Силы у Князя таяли. От бесконечного боя, от бесконечности пройденного пути, от тоскливого зуда в сердце. Перед глазами стояла вода, одна трепещущая стена воды, и ничего больше. Точка света вверху то пряталась, то появлялась. На свет Князь не смотрел, ему не хотелось света.
Замок возник внезапно, когда Князь отчаянно прорубаясь вперед, уже потерял надежду. Среди расступившихся вод открылась огромная площадь, окруженная бесконечными стенами, мерцающими изумрудным светом. Замок стоял посередине. Высокая каменная стена вырастала и уходила вверх, как ствол громадного дерева с невидимыми в вышине ветвями.
Князь окинул глазами замок, взгляд ни на чем не споткнулся: ни щели, ни подобия входа — камень и только камень, уложенный плита на плиту. На камне дрожали блики, и от трепещущей паутины света плиты, казалось, дышали, словно там, за толстыми стенами, билось сердце пленного великана.
Царица встала с ним рядом, они стояли вдвоем — молча, рука в руке, — подавленные мрачным величием. Он пришел в себя от тихого, едва слышного звука. Звук шел со стороны замка, будто кто-то крался, скрываясь в пляшущих на стене бликах. Князь прислушался, проследил направление звука и вдруг увидел, как вдоль стены движется какая-то тень. Он сильнее сжал в руке меч и закрыл царицу спиной.
Скоро на фоне стены едва различимая среди плит показалась человеческая фигура. Человек двигался вдоль основания замка и, когда оказался напротив застывшего в неведении Князя, отделился от темной стены и быстро направился к ним. Расстояние скрывало его черты. Человек это или выходец из придонной тьмы — трудно было понять. Князь ждал, напрягая зрение, когда он подойдет ближе.
Всполох света вверху отразился в зеркальных стенах, фигура высветилась из темноты, и в бледном пятне лица мелькнуло что-то знакомое. Князь напряг свою память, силясь вспомнить, где он видел это лицо. Но сколько он ни старался, усилия оставались тщетны. На воспоминаниях о прошлом лежала печать запрета — память была мертва.
Человек был уже рядом — высохшая старческая фигурка, согнутая от груза лет.
— Ты не узнал меня, Князь? — Морщины на лице старика сложились в частую сетку.
Князь с трудом догадался, что старик ему улыбается.
Царица вышла вперед и выбросила перед собой руку.
— Так ты встречаешь своего господина, Фогель.
— Старые слуги — верные слуги, и не тебе мне говорить о приличиях.
Князь хмуро на него посмотрел, слова старика отразились непонятной тоской, слушать его было больно, а откуда пришла эта боль — этого Князь не знал.
Царица нахмурилась, вскинула голову и в упор посмотрела на старика. Лицо ее потемнело от гнева, глаза сузились и загорелись огнем.
— Убей его, ему нельзя верить, — произнесла она с ненавистью.
На лице старика не дрогнула ни одна морщина. Он продолжал улыбаться. В ответ на слова царицы он медленно качнул головой и сказал, не изменив голоса:
— Старое добро забывается, а новое не вырастает из ничего. Напомни ему о книге.
— Убей его, Князь. Он запутался в лживых словах. Он забыл, кто перед ним стоит.
Она выхватила из руки Князя меч и сделала шаг вперед. Старик даже не шелохнулся. Князь молчал, равнодушно глядя перед собой. Мозг его словно спал, и происходящая перед ним сцена не вызывала ни жалости, ни желания остановить ее руку.
— Ты убиваешь себя. — Слова Фогеля были печальны. — Кто убивает себя…
Договорить он не успел. Меч сверкнул изумрудной искрой, тело его обмякло и рухнуло, завалившись набок. Острым носком сапожка царица пнула мертвое тело, потом обернулась к Князю и бросила ему в руки меч.
— Иногда и мне приходится становиться мужчиной.
Он поймал меч на лету, пальцем коснулся лезвия и отдернул руку, словно обжегся.
— Дом, — произнес он медленно, пробуя слово на слух. — Я чувствую запах дома. Посмотри, не горят ли окна. Сегодня будет много гостей. Ты готова встретить гостей?
Он высоко поднял голову и, весь подавшись вперед, стал всматриваться в неприступную стену.
— Она открыла окно. Слышишь, ударила ставня? Красное… Слишком много цветов… Я ненавижу герани… Из-за них не видишь лицо. Горечь… Кто этот человек? Почему она не зажигает света?
Он схватил царицу за руку и резко приблизил к себе.
— Почему ты не зажигаешь света?
— Пойдем. — Царица освободила руку и наотмашь ударила его по лицу. — Не то не успеем принять гостей. Первый гость уже здесь. — Она показала на Фогеля, и смех ее отозвался эхом.
— Пойдем же…— Теперь она взяла Князя за руку и, как младенца, которого учат ходить, осторожно повела за собой.
— Ты почитаешь мне перед сном книгу? Как мама?
— Хватит притворяться безумным. — Голос ее стал злым, она его уже не вела, а тащила. Перед самой стеной замка она повернулась к Князю и сказала, показывая на стену:
— Возьми меч, идиот. Обведи им квадрат и ударь по стене крест на крест.
Он сделал как она говорила.
Еще не утих звон и не успели погаснуть искры, а тяжелая каменная плита треснула, как пережженная глина, и рассыпалась, открывая проход.
Князь ступил в него первым, и следом вошла царица. Они не успели сделать и двух шагов, как багровое облако дыма вырвалось из стены на свободу и змеями расползлось по площади. В лица ударило гарью и запахом горелых костей. Царица закрыла лицо, Князь закашлялся, наглотавшись дыма. Он взмахнул наугад мечом, белая полоса света разрезала дымное облако, и они увидели тлеющие сундуки и оплавленные слитки металла. По залу плясал огонь. Сильными широкими взмахами Князь заставил огонь погаснуть. С шипением огненные языки умирали, меняя цвет, и превращались в влагу. Влага собиралась в кристаллы, и скоро каменный пол заблестел от их обманной игры. Жар сменился на холод. Царица закуталась в плащ и хмуро огляделась вокруг.
Было тихо и пахло смертью. Повсюду на блестящем полу лежали черные обугленные тела. Одинаково подвернув под себя головы и сжимая в руках оружие — автоматы и короткие палаши, — они смотрели выжженными глазами, и в глазах жила темнота. Угрюмая темнота смерти.
Князь еще не остыл от короткой схватки с огнем — взглядом удивленным и тихим он перебегал с тела на тело. На лице его застыла улыбка. Казалось, что знаки смерти, оставленные на полу огнем, не доходят до его закованного в цепи сознания. Он спал и одновременно бодрствовал: дышал, двигал руками — но движения и работа мечом были действиями управляемой куклы, а не человека вольного и живого.
На помосте у дальней стены что-то взвизгнуло и с шумом зашевелилось. Кашляющий надрывный смех возник и сразу же оборвался, словно тот, кто его издал, подавился, захлебнувшись слюной.
— Дождались нового господина, — послышался дряхлый голос. — И новая госпожа при нем. Проходите, что ж вы остановились. Игрушки приготовлены загодя. Князек, а, князек? Ты любишь играть в солдатиков? Их здесь много — целое войско. И все как на подбор храбрецы.
Царица, сжав кулаки и перешагивая через тела убитых, направилась к возвышающемуся помосту.
— Так это ты, ведьма, подарила ему свое безумие?
Из-за высокого кованого сундука вылезла трясущаяся от смеха старуха. Высоко подняв руки и скалясь щербатым ртом, она держала над головой какой-то темный комок.
— Вот он, мой дитятко. Здесь, волосок к волоску. Я сжигаю их по одному, чтобы надольше хватило. Мой, никому его не отдам.
Она прижала комок к груди и стала водить руками, словно укачивала младенца. На сундуке перед ней на плоской тяжелой крышке стояла плошка с огнем. Прозрачное островерхое пламя казалось вылепленным из воска. Она опустила руки, и теперь стало ясно видно, что в сморщенных старушечьих пальцах зажата маленькая человеческая фигурка.
— Иди ко мне, женушка, — поманила она царицу. — Увидишь, как горит мой младенчик. Иди, коли успеешь дойти.
Она поднесла фигурку к огню, и острие пламени коснулось волосяного покрова. Меч выпал из руки Князя, и лицо его перечеркнула морщина боли. Он покачнулся, одежда на нем затлела. Он упал на холодный пол и стал ползать и извиваться, прижимаясь к каменным плитам.
Старуха вынула куклу из пламени, едкий синий дымок пополз по ее руке. Она вдыхала тонкие струи, и лицо ее расплывалось в улыбке.
— Ты думала, что умнее всех. А старуха глупа-глупа, а тебя, умную, перехитрила.
Царица мучалась от бессилья, не зная, как подступиться к старухе. Когда она пыталась сделать шаг в ее сторону, та грозила ей пальцем и подносила куклу к огню.
— Что ты хочешь за его освобождение?
— А что ты мне можешь дать? Только не говори про золото. — Она пнула ногой сундук, и тот отозвался звоном. — Постой. — Старуха задумалась. — Я знаю, что у тебя взять. Отдай мне свою молодость, и князек будет твой.
На полу ворочался Князь. От боли лицо его сделалось старым, пальцы скребли по плитам, он пытался поднять голову, но не хватало сил.
— Тебе не нравится мой обмен? — Старуха погладила куклу. — Дело твое. Я бы на твоем месте не выбирала. Подумай — не будет у тебя этого жеребца, не видать тебе твоей книги. А без книги ты просто девка. И, кроме соплей между ног, ничего у тебя нет.
Царица стояла, не двигаясь. Голова ее опустилась, глаза спрятались в тень.
— Согласна, — проговорила она чуть слышно.
— Еще бы, — хрипло рассмеялась старуха. — Я и не сомневалась. Власть и молодость. Все и ничего.
Она поманила рукой.
— Иди сюда, ну же…— Она взяла в руку плошку с огнем и держала, легко покачивая. Кукла, изображавшая Князя, была зажата в другой. — Я жду.
Царица сделала шаг. Старуха с огнем и куклой отступила ближе к стене. Прямо за ней, очерченная овальной тенью, в стене была прорублена ниша. Она вошла в эту тень, и в мягком свете огня блеснули каменные ступени.
— Сюда. — Старуха ступила на лестницу и повернула к царице голову, приглашая ее за собой.
Царица, как завороженная, шагнула следом за ведьмой. Лестница, загибаясь спиралью, уходила все выше и выше. Старуха шла впереди, у царицы перед глазами мелькала ее согнутая спина и по низким сводчатым стенам прыгала горбатая тень.
Чем выше они поднимались, тем круче становился подъем. Ступени сделались уже, и каждый шаг давался царице все тяжелее и тяжелее. Ей хотелось остановиться, унять колотье в груди, но идущая впереди старуха, ловко одолевая ступени, не давала ни минуты на отдых. Наоборот, она поднималась быстрее, и лицо ее, когда она оборачивалась, стало странно преображаться. На глазах она делалась молодой, разглаживалась кожа лица, куда-то исчезли морщины. Волосы из бледных и торчащих пучками метелок сделались густыми и темными и спадали на молодые плечи.
Подъем не кончался. Ноги у царицы дрожали. Ей стало казаться, что бесконечная дорога наверх окажется для нее последней — впереди только мрак и смерть. И когда на очередном повороте в лицо ударило холодом и забрезжил неясный свет, царица отказывалась поверить, что дороге пришел конец.
Пламя дернулось и погасло. Царица бросилась, чтобы вырвать куклу, но почувствовала, как заходится сердце, и без сил схватилась за стену. И тогда она увидела свою руку — высохшую руку старухи.
Она подняла глаза и посмотрела на ту, что стояла сейчас перед ней. Трудно было поверить, что юное существо, почти девочка со смеющимися глазами, еще недавно было дряхлой сгорбленной ведьмой, немощной и едва живой.
— Вот мы и пришли. Больше она мне не нужна. — Бросив царице куклу, она пальцем показала на лестницу. — Возвращайся к своему Князю. Он ждет. И возьми плошку с огнем, чтобы в темноте не подвернуть ногу.
Круглая каменная площадка, опоясанная зубцами стен, вздрагивала от порывов ветра. Белые вихри света разрывали туманный свод, из прорех вылетали птицы и, расправив ломкие крылья, падали и исчезали из глаз. Внизу под стенами башни глухо ревела вода. Пахло солью и океанской свежестью. Брызги соленой воды взметывались над каменными зубцами и бисером ложились у ног.
Протянув плошку царице, девочка отбежала к стене, легко запрыгнула на ее край, руками удерживаясь за зубья.
— Прощай. — Она обернулась и помахала царице рукой.
Ветер ударил с силой, и последнее, что царица увидела, — парус ее белого платья и золотой блеск в волосах. Ветер уносил ее в небо, туда, где в невидимой глубине над миром вставало солнце.
Замок возник внезапно, когда Князь отчаянно прорубаясь вперед, уже потерял надежду. Среди расступившихся вод открылась огромная площадь, окруженная бесконечными стенами, мерцающими изумрудным светом. Замок стоял посередине. Высокая каменная стена вырастала и уходила вверх, как ствол громадного дерева с невидимыми в вышине ветвями.
Князь окинул глазами замок, взгляд ни на чем не споткнулся: ни щели, ни подобия входа — камень и только камень, уложенный плита на плиту. На камне дрожали блики, и от трепещущей паутины света плиты, казалось, дышали, словно там, за толстыми стенами, билось сердце пленного великана.
Царица встала с ним рядом, они стояли вдвоем — молча, рука в руке, — подавленные мрачным величием. Он пришел в себя от тихого, едва слышного звука. Звук шел со стороны замка, будто кто-то крался, скрываясь в пляшущих на стене бликах. Князь прислушался, проследил направление звука и вдруг увидел, как вдоль стены движется какая-то тень. Он сильнее сжал в руке меч и закрыл царицу спиной.
Скоро на фоне стены едва различимая среди плит показалась человеческая фигура. Человек двигался вдоль основания замка и, когда оказался напротив застывшего в неведении Князя, отделился от темной стены и быстро направился к ним. Расстояние скрывало его черты. Человек это или выходец из придонной тьмы — трудно было понять. Князь ждал, напрягая зрение, когда он подойдет ближе.
Всполох света вверху отразился в зеркальных стенах, фигура высветилась из темноты, и в бледном пятне лица мелькнуло что-то знакомое. Князь напряг свою память, силясь вспомнить, где он видел это лицо. Но сколько он ни старался, усилия оставались тщетны. На воспоминаниях о прошлом лежала печать запрета — память была мертва.
Человек был уже рядом — высохшая старческая фигурка, согнутая от груза лет.
— Ты не узнал меня, Князь? — Морщины на лице старика сложились в частую сетку.
Князь с трудом догадался, что старик ему улыбается.
Царица вышла вперед и выбросила перед собой руку.
— Так ты встречаешь своего господина, Фогель.
— Старые слуги — верные слуги, и не тебе мне говорить о приличиях.
Князь хмуро на него посмотрел, слова старика отразились непонятной тоской, слушать его было больно, а откуда пришла эта боль — этого Князь не знал.
Царица нахмурилась, вскинула голову и в упор посмотрела на старика. Лицо ее потемнело от гнева, глаза сузились и загорелись огнем.
— Убей его, ему нельзя верить, — произнесла она с ненавистью.
На лице старика не дрогнула ни одна морщина. Он продолжал улыбаться. В ответ на слова царицы он медленно качнул головой и сказал, не изменив голоса:
— Старое добро забывается, а новое не вырастает из ничего. Напомни ему о книге.
— Убей его, Князь. Он запутался в лживых словах. Он забыл, кто перед ним стоит.
Она выхватила из руки Князя меч и сделала шаг вперед. Старик даже не шелохнулся. Князь молчал, равнодушно глядя перед собой. Мозг его словно спал, и происходящая перед ним сцена не вызывала ни жалости, ни желания остановить ее руку.
— Ты убиваешь себя. — Слова Фогеля были печальны. — Кто убивает себя…
Договорить он не успел. Меч сверкнул изумрудной искрой, тело его обмякло и рухнуло, завалившись набок. Острым носком сапожка царица пнула мертвое тело, потом обернулась к Князю и бросила ему в руки меч.
— Иногда и мне приходится становиться мужчиной.
Он поймал меч на лету, пальцем коснулся лезвия и отдернул руку, словно обжегся.
— Дом, — произнес он медленно, пробуя слово на слух. — Я чувствую запах дома. Посмотри, не горят ли окна. Сегодня будет много гостей. Ты готова встретить гостей?
Он высоко поднял голову и, весь подавшись вперед, стал всматриваться в неприступную стену.
— Она открыла окно. Слышишь, ударила ставня? Красное… Слишком много цветов… Я ненавижу герани… Из-за них не видишь лицо. Горечь… Кто этот человек? Почему она не зажигает света?
Он схватил царицу за руку и резко приблизил к себе.
— Почему ты не зажигаешь света?
— Пойдем. — Царица освободила руку и наотмашь ударила его по лицу. — Не то не успеем принять гостей. Первый гость уже здесь. — Она показала на Фогеля, и смех ее отозвался эхом.
— Пойдем же…— Теперь она взяла Князя за руку и, как младенца, которого учат ходить, осторожно повела за собой.
— Ты почитаешь мне перед сном книгу? Как мама?
— Хватит притворяться безумным. — Голос ее стал злым, она его уже не вела, а тащила. Перед самой стеной замка она повернулась к Князю и сказала, показывая на стену:
— Возьми меч, идиот. Обведи им квадрат и ударь по стене крест на крест.
Он сделал как она говорила.
Еще не утих звон и не успели погаснуть искры, а тяжелая каменная плита треснула, как пережженная глина, и рассыпалась, открывая проход.
Князь ступил в него первым, и следом вошла царица. Они не успели сделать и двух шагов, как багровое облако дыма вырвалось из стены на свободу и змеями расползлось по площади. В лица ударило гарью и запахом горелых костей. Царица закрыла лицо, Князь закашлялся, наглотавшись дыма. Он взмахнул наугад мечом, белая полоса света разрезала дымное облако, и они увидели тлеющие сундуки и оплавленные слитки металла. По залу плясал огонь. Сильными широкими взмахами Князь заставил огонь погаснуть. С шипением огненные языки умирали, меняя цвет, и превращались в влагу. Влага собиралась в кристаллы, и скоро каменный пол заблестел от их обманной игры. Жар сменился на холод. Царица закуталась в плащ и хмуро огляделась вокруг.
Было тихо и пахло смертью. Повсюду на блестящем полу лежали черные обугленные тела. Одинаково подвернув под себя головы и сжимая в руках оружие — автоматы и короткие палаши, — они смотрели выжженными глазами, и в глазах жила темнота. Угрюмая темнота смерти.
Князь еще не остыл от короткой схватки с огнем — взглядом удивленным и тихим он перебегал с тела на тело. На лице его застыла улыбка. Казалось, что знаки смерти, оставленные на полу огнем, не доходят до его закованного в цепи сознания. Он спал и одновременно бодрствовал: дышал, двигал руками — но движения и работа мечом были действиями управляемой куклы, а не человека вольного и живого.
На помосте у дальней стены что-то взвизгнуло и с шумом зашевелилось. Кашляющий надрывный смех возник и сразу же оборвался, словно тот, кто его издал, подавился, захлебнувшись слюной.
— Дождались нового господина, — послышался дряхлый голос. — И новая госпожа при нем. Проходите, что ж вы остановились. Игрушки приготовлены загодя. Князек, а, князек? Ты любишь играть в солдатиков? Их здесь много — целое войско. И все как на подбор храбрецы.
Царица, сжав кулаки и перешагивая через тела убитых, направилась к возвышающемуся помосту.
— Так это ты, ведьма, подарила ему свое безумие?
Из-за высокого кованого сундука вылезла трясущаяся от смеха старуха. Высоко подняв руки и скалясь щербатым ртом, она держала над головой какой-то темный комок.
— Вот он, мой дитятко. Здесь, волосок к волоску. Я сжигаю их по одному, чтобы надольше хватило. Мой, никому его не отдам.
Она прижала комок к груди и стала водить руками, словно укачивала младенца. На сундуке перед ней на плоской тяжелой крышке стояла плошка с огнем. Прозрачное островерхое пламя казалось вылепленным из воска. Она опустила руки, и теперь стало ясно видно, что в сморщенных старушечьих пальцах зажата маленькая человеческая фигурка.
— Иди ко мне, женушка, — поманила она царицу. — Увидишь, как горит мой младенчик. Иди, коли успеешь дойти.
Она поднесла фигурку к огню, и острие пламени коснулось волосяного покрова. Меч выпал из руки Князя, и лицо его перечеркнула морщина боли. Он покачнулся, одежда на нем затлела. Он упал на холодный пол и стал ползать и извиваться, прижимаясь к каменным плитам.
Старуха вынула куклу из пламени, едкий синий дымок пополз по ее руке. Она вдыхала тонкие струи, и лицо ее расплывалось в улыбке.
— Ты думала, что умнее всех. А старуха глупа-глупа, а тебя, умную, перехитрила.
Царица мучалась от бессилья, не зная, как подступиться к старухе. Когда она пыталась сделать шаг в ее сторону, та грозила ей пальцем и подносила куклу к огню.
— Что ты хочешь за его освобождение?
— А что ты мне можешь дать? Только не говори про золото. — Она пнула ногой сундук, и тот отозвался звоном. — Постой. — Старуха задумалась. — Я знаю, что у тебя взять. Отдай мне свою молодость, и князек будет твой.
На полу ворочался Князь. От боли лицо его сделалось старым, пальцы скребли по плитам, он пытался поднять голову, но не хватало сил.
— Тебе не нравится мой обмен? — Старуха погладила куклу. — Дело твое. Я бы на твоем месте не выбирала. Подумай — не будет у тебя этого жеребца, не видать тебе твоей книги. А без книги ты просто девка. И, кроме соплей между ног, ничего у тебя нет.
Царица стояла, не двигаясь. Голова ее опустилась, глаза спрятались в тень.
— Согласна, — проговорила она чуть слышно.
— Еще бы, — хрипло рассмеялась старуха. — Я и не сомневалась. Власть и молодость. Все и ничего.
Она поманила рукой.
— Иди сюда, ну же…— Она взяла в руку плошку с огнем и держала, легко покачивая. Кукла, изображавшая Князя, была зажата в другой. — Я жду.
Царица сделала шаг. Старуха с огнем и куклой отступила ближе к стене. Прямо за ней, очерченная овальной тенью, в стене была прорублена ниша. Она вошла в эту тень, и в мягком свете огня блеснули каменные ступени.
— Сюда. — Старуха ступила на лестницу и повернула к царице голову, приглашая ее за собой.
Царица, как завороженная, шагнула следом за ведьмой. Лестница, загибаясь спиралью, уходила все выше и выше. Старуха шла впереди, у царицы перед глазами мелькала ее согнутая спина и по низким сводчатым стенам прыгала горбатая тень.
Чем выше они поднимались, тем круче становился подъем. Ступени сделались уже, и каждый шаг давался царице все тяжелее и тяжелее. Ей хотелось остановиться, унять колотье в груди, но идущая впереди старуха, ловко одолевая ступени, не давала ни минуты на отдых. Наоборот, она поднималась быстрее, и лицо ее, когда она оборачивалась, стало странно преображаться. На глазах она делалась молодой, разглаживалась кожа лица, куда-то исчезли морщины. Волосы из бледных и торчащих пучками метелок сделались густыми и темными и спадали на молодые плечи.
Подъем не кончался. Ноги у царицы дрожали. Ей стало казаться, что бесконечная дорога наверх окажется для нее последней — впереди только мрак и смерть. И когда на очередном повороте в лицо ударило холодом и забрезжил неясный свет, царица отказывалась поверить, что дороге пришел конец.
Пламя дернулось и погасло. Царица бросилась, чтобы вырвать куклу, но почувствовала, как заходится сердце, и без сил схватилась за стену. И тогда она увидела свою руку — высохшую руку старухи.
Она подняла глаза и посмотрела на ту, что стояла сейчас перед ней. Трудно было поверить, что юное существо, почти девочка со смеющимися глазами, еще недавно было дряхлой сгорбленной ведьмой, немощной и едва живой.
— Вот мы и пришли. Больше она мне не нужна. — Бросив царице куклу, она пальцем показала на лестницу. — Возвращайся к своему Князю. Он ждет. И возьми плошку с огнем, чтобы в темноте не подвернуть ногу.
Круглая каменная площадка, опоясанная зубцами стен, вздрагивала от порывов ветра. Белые вихри света разрывали туманный свод, из прорех вылетали птицы и, расправив ломкие крылья, падали и исчезали из глаз. Внизу под стенами башни глухо ревела вода. Пахло солью и океанской свежестью. Брызги соленой воды взметывались над каменными зубцами и бисером ложились у ног.
Протянув плошку царице, девочка отбежала к стене, легко запрыгнула на ее край, руками удерживаясь за зубья.
— Прощай. — Она обернулась и помахала царице рукой.
Ветер ударил с силой, и последнее, что царица увидела, — парус ее белого платья и золотой блеск в волосах. Ветер уносил ее в небо, туда, где в невидимой глубине над миром вставало солнце.
20
Князь сидел на высоком стуле с вырезанной над изголовьем «К», и глаза его были закрыты. В ногах развалился пес. Временами он вскидывал голову, прислушиваясь к неясным звукам, озирался беспокойно и грозно и вновь погружался в дрему. Зал был едва освещен. Князь не любил света. От света болели глаза, а мягкая ласковая полутьма, которая его окружала, дарила сердцу покой, а мыслям — сонную сладость.
— Господин, — услышал он голос. — Вас требует царица.
Князь поднялся. По черной коже плаща пробежали тусклые блики. Опираясь рукой на услужливое плечо слуги, он пересек зал и остановился у двери с зажженными по сторонам светильниками. Слуга распахнул створки. Из-за двери потянуло теплом и смоляным запахом из камина.
Укутанная в тяжелые одеяла, царица лежала, не двигаясь. Казалось, она спала. Прозрачное основание ложа светилось внутренним светом, мягкие световые волны перекатывались в глубине стекла, и если бы не ворох перин и не свешивающиеся края одеяла, можно было подумать, что ее бесплотное тело неподвижно лежит на воздухе.
Князь подошел к ней близко, посмотрел, оставил ли их слуга, и, убедившись, что дверь закрыта, нагнулся и поцеловал ей руку. Губы обожгло холодом. Он отступил на шаг, не спуская с царицы глаз.
Она чуть приоткрыла веки. Взгляд бессмысленно метнулся по комнате, потом остановился на Князе.
— Ты звала меня, я пришел.
— Долго же пришлось тебя ждать, я думала, ты давно умер.
Руки ее, тронутые старческой желтью, лежали на переплете книги. Когда она открывала губы, прозрачная кожа век вздрагивала в такт словам.
— Что-то стало с глазами. Тебя я вижу, значит, ты еще жив. Скажи, что у меня в руках?
— Ты держишь книгу.
Она кивнула, и пальцы у нее побелели, с силой сдавив переплет.
— Почему она перестала греть? Она всегда меня грела.
— Царица, сейчас зима. Я прикажу слуге, и он затопит камин. Поленья совсем прогорели.
— Когда ни спросишь, всегда у тебя зима. Открой ее, я открывала и ничего не могла прочитать.
Князь поднес книгу к глазам и почувствовал, как в ладонь вонзаются ледяные иглы. Он раскрыл ее наугад, белые квадраты бумаги были белы как снег. Не тающий налет инея покрывал немые страницы.
Он листал их одну за одной, пока не дошел до последней, и с лица его не сходила улыбка. Пальцы его онемели, холод, идущий от книги, медленно разливался по телу. Князь посмотрел на камин, пытаясь согреться взглядом, но твердая оболочка льда накрепко затянула сердце и не было внутреннего огня, чтобы ее разбить.
— Читай.
— Здесь написано…— Он вдруг замолчал. В камине дотлевали поленья. Дымка, застилавшая взгляд, на секунду сделалась зыбкой, и в красных точках углей ему померещились звезды. Большие теплые звезды, и дорога, протянувшаяся среди лесов и полей, и незнакомая человеческая фигура, легко ступающая по искрящемуся асфальту, и город в конце дороги, и светлое платье женщины у откинутой занавески окна. И две ладони — большая и маленькая, — вложенные одна в другую.
— Я устал, — сказал он. — Пойду позову слугу, пусть разожжет камин.
— Господин, — услышал он голос. — Вас требует царица.
Князь поднялся. По черной коже плаща пробежали тусклые блики. Опираясь рукой на услужливое плечо слуги, он пересек зал и остановился у двери с зажженными по сторонам светильниками. Слуга распахнул створки. Из-за двери потянуло теплом и смоляным запахом из камина.
Укутанная в тяжелые одеяла, царица лежала, не двигаясь. Казалось, она спала. Прозрачное основание ложа светилось внутренним светом, мягкие световые волны перекатывались в глубине стекла, и если бы не ворох перин и не свешивающиеся края одеяла, можно было подумать, что ее бесплотное тело неподвижно лежит на воздухе.
Князь подошел к ней близко, посмотрел, оставил ли их слуга, и, убедившись, что дверь закрыта, нагнулся и поцеловал ей руку. Губы обожгло холодом. Он отступил на шаг, не спуская с царицы глаз.
Она чуть приоткрыла веки. Взгляд бессмысленно метнулся по комнате, потом остановился на Князе.
— Ты звала меня, я пришел.
— Долго же пришлось тебя ждать, я думала, ты давно умер.
Руки ее, тронутые старческой желтью, лежали на переплете книги. Когда она открывала губы, прозрачная кожа век вздрагивала в такт словам.
— Что-то стало с глазами. Тебя я вижу, значит, ты еще жив. Скажи, что у меня в руках?
— Ты держишь книгу.
Она кивнула, и пальцы у нее побелели, с силой сдавив переплет.
— Почему она перестала греть? Она всегда меня грела.
— Царица, сейчас зима. Я прикажу слуге, и он затопит камин. Поленья совсем прогорели.
— Когда ни спросишь, всегда у тебя зима. Открой ее, я открывала и ничего не могла прочитать.
Князь поднес книгу к глазам и почувствовал, как в ладонь вонзаются ледяные иглы. Он раскрыл ее наугад, белые квадраты бумаги были белы как снег. Не тающий налет инея покрывал немые страницы.
Он листал их одну за одной, пока не дошел до последней, и с лица его не сходила улыбка. Пальцы его онемели, холод, идущий от книги, медленно разливался по телу. Князь посмотрел на камин, пытаясь согреться взглядом, но твердая оболочка льда накрепко затянула сердце и не было внутреннего огня, чтобы ее разбить.
— Читай.
— Здесь написано…— Он вдруг замолчал. В камине дотлевали поленья. Дымка, застилавшая взгляд, на секунду сделалась зыбкой, и в красных точках углей ему померещились звезды. Большие теплые звезды, и дорога, протянувшаяся среди лесов и полей, и незнакомая человеческая фигура, легко ступающая по искрящемуся асфальту, и город в конце дороги, и светлое платье женщины у откинутой занавески окна. И две ладони — большая и маленькая, — вложенные одна в другую.
— Я устал, — сказал он. — Пойду позову слугу, пусть разожжет камин.