Страница:
– Мам, да не могу я уже есть, и пить больше не буду в такую жару, – отдувался Юрий Петрович. – Только чая выпью. Потом. А то отяжелел, а мне еще собираться.
– Да. Правильно – не пей. Не надо больше, – согласилась Зоя Федоровна. Покачав головой, тихо, но настойчиво начала опрос:
– И чего ты забыл в этой Москве? Зачем тебя понесло туда на старости лет? И как тебе только в голову взбрело уволиться из школы? У тебя же ученики, выпускники!
Юрий Петрович никак не реагировал на эти в высшей степени справедливые вопросы.
– Когда у тебя поезд?
– Сегодня. В двадцать три тридцать местного. Я договорился – меня отвезут, – торопливо отвечал Юрий Петрович. – Мам, ну как? С чемоданом-то, решили?
– С этим чемоданом, – перешла почему-то на шепот Зоя Федоровна, – как говорится, сплошная мистика.
Юрий Петрович насторожился и стал весь внимание.
– Ты же знаешь, – продолжала шептать Зоя Федоровна, – отец этот чемодан ни разу в жизни не открывал. Хотя и ключ был – один на два замка.
– Да, да, я помню, – кивал Юрий Петрович.
Чемодан всегда лежал на верхней антресоли, и Юрию Петровичу с самого детства хотелось узнать, что в нем находится. Но чемодан был объявлен неприкосновенным, и его содержимое по сей день оставалось тайной для семьи Лукьяновых. А чемодан этот был очень приличный даже по современным меркам – полностью кожаный, с металлическими уголками, с двумя ремнями и двумя замками. На крышке чемодана имелся тисненый вензель «NT» из переплетенных латинских букв. И каждую неделю из года в год чемодан протирали от пыли.
Когда Юра стал старше, эта «почетная обязанность» по удалению пыли перешла к нему, и каждый раз, поднимая этот таинственный во всех отношениях предмет, Юра отмечал призывную тяжесть, а его воображение рисовало хоть небольшое, но сокровище. На Петра Осиповича никакие провокационные разговоры: «Пап, а давай посмотрим, что там внутри» не действовали. Ответ всегда был один: «Нет».
– И вот, после нашего с тобой разговора, – продолжала Зоя Федоровна шепотом, – я думала, что теперь точно уговорю отца дать тебе этот чемодан для поездки в Москву, но он опять уперся и, ни в какую. Даже слушать не захотел, только заладил свое, – «я слово дал Николаю: хранить чемодан и не открывать!». А рано утром звонит Валентина и сообщает: Николай умер в больнице. Ты же знаешь, Николай Иванович сильно болел после всех этих лагерей. Последние лет десять был прикован к инвалидному креслу.
– Да, – вздохнул Юрий Петрович, – жаль, что так и не увиделись. Я помню, последний раз видел его лет восемь тому назад – на седьмое ноября – они нас пригласили. Дядя Коля еще пел под гитару.
– Давно это было, – продолжала шептать Зоя Федоровна. – Хороший был человек. Жалко, что в последнее время мало виделись: у всех свои проблемы. Кажется, что еще успеем, встретимся, поговорим. А Кондратьевы как уехали в Волгоград к дочери семь лет тому назад, так мы больше Николая и не видели. Так, что прости уж нас, Николай Иванович, и вечная тебе память.
– Прости и меня, Николай Иванович и вечная память, – тихо проговорил Юрий Петрович.
– Так вот, после этого разговора, – продолжала Зоя Федоровна, – отец вдруг стал что-то искать. Я спрашиваю: «Что потерял?». Молчит. Ходил битый час по всей квартире. Потом говорит: «…точно помню, что ключ был здесь и показывает мне шкатулку. А теперь его тут нет?»
«Не знаю, – отвечаю, – ты этот ключ сам прятал. От всех. Так что ищи».
А тут снова телефонный звонок. Мы аж, подскочили. Думаем, не дай Бог, что еще случилось. Опять звонит Валентина и говорит отцу: «Ты почему не хочешь отдать чемодан Юрию?». Отец покраснел весь и отвечает: «Не могу ключ найти, а замки ломать не хочу». А Валентина ему: «Коля перед смертью велел тебе сказать, чтобы ты отдал чемодан Юрию. И сказал, что ключ лежит в коробке под часами».
– И что? – также перешел на шепот Юрий Петрович, – нашли ключ?
– Да, сразу нашли ключ в коробке под золотыми часами твоей покойной бабушки.
– Понятно, – прошептал Юрий Петрович. – А что там – в чемодане?
– Мы его не открывали, сынок, – перешла на нормальный тон Зоя Федоровна. – Валентина сказала, чтобы чемодан отдали тебе. И все. Ключ у отца. Иди – он тебя ждет. Да, чуть не забыла, – спохватилась Зоя Федоровна, – звонила Юля. Юля Подгорная. Она тебя найти не может.
– Звонила из Екатеринбурга? – уточнил Юрий Петрович.
– Нет. Она в Уральске. Сказала: давно развелась, вернулась, и что они живут с сыном у мамы. Это совсем рядом с тобой – Социалистическая, восемь, по-моему. Я записала и адрес, и телефон. Вот, возьми, – подала Зоя Федоровна лист бумаги. – Юля просила, чтобы ты позвонил. Хотела повстречаться с тобой.
– Да, давненько мы не виделись, – проявил интерес Лукьянов, – года три, а может, больше. Значит, она с Игнатом развелась?
– Да, развелась, – подтвердила Зоя Федоровна.
– Понятно. Социалистическая восемь, – спрятал записку в карман Юрий Петрович. – Позвоню как-нибудь.
– Как же ты Юльку тогда не отстоял? Какая бы пара была, – вздохнула Зоя Федоровна. – Этот ваш Игнат как медведь, на нее набросился и увел ее у тебя из-под носа. Откуда он только взялся?
– Мам, ну хватит уже, – пресек очередную попытку вспомнить былое Юрий Петрович.
– И чего тебя понесло в эту Москву? – опять вздохнула Зоя Федоровна.
– Мам, ну хватит уже…
– Ты где там застрял? – послышался громкий голос Петра Осиповича из комнаты. – Я тебя уже заждался.
– Ладно, иди к отцу, – промолвила Зоя Федоровна, – а то он ждет тебя с самого утра.
– Иду, пап, – подал голос Юрий Петрович, напоследок оборачиваясь к матери, – спасибо большое. На целую неделю наелся, – попробовал он шутить.
С отцом разговор был не таким легким.
– Садись, – скомандовал Петр Осипович и прикрыл дверь комнаты, – мне надо с тобой потолковать. У тебя есть время?
– Конечно, пап, – откинулся на спинку старого дивана Юрий Петрович, – для тебя время есть.
– Так вот, – начал осторожно Петр Осипович, – сегодня утром из Москвы позвонила Валентина и сообщила, что Николай Иванович скончался этой ночью.
– Прими мои соболезнования, – проговорил расстроенный Юрий Петрович.
– Мать тебе рассказала про ключ?
– Да.
– Что скажешь?
– Просто фантастика! – отозвался Юрий Петрович, – не знаю, что и думать.
– И я так подумал, – посмотрел задумчиво перед собой Петр Осипович. – Вот чемодан! Забирай! – кивнул он в сторону шкафа.
Чемодан лежал на журнальном столике.
– Получается, ты его ни разу не открывал? – изумился Юрий Петрович. – И не знаешь, что там находится. Вот это выдержка!
– А зачем? – отвечал Петр Осипович, – мне его на хранение оставили. Чужого мне не надо. И Николай меня лично просил хранить его, как зеницу ока. Зачем я буду там лазить? А раз Коля велел тебе его отдать, то получается, все, что там лежит, принадлежит уже тебе.
– Понятно, – улыбнулся Юрий Петрович. – Получать подарки всегда приятно! Тем более антикварные! Может, там такое наследство, что поможет нам всем?
– Может, и поможет, – отозвался Петр Осипович.
– А это что такое? – Юрий Петрович увидев на шкафу футляр.
– Это твоя скрипка, – отвечал Петр Осипович. – Помнишь? Ты почти три года проучился и бросил. Не хватило настойчивости и характера.
Юрий Петрович поднял крышку и взял в руки старенькую скрипку-восьмушку. Скрипка была пыльная и теплая на ощупь.
– Я нашел ее сегодня утром, когда ходил за картошкой, – пояснил Петр Осипович. – Думаю, чего ей гнить в подвале? Пусть будет предметом интерьера. Со скрипкой все в порядке, смычок – сломанный. И еще пакет какой-то. Думал, что в пакетике канифоль – посмотрел, а в нем – кусок каменного угля. Хотел выбросить, но мать не разрешила, пусть, говорит, сам выбросит, если что…
– Смычок я сломал. От злости. Не смог сыграть с листа какое-то аллегретто. Вот и сломал, – улыбнулся отцу Юрий Петрович, прижимая теплую деку к подбородку. – Я тоже думал – выучусь и стану знаменитым музыкантом.
Глава 6
Глава 7
– Да. Правильно – не пей. Не надо больше, – согласилась Зоя Федоровна. Покачав головой, тихо, но настойчиво начала опрос:
– И чего ты забыл в этой Москве? Зачем тебя понесло туда на старости лет? И как тебе только в голову взбрело уволиться из школы? У тебя же ученики, выпускники!
Юрий Петрович никак не реагировал на эти в высшей степени справедливые вопросы.
– Когда у тебя поезд?
– Сегодня. В двадцать три тридцать местного. Я договорился – меня отвезут, – торопливо отвечал Юрий Петрович. – Мам, ну как? С чемоданом-то, решили?
– С этим чемоданом, – перешла почему-то на шепот Зоя Федоровна, – как говорится, сплошная мистика.
Юрий Петрович насторожился и стал весь внимание.
– Ты же знаешь, – продолжала шептать Зоя Федоровна, – отец этот чемодан ни разу в жизни не открывал. Хотя и ключ был – один на два замка.
– Да, да, я помню, – кивал Юрий Петрович.
Чемодан всегда лежал на верхней антресоли, и Юрию Петровичу с самого детства хотелось узнать, что в нем находится. Но чемодан был объявлен неприкосновенным, и его содержимое по сей день оставалось тайной для семьи Лукьяновых. А чемодан этот был очень приличный даже по современным меркам – полностью кожаный, с металлическими уголками, с двумя ремнями и двумя замками. На крышке чемодана имелся тисненый вензель «NT» из переплетенных латинских букв. И каждую неделю из года в год чемодан протирали от пыли.
Когда Юра стал старше, эта «почетная обязанность» по удалению пыли перешла к нему, и каждый раз, поднимая этот таинственный во всех отношениях предмет, Юра отмечал призывную тяжесть, а его воображение рисовало хоть небольшое, но сокровище. На Петра Осиповича никакие провокационные разговоры: «Пап, а давай посмотрим, что там внутри» не действовали. Ответ всегда был один: «Нет».
– И вот, после нашего с тобой разговора, – продолжала Зоя Федоровна шепотом, – я думала, что теперь точно уговорю отца дать тебе этот чемодан для поездки в Москву, но он опять уперся и, ни в какую. Даже слушать не захотел, только заладил свое, – «я слово дал Николаю: хранить чемодан и не открывать!». А рано утром звонит Валентина и сообщает: Николай умер в больнице. Ты же знаешь, Николай Иванович сильно болел после всех этих лагерей. Последние лет десять был прикован к инвалидному креслу.
– Да, – вздохнул Юрий Петрович, – жаль, что так и не увиделись. Я помню, последний раз видел его лет восемь тому назад – на седьмое ноября – они нас пригласили. Дядя Коля еще пел под гитару.
– Давно это было, – продолжала шептать Зоя Федоровна. – Хороший был человек. Жалко, что в последнее время мало виделись: у всех свои проблемы. Кажется, что еще успеем, встретимся, поговорим. А Кондратьевы как уехали в Волгоград к дочери семь лет тому назад, так мы больше Николая и не видели. Так, что прости уж нас, Николай Иванович, и вечная тебе память.
– Прости и меня, Николай Иванович и вечная память, – тихо проговорил Юрий Петрович.
– Так вот, после этого разговора, – продолжала Зоя Федоровна, – отец вдруг стал что-то искать. Я спрашиваю: «Что потерял?». Молчит. Ходил битый час по всей квартире. Потом говорит: «…точно помню, что ключ был здесь и показывает мне шкатулку. А теперь его тут нет?»
«Не знаю, – отвечаю, – ты этот ключ сам прятал. От всех. Так что ищи».
А тут снова телефонный звонок. Мы аж, подскочили. Думаем, не дай Бог, что еще случилось. Опять звонит Валентина и говорит отцу: «Ты почему не хочешь отдать чемодан Юрию?». Отец покраснел весь и отвечает: «Не могу ключ найти, а замки ломать не хочу». А Валентина ему: «Коля перед смертью велел тебе сказать, чтобы ты отдал чемодан Юрию. И сказал, что ключ лежит в коробке под часами».
– И что? – также перешел на шепот Юрий Петрович, – нашли ключ?
– Да, сразу нашли ключ в коробке под золотыми часами твоей покойной бабушки.
– Понятно, – прошептал Юрий Петрович. – А что там – в чемодане?
– Мы его не открывали, сынок, – перешла на нормальный тон Зоя Федоровна. – Валентина сказала, чтобы чемодан отдали тебе. И все. Ключ у отца. Иди – он тебя ждет. Да, чуть не забыла, – спохватилась Зоя Федоровна, – звонила Юля. Юля Подгорная. Она тебя найти не может.
– Звонила из Екатеринбурга? – уточнил Юрий Петрович.
– Нет. Она в Уральске. Сказала: давно развелась, вернулась, и что они живут с сыном у мамы. Это совсем рядом с тобой – Социалистическая, восемь, по-моему. Я записала и адрес, и телефон. Вот, возьми, – подала Зоя Федоровна лист бумаги. – Юля просила, чтобы ты позвонил. Хотела повстречаться с тобой.
– Да, давненько мы не виделись, – проявил интерес Лукьянов, – года три, а может, больше. Значит, она с Игнатом развелась?
– Да, развелась, – подтвердила Зоя Федоровна.
– Понятно. Социалистическая восемь, – спрятал записку в карман Юрий Петрович. – Позвоню как-нибудь.
– Как же ты Юльку тогда не отстоял? Какая бы пара была, – вздохнула Зоя Федоровна. – Этот ваш Игнат как медведь, на нее набросился и увел ее у тебя из-под носа. Откуда он только взялся?
– Мам, ну хватит уже, – пресек очередную попытку вспомнить былое Юрий Петрович.
– И чего тебя понесло в эту Москву? – опять вздохнула Зоя Федоровна.
– Мам, ну хватит уже…
– Ты где там застрял? – послышался громкий голос Петра Осиповича из комнаты. – Я тебя уже заждался.
– Ладно, иди к отцу, – промолвила Зоя Федоровна, – а то он ждет тебя с самого утра.
– Иду, пап, – подал голос Юрий Петрович, напоследок оборачиваясь к матери, – спасибо большое. На целую неделю наелся, – попробовал он шутить.
С отцом разговор был не таким легким.
– Садись, – скомандовал Петр Осипович и прикрыл дверь комнаты, – мне надо с тобой потолковать. У тебя есть время?
– Конечно, пап, – откинулся на спинку старого дивана Юрий Петрович, – для тебя время есть.
– Так вот, – начал осторожно Петр Осипович, – сегодня утром из Москвы позвонила Валентина и сообщила, что Николай Иванович скончался этой ночью.
– Прими мои соболезнования, – проговорил расстроенный Юрий Петрович.
– Мать тебе рассказала про ключ?
– Да.
– Что скажешь?
– Просто фантастика! – отозвался Юрий Петрович, – не знаю, что и думать.
– И я так подумал, – посмотрел задумчиво перед собой Петр Осипович. – Вот чемодан! Забирай! – кивнул он в сторону шкафа.
Чемодан лежал на журнальном столике.
– Получается, ты его ни разу не открывал? – изумился Юрий Петрович. – И не знаешь, что там находится. Вот это выдержка!
– А зачем? – отвечал Петр Осипович, – мне его на хранение оставили. Чужого мне не надо. И Николай меня лично просил хранить его, как зеницу ока. Зачем я буду там лазить? А раз Коля велел тебе его отдать, то получается, все, что там лежит, принадлежит уже тебе.
– Понятно, – улыбнулся Юрий Петрович. – Получать подарки всегда приятно! Тем более антикварные! Может, там такое наследство, что поможет нам всем?
– Может, и поможет, – отозвался Петр Осипович.
– А это что такое? – Юрий Петрович увидев на шкафу футляр.
– Это твоя скрипка, – отвечал Петр Осипович. – Помнишь? Ты почти три года проучился и бросил. Не хватило настойчивости и характера.
Юрий Петрович поднял крышку и взял в руки старенькую скрипку-восьмушку. Скрипка была пыльная и теплая на ощупь.
– Я нашел ее сегодня утром, когда ходил за картошкой, – пояснил Петр Осипович. – Думаю, чего ей гнить в подвале? Пусть будет предметом интерьера. Со скрипкой все в порядке, смычок – сломанный. И еще пакет какой-то. Думал, что в пакетике канифоль – посмотрел, а в нем – кусок каменного угля. Хотел выбросить, но мать не разрешила, пусть, говорит, сам выбросит, если что…
– Смычок я сломал. От злости. Не смог сыграть с листа какое-то аллегретто. Вот и сломал, – улыбнулся отцу Юрий Петрович, прижимая теплую деку к подбородку. – Я тоже думал – выучусь и стану знаменитым музыкантом.
Глава 6
Суббота, 17 июля 1999 года. Москва
– Товарищ полковник, разрешите войти?
– Да, Павел Васильевич, проходите, – подняла голову Наталья Павловна. – Как устроились?
– Спасибо за заботу, – пророкотал майор Валенда, – кабинет отличный – прямо так и тянет работать на полную. Собственный телефон, компьютер, принтер, сканер. Все функционирует. У вас, Наталья Павловна, есть минут пять меня выслушать?
– Да, именно пять минут, Павел Васильевич, – отодвинула в сторону папку Зырянова. – Давайте так поступим. Чтобы не нарушать ритм и график, вы сейчас знакомитесь с материалами, а в десять тридцать проведем короткое совещание, и я выскажу все свои соображения.
– Да, я понял, но у меня всего два слова.
– Хорошо, что там у вас? – согласилась Наталья Павловна и тут же задала встречный вопрос. – Кстати, чемодан вручили? Наблюдение установили?
– Так точно. Чемодан вручили. Наблюдение установили, – доложил Павел Васильевич. – Объект под контролем – обедает у родителей.
– Я слушаю вас, Павел Васильевич, только коротко.
– Постараюсь быть кратким, товарищ полковник. Я сразу приступил к выполнению порученного задания и начал изучать папку под номером один. Читал очень внимательно. Насколько я понял, все эти документы – копии?
– Да, – подтвердила Зырянова. – Оригиналы находятся в чемодане, который в данный момент у Лукьянова.
– Понятно. Просматривая документы, я заинтересовался вот этой телеграммой, – Павел Васильевич положил копию на стол.
– Да, эту телеграмму я помню, – прищурилась Зырянова, – по-моему, кто-то пытался предсказать будущее. Там же есть резолюция.
– Да, резолюцию я видел. Во-первых, обратил внимание на то, что предсказания смерти – сам по себе факт уже неординарный! – продолжал Валенда. – Во-вторых, время смерти Андрея Ивановича Зорина выдается в ю ти си[1] – в семнадцать часов тридцать две минуты тридцать секунд. Это вместо «устаревшего» Гринвича.
– Догадываюсь, что вместо Гринвича, – нетерпеливо передернула плечами полковник Зырянова.
– У меня еще три минуты, – напомнил, улыбаясь, Валенда, – Я назвал две позиции. Но есть и третья: в одной из папок я обнаружил подборку об американской лунной миссии «Ахиллес» под номером одиннадцать.
– Да, это входило в круг обязанностей предшественника. И что же?
– Вот, послушайте, – Валенда достал из папки листок и прочитал:
– Восемнадцатого июля 1969 года «Ахиллес-11» прибыл к Луне и в семнадцать часов 32 минуты и тридцать секунд по ют и си вышел на орбиту искусственного спутника…
– И что из этого следует? – включила ледяной тембр полковник Зырянова. – По-моему, это случайное совпадение.
Но сбить с толку настойчивого майора проверенным «ледяным приемом» не удалось.
– Если совпадение, то очень подозрительное, – поднялся из-за стола Валенда. – Дело в том, что завтра как раз и есть восемнадцатое июля 1999 года. И еще одно: указанное в этой телеграмме время странным образом совпадает с декларируемым американцами временем прибытия одиннадцатого Ахиллеса на лунную орбиту – до секунды!
– Павел Васильевич – время! – вернула папку на прежнее место полковник Зырянова. – Вы же не знаете самого главного: кто этот Зорин, и где его искать?
И четвертое обстоятельство, – продолжал ровным голосом Валенда. – Я знаю Зорина, который родился восемнадцатого июля пятьдесят восьмого года. Это наш с Лукьяновым одноклассник.
– Откуда такая уверенность? Давайте в десять тридцать поговорим обстоятельно.
– Хорошо, – направился к двери Валенда. – Я буду у вас ровно в десять тридцать.
– Да, кстати, Павел Васильевич, – окликнула его Наталья Павловна. – А как вы относитесь к американской лунной программе?
– Честно?
– Конечно, честно. У нас тут только честно.
– Отрицательно, – остановился у двери Павел Васильевич. – У американцев не было ракетного двигателя с заявленной мощностью, чтобы вывести на опорную орбиту лунный комплекс «Плутон-Ахиллес». Тяжелая ракета «Плутон-5» – блеф. Комплекс «Плутон-Ахиллес» взлетал, но с двигателями меньшей мощности. Отсюда следует, что на низкую околоземную орбиту было выведено не сто сорок требуемых тонн, а гораздо меньше. И это означает, что никакого полета «Ахиллеса» кЛуне не могло состояться.
– Понятно, – улыбнулась Зырянова. – Но ваша позиция противоречит официальной версии.
– Принял к сведению, – ничуть не смутился Валенда. – Но я свою точку зрения менять не собираюсь.
– Значит, вы уверены, что этот Зорин, указанный в телеграмме, является вашим одноклассником?
– Да, товарищ полковник, уверен! Мы учились вместе: я, Андрей Зорин и Юрка Лукьянов. У нас даже был свой вокально-инструментальный ансамбль.
– Да, Павел Васильевич, проходите, – подняла голову Наталья Павловна. – Как устроились?
– Спасибо за заботу, – пророкотал майор Валенда, – кабинет отличный – прямо так и тянет работать на полную. Собственный телефон, компьютер, принтер, сканер. Все функционирует. У вас, Наталья Павловна, есть минут пять меня выслушать?
– Да, именно пять минут, Павел Васильевич, – отодвинула в сторону папку Зырянова. – Давайте так поступим. Чтобы не нарушать ритм и график, вы сейчас знакомитесь с материалами, а в десять тридцать проведем короткое совещание, и я выскажу все свои соображения.
– Да, я понял, но у меня всего два слова.
– Хорошо, что там у вас? – согласилась Наталья Павловна и тут же задала встречный вопрос. – Кстати, чемодан вручили? Наблюдение установили?
– Так точно. Чемодан вручили. Наблюдение установили, – доложил Павел Васильевич. – Объект под контролем – обедает у родителей.
– Я слушаю вас, Павел Васильевич, только коротко.
– Постараюсь быть кратким, товарищ полковник. Я сразу приступил к выполнению порученного задания и начал изучать папку под номером один. Читал очень внимательно. Насколько я понял, все эти документы – копии?
– Да, – подтвердила Зырянова. – Оригиналы находятся в чемодане, который в данный момент у Лукьянова.
– Понятно. Просматривая документы, я заинтересовался вот этой телеграммой, – Павел Васильевич положил копию на стол.
– Да, эту телеграмму я помню, – прищурилась Зырянова, – по-моему, кто-то пытался предсказать будущее. Там же есть резолюция.
– Да, резолюцию я видел. Во-первых, обратил внимание на то, что предсказания смерти – сам по себе факт уже неординарный! – продолжал Валенда. – Во-вторых, время смерти Андрея Ивановича Зорина выдается в ю ти си[1] – в семнадцать часов тридцать две минуты тридцать секунд. Это вместо «устаревшего» Гринвича.
– Догадываюсь, что вместо Гринвича, – нетерпеливо передернула плечами полковник Зырянова.
– У меня еще три минуты, – напомнил, улыбаясь, Валенда, – Я назвал две позиции. Но есть и третья: в одной из папок я обнаружил подборку об американской лунной миссии «Ахиллес» под номером одиннадцать.
– Да, это входило в круг обязанностей предшественника. И что же?
– Вот, послушайте, – Валенда достал из папки листок и прочитал:
– Восемнадцатого июля 1969 года «Ахиллес-11» прибыл к Луне и в семнадцать часов 32 минуты и тридцать секунд по ют и си вышел на орбиту искусственного спутника…
– И что из этого следует? – включила ледяной тембр полковник Зырянова. – По-моему, это случайное совпадение.
Но сбить с толку настойчивого майора проверенным «ледяным приемом» не удалось.
– Если совпадение, то очень подозрительное, – поднялся из-за стола Валенда. – Дело в том, что завтра как раз и есть восемнадцатое июля 1999 года. И еще одно: указанное в этой телеграмме время странным образом совпадает с декларируемым американцами временем прибытия одиннадцатого Ахиллеса на лунную орбиту – до секунды!
– Павел Васильевич – время! – вернула папку на прежнее место полковник Зырянова. – Вы же не знаете самого главного: кто этот Зорин, и где его искать?
И четвертое обстоятельство, – продолжал ровным голосом Валенда. – Я знаю Зорина, который родился восемнадцатого июля пятьдесят восьмого года. Это наш с Лукьяновым одноклассник.
– Откуда такая уверенность? Давайте в десять тридцать поговорим обстоятельно.
– Хорошо, – направился к двери Валенда. – Я буду у вас ровно в десять тридцать.
– Да, кстати, Павел Васильевич, – окликнула его Наталья Павловна. – А как вы относитесь к американской лунной программе?
– Честно?
– Конечно, честно. У нас тут только честно.
– Отрицательно, – остановился у двери Павел Васильевич. – У американцев не было ракетного двигателя с заявленной мощностью, чтобы вывести на опорную орбиту лунный комплекс «Плутон-Ахиллес». Тяжелая ракета «Плутон-5» – блеф. Комплекс «Плутон-Ахиллес» взлетал, но с двигателями меньшей мощности. Отсюда следует, что на низкую околоземную орбиту было выведено не сто сорок требуемых тонн, а гораздо меньше. И это означает, что никакого полета «Ахиллеса» кЛуне не могло состояться.
– Понятно, – улыбнулась Зырянова. – Но ваша позиция противоречит официальной версии.
– Принял к сведению, – ничуть не смутился Валенда. – Но я свою точку зрения менять не собираюсь.
– Значит, вы уверены, что этот Зорин, указанный в телеграмме, является вашим одноклассником?
– Да, товарищ полковник, уверен! Мы учились вместе: я, Андрей Зорин и Юрка Лукьянов. У нас даже был свой вокально-инструментальный ансамбль.
Глава 7
Южный Урал. Шестидесятые
Юра Лукьянов с самого раннего детства интересовался музыкой. Музыка вошла в жизнь Юры вместе с радиоприемником «Урал», способным также воспроизводить грампластинки на семьдесят восемь оборотов, и музыкальными фразами песни «Спят курганы темные», которую отец напевал почти каждый вечер, укачивая сына. И старой клееной – переклеенной скрипкой, на которой никто не умел играть, а Петр Осипович хоть и умел когда-то, но после войны уже не смог играть, потому что левая рука не слушалась по причине тяжелой фронтовой контузии.
Как только Юра начал ходить, Петр Осипович обеспечил ему доступ к радиоприемнику и научил сына проигрывать эти тяжелые и хрупкие пластинки. Благо, магазин по их продаже был за углом, и назывался он: «Культтовары».
В минуты хорошего настроения и с утра пораньше маленький Юра подходил к проигрывателю, доставал из коробок любимые пластинки и надолго погружался в кропотливый процесс воспроизведения: необходимо было поменять иглу, затем аккуратно протереть пластинку, запустить диск и осторожно опустить адаптер. После этого последнего действия Юра замирал и «ловил» знакомый скрип, указывающий на то, что иголка скользит по правильной дорожке, и что через несколько мгновений из репродуктора вырвутся звуки гитарного вступления мексиканского трио Лос Панчос. В те далекие дни музыкальные пристрастия Юры Лукьянова сформировались в соответствии с репертуаром имевшихся в домашней коллекции пластинок и музыкальных радиопередач. В основном это были песенные произведения. Юра искренне восхищался песней «Тайна» в исполнении оркестра Леонида Утесова, заунывные звуки скрипок которой «трогали» его детскую душу. А песню «Бесамэ мучо» с бойкими заокеанскими рифами маленький Юра готов был воспроизводить до бесконечности, доводя домашних до определенной точки.
Сама идея, что Юра должен обучаться музыке по мере его взросления даже не обсуждалась: Петр Осипович до войны довольно сносно играл на семиструнной гитаре и даже скрипке, но после контузии пальцы левой руки перестали слушаться, и все музыкальные надежды были возложены на Юру, который помимо имени получил звание – сын танкиста со всеми вытекающими обязательствами. Все только и ждали того момента, когда он будет способен уверенно ходить и начнет осваивать музыкальную науку. Тем более, старшая сестра Ольга уже вовсю «шпарила» на фортепьяно и занималась этим три раза в неделю в музыкальной школе.
Так что музыкальное будущее Юры было предопределено, и главное, он сам уже мыслил именно в этом направлении.
Итак, по достижению пятилетнего возраста Юра был препровожден в музыкальную школу на прослушивание.
Преподаватель Иван Иванович с сомнением посмотрел на маленького претендента и спросил:
– Кем ты собираешься стать, когда вырастешь?
– Скрипачом, – честно ответил Юра Лукьянов.
Подивившись столь уверенному ответу, Иван Иванович попросил разволновавшихся папу и маму подождать в коридоре за дверью, а сам стал смешить Юру хлопками в ладоши и проигрыванием коротких музыкальных фраз. Минут через десять Иван Иванович объявил, что у Юры есть все данные для музыкальных занятий. Главное, есть музыкальный слух, чувство ритма, реакция и сообразительность. Этого вполне достаточно для овладения скрипкой, которая, как известно, стоит на втором месте после арфы среди струнных инструментов по сложности освоения.
Но поскольку Юра был еще маловат для серьезных занятий в школе, то, учитывая несокрушимое желание Петра Осиповича, Иван Иванович предложил индивидуальные занятия в виде предварительного знакомства с инструментом и общей музыкальной практики. Решили, что занятия будут проходить в городском Драматическом Театре, расположенном рядом с домом. Иван Иванович руководил здесь местным кружком балалаечной самодеятельности. Через три дня после прослушивания Петр Осипович принес вечером бумажный шуршащий пакет, вкусно пахнущий чем-то особенным. Там оказалась маленькая скрипка.
Юра взял ее в руки и ощутил неповторимый аромат. Скрипка пахла замечательно.
– Вот, – гордо вещал Петр Осипович, – еле нашли во всем городе. Восьмушка. Ты – самый маленький скрипач.
Юра с сомнением смотрел тогда на скрипку и даже не мог себе представить, как из этого устройства извлекают такие прекрасные звуки, какие он слышал во вступлении «Вам возвращаю ваш портрет».
Потом Петр Осипович приобрел смычок с черным конским волосом, канифоль в круглой коробочке и скрипичный футляр, который пришлось изготовить индивидуально у местного умельца, поскольку таких маленьких футляров не было в продаже.
Наконец, все необходимое для обучения было приобретено – учебник для скрипки, состоящий из двух книжек – частей, а также большая нотная тетрадь с горизонтальными линеечками. Футляр был укомплектован по всем правилам: скрипка занимала почетное центральное место, под крышку, где находился специальный держатель, помещался смычок, а в верхней части футляра открывалось место под крышкой для канифоли.
Вся внутренняя поверхность футляра была обита мягкой темной тканью, чтобы не поцарапать инструмент. Ручка футляра была сделана из толстой брезентовой ленты, а сам футляр был обит светло-коричневым дерматином. Словом, это был замечательный футляр.
Юра Лукьянов не стал откладывать учебу в долгий ящик и приступил к ней в ближайшую же неделю. Занятия должны были проходить в кружке баянистов, расположенном в помещении бомбоубежища с тяжелой металлической дверью и с огромными ручками замков, окрашенными в светло-коричневый цвет. Вся внутренность подвала скудно освещалось лампочками в проволочных сетках, а стены были задрапированы черной, зловещей тканью…
Но особого восторга после первых занятий Юра не испытал. Оказалось, ему больше нравилось слушать, нежели самому воспроизводить звуки на скрипке: дело это было довольно сложное, и Юра только и ждал того момента, когда в очередной раз недовольный его игрой Иван Иванович возьмет у него скрипку, моментально подстроит струны и скажет: «Смотри, как надо играть эту фразу».
Помещение бомбоубежища наполнялось чарующими звуками, а сердце Юры в эти мгновения замирало. Оно почти переставало биться. «Неужели и я так смогу?» – задавал мысленно он себе вопрос, но особых успехов не демонстрировал. Отец, пытаясь подбодрить маленького скрипача, читал ему вслух книгу Виноградова «Осуждение Паганини», но книга произвела обратный эффект: маленький Юра решил – для того, чтобы играть на скрипке, необходимо обладать не меньшим талантом, чем Паганини, и ко второму классу интерес к освоению инструмента был окончательно потерян.
Родители повздыхали, но смирились. Больше тема освоения Юрой музыкальных инструментов не обсуждалась, хотя семья продолжала оставаться музыкальной: папа и мама с удовольствием пели под фортепианный аккомпанемент сестры. В праздники приходили немногочисленные, но талантливые родственники, которые под руководством Николая Ивановича пели романсы и другие хорошие песни. И фраза «Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит» надолго засела в голове Юры.
Но годы шли, певческая компания распалась: кто умер, а кто переехал. Казалось, ничто не сможет вернуть интерес Юры к исполнительскому искусству, но однажды, гуляя во дворе и совсем чуть-чуть безобразничая у весеннего ручья, друзья были обруганы злой старушкой, которая, в числе прочего, назвала их «битлами». Третьеклассника Юру тогда поразило само звукосочетание: «битлы», прозвучавшее из уст старушки заманчиво и призывно. Осведомившись у друзей, что означает сие ругательство, Юра узнал, что это слово иностранное, но что оно означает, никто толком не знал, и только Тимошкин вспомнил, что его двоюродная сестра – Юлька что-то пыталась ему объяснить, но он ничего не понял, хотя помнил, что обязательно у них были гитары и барабаны. Вот и все.
– Эх ты, балда! – в сердцах сказал тогда Лукьянов, – запомнить толком ничего не можешь!
– По-моему, Юлька говорила: видела их фотографию – тут же вспомнил обидевшийся Тимошкин.
– Чью фотографию?
– Ну, этих битлов, – пояснил Тимошкин.
– Так значит, «битлы» – это люди? – стало доходить до третьеклассника-Лукьянова. – И они сфотографированы?
– Конечно, сфотографированы! – воспрянул духом отруганный Тимошкин. – Эта фотка есть у кого-то у нас во дворе. Юлька знает.
Юра навсегда запомнил эту фотографию. Хозяин запретил брать ее в руки, и она оставалась во время «сеанса просмотра» за стеклом шкафа с книгами. На переднем плане фото размещалась ударная установка с тремя гитарами. Юра сразу отметил гитару в форме скрипки, которая стояла справа, вторая гитара стояла перевернутой, а третья лежала на рабочем барабане. На втором плане находились какие-то молодые люди в белых рубашках и с длинными челками. На животе одного из них было написано чернилами: «Пауль». Владелец фотографии утверждал, что это и есть «битлз».
– Кто же это, по-вашему? – ответил он вопросом на робкий запрос Юры о доказательствах. – Посмотрели? А теперь дуйте по домам.
С этого момента Юра, как разведчик в тылу противника, стал по крупицам собирать разрозненные и противоречивые сведения о данном музыкальном феномене. И хотя это занятие захватило увлекающегося Юру уже в начале четвертого класса, оно, однако, не помешало ему хорошо учиться, посещать клуб юного техника, строить модели самолетов и кораблей, заниматься спортом, в частности, футболом. А любимыми предметами в школе, помимо математики и физики, впоследствии стали астрономия и биология. Однако, несмотря на все старания, Юре до конца четвертого класса не удалось узнать, как, собственно, звучат битлы: магнитофона в семье не было, а у тех, у кого был магнитофон, не было нужных записей.
Как это часто бывает в жизни, все произошло случайно: Юра сохранил детскую привычку слушать грампластинки, а Петр Осипович к тому времени активно использовал систему «Посылторг», и семья почти каждый месяц заполняла заказ и получала на почте коробки с грампластинками и книгами. В очередной раз была доставлена пластинка серии «Музыкальный калейдоскоп». На пластинке, помимо Фрэнка Синатры с дочерью Нэнси, содержался трэк под названием «Девушка» в исполнении английского вокально-инструментального ансамбля без названия и также указывалось, что музыка и слова этой песни являются народными.
Юра сразу обратил внимание на необычную композицию, но только несколько дней спустя подруга сестры, прослушивая эту пластинку, уверенно произнесла: «это Битлз». Юра чуть не подпрыгнул от восторга: да, именно так и никак иначе должны были звучать «Битлз»! И почему он сам не догадался, что это они!?
Юра стал слушать эту песню регулярно, но никак не мог наслушаться: песня не надоедала и казалась очень знакомой; как будто он слышал ее давным-давно – в раннем детстве. Возникло ощущение, что он обрел, наконец, тайное, понятное и доступное только ему «сокровище». Хотя оно и было «нарезано» на обычной пластинке.
Каждый раз, прослушивая песню, Юра удивлялся всему: необычному началу, когда внезапно из «космической пустоты» врывается одинокий сильный баритон, а затем вступают все инструменты: три гитары и ударные. И еще в припеве кто-то подпевал высокими и уверенными голосами. И это было странно, потому что занятия пением, по мнению Юры, считалось не мужским делом, а тут как раз было все с точностью да наоборот. И то, как пели «битлз» высокими, звонкими голосами, завораживало и очаровывало простых советских слушателей из Уральска. А потом еще две гитары начинали дополнять друг друга, в несложной, но эффектной партии проведения.
Таких песен Юра Лукьянов еще не слышал. И ему вдруг захотелось точно так же петь и играть на чем угодно, хоть на гитаре или на барабанах. Неважно на чем, но только бы играть и петь стройным и энергичным многоголосьем. И обязательно с друзьями.
Вечером того же дня Юра договорился с Женькой Тимошкиным о создании собственной группы. И хотя у участников не было ни усиливающей аппаратуры, ни ударной установки, ни электрогитар, но присутствовало главное – неукротимое желание петь под собственный аккомпанемент и выступать перед публикой.
Как только Юра начал ходить, Петр Осипович обеспечил ему доступ к радиоприемнику и научил сына проигрывать эти тяжелые и хрупкие пластинки. Благо, магазин по их продаже был за углом, и назывался он: «Культтовары».
В минуты хорошего настроения и с утра пораньше маленький Юра подходил к проигрывателю, доставал из коробок любимые пластинки и надолго погружался в кропотливый процесс воспроизведения: необходимо было поменять иглу, затем аккуратно протереть пластинку, запустить диск и осторожно опустить адаптер. После этого последнего действия Юра замирал и «ловил» знакомый скрип, указывающий на то, что иголка скользит по правильной дорожке, и что через несколько мгновений из репродуктора вырвутся звуки гитарного вступления мексиканского трио Лос Панчос. В те далекие дни музыкальные пристрастия Юры Лукьянова сформировались в соответствии с репертуаром имевшихся в домашней коллекции пластинок и музыкальных радиопередач. В основном это были песенные произведения. Юра искренне восхищался песней «Тайна» в исполнении оркестра Леонида Утесова, заунывные звуки скрипок которой «трогали» его детскую душу. А песню «Бесамэ мучо» с бойкими заокеанскими рифами маленький Юра готов был воспроизводить до бесконечности, доводя домашних до определенной точки.
Сама идея, что Юра должен обучаться музыке по мере его взросления даже не обсуждалась: Петр Осипович до войны довольно сносно играл на семиструнной гитаре и даже скрипке, но после контузии пальцы левой руки перестали слушаться, и все музыкальные надежды были возложены на Юру, который помимо имени получил звание – сын танкиста со всеми вытекающими обязательствами. Все только и ждали того момента, когда он будет способен уверенно ходить и начнет осваивать музыкальную науку. Тем более, старшая сестра Ольга уже вовсю «шпарила» на фортепьяно и занималась этим три раза в неделю в музыкальной школе.
Так что музыкальное будущее Юры было предопределено, и главное, он сам уже мыслил именно в этом направлении.
Итак, по достижению пятилетнего возраста Юра был препровожден в музыкальную школу на прослушивание.
Преподаватель Иван Иванович с сомнением посмотрел на маленького претендента и спросил:
– Кем ты собираешься стать, когда вырастешь?
– Скрипачом, – честно ответил Юра Лукьянов.
Подивившись столь уверенному ответу, Иван Иванович попросил разволновавшихся папу и маму подождать в коридоре за дверью, а сам стал смешить Юру хлопками в ладоши и проигрыванием коротких музыкальных фраз. Минут через десять Иван Иванович объявил, что у Юры есть все данные для музыкальных занятий. Главное, есть музыкальный слух, чувство ритма, реакция и сообразительность. Этого вполне достаточно для овладения скрипкой, которая, как известно, стоит на втором месте после арфы среди струнных инструментов по сложности освоения.
Но поскольку Юра был еще маловат для серьезных занятий в школе, то, учитывая несокрушимое желание Петра Осиповича, Иван Иванович предложил индивидуальные занятия в виде предварительного знакомства с инструментом и общей музыкальной практики. Решили, что занятия будут проходить в городском Драматическом Театре, расположенном рядом с домом. Иван Иванович руководил здесь местным кружком балалаечной самодеятельности. Через три дня после прослушивания Петр Осипович принес вечером бумажный шуршащий пакет, вкусно пахнущий чем-то особенным. Там оказалась маленькая скрипка.
Юра взял ее в руки и ощутил неповторимый аромат. Скрипка пахла замечательно.
– Вот, – гордо вещал Петр Осипович, – еле нашли во всем городе. Восьмушка. Ты – самый маленький скрипач.
Юра с сомнением смотрел тогда на скрипку и даже не мог себе представить, как из этого устройства извлекают такие прекрасные звуки, какие он слышал во вступлении «Вам возвращаю ваш портрет».
Потом Петр Осипович приобрел смычок с черным конским волосом, канифоль в круглой коробочке и скрипичный футляр, который пришлось изготовить индивидуально у местного умельца, поскольку таких маленьких футляров не было в продаже.
Наконец, все необходимое для обучения было приобретено – учебник для скрипки, состоящий из двух книжек – частей, а также большая нотная тетрадь с горизонтальными линеечками. Футляр был укомплектован по всем правилам: скрипка занимала почетное центральное место, под крышку, где находился специальный держатель, помещался смычок, а в верхней части футляра открывалось место под крышкой для канифоли.
Вся внутренняя поверхность футляра была обита мягкой темной тканью, чтобы не поцарапать инструмент. Ручка футляра была сделана из толстой брезентовой ленты, а сам футляр был обит светло-коричневым дерматином. Словом, это был замечательный футляр.
Юра Лукьянов не стал откладывать учебу в долгий ящик и приступил к ней в ближайшую же неделю. Занятия должны были проходить в кружке баянистов, расположенном в помещении бомбоубежища с тяжелой металлической дверью и с огромными ручками замков, окрашенными в светло-коричневый цвет. Вся внутренность подвала скудно освещалось лампочками в проволочных сетках, а стены были задрапированы черной, зловещей тканью…
Но особого восторга после первых занятий Юра не испытал. Оказалось, ему больше нравилось слушать, нежели самому воспроизводить звуки на скрипке: дело это было довольно сложное, и Юра только и ждал того момента, когда в очередной раз недовольный его игрой Иван Иванович возьмет у него скрипку, моментально подстроит струны и скажет: «Смотри, как надо играть эту фразу».
Помещение бомбоубежища наполнялось чарующими звуками, а сердце Юры в эти мгновения замирало. Оно почти переставало биться. «Неужели и я так смогу?» – задавал мысленно он себе вопрос, но особых успехов не демонстрировал. Отец, пытаясь подбодрить маленького скрипача, читал ему вслух книгу Виноградова «Осуждение Паганини», но книга произвела обратный эффект: маленький Юра решил – для того, чтобы играть на скрипке, необходимо обладать не меньшим талантом, чем Паганини, и ко второму классу интерес к освоению инструмента был окончательно потерян.
Родители повздыхали, но смирились. Больше тема освоения Юрой музыкальных инструментов не обсуждалась, хотя семья продолжала оставаться музыкальной: папа и мама с удовольствием пели под фортепианный аккомпанемент сестры. В праздники приходили немногочисленные, но талантливые родственники, которые под руководством Николая Ивановича пели романсы и другие хорошие песни. И фраза «Соколовского гитара до сих пор в ушах звенит» надолго засела в голове Юры.
Но годы шли, певческая компания распалась: кто умер, а кто переехал. Казалось, ничто не сможет вернуть интерес Юры к исполнительскому искусству, но однажды, гуляя во дворе и совсем чуть-чуть безобразничая у весеннего ручья, друзья были обруганы злой старушкой, которая, в числе прочего, назвала их «битлами». Третьеклассника Юру тогда поразило само звукосочетание: «битлы», прозвучавшее из уст старушки заманчиво и призывно. Осведомившись у друзей, что означает сие ругательство, Юра узнал, что это слово иностранное, но что оно означает, никто толком не знал, и только Тимошкин вспомнил, что его двоюродная сестра – Юлька что-то пыталась ему объяснить, но он ничего не понял, хотя помнил, что обязательно у них были гитары и барабаны. Вот и все.
– Эх ты, балда! – в сердцах сказал тогда Лукьянов, – запомнить толком ничего не можешь!
– По-моему, Юлька говорила: видела их фотографию – тут же вспомнил обидевшийся Тимошкин.
– Чью фотографию?
– Ну, этих битлов, – пояснил Тимошкин.
– Так значит, «битлы» – это люди? – стало доходить до третьеклассника-Лукьянова. – И они сфотографированы?
– Конечно, сфотографированы! – воспрянул духом отруганный Тимошкин. – Эта фотка есть у кого-то у нас во дворе. Юлька знает.
Юра навсегда запомнил эту фотографию. Хозяин запретил брать ее в руки, и она оставалась во время «сеанса просмотра» за стеклом шкафа с книгами. На переднем плане фото размещалась ударная установка с тремя гитарами. Юра сразу отметил гитару в форме скрипки, которая стояла справа, вторая гитара стояла перевернутой, а третья лежала на рабочем барабане. На втором плане находились какие-то молодые люди в белых рубашках и с длинными челками. На животе одного из них было написано чернилами: «Пауль». Владелец фотографии утверждал, что это и есть «битлз».
– Кто же это, по-вашему? – ответил он вопросом на робкий запрос Юры о доказательствах. – Посмотрели? А теперь дуйте по домам.
С этого момента Юра, как разведчик в тылу противника, стал по крупицам собирать разрозненные и противоречивые сведения о данном музыкальном феномене. И хотя это занятие захватило увлекающегося Юру уже в начале четвертого класса, оно, однако, не помешало ему хорошо учиться, посещать клуб юного техника, строить модели самолетов и кораблей, заниматься спортом, в частности, футболом. А любимыми предметами в школе, помимо математики и физики, впоследствии стали астрономия и биология. Однако, несмотря на все старания, Юре до конца четвертого класса не удалось узнать, как, собственно, звучат битлы: магнитофона в семье не было, а у тех, у кого был магнитофон, не было нужных записей.
Как это часто бывает в жизни, все произошло случайно: Юра сохранил детскую привычку слушать грампластинки, а Петр Осипович к тому времени активно использовал систему «Посылторг», и семья почти каждый месяц заполняла заказ и получала на почте коробки с грампластинками и книгами. В очередной раз была доставлена пластинка серии «Музыкальный калейдоскоп». На пластинке, помимо Фрэнка Синатры с дочерью Нэнси, содержался трэк под названием «Девушка» в исполнении английского вокально-инструментального ансамбля без названия и также указывалось, что музыка и слова этой песни являются народными.
Юра сразу обратил внимание на необычную композицию, но только несколько дней спустя подруга сестры, прослушивая эту пластинку, уверенно произнесла: «это Битлз». Юра чуть не подпрыгнул от восторга: да, именно так и никак иначе должны были звучать «Битлз»! И почему он сам не догадался, что это они!?
Юра стал слушать эту песню регулярно, но никак не мог наслушаться: песня не надоедала и казалась очень знакомой; как будто он слышал ее давным-давно – в раннем детстве. Возникло ощущение, что он обрел, наконец, тайное, понятное и доступное только ему «сокровище». Хотя оно и было «нарезано» на обычной пластинке.
Каждый раз, прослушивая песню, Юра удивлялся всему: необычному началу, когда внезапно из «космической пустоты» врывается одинокий сильный баритон, а затем вступают все инструменты: три гитары и ударные. И еще в припеве кто-то подпевал высокими и уверенными голосами. И это было странно, потому что занятия пением, по мнению Юры, считалось не мужским делом, а тут как раз было все с точностью да наоборот. И то, как пели «битлз» высокими, звонкими голосами, завораживало и очаровывало простых советских слушателей из Уральска. А потом еще две гитары начинали дополнять друг друга, в несложной, но эффектной партии проведения.
Таких песен Юра Лукьянов еще не слышал. И ему вдруг захотелось точно так же петь и играть на чем угодно, хоть на гитаре или на барабанах. Неважно на чем, но только бы играть и петь стройным и энергичным многоголосьем. И обязательно с друзьями.
Вечером того же дня Юра договорился с Женькой Тимошкиным о создании собственной группы. И хотя у участников не было ни усиливающей аппаратуры, ни ударной установки, ни электрогитар, но присутствовало главное – неукротимое желание петь под собственный аккомпанемент и выступать перед публикой.