Страница:
Для того чтобы выжить в холодную и снежную зиму, Грушины по осени покупали на базаре воз тыквы, воз картошки, мешок муки. Тем и жили до весны. А летом выручала, конечно же, рыбалка.
Но скоро для Петра такое «безоблачное» детство закончилось. Однажды отец взял его с собой на очередную стройку: где гвоздь подать, где стружку убрать. Так и началась его не по-детски настоящая трудовая жизнь, ежедневно приносившая новые впечатления.
«Мне часто доводилось видеть в детстве, – вспоминал Грушин, – как артели бурлаков, плотовщиков и грузчиков работали на погрузке, кантовали бревна, тянули расшивы бечевой. Это были до крайности бедные люди, одетые в отрепье, но очень сильные физически. Помню, как однажды, перегнувшись через перила, я со своими одногодками наблюдал за ними, когда они расселись обедать. Сидя на бревнах, спокойно, не торопясь, они ели хлеб, воблу и арбузы. И хотя я был совсем мальчишкой, подобные картины заставляли меня задумываться о разных сторонах жизни, о ее справедливости».
Дальше церковно-приходская школа и профтехшкола. Очень интересно воспоминание Петра Дмитриевича об этом периоде его жизни. «Преподавали в профтехшколе не обремененные премудростями педагогики люди, может быть, именно поэтому та непростая наука столь естественно нами постигалась. Рассказывает, например, преподаватель об обычном токарном станке, но как рассказывает!.. Самое заветное желание после этого рассказа – немедленно бежать в мастерскую и лично увидеть, во всем убедиться. Во мне на всю жизнь осталось то чувство восторга перед работающей машиной, целесообразность ее конструкции».
Жизнь в Вольске (Родина П. Грушина. – Прим. автора) в послереволюционные годы менялась быстро. Но далеко не сразу решились извечные проблемы этих мест.
В то время в Поволжье из-за неурожаев каждый третий год выдавался голодным, но тот, глубоко врезавшийся в память, 1921-й год оказался на редкость особенным.
«Пережить тот голодный год было непросто, вспоминает Грушин, в ту зиму мы, учащиеся профтехшколы, с нетерпением ждали каждого нашего дежурства по кухне. Только в эти, становившиеся для нас невероятно счастливыми дни, нам удавалось вдоволь наесться очисток от картошки и хлебных крошек. И, конечно, самым главным результатом того года были не оценки или полученные знания, а то, что нам просто удалось выжить».
«Даешь крылья!» – этот лозунг стал самым популярным у молодежи Советской России в 1923 году. Авиация притягивала молодежь, в нее шли и добивались успеха наиболее увлеченные, наиболее способные и, что не менее важно, глубоко преданные своему выбору молодые люди. Именно в эти дни авиация стала страстью Петра Грушина. Вот как вспоминает он первую встречу с настоящим самолетом. «Однажды возвращаюсь с занятий вечером, солнце еще не скрылось. И вдруг . гремит что-то в воздухе. Низко, над самыми крышами домов, пролетели три самолета и сели за городом. Не я один, все юные горожане напрямик через заборы и огороды рванулись к месту посадки. Прибежали, подошли к машинам, никто не ругает. Летчикам было забавно видеть наше волнение, разрешили, что называется, потрогать».
Затем у юного Петра была тяжелая трудовая жизнь. Сначала на цементном заводе, затем на заводе двухтактных дизельных двигателей для тракторов и небольших речных судов в городе Марксштадте.
Сам Петр Дмитриевич так охарактеризовал это время.
«Вставал я тогда, – вспоминает Грушин, – часов в пять-шесть. Спали мы братья-сестры на полу. Негде было больше. Себе я на пол стелил войлочную подстилку, клал подушку, под подушку пальто, в котором ходил. На всю жизнь врезалось в память, как в пять утра подходила ко мне мать и чуть коснувшись, тихо говорила: «Петя, пора». И вот каждый день я слышал мягкий тихий голос. Ей было очень жаль будить меня. А я спал так, как будто бы только лег. Вставал, если оставалось первое, то тарелку съедал, потом чай. А потом брал сумочку и семь километров шел пешком до своего верстака. Случалось по дороге и вьюга, и дождь, и ветер. Но не роптал я, ни на кого не ворчал. Работал, каждый день работал».
Интересны подробности в воспоминаниях о жизни в Марксштадте: «В Марксштадте я тогда снимал комнату в большой избе. Чтобы попасть из нее на улицу, надо было пройти через две горницы и сени. И вот как-то однажды глубокая ночь, вставать еще рано, а сон никак не идет. Да и не дает покоя новая модель, которую я никак не доделаю. Поднимаюсь, зажигаю лампу и за работу. Час, другой, третий – все, модель, наконец, готова. Так, кажется, и рвется в воздух, поблескивая в свете керосиновой лампы своими крыльями. Ну, как ее оставить до утра? Потихоньку на ощупь пробираюсь с ней в кромешной тьме, все в избе спали. И тут, уже перед дверью на улицу, я случайно за что-то задел, опрокинул пустое ведро. Грохот поднялся. Пришлось успокоить разбуженных хозяев, что никакие здесь не воры. Вышел с моделью на улицу. Привычными движениями закрутил резину и пустил свой аэроплан в ночное небо. Красотища – луна на крыльях блеснула, винт стрекочет. Ну вот, думаю, еще одна удалась. Оставшиеся до подъема два часа я спал, не чувствуя под собой ног».
Тяга к авиации неумолимо требовала пополнения багажа знаний. Летом 1928-го года Петр Грушин едет в Ленинградский политехнический институт. «Райком комсомола, вспоминал Грушин, послал меня тогда на курсы подготовки в институт. У меня ведь за плечами была только семилетка. Пришлось всерьез попотеть с наукой. Прихожу я, бывало, на занятия, а там задачи на синусы-косинусы, а я про них до той поры и не слыхивал. На слух записать не могу, все срисовываю с доски».
Преодолев все трудности подготовительного периода, Петр был принят в Ленинградский политехнический институт. Началась непростая ленинградская жизнь. Но, несмотря на все трудности, этот период оставил в его памяти неизгладимое впечатление. Вспоминая о том времени спустя десятилетия, Грушин говорил: «Я просто счастлив, что мои первые студенческие годы прошли в Ленинграде. Я, когда выдавалось время, без устали бродил по улицам города, площадям, набережным, Летнему саду. А красота белых ночей просто восхищала. Очень нравился мне Эрмитаж, здесь я впервые познакомился с настоящей живописью, не с журнальными картинками, а с настоящей. После многих часов, проведенных в залах Эрмитажа, я уже запросто мог водить своих друзей как экскурсовод. Часто ездил за город посмотреть на пригородные дворцы, на их удивительное сочетание с природой тех мест. Все это запомнилось на всю жизнь, и спустя десятилетия я с большой охотой вновь и вновь возвращался в эти места.».
В 1930 году на базе аэромеханического факультета МВТУ было создано Высшее аэромеханическое училище, вскоре переименованное в Московский авиационный институт. К 1 сентября 1930 года в него перевелись студенты, учившиеся на авиационных специальностях в других вузах. Вполне естественно, что Петр Грушин оказался в Москве в авиационном институте.
В Москве для Петра началось все самое интересное: аэродинамика, строительная механика, двигательные установки, материаловедение – все то, что отныне с полным основанием позволяло ему заняться проектированием самых настоящих самолетов. С этого момента жизнь Петра Дмитриевича Грушина была прочно связана с разработкой и проектированием самолетов и других летательных аппаратов.
Теперь самое время предоставить слово Михаилу Ивановичу Ненашеву, родившемуся 1 ноября 1918 года. Михаил Иванович страсть как не любил говорить о себе и поэтому в своей автобиографической анкете, написанной собственноручно, избрал весьма оригинальный способ изложения – от имени своего начальника, генерал-полковника Л.М. Леонова. Эти слова Леонид Михайлович произнес при чествовании М.И. Ненашева в связи с 50-летием службы в Советской Армии. Чтобы убедиться в том, что это именно так, в книге помещена первая страница этой автобиографии, написанная рукой Михаила Ивановича. Вот эта речь Леонида Михайловича, записанная Ненашевым.
«Мы приветствуем генерал-лейтенанта Ненашева, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии, награжденного девятью орденами и тринадцатью медалями. Его служебный путь поистине является подвигом. Родившийся в крестьянской семье села Стежек, Сосновского района Тамбовской области он с раннего детства познал труд. В семье было пять детей. Несмотря на трудное детство, бедность, он успешно заканчивает начальную школу, а затем за семь километров ходит пешком в школу крестьянской молодежи и отлично заканчивает ее в 1934 году. Приезжает в Москву и работает на строительстве гостиницы «Москва», а вечером учится на рабфаке при архитектурном институте. В 1936 году направляется на учебу в Тульское оружейно-техническое училище, которое заканчивает в 1938 году. Приказом Министра обороны от 10 января 1939 года он назначается младшим оружейным техником 223 стрелкового полка.
Его энергия, техническая подготовка и хорошая работоспособность за два года службы в Харьковском, а затем Киевском особом военном округе, дали возможность выдвинуть его на должность помначальника артснабжения дивизии и начальника артснабжения гаубичного артполка. В 1940 году он поступает в артакадемию им. Дзержинского.
В июне 1941 года он направляется на фронт. Участвовал в тяжелых боях в составе 248 стрелковой дивизии, был ранен. При обороне города Москвы в 1941—1942 годы в составе 32 стрелковой дивизии был ранен во второй раз. После выздоровления выдвигается на повышение в новые формирования. В апреле 1942 года назначается начальником артснабжения бригады в 1-м танковом корпусе. В составе 3-го мехкорпуса Калининского фронта участвует в боях и получает тяжелое ранение в третий раз. После излечения назначается в оргплановое управление ГАУ. В 1946 году поступает в артакадемию снова и заканчивает ее в 1948 году.» На этом пока прервем рассказ о Михаиле Ивановиче Ненашеве. Чуть-чуть позже мы вернемся к нему.
А сейчас посмотрим, как складывалось начало жизни еще одного выдающегося генерала – первого начальника заказывающего управления систем и средств РКО. Речь пойдет о генерал-лейтенанте Михаиле Григорьевиче Мымрине. Недавно вышла книга под названием «Генерал Мымрин». Интересно проследить, как проходили детские и юношеские годы Михаила Григорьевича. В первых строках книги читаем: «Он родился 24 октября 1918 года в деревне Быстрово (старое название Починок-Итешево) Старо-Моиньского сельсовета Мало-Пургинского района Удмурдской АССР. Его родители. были крестьянами. Отец – Григорий Андрианович, уроженец деревни Быстрово, был расстрелян колчаковцами за участие в партизанском движении. Мать – Евдокия Николаевна осталась вдовой с двумя детьми, Клавдией и Михаилом.
Михаил рос живым, впечатлительным мальчиком, хорошо учился, жадно, как губка, впитывал все новое, интересное, особенно увлекался математикой и физикой. Будучи похож на отца и сложением, и хорошей физической силой, он рано окреп, был силен не по возрасту, за что пользовался авторитетом среди своих сверстников. Быт и духовная атмосфера крестьянской семьи сформировали его характер, поэтому уже в юном возрасте он проявил готовность взять на себя мужскую заботу об оставшейся без кормильца семьи. Михаил трудился (одновременно с учебой) где придется: подпаском, пильщиком дров, грузчиком, ходил на охоту, так как зверобойный промысел в этих местах был одним из способов существования. Много пришлось ему пережить за эти годы: голод, обиды, унижения – всему этому он противопоставил мечту о добре, справедливости.
Но юношу не оставляет мысль о продолжении учебы и, видимо, неслучайно в характеристиках сельских учителей отмечается его целеустремленность, аналитический склад ума. Жажда мальчика к учебе, знаниям была настолько сильна, что его на родине за стремления к знанию называли и до сих пор называют «наш уральский Михайло Ломоносов». Весной 1933 года Михаил, взяв краюху хлеба, обувшись в новосплетенные лапти, не прощаясь с матерью и сестрами, уезжает в Ижевск учиться, где поступает в Ижевский коммунально-строительный техникум на электротехническое отделение. Юный сибиряк, с первой попытки поступивший в техникум, прекрасно проявил себя во время учебы. Но ему по-прежнему приходится преодолевать житейские трудности: надо платить за снимаемый угол, на что-то жить, и он сочетает отличную учебу с подработкой: ремонтирует различную бытовую технику.
В 1937 году он с отличием оканчивает техникум, по специальности техника-электрика и получает направление на работу в электроотдел города Ижевска Удмурдской АССР. В этом же году он поступает на заочное отделение Ивановского энергетического института им. В.И. Ленина.
Через год переходит на очный курс института, совмещая учебу с работой старшего электротехника, а с 1940 года – исполняющего обязанности сменного инженера городского коммунального отдела города Иванова.
В 1941 году Михаил Григорьевич – студент четвертого курса института. 25 июля 1941 года был мобилизован Кировским РВК города Иванова в Красную Армию и направлен во Владимирское минометно-стрелковое училище.». На этом также прервем рассказ об этом замечательном человеке и сформулируем крайне важный вопрос.
Так где же находятся те самые истоки, которые позволили выдвинуть плеяду крупнейших конструкторов и военных, которые рискнули взяться за решение одной из самых сложных задач двадцатого века в военно-технической области?
Проанализировав выступления наших участников по данному вопросу, неминуемо приходишь к выводу, что истоки лежат в самой системе, которая сформировалась после Великой Октябрьской Социалистической революции. И мне думается, не надо стыдливо «замыливать» этот исторический факт. Бросается в глаза, что у главных действующих лиц, создавших системы ракетно-космической обороны, есть много общего. Они испытали тяжелейшее детство, рано начали трудиться, упорно добивались получения высшего образования. Система предоставила возможность сформироваться им как профессионалам высочайшего класса и реализовать свои возможности, пройдя удивительный по своему накалу путь решения сложнейших инженерно-технических задач в различных отраслях народного хозяйства и оборонно-промышленного комплекса.
В связи со сказанным вспомнились и мои детские и школьные годы. Мы ведь тоже дети войны. И детство наше тоже было босоногое. Оно действительно было босоногое и не только потому, что все лето мы носились босиком, в любую погоду, с утра до поздней ночи. В футбол, баскетбол, в любые игры – только босиком. Наверное, сейчас это странно слышать. Сейчас пацан от горшка два вершка, а на нем такие «крутые» кроссовки, майка и пр. К великому сожалению в то время нашего босоного детства ничего этого не было, а если бы и появились кроссовки, то вряд ли их кто из наших сверстников смог бы иметь. Люди, как правило, жили бедно. Самым распространенным лакомством для детей было мороженое. Причем мороженое было не такое, какое теперь. Им торговали мороженщицы, у которых был такой цилиндрический сосуд, обложенный льдом, и мороженое. Они ложками накладывали его в эту форму, предварительно положив туда круглую вафлю. Сверху мороженое также накрывалось вафлей и выдавливалось из формы. Получался такой кругляшек типа хоккейной шайбы, размером только поменьше. На вафлях были выдавлены имена, к примеру, Маша, Коля, Валя и т.п. Купив такое мороженое, обычно все начинали друг у друга спрашивать, что у тебя? У меня Петя, а у меня Нина. Мороженое не ели, его лизали по всему кругу, растягивая удовольствие. В этом кругляшке мороженого-то было грамм двадцать, но все равно обладатель такой сладости был на вершине блаженства и горд тем, что ему привалило такое счастье. Сегодня можно часто слышать обвинение в адрес нас, старшего поколения, по поводу нашей ностальгии. Но о какой ностальгии можно говорить, если я просто мечтал, к примеру, иметь велосипед, но я точно знал, что у меня его ни при каких обстоятельствах не будет. Об этом что ли ностальгировать? Мне думается, что людей старшего поколения возмущает не безвозвратность утери босоного детства (кто может хотеть его возврата? Чушь!), а потеря здравого смысла в сегодняшней жизни. Взрослый нормальный человек не может себя комфортно чувствовать в обстановке, когда все, что он наблюдает, в действительности не соответствует элементарным понятиям здравого смысла. Так что ностальгия тут не причем.
На всю жизнь у меня осталось глубочайшее преклонение и благодарность нашим учителям за их бескорыстность, самоотверженность и благородство, которые они проявляли и которому учили нас. Великая благодарность моей первой учительнице Антонине Владимировне Зверевой. Благороднейший человек, преподаватель-профессионал высочайшего уровня. Помню, как перед летними каникулами я заболел и последние несколько дней не посещал школу. Она сама пришла к нам и принесла почти полбуханки черного хлеба, мой паек (в то время был паек) за пропущенные дни и каникулы.
А в каких неимоверных условиях проводились занятия, особенно зимой? Школа имела три здания, и все они отапливались печками. С дровами и углем были проблемы, и зачастую на уроках приходилось сидеть в верхней одежде, иногда чернила замерзали в чернильницах. Учителя стоически переносили эти трудности и невзгоды и очень профессионально выполняли свой долг. В этом я не раз убеждался в последующем.
Вообще о нашей средней школе у меня на всю жизнь остались самые светлые и добрые воспоминания. Учителя школы, как мне сегодня представляется, были просто герои школьных будней. Многие из них успели повоевать (об этом красноречиво свидетельствовали многочисленные ордена, медали и ранения). Наш классный руководитель (впоследствии директор школы) Василий Михеевич Лобанов потерял в боях ногу. Но каким духовным потенциалом обладали эти люди, какой заряд бодрости, знаний и крепости духа они нам заложили! Великая благодарность им всем без исключения за это!
Несмотря на трудности военного и послевоенного времени и бедность, детские и школьные годы – это наша самая светлая пора в жизни. У нас было все: и мальчишеские шалости, и вздохи, и страдания по нравящимся нам безответно девчонкам. Не было у нас только той жестокости и бесчеловечности, которая сегодня расцветает пышным цветом и которую мы наблюдаем у наших детей. Пусть у нас было босоногое детство и бедная юность, но за счастливые эти годы мы искренне благодарны нашим родителям, школьным учителям и государственной системе. Об этом весьма убедительно свидетельствуют воспоминания впоследствии выдающихся ученых, конструкторов и военных.
Государственная система предоставила им, как и многим тысячам (а быть может миллионам) других, возможность достичь высочайших вершин совершенства, стать крупнейшими специалистами в области создания сложнейших образцов техники, порой опережающих лучшие мировые достижения. Немаловажную роль в становлении специалистов такого уровня играло патриотическое воспитание, которое реально существовало в то время. А это в конечном итоге делало специалистов государственниками, т.е. людьми, которые любое принимаемое решение, любой свой поступок соотносят с интересами государства, коллектива, семьи.
Хотелось бы особо обратить внимание на этот тезис. Патриотизм – это ведь не красивый лозунг. Патриотизм и патриотическое воспитание формируют фундаментальные основы государства и общества. Это прежде всего ответственность каждого гражданина за состояние дел в обществе. Это ответственность перед коллективом за состояние дел в коллективе. Это ответственность за состояние дел в семье, за воспитание подрастающего поколения. Идеология ответственности пронизывает все общество снизу доверху. Это весьма наглядно демонстрируют американцы, вывешивая национальные флаги на своих домах и трепетно относясь к одному из главных символов государства – к гимну своей страны. Мне думается, что благодаря патриотическому воспитанию в советское время у советских людей была одна из самых важных черт – ответственность за все, что происходило в нашей стране, а иной раз и в мире. Работая многие годы рука об руку с выдающимися генеральными конструкторами и военными заказчиками, я многократно убеждался в том, что ответственность перед своей страной и ее народом они всегда однозначно ставили на первое место. И потому, имея на начальной стадии своего жизненного пути практически равные условия, они взяли запредельную высоту.
Хотелось бы сделать еще одно отступление, которое, как мне кажется, имеет прямое отношение к рассматриваемой теме. Я отчетливо осознаю, что меня запросто могут обвинить в ностальгии по коммунистическому прошлому.
Несколько слов о ностальгии. Так каково же наше отношение к ностальгии и почему мы имеем на нее право? А почему бы и нет? Мы что – боимся или стесняемся показать свои искренние чувства? Ведь ностальгия – это тоска по родине или по прошлому. По родине ностальгировать вроде бы не возбраняется. Иной раз даже поощряется со слезой в голосе, когда речь заходит о сбежавших от разгневанного российского народа в двадцатые годы прошлого столетия. А вот нам ностальгировать по прошлому никак нельзя! Создается впечатление, что сегодня гигантские усилия предпринимаются средствами массовой информации и теми, кто стоит за ними, с одной только целью – лишить нас прошлого. Создать ощущение, что вроде бы и не было его!
А мы такие несмышленые все никак не можем этого понять и продолжаем тосковать по прошлому, которого по умыслу вновь появившихся многочисленных идеологов у нас и вовсе не было. Что-то здесь у нас не сходится с этими и другими им подобными господами.
Действительно, природа ностальгии базируется на втором замечательном свойстве памяти человека, которая обязана «стирать» значительную часть прошлой информации. В первую очередь память человека избавляется от тяжелых, неприятных и огорчительных событий, произошедших в его жизни. И, наоборот, радостное, светлое, как правило, сохраняется в памяти на многие годы. Вот почему мы, старики, почти всегда утверждаем, что в наше время все было лучше. На самом же деле, конечно, лучше не было. Просто мы помним (или сохраняем в памяти) только хорошее. Если было бы иначе, ни о какой ностальгии и речи бы не было. Следовательно, много лет наблюдаемые мутные потоки грязи и лжи, которые захлестнули все информационное пространство, имеют только одну цель – исказить истинный ход исторического развития в нашей стране, лишить нас прошлого и похоронить во мраке нашу память.
Невольно возникает вопрос, до какой же степени надо не любить свой народ и свою страну, чтобы с таким сатанинским упорством выбивать из сознания народа его память?
Действительно, если бы ничего хорошего и созидательного в недалеком прошлом у нас не было, то зачем тратить гигантские средства и усилия, доказывая то, чего не было? Значит, эти новоявленные господа знают, что на самом деле у нас было много хорошего, может быть, несравненно больше, чем плохого. Иначе ведь никак не объяснить результат целого ряда исторически значимых событий, признанных, между прочим, мировым сообществом, зачастую вопреки желаниям сильных мира сего. И в этом ряду достойное место занимают достижения в области создания сложнейших образцов ракетно-космической обороны.
А по сему нам не надо стесняться нашей ностальгии. Мы имеем на это законное право, подтвержденное десятками созданных важнейших образцов вооружения, несущих боевое дежурство! Безусловно, как во всяком деле необходимо соблюдать меру и не допускать превращения этого в карикатуру, чего весьма профессионально добиваются апологеты-исказители нашей истории. Надо прямо признаться, что в этом «черном» деле они добились весьма значительных результатов. Это особенно проявляется в многочисленных интервью, которые берутся у людей старшего поколения, которые, по простоте душевной, невольно «подыгрывают» телевизионной братии. Вспомните хотя бы телепередачи, связанные, скажем, с принятием закона о монетизации льгот населения. Очень похоже на зомбирование нашего народа, в первую очередь, пенсионеров, на спекуляции тяжелым материальным положением. О какой тоске по прошлому можно говорить в условиях, когда забрезжила надежда получить жалкий приварок к такой же жалкой пенсии. А жаль! Ведь все же первое замечательное свойство нашей памяти заключается в способности запоминать информацию и события, участниками которых является носитель этой самой памяти.
Как говорится, к слову пришлось. На днях по радио прозвучала одна из песен прошлых лет. Особенно меня взволновали такие слова: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтою и за запахом тайги». Повеяло такой тоской, просто ужас! Подумалось: «Неужели в нашей стране такое было возможно?» Может быть, это та самая столь ненавистная новоявленной элите ностальгия по какой-то виртуальности. Начал вспоминать. Нет, это не виртуальность. Все это было когда-то в нашей стране. Была настоящая романтика, и люди могли сорваться с места и ринуться к черту на куличики «за туманом и за запахом тайги». Ну скажите, разве это плохо, разве мы не были свидетелями этого?
А что взамен мы получили? А получили некую трансформацию, которую очень точно подметила народная мудрость и которая звучит примерно так: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки». Вот примерно так мы и приехали. Цель предельно ясна и понятна – сделать нас всех дураками, с дураками легче управляться. А вот мечтатели и романтики немного не вписываются в эту стратегию. Значит надо сделать так, чтобы утверждение о том, что кто-то в прежние (страшно сказать, советские!) времена был романтиком и на свои заработанные мизерные кровные «гонялся за туманом» – звучало как парадокс. Но парадокс ли это?! Нет, это не парадокс, это наша историческая правда, которая по большому счету ничего общего с тем понятием ностальгии, которое пытаются нам прилепить, не имеет. И пока на Руси есть люди, которые способны мечтать и гоняться за туманом и за запахом тайги, страна наша будет жить, и сломить дух нашего народа не смогут никакие соблазны в виде «зелени» или сияющих витрин суперсовременных магазинов, поддержанные всей мощью радио, телевидения и желтой прессы.
Но скоро для Петра такое «безоблачное» детство закончилось. Однажды отец взял его с собой на очередную стройку: где гвоздь подать, где стружку убрать. Так и началась его не по-детски настоящая трудовая жизнь, ежедневно приносившая новые впечатления.
«Мне часто доводилось видеть в детстве, – вспоминал Грушин, – как артели бурлаков, плотовщиков и грузчиков работали на погрузке, кантовали бревна, тянули расшивы бечевой. Это были до крайности бедные люди, одетые в отрепье, но очень сильные физически. Помню, как однажды, перегнувшись через перила, я со своими одногодками наблюдал за ними, когда они расселись обедать. Сидя на бревнах, спокойно, не торопясь, они ели хлеб, воблу и арбузы. И хотя я был совсем мальчишкой, подобные картины заставляли меня задумываться о разных сторонах жизни, о ее справедливости».
Дальше церковно-приходская школа и профтехшкола. Очень интересно воспоминание Петра Дмитриевича об этом периоде его жизни. «Преподавали в профтехшколе не обремененные премудростями педагогики люди, может быть, именно поэтому та непростая наука столь естественно нами постигалась. Рассказывает, например, преподаватель об обычном токарном станке, но как рассказывает!.. Самое заветное желание после этого рассказа – немедленно бежать в мастерскую и лично увидеть, во всем убедиться. Во мне на всю жизнь осталось то чувство восторга перед работающей машиной, целесообразность ее конструкции».
Жизнь в Вольске (Родина П. Грушина. – Прим. автора) в послереволюционные годы менялась быстро. Но далеко не сразу решились извечные проблемы этих мест.
В то время в Поволжье из-за неурожаев каждый третий год выдавался голодным, но тот, глубоко врезавшийся в память, 1921-й год оказался на редкость особенным.
«Пережить тот голодный год было непросто, вспоминает Грушин, в ту зиму мы, учащиеся профтехшколы, с нетерпением ждали каждого нашего дежурства по кухне. Только в эти, становившиеся для нас невероятно счастливыми дни, нам удавалось вдоволь наесться очисток от картошки и хлебных крошек. И, конечно, самым главным результатом того года были не оценки или полученные знания, а то, что нам просто удалось выжить».
«Даешь крылья!» – этот лозунг стал самым популярным у молодежи Советской России в 1923 году. Авиация притягивала молодежь, в нее шли и добивались успеха наиболее увлеченные, наиболее способные и, что не менее важно, глубоко преданные своему выбору молодые люди. Именно в эти дни авиация стала страстью Петра Грушина. Вот как вспоминает он первую встречу с настоящим самолетом. «Однажды возвращаюсь с занятий вечером, солнце еще не скрылось. И вдруг . гремит что-то в воздухе. Низко, над самыми крышами домов, пролетели три самолета и сели за городом. Не я один, все юные горожане напрямик через заборы и огороды рванулись к месту посадки. Прибежали, подошли к машинам, никто не ругает. Летчикам было забавно видеть наше волнение, разрешили, что называется, потрогать».
Затем у юного Петра была тяжелая трудовая жизнь. Сначала на цементном заводе, затем на заводе двухтактных дизельных двигателей для тракторов и небольших речных судов в городе Марксштадте.
Сам Петр Дмитриевич так охарактеризовал это время.
«Вставал я тогда, – вспоминает Грушин, – часов в пять-шесть. Спали мы братья-сестры на полу. Негде было больше. Себе я на пол стелил войлочную подстилку, клал подушку, под подушку пальто, в котором ходил. На всю жизнь врезалось в память, как в пять утра подходила ко мне мать и чуть коснувшись, тихо говорила: «Петя, пора». И вот каждый день я слышал мягкий тихий голос. Ей было очень жаль будить меня. А я спал так, как будто бы только лег. Вставал, если оставалось первое, то тарелку съедал, потом чай. А потом брал сумочку и семь километров шел пешком до своего верстака. Случалось по дороге и вьюга, и дождь, и ветер. Но не роптал я, ни на кого не ворчал. Работал, каждый день работал».
Интересны подробности в воспоминаниях о жизни в Марксштадте: «В Марксштадте я тогда снимал комнату в большой избе. Чтобы попасть из нее на улицу, надо было пройти через две горницы и сени. И вот как-то однажды глубокая ночь, вставать еще рано, а сон никак не идет. Да и не дает покоя новая модель, которую я никак не доделаю. Поднимаюсь, зажигаю лампу и за работу. Час, другой, третий – все, модель, наконец, готова. Так, кажется, и рвется в воздух, поблескивая в свете керосиновой лампы своими крыльями. Ну, как ее оставить до утра? Потихоньку на ощупь пробираюсь с ней в кромешной тьме, все в избе спали. И тут, уже перед дверью на улицу, я случайно за что-то задел, опрокинул пустое ведро. Грохот поднялся. Пришлось успокоить разбуженных хозяев, что никакие здесь не воры. Вышел с моделью на улицу. Привычными движениями закрутил резину и пустил свой аэроплан в ночное небо. Красотища – луна на крыльях блеснула, винт стрекочет. Ну вот, думаю, еще одна удалась. Оставшиеся до подъема два часа я спал, не чувствуя под собой ног».
Тяга к авиации неумолимо требовала пополнения багажа знаний. Летом 1928-го года Петр Грушин едет в Ленинградский политехнический институт. «Райком комсомола, вспоминал Грушин, послал меня тогда на курсы подготовки в институт. У меня ведь за плечами была только семилетка. Пришлось всерьез попотеть с наукой. Прихожу я, бывало, на занятия, а там задачи на синусы-косинусы, а я про них до той поры и не слыхивал. На слух записать не могу, все срисовываю с доски».
Преодолев все трудности подготовительного периода, Петр был принят в Ленинградский политехнический институт. Началась непростая ленинградская жизнь. Но, несмотря на все трудности, этот период оставил в его памяти неизгладимое впечатление. Вспоминая о том времени спустя десятилетия, Грушин говорил: «Я просто счастлив, что мои первые студенческие годы прошли в Ленинграде. Я, когда выдавалось время, без устали бродил по улицам города, площадям, набережным, Летнему саду. А красота белых ночей просто восхищала. Очень нравился мне Эрмитаж, здесь я впервые познакомился с настоящей живописью, не с журнальными картинками, а с настоящей. После многих часов, проведенных в залах Эрмитажа, я уже запросто мог водить своих друзей как экскурсовод. Часто ездил за город посмотреть на пригородные дворцы, на их удивительное сочетание с природой тех мест. Все это запомнилось на всю жизнь, и спустя десятилетия я с большой охотой вновь и вновь возвращался в эти места.».
В 1930 году на базе аэромеханического факультета МВТУ было создано Высшее аэромеханическое училище, вскоре переименованное в Московский авиационный институт. К 1 сентября 1930 года в него перевелись студенты, учившиеся на авиационных специальностях в других вузах. Вполне естественно, что Петр Грушин оказался в Москве в авиационном институте.
В Москве для Петра началось все самое интересное: аэродинамика, строительная механика, двигательные установки, материаловедение – все то, что отныне с полным основанием позволяло ему заняться проектированием самых настоящих самолетов. С этого момента жизнь Петра Дмитриевича Грушина была прочно связана с разработкой и проектированием самолетов и других летательных аппаратов.
Теперь самое время предоставить слово Михаилу Ивановичу Ненашеву, родившемуся 1 ноября 1918 года. Михаил Иванович страсть как не любил говорить о себе и поэтому в своей автобиографической анкете, написанной собственноручно, избрал весьма оригинальный способ изложения – от имени своего начальника, генерал-полковника Л.М. Леонова. Эти слова Леонид Михайлович произнес при чествовании М.И. Ненашева в связи с 50-летием службы в Советской Армии. Чтобы убедиться в том, что это именно так, в книге помещена первая страница этой автобиографии, написанная рукой Михаила Ивановича. Вот эта речь Леонида Михайловича, записанная Ненашевым.
«Мы приветствуем генерал-лейтенанта Ненашева, Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной премии, награжденного девятью орденами и тринадцатью медалями. Его служебный путь поистине является подвигом. Родившийся в крестьянской семье села Стежек, Сосновского района Тамбовской области он с раннего детства познал труд. В семье было пять детей. Несмотря на трудное детство, бедность, он успешно заканчивает начальную школу, а затем за семь километров ходит пешком в школу крестьянской молодежи и отлично заканчивает ее в 1934 году. Приезжает в Москву и работает на строительстве гостиницы «Москва», а вечером учится на рабфаке при архитектурном институте. В 1936 году направляется на учебу в Тульское оружейно-техническое училище, которое заканчивает в 1938 году. Приказом Министра обороны от 10 января 1939 года он назначается младшим оружейным техником 223 стрелкового полка.
Его энергия, техническая подготовка и хорошая работоспособность за два года службы в Харьковском, а затем Киевском особом военном округе, дали возможность выдвинуть его на должность помначальника артснабжения дивизии и начальника артснабжения гаубичного артполка. В 1940 году он поступает в артакадемию им. Дзержинского.
В июне 1941 года он направляется на фронт. Участвовал в тяжелых боях в составе 248 стрелковой дивизии, был ранен. При обороне города Москвы в 1941—1942 годы в составе 32 стрелковой дивизии был ранен во второй раз. После выздоровления выдвигается на повышение в новые формирования. В апреле 1942 года назначается начальником артснабжения бригады в 1-м танковом корпусе. В составе 3-го мехкорпуса Калининского фронта участвует в боях и получает тяжелое ранение в третий раз. После излечения назначается в оргплановое управление ГАУ. В 1946 году поступает в артакадемию снова и заканчивает ее в 1948 году.» На этом пока прервем рассказ о Михаиле Ивановиче Ненашеве. Чуть-чуть позже мы вернемся к нему.
А сейчас посмотрим, как складывалось начало жизни еще одного выдающегося генерала – первого начальника заказывающего управления систем и средств РКО. Речь пойдет о генерал-лейтенанте Михаиле Григорьевиче Мымрине. Недавно вышла книга под названием «Генерал Мымрин». Интересно проследить, как проходили детские и юношеские годы Михаила Григорьевича. В первых строках книги читаем: «Он родился 24 октября 1918 года в деревне Быстрово (старое название Починок-Итешево) Старо-Моиньского сельсовета Мало-Пургинского района Удмурдской АССР. Его родители. были крестьянами. Отец – Григорий Андрианович, уроженец деревни Быстрово, был расстрелян колчаковцами за участие в партизанском движении. Мать – Евдокия Николаевна осталась вдовой с двумя детьми, Клавдией и Михаилом.
Михаил рос живым, впечатлительным мальчиком, хорошо учился, жадно, как губка, впитывал все новое, интересное, особенно увлекался математикой и физикой. Будучи похож на отца и сложением, и хорошей физической силой, он рано окреп, был силен не по возрасту, за что пользовался авторитетом среди своих сверстников. Быт и духовная атмосфера крестьянской семьи сформировали его характер, поэтому уже в юном возрасте он проявил готовность взять на себя мужскую заботу об оставшейся без кормильца семьи. Михаил трудился (одновременно с учебой) где придется: подпаском, пильщиком дров, грузчиком, ходил на охоту, так как зверобойный промысел в этих местах был одним из способов существования. Много пришлось ему пережить за эти годы: голод, обиды, унижения – всему этому он противопоставил мечту о добре, справедливости.
Но юношу не оставляет мысль о продолжении учебы и, видимо, неслучайно в характеристиках сельских учителей отмечается его целеустремленность, аналитический склад ума. Жажда мальчика к учебе, знаниям была настолько сильна, что его на родине за стремления к знанию называли и до сих пор называют «наш уральский Михайло Ломоносов». Весной 1933 года Михаил, взяв краюху хлеба, обувшись в новосплетенные лапти, не прощаясь с матерью и сестрами, уезжает в Ижевск учиться, где поступает в Ижевский коммунально-строительный техникум на электротехническое отделение. Юный сибиряк, с первой попытки поступивший в техникум, прекрасно проявил себя во время учебы. Но ему по-прежнему приходится преодолевать житейские трудности: надо платить за снимаемый угол, на что-то жить, и он сочетает отличную учебу с подработкой: ремонтирует различную бытовую технику.
В 1937 году он с отличием оканчивает техникум, по специальности техника-электрика и получает направление на работу в электроотдел города Ижевска Удмурдской АССР. В этом же году он поступает на заочное отделение Ивановского энергетического института им. В.И. Ленина.
Через год переходит на очный курс института, совмещая учебу с работой старшего электротехника, а с 1940 года – исполняющего обязанности сменного инженера городского коммунального отдела города Иванова.
В 1941 году Михаил Григорьевич – студент четвертого курса института. 25 июля 1941 года был мобилизован Кировским РВК города Иванова в Красную Армию и направлен во Владимирское минометно-стрелковое училище.». На этом также прервем рассказ об этом замечательном человеке и сформулируем крайне важный вопрос.
Так где же находятся те самые истоки, которые позволили выдвинуть плеяду крупнейших конструкторов и военных, которые рискнули взяться за решение одной из самых сложных задач двадцатого века в военно-технической области?
Проанализировав выступления наших участников по данному вопросу, неминуемо приходишь к выводу, что истоки лежат в самой системе, которая сформировалась после Великой Октябрьской Социалистической революции. И мне думается, не надо стыдливо «замыливать» этот исторический факт. Бросается в глаза, что у главных действующих лиц, создавших системы ракетно-космической обороны, есть много общего. Они испытали тяжелейшее детство, рано начали трудиться, упорно добивались получения высшего образования. Система предоставила возможность сформироваться им как профессионалам высочайшего класса и реализовать свои возможности, пройдя удивительный по своему накалу путь решения сложнейших инженерно-технических задач в различных отраслях народного хозяйства и оборонно-промышленного комплекса.
В связи со сказанным вспомнились и мои детские и школьные годы. Мы ведь тоже дети войны. И детство наше тоже было босоногое. Оно действительно было босоногое и не только потому, что все лето мы носились босиком, в любую погоду, с утра до поздней ночи. В футбол, баскетбол, в любые игры – только босиком. Наверное, сейчас это странно слышать. Сейчас пацан от горшка два вершка, а на нем такие «крутые» кроссовки, майка и пр. К великому сожалению в то время нашего босоного детства ничего этого не было, а если бы и появились кроссовки, то вряд ли их кто из наших сверстников смог бы иметь. Люди, как правило, жили бедно. Самым распространенным лакомством для детей было мороженое. Причем мороженое было не такое, какое теперь. Им торговали мороженщицы, у которых был такой цилиндрический сосуд, обложенный льдом, и мороженое. Они ложками накладывали его в эту форму, предварительно положив туда круглую вафлю. Сверху мороженое также накрывалось вафлей и выдавливалось из формы. Получался такой кругляшек типа хоккейной шайбы, размером только поменьше. На вафлях были выдавлены имена, к примеру, Маша, Коля, Валя и т.п. Купив такое мороженое, обычно все начинали друг у друга спрашивать, что у тебя? У меня Петя, а у меня Нина. Мороженое не ели, его лизали по всему кругу, растягивая удовольствие. В этом кругляшке мороженого-то было грамм двадцать, но все равно обладатель такой сладости был на вершине блаженства и горд тем, что ему привалило такое счастье. Сегодня можно часто слышать обвинение в адрес нас, старшего поколения, по поводу нашей ностальгии. Но о какой ностальгии можно говорить, если я просто мечтал, к примеру, иметь велосипед, но я точно знал, что у меня его ни при каких обстоятельствах не будет. Об этом что ли ностальгировать? Мне думается, что людей старшего поколения возмущает не безвозвратность утери босоного детства (кто может хотеть его возврата? Чушь!), а потеря здравого смысла в сегодняшней жизни. Взрослый нормальный человек не может себя комфортно чувствовать в обстановке, когда все, что он наблюдает, в действительности не соответствует элементарным понятиям здравого смысла. Так что ностальгия тут не причем.
На всю жизнь у меня осталось глубочайшее преклонение и благодарность нашим учителям за их бескорыстность, самоотверженность и благородство, которые они проявляли и которому учили нас. Великая благодарность моей первой учительнице Антонине Владимировне Зверевой. Благороднейший человек, преподаватель-профессионал высочайшего уровня. Помню, как перед летними каникулами я заболел и последние несколько дней не посещал школу. Она сама пришла к нам и принесла почти полбуханки черного хлеба, мой паек (в то время был паек) за пропущенные дни и каникулы.
А в каких неимоверных условиях проводились занятия, особенно зимой? Школа имела три здания, и все они отапливались печками. С дровами и углем были проблемы, и зачастую на уроках приходилось сидеть в верхней одежде, иногда чернила замерзали в чернильницах. Учителя стоически переносили эти трудности и невзгоды и очень профессионально выполняли свой долг. В этом я не раз убеждался в последующем.
Вообще о нашей средней школе у меня на всю жизнь остались самые светлые и добрые воспоминания. Учителя школы, как мне сегодня представляется, были просто герои школьных будней. Многие из них успели повоевать (об этом красноречиво свидетельствовали многочисленные ордена, медали и ранения). Наш классный руководитель (впоследствии директор школы) Василий Михеевич Лобанов потерял в боях ногу. Но каким духовным потенциалом обладали эти люди, какой заряд бодрости, знаний и крепости духа они нам заложили! Великая благодарность им всем без исключения за это!
Несмотря на трудности военного и послевоенного времени и бедность, детские и школьные годы – это наша самая светлая пора в жизни. У нас было все: и мальчишеские шалости, и вздохи, и страдания по нравящимся нам безответно девчонкам. Не было у нас только той жестокости и бесчеловечности, которая сегодня расцветает пышным цветом и которую мы наблюдаем у наших детей. Пусть у нас было босоногое детство и бедная юность, но за счастливые эти годы мы искренне благодарны нашим родителям, школьным учителям и государственной системе. Об этом весьма убедительно свидетельствуют воспоминания впоследствии выдающихся ученых, конструкторов и военных.
Государственная система предоставила им, как и многим тысячам (а быть может миллионам) других, возможность достичь высочайших вершин совершенства, стать крупнейшими специалистами в области создания сложнейших образцов техники, порой опережающих лучшие мировые достижения. Немаловажную роль в становлении специалистов такого уровня играло патриотическое воспитание, которое реально существовало в то время. А это в конечном итоге делало специалистов государственниками, т.е. людьми, которые любое принимаемое решение, любой свой поступок соотносят с интересами государства, коллектива, семьи.
Хотелось бы особо обратить внимание на этот тезис. Патриотизм – это ведь не красивый лозунг. Патриотизм и патриотическое воспитание формируют фундаментальные основы государства и общества. Это прежде всего ответственность каждого гражданина за состояние дел в обществе. Это ответственность перед коллективом за состояние дел в коллективе. Это ответственность за состояние дел в семье, за воспитание подрастающего поколения. Идеология ответственности пронизывает все общество снизу доверху. Это весьма наглядно демонстрируют американцы, вывешивая национальные флаги на своих домах и трепетно относясь к одному из главных символов государства – к гимну своей страны. Мне думается, что благодаря патриотическому воспитанию в советское время у советских людей была одна из самых важных черт – ответственность за все, что происходило в нашей стране, а иной раз и в мире. Работая многие годы рука об руку с выдающимися генеральными конструкторами и военными заказчиками, я многократно убеждался в том, что ответственность перед своей страной и ее народом они всегда однозначно ставили на первое место. И потому, имея на начальной стадии своего жизненного пути практически равные условия, они взяли запредельную высоту.
Хотелось бы сделать еще одно отступление, которое, как мне кажется, имеет прямое отношение к рассматриваемой теме. Я отчетливо осознаю, что меня запросто могут обвинить в ностальгии по коммунистическому прошлому.
Несколько слов о ностальгии. Так каково же наше отношение к ностальгии и почему мы имеем на нее право? А почему бы и нет? Мы что – боимся или стесняемся показать свои искренние чувства? Ведь ностальгия – это тоска по родине или по прошлому. По родине ностальгировать вроде бы не возбраняется. Иной раз даже поощряется со слезой в голосе, когда речь заходит о сбежавших от разгневанного российского народа в двадцатые годы прошлого столетия. А вот нам ностальгировать по прошлому никак нельзя! Создается впечатление, что сегодня гигантские усилия предпринимаются средствами массовой информации и теми, кто стоит за ними, с одной только целью – лишить нас прошлого. Создать ощущение, что вроде бы и не было его!
А мы такие несмышленые все никак не можем этого понять и продолжаем тосковать по прошлому, которого по умыслу вновь появившихся многочисленных идеологов у нас и вовсе не было. Что-то здесь у нас не сходится с этими и другими им подобными господами.
Действительно, природа ностальгии базируется на втором замечательном свойстве памяти человека, которая обязана «стирать» значительную часть прошлой информации. В первую очередь память человека избавляется от тяжелых, неприятных и огорчительных событий, произошедших в его жизни. И, наоборот, радостное, светлое, как правило, сохраняется в памяти на многие годы. Вот почему мы, старики, почти всегда утверждаем, что в наше время все было лучше. На самом же деле, конечно, лучше не было. Просто мы помним (или сохраняем в памяти) только хорошее. Если было бы иначе, ни о какой ностальгии и речи бы не было. Следовательно, много лет наблюдаемые мутные потоки грязи и лжи, которые захлестнули все информационное пространство, имеют только одну цель – исказить истинный ход исторического развития в нашей стране, лишить нас прошлого и похоронить во мраке нашу память.
Невольно возникает вопрос, до какой же степени надо не любить свой народ и свою страну, чтобы с таким сатанинским упорством выбивать из сознания народа его память?
Действительно, если бы ничего хорошего и созидательного в недалеком прошлом у нас не было, то зачем тратить гигантские средства и усилия, доказывая то, чего не было? Значит, эти новоявленные господа знают, что на самом деле у нас было много хорошего, может быть, несравненно больше, чем плохого. Иначе ведь никак не объяснить результат целого ряда исторически значимых событий, признанных, между прочим, мировым сообществом, зачастую вопреки желаниям сильных мира сего. И в этом ряду достойное место занимают достижения в области создания сложнейших образцов ракетно-космической обороны.
А по сему нам не надо стесняться нашей ностальгии. Мы имеем на это законное право, подтвержденное десятками созданных важнейших образцов вооружения, несущих боевое дежурство! Безусловно, как во всяком деле необходимо соблюдать меру и не допускать превращения этого в карикатуру, чего весьма профессионально добиваются апологеты-исказители нашей истории. Надо прямо признаться, что в этом «черном» деле они добились весьма значительных результатов. Это особенно проявляется в многочисленных интервью, которые берутся у людей старшего поколения, которые, по простоте душевной, невольно «подыгрывают» телевизионной братии. Вспомните хотя бы телепередачи, связанные, скажем, с принятием закона о монетизации льгот населения. Очень похоже на зомбирование нашего народа, в первую очередь, пенсионеров, на спекуляции тяжелым материальным положением. О какой тоске по прошлому можно говорить в условиях, когда забрезжила надежда получить жалкий приварок к такой же жалкой пенсии. А жаль! Ведь все же первое замечательное свойство нашей памяти заключается в способности запоминать информацию и события, участниками которых является носитель этой самой памяти.
Как говорится, к слову пришлось. На днях по радио прозвучала одна из песен прошлых лет. Особенно меня взволновали такие слова: «А я еду, а я еду за туманом, за мечтою и за запахом тайги». Повеяло такой тоской, просто ужас! Подумалось: «Неужели в нашей стране такое было возможно?» Может быть, это та самая столь ненавистная новоявленной элите ностальгия по какой-то виртуальности. Начал вспоминать. Нет, это не виртуальность. Все это было когда-то в нашей стране. Была настоящая романтика, и люди могли сорваться с места и ринуться к черту на куличики «за туманом и за запахом тайги». Ну скажите, разве это плохо, разве мы не были свидетелями этого?
А что взамен мы получили? А получили некую трансформацию, которую очень точно подметила народная мудрость и которая звучит примерно так: «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки». Вот примерно так мы и приехали. Цель предельно ясна и понятна – сделать нас всех дураками, с дураками легче управляться. А вот мечтатели и романтики немного не вписываются в эту стратегию. Значит надо сделать так, чтобы утверждение о том, что кто-то в прежние (страшно сказать, советские!) времена был романтиком и на свои заработанные мизерные кровные «гонялся за туманом» – звучало как парадокс. Но парадокс ли это?! Нет, это не парадокс, это наша историческая правда, которая по большому счету ничего общего с тем понятием ностальгии, которое пытаются нам прилепить, не имеет. И пока на Руси есть люди, которые способны мечтать и гоняться за туманом и за запахом тайги, страна наша будет жить, и сломить дух нашего народа не смогут никакие соблазны в виде «зелени» или сияющих витрин суперсовременных магазинов, поддержанные всей мощью радио, телевидения и желтой прессы.