– Я хотел бы поделиться с вами теми впечатлениями, которые касаются перспектив нашей разведывательной работы. Опыт проведенной за последние годы разведывательной деятельности показывает, что в области изучения политико-экономических проблем мы далеко ушли вперед. Но в изучении оперативных вопросов, составлении экономических, военно-географических и статистических описаний, а также уяснении вопросов тактики мы недостаточно еще воспитаны и мало имеем разработанных материалов. Мы не имеем ценных материалов в отношении железных дорог на театрах наших вероятных противников. Хотя в исследовании железных дорог мы уже достигли некоторых успехов, но они еще недостаточны, в этом вопросе у нас отсутствует определенная культура, недостаточно правильно практикуется построение заданий и оценка данных. Надо признаться, что в части изучения этой проблемы как стратегического элемента на войне наша разведка только становится на ноги.
Тухачевский, «блистательно» проигравший войну с Польшей в 1920 году, когда пришлось отступать от Варшавы до Минска и сдать столицу Белоруссии польским войскам, страстно мечтал о реванше. Он не сомневался в реальности будущей войны с Польшей, не сомневался, что сам поведет войска фронта на Запад и закончит войну на этот раз взятием польской столицы. И к этой будущей войне готовился заранее, заказывал военной разведке максимум информации о будущем противнике:
– Нам надо взять под лупу ряд основных вопросов, связанных с западным театром военных действий. Этот театр с его дорогами и болотами должен стать объектом наших особых исследований. Вопросы особенностей польского театра должны стать объектом тщательных изучений не только в общем, но и в деталях. Только при таком отношении к работе, товарищи, мы овладеем многим, что нам нужно для войны. Приближение войны возлагает на нас определенные обязанности. В настоящее время не так важны ошибки в отношении учета дивизий противника, но недопустимы ошибки в изучении театра. Вся подготовка нашей армии упирается в эти вопросы, и наша разведка на эти вопросы должна дать ответ. Для достижения этих целей нам нужно искать не только секретные документы и поставить на ноги агентуру, но и культивировать в себе навыки изучения легальных изданий: труды, отдельные выступления с кафедр, речи и т. д. Надеюсь, что ваше нынешнее совещание сделает очередной шаг вперед по пути совершенствования разведывательной деятельности в Красной Армии.
Берзин внимательно слушал выступление. Тухачевского он хорошо знал, хотя познакомились они после Гражданской, когда он уже пришел в Региструпр. Его взволнованность и эмоциональность были понятны – самому пришлось отступать вместе с частями 15-й армии. Но не учитывал начальник штаба, что в первые мирные годы слишком много сил, и особенно опытной квалифицированной агентуры, использовалось не по прямому назначению. Внимание к белой эмиграции было приоритетным. Эсеры, монархисты, савинковцы, особенно в начале 20-х, были в центре внимания не только политической (ИНО ОГПУ), но и военной разведки. Активные диверсионные и партизанские операции на территории Западной Украины, которыми руководил Разведупр, тоже требовали людских и материальных затрат. Поддержка «революции» в Германии и Болгарии в 1923 году тоже дорого обошлась.
Берзин вряд ли знал все подробности решений, принимаемых на уровне Политбюро, и очевидно верил, что эти «революции» идут снизу, а не сверху. И считал правильным, что Разведупр бросил в эти страны свои лучшие силы в ущерб операциям, связанным с получением военной информации. Он не собирался спорить с Тухачевским на этом совещании, но нужно было ответить на критику начальника штаба. Белая эмиграция отошла на второй план, и ею занимались только «соседи», как называли в Разведупре политическую разведку. К 1926 году обстановка изменилась. Закончилась полоса революций в европейских странах. В начале 1925 года была прекращена активная разведка в Западной Украине. Все это дало возможность Берзину перегруппировать агентурные силы, нацелить их на решение других задач, свойственных только военной разведке. Конечно, рассчитывать на быстрые успехи не приходилось, но некоторые результаты такой перегруппировки уже были.
Берзин выступал сразу же после Тухачевского:
– Михаил Николаевич прав, конечно, когда говорит о ряде недостатков в нашей разведывательной работе. Объективно это вполне понятно, так как наша разведка еще молода; она имеет всего лишь 5–6 лет. Если до сего времени в нашей работе мы и имели неправильные уклоны, то они объяснялись главным образом тем, что жизнь страны в это время и международная политическая обстановка ставили специфические задачи разведке и таким образом давали разведывательному аппарату своеобразную установку. Но начиная с 1926 года мы уже взялись за военизацию нашей разведки, проведя это через ряд организационных мероприятий, построение плана добычи и обработки материалов. Конкретно в круг нашей деятельности сейчас уже входят оперативные вопросы, изучение службы связи, железных дорог.
Ответ начальнику штаба дан. Ответ вежливый, тактичный, без излишней откровенности, которая и не нужна при подчиненных. Конечно, в разговоре с Тухачевским без свидетелей он скажет все, что думает о военной разведке и ее работе. А сейчас надо сказать о том, что его очень беспокоило: о работе военной цензуры, которая должна была поставить заслон болтливости печати. Слишком большая откровенность газет, журналов, книг, пишущих о Красной Армии, могла в будущем стоить очень дорого.
– Еше один важный вопрос – изучение того, что дает военная разведка. В этом вопросе приходится отметить, что у нас еще нет единого метода и системы использования материалов для изучения иностранных армий. Третий вопрос нашего совещания – о военной цензуре. Отмечу и здесь, что наша пресса раскрывает военные секреты больше, чем всякая другая пресса. Помещаются иногда такие организационные детали, которые массовому читателю вовсе неинтересны, но они интересны для противника, который их изучает и, не добывая даже секретных материалов, может хорошо знать Красную Армию. Военная цензура в настоящее время занята ограждением нас от этого демаскирования, но аппарат цензуры настолько еще слаб, что нам придется помочь ей в работе.
Берзин высказал все, что считал нужным, и теперь внимательно слушал доклад Никонова. Он был не только начальником самого большого по численности, но скромного по названию информационно-статистического отдела, но и помощником Берзина с ноября 1924 года. Уже больше двух лет они работали вместе в одной упряжке, во всем полагаясь друг на друга, помогая и советуясь друг с другом. Нередко спорили, когда Никонов отстаивал свою оценку полученной информации, свой анализ международных событий. Случалось, что, используя обширную информацию международной прессы, начальник отдела совершенно по-новому давал оценку тем фактам и документам, которые добывались агентурным отделом. И Берзин часто соглашался с его оценками событий и фактов.
Никонов говорил немного суховато, четко и сжато формулируя свои мысли и положения доклада. Чувствовался стиль его довоенной профессии: проповедника и учителя.
– В своем докладе я хочу обрисовать положение работы по изучению иностранных государств в центральном органе военной разведки РККА и наметить некоторые исходные данные для установления единого подхода к изучению иностранных государств в войсковых штабах и частях РККА. 4-му Управлению Штаба РККА приходится выполнять целый ряд весьма сложных и многообразных задач, среди которых наиболее важное значение имеют добыча и обработка материалов, необходимых для составления плана войны и оперативной работы Штаба РККА, а также накопление, систематизация, обработка, издание и распространение материалов, характеризующих организацию и боевое использование вооруженных сил вероятных противников СССР и театра военных действий для надлежащей подготовки РККА к войне.
Наконец, 4-е Управление является также тем органом, в обязанности которого входит тщательное наблюдение за всеми изменениями международной политической обстановки, которые могут затронуть интересы СССР и отразиться на его внешней безопасности. Своевременное предупреждение Реввоенсовета и правительственных органов СССР обо всех подобного рода изменениях доставляет немало забот и отнимает немало сил у центрального органа разведки. Уже из этого краткого перечня основных задач, лежащих на 4-м Управлении, ясно, насколько велика по своим размерам его работа и насколько многообразны те требования, которые к нему предъявляются.
Берзин вслушивался в цифры, которые приводил Никонов. Они впечатляли. 250 тысяч листов агентурных материалов за прошлый год. По четыре тысячи на каждого сотрудника отдела – слишком большая нагрузка. Но здесь уже ничем нельзя было помочь. Ни нарком, ни Реввоенсовет не пойдут на дальнейшее увеличение штатов Управления. И военный бюджет, и штаты РККА сведены к минимуму. Как руководитель военной разведки, он хорошо знал, что численность армии, центрального аппарата НКВМ недостаточна. Но увеличение РККА даже на несколько тысяч человек – функция «инстанции». Только она вправе принимать такие решения. И здесь не поможет и начальник Штаба РККА, хотя и на него цифры, приведенные Никоновым, произвели сильное впечатление.
Никонов подвел итоги своего доклада и перешел к оценке сил возможных противников на западных границах Союза. И сразу же заволновались Петрусевич, Рябинин и Баар. Три крупнейших западных пограничных округа, разведывательными отделами которых они руководили, граничили с возможными противниками. И для них, конечно, было очень важно знать, насколько полной была информация о возможных противниках в Москве.
– В настоящее время, – продолжал Никонов, – 4-е Управление располагает колоссальным запасом материалов и сведений, накопленных в течение ряда лет работы; эти материалы и сведения уже дали возможность изучить большинство вопросов, интересующих высшее военное управление СССР. Значительное количество материалов уже обработано и опубликовано в виде справочников, монографий, периодических изданий, докладов. Однако не менее значительная часть материалов ждет еще обработки и использования. Наиболее важный противник СССР – Польша – изучен во всех отношениях с весьма большой деятельностью и степенью достоверности. Нам документально известна вся существующая организация вооруженных сил Польши, имеются очень важные и крайне редкие даже и у наилучшим образом поставленной разведки документы, касающиеся мобилизации и предполагаемого стратегического развертывания польской армии.
Что касается других сопредельных стран, то наибольшие достижения имеются вслед за Польшей в отношении изучения Финляндии, Эстонии и Латвии. Несколько слабее и менее систематично при весьма ограниченном количестве документов освещается Румыния, условия работы в которой для нашей агентуры крайне неблагоприятны, но в отношении Румынии есть основания надеяться на улучшение работы.
Заканчивался первый день совещания. Стояли, разговаривали, обменивались впечатлениями. Баар, Рябинин и Петрусевич о чем-то беседовали в углу зала – когда еще удастся встретиться втроем и поговорить о своих разведывательных делах, поделиться опытом и информацией. Никонов и Пугачев говорили о событиях в Китае. Налет китайской полиции на советское посольство в Пекине поворачивал китайскую политику СССР в новое русло. И Пугачеву, курировавшему восточное направление в Штабе РККА, хотелось знать мнение Никонова, считавшегося в Управлении авторитетным специалистом по Китаю. Тухачевский и Берзин стояли у окна.
– Хороший доклад получился у Александра Матвеевича, Ян Карлович. Четко, ясно, с солидными выводами. И приводимые цифры впечатляют. Я не знал, что у отдела такая напряженная работа.
– За последний год объем агентурной информации увеличился почти вдвое, Михаил Николаевич. Объемы обрабатываемых материалов растут, а людей у Никонова столько же. Ему надо добавить людей, подобрав опытных и квалифицированных работников.
– Я понимаю ваше желание помочь Александру Матвеевичу, но сейчас это невыполнимо. Свободных должностей в штатном расписании Штаба РККА нет. У оперативного управления такое же положение – объем работы резко возрос, а людей осталось столько же. Если «инстанция» примет решение об увеличении численности РККА, тогда можно на что-то надеяться, но не раньше.
Высказав руководителю разведки то, что он считал нужным, Тухачевский сменил тему разговора:
– Очень хотелось бы послушать доклад Лангового, Ян Карлович, о военной цензуре и дезинформации в разведке, но, к сожалению, совсем нет времени. Прошу прислать мне экземпляр стенограммы совещания, чтобы ознакомиться с докладом. И, кстати, вам надо принять меры предосторожности и при печатании, и при рассылке, чтобы ни один экземпляр стенограммы не ушел «на сторону».
На следующий день Берзин внимательно слушал доклад помощника Никонова Александра Лангового о военной цензуре, о разглашении военных тайн в газетах, журналах и книгах и о дезинформации как мощном и очень результативном, в случае успеха, оружии разведки. Докладчик говорил об агентурной дезинформации и дезинформации через прессу, приводил исторические примеры, говорил о военной цензуре и сохранении военной тайны в печати. К сожалению, у многих представителей комсостава РККА представление о военной тайне, о том, что можно и что нельзя публиковать в печати, полностью отсутствовало. О сохранении военной тайны не говорили на лекциях в Военной академии, и большинство ее выпускников имело об этой проблеме весьма смутное представление.
После доклада Лангового и обмена мнениями Берзин решил сказать несколько слов для иллюстрации доклада:
– Я хочу привести один характерный пример, подтверждающий выступление товарища Лангового. Вы знаете, что мы посылаем часть информации, получаемой агентурным путем, в отдел международных связей Коминтерна. Пятницкий – опытнейший конспиратор и прекрасно знает, как обращаться с такой информацией. Но о сотрудниках его отдела этого, к сожалению, сказать нельзя. В июле 1925 года в очередном номере журнала «Коммунистический интернационал», который распространяется в тысячах экземпляров за границей и, конечно, находится под контролем контрразведок крупнейших стран мира, была помещена статья «Переговоры о гарантийном договоре». Автор статьи, скрывшийся под псевдонимом «СТ», поместил в ней три страницы совершенно секретных агентурных данных, взятых из политического бюллетеня Разведупра. Хорошо, что мы вовремя заметили публикацию в журнале и успели принять своевременные меры, чтобы избежать провала агентурного источника, передавшего эту информацию.
Важно сохранять в тайне и детали военного ведомства, так как иногда по мелочам устанавливается многое. Военная цензура должна повести борьбу с разглашением военной тайны, которая у нас чуть ли не на 90 % доходит до противника в докладах, статьях, выступлениях. Мы слишком многое публикуем в печати. Ничего подобного мы не наблюдаем за границей.
Дело Порецкого
В июне 1927 года за кордон уходил очередной нелегал Разведупра. Начальник Управления хорошо знал этого человека, но по сложившейся уже традиции еще раз пересмотрел его личное дело. Короткая по тем временам анкета, всего из 16 пунктов. Порецкий Игнатий Станиславович. Польский еврей, родился во Львове 1 января 1899 года. Место работы – 4-е Управление Штаба РККА. Окончил среднее учебное заведение во Львове в 1917 году и потом проучился два года в Венском университете на юридическом факультете. Для того времени – вполне нормально. В 1924 году женился, жена работала вместе с ним в военной разведке. Был членом компартии Польши с 1921 года. В 1922 году был арестован в Польше. Отсидев 8 месяцев в тюрьме, был освобожден под залог и тут же покинул страну. Не воевал и ни в каких армиях не служил. На вопрос анкеты, бывал ли за границей, где, когда и чем там занимался – короткий ответ: «Да, все время. Нелегальной работой». Владел польским, немецким и русским языками. Вот то, что можно было узнать из анкеты об этом разведчике.
Порецкий в 1926–1927 годах работал в Вене, которую очень хорошо знал по годам учебы в университете, и летом 27-го был вызван в Москву для получения нового задания и инструктажа. На этот раз путь лежал в Чехословакию. И, конечно, разведчик решил воспользоваться этим случаем, чтобы оформить членство в ВКП (б), пройдя чистилище Комиссии по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б). Так делали все политэмигранты, живущие в Союзе или работающие на наши разведки. Конечно, не все проходили проверку, отбор был достаточно жестким, но и принятых в партию большевиков, если судить по их личным делам, хранящимся в архиве, было не менее 15 тысяч.
Берзин сразу же подключился к этому делу, направив запрос в Представительство компартии Польши при Исполкоме Коминтерна, и 18 июня 1927 года получил оттуда подробный ответ. В этом документе по сведениям, полученным от ЦК компартии Западной Украины, сообщалось, что Порецкий (Людвиг, он же Райс) действительно являлся членом коммунистической организации. Члены ЦК КПЗУ сообщили также, что знают Людвига как работника специальных военных секретных органов, познакомились с ним в тюрьме, где он держал себя как подобает революционеру. Летом 1923 года он был освобожден из Львовской тюрьмы под залог. На этом документе резолюция Берзина синим карандашом: «Нужно возбудить ходатайство перед ЦК ВКП (б). 18.6. Берзин».
20 июня 1927 года в Комиссию по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б) было отправлено письмо, подписанное Берзиным. Он писал, что Порецкий, по кличке «Людвиг», работал в нелегальной организации военной разведки с конца 1921 года и за это время показал себя как серьезный, преданный работник. В январе 1923 года он был арестован во Львове и просидел более семи месяцев в тюрьме. В письме особо подчеркивалось, что «при аресте и во время заключения т. Людвиг, несмотря на частые побои и истязания, вел себя выше всякой критики, не выдав ни одного из людей и деловых секретов, доверенных ему…». Осенью 1923 года Людвига выпустили под залог, и он сразу же уехал в Германию, где принимал участие в «военно-партийной работе», то есть в организации германского «Октября».
Потом разведывательная работа в Австрии и летом 1927 года вызов в Москву, так как «ему угрожал повторный арест в Вене». В Разведупре решили сменить ему страну пребывания и направить в Чехословакию. В конце письма Берзин просил возможно скорее провести оформление Порецкого членом ВКП (б), «ибо отправка т. Людвига не терпит отлагательства». Чтобы преодолеть партийно-бюрократическую рутину и поскорее закончить оформление Порецкого, Берзин решил 24 июня написать письмо секретарю Центральной контрольной комиссии Емельяну Ярославскому. Он писал главному партийному контролеру:
«Тов. Порецкий в разведке работает с 1921 года, и мы его успели достаточно изучить. Это один из тех весьма немногих «иностранных» коммунистов, которые сумели приспособиться для нелегальной работы и на этой работе не разложиться. Он проявил большую стойкость при неоднократных арестах и истязаниях, что с членами молодых компартий редко бывает. В работе он аккуратен, честен и предан делу. Лично я считаю его вполне подготовленным для принятия в члены ВКП (б)».
Дальше все шло по накатанной колее. Ярославский 28 июня дал распоряжение подготовить все документы Порецкого к рассмотрению. И в тот же день на заседании ЦКК в присутствии представителя Разведупра вопрос был решен: «Считать Порецкого И.С. членом ВКП (б) с 1921 года». Протокол заседания подписал секретарь ЦКК Ярославский, и он был отправлен Берзину для ознакомления. В Разведупре появился еще один иностранный разведчик с советским партийным билетом.
Берзин высоко ценил Игнатия Порецкого как военного разведчика с большим по тому времени стажем разведывательной работы в разных европейских странах и сделал все возможное для того, чтобы на новую разведывательную работу в Чехословакию он отправился уже членом большевистской партии. Очевидно, в те годы и сам Порецкий придавал наличию у него партийного билета большое значение. Высокая оценка его разведывательной работы видна и из того, что в феврале 1928 года он по ходатайству начальника Управления вошел в первую группу военных разведчиков, награжденных к 10-й годовщине РККА высшей наградой Союза – орденом Красного Знамени.
Глава третья
Тухачевский, «блистательно» проигравший войну с Польшей в 1920 году, когда пришлось отступать от Варшавы до Минска и сдать столицу Белоруссии польским войскам, страстно мечтал о реванше. Он не сомневался в реальности будущей войны с Польшей, не сомневался, что сам поведет войска фронта на Запад и закончит войну на этот раз взятием польской столицы. И к этой будущей войне готовился заранее, заказывал военной разведке максимум информации о будущем противнике:
– Нам надо взять под лупу ряд основных вопросов, связанных с западным театром военных действий. Этот театр с его дорогами и болотами должен стать объектом наших особых исследований. Вопросы особенностей польского театра должны стать объектом тщательных изучений не только в общем, но и в деталях. Только при таком отношении к работе, товарищи, мы овладеем многим, что нам нужно для войны. Приближение войны возлагает на нас определенные обязанности. В настоящее время не так важны ошибки в отношении учета дивизий противника, но недопустимы ошибки в изучении театра. Вся подготовка нашей армии упирается в эти вопросы, и наша разведка на эти вопросы должна дать ответ. Для достижения этих целей нам нужно искать не только секретные документы и поставить на ноги агентуру, но и культивировать в себе навыки изучения легальных изданий: труды, отдельные выступления с кафедр, речи и т. д. Надеюсь, что ваше нынешнее совещание сделает очередной шаг вперед по пути совершенствования разведывательной деятельности в Красной Армии.
Берзин внимательно слушал выступление. Тухачевского он хорошо знал, хотя познакомились они после Гражданской, когда он уже пришел в Региструпр. Его взволнованность и эмоциональность были понятны – самому пришлось отступать вместе с частями 15-й армии. Но не учитывал начальник штаба, что в первые мирные годы слишком много сил, и особенно опытной квалифицированной агентуры, использовалось не по прямому назначению. Внимание к белой эмиграции было приоритетным. Эсеры, монархисты, савинковцы, особенно в начале 20-х, были в центре внимания не только политической (ИНО ОГПУ), но и военной разведки. Активные диверсионные и партизанские операции на территории Западной Украины, которыми руководил Разведупр, тоже требовали людских и материальных затрат. Поддержка «революции» в Германии и Болгарии в 1923 году тоже дорого обошлась.
Берзин вряд ли знал все подробности решений, принимаемых на уровне Политбюро, и очевидно верил, что эти «революции» идут снизу, а не сверху. И считал правильным, что Разведупр бросил в эти страны свои лучшие силы в ущерб операциям, связанным с получением военной информации. Он не собирался спорить с Тухачевским на этом совещании, но нужно было ответить на критику начальника штаба. Белая эмиграция отошла на второй план, и ею занимались только «соседи», как называли в Разведупре политическую разведку. К 1926 году обстановка изменилась. Закончилась полоса революций в европейских странах. В начале 1925 года была прекращена активная разведка в Западной Украине. Все это дало возможность Берзину перегруппировать агентурные силы, нацелить их на решение других задач, свойственных только военной разведке. Конечно, рассчитывать на быстрые успехи не приходилось, но некоторые результаты такой перегруппировки уже были.
Берзин выступал сразу же после Тухачевского:
– Михаил Николаевич прав, конечно, когда говорит о ряде недостатков в нашей разведывательной работе. Объективно это вполне понятно, так как наша разведка еще молода; она имеет всего лишь 5–6 лет. Если до сего времени в нашей работе мы и имели неправильные уклоны, то они объяснялись главным образом тем, что жизнь страны в это время и международная политическая обстановка ставили специфические задачи разведке и таким образом давали разведывательному аппарату своеобразную установку. Но начиная с 1926 года мы уже взялись за военизацию нашей разведки, проведя это через ряд организационных мероприятий, построение плана добычи и обработки материалов. Конкретно в круг нашей деятельности сейчас уже входят оперативные вопросы, изучение службы связи, железных дорог.
Ответ начальнику штаба дан. Ответ вежливый, тактичный, без излишней откровенности, которая и не нужна при подчиненных. Конечно, в разговоре с Тухачевским без свидетелей он скажет все, что думает о военной разведке и ее работе. А сейчас надо сказать о том, что его очень беспокоило: о работе военной цензуры, которая должна была поставить заслон болтливости печати. Слишком большая откровенность газет, журналов, книг, пишущих о Красной Армии, могла в будущем стоить очень дорого.
– Еше один важный вопрос – изучение того, что дает военная разведка. В этом вопросе приходится отметить, что у нас еще нет единого метода и системы использования материалов для изучения иностранных армий. Третий вопрос нашего совещания – о военной цензуре. Отмечу и здесь, что наша пресса раскрывает военные секреты больше, чем всякая другая пресса. Помещаются иногда такие организационные детали, которые массовому читателю вовсе неинтересны, но они интересны для противника, который их изучает и, не добывая даже секретных материалов, может хорошо знать Красную Армию. Военная цензура в настоящее время занята ограждением нас от этого демаскирования, но аппарат цензуры настолько еще слаб, что нам придется помочь ей в работе.
Берзин высказал все, что считал нужным, и теперь внимательно слушал доклад Никонова. Он был не только начальником самого большого по численности, но скромного по названию информационно-статистического отдела, но и помощником Берзина с ноября 1924 года. Уже больше двух лет они работали вместе в одной упряжке, во всем полагаясь друг на друга, помогая и советуясь друг с другом. Нередко спорили, когда Никонов отстаивал свою оценку полученной информации, свой анализ международных событий. Случалось, что, используя обширную информацию международной прессы, начальник отдела совершенно по-новому давал оценку тем фактам и документам, которые добывались агентурным отделом. И Берзин часто соглашался с его оценками событий и фактов.
Никонов говорил немного суховато, четко и сжато формулируя свои мысли и положения доклада. Чувствовался стиль его довоенной профессии: проповедника и учителя.
– В своем докладе я хочу обрисовать положение работы по изучению иностранных государств в центральном органе военной разведки РККА и наметить некоторые исходные данные для установления единого подхода к изучению иностранных государств в войсковых штабах и частях РККА. 4-му Управлению Штаба РККА приходится выполнять целый ряд весьма сложных и многообразных задач, среди которых наиболее важное значение имеют добыча и обработка материалов, необходимых для составления плана войны и оперативной работы Штаба РККА, а также накопление, систематизация, обработка, издание и распространение материалов, характеризующих организацию и боевое использование вооруженных сил вероятных противников СССР и театра военных действий для надлежащей подготовки РККА к войне.
Наконец, 4-е Управление является также тем органом, в обязанности которого входит тщательное наблюдение за всеми изменениями международной политической обстановки, которые могут затронуть интересы СССР и отразиться на его внешней безопасности. Своевременное предупреждение Реввоенсовета и правительственных органов СССР обо всех подобного рода изменениях доставляет немало забот и отнимает немало сил у центрального органа разведки. Уже из этого краткого перечня основных задач, лежащих на 4-м Управлении, ясно, насколько велика по своим размерам его работа и насколько многообразны те требования, которые к нему предъявляются.
Берзин вслушивался в цифры, которые приводил Никонов. Они впечатляли. 250 тысяч листов агентурных материалов за прошлый год. По четыре тысячи на каждого сотрудника отдела – слишком большая нагрузка. Но здесь уже ничем нельзя было помочь. Ни нарком, ни Реввоенсовет не пойдут на дальнейшее увеличение штатов Управления. И военный бюджет, и штаты РККА сведены к минимуму. Как руководитель военной разведки, он хорошо знал, что численность армии, центрального аппарата НКВМ недостаточна. Но увеличение РККА даже на несколько тысяч человек – функция «инстанции». Только она вправе принимать такие решения. И здесь не поможет и начальник Штаба РККА, хотя и на него цифры, приведенные Никоновым, произвели сильное впечатление.
Никонов подвел итоги своего доклада и перешел к оценке сил возможных противников на западных границах Союза. И сразу же заволновались Петрусевич, Рябинин и Баар. Три крупнейших западных пограничных округа, разведывательными отделами которых они руководили, граничили с возможными противниками. И для них, конечно, было очень важно знать, насколько полной была информация о возможных противниках в Москве.
– В настоящее время, – продолжал Никонов, – 4-е Управление располагает колоссальным запасом материалов и сведений, накопленных в течение ряда лет работы; эти материалы и сведения уже дали возможность изучить большинство вопросов, интересующих высшее военное управление СССР. Значительное количество материалов уже обработано и опубликовано в виде справочников, монографий, периодических изданий, докладов. Однако не менее значительная часть материалов ждет еще обработки и использования. Наиболее важный противник СССР – Польша – изучен во всех отношениях с весьма большой деятельностью и степенью достоверности. Нам документально известна вся существующая организация вооруженных сил Польши, имеются очень важные и крайне редкие даже и у наилучшим образом поставленной разведки документы, касающиеся мобилизации и предполагаемого стратегического развертывания польской армии.
Что касается других сопредельных стран, то наибольшие достижения имеются вслед за Польшей в отношении изучения Финляндии, Эстонии и Латвии. Несколько слабее и менее систематично при весьма ограниченном количестве документов освещается Румыния, условия работы в которой для нашей агентуры крайне неблагоприятны, но в отношении Румынии есть основания надеяться на улучшение работы.
Заканчивался первый день совещания. Стояли, разговаривали, обменивались впечатлениями. Баар, Рябинин и Петрусевич о чем-то беседовали в углу зала – когда еще удастся встретиться втроем и поговорить о своих разведывательных делах, поделиться опытом и информацией. Никонов и Пугачев говорили о событиях в Китае. Налет китайской полиции на советское посольство в Пекине поворачивал китайскую политику СССР в новое русло. И Пугачеву, курировавшему восточное направление в Штабе РККА, хотелось знать мнение Никонова, считавшегося в Управлении авторитетным специалистом по Китаю. Тухачевский и Берзин стояли у окна.
– Хороший доклад получился у Александра Матвеевича, Ян Карлович. Четко, ясно, с солидными выводами. И приводимые цифры впечатляют. Я не знал, что у отдела такая напряженная работа.
– За последний год объем агентурной информации увеличился почти вдвое, Михаил Николаевич. Объемы обрабатываемых материалов растут, а людей у Никонова столько же. Ему надо добавить людей, подобрав опытных и квалифицированных работников.
– Я понимаю ваше желание помочь Александру Матвеевичу, но сейчас это невыполнимо. Свободных должностей в штатном расписании Штаба РККА нет. У оперативного управления такое же положение – объем работы резко возрос, а людей осталось столько же. Если «инстанция» примет решение об увеличении численности РККА, тогда можно на что-то надеяться, но не раньше.
Высказав руководителю разведки то, что он считал нужным, Тухачевский сменил тему разговора:
– Очень хотелось бы послушать доклад Лангового, Ян Карлович, о военной цензуре и дезинформации в разведке, но, к сожалению, совсем нет времени. Прошу прислать мне экземпляр стенограммы совещания, чтобы ознакомиться с докладом. И, кстати, вам надо принять меры предосторожности и при печатании, и при рассылке, чтобы ни один экземпляр стенограммы не ушел «на сторону».
На следующий день Берзин внимательно слушал доклад помощника Никонова Александра Лангового о военной цензуре, о разглашении военных тайн в газетах, журналах и книгах и о дезинформации как мощном и очень результативном, в случае успеха, оружии разведки. Докладчик говорил об агентурной дезинформации и дезинформации через прессу, приводил исторические примеры, говорил о военной цензуре и сохранении военной тайны в печати. К сожалению, у многих представителей комсостава РККА представление о военной тайне, о том, что можно и что нельзя публиковать в печати, полностью отсутствовало. О сохранении военной тайны не говорили на лекциях в Военной академии, и большинство ее выпускников имело об этой проблеме весьма смутное представление.
После доклада Лангового и обмена мнениями Берзин решил сказать несколько слов для иллюстрации доклада:
– Я хочу привести один характерный пример, подтверждающий выступление товарища Лангового. Вы знаете, что мы посылаем часть информации, получаемой агентурным путем, в отдел международных связей Коминтерна. Пятницкий – опытнейший конспиратор и прекрасно знает, как обращаться с такой информацией. Но о сотрудниках его отдела этого, к сожалению, сказать нельзя. В июле 1925 года в очередном номере журнала «Коммунистический интернационал», который распространяется в тысячах экземпляров за границей и, конечно, находится под контролем контрразведок крупнейших стран мира, была помещена статья «Переговоры о гарантийном договоре». Автор статьи, скрывшийся под псевдонимом «СТ», поместил в ней три страницы совершенно секретных агентурных данных, взятых из политического бюллетеня Разведупра. Хорошо, что мы вовремя заметили публикацию в журнале и успели принять своевременные меры, чтобы избежать провала агентурного источника, передавшего эту информацию.
Важно сохранять в тайне и детали военного ведомства, так как иногда по мелочам устанавливается многое. Военная цензура должна повести борьбу с разглашением военной тайны, которая у нас чуть ли не на 90 % доходит до противника в докладах, статьях, выступлениях. Мы слишком многое публикуем в печати. Ничего подобного мы не наблюдаем за границей.
Дело Порецкого
В июне 1927 года за кордон уходил очередной нелегал Разведупра. Начальник Управления хорошо знал этого человека, но по сложившейся уже традиции еще раз пересмотрел его личное дело. Короткая по тем временам анкета, всего из 16 пунктов. Порецкий Игнатий Станиславович. Польский еврей, родился во Львове 1 января 1899 года. Место работы – 4-е Управление Штаба РККА. Окончил среднее учебное заведение во Львове в 1917 году и потом проучился два года в Венском университете на юридическом факультете. Для того времени – вполне нормально. В 1924 году женился, жена работала вместе с ним в военной разведке. Был членом компартии Польши с 1921 года. В 1922 году был арестован в Польше. Отсидев 8 месяцев в тюрьме, был освобожден под залог и тут же покинул страну. Не воевал и ни в каких армиях не служил. На вопрос анкеты, бывал ли за границей, где, когда и чем там занимался – короткий ответ: «Да, все время. Нелегальной работой». Владел польским, немецким и русским языками. Вот то, что можно было узнать из анкеты об этом разведчике.
Порецкий в 1926–1927 годах работал в Вене, которую очень хорошо знал по годам учебы в университете, и летом 27-го был вызван в Москву для получения нового задания и инструктажа. На этот раз путь лежал в Чехословакию. И, конечно, разведчик решил воспользоваться этим случаем, чтобы оформить членство в ВКП (б), пройдя чистилище Комиссии по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б). Так делали все политэмигранты, живущие в Союзе или работающие на наши разведки. Конечно, не все проходили проверку, отбор был достаточно жестким, но и принятых в партию большевиков, если судить по их личным делам, хранящимся в архиве, было не менее 15 тысяч.
Берзин сразу же подключился к этому делу, направив запрос в Представительство компартии Польши при Исполкоме Коминтерна, и 18 июня 1927 года получил оттуда подробный ответ. В этом документе по сведениям, полученным от ЦК компартии Западной Украины, сообщалось, что Порецкий (Людвиг, он же Райс) действительно являлся членом коммунистической организации. Члены ЦК КПЗУ сообщили также, что знают Людвига как работника специальных военных секретных органов, познакомились с ним в тюрьме, где он держал себя как подобает революционеру. Летом 1923 года он был освобожден из Львовской тюрьмы под залог. На этом документе резолюция Берзина синим карандашом: «Нужно возбудить ходатайство перед ЦК ВКП (б). 18.6. Берзин».
20 июня 1927 года в Комиссию по приему иностранных коммунистов при ЦК ВКП (б) было отправлено письмо, подписанное Берзиным. Он писал, что Порецкий, по кличке «Людвиг», работал в нелегальной организации военной разведки с конца 1921 года и за это время показал себя как серьезный, преданный работник. В январе 1923 года он был арестован во Львове и просидел более семи месяцев в тюрьме. В письме особо подчеркивалось, что «при аресте и во время заключения т. Людвиг, несмотря на частые побои и истязания, вел себя выше всякой критики, не выдав ни одного из людей и деловых секретов, доверенных ему…». Осенью 1923 года Людвига выпустили под залог, и он сразу же уехал в Германию, где принимал участие в «военно-партийной работе», то есть в организации германского «Октября».
Потом разведывательная работа в Австрии и летом 1927 года вызов в Москву, так как «ему угрожал повторный арест в Вене». В Разведупре решили сменить ему страну пребывания и направить в Чехословакию. В конце письма Берзин просил возможно скорее провести оформление Порецкого членом ВКП (б), «ибо отправка т. Людвига не терпит отлагательства». Чтобы преодолеть партийно-бюрократическую рутину и поскорее закончить оформление Порецкого, Берзин решил 24 июня написать письмо секретарю Центральной контрольной комиссии Емельяну Ярославскому. Он писал главному партийному контролеру:
«Тов. Порецкий в разведке работает с 1921 года, и мы его успели достаточно изучить. Это один из тех весьма немногих «иностранных» коммунистов, которые сумели приспособиться для нелегальной работы и на этой работе не разложиться. Он проявил большую стойкость при неоднократных арестах и истязаниях, что с членами молодых компартий редко бывает. В работе он аккуратен, честен и предан делу. Лично я считаю его вполне подготовленным для принятия в члены ВКП (б)».
Дальше все шло по накатанной колее. Ярославский 28 июня дал распоряжение подготовить все документы Порецкого к рассмотрению. И в тот же день на заседании ЦКК в присутствии представителя Разведупра вопрос был решен: «Считать Порецкого И.С. членом ВКП (б) с 1921 года». Протокол заседания подписал секретарь ЦКК Ярославский, и он был отправлен Берзину для ознакомления. В Разведупре появился еще один иностранный разведчик с советским партийным билетом.
Берзин высоко ценил Игнатия Порецкого как военного разведчика с большим по тому времени стажем разведывательной работы в разных европейских странах и сделал все возможное для того, чтобы на новую разведывательную работу в Чехословакию он отправился уже членом большевистской партии. Очевидно, в те годы и сам Порецкий придавал наличию у него партийного билета большое значение. Высокая оценка его разведывательной работы видна и из того, что в феврале 1928 года он по ходатайству начальника Управления вошел в первую группу военных разведчиков, награжденных к 10-й годовщине РККА высшей наградой Союза – орденом Красного Знамени.
Глава третья
«Будущая война». 1928–1930 годы
Диверсионная работа
В начале 1928 г. начальнику Управления пришлось заняться весьма конфиденциальной проблемой. И в разработку этой проблемы он не мог посвятить никого из своих подчиненных. Не потому, что он им не доверял, а в силу того, что все решения о возобновлении диверсионной работы принимались на таком высоком уровне, о котором большинству его подчиненных не следовало бы и знать. Поэтому в тех немногих документах, которые удалось обнаружить в архиве, стояла только подпись Берзина, а список рассылки ограничился только двумя экземплярами: адресату и в дело.
Активная разведка в Польше и Бессарабии, которой занимался Разведупр с 1921 г., закончилась громким провалом после столкновения у пограничного местечка Ямполь. Скандал удалось замять, хотя и польская, и эмигрантская пресса много шумела по поводу этого инцидента. Политбюро во главе со Сталиным несколько раз заседало, рассматривая эту проблему, и приняло два жестких постановления о прекращении «активки» в Польше и Бессарабии. Но в начале 1928-го, когда после «первой военной тревоги» обстановка на западных границах опять резко ухудшилась, пришлось вновь вернуться к идее активной разведки, но уже на новой основе и при других условиях.
Как и в предыдущие годы, руководителем Берзина и его куратором и советчиком в разработке этой деликатной проблемы был его непосредственный начальник – первый заместитель председателя Реввоенсовета Союза Иосиф Уншлихт. Он руководил (не очень удачно) «активкой» на территории Польши и Бессарабии в первой половине 20-х и в 28-м также возглавил работу по возрождению диверсионной работы на западных границах страны, но уже на новой и более качественной основе. Именно эти два человека возглавляли все мероприятия по возрождению «активки» в конце 20-х. Конечно, Берзин действовал не в одиночку. У него было несколько инициативных и опытных помощников с большим, по меркам тех лет, стажем разведывательной работы. Это прежде всего поляк Стефан Жбиковский, латыш Август Гайлис и Михаил Чхеидзе. Были сотрудники и рангом пониже, которые занимались в основном организацией обучения иностранных курсантов в специальных школах. Вся эта большая и трудоемкая работа, требовавшая самого пристального внимания, находилась под непосредственным руководством начальника Управления.
Основная идея новой концепции при разработке диверсионных действий в будущей войне заключалась в том, чтобы исключить возможность использовать советские диверсионные отряды и отдельных диверсантов на территории соседних стран в мирное время. Нельзя было допускать ошибок прошлого и начинать новую партизанскую войну на территории Польши и Бессарабии. Подобными операциями должны были заниматься только местные компартии, привлекая для этого только свои кадры. Но кадры местных партизан и диверсантов надо было подбирать, проверять, чтобы не затесались провокаторы, и обучать трудной науке партизанской борьбы в случае будущей войны. А будущая война во время «первой военной тревоги» считалась неизбежной, и к ней в Союзе готовились заранее. Заранее выводили на советскую территорию кадры будущих боевиков из местных компартий, заранее проводили их обучение на территории СССР и потом переправляли обратно в свою страну.
При разработке концепции диверсионных действий в будущей войне Берзин и его ближайшие помощники учитывали то, что в случае войны собственными силами, то есть силами Красной Армии, может быть обслужен только ближайший тыл будущего противника. В письме Уншлихту от 12 января 1928 г. Берзин писал, что «глубокий тыл противника обслужить значительно труднее. Там будут нами обследованы и подготовлены для диверсионных действий главным образом железнодорожные объекты, и мы почти не сможем охватить в глубоком тылу такие объекты, как военные заводы, воинские склады и проч. Также нам совершенно недоступна работа по разложению армий противника, особенно в части, касающейся подготовки этой работы». Он считал, что такие направления работы, как разложение армий будущих противников и действия в его глубоком тылу, в случае войны могут быть осуществлены только силами местных компартий, и для них это будет являться основной задачей партийной работы в мирное время.
Поэтому уже в начале года начались интенсивные переговоры с представителями компартий, которые выразили готовность развернуть эту работу, так как она соответствует намеченной руководством этих партий работе по военной линии. Но у обеих партий (польской и румынской) не было соответственно подготовленных кадров руководителей для этой работы. Поэтому Берзин предложил компартиям оказать содействие по подготовке нужных работников. Конечно, это не было его личной инициативой. Вопрос о военной подготовке иностранных коммунистов был согласован с Уншлихтом, а через него и с наркомом. Вполне возможно, что Ворошилов получил по этому деликатному вопросу поддержку и у Сталина. Без поддержки высшего партийного руководства организовывать на советской территории специальные школы для обучения иностранных боевиков и приглашать их в Советский Союз не решился бы и нарком по военным и морским делам.
Берзин со своими помощниками провели переговоры на эту тему с представителями компартий Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии и Румынии, которые находились в СССР. Поляки согласились выделить 15 человек, финны – 5, эстонцы – 3 и латыши – 3 человека. Представители Румынии обещали выделить 6 человек, но Берзин, зная, что эта партия ослаблена репрессиями, не очень рассчитывал на прибытие представителей из этой страны. Поэтому было решено первый набор ограничить 26 курсантами с пятимесячным сроком обучения. В программу включили обучение методам агитации и пропаганды в войсках, тактику партизанских действий, подрывное дело и основные принципы вооруженного восстания. Общая смета расходов, включая дорогу сюда и обратно, а также расходы на обучение, определялась 20 000 рублей и 3000 американских долларов. Суммы были небольшими по сравнению с общими валютными расходами Управления (около миллиона долларов в год), и Уншлихт утвердил программу обучения и смету расходов.
Осенью 1927 г. состоялся очередной съезд компартии Польши. На нем было принято постановление об организации партийной работы и создании военного аппарата в предвидении возможной войны. Естественно, что представители Польской компартии, находившиеся в Москве, сразу же связались с сотрудниками Управления. Начались беседы и консультации об установках военной работы, о конкретных задачах на случай войны и о методах разложения армии. При этом имелось в виду использование индивидуального опыта отдельных партийных функционеров, которые занимались активной разведкой, а также изучение материалов Управления о состоянии и характере польской армии. Денег у поляков не было, и они предложили руководству Управления взять на себя все расходы по приему и обучению польских коммунистов, приехавших в СССР. При этом учитывалось то, что польские функционеры, окончившие курсы, будут работать в военном аппарате Польской компартии и использоваться Разведупром как агентура советской военной разведки. О переговорах с поляками и достигнутых договоренностях Берзин сообщил Ворошилову в специальном докладе в феврале 1928 г. В этом докладе также подчеркивалось, что всю ответственность за организационную и политическую сторону этого дела брал на себя, конечно, ЦК КПП.
Не обошлось и без вмешательства Коминтерна. Вопрос организации курсов был утвержден Пятницким и Бухариным, и сразу же приступили к практической работе. Берзин докладывал Ворошилову, что основным в программе является изучение армий и методов работы в войсках, а также изучение русского опыта в деле организации вооружения масс, ведения гражданской войны, партизанских действий и всех видов массового саботажа. Общее руководство подготовкой польских курсантов принял на себя представитель ЦК КПП при ИККИ Пурман. Наблюдение со стороны Управления было поручено Жбиковскому. Лекции начались 20 января 1928 г., весь курс обучения был рассчитан на шесть месяцев.
Совещание – 1928 год
К осени 1928 года в Управлении закончили подготовку к новому совещанию начальников разведывательных отделов штабов военных округов. По сравнению с предыдущим совещанием, которое проходило в апреле 1927 года, Берзин решил увеличить число присутствующих и сделать совещание более солидным по составу и тематике обсуждаемых вопросов. Поэтому решили пригласить начальников разведывательных отделений штабов корпусов и значительно расширить присутствие ведущих сотрудников центрального аппарата Управления. Кроме того, также пригласили начальника Штаба РККА Б.М. Шапошникова и некоторых начальников управлений Штаба РККА. В списке, который Берзин утвердил у Шапошникова, оказалось 44 человека. Так же, как и на предыдущем совещании, первым выступал Берзин:
В начале 1928 г. начальнику Управления пришлось заняться весьма конфиденциальной проблемой. И в разработку этой проблемы он не мог посвятить никого из своих подчиненных. Не потому, что он им не доверял, а в силу того, что все решения о возобновлении диверсионной работы принимались на таком высоком уровне, о котором большинству его подчиненных не следовало бы и знать. Поэтому в тех немногих документах, которые удалось обнаружить в архиве, стояла только подпись Берзина, а список рассылки ограничился только двумя экземплярами: адресату и в дело.
Активная разведка в Польше и Бессарабии, которой занимался Разведупр с 1921 г., закончилась громким провалом после столкновения у пограничного местечка Ямполь. Скандал удалось замять, хотя и польская, и эмигрантская пресса много шумела по поводу этого инцидента. Политбюро во главе со Сталиным несколько раз заседало, рассматривая эту проблему, и приняло два жестких постановления о прекращении «активки» в Польше и Бессарабии. Но в начале 1928-го, когда после «первой военной тревоги» обстановка на западных границах опять резко ухудшилась, пришлось вновь вернуться к идее активной разведки, но уже на новой основе и при других условиях.
Как и в предыдущие годы, руководителем Берзина и его куратором и советчиком в разработке этой деликатной проблемы был его непосредственный начальник – первый заместитель председателя Реввоенсовета Союза Иосиф Уншлихт. Он руководил (не очень удачно) «активкой» на территории Польши и Бессарабии в первой половине 20-х и в 28-м также возглавил работу по возрождению диверсионной работы на западных границах страны, но уже на новой и более качественной основе. Именно эти два человека возглавляли все мероприятия по возрождению «активки» в конце 20-х. Конечно, Берзин действовал не в одиночку. У него было несколько инициативных и опытных помощников с большим, по меркам тех лет, стажем разведывательной работы. Это прежде всего поляк Стефан Жбиковский, латыш Август Гайлис и Михаил Чхеидзе. Были сотрудники и рангом пониже, которые занимались в основном организацией обучения иностранных курсантов в специальных школах. Вся эта большая и трудоемкая работа, требовавшая самого пристального внимания, находилась под непосредственным руководством начальника Управления.
Основная идея новой концепции при разработке диверсионных действий в будущей войне заключалась в том, чтобы исключить возможность использовать советские диверсионные отряды и отдельных диверсантов на территории соседних стран в мирное время. Нельзя было допускать ошибок прошлого и начинать новую партизанскую войну на территории Польши и Бессарабии. Подобными операциями должны были заниматься только местные компартии, привлекая для этого только свои кадры. Но кадры местных партизан и диверсантов надо было подбирать, проверять, чтобы не затесались провокаторы, и обучать трудной науке партизанской борьбы в случае будущей войны. А будущая война во время «первой военной тревоги» считалась неизбежной, и к ней в Союзе готовились заранее. Заранее выводили на советскую территорию кадры будущих боевиков из местных компартий, заранее проводили их обучение на территории СССР и потом переправляли обратно в свою страну.
При разработке концепции диверсионных действий в будущей войне Берзин и его ближайшие помощники учитывали то, что в случае войны собственными силами, то есть силами Красной Армии, может быть обслужен только ближайший тыл будущего противника. В письме Уншлихту от 12 января 1928 г. Берзин писал, что «глубокий тыл противника обслужить значительно труднее. Там будут нами обследованы и подготовлены для диверсионных действий главным образом железнодорожные объекты, и мы почти не сможем охватить в глубоком тылу такие объекты, как военные заводы, воинские склады и проч. Также нам совершенно недоступна работа по разложению армий противника, особенно в части, касающейся подготовки этой работы». Он считал, что такие направления работы, как разложение армий будущих противников и действия в его глубоком тылу, в случае войны могут быть осуществлены только силами местных компартий, и для них это будет являться основной задачей партийной работы в мирное время.
Поэтому уже в начале года начались интенсивные переговоры с представителями компартий, которые выразили готовность развернуть эту работу, так как она соответствует намеченной руководством этих партий работе по военной линии. Но у обеих партий (польской и румынской) не было соответственно подготовленных кадров руководителей для этой работы. Поэтому Берзин предложил компартиям оказать содействие по подготовке нужных работников. Конечно, это не было его личной инициативой. Вопрос о военной подготовке иностранных коммунистов был согласован с Уншлихтом, а через него и с наркомом. Вполне возможно, что Ворошилов получил по этому деликатному вопросу поддержку и у Сталина. Без поддержки высшего партийного руководства организовывать на советской территории специальные школы для обучения иностранных боевиков и приглашать их в Советский Союз не решился бы и нарком по военным и морским делам.
Берзин со своими помощниками провели переговоры на эту тему с представителями компартий Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии и Румынии, которые находились в СССР. Поляки согласились выделить 15 человек, финны – 5, эстонцы – 3 и латыши – 3 человека. Представители Румынии обещали выделить 6 человек, но Берзин, зная, что эта партия ослаблена репрессиями, не очень рассчитывал на прибытие представителей из этой страны. Поэтому было решено первый набор ограничить 26 курсантами с пятимесячным сроком обучения. В программу включили обучение методам агитации и пропаганды в войсках, тактику партизанских действий, подрывное дело и основные принципы вооруженного восстания. Общая смета расходов, включая дорогу сюда и обратно, а также расходы на обучение, определялась 20 000 рублей и 3000 американских долларов. Суммы были небольшими по сравнению с общими валютными расходами Управления (около миллиона долларов в год), и Уншлихт утвердил программу обучения и смету расходов.
Осенью 1927 г. состоялся очередной съезд компартии Польши. На нем было принято постановление об организации партийной работы и создании военного аппарата в предвидении возможной войны. Естественно, что представители Польской компартии, находившиеся в Москве, сразу же связались с сотрудниками Управления. Начались беседы и консультации об установках военной работы, о конкретных задачах на случай войны и о методах разложения армии. При этом имелось в виду использование индивидуального опыта отдельных партийных функционеров, которые занимались активной разведкой, а также изучение материалов Управления о состоянии и характере польской армии. Денег у поляков не было, и они предложили руководству Управления взять на себя все расходы по приему и обучению польских коммунистов, приехавших в СССР. При этом учитывалось то, что польские функционеры, окончившие курсы, будут работать в военном аппарате Польской компартии и использоваться Разведупром как агентура советской военной разведки. О переговорах с поляками и достигнутых договоренностях Берзин сообщил Ворошилову в специальном докладе в феврале 1928 г. В этом докладе также подчеркивалось, что всю ответственность за организационную и политическую сторону этого дела брал на себя, конечно, ЦК КПП.
Не обошлось и без вмешательства Коминтерна. Вопрос организации курсов был утвержден Пятницким и Бухариным, и сразу же приступили к практической работе. Берзин докладывал Ворошилову, что основным в программе является изучение армий и методов работы в войсках, а также изучение русского опыта в деле организации вооружения масс, ведения гражданской войны, партизанских действий и всех видов массового саботажа. Общее руководство подготовкой польских курсантов принял на себя представитель ЦК КПП при ИККИ Пурман. Наблюдение со стороны Управления было поручено Жбиковскому. Лекции начались 20 января 1928 г., весь курс обучения был рассчитан на шесть месяцев.
Совещание – 1928 год
К осени 1928 года в Управлении закончили подготовку к новому совещанию начальников разведывательных отделов штабов военных округов. По сравнению с предыдущим совещанием, которое проходило в апреле 1927 года, Берзин решил увеличить число присутствующих и сделать совещание более солидным по составу и тематике обсуждаемых вопросов. Поэтому решили пригласить начальников разведывательных отделений штабов корпусов и значительно расширить присутствие ведущих сотрудников центрального аппарата Управления. Кроме того, также пригласили начальника Штаба РККА Б.М. Шапошникова и некоторых начальников управлений Штаба РККА. В списке, который Берзин утвердил у Шапошникова, оказалось 44 человека. Так же, как и на предыдущем совещании, первым выступал Берзин:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента