Страница:
Но всегда есть соблазн: власть, которая необходима для исполнения миссии, превратить в самоцель. Или усилить государство за счет манипулирования законом, продолжить феодальную российскую традицию распоряжения властью, исходя из убеждения, что в России иначе нельзя. Этот выбор был задан В. Путину объективно, и с самого начала существовала опасность, что, даже правильно декларируя цели, президент перед лицом трудностей, реальных или мнимых, станет шаг за шагом уклоняться от них; или медлить, стараясь достичь общественного консенсуса там, где надо брать ответственность на себя; или прибегать к средствам, которые исключают достижение целей.
В докладе показано, что если первые две задачи, как представлялось в то время, получили нужный импульс, то с третьей – не все ладно. Я назвал ее «третьей корзиной», вспомнив, что так назывался посвященный гражданским правам и свободам раздел Хельсинкского заключительного акта о безопасности и сотрудничестве в Европе, подписанного в 1975 году.
И с «третьей корзиной» у нового лидера России проблемы возникли почти сразу. Первая ласточка – дело Андрея Бабицкого. Затем пошли и другие события, в том числе выяснение отношений с крупным бизнесом. Уже тогда В.В. Путин в интервью газете Le Figaro сказал, что государство уже взяло в руки дубину и пустит ее в дело, если будут злить.
Тогда, по совокупности фактов, я мог сказать, что разделяю основные цели программы Путина и только выражаю некоторые опасения относительно того, как он собирается ее выполнять. Теперь многое стало гораздо более ясным. Но не более простым.
Именно столкновение задач политической стабилизации, оставленных предыдущим правлением, с соблазнами авторитаризма, усиливающимися по мере того, как эти задачи решались, во много определяет, на мой взгляд, содержание президентства В. Путина. Отсюда мои тревоги, столь привычные для российского интеллигента. Поэтому название этого доклада и вынесено в название книги.
Как показали события, тревоги были не напрасны. Я далек от того, чтобы упрощать процесс становления рыночной демократии в России, и полагаю, что реально на это потребуется много времени, жизнь одного-двух поколений.
Процитирую Е. Гайдара, с которым я полностью согласен. «Давно известно, что аграрные общества с низким уровнем доходов, доминирующей долей неграмотного населения, живущего в деревне и занятого сельским хозяйством, традиционные монархии, реже авторитарные режимы; что высокоразвитые постиндустриальные общества – в подавляющем большинстве случаев устойчивые демократии; что перемены, связанные с индустриализацией, урбанизацией и широким распространением образования, – именно то, что порождает политическую нестабильность. Именно на этот промежуточный уровень развития приходится время молодых нестабильных демократий, социальных революций, неустойчивых авторитарных режимов»[1]. Мы на этом промежуточном уровне. Дай бог проскочить. А ведь можно застрять в очередной авторитарной яме, и тогда прощай мечты о процветании не хуже других.
Бизнес и власть
1998–2002
Поражение или отступление? Российские реформы и финансовый кризис
Вступление
Введение
Три исходных тезиса
1. Реформы ни при чем
1.1
1.2
1.2.1
1.2.2
В докладе показано, что если первые две задачи, как представлялось в то время, получили нужный импульс, то с третьей – не все ладно. Я назвал ее «третьей корзиной», вспомнив, что так назывался посвященный гражданским правам и свободам раздел Хельсинкского заключительного акта о безопасности и сотрудничестве в Европе, подписанного в 1975 году.
И с «третьей корзиной» у нового лидера России проблемы возникли почти сразу. Первая ласточка – дело Андрея Бабицкого. Затем пошли и другие события, в том числе выяснение отношений с крупным бизнесом. Уже тогда В.В. Путин в интервью газете Le Figaro сказал, что государство уже взяло в руки дубину и пустит ее в дело, если будут злить.
Тогда, по совокупности фактов, я мог сказать, что разделяю основные цели программы Путина и только выражаю некоторые опасения относительно того, как он собирается ее выполнять. Теперь многое стало гораздо более ясным. Но не более простым.
Именно столкновение задач политической стабилизации, оставленных предыдущим правлением, с соблазнами авторитаризма, усиливающимися по мере того, как эти задачи решались, во много определяет, на мой взгляд, содержание президентства В. Путина. Отсюда мои тревоги, столь привычные для российского интеллигента. Поэтому название этого доклада и вынесено в название книги.
Как показали события, тревоги были не напрасны. Я далек от того, чтобы упрощать процесс становления рыночной демократии в России, и полагаю, что реально на это потребуется много времени, жизнь одного-двух поколений.
Процитирую Е. Гайдара, с которым я полностью согласен. «Давно известно, что аграрные общества с низким уровнем доходов, доминирующей долей неграмотного населения, живущего в деревне и занятого сельским хозяйством, традиционные монархии, реже авторитарные режимы; что высокоразвитые постиндустриальные общества – в подавляющем большинстве случаев устойчивые демократии; что перемены, связанные с индустриализацией, урбанизацией и широким распространением образования, – именно то, что порождает политическую нестабильность. Именно на этот промежуточный уровень развития приходится время молодых нестабильных демократий, социальных революций, неустойчивых авторитарных режимов»[1]. Мы на этом промежуточном уровне. Дай бог проскочить. А ведь можно застрять в очередной авторитарной яме, и тогда прощай мечты о процветании не хуже других.
Бизнес и власть
Второй раздел сборника включает публикации, в основном связанные с событиями вокруг ЮКОСа. Я убежден, что это не изолированный случай, а тревожный сигнал, требующий реакции со стороны общества. Именно этим объясняется моя активная отрицательная реакция на действия властей против ЮКОСа начиная с ареста П. Лебедева. Я, как известно, не одинок, но правда и то, что большинство граждан поддерживают власть. Это и тревожит, ибо общественные настроения, даже если они инициированы властью, отражают состояние институтов, ценностей и способности людей здраво судить
о своих собственных интересах, руководствуясь не только эмоциями и предубеждениями, но и разумом.
Нет смысла останавливаться на отдельных публикациях второго раздела, это в основном статьи в газетах, выступления и интервью. Более важно, видимо, разъяснить, почему я придаю такое значение одному событию, точнее, травле одной корпорации. Может быть, власти действуют верно, пусть даже с погрешностями против буквы закона, а поддержка народом их действий и есть критерий их правильности? Напомню аргументы власти, которые с определенного момента оглашал сам президент, как бы взяв на себя функции споуксмена команды силовиков как стороны обвинения.
1. Против владельцев ЮКОСа выдвинуты серьезные обвинения в мошенническом захвате государственной собственности в период приватизации, а также в уклонении от уплаты налогов, корпоративных и частных.
2. Законы равны для всех, и, привлекая к ответственности самых богатых, власть показывает, что для закона нет неприкасаемых.
3. Обвиняемые опасны для общества, а кроме того, могут покинуть страну, чтобы избежать наказания. Поэтому их следует содержать под арестом не только во время следствия, но и после его завершения, до самого суда.
4. Выступления в прессе в защиту владельцев ЮКОСа оплачены обвиняемыми, отсюда такая реакция прессы на действия властей. Нормальные люди эти действия не могут не поддерживать.
5. Государство не будет пересматривать итоги приватизации, разве только в исключительных случаях. Только пять-семь человек были «назначены» миллиардерами, и им позволено было нарушать закон. К ним претензии возможны, но, разумеется, в рамках закона.
6. Если власть не решится на действия против олигархов с целью добиться их подчинения законам, если она не прекратит разнузданное использование денег для покупки депутатов и коррумпирования госслужащих, нам никогда не вырваться из ловушки, не добиться единых для всех законности и правопорядка.
Было бы легче критиковать власть, если бы в каждом из приведенных тезисов не было доли правды. Однако невооруженным глазом в них видна и изрядная доля лукавства. Попробуем возразить.
1. Обвинения выдвинуты, но не доказаны. В открытом и состязательном судебном процессе доказать их было бы крайне трудно, а то и невозможно. Все действия осуществлялись в пределах закона. Пусть на грани закона, пусть эти люди заслуживают морального осуждения – не спорю, нравы бизнеса эпохи первоначального накопления были крутыми. Но доказать незаконность действий обвиняемых будет трудно. А если докажут с легкостью, значит, суд подконтролен обвинению.
2. Верно, законы должны быть равны для всех, в том числе для богатых. Но тогда почему судят не всех? Ведь все предприниматели действовали примерно так же, а взяли этих. Видимо, потому, что они захотели стать прозрачными, приобрести приличную репутацию и в этом стали подавать пример другим.
3. Что обвиняемые опасны для общества – ложь. Содержание под стражей после завершения следствия просто противозаконно. Напрашивается мысль о том, что это мера устрашения.
4. Да, возможно, кого-то владельцы ЮКОСа и купили. Но очень многие голоса, в том числе и мой, были голосами искреннего протеста против действий властей. Я открыто говорю: никаких обязательств перед М. Ходорковским я не имел. Более того, когда появилась его известная «малява», письмо о кризисе либерализма, я публично высказал свое негативное отношение к его содержанию. Я также не заподозрил бы в ангажированности таких людей, как Л. Алексеева или А. Симонов. Их позиция должна бы заставить власти задуматься.
5. Возможно, сегодня государство не намерено пересматривать итоги приватизации в массовом порядке, но Путин так ни разу и не сказал: «Без всяких исключений». А этого достаточно, чтобы свести на нет любые заверения. Право частной собственности в России поставлено под сомнение, ибо власти оставили себе лазейку, чтобы при желании напасть на непослушных.
6. Власть должна решиться на то, чтобы крупный бизнес был поставлен в рамки закона. Это несомненно. Вопрос, однако, в том, какими методами. Законными методами – обязана. Если с нарушением закона, даже прикрытым юридическим крючкотворством, значит, власть уподобляется своим незаконопослушным оппонентам, использует неоправданное насилие в собственных интересах, чтобы продемонстрировать силу и внушить страх. Тем самым она продолжает и укрепляет российско-византийскую традицию распоряжения властью, в которой произвол начальства выше закона. И если это так, то неважно, кого поддерживает большинство населения – любимого президента или горстку «эксплуататоров, обобравших народ». В данном случае важен не приговор большинства, а приговор истории, произнесенный хотя бы одним человеком.
Помню, в 1960-е годы в США А.Ф. Стоун издавал еженедельник Minority of One – «Меньшинство в один голос». У нас его публикации нередко перепечатывал журнал «За рубежом» – тогда для большинства единственное окошко в большой мир. Там было принято выслушивать «майнорити оф уан»: кто его знает, кто в конечном счете окажется прав… А у нас не было принято ни тогда, ни сейчас. Если и дают сказать, то с такой миной, будто вот-вот заткнут рот. Что уже и было сделано ранее с федеральными телеканалами.
Интересно, что опубликованная в сборнике заметка «Что говорят в ноябре», написанная для «Известий» вслед трем другим, уже не была напечатана новым главным редактором. Еще одна статья, «Бизнес и власть: весна-2004», написана на основе раздела доклада, подготовленного по заказу уважаемой зарубежной организации, которую я не назову. Так вот, эта организация настояла на том, чтобы раздел из доклада был снят по соображениям, думаю, политкорректности. Как говорит Владимир Познер, такие у нас нынче времена.
В том-то и дело, что случай с ЮКОСом встал в ряд с другими случаями, свидетельствующими о сползании власти в традиционную для России авторитарно-бюрократическую колею, об опасности утраты демократических завоеваний 1990-х. Что большинство не возражает против этого, не так важно: речь идет не о сиюминутных колебаниях политической конъюнктуры, не о настроениях, но о будущем страны.
На выбор – два альтернативных пути развития и два варианта политики: 1) ехать по колее управляемой демократии, перерастающей в авторитаризм, – и тогда развитие по инерционному сценарию, жизнь в бедности и зависти, при нарастающем отставании от стран, пересиливших себя в изживании архаичных институтов;
2) выбиться на путь демократического развития, пусть не такого быстрого, не поспевающего к намеченной дате, но верно сулящего свободу, доверие, солидарность и, как следствие, процветание.
Вместо заключения я счел целесообразным включить в сборник статью «Что с нами было, что с нами будет», оставшуюся практически недоступной читателю. Опубликована она только в малотиражном альманахе «Апрель», который с трудом издают литераторы демократического направлениям конца 1980-х годов объединенные в одноименный союз. Мне кажутся любопытными те размышления, которые в ней содержатся.
Настоящее – миг между прошлым и будущим. Будущее вырастает из прошлого. Если вглядываться в то, что происходило три, пять или десять лет назад, можно многое понять относительно того, что нам предстоит. С этими словами я предложу читателю прочесть то, о чем писал.
о своих собственных интересах, руководствуясь не только эмоциями и предубеждениями, но и разумом.
Нет смысла останавливаться на отдельных публикациях второго раздела, это в основном статьи в газетах, выступления и интервью. Более важно, видимо, разъяснить, почему я придаю такое значение одному событию, точнее, травле одной корпорации. Может быть, власти действуют верно, пусть даже с погрешностями против буквы закона, а поддержка народом их действий и есть критерий их правильности? Напомню аргументы власти, которые с определенного момента оглашал сам президент, как бы взяв на себя функции споуксмена команды силовиков как стороны обвинения.
1. Против владельцев ЮКОСа выдвинуты серьезные обвинения в мошенническом захвате государственной собственности в период приватизации, а также в уклонении от уплаты налогов, корпоративных и частных.
2. Законы равны для всех, и, привлекая к ответственности самых богатых, власть показывает, что для закона нет неприкасаемых.
3. Обвиняемые опасны для общества, а кроме того, могут покинуть страну, чтобы избежать наказания. Поэтому их следует содержать под арестом не только во время следствия, но и после его завершения, до самого суда.
4. Выступления в прессе в защиту владельцев ЮКОСа оплачены обвиняемыми, отсюда такая реакция прессы на действия властей. Нормальные люди эти действия не могут не поддерживать.
5. Государство не будет пересматривать итоги приватизации, разве только в исключительных случаях. Только пять-семь человек были «назначены» миллиардерами, и им позволено было нарушать закон. К ним претензии возможны, но, разумеется, в рамках закона.
6. Если власть не решится на действия против олигархов с целью добиться их подчинения законам, если она не прекратит разнузданное использование денег для покупки депутатов и коррумпирования госслужащих, нам никогда не вырваться из ловушки, не добиться единых для всех законности и правопорядка.
Было бы легче критиковать власть, если бы в каждом из приведенных тезисов не было доли правды. Однако невооруженным глазом в них видна и изрядная доля лукавства. Попробуем возразить.
1. Обвинения выдвинуты, но не доказаны. В открытом и состязательном судебном процессе доказать их было бы крайне трудно, а то и невозможно. Все действия осуществлялись в пределах закона. Пусть на грани закона, пусть эти люди заслуживают морального осуждения – не спорю, нравы бизнеса эпохи первоначального накопления были крутыми. Но доказать незаконность действий обвиняемых будет трудно. А если докажут с легкостью, значит, суд подконтролен обвинению.
2. Верно, законы должны быть равны для всех, в том числе для богатых. Но тогда почему судят не всех? Ведь все предприниматели действовали примерно так же, а взяли этих. Видимо, потому, что они захотели стать прозрачными, приобрести приличную репутацию и в этом стали подавать пример другим.
3. Что обвиняемые опасны для общества – ложь. Содержание под стражей после завершения следствия просто противозаконно. Напрашивается мысль о том, что это мера устрашения.
4. Да, возможно, кого-то владельцы ЮКОСа и купили. Но очень многие голоса, в том числе и мой, были голосами искреннего протеста против действий властей. Я открыто говорю: никаких обязательств перед М. Ходорковским я не имел. Более того, когда появилась его известная «малява», письмо о кризисе либерализма, я публично высказал свое негативное отношение к его содержанию. Я также не заподозрил бы в ангажированности таких людей, как Л. Алексеева или А. Симонов. Их позиция должна бы заставить власти задуматься.
5. Возможно, сегодня государство не намерено пересматривать итоги приватизации в массовом порядке, но Путин так ни разу и не сказал: «Без всяких исключений». А этого достаточно, чтобы свести на нет любые заверения. Право частной собственности в России поставлено под сомнение, ибо власти оставили себе лазейку, чтобы при желании напасть на непослушных.
6. Власть должна решиться на то, чтобы крупный бизнес был поставлен в рамки закона. Это несомненно. Вопрос, однако, в том, какими методами. Законными методами – обязана. Если с нарушением закона, даже прикрытым юридическим крючкотворством, значит, власть уподобляется своим незаконопослушным оппонентам, использует неоправданное насилие в собственных интересах, чтобы продемонстрировать силу и внушить страх. Тем самым она продолжает и укрепляет российско-византийскую традицию распоряжения властью, в которой произвол начальства выше закона. И если это так, то неважно, кого поддерживает большинство населения – любимого президента или горстку «эксплуататоров, обобравших народ». В данном случае важен не приговор большинства, а приговор истории, произнесенный хотя бы одним человеком.
Помню, в 1960-е годы в США А.Ф. Стоун издавал еженедельник Minority of One – «Меньшинство в один голос». У нас его публикации нередко перепечатывал журнал «За рубежом» – тогда для большинства единственное окошко в большой мир. Там было принято выслушивать «майнорити оф уан»: кто его знает, кто в конечном счете окажется прав… А у нас не было принято ни тогда, ни сейчас. Если и дают сказать, то с такой миной, будто вот-вот заткнут рот. Что уже и было сделано ранее с федеральными телеканалами.
Интересно, что опубликованная в сборнике заметка «Что говорят в ноябре», написанная для «Известий» вслед трем другим, уже не была напечатана новым главным редактором. Еще одна статья, «Бизнес и власть: весна-2004», написана на основе раздела доклада, подготовленного по заказу уважаемой зарубежной организации, которую я не назову. Так вот, эта организация настояла на том, чтобы раздел из доклада был снят по соображениям, думаю, политкорректности. Как говорит Владимир Познер, такие у нас нынче времена.
В том-то и дело, что случай с ЮКОСом встал в ряд с другими случаями, свидетельствующими о сползании власти в традиционную для России авторитарно-бюрократическую колею, об опасности утраты демократических завоеваний 1990-х. Что большинство не возражает против этого, не так важно: речь идет не о сиюминутных колебаниях политической конъюнктуры, не о настроениях, но о будущем страны.
На выбор – два альтернативных пути развития и два варианта политики: 1) ехать по колее управляемой демократии, перерастающей в авторитаризм, – и тогда развитие по инерционному сценарию, жизнь в бедности и зависти, при нарастающем отставании от стран, пересиливших себя в изживании архаичных институтов;
2) выбиться на путь демократического развития, пусть не такого быстрого, не поспевающего к намеченной дате, но верно сулящего свободу, доверие, солидарность и, как следствие, процветание.
Вместо заключения я счел целесообразным включить в сборник статью «Что с нами было, что с нами будет», оставшуюся практически недоступной читателю. Опубликована она только в малотиражном альманахе «Апрель», который с трудом издают литераторы демократического направлениям конца 1980-х годов объединенные в одноименный союз. Мне кажутся любопытными те размышления, которые в ней содержатся.
Настоящее – миг между прошлым и будущим. Будущее вырастает из прошлого. Если вглядываться в то, что происходило три, пять или десять лет назад, можно многое понять относительно того, что нам предстоит. С этими словами я предложу читателю прочесть то, о чем писал.
1998–2002
Поражение или отступление? Российские реформы и финансовый кризис
Вступление
Экономический клуб основан в октябре 1998 года как профессиональное объединение экономистов преимущественно либеральных взглядов, в том числе тех, кто в 1992–1998 годах работал непосредственно в правительстве и Центральном банке.
Прежде всего, Клуб дал возможность продолжать общение людям со сходными представлениями об экономике и экономической политике России, с близким пониманием сути переживаемого страной переходного периода от плановой экономики к рыночной и обладающим в то же время высокой квалификацией.
После 17 августа период либеральных экономических реформ в России закончился. Точнее, закончился период пребывания сторонников таких реформ во власти, хотя многие из этих сторонников полагают, что по крайней мере с 1993 года никаких реформ в России не было.
Не будем спорить. Факт, что все эти люди оказались в оппозиции. Но они и в этом новом положении намерены добиваться воплощения своих идеалов.
Как бы ни оценивать конкретные опыты применения либеральных идей в нашей стране в последние годы, всех членов Экономического клуба объединяет убеждение, что только эти идеи, только либеральная политика (понятно, с разумными ограничениями) способны вытащить Россию из системного кризиса как следствия длительного коммунистического эксперимента. Россия в нашу эпоху обручена с либерализмом, ибо слабое и дорогое государство мало что может дать, кроме свободы. И только свобода может сделать его сильным и относительно недорогим.
Прежде всего, Клуб дал возможность продолжать общение людям со сходными представлениями об экономике и экономической политике России, с близким пониманием сути переживаемого страной переходного периода от плановой экономики к рыночной и обладающим в то же время высокой квалификацией.
После 17 августа период либеральных экономических реформ в России закончился. Точнее, закончился период пребывания сторонников таких реформ во власти, хотя многие из этих сторонников полагают, что по крайней мере с 1993 года никаких реформ в России не было.
Не будем спорить. Факт, что все эти люди оказались в оппозиции. Но они и в этом новом положении намерены добиваться воплощения своих идеалов.
Как бы ни оценивать конкретные опыты применения либеральных идей в нашей стране в последние годы, всех членов Экономического клуба объединяет убеждение, что только эти идеи, только либеральная политика (понятно, с разумными ограничениями) способны вытащить Россию из системного кризиса как следствия длительного коммунистического эксперимента. Россия в нашу эпоху обручена с либерализмом, ибо слабое и дорогое государство мало что может дать, кроме свободы. И только свобода может сделать его сильным и относительно недорогим.
Введение
То, что после 17 августа 1998 года переживает страна, – это всенародная беда. Люди не думали, что когда-нибудь им придется переживать ее снова. Финансовый кризис – за этими учеными словами стоит рост цен, превращающий заработки и пенсии в нечто мизерное, еще одна (третья на протяжении десяти лет) утрата личных сбережений. Пустые полки магазинов в августе-сентябре напомнили о не столь давнем, унизительном, невыносимом прошлом. Затем ситуация как будто стабилизировалась, но ожидания новых потрясений все сильней.
И вот с парламентской трибуны, со страниц газет и журналов слышны голоса: «Ага, мы вас предупреждали о гибельности курса реформ, мы знали, что этим кончится».
Иная версия: нужны были другие реформы, которые не принесли бы народу разочарования в рыночной экономике и демократии^ которых было бы человеческое лицо. Во всем виновны плохие реформаторы, заведшие нас в болото.
Сложилось преобладающее общественное настроение: надо сменить курс.
Зюганов неустанно повторял это как магическое заклинание. Правда, никогда ни слова не сказал, что же имеется в виду: то ли вернуться назад, то ли двинуться вбок… Теперь он может быть удовлетворен: либералы удалены из правительства, второе лицо в нем, определяющее экономическую политику, – его товарищ по партии. Уж он-то курс поменяет как надо.
Финансовый кризис, таким образом, привел к острейшему за последние годы политическому кризису, итогом которого стало устранение от власти практически всех сторонников реформ.
Крупнейшее поражение реформаторов, казалось бы, стало фактом. Поражение ли?
Что же все-таки произошло и происходит? Повинны ли в кризисе рыночные реформы? Что с ними будет дальше? Что надо делать и что реально будет делаться в ближайшие месяцы?
Эти вопросы необходимо обсудить и сторонникам реформ, многие из которых чувствуют себя в нокдауне, и правительству, которое все еще разрабатывает свою политику, новый курс.
И вот с парламентской трибуны, со страниц газет и журналов слышны голоса: «Ага, мы вас предупреждали о гибельности курса реформ, мы знали, что этим кончится».
Иная версия: нужны были другие реформы, которые не принесли бы народу разочарования в рыночной экономике и демократии^ которых было бы человеческое лицо. Во всем виновны плохие реформаторы, заведшие нас в болото.
Сложилось преобладающее общественное настроение: надо сменить курс.
Зюганов неустанно повторял это как магическое заклинание. Правда, никогда ни слова не сказал, что же имеется в виду: то ли вернуться назад, то ли двинуться вбок… Теперь он может быть удовлетворен: либералы удалены из правительства, второе лицо в нем, определяющее экономическую политику, – его товарищ по партии. Уж он-то курс поменяет как надо.
Финансовый кризис, таким образом, привел к острейшему за последние годы политическому кризису, итогом которого стало устранение от власти практически всех сторонников реформ.
Крупнейшее поражение реформаторов, казалось бы, стало фактом. Поражение ли?
Что же все-таки произошло и происходит? Повинны ли в кризисе рыночные реформы? Что с ними будет дальше? Что надо делать и что реально будет делаться в ближайшие месяцы?
Эти вопросы необходимо обсудить и сторонникам реформ, многие из которых чувствуют себя в нокдауне, и правительству, которое все еще разрабатывает свою политику, новый курс.
Три исходных тезиса
Предлагаю непопулярную идею: разобраться по существу.
За основу возьму три тезиса, которые, как мне кажется, признает большинство здравомыслящих людей.
Первый тезис. Рыночные реформы были необходимы. Коммунистическая экономика представляла собой исторический тупик, я бы даже сказал, западню, из которой надо было выбираться любой ценой.
Второй тезис. Путь из западни не мог быть легким. Более того, в России и в остальных странах бывшего СССР он должен был даться много труднее, чем другим. Мы в западню забрались глубже, накопили больше деформаций, больше ресурсов вколотили в амбиции сверхдержавы. Больше изуродовали народное сознание.
Третий тезис. Рыночные реформы, даже если они начинались при всеобщей поддержке населения, вследствие связанных с ними испытаний рано или поздно должны были привести к росту недовольства в обществе, обращенного прежде всего на тех, кто эти реформы проводит. И произойти это должно было независимо от того, как осуществляются преобразования – быстро или медленно, хорошо или плохо с точки зрения организации исполнения.
За основу возьму три тезиса, которые, как мне кажется, признает большинство здравомыслящих людей.
Первый тезис. Рыночные реформы были необходимы. Коммунистическая экономика представляла собой исторический тупик, я бы даже сказал, западню, из которой надо было выбираться любой ценой.
Второй тезис. Путь из западни не мог быть легким. Более того, в России и в остальных странах бывшего СССР он должен был даться много труднее, чем другим. Мы в западню забрались глубже, накопили больше деформаций, больше ресурсов вколотили в амбиции сверхдержавы. Больше изуродовали народное сознание.
Третий тезис. Рыночные реформы, даже если они начинались при всеобщей поддержке населения, вследствие связанных с ними испытаний рано или поздно должны были привести к росту недовольства в обществе, обращенного прежде всего на тех, кто эти реформы проводит. И произойти это должно было независимо от того, как осуществляются преобразования – быстро или медленно, хорошо или плохо с точки зрения организации исполнения.
1. Реформы ни при чем
Опираясь на эти тезисы, утверждаю: вопреки распространенному мнению, нынешний финансовый кризис с рыночными реформами практически никак не связан. Ну, если только не считать, что подобные кризисы бывают только в рыночной экономике и что реформы привели к ее созданию в России.
1.1
Доводы оппонентов
Однако оппоненты думают иначе, и надо выслушать их доводы, тем более что сегодня они – власть. Их логика примерно такова.
1. Именно либерализация цен вкупе с открытием российской экономики обусловили глубокий спад производства, вытеснение отечественных товаров с внутреннего рынка. А отсюда – сокращение доходов и налоговой базы, отсюда – бюджетный кризис.
2. Монетаристская политика, видящая самоцель в подавлении инфляции посредством ограничения денежной массы, привела к тому, что экономика испытывает нехватку денег, процветают неплатежи, денежные суррогаты, бартер. Из-за этого не платятся налоги, усугубляется бюджетный кризис. Нет доходов – приходится брать взаймы. Не будь этого, не пришлось бы строить пирамиду ГКО, не случился бы и финансовый кризис.
По сути, главный грех монетаристской политики многим видится в том, что правительство отказалось от эмиссии как способа покрытия бюджетного дефицита и перешло к неинфляционным методам его финансирования, то есть к займам, которые, как ожидалось, заставят нас быть более дисциплинированными и ответственными. Займы нас и погубили.
3. «Грабительская приватизация по Чубайсу» обманула ожидания народа, большинство не получило ничего. Одновременно образовался слой сверхбогатых, «новые русские», которые захватили самые лакомые куски. Олигархи стали влиять на власть в своих корыстных интересах. А самое главное, эффективные собственники не появились. Бывшие государственные богатства растаскиваются по частным карманам, экономика уходит в тень, ресурсы утекают за рубеж. И это опять же приводит к неуплате налогов, бюджетному дефициту, пирамиде заимствований и к нынешнему кризису.
Я постарался объективно изложить логику оппонентов. Напомню: именно либерализация, приватизация и финансовая стабилизация составляли содержание первого этапа реформ. Это три его ключевых слова. И изложенные соображения кажутся на первый взгляд убедительными. Если же они верны, то, действительно, нынешний кризис – следствие реформ или их неверного курса. К счастью, это не так.
1. Именно либерализация цен вкупе с открытием российской экономики обусловили глубокий спад производства, вытеснение отечественных товаров с внутреннего рынка. А отсюда – сокращение доходов и налоговой базы, отсюда – бюджетный кризис.
2. Монетаристская политика, видящая самоцель в подавлении инфляции посредством ограничения денежной массы, привела к тому, что экономика испытывает нехватку денег, процветают неплатежи, денежные суррогаты, бартер. Из-за этого не платятся налоги, усугубляется бюджетный кризис. Нет доходов – приходится брать взаймы. Не будь этого, не пришлось бы строить пирамиду ГКО, не случился бы и финансовый кризис.
По сути, главный грех монетаристской политики многим видится в том, что правительство отказалось от эмиссии как способа покрытия бюджетного дефицита и перешло к неинфляционным методам его финансирования, то есть к займам, которые, как ожидалось, заставят нас быть более дисциплинированными и ответственными. Займы нас и погубили.
3. «Грабительская приватизация по Чубайсу» обманула ожидания народа, большинство не получило ничего. Одновременно образовался слой сверхбогатых, «новые русские», которые захватили самые лакомые куски. Олигархи стали влиять на власть в своих корыстных интересах. А самое главное, эффективные собственники не появились. Бывшие государственные богатства растаскиваются по частным карманам, экономика уходит в тень, ресурсы утекают за рубеж. И это опять же приводит к неуплате налогов, бюджетному дефициту, пирамиде заимствований и к нынешнему кризису.
Я постарался объективно изложить логику оппонентов. Напомню: именно либерализация, приватизация и финансовая стабилизация составляли содержание первого этапа реформ. Это три его ключевых слова. И изложенные соображения кажутся на первый взгляд убедительными. Если же они верны, то, действительно, нынешний кризис – следствие реформ или их неверного курса. К счастью, это не так.
1.2
Встречные аргументы
1.2.1
Либерализация
Опираясь на первый из перечисленных постулатов о неизбежности перехода к рынку, мы должны признать, что спад производства, обусловленный, как утверждают, либерализацией цен и открытием экономики (это, кстати, абсолютно необходимые составляющие перехода к рынку), был вызван на самом деле не ими, а прежде всего деформациями плановой коммунистической экономики.
Как минимум 40 % ВВП СССР составляла военная продукция и то, что непосредственно требуется для ее производства. Сейчас – не более 5–8%. Разница – сокращение военного производства – дает не менее 25 % из общего 50-процентного снижения ВВП за годы реформ. Еще не менее 10–15 % дает сокращение продукции потребительского назначения низкого качества и негодного ассортимента, которую брали только из-за отсутствия выбора: взрывающиеся телевизоры, «детдомовская» обувь (ее, между прочим, на душу населения мы производили больше всех в мире).
Выходит, на долю всех иных факторов, в том числе реформ, приходится не более 10–15 % спада, как и в других странах.
Напомню о выступлении на XIX партконференции 1988 года Л.И. Абалкина, ныне одного из наиболее последовательных критиков так называемых «радикальных реформаторов». Тогда он вызвал аплодисменты зала, сказав, что невозможно совместить качественные изменения (читай: реформы) и количественный рост. Очень даже верно!
Но спад оказался слишком велик?! Если разобраться без эмоций, то не слишком, ибо конкурентоспособной продукции мы производили не более 15–20 % общего объема, включая природные ресурсы и вооружения. И потеряли рынки, на которых брали наше не лучшее в мире оборудование. Отнюдь не вследствие реформ.
Особо надо сказать об открытии экономики. Действительно, импорт заполонил наши рынки. Но ведь именно он позволил в кратчайшие сроки насытить их, преодолеть мучивший страну товарный дефицит, подорвать монополизм, столь характерный для советской экономики. Кстати, импорт давал в последние годы до трети всех доходов федерального бюджета.
В целом, конечно, налогооблагаемая база из-за спада производства сократилась. Но раз это было неизбежного вывод один: расходы надо приводить в соответствие с доходами. Если бы мы это сделали, либерализация никак не повлияла бы на нынешний кризис.
И еще одно. Вред либерализации усматривают в том, что государство самоустранилось от регулирования экономики. Одно из немногих недвусмысленных заявлений Е.М. Примакова по экономической политике, сделанное в октябре на съезде промышленников и предпринимателей, звучало так: позиция «рынок все решит» не оправдалась. Спонтанно дееспособные субъекты рынка возникнуть не могут[2]. Последовали дружные аплодисменты. Все поняли сказанное одинаково: государство отныне будет поддерживать предприятия.
Как поддерживать – давать субсидии, списывать долги? Утверждаю: под давлением многочисленных лоббистов (правда, в убывающем масштабе) это делалось, причем сверх возможностей. А вот роль государства в исполнении законов, в обеспечении дисциплины контрактов, в наказании несостоятельных должников была действительно слабой. Хотя именно это в первую очередь требуется от государства в свободной рыночной экономике.
Все эти годы государство было большим и слабым. Большим, ибо брало много обязательств; слабым, ибо неспособно было их выполнять. На этом направлении либеральные реформы продвинулись очень недалеко, встречая отчаянное сопротивление прежде всего со стороны тех, кто ныне настаивает на усилении роли государства.
Так что не реформы надо винить, а их отсутствие. И тех, кто им противился.
Как минимум 40 % ВВП СССР составляла военная продукция и то, что непосредственно требуется для ее производства. Сейчас – не более 5–8%. Разница – сокращение военного производства – дает не менее 25 % из общего 50-процентного снижения ВВП за годы реформ. Еще не менее 10–15 % дает сокращение продукции потребительского назначения низкого качества и негодного ассортимента, которую брали только из-за отсутствия выбора: взрывающиеся телевизоры, «детдомовская» обувь (ее, между прочим, на душу населения мы производили больше всех в мире).
Выходит, на долю всех иных факторов, в том числе реформ, приходится не более 10–15 % спада, как и в других странах.
Напомню о выступлении на XIX партконференции 1988 года Л.И. Абалкина, ныне одного из наиболее последовательных критиков так называемых «радикальных реформаторов». Тогда он вызвал аплодисменты зала, сказав, что невозможно совместить качественные изменения (читай: реформы) и количественный рост. Очень даже верно!
Но спад оказался слишком велик?! Если разобраться без эмоций, то не слишком, ибо конкурентоспособной продукции мы производили не более 15–20 % общего объема, включая природные ресурсы и вооружения. И потеряли рынки, на которых брали наше не лучшее в мире оборудование. Отнюдь не вследствие реформ.
Особо надо сказать об открытии экономики. Действительно, импорт заполонил наши рынки. Но ведь именно он позволил в кратчайшие сроки насытить их, преодолеть мучивший страну товарный дефицит, подорвать монополизм, столь характерный для советской экономики. Кстати, импорт давал в последние годы до трети всех доходов федерального бюджета.
В целом, конечно, налогооблагаемая база из-за спада производства сократилась. Но раз это было неизбежного вывод один: расходы надо приводить в соответствие с доходами. Если бы мы это сделали, либерализация никак не повлияла бы на нынешний кризис.
И еще одно. Вред либерализации усматривают в том, что государство самоустранилось от регулирования экономики. Одно из немногих недвусмысленных заявлений Е.М. Примакова по экономической политике, сделанное в октябре на съезде промышленников и предпринимателей, звучало так: позиция «рынок все решит» не оправдалась. Спонтанно дееспособные субъекты рынка возникнуть не могут[2]. Последовали дружные аплодисменты. Все поняли сказанное одинаково: государство отныне будет поддерживать предприятия.
Как поддерживать – давать субсидии, списывать долги? Утверждаю: под давлением многочисленных лоббистов (правда, в убывающем масштабе) это делалось, причем сверх возможностей. А вот роль государства в исполнении законов, в обеспечении дисциплины контрактов, в наказании несостоятельных должников была действительно слабой. Хотя именно это в первую очередь требуется от государства в свободной рыночной экономике.
Все эти годы государство было большим и слабым. Большим, ибо брало много обязательств; слабым, ибо неспособно было их выполнять. На этом направлении либеральные реформы продвинулись очень недалеко, встречая отчаянное сопротивление прежде всего со стороны тех, кто ныне настаивает на усилении роли государства.
Так что не реформы надо винить, а их отсутствие. И тех, кто им противился.
1.2.2
Монетаризм
Монетаристскую политику кто только не крыл – от советских академиков до Ю.М. Лужкова. Говорят, денег не хватает, не удовлетворяется спрос на деньги. На какие деньги? Уточним: на рубли, это важно.
Возьмем учебник по макроэкономике для 1-го курса (конечно, не тот, по которому учились профессора и академики моего поколения). Там написано, что при высокой инфляции спрос на деньги, точнее, на национальную валюту, падает. От рублей бегут. При этом снижается отношение рублевой денежной массы (например, агрегат М2) к ВВП. Там же говорится, что различные функции денег могут исполняться разными инструментами – от товаров, эквивалентом которых деньги выступают, до твердой иностранной валюты и различных денежных суррогатов. При этом владельцы активов, если могут, оказывают предпочтение тем инструментам, которые по соотношению плюсов и минусов в данных условиях оказываются более выгодными и надежными.
Если не хватает денег на уплату налогов или выплату зарплаты, это еще не значит, что спрос на деньги больше предложения. Если с увеличением предложения денег начинают расти цены или на валютном рынке падает курс национальной валюты, это означает, что спрос на нее реально ниже предложения, даже если налоги и зарплаты не выплачиваются. А может быть, именно потому нет спроса на деньги, что налоги и зарплату можно не платить и тебе ничего за это не будет. Спрос на национальную валюту зависит также и от способности государственной власти обеспечить законность и защиту прав участников хозяйственных отношений. У нас в реальной сфере деньги не держатся, утекают, это факт. Значит, на них нет спроса.
В России уровень монетизации оказался ниже, чем в других странах, в том числе с переходной экономикой, потому что процесс финансовой стабилизации при очень высокой исходной инфляции растянулся как минимум на три года, а фактически – на шесть лет. И при этом предприятия, приносящие отрицательную добавленную стоимость, почти не отбраковывались. Действует простой механизм: ослабление денежной политики – рост инфляции – снижение уровня монетизации; для противодействия инфляции денежную политику ужесточают, а затем вновь ослабляют ради поддержки производства и бюджета; далее цикл повторяется. В каждом цикле монетизация снижается. Только в 1996–1997 годах, после введения жесткого регулирования валютного курса, стали расти реальный спрос на деньги, уровень монетизации и объем кредитных вложений в реальную сферу. Финансовый кризис с ноября 1997 года сорвал эти процессы.
Возьмем учебник по макроэкономике для 1-го курса (конечно, не тот, по которому учились профессора и академики моего поколения). Там написано, что при высокой инфляции спрос на деньги, точнее, на национальную валюту, падает. От рублей бегут. При этом снижается отношение рублевой денежной массы (например, агрегат М2) к ВВП. Там же говорится, что различные функции денег могут исполняться разными инструментами – от товаров, эквивалентом которых деньги выступают, до твердой иностранной валюты и различных денежных суррогатов. При этом владельцы активов, если могут, оказывают предпочтение тем инструментам, которые по соотношению плюсов и минусов в данных условиях оказываются более выгодными и надежными.
Если не хватает денег на уплату налогов или выплату зарплаты, это еще не значит, что спрос на деньги больше предложения. Если с увеличением предложения денег начинают расти цены или на валютном рынке падает курс национальной валюты, это означает, что спрос на нее реально ниже предложения, даже если налоги и зарплаты не выплачиваются. А может быть, именно потому нет спроса на деньги, что налоги и зарплату можно не платить и тебе ничего за это не будет. Спрос на национальную валюту зависит также и от способности государственной власти обеспечить законность и защиту прав участников хозяйственных отношений. У нас в реальной сфере деньги не держатся, утекают, это факт. Значит, на них нет спроса.
В России уровень монетизации оказался ниже, чем в других странах, в том числе с переходной экономикой, потому что процесс финансовой стабилизации при очень высокой исходной инфляции растянулся как минимум на три года, а фактически – на шесть лет. И при этом предприятия, приносящие отрицательную добавленную стоимость, почти не отбраковывались. Действует простой механизм: ослабление денежной политики – рост инфляции – снижение уровня монетизации; для противодействия инфляции денежную политику ужесточают, а затем вновь ослабляют ради поддержки производства и бюджета; далее цикл повторяется. В каждом цикле монетизация снижается. Только в 1996–1997 годах, после введения жесткого регулирования валютного курса, стали расти реальный спрос на деньги, уровень монетизации и объем кредитных вложений в реальную сферу. Финансовый кризис с ноября 1997 года сорвал эти процессы.