Страница:
В конечном счете в 1613 году Земский собор избрал царем Михаила Романова. Смута закончилась. Но следы политических идей, родившихся в это время, дали знать о себе и позднее, и в том числе в земских соборах всего XVII века.
4. 3. Земский собор 1648—1649 годов
Московское восстание 1648 года
Земский собор и требования сословий
4. 4. Либеральные реформы Александра II
Царь и народное представительство
Состояние общества
4. 5. Революция 1905—1907 годов
Необходимость перемен
Манифест 17 октября
Элита и революция
Государственная дума
4. 3. Земский собор 1648—1649 годов
Особый интерес в этой связи представляет Земский собор 1648—1649 годов. Можно провести определенную аналогию между ним и началом английского парламентаризма или французскими Генеральными штатами 1789 года, но сравнивать нужно не их значение в истории развития демократии и парламентаризма, а упущенные и реализованные возможности. Общее между этими учреждениями только одно: все они являются сословными представительствами эпохи феодализма. Во всех этих случаях монарх вынужден был созвать сословное представительное собрание, чтобы решить вопросы, иным способом неразрешимые. Речь шла о конфликте интересов различных социальных слоев.
Обстановка России тех лет. Молодой царь только что взошел на престол. Он – только второй царь из новой правящей династии, еще недавно страну раздирала Смута. Реальное управление страной держал в своих руках Борис Морозов, воспитатель царя, человек умный, образованный по тому времени, но корыстолюбивый. Он возглавлял как бы придворную партию власти. Ей противостояла придворная же оппозиция, возглавляемая более знатными Никитой Романовым, дядей царя, и Яковом Черкасским. Борьба шла за влияние на царя, за теплые места, за возможности обогащения.
После Смуты страна находилась в тяжелом положении, казна была пустой, потребности, особенно в военных расходах, – огромными. Морозов повел, сейчас бы сказали, крутую монетаристскую политику. Сокращение расходов вылилось прежде всего в урезание жалованья, в том числе дворянам и приказным, т. е. чиновникам. Хотя денежное жалованье служилым дворянам выдавалось нерегулярно – в основном они жили на доходы от поместий и вотчин, – его сокращение сулило казне существенную экономию средств. Естественно, это вызвало большое социальное напряжение. Жалованья были лишены и стрельцы, начался пересмотр многочисленных льгот и привилегий.
Дело коснулось и налогов, особенно взыскания огромных недоимок. Наиболее распространенным тогда методом налогового администрирования был правеж, в ходе которого деньги буквально выколачивались из должников палками.
Правеж в Зарайске.
В Зарайске 27 октября 1647 года воевода Феоктист Мотовилов за час до рассвета разослал стрельцов по дворам посадских. Согнав их с постели, «загнали в город и начали бить на правежи нещадно». Кряхтя, горожане недоимки собрали, но Мотовилову этого показалось недостаточно.
«Тоде вы принесли песку, а не деньги, а хотя де и деньги де ваши лежат», – объявил он и пригрозил на правеже за упорство ноги переломать. И в самом деле принялся ломать, приказал начать правеж заново (Андреев 2003: 93).
Недоимки, однако, росли из-за запустения посадов и деревень, из-за бегства теглецов – тех, кто, собственно, и должен был платить налоги. Много людей бежало из тягловых «черных» слобод в так называемые «белые слободы», представлявшие собой тогдашний вариант внутренних оффшоров. Они принадлежали духовенству и старой аристократии, их жители освобождались от уплаты налогов – от тягла. Другим способом ухода от налогов было «закладничество»: крестьянин мог поступить в зависимость к феодалу и в обмен на личную свободу освобождался от уплаты налогов в государственную казну. Так старинные привилегии знати вступали в противоречие со строительством централизованного самодержавного государства. И оно начало наступление на эти способы уклонения от уплаты налогов.
Но этого мало, Морозов решил еще провести налоговую реформу, предложенную дьяком Назарием Чистым. В феврале 1646 года по его предложению была введена новая пошлина на соль, 20 копеек за пуд. Одновременно отменили основные прямые налоги – стрелецкие и ямские деньги. Теперь можно было сократить «правежи» – косвенный налог люди платили сами. Тем самым русское правительство опередило многие европейские страны с переходом от прямого налогообложения на косвенное. Только в отличие от Европы результат этого перехода в России оказался отрицательным. При старинном русском укладе жизни, когда все делали запасы впрок, а соль по ценности приравнивалась к хлебу, введение «соляного» налога вызвало огромное недовольство. К тому же этот налог подчеркнул социальное расслоение, ударив только по бедным: ведь и бедные и богатые потребляли равное количество соли. «Соляных» поступлений в казну оказалось много меньше, чем ожидалось, и вскоре новый налог отменили. Начавшееся же в 1648 году московское восстание до сих пор иногда называют «Соляным бунтом»: восставшие требовали отмены налога и возврата выплаченных за время «соляной затейки» денег.
Возможно, народ и выдержал бы подобные меры, если бы они не сопровождались чудовищными вымогательствами и произволом. «Взгляд на власть как лучший способ приращения богатства, – пишет историк Игорь Андреев, – издавна был усвоен и освоен правящим сословием. Но именно эпоха Морозова в сознании современников стала временем такого вымогательства и произвола, что перед ними блекли все предыдущие образчики приказного и воеводского самоуправства… За кого заступы (взятки) большие, тем и дела чинятся» (Андреев 2003: 97). Сам Морозов не был уличен во взятках, но совершенно ясно, что он извлек из расположения царя немалую выгоду. Еще в 1638 году он владел 330 дворами, причем 11 из них – совместно с братом Глебом (мужем знаменитой староверки боярыни Морозовой). Однако в 1647 году у Морозова уже 6034 двора, а еще через 6 лет, уже после опалы, – 7234. Впереди был лишь один Никита Романов, дядя царя, владевший 7689 дворами.
Пора объяснить, зачем я это рассказываю. Во-первых, напрашиваются аналогии: найдется немало людей, которые скажут, что с тех пор мало что изменилось. Отчасти это так. Во-вторых, для меня важно понять, какой была историческая ситуация, которая могла привести к зарождению в России демократических институтов. Могла, но не привела.
Обстановка России тех лет. Молодой царь только что взошел на престол. Он – только второй царь из новой правящей династии, еще недавно страну раздирала Смута. Реальное управление страной держал в своих руках Борис Морозов, воспитатель царя, человек умный, образованный по тому времени, но корыстолюбивый. Он возглавлял как бы придворную партию власти. Ей противостояла придворная же оппозиция, возглавляемая более знатными Никитой Романовым, дядей царя, и Яковом Черкасским. Борьба шла за влияние на царя, за теплые места, за возможности обогащения.
После Смуты страна находилась в тяжелом положении, казна была пустой, потребности, особенно в военных расходах, – огромными. Морозов повел, сейчас бы сказали, крутую монетаристскую политику. Сокращение расходов вылилось прежде всего в урезание жалованья, в том числе дворянам и приказным, т. е. чиновникам. Хотя денежное жалованье служилым дворянам выдавалось нерегулярно – в основном они жили на доходы от поместий и вотчин, – его сокращение сулило казне существенную экономию средств. Естественно, это вызвало большое социальное напряжение. Жалованья были лишены и стрельцы, начался пересмотр многочисленных льгот и привилегий.
Дело коснулось и налогов, особенно взыскания огромных недоимок. Наиболее распространенным тогда методом налогового администрирования был правеж, в ходе которого деньги буквально выколачивались из должников палками.
Правеж в Зарайске.
В Зарайске 27 октября 1647 года воевода Феоктист Мотовилов за час до рассвета разослал стрельцов по дворам посадских. Согнав их с постели, «загнали в город и начали бить на правежи нещадно». Кряхтя, горожане недоимки собрали, но Мотовилову этого показалось недостаточно.
«Тоде вы принесли песку, а не деньги, а хотя де и деньги де ваши лежат», – объявил он и пригрозил на правеже за упорство ноги переломать. И в самом деле принялся ломать, приказал начать правеж заново (Андреев 2003: 93).
Недоимки, однако, росли из-за запустения посадов и деревень, из-за бегства теглецов – тех, кто, собственно, и должен был платить налоги. Много людей бежало из тягловых «черных» слобод в так называемые «белые слободы», представлявшие собой тогдашний вариант внутренних оффшоров. Они принадлежали духовенству и старой аристократии, их жители освобождались от уплаты налогов – от тягла. Другим способом ухода от налогов было «закладничество»: крестьянин мог поступить в зависимость к феодалу и в обмен на личную свободу освобождался от уплаты налогов в государственную казну. Так старинные привилегии знати вступали в противоречие со строительством централизованного самодержавного государства. И оно начало наступление на эти способы уклонения от уплаты налогов.
Но этого мало, Морозов решил еще провести налоговую реформу, предложенную дьяком Назарием Чистым. В феврале 1646 года по его предложению была введена новая пошлина на соль, 20 копеек за пуд. Одновременно отменили основные прямые налоги – стрелецкие и ямские деньги. Теперь можно было сократить «правежи» – косвенный налог люди платили сами. Тем самым русское правительство опередило многие европейские страны с переходом от прямого налогообложения на косвенное. Только в отличие от Европы результат этого перехода в России оказался отрицательным. При старинном русском укладе жизни, когда все делали запасы впрок, а соль по ценности приравнивалась к хлебу, введение «соляного» налога вызвало огромное недовольство. К тому же этот налог подчеркнул социальное расслоение, ударив только по бедным: ведь и бедные и богатые потребляли равное количество соли. «Соляных» поступлений в казну оказалось много меньше, чем ожидалось, и вскоре новый налог отменили. Начавшееся же в 1648 году московское восстание до сих пор иногда называют «Соляным бунтом»: восставшие требовали отмены налога и возврата выплаченных за время «соляной затейки» денег.
Возможно, народ и выдержал бы подобные меры, если бы они не сопровождались чудовищными вымогательствами и произволом. «Взгляд на власть как лучший способ приращения богатства, – пишет историк Игорь Андреев, – издавна был усвоен и освоен правящим сословием. Но именно эпоха Морозова в сознании современников стала временем такого вымогательства и произвола, что перед ними блекли все предыдущие образчики приказного и воеводского самоуправства… За кого заступы (взятки) большие, тем и дела чинятся» (Андреев 2003: 97). Сам Морозов не был уличен во взятках, но совершенно ясно, что он извлек из расположения царя немалую выгоду. Еще в 1638 году он владел 330 дворами, причем 11 из них – совместно с братом Глебом (мужем знаменитой староверки боярыни Морозовой). Однако в 1647 году у Морозова уже 6034 двора, а еще через 6 лет, уже после опалы, – 7234. Впереди был лишь один Никита Романов, дядя царя, владевший 7689 дворами.
Пора объяснить, зачем я это рассказываю. Во-первых, напрашиваются аналогии: найдется немало людей, которые скажут, что с тех пор мало что изменилось. Отчасти это так. Во-вторых, для меня важно понять, какой была историческая ситуация, которая могла привести к зарождению в России демократических институтов. Могла, но не привела.
Московское восстание 1648 года
В какой-то момент дело вышло за рамки борьбы придворных партий. Власть оказалась слабой. Посадские и служилые люди, обычно враждовавшие между собой, смогли объединиться и заставить царя отправить Морозова в ссылку.
10 июня 1648 года царю была подана большая всенародная челобитная, в которой было четко зафиксировано недовольство служилого дворянства и торгово-промышленных кругов судом, законодательством и собственным юридическим статусом. Посадские и служилые люди считали, что государство должно прислушиваться к ним и опираться на них, а не на бояр, ограждающих царя от народа ради своей корысти.
По сути, это были идеи сословно-представительной монархии, принципиально новые для русской политической жизни.
10 июня 1648 года царю была подана большая всенародная челобитная, в которой было четко зафиксировано недовольство служилого дворянства и торгово-промышленных кругов судом, законодательством и собственным юридическим статусом. Посадские и служилые люди считали, что государство должно прислушиваться к ним и опираться на них, а не на бояр, ограждающих царя от народа ради своей корысти.
По сути, это были идеи сословно-представительной монархии, принципиально новые для русской политической жизни.
Земский собор и требования сословий
16 июля 1648 года начал заседать Земский собор. Выборы его участников не вполне соответствовали норме, а представительство не было полным, но это не противоречило тогдашнему правосознанию и в легитимности Собора никто не сомневался. Выход из сложившейся ситуации видели в принятии Соборного уложения, нового свода законов. Для этого был учрежден Уложенный приказ, который возглавил князь Никита Одоевский. Выборы на следующую «сессию» Собора, начало которой было намечено на 1 сентября, шли все лето – где, как в Ельце или Новгороде, очень активно, с шумом и драками, а где, как в Рязани, при полном равнодушии избирателей и понукании воевод.
Выборных было около 300 человек, в том числе 170 – от уездного дворянства, 89 – от городов, 12 – от московских сотен и слобод, 15 – от стрельцов. Они составили нижнюю, «ответную» палату, где предварительно обсуждались статьи Уложения, выработанные Уложенным приказом. Здесь же рассматривались челобитные с мест.
Важнейшее требование представителей посада заключалось в отмене «белых слобод» и возвращении закладчиков в государево тягло. Они также желали превратить торговлю и ремесла в свою монополию. Дворянство требовало отписать на государя церковные вотчины, оказавшиеся во владении монастырей и кафедр после 1580 года, рассчитывая затем получить конфискованные земли. Но главное, Уложение узаконило «вечную и бессрочную потомственную крепость». Продолжавшийся десятилетия процесс закрепощения крестьян завершился. Известная фраза: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», зафиксировавшая запрет на переход крестьян от хозяина к хозяину, означала в конечном счете победу дворянства над крестьянством – победу, которая очень скоро отозвалась восстанием Степана Разина.
Торгово-промышленные круги добились новых протекционистских барьеров для иностранцев, отмены ряда их привилегий. Кстати, в одной из своих челобитных русские купцы требовали вовсе запретить англичанам торговать в России – на том основании, что те казнили своего законного короля, Карла I.
Нужно сказать, что принятые Земским собором предложения представителей различных сословий не поднимались над их корыстными интересами и лишь прикрывались благом всего государства. Таким образом, новые законы не способствовали развитию России, а, скорее, даже толкали ее назад. Так нередко бывает с демократическими институтами, и это дает противникам демократии сильные аргументы для ее критики. Надо учесть, что крупнейшее сословие того времени – крестьянство – не только не имело представительства на Земском соборе, но было лишено в результате его работы всех гражданских прав. Россия вообще в то время двигалась как бы против общего хода европейской истории: в Европе крепостное право уже отменялось, у нас – только вводилось. И при Петре I преобразования касались в основном администрации и опирались скорее на укрепление традиционных социальных институтов – самодержавия, произвола властей, все большего угнетения крестьянства.
Но и те подвижки в сторону сословного представительства и его влияния на политику, которые были достигнуты при подготовке Соборного уложения, вскоре шаг за шагом, по мере укрепления власти царя и успокоения народа, были перечеркнуты. Даже Морозов, с горячих выступлений против которого все начиналось, чуть погодя был возвращен из ссылки и вновь занял ключевые государственные посты. Представительные институты в России не получили устойчивых позиций и вскоре на долгий срок и вовсе исчезли из ее политической практики. Шанс был упущен.
Выборных было около 300 человек, в том числе 170 – от уездного дворянства, 89 – от городов, 12 – от московских сотен и слобод, 15 – от стрельцов. Они составили нижнюю, «ответную» палату, где предварительно обсуждались статьи Уложения, выработанные Уложенным приказом. Здесь же рассматривались челобитные с мест.
Важнейшее требование представителей посада заключалось в отмене «белых слобод» и возвращении закладчиков в государево тягло. Они также желали превратить торговлю и ремесла в свою монополию. Дворянство требовало отписать на государя церковные вотчины, оказавшиеся во владении монастырей и кафедр после 1580 года, рассчитывая затем получить конфискованные земли. Но главное, Уложение узаконило «вечную и бессрочную потомственную крепость». Продолжавшийся десятилетия процесс закрепощения крестьян завершился. Известная фраза: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», зафиксировавшая запрет на переход крестьян от хозяина к хозяину, означала в конечном счете победу дворянства над крестьянством – победу, которая очень скоро отозвалась восстанием Степана Разина.
Торгово-промышленные круги добились новых протекционистских барьеров для иностранцев, отмены ряда их привилегий. Кстати, в одной из своих челобитных русские купцы требовали вовсе запретить англичанам торговать в России – на том основании, что те казнили своего законного короля, Карла I.
Нужно сказать, что принятые Земским собором предложения представителей различных сословий не поднимались над их корыстными интересами и лишь прикрывались благом всего государства. Таким образом, новые законы не способствовали развитию России, а, скорее, даже толкали ее назад. Так нередко бывает с демократическими институтами, и это дает противникам демократии сильные аргументы для ее критики. Надо учесть, что крупнейшее сословие того времени – крестьянство – не только не имело представительства на Земском соборе, но было лишено в результате его работы всех гражданских прав. Россия вообще в то время двигалась как бы против общего хода европейской истории: в Европе крепостное право уже отменялось, у нас – только вводилось. И при Петре I преобразования касались в основном администрации и опирались скорее на укрепление традиционных социальных институтов – самодержавия, произвола властей, все большего угнетения крестьянства.
Но и те подвижки в сторону сословного представительства и его влияния на политику, которые были достигнуты при подготовке Соборного уложения, вскоре шаг за шагом, по мере укрепления власти царя и успокоения народа, были перечеркнуты. Даже Морозов, с горячих выступлений против которого все начиналось, чуть погодя был возвращен из ссылки и вновь занял ключевые государственные посты. Представительные институты в России не получили устойчивых позиций и вскоре на долгий срок и вовсе исчезли из ее политической практики. Шанс был упущен.
4. 4. Либеральные реформы Александра II
Царь и народное представительство
Другие эпизоды развития российской демократической традиции, если говорить не об отдельных мыслителях и несостоявшихся проектах, но о движении и волеизъявлении достаточно широких слоев населения, встречаются, пожалуй, только в эпоху реформ Александра II, через 200 с лишним лет после Соборного уложения. Заметим, что перечисленные выше «демократические» эпизоды в российской истории приходятся либо на начальный этап развития абсолютной монархии, в период ее перехода от вотчины к государству, либо на заключительный этап, охвативший примерно 50 лет перед революцией. Между ними – расцвет самодержавия. В начале этого расцвета российский политический уклад еще мало чем отличается от европейского: парламенты в это время существуют только в Англии и Голландии. В конце же эпохи самодержавия Россия уже сильно отстает: так, крепостное право она отменяет последней из всех европейских стран.
Собственно реформы Александра II трудно связывать с демократией. Сам он высказывался решительно против какого-либо представительного учреждения с законодательными функциями. Но в ходе Крестьянской (1861), Земской (1864), Судебной (1864) и Городской (1870) реформ были сделаны заметные шаги к распространению выборности органов местного управления, а в городах – даже и к преодолению сословности. Земское движение, а также городское самоуправление стали одной из политических сил, выступавших за демократизацию российской политической жизни. В январе 1881 года М. Т. Лорис-Меликов, глава группы «либеральных бюрократов» в окружении Александра II, представил на его рассмотрение план продолжения «великой реформы 1861 года», в котором предлагалось, в частности, участие представителей земств в централизованной подготовке реформы местного самоуправления и дальнейшее продвижение аграрной реформы (понижение выкупных платежей и отмена временнобязанного состояния крестьян). Лорис-Меликов специально подчеркивал, что его проект не имеет ничего общего с западными конституциональными формами, – царь опасался превращения любого представительного собрания в российские Генеральные штаты, с учреждения которых началась Французская революция. И все же он согласился с планом Лорис-Меликова и подписал его утром 1 марта 1881 года, за несколько часов до своей гибели от бомбы террориста. Таковы парадоксы истории: революционеры, жаждавшие позитивных перемен, в действительности сами положили им конец и способствовали повороту вспять (Пантин, Плимак 2000: 219—222).
Надо сказать, что все реформы Александра II задумывались и готовились «либеральными бюрократами» – Лорис-Меликовым, братьями Милютиными, сановниками, такими, как Я. Ростовцев и В. Панин, вне связи с мнениями иных общественных деятелей, даже умеренного толка, не говоря уже о таких радикалах, как А. Герцен и Н. Чернышевский. В ходе реформ превалировало желание минимизировать перемены, невыгодные для правящего класса – дворянства. А итог был таков: реформы, призванные предупредить революцию, в силу своей половинчатости и непоследовательности положили начало революционному движению и затем привели к разрушительной революции.
Собственно реформы Александра II трудно связывать с демократией. Сам он высказывался решительно против какого-либо представительного учреждения с законодательными функциями. Но в ходе Крестьянской (1861), Земской (1864), Судебной (1864) и Городской (1870) реформ были сделаны заметные шаги к распространению выборности органов местного управления, а в городах – даже и к преодолению сословности. Земское движение, а также городское самоуправление стали одной из политических сил, выступавших за демократизацию российской политической жизни. В январе 1881 года М. Т. Лорис-Меликов, глава группы «либеральных бюрократов» в окружении Александра II, представил на его рассмотрение план продолжения «великой реформы 1861 года», в котором предлагалось, в частности, участие представителей земств в централизованной подготовке реформы местного самоуправления и дальнейшее продвижение аграрной реформы (понижение выкупных платежей и отмена временнобязанного состояния крестьян). Лорис-Меликов специально подчеркивал, что его проект не имеет ничего общего с западными конституциональными формами, – царь опасался превращения любого представительного собрания в российские Генеральные штаты, с учреждения которых началась Французская революция. И все же он согласился с планом Лорис-Меликова и подписал его утром 1 марта 1881 года, за несколько часов до своей гибели от бомбы террориста. Таковы парадоксы истории: революционеры, жаждавшие позитивных перемен, в действительности сами положили им конец и способствовали повороту вспять (Пантин, Плимак 2000: 219—222).
Надо сказать, что все реформы Александра II задумывались и готовились «либеральными бюрократами» – Лорис-Меликовым, братьями Милютиными, сановниками, такими, как Я. Ростовцев и В. Панин, вне связи с мнениями иных общественных деятелей, даже умеренного толка, не говоря уже о таких радикалах, как А. Герцен и Н. Чернышевский. В ходе реформ превалировало желание минимизировать перемены, невыгодные для правящего класса – дворянства. А итог был таков: реформы, призванные предупредить революцию, в силу своей половинчатости и непоследовательности положили начало революционному движению и затем привели к разрушительной революции.
Состояние общества
Дискуссии о реформах велись в весьма узком образованном слое, подавляющее большинство населения, прежде всего крестьянство, никакого участия в деле, прямо касающемся его интересов, не принимало. Неудивительно, что народники, предпринявшие уже в 70-х годах XIX века «хождение в народ», столкнулись в деревне с крайне низким, почти первобытным уровнем потребностей, с покорностью и несокрушимым фатализмом, питаемым примитивной религиозностью: на все Божий промысел. «Здесь нет места индивидуальной или коллективной инициативе… Нет своего права сказать: „хочу!“ или „не хочу!“» (Там же, 213). Средневековье. Почти ничего не изменилось здесь со времен Смуты. Какая демократия?! Интересно, что со времен Пугачева и до Крестьянской реформы почти не было крестьянских волнений, а с ее началом они выросли в десятки раз. И вместе с тем в России в эпоху Великих реформ сдвинулось с места развитие рыночных отношений и капитализма, экономической основы демократии.
4. 5. Революция 1905—1907 годов
Необходимость перемен
Следующий эпизод связан с революцией 1905—1907 годов, с возникновением российского парламентаризма.
Начиная с реформ Александра II российская история как бы начала двигаться быстрее. Реакция, наступившая после убийства царя, казалось бы, уничтожила все пробившиеся в 60–70-е годы ростки свободы. И тем не менее параллельно с развитием экономики в конце XIX века росло общественное недовольство, исподволь шло вызревание и размежевание всего спектра политических сил, которые после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года конституировались в легальные политические партии.
Суть дела в том, что уже тогда для развития страны нужна была иная мера экономической и политической свободы, в особенности она требовалась растущей буржуазии. Полуфеодальная власть не хотела ни на йоту отказываться ни от самодержавия, хотя оно безнадежно устарело, ни от привилегий высших сословий, на которые она опиралась. И в то же время самый массовый слой населения, крестьянство, оставался экономически угнетенным и политически невежественным.
Еще в 1898 году С. Витте писал в письме царю: бюджет России с населением 130 млн. человек вырос с 350 млн. рублей в 1861 году до 1400 млн. «Но уже теперь тяжесть обложения дает себя чувствовать. Между тем бюджет Франции при 38 млн. жителей составляет 1260 млн. рублей. Если бы благосостояние наших плательщиков было равносильно благосостоянию плательщиков Франции, то наш бюджет мог достигнуть 4200 млн. рублей…
Почему же у нас такая налогоспособность? Главным образом от неустройства крестьян. Нужно прежде всего поднять дух крестьянства, сделать из них свободных и верноподданных сынов ваших» (Пантин, Плимак 2000: 283—284).
Замечу, что и сейчас разрыв между Францией и Россией по душевому ВВП не меньше, правда и свобода с демократией в тот период были в нашей стране в таком состоянии, что не могли способствовать его сокращению.
Начиная с реформ Александра II российская история как бы начала двигаться быстрее. Реакция, наступившая после убийства царя, казалось бы, уничтожила все пробившиеся в 60–70-е годы ростки свободы. И тем не менее параллельно с развитием экономики в конце XIX века росло общественное недовольство, исподволь шло вызревание и размежевание всего спектра политических сил, которые после опубликования Манифеста 17 октября 1905 года конституировались в легальные политические партии.
Суть дела в том, что уже тогда для развития страны нужна была иная мера экономической и политической свободы, в особенности она требовалась растущей буржуазии. Полуфеодальная власть не хотела ни на йоту отказываться ни от самодержавия, хотя оно безнадежно устарело, ни от привилегий высших сословий, на которые она опиралась. И в то же время самый массовый слой населения, крестьянство, оставался экономически угнетенным и политически невежественным.
Еще в 1898 году С. Витте писал в письме царю: бюджет России с населением 130 млн. человек вырос с 350 млн. рублей в 1861 году до 1400 млн. «Но уже теперь тяжесть обложения дает себя чувствовать. Между тем бюджет Франции при 38 млн. жителей составляет 1260 млн. рублей. Если бы благосостояние наших плательщиков было равносильно благосостоянию плательщиков Франции, то наш бюджет мог достигнуть 4200 млн. рублей…
Почему же у нас такая налогоспособность? Главным образом от неустройства крестьян. Нужно прежде всего поднять дух крестьянства, сделать из них свободных и верноподданных сынов ваших» (Пантин, Плимак 2000: 283—284).
Замечу, что и сейчас разрыв между Францией и Россией по душевому ВВП не меньше, правда и свобода с демократией в тот период были в нашей стране в таком состоянии, что не могли способствовать его сокращению.
Манифест 17 октября
Во всеподданнейшем докладе, опубликованном вместе с Манифестом 17 октября 1905 года, Витте также писал: «Начала правового порядка воплощаются, лишь поскольку население получает к ним привычку – гражданский навык. Сразу приготовить страну с 135-миллионным разнородным населением и обширнейшей администрацией, воспитанными на иных началах, к восприятию и усвоению норм правового порядка не под силу никакому правительству» (Там же, 253).
Иначе говоря, темное крестьянство надо было освободить от феодальных пут и дать ему приспособиться к новым условиям, чтобы оно стало восприимчиво к гражданским навыкам и правовым нормам. В другом случае оно могло взбунтоваться. Увы, можно констатировать: сегодня крестьянства уже нет, по крайней мере хоть как-то похожего на тогдашнее, но нормы поведения и гражданские навыки у большинства жителей России не слишком изменились с начала XX века. Одно из двух – либо таково их врожденное свойство, либо в течение всего ХХ столетия в их социальной практике свобода и демократия замещались другими институтами, близкими к феодальным. Уверен, что именно второе.
Иначе говоря, темное крестьянство надо было освободить от феодальных пут и дать ему приспособиться к новым условиям, чтобы оно стало восприимчиво к гражданским навыкам и правовым нормам. В другом случае оно могло взбунтоваться. Увы, можно констатировать: сегодня крестьянства уже нет, по крайней мере хоть как-то похожего на тогдашнее, но нормы поведения и гражданские навыки у большинства жителей России не слишком изменились с начала XX века. Одно из двух – либо таково их врожденное свойство, либо в течение всего ХХ столетия в их социальной практике свобода и демократия замещались другими институтами, близкими к феодальным. Уверен, что именно второе.
Элита и революция
Тогда и возник выбор: революция или демократия. Манифест 17 октября был шагом от революции к демократии, шагом вынужденным, но способным предотвратить хаос и насилие, а заодно спасти и власть, хоть и с меньшим объемом полномочий. Это важнейшее творение С. Витте достигло цели, раскололо оппозицию самодержавию на умеренную и радикальную части. Ю. Мартов цитировал Торгово-промышленную газету: «В декабре 1905 года революция была подавлена не пулеметами, а расчленением освободительного движения, которое было произведено Манифестом 17 октября» (Шанин 1997: 134). Кадеты и все партии справа от них справедливо считали, что теперь следует развивать успех легальными методами, чтобы избежать нарастающей анархии. Революционеры, эсеры и социал-демократы, опираясь в основном на рабочих, новый класс, рожденный капитализмом, хотели идти до конца, до свержения царской власти. Крестьянство же в массе своей оставалось пассивным.
«В обществе, – пишет Т. Шанин, – где большинство людей были бедны, ограничены и находились в состоянии политической спячки, политические сражения велись между небольшими элитарными группами, а окончательно решала вопрос о выживании Старого Порядка „спячка“ народа-великана» (Там же, 61). Но теперь он стал приходить в движение, а его бедность и ограниченность превратились в угрозу, испугавшую и буржуазию, и политические партии, представлявшие ее интересы. С другой стороны, в этом крылась и угроза для демократии, только что получившей признание власти в тексте Манифеста.
Он гласил: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов… Не останавливая предначертанных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав… Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы…» (Пантин, Плимак 2000: 252).
Тем самым Думе передавались законодательные полномочия. Несмотря на нарочитую расплывчатость формулировок, Манифест является первой российской конституцией, увенчавшей более чем столетнюю, начиная с Радищева и Сперанского, борьбу за правовой порядок в стране, противоположный деспотизму. Правда, юристы считают первой конституцией России Основные законы, принятые 23 апреля 1906 года (Российское народовластие 2003: 61). Но это уже детали.
Стóит обратить внимание на колоссальный прогресс российского общества в период между 1861 и 1905 годами. Великие реформы готовились либеральными бюрократами без участия общественности, роль которой ограничивалась дискуссиями на страницах подцензурных изданий. В 1905 году мы уже видим формирующееся гражданское общество, разветвленную сеть, как сказали бы теперь, неправительственных гражданских организаций – таких, как Союз союзов, Крестьянский союз, профсоюзы, рабочие советы, и политических партий, достаточно полно представлявших весь спектр экономических интересов и социально-политических идей российского населения.
«В обществе, – пишет Т. Шанин, – где большинство людей были бедны, ограничены и находились в состоянии политической спячки, политические сражения велись между небольшими элитарными группами, а окончательно решала вопрос о выживании Старого Порядка „спячка“ народа-великана» (Там же, 61). Но теперь он стал приходить в движение, а его бедность и ограниченность превратились в угрозу, испугавшую и буржуазию, и политические партии, представлявшие ее интересы. С другой стороны, в этом крылась и угроза для демократии, только что получившей признание власти в тексте Манифеста.
Он гласил: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов… Не останавливая предначертанных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав… Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной Думы…» (Пантин, Плимак 2000: 252).
Тем самым Думе передавались законодательные полномочия. Несмотря на нарочитую расплывчатость формулировок, Манифест является первой российской конституцией, увенчавшей более чем столетнюю, начиная с Радищева и Сперанского, борьбу за правовой порядок в стране, противоположный деспотизму. Правда, юристы считают первой конституцией России Основные законы, принятые 23 апреля 1906 года (Российское народовластие 2003: 61). Но это уже детали.
Стóит обратить внимание на колоссальный прогресс российского общества в период между 1861 и 1905 годами. Великие реформы готовились либеральными бюрократами без участия общественности, роль которой ограничивалась дискуссиями на страницах подцензурных изданий. В 1905 году мы уже видим формирующееся гражданское общество, разветвленную сеть, как сказали бы теперь, неправительственных гражданских организаций – таких, как Союз союзов, Крестьянский союз, профсоюзы, рабочие советы, и политических партий, достаточно полно представлявших весь спектр экономических интересов и социально-политических идей российского населения.
Государственная дума
Однако власть сразу же стала пытаться ликвидировать эти демократические завоевания. Во-первых, начались прямые репрессии, особенно усилившиеся с назначением П. Столыпина на пост премьер-министра. По его инициативе на основании статьи 87 Основных законов, позволявшей правительству принимать законы во время каникулов Думы, был издан указ о военно-полевых судах, допускавший казни без суда и следствия. В 1906 году по этому указу было казнено 144 человека, в 1907-м – 1139, в 1908-м – 825, в 1909-м —717.
Конечно, сейчас, когда мы знаем число жертв революции и сталинских репрессий, эти цифры не производят большого впечатления. Но тогда общество, несмотря на непросвещенность, еще не было дегуманизировано дикими войнами ХХ века и воспринимало такие репрессии очень болезненно.
Во-вторых, избирательное законодательство позволяло властям получить максимально лояльный состав Думы. По правилам голосования по куриям 1 голос помещика был равен 3 голосам мещан, 15 голосам крестьян и 45 голосам рабочих. Впрочем, несмотря на это, первые две Думы все равно были разогнаны.
В-третьих, норма, по которой законы вступали в действие только после одобрения Думой, была сразу же нарушена. Основные законы, как уже говорилось, были приняты 23 апреля 1906 года, за 4 дня до открытия I Думы. Упомяну тая статья 87, по сути, давала правительству право действовать помимо парламента. Новый избирательный закон, названный «бесстыжим» и принятый в нарушение Основных законов, в III Думе дал большинство октябристам и правым, прямо поддерживаемым двором. Только эта Дума смогла проработать весь пятилетний срок своих полномочий. IV Дума была столь же консервативной, но с ней страна вступила в войну, во время которой в парламенте образовался оппозиционный «прогрессивный» блок, критиковавший власти. В феврале 1917 года деятели этой Думы, к тому времени уже распущенной, все же сыграли важную роль в смене самодержавия новым демократически режимом.
Нельзя не упомянуть в этой связи о деятельности П. Столыпина. Он, конечно, вовсе не был демократом. Заняв свой пост на спаде революционной волны, он жестко подавлял беспорядки и осуществлял жизненно необходимую России либеральную аграрную реформу, несмотря на общественное противодействие. Как потом Пиночет и Пак Чжон Хи, он готовил страну к демократии и процветанию. Недаром Л. Троцкий говорил, что, заверши П. Столыпин свою аграрную реформу, и революция в России была бы невозможна. К сожалению, он не успел. Но важно помнить: история не одномерна, она соткана из противоречий, в том числе в судьбах и деяниях людей.
Наступление власти на демократию, поддержка государством крайне правых, реакционных националистических организаций типа Союза русского народа и Союза Михаила Архангела привели к новому усилению радикальных революционных движений. И все же к Первой мировой войне Россия подошла с более или менее работоспособными демократическими институтами, которые могли совершенствоваться и дальше, стоило только ослабить жесткий прессинг власти. Война круто изменила ситуацию, уже наметившаяся либеральная альтернатива развития российского общества вновь стала менее вероятной, революционный сценарий, напротив, обрел реальную перспективу. Наверное, можно сказать, что уже тогда он стал неизбежен.
Конечно, сейчас, когда мы знаем число жертв революции и сталинских репрессий, эти цифры не производят большого впечатления. Но тогда общество, несмотря на непросвещенность, еще не было дегуманизировано дикими войнами ХХ века и воспринимало такие репрессии очень болезненно.
Во-вторых, избирательное законодательство позволяло властям получить максимально лояльный состав Думы. По правилам голосования по куриям 1 голос помещика был равен 3 голосам мещан, 15 голосам крестьян и 45 голосам рабочих. Впрочем, несмотря на это, первые две Думы все равно были разогнаны.
В-третьих, норма, по которой законы вступали в действие только после одобрения Думой, была сразу же нарушена. Основные законы, как уже говорилось, были приняты 23 апреля 1906 года, за 4 дня до открытия I Думы. Упомяну тая статья 87, по сути, давала правительству право действовать помимо парламента. Новый избирательный закон, названный «бесстыжим» и принятый в нарушение Основных законов, в III Думе дал большинство октябристам и правым, прямо поддерживаемым двором. Только эта Дума смогла проработать весь пятилетний срок своих полномочий. IV Дума была столь же консервативной, но с ней страна вступила в войну, во время которой в парламенте образовался оппозиционный «прогрессивный» блок, критиковавший власти. В феврале 1917 года деятели этой Думы, к тому времени уже распущенной, все же сыграли важную роль в смене самодержавия новым демократически режимом.
Нельзя не упомянуть в этой связи о деятельности П. Столыпина. Он, конечно, вовсе не был демократом. Заняв свой пост на спаде революционной волны, он жестко подавлял беспорядки и осуществлял жизненно необходимую России либеральную аграрную реформу, несмотря на общественное противодействие. Как потом Пиночет и Пак Чжон Хи, он готовил страну к демократии и процветанию. Недаром Л. Троцкий говорил, что, заверши П. Столыпин свою аграрную реформу, и революция в России была бы невозможна. К сожалению, он не успел. Но важно помнить: история не одномерна, она соткана из противоречий, в том числе в судьбах и деяниях людей.
Наступление власти на демократию, поддержка государством крайне правых, реакционных националистических организаций типа Союза русского народа и Союза Михаила Архангела привели к новому усилению радикальных революционных движений. И все же к Первой мировой войне Россия подошла с более или менее работоспособными демократическими институтами, которые могли совершенствоваться и дальше, стоило только ослабить жесткий прессинг власти. Война круто изменила ситуацию, уже наметившаяся либеральная альтернатива развития российского общества вновь стала менее вероятной, революционный сценарий, напротив, обрел реальную перспективу. Наверное, можно сказать, что уже тогда он стал неизбежен.