Страница:
Гм… что-то вариант Камы мне больше нравился. Действительно, его версия звучала романтичней.
– Будь у тебя дети, ты вряд ли ощущала бы себя одинокой.
– Ну не знаю. Приступы одиночества бывают у всех.
– Приступы и его отпечаток – очень разные вещи. Положи сюда руку. Так… хорошо, – кивнул собеседник, когда я перебралась на пол с каменного бортика, на котором удобно устроила свое предплечье. – Не шевели ею. Нечеткий символ с ошибками в построении вряд ли сможет тебя защитить. Понятно?
– Угу.
Помешав смесь еще пару раз, он без каких-либо эмоций понюхал содержимое склянки, после чего поставил ее рядом и аккуратно закатал мне рукав. Я не возражала. Ему видней, как поступать и что где рисовать. Вот только пахла бы эта свежеприготовленная «краска» поприличней… а то мое обоняние в глубоком шоке. Еще чуть-чуть – и совсем концы откинет.
– А запах потом сам должен выветриться или его источник можно будет чем-то смыть? – покосившись на склянку, спросила я.
– Тебе не нравится? – Его искреннее удивление меня поразило.
– А тебе?
– Нормально вроде, – пожал плечами он и, откинув назад длинные пряди волос, приступил к процессу рисования. Круглый наконечник палочки мягко, но уверенно скользил по моей коже. – Если успею, согрею для тебя воду. Искупаешься.
– Хорошо бы, – отворачиваясь от источника неприятного запаха, пробормотала я.
Черт, щекотно! И дергаться нельзя – вот незадача. Стиснув пальцы другой руки, я продолжила задавать вопросы, отвлекая себя от беспокоящих ощущений. С детства боюсь щекотки.
– А можно узнать, как ты собираешься меня с этими связями-знаками домой отправлять? И вообще, каким образом я смогу отсюда уйти, если ваша богиня категорически против?
– Богиня? – Арацельс отвлекся от своего занятия и посмотрел мне в глаза.
– Ну да, Эра.
– Хм, она, конечно, сильное существо, но к богам я причислять ее не спешил бы, – криво улыбнулся он и снова продолжил выводить бело-розовой жидкостью кривые линии на моем запястье. Брр, поскорей бы закончил. Мало того что щекотно, так еще и дышать нечем. А он про эту вонь сказал «нормально». Нюх ему в детстве отшибло, что ли? – Эра – Хозяйка Карнаэла, его Дух. Они неделимы. Как тело и душа, понимаешь? Карнаэл без Эры погрузится в мертвый сон.
– А с нею, значит, он бодрствует?
– Типа того, – уклончиво ответил блондин и сосредоточил свое внимание на работе.
– Так как ты намерен отправлять меня домой?
– Завтра объясню.
– А знак не помешает?
– Я его сведу.
– Будет больно?
– Терпимо.
Кхм… Если запах смеси нормален, то что же в его понимании означает «терпимо»? Раздумывая над этим, я рассеянно скользила взглядом по интерьеру, пока не натолкнулась на лениво бредущего к нам Ринго. Наелся, видать, до отвала малыш и решил составить компанию. На фоне открытого проема его большеухая фигурка казалась совсем крошечной.
– А почему вы так боитесь ночи? – после недолгого молчания проговорила я.
– Мы, – собеседник намеренно сделал паузу, бросив на меня выразительный взгляд, – не боимся ночи. А вот тебе следует быть предельно осторожной. В это время условных суток Карнаэл сильно меняется и становится опасен для таких, как ты. Поэтому не вздумай выходить из каэры. Ешь, купайся, спи, но не суй свой нос за входную дверь. Уяснила?
– Да, – легко согласилась я, следя за зверьком.
Дойдя до порога, он стукнулся лбом о невидимую преграду (не зря, видать, мне в проходе мерещилась паутина) и теперь с обиженным видом потирал шишку. Затем скользнул вбок и скрылся за каменной стеной. Так быстро сдался? Не верю!
– Точно уяснила? – переспросил блондин, отвлекая меня от наблюдений.
– Слушай, – я ответила ему долгим взглядом. – У меня хватит мозгов, чтобы в незнакомом месте вести себя не как на прогулке в любимом парке. Буду сидеть тут, пить вино и читать твои стихи. Можешь остаться и лично проследить за моим примерным поведением. – Невинная улыбка его не впечатлила. Эх… А я так старалась, аж мышцы лица свело от усердия.
– Какое соблазнительное предложение, Арэ. – Его усмешка была и злой и грустной одновременно. Интересно: почему? – А пьяные танцы на столе будут? С песнями и стриптизом.
– Обойдешься, – фыркнула я. – Стриптиз под понятие примерного поведения не подходит. Как, впрочем, и танцы… пьяные.
– Жаль. – Он сильнее надавил на мое запястье, будто ставил финальную точку. – Тогда вынужден отказаться. У меня на эту ночь свои планы.
– А можно тогда оставить мне Ринго? С ним веселее будет… примерно себя вести.
Арацельс явно колебался с ответом.
– Ну пожа-а-алуйста, – протянула я жалобно. – Мне одной страшно.
– Ладно, – наконец сдался он. – Только следи за ним… чтоб не проказничал. Хотя он после такого сытного ужина обычно спит как убитый.
Я посмотрела на дверной проем и прыснула от смеха, когда заметила в его верхней части качающийся словно маятник хвост. Вот и «спящий» пожаловал. Полосатый объект замер, потом странно дернулся и в следующий миг с истошным визгом полетел вниз. Острые коготки животного выбивали искры на невидимой стене, загородившей проход. Арацельс резко повернул голову на звук и, увидев эффектное падение своего питомца с трехметровой высоты (зачем ушастик вообще туда забрался, неужели лазейку искал?), рыкнул что-то нечленораздельное себе под нос.
– Что это его так упорно сюда не пускает? – спросила я, когда удостоверилась в том, что горе-скалолаз жив и здоров.
Распластавшаяся у входа мохнатая кучка, обиженно покрякивая, тряхнула ушами и принялась подниматься. Оранжевые глаза выражали высшую степень страдания и были направлены на хозяина, однако тот, не проявив должного сочувствия, отвернулся.
– Магическая печать. Сломать ее можно только с той стороны, с которой она устанавливалась. Я научу тебя активировать ее. Чуть позже, – сказал блондин и, бросив палочку в склянку, добавил: – Можешь полюбоваться на свой охранный знак. Я закончил.
Ну я и полюбовалась. Так повернула руку, эдак… И что это за кракозябра такая, интерес-с-сно? Сложный узел из слегка мерцающих линий на коже. Ни смысл, ни система не прослеживаются. Во всяком случае, мне их разглядеть пока что не удалось. Но я старалась. Честно старалась. Так сильно старалась, что не сразу почувствовала, как начало щипать кожу. И только когда неприятное покалывание стало напоминать слабый ожог, обратила на него внимание. Резко вскинув голову, встретилась с пристальным взглядом прищуренных красных глаз, в которых застыло тревожное ожидание. Это еще что за сюрпризы такие?
– Ты… – слетело с губ, но слова оборвались, потому что стремительно нарастающая боль стала практически невыносимой. Подскочив, я метнулась к воде, но Арацельс перехватил мой локоть, не позволив погрузить руку в спасительную жидкость. – Пусти, – взвыла я. Он молча продолжал меня удерживать. – Да пусти же, садист проклятый!
В глазах потемнело. Мне казалось, что запястье разъедает кислота. Медленно, но верно уничтожая живые ткани миллиметр за миллиметром. Господи, как же это больно!
Очередной рывок, и вместо желанного освобождения я еще больше «увязла» в держащих мое тело руках. Мужчина резко развернул меня к себе и, бросив короткое: «Теперь можно!» – подул на ставший пунцовым знак. Не просто подул, а выпустил изо рта струю ледяного воздуха, которая, соприкоснувшись с кожей, принесла сначала облегчение, а потом и частичное онемение многострадального запястья. Я замерла, боясь двинуться. Боль быстро утихала, возвращая взбесившемуся рассудку способность нормально мыслить. Немного отдышавшись, посмотрела на Хранителя и зло спросила:
– Почему не сказал?
– Не хотел тебя нервировать раньше времени.
– Вот как? Поэтому ты умолчал о жуткой боли, которая меня ждет после финального штриха?
– Терпимой боли, – поправил собеседник.
Что? Терпимой? Чую, завтра мне светит масса таких же (а может, и похуже) ощущений, когда этот умник начнет сводить свое художественное творчество с моей руки. Оно мне надо?
Я замолчала, уставившись на Хранителя. Сначала «волком», потом с интересом, затем с видом выбирающего товар покупателя.
– Что? – прищурился «жених», заметив изменения в моем настроении.
– Да думаю вот, что выйти за тебя замуж не такая уж и плохая идея. – Нацепленная на лицо улыбка должна была символизировать мое расположение, но, судя по тому, как помрачнел блондин, она произвела какое-то другое впечатление. Совсем-совсем другое. Жаль, зеркала нет, а то мне самой любопытно стало, что ему больше не понравилось: фраза или мимика?
– Если мой план потерпит крах, я рассмотрю твое предложение с должным вниманием, – без тени иронии ответил Арацельс. Уголки его губ дернулись, а в красных глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение.
Хм… и почему у меня сейчас такое чувство, что его планы вместе с моими идеями нам боком выйдут? Теперь я понимаю, что народное определение «попаданка» пошло не от перемещения в другой мир, а от всем известного слова «попала». Вляпалась, короче говоря, по самое не хочу.
– Ты научил ее обращаться с печатью? – спросил четэри.
Он стоял в центре каменной плиты и с тревогой смотрел на неподвижную фигуру сидящего на лестнице Арацельса. Лицо белокурого Хранителя ничего не выражало, разве что уголки губ чуть подрагивали, то ли стремясь опуститься вниз, то ли, напротив, желая взлететь вверх и застыть в странной улыбке.
– Да, – сказал блондин, не поворачивая головы.
– А предупредил о том, что каэру ночью покидать опасно?
Ответом ему был отрывистый кивок светловолосой головы.
– И что ты думаешь? Она послушается? – В голосе краснокожего великана слышалось беспокойство.
– Без сомнений.
– Откуда такая уверенность? – Смерть внимательно вглядывался в профиль собеседника, но тот продолжал сидеть все в той же позе. Глаза его были прикрыты, а губы едва заметно кривились.
– Я подсыпал ей в вино сонный порошок, – выдержав паузу, пояснил Арацельс. – После расслабляющего купания и вкусного ужина она заснет и ничего не заметит.
– Совсем ничего?
– Абсолютно.
– Арэ при тебе активировала печать?
– Да.
– Ты уверен, что кора́гам путь будет закрыт? Ведь запах молодой женщины очень привлекателен…
– Никто не сможет войти в мою каэру. А она… она, в свою очередь, не сможет оттуда выйти, потому что я запер дверь на ключ.
Четэри одобряюще кивнул. Под куполом рабочей зоны дежурного Хранителя воцарилась полная тишина. Оба собеседника молчали, погруженные в свои мысли.
– О чем ты думаешь? – Смерть заговорил первым.
– О ней.
– И что надумал?
– Она странная: либо слишком храбрая, либо… глупая. Меня настораживает то, что девушка, а тем более девушка из шестого мира, так спокойно воспринимает Карнаэл и всех нас, – негромко произнес мужчина.
Крылатый усмехнулся, щелкнул по полу длинным хвостом и с клыкастой улыбкой на красной физиономии поинтересовался:
– Может, нам досталась не совсем правильная девушка с Земли?
– Может быть.
– Арэ тебе нравится? – подойдя ближе к другу, спросил он.
– Симпатичная… проблема, – уклончиво проговорил тот, но четэри воспринял его ответ по-своему.
– Так оставь ее себе! Отпускных дней слишком мало, чтобы успеть насладиться женским обществом и как следует отдохнуть за пределами Дома. А так у тебя жена под боком будет, оставь. И прекрати уже нарываться на неприятности со своими глупыми идеями, – серьезно сказал он.
– Нет, Смерть. – Уголки мужских губ все-таки метнулись вверх, запечатлев на спокойном лице грустную улыбку. – Если бы это была не она, я бы еще подумал над твоим предложением. Но, как выяснилось, у Камы очень неплохой вкус на женщин. – Улыбка стала шире, но вскоре угасла. – Все. Мне пора, – взглянув на знак, чернеющий на руке, проговорил Арацельс и, легко поднявшись на ноги, повернулся к дежурному Хранителю. – Сними полог безмолвия с рабочей зоны, до наступления ночи осталось чуть больше часа. Я хочу уйти подальше от храма.
– Как знаешь, – пожал плечами собеседник и принялся стягивать в клубок едва заметные нити, которые обвивали прозрачный купол. Они сверкали и извивались, подчиняясь воле создателя. А потом взорвались ослепительной вспышкой и исчезли, оставив когтистые руки пустыми. – Только, будь добр, воздержись хотя бы сегодня от своих сумасшедших экспериментов. Не противься неизбежному.
– Я подумаю, – ответил красноглазый и, спустившись по ступеням, направился прочь.
Он был спокоен. В отсутствии этой непутевой девицы беспокойство и раздражительность вполне могли взять отгул до утра. Потом… все потом. Впереди ожидало пусть и привычное, но от этого не менее сложное противостояние. Ночь в Карнаэле несла с собой сон… Сон, в котором рождались чудовища.
Арацельс быстро двигался к одному из тоннелей, не обращая внимания на окружающие шорохи. Розовые кусты шелестели и качались в такт его шагам. А тихий голос Эры недовольно шипел вслед какие-то малоприятные напутствия.
Пусть… Ему сейчас не до ее обид.
Глава 8
– Будь у тебя дети, ты вряд ли ощущала бы себя одинокой.
– Ну не знаю. Приступы одиночества бывают у всех.
– Приступы и его отпечаток – очень разные вещи. Положи сюда руку. Так… хорошо, – кивнул собеседник, когда я перебралась на пол с каменного бортика, на котором удобно устроила свое предплечье. – Не шевели ею. Нечеткий символ с ошибками в построении вряд ли сможет тебя защитить. Понятно?
– Угу.
Помешав смесь еще пару раз, он без каких-либо эмоций понюхал содержимое склянки, после чего поставил ее рядом и аккуратно закатал мне рукав. Я не возражала. Ему видней, как поступать и что где рисовать. Вот только пахла бы эта свежеприготовленная «краска» поприличней… а то мое обоняние в глубоком шоке. Еще чуть-чуть – и совсем концы откинет.
– А запах потом сам должен выветриться или его источник можно будет чем-то смыть? – покосившись на склянку, спросила я.
– Тебе не нравится? – Его искреннее удивление меня поразило.
– А тебе?
– Нормально вроде, – пожал плечами он и, откинув назад длинные пряди волос, приступил к процессу рисования. Круглый наконечник палочки мягко, но уверенно скользил по моей коже. – Если успею, согрею для тебя воду. Искупаешься.
– Хорошо бы, – отворачиваясь от источника неприятного запаха, пробормотала я.
Черт, щекотно! И дергаться нельзя – вот незадача. Стиснув пальцы другой руки, я продолжила задавать вопросы, отвлекая себя от беспокоящих ощущений. С детства боюсь щекотки.
– А можно узнать, как ты собираешься меня с этими связями-знаками домой отправлять? И вообще, каким образом я смогу отсюда уйти, если ваша богиня категорически против?
– Богиня? – Арацельс отвлекся от своего занятия и посмотрел мне в глаза.
– Ну да, Эра.
– Хм, она, конечно, сильное существо, но к богам я причислять ее не спешил бы, – криво улыбнулся он и снова продолжил выводить бело-розовой жидкостью кривые линии на моем запястье. Брр, поскорей бы закончил. Мало того что щекотно, так еще и дышать нечем. А он про эту вонь сказал «нормально». Нюх ему в детстве отшибло, что ли? – Эра – Хозяйка Карнаэла, его Дух. Они неделимы. Как тело и душа, понимаешь? Карнаэл без Эры погрузится в мертвый сон.
– А с нею, значит, он бодрствует?
– Типа того, – уклончиво ответил блондин и сосредоточил свое внимание на работе.
– Так как ты намерен отправлять меня домой?
– Завтра объясню.
– А знак не помешает?
– Я его сведу.
– Будет больно?
– Терпимо.
Кхм… Если запах смеси нормален, то что же в его понимании означает «терпимо»? Раздумывая над этим, я рассеянно скользила взглядом по интерьеру, пока не натолкнулась на лениво бредущего к нам Ринго. Наелся, видать, до отвала малыш и решил составить компанию. На фоне открытого проема его большеухая фигурка казалась совсем крошечной.
– А почему вы так боитесь ночи? – после недолгого молчания проговорила я.
– Мы, – собеседник намеренно сделал паузу, бросив на меня выразительный взгляд, – не боимся ночи. А вот тебе следует быть предельно осторожной. В это время условных суток Карнаэл сильно меняется и становится опасен для таких, как ты. Поэтому не вздумай выходить из каэры. Ешь, купайся, спи, но не суй свой нос за входную дверь. Уяснила?
– Да, – легко согласилась я, следя за зверьком.
Дойдя до порога, он стукнулся лбом о невидимую преграду (не зря, видать, мне в проходе мерещилась паутина) и теперь с обиженным видом потирал шишку. Затем скользнул вбок и скрылся за каменной стеной. Так быстро сдался? Не верю!
– Точно уяснила? – переспросил блондин, отвлекая меня от наблюдений.
– Слушай, – я ответила ему долгим взглядом. – У меня хватит мозгов, чтобы в незнакомом месте вести себя не как на прогулке в любимом парке. Буду сидеть тут, пить вино и читать твои стихи. Можешь остаться и лично проследить за моим примерным поведением. – Невинная улыбка его не впечатлила. Эх… А я так старалась, аж мышцы лица свело от усердия.
– Какое соблазнительное предложение, Арэ. – Его усмешка была и злой и грустной одновременно. Интересно: почему? – А пьяные танцы на столе будут? С песнями и стриптизом.
– Обойдешься, – фыркнула я. – Стриптиз под понятие примерного поведения не подходит. Как, впрочем, и танцы… пьяные.
– Жаль. – Он сильнее надавил на мое запястье, будто ставил финальную точку. – Тогда вынужден отказаться. У меня на эту ночь свои планы.
– А можно тогда оставить мне Ринго? С ним веселее будет… примерно себя вести.
Арацельс явно колебался с ответом.
– Ну пожа-а-алуйста, – протянула я жалобно. – Мне одной страшно.
– Ладно, – наконец сдался он. – Только следи за ним… чтоб не проказничал. Хотя он после такого сытного ужина обычно спит как убитый.
Я посмотрела на дверной проем и прыснула от смеха, когда заметила в его верхней части качающийся словно маятник хвост. Вот и «спящий» пожаловал. Полосатый объект замер, потом странно дернулся и в следующий миг с истошным визгом полетел вниз. Острые коготки животного выбивали искры на невидимой стене, загородившей проход. Арацельс резко повернул голову на звук и, увидев эффектное падение своего питомца с трехметровой высоты (зачем ушастик вообще туда забрался, неужели лазейку искал?), рыкнул что-то нечленораздельное себе под нос.
– Что это его так упорно сюда не пускает? – спросила я, когда удостоверилась в том, что горе-скалолаз жив и здоров.
Распластавшаяся у входа мохнатая кучка, обиженно покрякивая, тряхнула ушами и принялась подниматься. Оранжевые глаза выражали высшую степень страдания и были направлены на хозяина, однако тот, не проявив должного сочувствия, отвернулся.
– Магическая печать. Сломать ее можно только с той стороны, с которой она устанавливалась. Я научу тебя активировать ее. Чуть позже, – сказал блондин и, бросив палочку в склянку, добавил: – Можешь полюбоваться на свой охранный знак. Я закончил.
Ну я и полюбовалась. Так повернула руку, эдак… И что это за кракозябра такая, интерес-с-сно? Сложный узел из слегка мерцающих линий на коже. Ни смысл, ни система не прослеживаются. Во всяком случае, мне их разглядеть пока что не удалось. Но я старалась. Честно старалась. Так сильно старалась, что не сразу почувствовала, как начало щипать кожу. И только когда неприятное покалывание стало напоминать слабый ожог, обратила на него внимание. Резко вскинув голову, встретилась с пристальным взглядом прищуренных красных глаз, в которых застыло тревожное ожидание. Это еще что за сюрпризы такие?
– Ты… – слетело с губ, но слова оборвались, потому что стремительно нарастающая боль стала практически невыносимой. Подскочив, я метнулась к воде, но Арацельс перехватил мой локоть, не позволив погрузить руку в спасительную жидкость. – Пусти, – взвыла я. Он молча продолжал меня удерживать. – Да пусти же, садист проклятый!
В глазах потемнело. Мне казалось, что запястье разъедает кислота. Медленно, но верно уничтожая живые ткани миллиметр за миллиметром. Господи, как же это больно!
Очередной рывок, и вместо желанного освобождения я еще больше «увязла» в держащих мое тело руках. Мужчина резко развернул меня к себе и, бросив короткое: «Теперь можно!» – подул на ставший пунцовым знак. Не просто подул, а выпустил изо рта струю ледяного воздуха, которая, соприкоснувшись с кожей, принесла сначала облегчение, а потом и частичное онемение многострадального запястья. Я замерла, боясь двинуться. Боль быстро утихала, возвращая взбесившемуся рассудку способность нормально мыслить. Немного отдышавшись, посмотрела на Хранителя и зло спросила:
– Почему не сказал?
– Не хотел тебя нервировать раньше времени.
– Вот как? Поэтому ты умолчал о жуткой боли, которая меня ждет после финального штриха?
– Терпимой боли, – поправил собеседник.
Что? Терпимой? Чую, завтра мне светит масса таких же (а может, и похуже) ощущений, когда этот умник начнет сводить свое художественное творчество с моей руки. Оно мне надо?
Я замолчала, уставившись на Хранителя. Сначала «волком», потом с интересом, затем с видом выбирающего товар покупателя.
– Что? – прищурился «жених», заметив изменения в моем настроении.
– Да думаю вот, что выйти за тебя замуж не такая уж и плохая идея. – Нацепленная на лицо улыбка должна была символизировать мое расположение, но, судя по тому, как помрачнел блондин, она произвела какое-то другое впечатление. Совсем-совсем другое. Жаль, зеркала нет, а то мне самой любопытно стало, что ему больше не понравилось: фраза или мимика?
– Если мой план потерпит крах, я рассмотрю твое предложение с должным вниманием, – без тени иронии ответил Арацельс. Уголки его губ дернулись, а в красных глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение.
Хм… и почему у меня сейчас такое чувство, что его планы вместе с моими идеями нам боком выйдут? Теперь я понимаю, что народное определение «попаданка» пошло не от перемещения в другой мир, а от всем известного слова «попала». Вляпалась, короче говоря, по самое не хочу.
– Ты научил ее обращаться с печатью? – спросил четэри.
Он стоял в центре каменной плиты и с тревогой смотрел на неподвижную фигуру сидящего на лестнице Арацельса. Лицо белокурого Хранителя ничего не выражало, разве что уголки губ чуть подрагивали, то ли стремясь опуститься вниз, то ли, напротив, желая взлететь вверх и застыть в странной улыбке.
– Да, – сказал блондин, не поворачивая головы.
– А предупредил о том, что каэру ночью покидать опасно?
Ответом ему был отрывистый кивок светловолосой головы.
– И что ты думаешь? Она послушается? – В голосе краснокожего великана слышалось беспокойство.
– Без сомнений.
– Откуда такая уверенность? – Смерть внимательно вглядывался в профиль собеседника, но тот продолжал сидеть все в той же позе. Глаза его были прикрыты, а губы едва заметно кривились.
– Я подсыпал ей в вино сонный порошок, – выдержав паузу, пояснил Арацельс. – После расслабляющего купания и вкусного ужина она заснет и ничего не заметит.
– Совсем ничего?
– Абсолютно.
– Арэ при тебе активировала печать?
– Да.
– Ты уверен, что кора́гам путь будет закрыт? Ведь запах молодой женщины очень привлекателен…
– Никто не сможет войти в мою каэру. А она… она, в свою очередь, не сможет оттуда выйти, потому что я запер дверь на ключ.
Четэри одобряюще кивнул. Под куполом рабочей зоны дежурного Хранителя воцарилась полная тишина. Оба собеседника молчали, погруженные в свои мысли.
– О чем ты думаешь? – Смерть заговорил первым.
– О ней.
– И что надумал?
– Она странная: либо слишком храбрая, либо… глупая. Меня настораживает то, что девушка, а тем более девушка из шестого мира, так спокойно воспринимает Карнаэл и всех нас, – негромко произнес мужчина.
Крылатый усмехнулся, щелкнул по полу длинным хвостом и с клыкастой улыбкой на красной физиономии поинтересовался:
– Может, нам досталась не совсем правильная девушка с Земли?
– Может быть.
– Арэ тебе нравится? – подойдя ближе к другу, спросил он.
– Симпатичная… проблема, – уклончиво проговорил тот, но четэри воспринял его ответ по-своему.
– Так оставь ее себе! Отпускных дней слишком мало, чтобы успеть насладиться женским обществом и как следует отдохнуть за пределами Дома. А так у тебя жена под боком будет, оставь. И прекрати уже нарываться на неприятности со своими глупыми идеями, – серьезно сказал он.
– Нет, Смерть. – Уголки мужских губ все-таки метнулись вверх, запечатлев на спокойном лице грустную улыбку. – Если бы это была не она, я бы еще подумал над твоим предложением. Но, как выяснилось, у Камы очень неплохой вкус на женщин. – Улыбка стала шире, но вскоре угасла. – Все. Мне пора, – взглянув на знак, чернеющий на руке, проговорил Арацельс и, легко поднявшись на ноги, повернулся к дежурному Хранителю. – Сними полог безмолвия с рабочей зоны, до наступления ночи осталось чуть больше часа. Я хочу уйти подальше от храма.
– Как знаешь, – пожал плечами собеседник и принялся стягивать в клубок едва заметные нити, которые обвивали прозрачный купол. Они сверкали и извивались, подчиняясь воле создателя. А потом взорвались ослепительной вспышкой и исчезли, оставив когтистые руки пустыми. – Только, будь добр, воздержись хотя бы сегодня от своих сумасшедших экспериментов. Не противься неизбежному.
– Я подумаю, – ответил красноглазый и, спустившись по ступеням, направился прочь.
Он был спокоен. В отсутствии этой непутевой девицы беспокойство и раздражительность вполне могли взять отгул до утра. Потом… все потом. Впереди ожидало пусть и привычное, но от этого не менее сложное противостояние. Ночь в Карнаэле несла с собой сон… Сон, в котором рождались чудовища.
Арацельс быстро двигался к одному из тоннелей, не обращая внимания на окружающие шорохи. Розовые кусты шелестели и качались в такт его шагам. А тихий голос Эры недовольно шипел вслед какие-то малоприятные напутствия.
Пусть… Ему сейчас не до ее обид.
Глава 8
Воткнув острое лезвие ножа в спелое яблоко, я откинула со лба влажные волосы и расплылась в улыбке, как сытый кот. Чувство голода уснуло где-то на дне живота, почти так же крепко спал и Ринго, посапывающий в обнимку с моей кружкой. Обиженный за то, что его не пустили к бассейну, зверек дождался нашего прихода, после чего запрыгнул на стол, с мрачным видом слопал еще пару плиток шоколада, затем гордо умял полпачки печенья и, нагло сунув свой любопытный нос в вино, налитое Арацельсом, завалился спать. Я даже не пыталась вытащить из его цепкой хватки несчастную чашку. На столе было полно фруктов, поэтому пить мне пока не хотелось. А при сильном желании можно было и из кувшина пригубить. Хотя после того, как меня упорно запугивали непонятными ужасами грядущей ночи, я решила на всякий пожарный сохранить не только трезвость ума, но и нормальную реакцию тела, а то вдруг все эти магические печати вместе с дверными замками окажутся не такими прочными, как мне обещал блондин? И нагрянет сюда какой-нибудь изголодавшийся монстрик (после знакомства с Эрой я уже ко всему была готова), решив поживиться не только аппетитным ужином, но и совсем не аппетитной мной. Вот я и сидела в задумчивости за столом, резала маленькими кусочками яблоко и рассматривала почерневший знак на своем левом запястье.
Времени его белобрысому величеству было мало… ага. Сначала протащил меня по коридорам, не давая даже дух перевести, будто за нами гналась стая некормленых собак. А потом проторчал здесь со мной не меньше часа, рисуя знак на руке и терпеливо объясняя, как пользоваться магической печатью. Ну и как это называется? Местное время имеет свойство растягиваться? Или не так уж его было мало, просто кто-то упорно хотел меня в этом убедить? Интересно только – зачем? Мог бы, кстати, и подольше задержаться. До их условной ночи еще целых… Я снова посмотрела на въевшийся в кожу рисунок и вздохнула – целых пять миллиметров белого цвета. Или шесть? На глаз определить сложно. Еще бы кто-нибудь сказал, как эти миллиметры соотнести с минутами и часами, было бы совсем замечательно.
Метнув взгляд на спящего ушастика, вздохнула. Бесполезно: от него сейчас можно было добиться разве что тихих посвистываний и периодического всхрапывания, сопровождаемого рефлекторным постукиванием коготков по кружке. Я, конечно, не паинька, но и не полная сволочь, чтобы будить расстроенное недоверием хозяина существо. Да к тому же просветить меня Ринго сможет разве что на пальцах. И далеко не факт, что мы друг друга поймем. Сделав такой вывод, я решительно заткнула свое любопытство, предложив ему дождаться утра. Рука тем временем машинально отрезала очередной кусочек яблока и бросила его в рот. А холодный металл балисонга с новой силой вонзился в методично кромсаемый фрукт.
Н-да, еще один подарок от белокурого Хранителя. И опять мне пришлось его выпрашивать, изображая из себя «бедную родственницу». Я так жалобно вздыхала, рассказывая про отсутствие кухонного ножа, который мне непременно понадобится во время трапезы, что в какой-то момент испугалась того, что собеседник из сострадания принесет недостающий предмет. К счастью, на Арацельса напал очередной приступ торопливости, и вместо кухонного я получила складной нож, дав перед этим торжественное обещание не порезаться. Детский сад – штаны на лямках. Но как все-таки хорошо, что он притащил кучу продуктов и забыл столовые приборы! Воспользоваться данным обстоятельством, чтобы заполучить приглянувшуюся вещицу, наглости у меня хватило. А что? Ведь с оружием в руках явно спокойней, тем более с таким симпатичным. Пусть оно небольшое и не особо страшное, зато острое и удобное. Эх… еще бы научиться манипулировать им так же классно, как это делал блондин.
Я мечтательно прикрыла глаза и улыбнулась. Урожайное у меня путешествие получается на разного рода презенты: балисонг, тетрадь со стихами… и горы шоколада. М-м-м-мечта просто! Может, еще что-нибудь выпросить у красноглазого, пока он меня домой не сплавил? Ринго, например. Если малыш, конечно, не против. А потом и у Камы стрельнуть для коллекции его симпатичную ручку (браслет пусть себе оставит, хватит с меня Заветных Даров). Должны же мне сувениры достаться на память о таких необычных приключениях? Я думаю, да. Главное, чтобы меня саму не оставили тут в качестве сувенира. Хотя… это было бы… любопытно.
К чему кривить душой? Ведь на самом деле мне здесь очень даже нравилось. Мрачновато, необычно, я бы даже сказала – нереально! Но от этого еще более интересно. Никто не посягал на мою жизнь и честь, не занимался рукоприкладством, не издевался, не пытался скормить диким животным или принести в жертву во время какого-нибудь колдовского ритуала. По крайней мере пока. Да! Я дважды испытала сильную боль, но она исчезла так же быстро, как и появилась. И то, что эта самая боль принесла за собой, в местных условиях мне было необходимо. А еще меня тут оберегали. Пусть и немного странным способом. Ну а какой девушке неприятна забота? Так что жаловаться на свою участь я не собиралась. Напротив, такие приключения в жизни простого человека случаются крайне редко (то есть никогда не случаются… почти никогда). Все происходящее напоминало оживший сон с фантастическими персонажами и впечатляющими спецэффектами. Но это была реальность, и мне она импонировала вопреки упорному сопротивлению инстинкта самосохранения. Хотя в глубине души я не теряла уверенности, что рано или поздно приключение закончится и я вернусь домой. К родителям, у которых и без меня хватает забот, к друзьям, занятым своей личной жизнью, к работе, где много книг и мало людей, к брату, регулярно «забывающему» мой номер телефона, к безликим журналам и пульту от телевизора, терпеливо дожидающимся меня в пустой квартире.
Хм… а мне туда точно надо? Тут кто-то про семь миров говорил. Может, напроситься на экскурсию, а родственникам и Ленке послать оправдательную открытку?
Ринго жалобно пискнул во сне, нервно дернул лапкой и крепче обнял кружку, заставив покачнуться ее содержимое. Я с умилением посмотрела на этот спящий комок и, покосившись на белое пятнышко среди черных линий символа Карнаэла, потянулась к тетради, лежавшей в стороне. Чтение – отличный способ отвлечься от дум. Несмотря на внешнее спокойствие, наступления условной ночи я побаивалась. Страх сидел глубоко внутри и периодически посылал в мозг колючие импульсы. Но мне и этого хватало. Неизвестность пугала, а меня, к сожалению, никто не просветил по вопросу – чем конкретно опасен этот Дом в позднее время суток (односложные ответы, как и общие фразы, не считаются). И что мне оставалось делать? Строить догадки? Хотя нет, лучше не строить, а то сейчас такого настрою, что умру при малейшем шорохе от разрыва сердца.
Доев яблоко, я тщательно вытерла руки тканевой салфеткой и раскрыла тетрадь. Пальцы нежно скользнули по страницам, ощутив их гладкую поверхность, а по коже разлилось уже знакомое покалывание, следом за которым пришло тепло. Чем дольше Заветный Дар находился со мной, тем сильнее я к нему привязывалась.
Странно. Простая пачка исписанных листов в белом переплете, обычная бумага с черными закорючками чужого почерка… откуда же такой невероятный магнетизм? Хотя нет, не так! Это не просто тетрадь, это целая жизнь, полная искренних чувств. Вереница образов и картинок, обрывки мыслей и хороводы слов, а еще такая приятная на ощупь текстура… Положив на нее ладонь, я прикрыла глаза и ясно ощутила, как инородный предмет становится частью меня, продолжением пальцев, теплым сгустком энергии, застывшим на их концах, чем-то родным и безумно дорогим.
Так-с! Приехали. Сеанс медитации завершен! Я, конечно, люблю читать книги, но без фанатизма. Да и ненормальной страстью к неодушевленным предметам раньше как-то не страдала. Полагаю, имеет смысл утром спросить у моего скрытного «жениха» о побочных эффектах Заветного Дара. Ибо подозрения в том, что тут без магии (ну а как еще назвать такие вот странности?) не обошлось, росли и крепли в моей голове с каждым новым прикосновением к этой чудо-тетрадке. Впрочем, я все равно была намерена ее изучить. Надо же знать, за что страдаю. А еще заткнувшееся было любопытство очухалось и требовало жертвы. Да и белый хвостик рисунка на запястье чуток уменьшился – наступала ночь. Ы-ы-ы… как же тоскливо и неуютно здесь одной. Съесть, может, что-нибудь? Или вина для храбрости хлебнуть?
Несколько секунд спустя я нервно жевала шоколад и сосредоточенно листала тетрадь, стараясь не обращать внимания на необычные ощущения от мимолетных прикосновений к страницам. Обрывки фраз и одинокие четверостишия, в которых не содержалось ничего, кроме голых эмоций, чередовались с короткими историями. Я читала их, а не на шутку разгулявшееся воображение рисовало подходящие иллюстрации к сюжетам, загнанным в строгие рамки рифмы. Красиво, увлекательно и… немного жутко.
Самой яркой картинкой, возникшей перед полуприкрытыми глазами, был ливень, падающий с затянутого тучами неба на сожженное поселение. На пепелище старой усадьбы лежали обгорелые тела. Кто они? Люди? Хотели спасти свой дом или сохранить что-то более важное? Картинки мелькали в голове, заслоняя одна другую. Перед глазами расплывались черные строчки чужого почерка, а в душе едва ли не звенела неожиданно возникшая пустота. Откуда она? Я поежилась и, выбрав между свитером и курткой, натянула на плечи последнюю. Хоть в комнате и было тепло, мне после таких переживаний явно не мешало согреться.
А потом я снова читала… читала и представляла то, что скользило из слова в слово, застывало на запятых, умирало в точках и снова оживало в новом предложении. Как странно знать, что скрыто между строк, и чувствовать, что сохранил кусочек чужой души.
Шел дождь… Давно… Даже не шел, а шествовал под аккомпанемент громовых раскатов, обрушивая на несчастную землю всю скорбь и ярость плачущих небес. Грязные лужи разливались по земле, превращая ее в чавкающую под ногами жижу. Шаг, другой… а надо ли идти? Холодные капли бежали по лицу, смешивались со злыми слезами. Уже не было ни жалости, ни боли… это слезы бессилия. Он ничего не мог изменить и никого не мог вернуть. В его сердце поселилась пустота, а за спиной незримой тенью замаячила старуха-смерть. Хотел ли он жить? После потери дома, близких… после подписанного ему приговора? Да! Хотел. Он отчаянно цеплялся за слабый огонек надежды и продолжал шагать по размытой дороге вперед. Куда именно? Не так уж и важно. Он просто хотел жить, потому что трудно, безумно трудно умирать, когда тебе всего двенадцать лет.
Перевернув страницу, я дочитала окончание стихотворения, родившего в моей голове все эти ассоциации:
На сердце было тяжело. Будто все эти ужасы пережил не описанный в тетради мальчик, а я сама. Куртка согревала тело, но этого казалось мало. Я с надеждой взглянула на кружку с вином и тоскливо вздохнула. Ринго причмокнул во сне и крепче обнял объект моего внимания. Немного поспорив с совестью, я решила повременить с ее угрызениями и, достав из общей кучи очередную шоколадку, принялась заедать сладкой плиткой горечь чужой жизни.
На следующей странице обнаружилось несколько коротких стихотворений. Непонятных и порой сумбурных, но, к счастью, не таких печальных. Первые две строчки гласили:
Времени его белобрысому величеству было мало… ага. Сначала протащил меня по коридорам, не давая даже дух перевести, будто за нами гналась стая некормленых собак. А потом проторчал здесь со мной не меньше часа, рисуя знак на руке и терпеливо объясняя, как пользоваться магической печатью. Ну и как это называется? Местное время имеет свойство растягиваться? Или не так уж его было мало, просто кто-то упорно хотел меня в этом убедить? Интересно только – зачем? Мог бы, кстати, и подольше задержаться. До их условной ночи еще целых… Я снова посмотрела на въевшийся в кожу рисунок и вздохнула – целых пять миллиметров белого цвета. Или шесть? На глаз определить сложно. Еще бы кто-нибудь сказал, как эти миллиметры соотнести с минутами и часами, было бы совсем замечательно.
Метнув взгляд на спящего ушастика, вздохнула. Бесполезно: от него сейчас можно было добиться разве что тихих посвистываний и периодического всхрапывания, сопровождаемого рефлекторным постукиванием коготков по кружке. Я, конечно, не паинька, но и не полная сволочь, чтобы будить расстроенное недоверием хозяина существо. Да к тому же просветить меня Ринго сможет разве что на пальцах. И далеко не факт, что мы друг друга поймем. Сделав такой вывод, я решительно заткнула свое любопытство, предложив ему дождаться утра. Рука тем временем машинально отрезала очередной кусочек яблока и бросила его в рот. А холодный металл балисонга с новой силой вонзился в методично кромсаемый фрукт.
Н-да, еще один подарок от белокурого Хранителя. И опять мне пришлось его выпрашивать, изображая из себя «бедную родственницу». Я так жалобно вздыхала, рассказывая про отсутствие кухонного ножа, который мне непременно понадобится во время трапезы, что в какой-то момент испугалась того, что собеседник из сострадания принесет недостающий предмет. К счастью, на Арацельса напал очередной приступ торопливости, и вместо кухонного я получила складной нож, дав перед этим торжественное обещание не порезаться. Детский сад – штаны на лямках. Но как все-таки хорошо, что он притащил кучу продуктов и забыл столовые приборы! Воспользоваться данным обстоятельством, чтобы заполучить приглянувшуюся вещицу, наглости у меня хватило. А что? Ведь с оружием в руках явно спокойней, тем более с таким симпатичным. Пусть оно небольшое и не особо страшное, зато острое и удобное. Эх… еще бы научиться манипулировать им так же классно, как это делал блондин.
Я мечтательно прикрыла глаза и улыбнулась. Урожайное у меня путешествие получается на разного рода презенты: балисонг, тетрадь со стихами… и горы шоколада. М-м-м-мечта просто! Может, еще что-нибудь выпросить у красноглазого, пока он меня домой не сплавил? Ринго, например. Если малыш, конечно, не против. А потом и у Камы стрельнуть для коллекции его симпатичную ручку (браслет пусть себе оставит, хватит с меня Заветных Даров). Должны же мне сувениры достаться на память о таких необычных приключениях? Я думаю, да. Главное, чтобы меня саму не оставили тут в качестве сувенира. Хотя… это было бы… любопытно.
К чему кривить душой? Ведь на самом деле мне здесь очень даже нравилось. Мрачновато, необычно, я бы даже сказала – нереально! Но от этого еще более интересно. Никто не посягал на мою жизнь и честь, не занимался рукоприкладством, не издевался, не пытался скормить диким животным или принести в жертву во время какого-нибудь колдовского ритуала. По крайней мере пока. Да! Я дважды испытала сильную боль, но она исчезла так же быстро, как и появилась. И то, что эта самая боль принесла за собой, в местных условиях мне было необходимо. А еще меня тут оберегали. Пусть и немного странным способом. Ну а какой девушке неприятна забота? Так что жаловаться на свою участь я не собиралась. Напротив, такие приключения в жизни простого человека случаются крайне редко (то есть никогда не случаются… почти никогда). Все происходящее напоминало оживший сон с фантастическими персонажами и впечатляющими спецэффектами. Но это была реальность, и мне она импонировала вопреки упорному сопротивлению инстинкта самосохранения. Хотя в глубине души я не теряла уверенности, что рано или поздно приключение закончится и я вернусь домой. К родителям, у которых и без меня хватает забот, к друзьям, занятым своей личной жизнью, к работе, где много книг и мало людей, к брату, регулярно «забывающему» мой номер телефона, к безликим журналам и пульту от телевизора, терпеливо дожидающимся меня в пустой квартире.
Хм… а мне туда точно надо? Тут кто-то про семь миров говорил. Может, напроситься на экскурсию, а родственникам и Ленке послать оправдательную открытку?
Ринго жалобно пискнул во сне, нервно дернул лапкой и крепче обнял кружку, заставив покачнуться ее содержимое. Я с умилением посмотрела на этот спящий комок и, покосившись на белое пятнышко среди черных линий символа Карнаэла, потянулась к тетради, лежавшей в стороне. Чтение – отличный способ отвлечься от дум. Несмотря на внешнее спокойствие, наступления условной ночи я побаивалась. Страх сидел глубоко внутри и периодически посылал в мозг колючие импульсы. Но мне и этого хватало. Неизвестность пугала, а меня, к сожалению, никто не просветил по вопросу – чем конкретно опасен этот Дом в позднее время суток (односложные ответы, как и общие фразы, не считаются). И что мне оставалось делать? Строить догадки? Хотя нет, лучше не строить, а то сейчас такого настрою, что умру при малейшем шорохе от разрыва сердца.
Доев яблоко, я тщательно вытерла руки тканевой салфеткой и раскрыла тетрадь. Пальцы нежно скользнули по страницам, ощутив их гладкую поверхность, а по коже разлилось уже знакомое покалывание, следом за которым пришло тепло. Чем дольше Заветный Дар находился со мной, тем сильнее я к нему привязывалась.
Странно. Простая пачка исписанных листов в белом переплете, обычная бумага с черными закорючками чужого почерка… откуда же такой невероятный магнетизм? Хотя нет, не так! Это не просто тетрадь, это целая жизнь, полная искренних чувств. Вереница образов и картинок, обрывки мыслей и хороводы слов, а еще такая приятная на ощупь текстура… Положив на нее ладонь, я прикрыла глаза и ясно ощутила, как инородный предмет становится частью меня, продолжением пальцев, теплым сгустком энергии, застывшим на их концах, чем-то родным и безумно дорогим.
Так-с! Приехали. Сеанс медитации завершен! Я, конечно, люблю читать книги, но без фанатизма. Да и ненормальной страстью к неодушевленным предметам раньше как-то не страдала. Полагаю, имеет смысл утром спросить у моего скрытного «жениха» о побочных эффектах Заветного Дара. Ибо подозрения в том, что тут без магии (ну а как еще назвать такие вот странности?) не обошлось, росли и крепли в моей голове с каждым новым прикосновением к этой чудо-тетрадке. Впрочем, я все равно была намерена ее изучить. Надо же знать, за что страдаю. А еще заткнувшееся было любопытство очухалось и требовало жертвы. Да и белый хвостик рисунка на запястье чуток уменьшился – наступала ночь. Ы-ы-ы… как же тоскливо и неуютно здесь одной. Съесть, может, что-нибудь? Или вина для храбрости хлебнуть?
Несколько секунд спустя я нервно жевала шоколад и сосредоточенно листала тетрадь, стараясь не обращать внимания на необычные ощущения от мимолетных прикосновений к страницам. Обрывки фраз и одинокие четверостишия, в которых не содержалось ничего, кроме голых эмоций, чередовались с короткими историями. Я читала их, а не на шутку разгулявшееся воображение рисовало подходящие иллюстрации к сюжетам, загнанным в строгие рамки рифмы. Красиво, увлекательно и… немного жутко.
Самой яркой картинкой, возникшей перед полуприкрытыми глазами, был ливень, падающий с затянутого тучами неба на сожженное поселение. На пепелище старой усадьбы лежали обгорелые тела. Кто они? Люди? Хотели спасти свой дом или сохранить что-то более важное? Картинки мелькали в голове, заслоняя одна другую. Перед глазами расплывались черные строчки чужого почерка, а в душе едва ли не звенела неожиданно возникшая пустота. Откуда она? Я поежилась и, выбрав между свитером и курткой, натянула на плечи последнюю. Хоть в комнате и было тепло, мне после таких переживаний явно не мешало согреться.
А потом я снова читала… читала и представляла то, что скользило из слова в слово, застывало на запятых, умирало в точках и снова оживало в новом предложении. Как странно знать, что скрыто между строк, и чувствовать, что сохранил кусочек чужой души.
Шел дождь… Давно… Даже не шел, а шествовал под аккомпанемент громовых раскатов, обрушивая на несчастную землю всю скорбь и ярость плачущих небес. Грязные лужи разливались по земле, превращая ее в чавкающую под ногами жижу. Шаг, другой… а надо ли идти? Холодные капли бежали по лицу, смешивались со злыми слезами. Уже не было ни жалости, ни боли… это слезы бессилия. Он ничего не мог изменить и никого не мог вернуть. В его сердце поселилась пустота, а за спиной незримой тенью замаячила старуха-смерть. Хотел ли он жить? После потери дома, близких… после подписанного ему приговора? Да! Хотел. Он отчаянно цеплялся за слабый огонек надежды и продолжал шагать по размытой дороге вперед. Куда именно? Не так уж и важно. Он просто хотел жить, потому что трудно, безумно трудно умирать, когда тебе всего двенадцать лет.
Перевернув страницу, я дочитала окончание стихотворения, родившего в моей голове все эти ассоциации:
Тряхнув головой, отогнала слова чужой безысходности, так внезапно сменившиеся восторгом возрождения. А чужой ли? Что-то меня начинала напрягать эта странная связь с Заветным Даром. Такое чувство, что тетрадь постепенно поглощала частицу и моей души. Будто ей той, которую дал создатель, было мало. Я снова посмотрела на свою руку. До ночи еще оставалось миллиметра три, а то и все четыре. Полчаса? Или больше? Да какая теперь разница. Как принято у нас говорить, перед смертью не надышишься. Гм… в переносном смысле слова, надеюсь.
У смерти глаза – провалы
И руки белее мела.
Манили ее завалы,
Остатки живого тела.
Она поглощала души
Насытившись, улыбалась.
По воздуху, не по суше,
За мною она помчалась.
Природа дождем рыдала,
Стенал, завывая, ветер.
Когда меня смерть нагнала,
Я жизнь ненароком встретил.
С глазами синее сини,
С лицом из туманной дымки.
Я молча застыл меж ними,
Тут жизнь, ну а там поминки.
Я синь предпочел провалам.
И выбор мой стал началом…
На сердце было тяжело. Будто все эти ужасы пережил не описанный в тетради мальчик, а я сама. Куртка согревала тело, но этого казалось мало. Я с надеждой взглянула на кружку с вином и тоскливо вздохнула. Ринго причмокнул во сне и крепче обнял объект моего внимания. Немного поспорив с совестью, я решила повременить с ее угрызениями и, достав из общей кучи очередную шоколадку, принялась заедать сладкой плиткой горечь чужой жизни.
На следующей странице обнаружилось несколько коротких стихотворений. Непонятных и порой сумбурных, но, к счастью, не таких печальных. Первые две строчки гласили: