Страница:
«А вот хрен вам! – мрачно думал Сидорчук, натыкаясь взглядом на вывеску очередного кабака. – Зубами глотки грызть буду, а не позволю господам назад вернуться! Нет уж, даже пусть не мечтают».
По мостовой мимо Сидорчука, отбивая шаг, прошел взвод красноармейцев. Молодые крепкие ребята с красными лицами, должно быть, возвращались из бани. Они дружно и грозно пели: «Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!»
«То-то и оно! – немного воспрянув духом, подумал Сидорчук. – Не взять вам, сволочи, рабоче-крестьянскую!.. Ни за что не одолеть!»
Он незаметно вышел к зданию ОГПУ. Возле сумрачного многоэтажного строения было немноголюдно и тихо. Прохожие старались обогнуть это место стороной. Сидорчук же, наоборот, чувствовал себя здесь как дома.
Предъявив пропуск, он прошел мимо часовых у входа и поинтересовался у дежурного:
– Скажи-ка, браток, где мне найти товарища Зайцева? Вызвали, понимаешь, телеграммой, а номер кабинета не указали.
– Зайцев? Второй этаж, в самом конце, – объяснил дежурный. – На двери литера «А». Разберетесь.
Сидорчук зашагал по широкой лестнице на второй этаж. Эта фамилия не была ему знакома, но грозная телеграмма, срочно отзывавшая Егора Тимофеевича в столицу, свидетельствовала о том, что в структуре ОГПУ товарищ Зайцев имеет некий вес. Сидорчук занимался под Костромой слишком серьезными делами, чтобы его могли вот так просто сорвать с места.
Откровенно говоря, Сидорчук был рад возвращению. Слишком тяжело давалось ему противостояние с тем злым народом, что бузил по костромским деревням. Ясное дело, гадил кулак, но шли-то за ним трудовые крестьяне, с заскорузлыми мозолистыми руками, с животами, подтянувшимися от голода, с глазами, в которых навеки затаилось недоверие к любой власти. Сидорчук чувствовал, что должен что-то объяснять этим людям, подсказывать им, как выбраться на верную дорогу, научить терпению, но ничего у него не получалось. Приходилось арестовывать, грозить, стрелять, тянуть нервы себе и всем прочим. Он устал.
«Видно, годы уже подходят, – мрачно размышлял Егор Тимофеевич, шагая по коридору и разглядывая высокие, наглухо прикрытые двери. – Укатали сивку крутые горки. Думал, что двужильный, сносу не будет! Да, видно, всему есть предел».
Он уже достиг конца коридора, и взгляд его уперся в табличку с литерой «А» на последней двери. Она была закрыта, но перед ней уже прохаживался посетитель.
Этот человек Сидорчуку категорически не понравился. Вид его совершенно не соответствовал ни духу времени, ни месту, где собирались суровые люди, рыцари революции, не знающие ни отдыха, ни комфорта.
Это был крепкий высокий господин. Сидорчук даже мысленно не мог назвать его иначе! На породистом круглом лице красовались густые холеные усы, простиравшиеся до розовых щек. Лоб высокий с глубокими залысинами. Глаза смотрели добродушно, но с некоторой хитрецой, словно господин знал об окружающих что-то такое, о чем они сами ни за что не сказали бы. Наряжен он был в приличный, хотя порядком вытертый костюм, носил галстук и шляпу, то есть идеально подходил под определение «старорежимная морда». Через локоть у него было переброшено легкое летнее пальтецо, роскошь по нынешним временам необычайная.
Но больше всего Сидорчуку не понравилось, как незнакомец держал спину. Она у него была совершенно прямая, годами натренированная на плацу. Только шашки у пояса не хватало. Вместо клинка господин держал в пальцах дымящуюся папиросу. Когда Сидорчук с ненавистью посмотрел на него, он слегка насмешливо поклонился.
Сидорчук на это никак не отреагировал. Он давно научился сдерживать внезапные порывы, но в душе у него взметнулась такая буря, что даже в глазах потемнело.
«Ну уж нет! – с яростью подумал Егор Тимофеевич. – Рано мне на покой. Пока вот такие поганят землю, я еще нужен! Пока не выбьем последнюю белогвардейскую сволочь, Сидорчук останется в строю, так и запишите!»
Он даже почувствовал новый прилив сил и рванул на себя тяжелую дверь кабинета так, будто белогвардейца из седла выхватил.
Кабинет, куда попал Сидорчук, был совсем небольшой – узкая неприбранная комната с единственным окном, у которого за конторским столом сидел худой серьезный человек лет сорока в защитном френче без знаков различий. Он услышал шум двери, поднял голову и вопросительно уставился на вошедшего.
– Сидорчук. По телеграмме, – объяснил Егор Тимофеевич. – Прямо из Костромы. Зайцев – это ты, значит?
– Зайцев – это я, – сказал худой человек. – Ждал тебя. Бери стул, товарищ, и садись поближе. Разговор у нас длинный будет.
Он говорил медленно, с задержками, словно мучительно припоминал каждое слово. Над левым ухом среди темно-русых волос белел застарелый шрам, вероятно, от сабельного удара.
«Этот пороху понюхал, – с удовлетворением подумал Сидорчук. – Наш человек, геройский. Только, видать, головой контуженный».
– Ну и как там, в Костроме? – спросил Зайцев, вглядываясь в темное лицо Сидорчука. – Из первых рук, так сказать.
– Да что – мутит кулак воду, – нахмурился Сидорчук. – Тень на плетень наводит. Восстанавливает крестьян против народной власти. Тут ведь дело какое? Беднота с налогом не справляется, идет на поклон к тому же кулаку – и что получается? Выходит опять то же рабство. Бедняк, он целиком от кулака зависит, кругом ему должен. Вот и пляшет под его дудку. Доходит до того, что в селах массово нападают на милиционеров, уполномоченных, представителей власти. Избивают, оружие отымают. Были случаи смертоубийства. Опять же лозунг, мол, даешь Советы без коммунистов! Это куда годится?
– И что, никаких сдвигов?
– Да как сказать… Это как огонь в лесу. Тут затопчешь, а уже, глядишь, рядом занялось. Да вот в неурочный час уехать пришлось. Очень бы мне там сейчас быть надо, товарищ Зайцев. Вот, значит, какое дело.
– Ну, думаю, там все-таки и без тебя справятся, – напряженно подбирая слова, сказал Зайцев. – Тебе, товарищ Сидорчук, другое дело припасено. Тут без тебя не обойдешься.
– Это что же такое за дело? – недоверчиво спросил Егор Тимофеевич. – И почему меня к тебе направили? До сих пор у меня командиром товарищ Селиверстов был – разве не так?
– Он таковым и остается, – кивнул Зайцев. – Только это приказ самого товарища Дзержинского. Ты поступаешь в мое распоряжение в составе спецгруппы с широкими полномочиями. Сам ее и возглавишь. Связь же будешь держать исключительно со мной. Когда представится такая возможность, разумеется. Максимальная осторожность и конспирация.
– Это понятно, – кашлянул Сидорчук. – А делать-то что надо? Я ведь до сих пор в третьем отделении. По борьбе с антисоветской деятельностью. Секретный отдел…
– У нас точно такой же, – перебил его Зайцев. – Временный, но с особыми полномочиями. Документации никакой мы не ведем, все на честном партийном слове. В таких условиях особое внимание подбору людей, согласен? Ну, насчет тебя у нас сомнений никаких нет, тем более что дело это твое сто процентов. Восемнадцатый год помнишь? А город Веснянск? Ну, смекнул наконец-то?
На узком лице Зайцева появилось что-то отдаленно напоминающее тихую радость. Грубое лицо Сидорчука, напротив, выражало недоумение.
– Было дело, – сказал он. – Направляла меня партия. С особым поручением. Разглашать не имею права.
– Ты передал гражданину Постнову Николаю Ростиславовичу, проживающему в городе Веснянске, немалые ценности, принадлежащие республике, – хладнокровно произнес Зайцев. – Бриллианты. Как видишь, я вполне осведомлен. Более того, именно этим вопросом я и занимаюсь. Только им. Потому что произошло крайне неприятное событие. Из ряда вон, как говорится.
– Что ж такое приключилось? – заволновался Сидорчук. – Не томи, товарищ Зайцев. Я человек простой, загадок этих не люблю. Крой так, как оно есть!
– Я и сам терпеть их не могу, – строго заметил Зайцев. – Только вот эту задачку нам с тобой придется разрешить. Приказ с самого верху идет, от Совнаркома республики. Не выполним – сами преступниками будем. Все ясно?
– Да ничего мне не ясно! – уже сердито буркнул Сидорчук. – Туману напустил такого, что и в двух шагах ничего не разглядишь.
– Сейчас я тебе этот туман развею, – пообещал Зайцев. – Слушай сюда внимательно. Не далее как месяц назад вышло секретное постановление. Все ценности, отданные на хранение, надо вернуть обратно в казну. Человек, который должен был принять от Постнова секретный груз под роспись, прибыл в город Веснянск, но гражданина Постнова по указанному адресу не обнаружил. Он предпринял некоторые шаги, чтобы выяснить новое место жительства Постнова, узнать хоть какие подробности, но все тщетно. Постнов как сквозь землю провалился. Ни человека, ни драгоценностей! Ну, сам понимаешь, знает обо всем этом ограниченный круг доверенных людей. Огласка никому не нужна. Наш человек не стал превышать полномочий и вернулся в Москву. Случай очень неприятный. Одним словом, Постнова необходимо найти, ценности – вернуть. Ты их отправлял, тебе и возвращать. Тем более что с Постновым ты хорошо знаком, так ведь?
– Получается, что не слишком хорошо, – мрачно сказал Сидорчук. – Как же это так, а? Был человек – преданный партиец, большевик, пламенный борец за дело мировой революции, и вдруг… Не верю!
– Правильно не веришь, – поддакнул Зайцев. – Я и сам сомневаюсь. Тут ведь дело какое?.. В девятнадцатом году в Веснянск неожиданно вошли белые. Какой-то кавалерийский отряд прорвал фронт, ворвался в город. Беляки, как положено, учинили там резню, коммунистов искали, сочувствующих, ну, сам понимаешь.
– Думаешь, вышли на Постнова? – мрачнея больше обычного, спросил Сидорчук.
– Думать да гадать можно сколько угодно, – веско произнес Зайцев. – Только пусть этим бабки занимаются. А нам с тобой точные сведения нужны. Одним словом, собирайся, товарищ Сидорчук, и в путь! Мотор получишь, людей, деньги – в новых червонцах, между прочим. Не шикуй только, – скупо улыбнулся он. – Задача у тебя, в сущности, простая. Надо найти Постнова, выяснить, что сталось с бриллиантами, и постараться вернуть их!
– Я задание партии, конечно, постараюсь выполнить, – сказал Сидорчук невесело. – Только… Какой же из меня, товарищ Зайцев, сыщик? Уходить от царских шпиков приходилось, это да. А вот чтобы самому по следу, прямо как гончей!.. Я человек простой. Мне цель укажи, я сделаю, но в сыщики не гожусь, хоть ты меня режь!
– А это мы тоже учли, – заботливо сказал Зайцев. – Дадим тебе специалиста. Ты будешь общее руководство осуществлять, а поиски на его совести. Станешь присматривать за ним и направлять. Хороший спец, натасканный. Жаль, что старорежимный тип, но до сих пор претензий к нему у нас не было. Несколько раз хорошо нам помог, проявил себя сочувствующим делу революции.
– Знаю я этих сочувствующих! – буркнул Сидорчук. – Одним глазом на сторону метят.
– Все бывает, – согласился Зайцев. – Революционную бдительность еще никто не отменял. За спецами присмотр нужен. Вот ты и займись этим. Почувствуешь неладное – принимай меры. А как же? Революция нуждается в специалистах.
– Не нравится мне это, – резко сказал Сидорчук. – Кроме прямого дела я еще со всякой контрой нянькаться должен.
– Нянькаться тебя никто не заставляет. Будете культурно вместе работать. Говорю же, головастый он. Опыт огромный. Ну и все такое. Этот человек тебе понравится! Да он здесь уже, наверное. – Зайцев встал, быстрым шагом прошагал к двери, открыл ее и удовлетворенно воскликнул: – А! Явился уже! Отлично! Заходи, гражданин Ганичкин! Знакомить вас буду.
Сидорчук обернулся и с глубочайшим неудовольствием узнал того самого господина. Правда, сейчас он уже был без папиросы, но горделивая осанка, иронический взгляд и пижонское пальто остались при нем. С Зайцевым он поздоровался за руку, как с равным, без малейшего смущения. Потом Ганичкин так же энергично протянул ладонь Сидорчуку, но тот даже не встал со своего места, не пожал протянутой руки.
Егор Тимофеевич оценивающе оглядел крепкую фигуру спеца, хмыкнул и хрипло сообщил:
– За ручку с господами не приходилось, не привык. А вот расстреливать вашего брата случалось. Скольких положил – уже и со счета сбился. Прямо скажу, плакать по такому случаю не собираюсь. Наоборот, самая большая радость у меня будет, когда всю вашу господскую породу изведу под корень.
Господин Ганичкин слегка улыбнулся в роскошные усы и спокойно убрал руку.
– Надеюсь, вы не сразу станете меня расстреливать? – осведомился он предельно вежливым тоном. – Не забыли, нам еще вместе работу делать?
– Послушай, Егор Тимофеевич! – укоризненно воскликнул Зайцев. – Это ты сейчас не к месту сказал! И гражданин спец как раз прав. Вам еще работать вместе. Операция под кодовым названием «Диамант» поручена тебе и ему. Что же это за исполнение приказа партии будет, если друг на друга волком смотреть? Это не работа уже, а бедлам какой-то! Прошу учесть тот факт, что состав вашей группы утвержден коллегией, никаких корректив вносить никто не будет! Ты не кисейная барышня. Ганичкин тоже не институтка. Уж как-нибудь найдете общий язык. Иначе спросим с вас обоих по всей строгости революционного закона! Одним словом, прошу любить и жаловать – это вот Сидорчук Егор Тимофеевич, а это Ганичкин Алексей Петрович. В основные детали он посвящен. Нужные подробности сообщишь по ходу дела.
– Ясно, – хмуро сказал Сидорчук. – Еще кого мне даете? Больше спецов не будет?
– Шофера тебе даю, проверенного парня. Егоров Степан, из потомственных рабочих. Между прочим, на Южном фронте командующего возил. Был ранен, после излечения к нам направили. Ответственный товарищ, отважный. Молчалив, правда. Но это вряд ли серьезный недостаток.
– Молчание золото, – улыбнулся Ганичкин.
– Вот и я о том же, – кивнул Зайцев и продолжил: – Ну и еще один сотрудник – Василий Чуднов. Молодой совсем, но зарекомендовал себя неплохо. Стреляет, между прочим, отменно. Заносит его иногда, удаль любит показать. Так ты ему много воли не давай.
– Не дам. Еще кто?
– А больше никого. Вчетвером будете. Чай не в тыл врага отправляетесь. Полномочия вам дадим, мандат такой, чтобы везде, так сказать, зеленая улица. Мотор для вас приготовлен совсем новый, в ремонте ни разу даже не побывал. Так чего же вам еще? Все прочее от вас зависит.
– Ладно, а где все остальные?
– Сегодня я им увольнительную дал, – объяснил Зайцев. – С семьями повидаться. У Егорова жена, у Чуднова мать старенькая. Они оба месяц в отъезде. Выполняли задание вроде твоего, только подальше, на Украине. Пусть отдохнут малость. А завтра с утра отправляйтесь. Я тебе сейчас, Егор Тимофеевич, все необходимые документы оформлю, деньги получишь – и в путь. Остановился ты где?
– У товарища, – сказал Сидорчук. – Где сбор?
– А прямо у гаражей. Предъявишь ордер дежурному, и валяйте. Я ребятам на восемь утра назначил. Там и познакомитесь. Будут проблемы на месте, прямо в тамошнее отделение обращайся. Они обязаны всемерную помощь вам оказывать. Но если честно, то постарайтесь светиться поменьше. Нам в этом деле огласка не нужна. Чем меньше народу в курсе, тем лучше. Смекаешь?
– Я это первым делом смекнул, – буркнул Сидорчук. – Еще только все начиналось.
– Ну так я пойду тогда? – спросил Ганичкин. – Время и место сбора я теперь знаю. Разрешите откланяться?
Зайцев махнул рукой.
Когда Ганичкин вышел, Сидорчук исподлобья взглянул на начальника и неодобрительно произнес:
– Ишь, кланяется он! Ну и удружил ты мне! Неужто без этого скомороха обойтись нельзя было?
– А ты сам подумай! Говорю тебе, сыщик от бога этот Ганичкин. Своих таких специалистов у нас пока нету. Другими делами занимались, революцию готовили, от этих самых сыщиков и бегали, учиться некогда было. Все поднимать заново надо. Но пока своих спецов не вырастили, приходится привлекать. Да ты не заводись – он проверенный человек. В прошлом раскаялся, служит трудовому народу. Я лично ему доверяю, не безраздельно, конечно, но все-таки. А то, что шляпа на голове, галстук – на это не смотри. Привычки, они намертво прилипают. Он уж, может, и не хочет в галстуке, а рука сама тянется. Да все это чепуха! Ты одно пойми – власть теперь наша. Вся эта шушера у нас вот где! Ходу назад нету. Он в душе-то, может, и враг, но человек умный, понимает, что проиграл. А есть-пить надо? Ну вот он и старается, будет пахать, пока вожжи у нас в руках. Ты ведь отдавать их не собираешься?
– Еще чего! Только все равно не к душе мне это. Ну да ладно, выписывай бумаги, какие грозился. Мне тоже кое-кого повидать хотелось до отъезда.
Глава 2
По мостовой мимо Сидорчука, отбивая шаг, прошел взвод красноармейцев. Молодые крепкие ребята с красными лицами, должно быть, возвращались из бани. Они дружно и грозно пели: «Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!»
«То-то и оно! – немного воспрянув духом, подумал Сидорчук. – Не взять вам, сволочи, рабоче-крестьянскую!.. Ни за что не одолеть!»
Он незаметно вышел к зданию ОГПУ. Возле сумрачного многоэтажного строения было немноголюдно и тихо. Прохожие старались обогнуть это место стороной. Сидорчук же, наоборот, чувствовал себя здесь как дома.
Предъявив пропуск, он прошел мимо часовых у входа и поинтересовался у дежурного:
– Скажи-ка, браток, где мне найти товарища Зайцева? Вызвали, понимаешь, телеграммой, а номер кабинета не указали.
– Зайцев? Второй этаж, в самом конце, – объяснил дежурный. – На двери литера «А». Разберетесь.
Сидорчук зашагал по широкой лестнице на второй этаж. Эта фамилия не была ему знакома, но грозная телеграмма, срочно отзывавшая Егора Тимофеевича в столицу, свидетельствовала о том, что в структуре ОГПУ товарищ Зайцев имеет некий вес. Сидорчук занимался под Костромой слишком серьезными делами, чтобы его могли вот так просто сорвать с места.
Откровенно говоря, Сидорчук был рад возвращению. Слишком тяжело давалось ему противостояние с тем злым народом, что бузил по костромским деревням. Ясное дело, гадил кулак, но шли-то за ним трудовые крестьяне, с заскорузлыми мозолистыми руками, с животами, подтянувшимися от голода, с глазами, в которых навеки затаилось недоверие к любой власти. Сидорчук чувствовал, что должен что-то объяснять этим людям, подсказывать им, как выбраться на верную дорогу, научить терпению, но ничего у него не получалось. Приходилось арестовывать, грозить, стрелять, тянуть нервы себе и всем прочим. Он устал.
«Видно, годы уже подходят, – мрачно размышлял Егор Тимофеевич, шагая по коридору и разглядывая высокие, наглухо прикрытые двери. – Укатали сивку крутые горки. Думал, что двужильный, сносу не будет! Да, видно, всему есть предел».
Он уже достиг конца коридора, и взгляд его уперся в табличку с литерой «А» на последней двери. Она была закрыта, но перед ней уже прохаживался посетитель.
Этот человек Сидорчуку категорически не понравился. Вид его совершенно не соответствовал ни духу времени, ни месту, где собирались суровые люди, рыцари революции, не знающие ни отдыха, ни комфорта.
Это был крепкий высокий господин. Сидорчук даже мысленно не мог назвать его иначе! На породистом круглом лице красовались густые холеные усы, простиравшиеся до розовых щек. Лоб высокий с глубокими залысинами. Глаза смотрели добродушно, но с некоторой хитрецой, словно господин знал об окружающих что-то такое, о чем они сами ни за что не сказали бы. Наряжен он был в приличный, хотя порядком вытертый костюм, носил галстук и шляпу, то есть идеально подходил под определение «старорежимная морда». Через локоть у него было переброшено легкое летнее пальтецо, роскошь по нынешним временам необычайная.
Но больше всего Сидорчуку не понравилось, как незнакомец держал спину. Она у него была совершенно прямая, годами натренированная на плацу. Только шашки у пояса не хватало. Вместо клинка господин держал в пальцах дымящуюся папиросу. Когда Сидорчук с ненавистью посмотрел на него, он слегка насмешливо поклонился.
Сидорчук на это никак не отреагировал. Он давно научился сдерживать внезапные порывы, но в душе у него взметнулась такая буря, что даже в глазах потемнело.
«Ну уж нет! – с яростью подумал Егор Тимофеевич. – Рано мне на покой. Пока вот такие поганят землю, я еще нужен! Пока не выбьем последнюю белогвардейскую сволочь, Сидорчук останется в строю, так и запишите!»
Он даже почувствовал новый прилив сил и рванул на себя тяжелую дверь кабинета так, будто белогвардейца из седла выхватил.
Кабинет, куда попал Сидорчук, был совсем небольшой – узкая неприбранная комната с единственным окном, у которого за конторским столом сидел худой серьезный человек лет сорока в защитном френче без знаков различий. Он услышал шум двери, поднял голову и вопросительно уставился на вошедшего.
– Сидорчук. По телеграмме, – объяснил Егор Тимофеевич. – Прямо из Костромы. Зайцев – это ты, значит?
– Зайцев – это я, – сказал худой человек. – Ждал тебя. Бери стул, товарищ, и садись поближе. Разговор у нас длинный будет.
Он говорил медленно, с задержками, словно мучительно припоминал каждое слово. Над левым ухом среди темно-русых волос белел застарелый шрам, вероятно, от сабельного удара.
«Этот пороху понюхал, – с удовлетворением подумал Сидорчук. – Наш человек, геройский. Только, видать, головой контуженный».
– Ну и как там, в Костроме? – спросил Зайцев, вглядываясь в темное лицо Сидорчука. – Из первых рук, так сказать.
– Да что – мутит кулак воду, – нахмурился Сидорчук. – Тень на плетень наводит. Восстанавливает крестьян против народной власти. Тут ведь дело какое? Беднота с налогом не справляется, идет на поклон к тому же кулаку – и что получается? Выходит опять то же рабство. Бедняк, он целиком от кулака зависит, кругом ему должен. Вот и пляшет под его дудку. Доходит до того, что в селах массово нападают на милиционеров, уполномоченных, представителей власти. Избивают, оружие отымают. Были случаи смертоубийства. Опять же лозунг, мол, даешь Советы без коммунистов! Это куда годится?
– И что, никаких сдвигов?
– Да как сказать… Это как огонь в лесу. Тут затопчешь, а уже, глядишь, рядом занялось. Да вот в неурочный час уехать пришлось. Очень бы мне там сейчас быть надо, товарищ Зайцев. Вот, значит, какое дело.
– Ну, думаю, там все-таки и без тебя справятся, – напряженно подбирая слова, сказал Зайцев. – Тебе, товарищ Сидорчук, другое дело припасено. Тут без тебя не обойдешься.
– Это что же такое за дело? – недоверчиво спросил Егор Тимофеевич. – И почему меня к тебе направили? До сих пор у меня командиром товарищ Селиверстов был – разве не так?
– Он таковым и остается, – кивнул Зайцев. – Только это приказ самого товарища Дзержинского. Ты поступаешь в мое распоряжение в составе спецгруппы с широкими полномочиями. Сам ее и возглавишь. Связь же будешь держать исключительно со мной. Когда представится такая возможность, разумеется. Максимальная осторожность и конспирация.
– Это понятно, – кашлянул Сидорчук. – А делать-то что надо? Я ведь до сих пор в третьем отделении. По борьбе с антисоветской деятельностью. Секретный отдел…
– У нас точно такой же, – перебил его Зайцев. – Временный, но с особыми полномочиями. Документации никакой мы не ведем, все на честном партийном слове. В таких условиях особое внимание подбору людей, согласен? Ну, насчет тебя у нас сомнений никаких нет, тем более что дело это твое сто процентов. Восемнадцатый год помнишь? А город Веснянск? Ну, смекнул наконец-то?
На узком лице Зайцева появилось что-то отдаленно напоминающее тихую радость. Грубое лицо Сидорчука, напротив, выражало недоумение.
– Было дело, – сказал он. – Направляла меня партия. С особым поручением. Разглашать не имею права.
– Ты передал гражданину Постнову Николаю Ростиславовичу, проживающему в городе Веснянске, немалые ценности, принадлежащие республике, – хладнокровно произнес Зайцев. – Бриллианты. Как видишь, я вполне осведомлен. Более того, именно этим вопросом я и занимаюсь. Только им. Потому что произошло крайне неприятное событие. Из ряда вон, как говорится.
– Что ж такое приключилось? – заволновался Сидорчук. – Не томи, товарищ Зайцев. Я человек простой, загадок этих не люблю. Крой так, как оно есть!
– Я и сам терпеть их не могу, – строго заметил Зайцев. – Только вот эту задачку нам с тобой придется разрешить. Приказ с самого верху идет, от Совнаркома республики. Не выполним – сами преступниками будем. Все ясно?
– Да ничего мне не ясно! – уже сердито буркнул Сидорчук. – Туману напустил такого, что и в двух шагах ничего не разглядишь.
– Сейчас я тебе этот туман развею, – пообещал Зайцев. – Слушай сюда внимательно. Не далее как месяц назад вышло секретное постановление. Все ценности, отданные на хранение, надо вернуть обратно в казну. Человек, который должен был принять от Постнова секретный груз под роспись, прибыл в город Веснянск, но гражданина Постнова по указанному адресу не обнаружил. Он предпринял некоторые шаги, чтобы выяснить новое место жительства Постнова, узнать хоть какие подробности, но все тщетно. Постнов как сквозь землю провалился. Ни человека, ни драгоценностей! Ну, сам понимаешь, знает обо всем этом ограниченный круг доверенных людей. Огласка никому не нужна. Наш человек не стал превышать полномочий и вернулся в Москву. Случай очень неприятный. Одним словом, Постнова необходимо найти, ценности – вернуть. Ты их отправлял, тебе и возвращать. Тем более что с Постновым ты хорошо знаком, так ведь?
– Получается, что не слишком хорошо, – мрачно сказал Сидорчук. – Как же это так, а? Был человек – преданный партиец, большевик, пламенный борец за дело мировой революции, и вдруг… Не верю!
– Правильно не веришь, – поддакнул Зайцев. – Я и сам сомневаюсь. Тут ведь дело какое?.. В девятнадцатом году в Веснянск неожиданно вошли белые. Какой-то кавалерийский отряд прорвал фронт, ворвался в город. Беляки, как положено, учинили там резню, коммунистов искали, сочувствующих, ну, сам понимаешь.
– Думаешь, вышли на Постнова? – мрачнея больше обычного, спросил Сидорчук.
– Думать да гадать можно сколько угодно, – веско произнес Зайцев. – Только пусть этим бабки занимаются. А нам с тобой точные сведения нужны. Одним словом, собирайся, товарищ Сидорчук, и в путь! Мотор получишь, людей, деньги – в новых червонцах, между прочим. Не шикуй только, – скупо улыбнулся он. – Задача у тебя, в сущности, простая. Надо найти Постнова, выяснить, что сталось с бриллиантами, и постараться вернуть их!
– Я задание партии, конечно, постараюсь выполнить, – сказал Сидорчук невесело. – Только… Какой же из меня, товарищ Зайцев, сыщик? Уходить от царских шпиков приходилось, это да. А вот чтобы самому по следу, прямо как гончей!.. Я человек простой. Мне цель укажи, я сделаю, но в сыщики не гожусь, хоть ты меня режь!
– А это мы тоже учли, – заботливо сказал Зайцев. – Дадим тебе специалиста. Ты будешь общее руководство осуществлять, а поиски на его совести. Станешь присматривать за ним и направлять. Хороший спец, натасканный. Жаль, что старорежимный тип, но до сих пор претензий к нему у нас не было. Несколько раз хорошо нам помог, проявил себя сочувствующим делу революции.
– Знаю я этих сочувствующих! – буркнул Сидорчук. – Одним глазом на сторону метят.
– Все бывает, – согласился Зайцев. – Революционную бдительность еще никто не отменял. За спецами присмотр нужен. Вот ты и займись этим. Почувствуешь неладное – принимай меры. А как же? Революция нуждается в специалистах.
– Не нравится мне это, – резко сказал Сидорчук. – Кроме прямого дела я еще со всякой контрой нянькаться должен.
– Нянькаться тебя никто не заставляет. Будете культурно вместе работать. Говорю же, головастый он. Опыт огромный. Ну и все такое. Этот человек тебе понравится! Да он здесь уже, наверное. – Зайцев встал, быстрым шагом прошагал к двери, открыл ее и удовлетворенно воскликнул: – А! Явился уже! Отлично! Заходи, гражданин Ганичкин! Знакомить вас буду.
Сидорчук обернулся и с глубочайшим неудовольствием узнал того самого господина. Правда, сейчас он уже был без папиросы, но горделивая осанка, иронический взгляд и пижонское пальто остались при нем. С Зайцевым он поздоровался за руку, как с равным, без малейшего смущения. Потом Ганичкин так же энергично протянул ладонь Сидорчуку, но тот даже не встал со своего места, не пожал протянутой руки.
Егор Тимофеевич оценивающе оглядел крепкую фигуру спеца, хмыкнул и хрипло сообщил:
– За ручку с господами не приходилось, не привык. А вот расстреливать вашего брата случалось. Скольких положил – уже и со счета сбился. Прямо скажу, плакать по такому случаю не собираюсь. Наоборот, самая большая радость у меня будет, когда всю вашу господскую породу изведу под корень.
Господин Ганичкин слегка улыбнулся в роскошные усы и спокойно убрал руку.
– Надеюсь, вы не сразу станете меня расстреливать? – осведомился он предельно вежливым тоном. – Не забыли, нам еще вместе работу делать?
– Послушай, Егор Тимофеевич! – укоризненно воскликнул Зайцев. – Это ты сейчас не к месту сказал! И гражданин спец как раз прав. Вам еще работать вместе. Операция под кодовым названием «Диамант» поручена тебе и ему. Что же это за исполнение приказа партии будет, если друг на друга волком смотреть? Это не работа уже, а бедлам какой-то! Прошу учесть тот факт, что состав вашей группы утвержден коллегией, никаких корректив вносить никто не будет! Ты не кисейная барышня. Ганичкин тоже не институтка. Уж как-нибудь найдете общий язык. Иначе спросим с вас обоих по всей строгости революционного закона! Одним словом, прошу любить и жаловать – это вот Сидорчук Егор Тимофеевич, а это Ганичкин Алексей Петрович. В основные детали он посвящен. Нужные подробности сообщишь по ходу дела.
– Ясно, – хмуро сказал Сидорчук. – Еще кого мне даете? Больше спецов не будет?
– Шофера тебе даю, проверенного парня. Егоров Степан, из потомственных рабочих. Между прочим, на Южном фронте командующего возил. Был ранен, после излечения к нам направили. Ответственный товарищ, отважный. Молчалив, правда. Но это вряд ли серьезный недостаток.
– Молчание золото, – улыбнулся Ганичкин.
– Вот и я о том же, – кивнул Зайцев и продолжил: – Ну и еще один сотрудник – Василий Чуднов. Молодой совсем, но зарекомендовал себя неплохо. Стреляет, между прочим, отменно. Заносит его иногда, удаль любит показать. Так ты ему много воли не давай.
– Не дам. Еще кто?
– А больше никого. Вчетвером будете. Чай не в тыл врага отправляетесь. Полномочия вам дадим, мандат такой, чтобы везде, так сказать, зеленая улица. Мотор для вас приготовлен совсем новый, в ремонте ни разу даже не побывал. Так чего же вам еще? Все прочее от вас зависит.
– Ладно, а где все остальные?
– Сегодня я им увольнительную дал, – объяснил Зайцев. – С семьями повидаться. У Егорова жена, у Чуднова мать старенькая. Они оба месяц в отъезде. Выполняли задание вроде твоего, только подальше, на Украине. Пусть отдохнут малость. А завтра с утра отправляйтесь. Я тебе сейчас, Егор Тимофеевич, все необходимые документы оформлю, деньги получишь – и в путь. Остановился ты где?
– У товарища, – сказал Сидорчук. – Где сбор?
– А прямо у гаражей. Предъявишь ордер дежурному, и валяйте. Я ребятам на восемь утра назначил. Там и познакомитесь. Будут проблемы на месте, прямо в тамошнее отделение обращайся. Они обязаны всемерную помощь вам оказывать. Но если честно, то постарайтесь светиться поменьше. Нам в этом деле огласка не нужна. Чем меньше народу в курсе, тем лучше. Смекаешь?
– Я это первым делом смекнул, – буркнул Сидорчук. – Еще только все начиналось.
– Ну так я пойду тогда? – спросил Ганичкин. – Время и место сбора я теперь знаю. Разрешите откланяться?
Зайцев махнул рукой.
Когда Ганичкин вышел, Сидорчук исподлобья взглянул на начальника и неодобрительно произнес:
– Ишь, кланяется он! Ну и удружил ты мне! Неужто без этого скомороха обойтись нельзя было?
– А ты сам подумай! Говорю тебе, сыщик от бога этот Ганичкин. Своих таких специалистов у нас пока нету. Другими делами занимались, революцию готовили, от этих самых сыщиков и бегали, учиться некогда было. Все поднимать заново надо. Но пока своих спецов не вырастили, приходится привлекать. Да ты не заводись – он проверенный человек. В прошлом раскаялся, служит трудовому народу. Я лично ему доверяю, не безраздельно, конечно, но все-таки. А то, что шляпа на голове, галстук – на это не смотри. Привычки, они намертво прилипают. Он уж, может, и не хочет в галстуке, а рука сама тянется. Да все это чепуха! Ты одно пойми – власть теперь наша. Вся эта шушера у нас вот где! Ходу назад нету. Он в душе-то, может, и враг, но человек умный, понимает, что проиграл. А есть-пить надо? Ну вот он и старается, будет пахать, пока вожжи у нас в руках. Ты ведь отдавать их не собираешься?
– Еще чего! Только все равно не к душе мне это. Ну да ладно, выписывай бумаги, какие грозился. Мне тоже кое-кого повидать хотелось до отъезда.
Глава 2
Им на самом деле выделили новый автомобиль, но на половине пути он неожиданно заглох и потребовал ремонта. Это случилось в десятке верст от небольшого городка. Едва они переехали скрипучий деревянный мост, соединяющий два берега неширокой задумчивой речки, как мотор вдруг зачихал, задергался, а потом совсем замолчал. После непрестанного движения, тряски и многочасового гула двигателя тишина окружающей природы показалась путешественникам чем-то ошеломляющим и необычайным. Некоторое время они сидели оглушенные и с каким-то недоверием осматривали окрестности.
Солнце уже перевалило высшую точку на небосклоне. Слабый ветерок шевелил листву на ветлах, густо облепивших берега. В синем небе на головокружительной высоте плавал одинокий ястреб. Все обещало хорошую погоду. Впереди, совсем близко зеленел небольшой лесок. Дорога, по которой им следовало ехать, ныряла в тени старых дубов и исчезала в чаще леса.
Судя по карте, по ту сторона леса в долине должен был лежать городок под названием Белогорск. Шесть тысяч населения, две мельницы, кожевенный завод, артель стеклодувов, две школы, четыре сохранившиеся церкви. Но до него еще надо было как-то добраться.
Первым опомнился водитель. Он что-то буркнул себе под нос, с нескрываемым раздражением толкнул дверцу, вылез наружу, ни на кого не глядя, откинул крышку капота и принялся копаться в моторе.
За ним потянулись остальные. Ганичкин, отправляясь в дорогу, поменял шляпу на фуражку с квадратным козырьком, нацепил потертое, изрядно пропылившееся полувоенное обмундирование.
Он полез в карман за папиросами, потом широко расправил плечи, втянул носом воздух и с удовольствием пробормотал:
– Благодать-то какая!
Вася Чуднов, жилистый, белокурый, улыбчивый парень с мечтательными серыми глазами, тут же подкатился к нему и весело проговорил:
– А пожалте папиросочку, господин бывший, в пользу пролетарской революции! Будьте такие добренькие!
Ганичкин изогнул бровь и с преувеличенной любезностью протянул Васе коробку.
Тот ловко выхватил из нее две папиросы и крикнул шоферу:
– Степан, закуришь? Господа нынче угощают! Не зевай!
Степан что-то пробурчал, не поднимая головы. Васька махнул рукой, примостил одну папиросу за левым ухом и отвернулся. Ганичкин поднес ему зажженную спичку. Васька торопливо прикурил и с наслаждением затянулся дымом.
Сидорчук с неодобрением посмотрел на него и подумал:
«Чистый жеребчик. Не нагарцевался еще! Все ему на смех. Ну и удружил Зайцев! Задание, вишь ты, серьезное – дальше некуда, а в помощь дал молчуна, гармониста да жандарма недобитого. На тебе, боже, что нам негоже! И мотор – говорил, что исправный, а тот возьми и откажи! Все наперекосяк».
Он приблизился к шоферу, который с головой погрузился в стальные кишки автомобиля, и спросил:
– Ну и что тут у тебя?
– Масло, – лаконично ответил Егоров, даже не обернувшись.
Сидорчук, который ничего в двигателях не понимал, с уважением посмотрел на шофера и отступил. Он даже не решился спросить, что не так с этим загадочным маслом и есть ли надежда на скорое возобновление движения. Сам Егоров счел свое объяснение исчерпывающим и не произнес больше ни слова.
Все, кажется, были даже рады нежданной остановке. Господин Ганичкин важно прогуливался взад-вперед по шелковой траве, щурился на солнце и с наслаждением затягивался ароматным табачным дымом. Вид у него был как у породистого кота, до отвала наевшегося сметаны.
Вася Чуднов прилег в сторонке, оперся на локоть и мечтательно рассматривал зеленеющий лес. Из лихо закушенной папиросы в небо сочилась почти прозрачная струйка.
Расслабленная атмосфера весеннего дня подействовала и на Сидорчука. Он прошелся по берегу, разминая ноги, затекшие от поездки, вдыхая аромат полевых цветов, свежей зелени и прохладной реки. В воздухе жужжали и вспыхивали искрами бронзовые жуки. Егоров, не разгибаясь, продолжал копаться в моторе.
Сидорчук почувствовал неловкость. Он не был виноват в задержке, да дел никаких у них сейчас не имелось, но это невольное безделье вызывало у Сидорчука недовольство собой. Ему казалось, что он теряет нити управления своей командой. Эти люди были для него чужими, особенно Ганичкин. Он ничего о них не знал, в настоящем деле не проверил и не представлял, на что они способны. Зайцев их хвалил, но пока свою характеристику оправдывал только Егоров, да и то с оговорками – мотор у него все-таки сломался.
«Что ж он так долго копается? – сердито подумал Сидорчук, кося глазом на согнутую спину шофера. – Неужто так трудно найти это чертово масло? А если бы это был фронт?»
Чтобы как-то утихомирить нарастающее раздражение, Сидорчук решил проверить оружие, сложенное в машине. Три австрийских карабина и цинковый ящик с патронами, завернутые в мешковину, были в порядке, но Сидорчук, нарочно делая строго лицо, ощупал все и поправил.
Он вспомнил вдруг, как уезжал шесть лет назад из Веснянска и оставлял Постнову на черный день пять гранат-лимонок и коробку с патронами. Егор Тимофеевич беды не ждал, но черный день все-таки наступил. О том, виноват ли Николай Ростиславович, думать не хотелось. Постнов был его другом, боевым товарищем, преданным большевиком, не кланялся пулям и не боялся смерти.
Но Сидорчук слишком много повидал в этой жизни и знал, что с людьми случается всякое. Особенно если в этом замешаны баба и бриллианты. Могло случиться самое худшее. Егор Тимофеевич знал, что выполнит свой долг, но радости это ему не доставляло.
– Егоров! – крикнул он сердито. – Ты еще долго будешь возиться? Или хочешь, чтобы мы тут ночевали?
– Маслопровод, – отозвался Егоров, выглядывая из-под капота. – Еще малость подождать придется.
Нос и щеки у него был вымазаны чем-то черным. Кажется, командирский тон Сидорчука произвел на него благоприятное впечатление. Он, можно сказать, разговорился, даже в голосе появились бодрые нотки.
Сидорчук стал обдумывать, не стоит ли ему применять в деле командирскую хватку почаще, чтобы поддерживать в подчиненных примерную бодрость и хорошее настроение, но тут его внимание привлек экипаж, появившийся на мосту.
Хотя именно экипажем это сооружение назвать было чересчур смело. Пегая лошаденка понуро тащила за собой простую телегу с четырьмя пассажирами самого невзрачного вида. Один, ссутулившись, сидел впереди, придерживая вожжи, а трое полулежали на клочьях прелой соломы и с ленивым недоверием рассматривали окружающий мир.
Автомобиль, замерший возле дороги, привлек их внимание. С некоторым оживлением все четверо повернули головы, поглазели на чудо техники, а потом уставились на Сидорчука, может быть, интуитивно угадав в нем главного.
Эти мужики были одеты в поношенное барахло, нечесаные, плохо выбритые, с темными неприветливыми лицами. Только у возницы рубаха почище, картуз с лакированным козырьком, куртка поновее. Курчавая черная борода по-разбойничьи окаймляла его круглую розовую физиономию.
Телега миновала мост и запрыгала по грунтовой дороге. Она все ближе и ближе подбиралась к Сидорчуку и его отряду. Мирно постукивали копыта, поскрипывали тележные оси.
Мир по-прежнему казался безмятежным, но Егор Тимофеевич почему-то насторожился. Ему не понравились глаза мужиков, трясущихся в телеге. Подозрительность уже въелась в его кровь и плоть, распространялась на всех без исключения незнакомцев. Или же просто в очередной раз сработало предчувствие беды, неоднократно спасавшее ему жизнь. Он передвинул на плече ремень, удерживающий кобуру с верным маузером, и впился взглядом в приближающуюся телегу.
Его товарищи повели себя по-разному. Егоров даже не поднял головы. Чуднов смотрел на подъезжающих мужиков с прежней мечтательностью в глазах, сжимая в зубах травинку, и мысли его витали где-то далеко-далеко. Господин Ганичкин, напротив, присматривался к новым людям со вниманием, словно стараясь запомнить черты лица каждого.
Тут телега вдруг остановилась. Прервался скрип плохо смазанных осей, перестали стучать копыта. Наступила воздушная тишина, пронизанная теплым ветерком.
В ней-то и прозвучал голос одного из мужиков, лежащих на соломе:
– Это кто ж вы такие будете, господа-товарищи? Вроде не местные, а? Из каких краев прибыли, странники?
В его тоне, в словах, произносимых с протяжной ленцой, проступала издевка. Чувствовалось, что этот человек презирал каждого, кто ему непонятен, кого он не знал по имени-отчеству, с кем не сидел за одним столом и не распивал чарку. Сидорчуку до этого не было дела, но ему не понравился вопрос. Неприятный он был, с подковыркой, да и задан не к месту. Совсем ни к чему было знать первому встречному, что за люди катят по проселочным дорогам на автомобиле. Не их ума это было дело.
Солнце уже перевалило высшую точку на небосклоне. Слабый ветерок шевелил листву на ветлах, густо облепивших берега. В синем небе на головокружительной высоте плавал одинокий ястреб. Все обещало хорошую погоду. Впереди, совсем близко зеленел небольшой лесок. Дорога, по которой им следовало ехать, ныряла в тени старых дубов и исчезала в чаще леса.
Судя по карте, по ту сторона леса в долине должен был лежать городок под названием Белогорск. Шесть тысяч населения, две мельницы, кожевенный завод, артель стеклодувов, две школы, четыре сохранившиеся церкви. Но до него еще надо было как-то добраться.
Первым опомнился водитель. Он что-то буркнул себе под нос, с нескрываемым раздражением толкнул дверцу, вылез наружу, ни на кого не глядя, откинул крышку капота и принялся копаться в моторе.
За ним потянулись остальные. Ганичкин, отправляясь в дорогу, поменял шляпу на фуражку с квадратным козырьком, нацепил потертое, изрядно пропылившееся полувоенное обмундирование.
Он полез в карман за папиросами, потом широко расправил плечи, втянул носом воздух и с удовольствием пробормотал:
– Благодать-то какая!
Вася Чуднов, жилистый, белокурый, улыбчивый парень с мечтательными серыми глазами, тут же подкатился к нему и весело проговорил:
– А пожалте папиросочку, господин бывший, в пользу пролетарской революции! Будьте такие добренькие!
Ганичкин изогнул бровь и с преувеличенной любезностью протянул Васе коробку.
Тот ловко выхватил из нее две папиросы и крикнул шоферу:
– Степан, закуришь? Господа нынче угощают! Не зевай!
Степан что-то пробурчал, не поднимая головы. Васька махнул рукой, примостил одну папиросу за левым ухом и отвернулся. Ганичкин поднес ему зажженную спичку. Васька торопливо прикурил и с наслаждением затянулся дымом.
Сидорчук с неодобрением посмотрел на него и подумал:
«Чистый жеребчик. Не нагарцевался еще! Все ему на смех. Ну и удружил Зайцев! Задание, вишь ты, серьезное – дальше некуда, а в помощь дал молчуна, гармониста да жандарма недобитого. На тебе, боже, что нам негоже! И мотор – говорил, что исправный, а тот возьми и откажи! Все наперекосяк».
Он приблизился к шоферу, который с головой погрузился в стальные кишки автомобиля, и спросил:
– Ну и что тут у тебя?
– Масло, – лаконично ответил Егоров, даже не обернувшись.
Сидорчук, который ничего в двигателях не понимал, с уважением посмотрел на шофера и отступил. Он даже не решился спросить, что не так с этим загадочным маслом и есть ли надежда на скорое возобновление движения. Сам Егоров счел свое объяснение исчерпывающим и не произнес больше ни слова.
Все, кажется, были даже рады нежданной остановке. Господин Ганичкин важно прогуливался взад-вперед по шелковой траве, щурился на солнце и с наслаждением затягивался ароматным табачным дымом. Вид у него был как у породистого кота, до отвала наевшегося сметаны.
Вася Чуднов прилег в сторонке, оперся на локоть и мечтательно рассматривал зеленеющий лес. Из лихо закушенной папиросы в небо сочилась почти прозрачная струйка.
Расслабленная атмосфера весеннего дня подействовала и на Сидорчука. Он прошелся по берегу, разминая ноги, затекшие от поездки, вдыхая аромат полевых цветов, свежей зелени и прохладной реки. В воздухе жужжали и вспыхивали искрами бронзовые жуки. Егоров, не разгибаясь, продолжал копаться в моторе.
Сидорчук почувствовал неловкость. Он не был виноват в задержке, да дел никаких у них сейчас не имелось, но это невольное безделье вызывало у Сидорчука недовольство собой. Ему казалось, что он теряет нити управления своей командой. Эти люди были для него чужими, особенно Ганичкин. Он ничего о них не знал, в настоящем деле не проверил и не представлял, на что они способны. Зайцев их хвалил, но пока свою характеристику оправдывал только Егоров, да и то с оговорками – мотор у него все-таки сломался.
«Что ж он так долго копается? – сердито подумал Сидорчук, кося глазом на согнутую спину шофера. – Неужто так трудно найти это чертово масло? А если бы это был фронт?»
Чтобы как-то утихомирить нарастающее раздражение, Сидорчук решил проверить оружие, сложенное в машине. Три австрийских карабина и цинковый ящик с патронами, завернутые в мешковину, были в порядке, но Сидорчук, нарочно делая строго лицо, ощупал все и поправил.
Он вспомнил вдруг, как уезжал шесть лет назад из Веснянска и оставлял Постнову на черный день пять гранат-лимонок и коробку с патронами. Егор Тимофеевич беды не ждал, но черный день все-таки наступил. О том, виноват ли Николай Ростиславович, думать не хотелось. Постнов был его другом, боевым товарищем, преданным большевиком, не кланялся пулям и не боялся смерти.
Но Сидорчук слишком много повидал в этой жизни и знал, что с людьми случается всякое. Особенно если в этом замешаны баба и бриллианты. Могло случиться самое худшее. Егор Тимофеевич знал, что выполнит свой долг, но радости это ему не доставляло.
– Егоров! – крикнул он сердито. – Ты еще долго будешь возиться? Или хочешь, чтобы мы тут ночевали?
– Маслопровод, – отозвался Егоров, выглядывая из-под капота. – Еще малость подождать придется.
Нос и щеки у него был вымазаны чем-то черным. Кажется, командирский тон Сидорчука произвел на него благоприятное впечатление. Он, можно сказать, разговорился, даже в голосе появились бодрые нотки.
Сидорчук стал обдумывать, не стоит ли ему применять в деле командирскую хватку почаще, чтобы поддерживать в подчиненных примерную бодрость и хорошее настроение, но тут его внимание привлек экипаж, появившийся на мосту.
Хотя именно экипажем это сооружение назвать было чересчур смело. Пегая лошаденка понуро тащила за собой простую телегу с четырьмя пассажирами самого невзрачного вида. Один, ссутулившись, сидел впереди, придерживая вожжи, а трое полулежали на клочьях прелой соломы и с ленивым недоверием рассматривали окружающий мир.
Автомобиль, замерший возле дороги, привлек их внимание. С некоторым оживлением все четверо повернули головы, поглазели на чудо техники, а потом уставились на Сидорчука, может быть, интуитивно угадав в нем главного.
Эти мужики были одеты в поношенное барахло, нечесаные, плохо выбритые, с темными неприветливыми лицами. Только у возницы рубаха почище, картуз с лакированным козырьком, куртка поновее. Курчавая черная борода по-разбойничьи окаймляла его круглую розовую физиономию.
Телега миновала мост и запрыгала по грунтовой дороге. Она все ближе и ближе подбиралась к Сидорчуку и его отряду. Мирно постукивали копыта, поскрипывали тележные оси.
Мир по-прежнему казался безмятежным, но Егор Тимофеевич почему-то насторожился. Ему не понравились глаза мужиков, трясущихся в телеге. Подозрительность уже въелась в его кровь и плоть, распространялась на всех без исключения незнакомцев. Или же просто в очередной раз сработало предчувствие беды, неоднократно спасавшее ему жизнь. Он передвинул на плече ремень, удерживающий кобуру с верным маузером, и впился взглядом в приближающуюся телегу.
Его товарищи повели себя по-разному. Егоров даже не поднял головы. Чуднов смотрел на подъезжающих мужиков с прежней мечтательностью в глазах, сжимая в зубах травинку, и мысли его витали где-то далеко-далеко. Господин Ганичкин, напротив, присматривался к новым людям со вниманием, словно стараясь запомнить черты лица каждого.
Тут телега вдруг остановилась. Прервался скрип плохо смазанных осей, перестали стучать копыта. Наступила воздушная тишина, пронизанная теплым ветерком.
В ней-то и прозвучал голос одного из мужиков, лежащих на соломе:
– Это кто ж вы такие будете, господа-товарищи? Вроде не местные, а? Из каких краев прибыли, странники?
В его тоне, в словах, произносимых с протяжной ленцой, проступала издевка. Чувствовалось, что этот человек презирал каждого, кто ему непонятен, кого он не знал по имени-отчеству, с кем не сидел за одним столом и не распивал чарку. Сидорчуку до этого не было дела, но ему не понравился вопрос. Неприятный он был, с подковыркой, да и задан не к месту. Совсем ни к чему было знать первому встречному, что за люди катят по проселочным дорогам на автомобиле. Не их ума это было дело.