить на язык сознания.
Кроме того, я обучаю пациентов некоей разновидности мощной интерактивной практики, близкой юнгианскому методу активного воображения; она тоже порождает сказки, которые в дальнейшем помогают прояснить душевные странствия моих клиенток. Мы вызываем дикую Самость, используя специальные вопросы, исследуя сказки, легенды и мифы. В большинстве случаев нам удается со временем отыскать направляющий миф или сказку, где содержатся все наставления, необходимые женщине в настоящее время для развития ее психики. Такие мифы и сказки включают в себя драму женской души. Это похоже на пьесу со сценическими ремарками, описаниями характеров и театральным реквизитом.
Важная часть моей работы – "рукоделие". Я стараюсь передать своим пациенткам знание, обучая их старинным ручным ремеслам, в том числе и символическому искусству изготовления талисманов, las ofrendas и retablos. Это может быть все что угодно, от простых палочек, оплетенных тесьмой, до сложной скульптуры. Искусство – важная вещь: оно знаменует времена года души либо какое-то памятное или трагическое событие в ее странствии. Искусство предназначено не только для себя, оно не только знак, отмечающий собственное понимание. Это еще и карта для тех, кто идет за нами.
Наверное, вы представляете, насколько индивидуальна работа с каждым человеком – ведь недаром говорят, что все люди разные. Но в моей работе с людьми есть постоянные факторы, которые составляют основу любой работы – и моей, и вашей. Это искусство задавать вопросы, искусство сказок, искусство рукоделия – в процессе всего этого что-то создается, и это что-то – душа. И всякий раз, когда мы питаем душу, она обязательно подрастает.
Надеюсь, вы убедитесь, что это вполне доступные способы размягчить давние шрамы, исцелить старые язвы, обрести новое видение и тем самым восстановить прежние навыки, позволяющие видеть душу без специальных ухищрений.
Сказки, которые я привожу здесь, чтобы проиллюстрировать инстинктивную природу женщины, – это иногда подлинные истории, а иногда явные литературные переложения, которые я сделала сама, используя те странные рассказы, которые поверили мне мои tias у ties, abuelitas у abuelos, [8] otnahs у opahs – старейшие члены моих семей, носители устных преданий, непрерывная нить которых уходит в глубины прошлого, едва доступные нашей памяти. Есть здесь и несколько документов, которые я сама записала, встречаясь с людьми, – некоторые из них очень давние; и все они несут в себе голос сердца. Они приведены здесь во всех бесхитростных подробностях и первозданной целостности. Я выношу их на ваш суд с разрешения и благословения трех поныне здравствующих поколений наследственных шаманов-сказочников, которые знают искусство использования всех тонкостей для того, чтобы сказка стала средством исцеления [4].
Кроме того, я привожу здесь некоторые вопросы, которые задаю своим пациенткам и другим людям, помогая им вспомнить себя. А еще я немного объясняю вам секреты ремесла – изысканной и прихотливой игры, позволяющей женщинам сохранять в сознательной памяти божественную сущность своего творчества. Все это помогает восстановить единство с драгоценной дикой Самостью.
Сказки – это лекарство. Они владеют мною с тех пор, как я услышала свою первую сказку. Они обладают целительной силой, не заставляя нас делать, быть, действовать – достаточно просто слушать их. В сказках содержатся средства, позволяющие исправить или возродить любую утраченную душевную пружину. Сказки рождают волнение, печаль, вопросы, стремления и понимание, которые спонтанно поднимают на поверхность нужный архетип, в нашем случае – архетип Дикой Женщины.
В сказках есть наставления, помогающие нам пробиваться через жизненные тернии. Сказки убеждают нас в том, что таящийся в глубине архетип необходимо вытащить на свет, и дают способ, как это сделать. Приведенные на последующих страницах сказки – это лишь единицы из сотен тех, с которыми я десятилетиями работала и над которыми десятилетиями размышляла, – я убеждена, что они яснее других выражают все богатство архетипа Дикой Женщины.
Иногда разные культурные наслоения изменяют костяк сказки. Например, относительно братьев Гримм (типичный пример собирателей сказок, работавших в последние столетия) возникает сильное подозрение, что источники (сказители) того времени порой "подчищали" свои сказки в угоду набожным собратьям. С течением времени на старые языческие символы наложились христианские, так что древняя сказочная ведунья превратилась в злую ведьму, дух – в ангела, использовавшийся при посвящении покров или сорочка – в носовой платок, а дитя по имени Красавица (обычное имя для девочки, родившейся в праздник солнцестояния) оказалось переименованным в Schmerzenreich – Печальница. Детали сексуального характера опускались. Приходившие на помощь существа и животные обычно превращались в демонов и страшилищ.
Именно так были утрачены многие назидательные сказки, призванные рассказывать женщинам о половой жизни, о любви, деньгах, замужестве, деторождении, смерти и преображении. Именно так ушли в тень волшебные истории и мифы, в которых объяснялись древние женские таинства. Из большинства издаваемых ныне старых собраний волшебных сказок и мифов полностью выкорчеваны всякая скатология, [9] все сексуальное, порочное (даже там, где сказка учит избегать этого), все дохристианское, женское, женские Божества, инициации, лекарства от различных душевных недугов и наставления по экстатическим духовным практикам.
Но они не утрачены навсегда. В детстве мне было поведано множество неприукрашенных и неиспорченных старых сказок; не одну из них я перенесла в эту книгу. Но даже обрывки сказок в том виде, в каком они существуют сегодня, могут дать представление о подлинном сюжете. Я размышляю об этом, занимаясь работой, которую в шутку называю патологоанатомией и палеомифологией сказки, хотя на самом деле реконструкция – это процесс долгий, сложный и требующий терпеливого созерцания. По необходимости я использую различные приемы интерпретации текста, сравнение лейтмотивов, учитываю исторические и антропологические данные, новые и старые образы. Этот метод – в частности, реконструкция на основе исконных древних приемов композиции, которую я освоила за годы изучения аналитической и архетипической психологии, – позволяет сохранять и изучать все мотивы и сюжеты сказок, легенд и мифов, чтобы постичь инстинктивную жизнь людей. Я черпаю сведения в картинах, которые таятся в мирах воображения, в коллективных образах бессознательного и в тех, которые удается обнаружить благодаря сновидениям и необычным состояниям сознания. Последние штрихи можно нанести, сравнивая матрицы сказок с археологическими находками в местах древних культур, например с глиняными ритуальными масками и фигурками. Одним словом, как говорится в сказках, я провожу много времени, разгребая носом золу.
Модели архетипа я изучаю лет двадцать пять, а мифы, сказки и фольклор национальных культур – вдвое дольше. Я очень многое узнала о структуре сказок и понимаю, где и когда в сказке недостает тех или иных "костей" этой структуры. Шли века, один народ побеждал другой, религии сменяли друг друга – иногда мирно, а иногда насильственно – и все это наслаивалось на первоначальное ядро старых сказок или изменяло его.
Но есть и добрые вести. Несмотря на всю структурную неразбериху в версиях сказок, существует прочная основа, которая ярко просвечивает и поныне. По форме и очертаниям фрагментов и обрывков можно довольно точно определить, что в сказке оказалось утраченным, и эти недостающие части можно точно восстановить – иногда попутно обнаруживаются поразительные глубинные структуры, обладающие свойством исцелять женскую печаль – следствие того, что так много женских таинств было уничтожено. Впрочем, это не совсем так. Они не уничтожены. Все, что нужно, и нужно нам всем, по-прежнему подает нам тихий голос из сюжетной структуры сказки – из ее "костяка".
Собирание сказок – это постоянные палеонтологические изыскания. Чем больше костей, тем больше вероятность, что удастся восстановить всю структуру. Чем полнее сказка, тем более тонкие изгибы и повороты души предстают перед нами, тем богаче становится возможность постичь и пробудить плоды труда своей души. Когда душа трудится, то Она, Дикая Женщина, творит и умножает себя.
Мне посчастливилось провести детство в окружении выходцев из различных старых европейских культур и Мексики. Многие члены моей семьи, мои соседи и друзья переселились из Венгрии, Германии, Румынии, Болгарии, Югославии, Польши, Чехословакии, Сербии, Хорватии, России, Литвы, а также из Халиско и Мичоакана, из Хуареса и других старых поселений, расположенных у границы Мексики со штатами Техас и Аризона. Эти люди и многие другие – американские индейцы, жители Аппалачских гор, иммигранты из Азии и американские семьи африканского происхождения, приехавшие с юга, – приходили собирать урожай, работать на фермах, в кочегарках, на сталелитейных заводах, в пивоварнях, помогать по дому. У большинства из них не было традиционного образования, однако они отличались удивительной мудростью. Они были носителями драгоценной и почти чистой устной традиции.
Многие родственники и окружавшие меня соседи прошли трудовые лагеря, лагеря для перемещенных лиц, лагеря для депортированных, концентрационные лагеря, где встречавшиеся среди них сказители пережили кошмарные варианты сказок Шехерезады. Многие потеряли родовые земли, жили в тюрьмах для иммигрантов, были принудительно репатриированы. От этих простых людей я впервые услышала сказки, которые рассказывают в ситуациях, когда жизнь в любой миг может смениться смертью, а смерть – жизнью. Послание, которое я от них получила, было настолько полно страданий и надежд, что, когда я стала достаточно взрослой и научилась читать книги, то по сравнению с услышанными напечатанные в них сказки показались мне плоскими, словно кто-то их накрахмалил и выгладил.
В молодости я перебралась на запад, к Континентальному разделу. Я жила в атмосфере взаимной любви среди евреев, ирландцев, греков, итальянцев, выходцев из Африки и Азии; все они стали для меня добрыми духами и друзьями. Мне посчастливилось узнать людей из некоторых редких и старых латиноамериканских поселений, расположенных на Юго-Западе США, таких, как Трампас, Тручас, Нью-Мехико. Мне выпала удача общаться с друзьями и родственниками из числа американских индейцев, от инуитов [10] на севере, через народности равнин и пуэбло [11] на западе, до науа, лакандонов, техуэльче, уичолей, сери, майя-киче, майя-какчикелей, мискито, кунов, наска-кечуа и хиваро в Центральной и Южной Америке.
Я обменивалась сказками с братьями и сестрами-целительницами за кухонным столом и под виноградными лозами, в курятниках и коровниках, когда лепила тортильи, [12] выслеживала лесную живность и вышивала миллионный по счету крестик. Мне выпала удача делиться последней миской чили, [13] петь вместе с негритянками такие духовные песнопения, которыми, казалось, можно мертвых воскресить, спать под звездами в домах без крыш. Я присаживалась к огню или к столу или к тому и другому в итальянских и польских кварталах, в горных деревушках, в Лос-Барриос и в других этнических поселениях Среднего и Дальнего Запада, а не так давно обменивалась сказками про спаратову злых духов, с друзьями-гриотами [14] на Багамах.
Мне вдвойне везло: куда бы я ни пришла, дети, матери семейств, мужчины в расцвете лет, старики и старухи – все художники души – появлялись из лесов, джунглей, лугов, песчаных холмов, чтобы попотчевать меня баснями и выдумками. И я тоже в долгу не оставалась.
К сказкам можно подходить очень по-разному. Профессиональный фольклорист, специалист в области юнгианского, фрейдовского или другого психоанализа, этнолог, антрополог, теолог, археолог – каждый из них имеет свой особый метод как сбора сказок, так и их использования. С интеллектуальной точки зрения, моя работа со сказками развивалась через изучение аналитической и архетипической психологии. Обучаясь на психоаналитика, я более пяти лет изучала развитие лейтмотивов, символику и мифологию народов мира, древнюю и популярную иконологию, [15] этнологию, религии народов мира и искусство истолкования.
Но интуитивно я подходила к сказкам как cantadora, хранительница старых историй. Я происхожу из двух древних родов сказительниц: с одной стороны – mesemondok, венгерские старухи, которые с одинаковой легкостью могут вести повествование хоть сидя на деревянном стуле, положив на колени пластиковую сумочку, расставив ноги и свесив юбку до земли, хоть сворачивая шею курице; с другой стороны – cuentistas, латиноамериканские широкобедрые старухи с тяжелой грудью, стоя рассказывающие свои сказки навзрыд в стиле ranchera. Оба рода рассказывают сказки просто, голосами женщин, в жизни которых были кровь и дети, хлеб и кости. Для нас сказка – лекарство, укрепляющее и исправляющее человека и общину.
Те, кто взяли на себя ответственность за это ремесло и преданы стоящим за ним божествам, являются прямыми потомками обширного и древнего сообщества святых, трубадуров, бардов, гриотов, кантадор, канторов, странствующих поэтов, бродяг, ведьм и безумцев.
Однажды мне приснилось, что я рассказываю сказки и чувствую: кто-то ободряюще похлопывает меня по ступне. Я смотрю вниз и вижу, что стою на плечах старой женщины, а она придерживает меня за лодыжки и улыбается, глядя на меня снизу.
Я говорю ей:
– Нет-нет, это вы должны стоять у меня на плечах: ведь вы старая, а я молодая.
– Нет-нет, – возражает она, – все как раз так, как положено.
И тут я вижу, что она стоит на плечах женщины, которая гораздо старше ее, а та – на плечах еще более старой женщины, а та – на плечах женщины в пышном одеянии, а та – на плечах еще одной души, а та – на плечах…
И я поверила той старой женщине: так положено. Моя способность рассказывать сказки питается мощью и талантом моих предшественниц. По моему опыту, самый яркий момент рассказа берет свою силу именно в этой уходящей в бесконечность колонне людей, чья связь перекрывает пространство и время, людей, которые, сообразно своему времени, живописно одеты в лохмотья, в пышные одеяния или наготу и до краев наполнены жизнью, и эта жизнь все продолжается! Если и существует единый источник сказки, Божество сказки, то им является эта длинная череда людей.
Сказка гораздо старше, чем искусство и наука психологии, и всегда будет оставаться старшим членом уравнения, сколько бы времени ни прошло. Один из древнейших способов рассказывать сказки, который меня чрезвычайно занимает, – пламенное состояние транса, когда рассказчица, "почувствовав" публику, будь это один человек или целая толпа, входит в состояние "мира между мирами", и тогда сказка "притягивается" к сказительнице и рассказывается через нее.
Сказительница в таком состоянии призывает El duende [5], ветер, который швыряет душу в лица слушателей. Используя медитативную практику сказки, она учится поддерживать двойную психологическую связь, то есть овладевает навыком закрывать некоторые психические врата и выходы эго, чтобы дать слово голосу – тому голосу, который старше, чем камни. И тогда сказка может сделать любой поворот, может встать с ног на голову, может наполниться кашей и стать обедом для бедняка, зазвенеть золотом для любителей наживы, перенести слушателей в другой мир. Сказительница никогда не знает, чем все закончится; и это лишь половина целебной магии сказки.
Эта книга повествует о повадках архетипа Дикой Женщины. Попытаться свести ее к схеме, заключить ее душевную жизнь в таблицы – значило бы войти в противоречие с ее духом. Познавать ее – процесс; этот процесс развивается, длится всю жизнь, вот почему эта книга также развивается и длится всю мою жизнь.
В ней собраны сказки, которые можно принимать как витамины для души; здесь есть наблюдения, обрывки карты, комочки сосновой смолы – нам необходимо прикреплять к деревьям перья, которые укажут путь; есть и примятый кустарник, который приведет нас обратно в el mundo subterraneo – в подземный мир, дом нашей души.
Сказки приводят в движение внутреннюю жизнь, и это особенно важно, когда внутренняя жизнь запугана, стеснена или загнана в угол. Сказка смазывает петли и засовы, вызывает прилив адреналина, указывает выход – наружу, вверх, вниз или к нашей беде, прорезает прекрасные широкие двери в казалось бы ранее глухой стене, открывает пути в царство грез, к любви и знанию, назад к нашей подлинной жизни – жизни мудрой дикарки.
Сказки вроде "Синей Бороды" помогают нам догадаться, что делать с женскими ранами, которые не перестают кровоточить. Сказки вроде "Костяной женщины" раскрывают мистическую власть любовного союза, показывают, как омертвевшее чувство может снова возродиться к жизни и глубокой любви. В образе Бабы Яги, дряхлой дикой ведьмы, можно обнаружить дары Старой Матушки Смерти. В сказке "Василиса Премудрая" [6] куколка, указывающая путь, когда кажется, что уже все потеряно, извлекает на поверхность одно из утраченных женских инстинктивных умений. Такие сказки, как "La Loba", костяная женщина в пустыне, учат преображающей работе души. Сказка "Безрукая девица" восстанавливает утраченные стадии старых ритуалов посвящения, пришедших из древних времен, а значит, дает вневременное, постоянное руководство на весь срок жизни женщины.
Какое влияние оказывает на нас Первозданная Женщина? Когда она становится союзницей, лидером, образцом, учителем, мы начинаем видеть не парой глаз, а многоокой интуицией. Усиливая интуицию, мы становимся похожи на звездную ночь и взираем на мир тысячью глаз.
Первозданная Женщина приносит нам целый мешок с лекарствами, Она держит при себе все, что может понадобиться женщине, все, что женщина должна знать. У Нее есть снадобья от любых болезней. Она наполнена историями и сновидениями, словами и песнями, знаками и символами. Она – одновременно и средство передвижения, и место назначения.
Воссоединиться с инстинктивной природой не означает полностью переделать себя, заменить левое на правое, черное на белое, переместить запад на восток, сделаться безумной или необузданной. Это не означает, что женщина полностью отбрасывает свою принадлежность социуму или становится менее человечной. Нет, совсем наоборот: первозданная природа вносит в жизнь женщины подлинную целостность.
Что это такое? Это умение определить свою территорию, найти свою стаю, пребывать в своем теле с полным пониманием его и с гордостью, независимо от его совершенств и ограничений; это способность действовать и высказываться от своего имени, сохранять бдительность и внимательность, прибегать к врожденным женским силам интуиции и чуткости, достичь гармонии своих циклов, найти то, что принадлежит женщине по праву, развиваться с достоинством и добиться максимальной осознанности.
Архетип Первозданной Женщины – и все, что с ним связано, – всегда был покровителем художников, писателей, скульпторов, танцоров, мыслителей, духовных деятелей, тех, кто ищет и находит, ибо все они посвящают себя творчеству, то есть главному занятию инстинктивных натур. В любых искусствах Она занимает место в сердце, а не в голове. Она умеет выслеживать и преследовать, призывать и отталкивать. Она способна чувствовать, маскироваться и глубоко любить. Она интуитивна, символична и нормативна. Она необычайно важна для умственного и душевного здоровья женщины.
Кто же Она, Первозданная Женщина? С позиции архетипической психологии, [6] а также с точки зрения традиционных сказителей, она представляет собой женскую душу. И все же она – нечто большее: это источник женственности. Она – все то, что относится к инстинктам в видимом и невидимом мирах, она есть основа. Каждая из нас получает от нее некую сияющую клеточку, где содержатся все необходимые для существования инстинкты и знания.
"…Первозданная Женщина – сила Жизни – Смерти – Жизни. Это интуиция, ясновидящий, внимательный слушатель и преданный друг. Она способствует тому, чтобы человечество продолжало говорить на множестве языков и свободно владело языками сновидений, страсти и поэзии. Она перешептывается с нами в ночных снах, оставляет на грунте женской души грубую шерсть и путаные следы; это наполняет женщин страстным желанием найти ее, освободить ее, полюбить ее.
Она – это мысли, чувства, побуждения и воспоминания. Очень долгое время она оставалась утерянной, забытой. Она – источник, свет, ночь, тьма и рассвет. Она – запах ила и задних лап лисицы. Ей принадлежат птицы, рассказывающие нам разнообразные тайны. Она – тот голос, который произносит: "Сюда, иди сюда".
Именно она разражается громом от содеянной несправедливости. Она – та, кто вращается, словно огромное колесо. Она определяет цикличность. Она – та, ради поисков которой мы покидаем родной дом. Она там, где мы находим новую родину. Она – погруженный в глубину земли корень всех женщин. Она – то, что подталкивает нас вперед, когда мы считаем, что все уже сделано. Она – источник свежих мыслей и поступков. Она – тот разум, который мыслит внутри нас, тогда как мы – всего лишь мысли, возникающие в этом разуме.
Где ее искать? Где ощутить ее, где ее найти? Она скитается по пустыням, океанам, городам, пригородам и жилищам. Она живет среди цариц и среди нищенок, она прячется в роскошных кабинетах и заводских цехах, в тюрьмах и на уединенных горных вершинах. Она живет и в гетто, и в университетах, и на улицах. Она оставляет нам отпечатки своих следов, чтобы мы смогли примерить к ним наши ступни. И она оставляет такие следы повсюду, где есть хотя бы одна женщина, способная стать плодородной почвой.
Где живет Первозданная Женщина? На дне колодца, у истоков рек, в том эфире, который существовал прежде времени. Она живет в слезинке и в океане. Она обитает в звонком камбии растущих деревьев. Она относится и к будущему, и к началу времен. Она живет в прошлом и приходит оттуда на наш зов. Она живет в настоящем, сидит на одном из стульев за нашим столом, стоит за нами в очереди, едет впереди нас по дороге. Она в будущем, и потому движется во времени вспять, чтобы найти нас в нашем "сейчас".
Она живет в зеленом побеге, пробивающемся сквозь снег, в шелесте стеблей умирающей осенью кукурузы; она там, куда за поцелуем являются умершие и куда направляют свои молитвы живые. Она живет в стихах, барабанных ритмах и пении. Она – ив четвертной ноте, и в мелизме, и в кантате, и в сестине [7], и в блюзах. Она – миг перед тем, когда на нас нисходит вдохновение. Она живет в далеком краю, врывающемся в наш мир.
Кто-то может потребовать подтверждений, доказательств ее существования. В сущности, вы требуете доказательств существования души. Поскольку мы сами – душа, то мы и есть подтверждение. Любой и каждый из нас – подтверждение не только существования Дикой Женщины, но и ее состояния в коллективном бытии. Мы – доказательство этого непостижимого женского божества. Наше и ее существование – параллельны.
Доказательство и в том, что мы ощущаем ее, внутри и снаружи. Подтверждение – тысячи и миллионы встреч, когда мы видим ее в глубинах души: в ночных снах и дневных раздумьях, в мечтах и проблесках вдохновения. Свидетельство того, что она бывает здесь, – то, что в ее отсутствие мы ощущаем себя покинутыми, скучаем и тоскуем, когда ее нет с нами" [3].
Моя докторская диссертация была посвящена этно-клинической психологии, то есть исследованию и клинической психологии, и этнологии причем в последнем делается упор на изучении психологии групп, в частности, племен. После защиты докторской я написала работу по аналитической психологии и стала, таким образом, дипломированным специалистом в области юнгианского психоанализа. Мой жизненный опыт cantadora-mesemondo, поэтессы и художницы, также дает богатую пищу для аналитической работы.
Иногда меня просят рассказать, что я делаю в своем кабинете и как я оттуда могу помочь женщинам вернуться к их дикой природе. Основной упор я делаю на клиническую и возрастную психологию, а для лечения использую самые простые и доступные средства – сказки. Мы исследуем материал, содержащийся в сновидениях пациента, и в этом материале находим множество сюжетов и сказочных историй. Физические ощущения и телесная память пациента – это тоже сказки, которые можно читать и переводить на язык сознания.
Кроме того, я обучаю пациентов некоей разновидности мощной интерактивной практики, близкой юнгианскому методу активного воображения; она тоже порождает сказки, которые в дальнейшем помогают прояснить душевные странствия моих клиенток. Мы вызываем дикую Самость, используя специальные вопросы, исследуя сказки, легенды и мифы. В большинстве случаев нам удается со временем отыскать направляющий миф или сказку, где содержатся все наставления, необходимые женщине в настоящее время для развития ее психики. Такие мифы и сказки включают в себя драму женской души. Это похоже на пьесу со сценическими ремарками, описаниями характеров и театральным реквизитом.
Важная часть моей работы – "рукоделие". Я стараюсь передать своим пациенткам знание, обучая их старинным ручным ремеслам, в том числе и символическому искусству изготовления талисманов, las ofrendas и retablos. Это может быть все что угодно, от простых палочек, оплетенных тесьмой, до сложной скульптуры. Искусство – важная вещь: оно знаменует времена года души либо какое-то памятное или трагическое событие в ее странствии. Искусство предназначено не только для себя, оно не только знак, отмечающий собственное понимание. Это еще и карта для тех, кто идет за нами.
Наверное, вы представляете, насколько индивидуальна работа с каждым человеком – ведь недаром говорят, что все люди разные. Но в моей работе с людьми есть постоянные факторы, которые составляют основу любой работы – и моей, и вашей. Это искусство задавать вопросы, искусство сказок, искусство рукоделия – в процессе всего этого что-то создается, и это что-то – душа. И всякий раз, когда мы питаем душу, она обязательно подрастает.
Надеюсь, вы убедитесь, что это вполне доступные способы размягчить давние шрамы, исцелить старые язвы, обрести новое видение и тем самым восстановить прежние навыки, позволяющие видеть душу без специальных ухищрений.
Сказки, которые я привожу здесь, чтобы проиллюстрировать инстинктивную природу женщины, – это иногда подлинные истории, а иногда явные литературные переложения, которые я сделала сама, используя те странные рассказы, которые поверили мне мои tias у ties, abuelitas у abuelos, [8] otnahs у opahs – старейшие члены моих семей, носители устных преданий, непрерывная нить которых уходит в глубины прошлого, едва доступные нашей памяти. Есть здесь и несколько документов, которые я сама записала, встречаясь с людьми, – некоторые из них очень давние; и все они несут в себе голос сердца. Они приведены здесь во всех бесхитростных подробностях и первозданной целостности. Я выношу их на ваш суд с разрешения и благословения трех поныне здравствующих поколений наследственных шаманов-сказочников, которые знают искусство использования всех тонкостей для того, чтобы сказка стала средством исцеления [4].
Кроме того, я привожу здесь некоторые вопросы, которые задаю своим пациенткам и другим людям, помогая им вспомнить себя. А еще я немного объясняю вам секреты ремесла – изысканной и прихотливой игры, позволяющей женщинам сохранять в сознательной памяти божественную сущность своего творчества. Все это помогает восстановить единство с драгоценной дикой Самостью.
Сказки – это лекарство. Они владеют мною с тех пор, как я услышала свою первую сказку. Они обладают целительной силой, не заставляя нас делать, быть, действовать – достаточно просто слушать их. В сказках содержатся средства, позволяющие исправить или возродить любую утраченную душевную пружину. Сказки рождают волнение, печаль, вопросы, стремления и понимание, которые спонтанно поднимают на поверхность нужный архетип, в нашем случае – архетип Дикой Женщины.
В сказках есть наставления, помогающие нам пробиваться через жизненные тернии. Сказки убеждают нас в том, что таящийся в глубине архетип необходимо вытащить на свет, и дают способ, как это сделать. Приведенные на последующих страницах сказки – это лишь единицы из сотен тех, с которыми я десятилетиями работала и над которыми десятилетиями размышляла, – я убеждена, что они яснее других выражают все богатство архетипа Дикой Женщины.
Иногда разные культурные наслоения изменяют костяк сказки. Например, относительно братьев Гримм (типичный пример собирателей сказок, работавших в последние столетия) возникает сильное подозрение, что источники (сказители) того времени порой "подчищали" свои сказки в угоду набожным собратьям. С течением времени на старые языческие символы наложились христианские, так что древняя сказочная ведунья превратилась в злую ведьму, дух – в ангела, использовавшийся при посвящении покров или сорочка – в носовой платок, а дитя по имени Красавица (обычное имя для девочки, родившейся в праздник солнцестояния) оказалось переименованным в Schmerzenreich – Печальница. Детали сексуального характера опускались. Приходившие на помощь существа и животные обычно превращались в демонов и страшилищ.
Именно так были утрачены многие назидательные сказки, призванные рассказывать женщинам о половой жизни, о любви, деньгах, замужестве, деторождении, смерти и преображении. Именно так ушли в тень волшебные истории и мифы, в которых объяснялись древние женские таинства. Из большинства издаваемых ныне старых собраний волшебных сказок и мифов полностью выкорчеваны всякая скатология, [9] все сексуальное, порочное (даже там, где сказка учит избегать этого), все дохристианское, женское, женские Божества, инициации, лекарства от различных душевных недугов и наставления по экстатическим духовным практикам.
Но они не утрачены навсегда. В детстве мне было поведано множество неприукрашенных и неиспорченных старых сказок; не одну из них я перенесла в эту книгу. Но даже обрывки сказок в том виде, в каком они существуют сегодня, могут дать представление о подлинном сюжете. Я размышляю об этом, занимаясь работой, которую в шутку называю патологоанатомией и палеомифологией сказки, хотя на самом деле реконструкция – это процесс долгий, сложный и требующий терпеливого созерцания. По необходимости я использую различные приемы интерпретации текста, сравнение лейтмотивов, учитываю исторические и антропологические данные, новые и старые образы. Этот метод – в частности, реконструкция на основе исконных древних приемов композиции, которую я освоила за годы изучения аналитической и архетипической психологии, – позволяет сохранять и изучать все мотивы и сюжеты сказок, легенд и мифов, чтобы постичь инстинктивную жизнь людей. Я черпаю сведения в картинах, которые таятся в мирах воображения, в коллективных образах бессознательного и в тех, которые удается обнаружить благодаря сновидениям и необычным состояниям сознания. Последние штрихи можно нанести, сравнивая матрицы сказок с археологическими находками в местах древних культур, например с глиняными ритуальными масками и фигурками. Одним словом, как говорится в сказках, я провожу много времени, разгребая носом золу.
Модели архетипа я изучаю лет двадцать пять, а мифы, сказки и фольклор национальных культур – вдвое дольше. Я очень многое узнала о структуре сказок и понимаю, где и когда в сказке недостает тех или иных "костей" этой структуры. Шли века, один народ побеждал другой, религии сменяли друг друга – иногда мирно, а иногда насильственно – и все это наслаивалось на первоначальное ядро старых сказок или изменяло его.
Но есть и добрые вести. Несмотря на всю структурную неразбериху в версиях сказок, существует прочная основа, которая ярко просвечивает и поныне. По форме и очертаниям фрагментов и обрывков можно довольно точно определить, что в сказке оказалось утраченным, и эти недостающие части можно точно восстановить – иногда попутно обнаруживаются поразительные глубинные структуры, обладающие свойством исцелять женскую печаль – следствие того, что так много женских таинств было уничтожено. Впрочем, это не совсем так. Они не уничтожены. Все, что нужно, и нужно нам всем, по-прежнему подает нам тихий голос из сюжетной структуры сказки – из ее "костяка".
Собирание сказок – это постоянные палеонтологические изыскания. Чем больше костей, тем больше вероятность, что удастся восстановить всю структуру. Чем полнее сказка, тем более тонкие изгибы и повороты души предстают перед нами, тем богаче становится возможность постичь и пробудить плоды труда своей души. Когда душа трудится, то Она, Дикая Женщина, творит и умножает себя.
Мне посчастливилось провести детство в окружении выходцев из различных старых европейских культур и Мексики. Многие члены моей семьи, мои соседи и друзья переселились из Венгрии, Германии, Румынии, Болгарии, Югославии, Польши, Чехословакии, Сербии, Хорватии, России, Литвы, а также из Халиско и Мичоакана, из Хуареса и других старых поселений, расположенных у границы Мексики со штатами Техас и Аризона. Эти люди и многие другие – американские индейцы, жители Аппалачских гор, иммигранты из Азии и американские семьи африканского происхождения, приехавшие с юга, – приходили собирать урожай, работать на фермах, в кочегарках, на сталелитейных заводах, в пивоварнях, помогать по дому. У большинства из них не было традиционного образования, однако они отличались удивительной мудростью. Они были носителями драгоценной и почти чистой устной традиции.
Многие родственники и окружавшие меня соседи прошли трудовые лагеря, лагеря для перемещенных лиц, лагеря для депортированных, концентрационные лагеря, где встречавшиеся среди них сказители пережили кошмарные варианты сказок Шехерезады. Многие потеряли родовые земли, жили в тюрьмах для иммигрантов, были принудительно репатриированы. От этих простых людей я впервые услышала сказки, которые рассказывают в ситуациях, когда жизнь в любой миг может смениться смертью, а смерть – жизнью. Послание, которое я от них получила, было настолько полно страданий и надежд, что, когда я стала достаточно взрослой и научилась читать книги, то по сравнению с услышанными напечатанные в них сказки показались мне плоскими, словно кто-то их накрахмалил и выгладил.
В молодости я перебралась на запад, к Континентальному разделу. Я жила в атмосфере взаимной любви среди евреев, ирландцев, греков, итальянцев, выходцев из Африки и Азии; все они стали для меня добрыми духами и друзьями. Мне посчастливилось узнать людей из некоторых редких и старых латиноамериканских поселений, расположенных на Юго-Западе США, таких, как Трампас, Тручас, Нью-Мехико. Мне выпала удача общаться с друзьями и родственниками из числа американских индейцев, от инуитов [10] на севере, через народности равнин и пуэбло [11] на западе, до науа, лакандонов, техуэльче, уичолей, сери, майя-киче, майя-какчикелей, мискито, кунов, наска-кечуа и хиваро в Центральной и Южной Америке.
Я обменивалась сказками с братьями и сестрами-целительницами за кухонным столом и под виноградными лозами, в курятниках и коровниках, когда лепила тортильи, [12] выслеживала лесную живность и вышивала миллионный по счету крестик. Мне выпала удача делиться последней миской чили, [13] петь вместе с негритянками такие духовные песнопения, которыми, казалось, можно мертвых воскресить, спать под звездами в домах без крыш. Я присаживалась к огню или к столу или к тому и другому в итальянских и польских кварталах, в горных деревушках, в Лос-Барриос и в других этнических поселениях Среднего и Дальнего Запада, а не так давно обменивалась сказками про спаратову злых духов, с друзьями-гриотами [14] на Багамах.
Мне вдвойне везло: куда бы я ни пришла, дети, матери семейств, мужчины в расцвете лет, старики и старухи – все художники души – появлялись из лесов, джунглей, лугов, песчаных холмов, чтобы попотчевать меня баснями и выдумками. И я тоже в долгу не оставалась.
К сказкам можно подходить очень по-разному. Профессиональный фольклорист, специалист в области юнгианского, фрейдовского или другого психоанализа, этнолог, антрополог, теолог, археолог – каждый из них имеет свой особый метод как сбора сказок, так и их использования. С интеллектуальной точки зрения, моя работа со сказками развивалась через изучение аналитической и архетипической психологии. Обучаясь на психоаналитика, я более пяти лет изучала развитие лейтмотивов, символику и мифологию народов мира, древнюю и популярную иконологию, [15] этнологию, религии народов мира и искусство истолкования.
Но интуитивно я подходила к сказкам как cantadora, хранительница старых историй. Я происхожу из двух древних родов сказительниц: с одной стороны – mesemondok, венгерские старухи, которые с одинаковой легкостью могут вести повествование хоть сидя на деревянном стуле, положив на колени пластиковую сумочку, расставив ноги и свесив юбку до земли, хоть сворачивая шею курице; с другой стороны – cuentistas, латиноамериканские широкобедрые старухи с тяжелой грудью, стоя рассказывающие свои сказки навзрыд в стиле ranchera. Оба рода рассказывают сказки просто, голосами женщин, в жизни которых были кровь и дети, хлеб и кости. Для нас сказка – лекарство, укрепляющее и исправляющее человека и общину.
Те, кто взяли на себя ответственность за это ремесло и преданы стоящим за ним божествам, являются прямыми потомками обширного и древнего сообщества святых, трубадуров, бардов, гриотов, кантадор, канторов, странствующих поэтов, бродяг, ведьм и безумцев.
Однажды мне приснилось, что я рассказываю сказки и чувствую: кто-то ободряюще похлопывает меня по ступне. Я смотрю вниз и вижу, что стою на плечах старой женщины, а она придерживает меня за лодыжки и улыбается, глядя на меня снизу.
Я говорю ей:
– Нет-нет, это вы должны стоять у меня на плечах: ведь вы старая, а я молодая.
– Нет-нет, – возражает она, – все как раз так, как положено.
И тут я вижу, что она стоит на плечах женщины, которая гораздо старше ее, а та – на плечах еще более старой женщины, а та – на плечах женщины в пышном одеянии, а та – на плечах еще одной души, а та – на плечах…
И я поверила той старой женщине: так положено. Моя способность рассказывать сказки питается мощью и талантом моих предшественниц. По моему опыту, самый яркий момент рассказа берет свою силу именно в этой уходящей в бесконечность колонне людей, чья связь перекрывает пространство и время, людей, которые, сообразно своему времени, живописно одеты в лохмотья, в пышные одеяния или наготу и до краев наполнены жизнью, и эта жизнь все продолжается! Если и существует единый источник сказки, Божество сказки, то им является эта длинная череда людей.
Сказка гораздо старше, чем искусство и наука психологии, и всегда будет оставаться старшим членом уравнения, сколько бы времени ни прошло. Один из древнейших способов рассказывать сказки, который меня чрезвычайно занимает, – пламенное состояние транса, когда рассказчица, "почувствовав" публику, будь это один человек или целая толпа, входит в состояние "мира между мирами", и тогда сказка "притягивается" к сказительнице и рассказывается через нее.
Сказительница в таком состоянии призывает El duende [5], ветер, который швыряет душу в лица слушателей. Используя медитативную практику сказки, она учится поддерживать двойную психологическую связь, то есть овладевает навыком закрывать некоторые психические врата и выходы эго, чтобы дать слово голосу – тому голосу, который старше, чем камни. И тогда сказка может сделать любой поворот, может встать с ног на голову, может наполниться кашей и стать обедом для бедняка, зазвенеть золотом для любителей наживы, перенести слушателей в другой мир. Сказительница никогда не знает, чем все закончится; и это лишь половина целебной магии сказки.
Эта книга повествует о повадках архетипа Дикой Женщины. Попытаться свести ее к схеме, заключить ее душевную жизнь в таблицы – значило бы войти в противоречие с ее духом. Познавать ее – процесс; этот процесс развивается, длится всю жизнь, вот почему эта книга также развивается и длится всю мою жизнь.
В ней собраны сказки, которые можно принимать как витамины для души; здесь есть наблюдения, обрывки карты, комочки сосновой смолы – нам необходимо прикреплять к деревьям перья, которые укажут путь; есть и примятый кустарник, который приведет нас обратно в el mundo subterraneo – в подземный мир, дом нашей души.
Сказки приводят в движение внутреннюю жизнь, и это особенно важно, когда внутренняя жизнь запугана, стеснена или загнана в угол. Сказка смазывает петли и засовы, вызывает прилив адреналина, указывает выход – наружу, вверх, вниз или к нашей беде, прорезает прекрасные широкие двери в казалось бы ранее глухой стене, открывает пути в царство грез, к любви и знанию, назад к нашей подлинной жизни – жизни мудрой дикарки.
Сказки вроде "Синей Бороды" помогают нам догадаться, что делать с женскими ранами, которые не перестают кровоточить. Сказки вроде "Костяной женщины" раскрывают мистическую власть любовного союза, показывают, как омертвевшее чувство может снова возродиться к жизни и глубокой любви. В образе Бабы Яги, дряхлой дикой ведьмы, можно обнаружить дары Старой Матушки Смерти. В сказке "Василиса Премудрая" [6] куколка, указывающая путь, когда кажется, что уже все потеряно, извлекает на поверхность одно из утраченных женских инстинктивных умений. Такие сказки, как "La Loba", костяная женщина в пустыне, учат преображающей работе души. Сказка "Безрукая девица" восстанавливает утраченные стадии старых ритуалов посвящения, пришедших из древних времен, а значит, дает вневременное, постоянное руководство на весь срок жизни женщины.