Алексей Евтушенко
Древнее заклятье
Фантастическая повесть-сказка

   Памяти моего друга Гоши Буренина посвящается

Глава I
ГОША

   Эту историю я собирался начать такими словами: «Гоша Рябинин, обыкновенный русоволосый мальчишка двенадцати лет от роду…»
   Собирался, но передумал. Вернее, задумался.
   Ведь если писать по правде (а только по правде и стоит писать), то Гоша вовсе не был обыкновенным мальчишкой хотя бы потому, что ОБЫКНОВЕННЫХ мальчишек и девчонок в природе просто не существует. Каждый мальчишка и каждая девчонка – необыкновенны. И все они необыкновенны по-своему.
   Это уже потом, вырастая, они превращаются в обыкновенных дяденек и тетенек, очень озабоченных своими взрослыми проблемами, да и то, ежели как следует копнуть, в душах этих взрослых и скучных дяденек и тетенек можно обнаружить остатки того НЕОБЫКНОВЕННОГО, которое живет в них с детства.
   Так что, поразмыслив, я решил убрать слово «необыкновенный», дабы не путаться в терминах, и все-таки начать.
   Начинаю.
   Гоша Рябинин, русоволосый и кареглазый двенадцатилетний мальчишка, жил со своими родителями и старшим братом в старинном русском городе… ну, допустим, Звягине.
   Вы скажете, что такого города на карте нет, а я в ответ на это спрошу вас: «На какой именно карте, милостивые государи?» А? То-то. Вот вы и попались, потому что карты – они разные бывают и… Но мы отвлеклись.
   Как я уже упоминал, Гоша Рябинин жил со своими родителями и старшим братом Володей в городе Звягине.
   Мама у Гоши была учительницей истории и работала в школе, а папа – офицер российской армии – командовал воинской частью, расположенной… впрочем, давайте не будем об этом распространяться, чтобы ненароком не выдать военную тайну. Скажем только, что Гошин папа имел чин подполковника и, как многие офицеры, часто менял место службы (разумеется, не по собственной прихоти, а по приказу начальства). Так что город Звягин не был Гоше родным городом – семья Рябининых переехала сюда полтора года назад с Дальнего Востока, где тогда еще майор Рябинин служил… тьфу ты, господи, опять военная тайна!
   Полтора года – целая вечность для двенадцатилетнего мальчишки, который всю свою жизнь переезжает с места на место, и Гоша, привыкший к самостоятельности, успел хорошо изучить город Звягин и полюбить его неброскую красоту.
   Вообще-то в свидетельстве о рождении Гоша был записан как Игорь, но родители и старший брат с самого раннего младенчества звали его Гошей, к чему он привык и новым знакомым всегда Гошей и представлялся.
   Той ранней осенью, когда началась вся эта история, Гоша пошел в восьмой класс, то есть на самом деле в седьмой по счету, но восьмой по названию (чего не могут понять до сих пор ни Гоша, ни его родители, ни учителя, ни даже ваш покорный слуга, а только дяди и тети из Министерства образования России).
   Почему в восьмой, спросите вы, когда, судя по количеству прожитых лет, он вроде бы должен идти в седьмой?
   Объясняю.
   Дело в том, что Гоша был в некотором роде вундеркиндом, но вундеркиндом особенным, вовсе не похожим на то замученное науками несчастное создание с не по-мальчишески серьезными глазами за толстыми стеклами очков, которое привычно рисует нам наше воображение при слове «вундеркинд». Вовсе нет. Во-первых, Гоша не носил очков по той простой причине, что обладал отличным зрением, и ни чтение книг с фонариком под одеялом, ни компьютерные игры, ни телевизор не смогли пока его зрение испортить. Во-вторых, Гоша хотя и «перепрыгнул» прошедшим летом из пятого класса в седьмой и слыл среди друзей и знакомых мальчишкой сообразительным, начитанным и даже где-то гениальным, но назвать его эдаким юным вариантом Паганеля из жюльверновских «Детей капитана Гранта» мы бы поостереглись. Как и большинство мальчишек своего возраста, Гоша Рябинин гонял с друзьями в футбол и хоккей, любил плавать и нырять, кататься на лыжах, ловить рыбу… да что там говорить! – он даже (только не рассказывайте его родителям, ладно?) научил мальчишек со своего двора играть в теперь уже почти забытую, но увлекательнейшую «расшибалочку», в которую, как известно, играют от века исключительно на деньги. Бывало также, что являлся он домой в не очень чистой одежде, а то и с синяком под глазом и исцарапанными кулаками.
   Нет, драчуном Гоша вовсе не был, но и в обиду себя никому не давал и, хотя не очень вышел ростом и силой, отличался ловкостью и быстротой в движениях, великолепной реакцией и знанием некоторых очень полезных приемов русского боя, которым научился у своих друзей-солдат.
   К вышесказанному можно добавить, что в свои двенадцать лет Гоша умел водить автомобиль, бронетранспортер и боевую машину пехоты, а также неплохо стрелял почти изо всех видов стрелкового оружия.
   Конечно, вы скажете, что Гоша Рябинин имел преимущество перед теми мальчишками и девчонками, которые родились и всю жизнь живут в одном городе или, скажем, поселке и родители которых не военные, а, наоборот, строители, ученые или, допустим, врачи. Вы скажете так и будете, несомненно, правы. Но лишь отчасти. Потому что все или почти все в этой жизни зависит от самого человека. И если человек ленив и нелюбознателен, а, самое главное, таковым и хочет оставаться, но тут уже ничем не поможешь.
   Гоша же отсутствием любознательности вовсе не страдал и даже, прямо скажем, наоборот, был человеком любопытным, а зачастую и чересчур любопытным. Именно его любопытство и… Но все по порядку.

Глава II
НЕ ЛОВИТЕ ЧУЖИХ КОШЕК НА СТАРЫХ ЧЕРДАКАХ

   В то сентябрьское теплое субботнее утро Гоша Рябинин выбрался из дому довольно рано, намереваясь зайти к своему другу Саше Уваровой, чтобы вместе с ней отправиться за город в отцовскую воинскую часть, где их ожидала масса интереснейших дел.
   Да, да, вы не ошиблись. Саша Уварова была самой что ни на есть настоящей девчонкой, обладательницей массы симпатичных веснушек, копны густых, цвета спелой пшеницы, волос и звонкого голоса.
   Такие девчонки, как Сашка Уварова, или, как звали ее друзья, Шурка, время от времени попадаются в мальчишеских компаниях по всей нашей необъятной Родине, да и по всему миру тоже.
   Не скажу, что количество их велико по сравнению с обычными девочками, но все же их достаточно много для того, чтобы это стало заметно нам с вами.
   Эти девчонки всегда предпочитают (во всяком случае, в детстве) мужской мир миру женскому: ненавидят играть в куклы, любят футбол, замечательно лазают по деревьям, дерутся, мало обращают внимания на свою внешность, умеют стрелять из рогатки и вообще – как говорится, свои парни в доску. Они даже зачастую большие пацаны, чем сами пацаны (это оттого, что им постоянно приходится доказывать окружающим свою мальчишескую сущность).
   Именно такой и была Сашка Уварова, а попросту Шурка, именно поэтому Гошка Рябинин считал ее своим другом, а к ОБЫЧНЫМ девчонкам он относился не слишком уважительно, считая их существами взбалмошными и никчемными. «Может быть, когда они вырастают и превращаются в девушек и женщин, то становятся другими?» – часто размышлял он и, не находя ответа, переключал мысли на что-нибудь более понятное и полезное.
   Итак, Гоша шел привычной дорогой, находясь в прекрасном расположении духа, ибо, во-первых, старший брат освободил его сегодня от обязанности пылесосить комнаты, взяв сей труд на себя, а во-вторых, откуда взяться плохому настроению, если вовсю светит солнце, впереди два нескончаемых выходных дня и тебе двенадцать лет?
   Сокращая путь, Гошка нырнул в знакомый проходной двор, обогнул мусорные баки, вышел к детской площадке и тут, возле песочницы, заметил маленькую девочку, которая, опустив голову, тихонько плакала.
   Если бы она плакала громко или рядом играли бы другие дети, то Гоша, пожалуй, прошел бы мимо – дело житейское, разберутся, но девочка стояла совсем одна возле песочницы и плакала тихо, не напоказ.
   Гоша замедлил ход и остановился. Он, как уже говорилось, не очень любил девчонок, но эта была совсем еще кроха – лет пять, не больше…
   Он обошел ребенка вокруг, сел перед ним на корточки и строгим голосом сказал:
   – Ну, в чем дело?
   Девочка подняла голову, поглядела на Гошу громадными, полными соленых слез голубыми глазами и пролепетала:
   – К-котик!
   – Что?
   – Мой ко-тик… – и, всхлипнув, опять опустила голову.
   – Эй, погоди, перестань реветь, – решительно вмешался Гоша. – Объясни ты толком, что случилось. Какой котик? Кошка, что ли?
   – Да-а…
   – И что с ней?
   – Она убежала, – сообщила кроха и, вытирая ладошкой слезы, с надеждой спросила: – Ты ее найдешь?
   – Н-не знаю, – засомневался Гоша, который уже начал жалеть, что вмешался в это дело. – Твоя, что ли, кошка?
   – Моя, – девочка уже не плакала – она видела в Гоше своего спасителя. – Я вынесла ее из дома погулять, а она убежала от меня по дереву вон туда, на чердак, – и малышка показала пальцем, куда именно убежала свободолюбивая кошка.
   Гоша посмотрел. Напротив детской площадки громоздился очень старый трехэтажный дом из потемневшего от времени кирпича. Дом имел явно нежилой вид – многие окна зияли пустыми глазницами, а двери подъездов и оконные проемы первого этажа были заколочены толстыми досками.
   Рядом с домом росла мощная древняя липа, по стволу которой, а затем по длинной крепкой ветке, нависшей прямо над крышей, кошка, видимо, и перебралась вначале на крышу, а уже потом и на чердак.
   – А в этом доме, что, никто не живет? – спросил Гоша. Дом заинтересовал его своим видом, тем более что раньше он как-то не обращал на него внимания. Ведь, согласитесь, в любом заброшенном доме живет своя тайна.
   – Никто, – подтвердила девочка. – Его собираются взорвать.
   – Как это? – поразился Гоша.
   – Ты что, маленький? Не знаешь, как дома взрывают? Взорвут, а потом построят новый. У меня папа – строитель, он мне рассказывал.
   – Поня-атно, – протянул Гоша. С каждой секундой дом притягивал его все больше. Подумать только – дом скоро снесут, и никто никогда не узнает, что на его чердаке был клад золотых монет царской чеканки, или валялись в каком-нибудь невзрачном сундуке под толстым слоем липкой пыли старинные книги в кожаных переплетах, или… да мало ли что можно найти на чердаке старого дома, если, конечно, хорошенько поискать! Опять же, девочку жалко.
   – От мамы влетит, – как бы в подтверждение его мыслей, убежденно сообщила кроха. – Она мне кошку на улицу выносить запретила, потому что кошка еще маленькая, а я не послушалась.
   – А где мама-то?
   – В магазин пошла, – вздохнула девочка, – скоро вернется.
   – Ладно, – решился Гоша, – какого она хоть цвета, кошка твоя?
   – Рыжая. Ты правда ее найдешь?
   – Попробую. А ты не плачь, хорошо? И жди маму.
   – Хорошо, – пообещал ребенок. – Ты на дерево полезешь? Кошка по дереву на чердак убежала.
   – Что ж, придется и мне по дереву, – притворно вздохнул Гоша и внимательно оглядел липу, заранее оценивая предстоящий путь наверх.
   До крыши он добрался довольно быстро – редкий мальчишка не умеет лазить по деревьям, Гоша же в этом деле был большим специалистом.
   Листы старого, проржавевшего кровельного железа прогибались и гремели под его кроссовками, но он легко добрался до чердачного окна и заглянул в теплый пыльный полумрак.
   «Сначала сам разведаю, потом Шурку позову, если что интересное обнаружу», – подумал Гоша и ловко влез в окно.
   Вы когда-нибудь бывали на чердаках больших и старых домов? Удивительные ощущения испытываешь там. Лично мне почему-то всегда казалось, что эти чердаки больше всего похожи на трюмы парусных кораблей, выброшенных морем на берег и давно оставленных своей командой. Не знаю, откуда взялось это сравнение. Может быть, оттого, что сразу за палубой начинается небо, так же, как оно начинается сразу за крышей?
   Чердачный сумрак со своим, ни на что не похожим и только ему присущим запахом был насквозь пронизан узкими лучами и полосами солнечного света, в котором, искрясь, танцевали свой вечный танец мириады пылинок. Солнце попадало сюда сквозь чердачные окна южной стороны, так что на чердаке было относительно светло.
   Гоша оглядел пыльный дощатый пол с многочисленными следами кошачьих и птичьих лап и громко позвал:
   – Кис-кис-кис!
   Никто не отозвался.
   Гоша с запоздалым сожалением подумал, что зря не узнал имя злосчастной кошки, и медленно двинулся вперед.
   Чердак оказался громадным и практически пустым.
   Если не считать трухлявых обломков мебели, обильно загаженных голубиным пометом кип старых газет и всевозможных пыльных и грязных тряпок, то на пути не попадалось ровным счетом ничего. Кошки тоже не попадались. Никакие.
   Совсем было соскучившись, Гошка собрался уже поворачивать обратно, как вдруг заметил за громадным полуразвалившимся буфетом какой-то золотистый отблеск.
   Заинтересованный, он подошел ближе, обогнул стропильную стойку и увидел, что солнечный луч падает на краешек золоченой резной рамы, чуть выглядывающей из-за буфета.
   «Картина! – догадался Гошка. – Большая…»
   Он вцепился в раму и попытался волоком вытащить картину. Задуманное удалось только наполовину – мешали стропила. Но и этого оказалось достаточно, чтобы разглядеть часть изображения.
   Но что это? Картина двойная!
   Часть холста с грубо намалеванной копией знаменитого полотна К. Брюллова «Последний день Помпеи» оторвалась и теперь свисала, открывая за собой второй холст, покрытый свежими яркими красками.
   Гошка ухватился покрепче за «Последний день Помпеи» и сильно потянул. С легким треском дилетантская копия окончательно оторвалась и свернулась трубочкой на полу. Вторая картина была…
   Тот самый солнечный луч, который заставил блестеть остатки позолоты на раме, теперь переместился на холст и как бы осветил его. Во всяком случае, Гоша разглядел на полотне искусно написанный неизвестным мастером близкий лес, траву и синее летнее небо с белыми кудрявыми облаками, плывущими…
   Что за черт!
   Гошка наклонился, вглядываясь…
   Облака действительно двигались по небу!
   Только сейчас он заметил, что листва деревьев на картине чуть шевелится под легким ветерком и что вообще деревья эти совсем не похожи на написанные масляными или какими-нибудь иными красками, а выглядят совсем как настоящие.
   Совершенно машинально Гоша протянул руку, чтобы коснуться чудесного холста, и его пальцы провалились туда, внутрь картины, не встретив никакого сопротивления.
   От неожиданности его качнуло, он потерял равновесие, чтобы не упасть, сделал шаг вперед, споткнулся о край рамы и… свалился, вытянув руки, внутрь картины.

Глава III
ГНОМ РАМСЕЙ

   Некоторое время Гоша лежал на животе, в полном изумлении разглядывая зеленую густую траву у своего лица. Трава ощутимо пахла. Прямо перед его носом лакированная божья коровка вскарабкалась по тоненькому стебельку наверх, расправила крылышки и бесшумно отправилась в свой невысокий полет. Гоша приподнял голову, провожая ее глазами, и увидел в двадцати шагах перед собой край того самого леса, который он минуту назад разглядывал на картине.
   – Где это я? – обескураженно осведомился у лесной опушки Гоша и поднялся на ноги.
   – Великий Мастер! – громко воскликнул кто-то сбоку. – Пусть мне никогда больше не ковать железа, если это не Окно!
   Гошка мгновенно развернулся на голос и тут же наткнулся взглядом на маленького человечка с румяным лицом и густой рыжей аккуратно подстриженной бородой.
   Человечек был облачен в пятнистый камуфляжный комбинезон и обут в мягкие остроносые сапоги. На его крупной голове ловко сидела бейсбольная кепка с длинным козырьком. Ростом человечек был почти с Гошку, но гораздо шире в плечах, а закатанные до локтей рукава комбинезона обнажали толстые мускулистые руки, поросшие густыми светлыми волосами.
   – Э-э… здравствуйте, – счел нужным поздороваться Гошка. – Вы… вы кто?
   – Я? – человечек весело оглядел мальчишку. – Я – гном Рамсей, к вашим услугам, если вы, разумеется, в них, то бишь услугах, нуждаетесь, что проблематично, поскольку явились вы через Окно. А люди, умеющие проходить через Окна, насколько мне известно, ни в чьих услугах обычно не нуждаются. Даже наоборот. Они сами зачастую эти услуги оказывают. Хотя… я вижу, что вы еще ребенок, а все человеческие дети, за редким исключением, через Окна проходить умеют.
   Шестым чувством человека, прочитавшего на своем веку множество сказок и всевозможной фантастики, Гоша сообразил, что смертельно обидит человечка, если выскажет хотя бы тень сомнения относительно его, Рамсея, принадлежности к славному и гордому гномьему племени. И еще он сразу почему-то понял, что не спит и не грезит наяву, а действительно каким-то невероятным образом провалился сквозь волшебную картину на чердаке в этот мир, где, оказывается, просто так разгуливают гномы…
   И тут у Гошки аж дух перехватило от нестерпимого интереса к происходящему, но он не потерял самообладания (что значит гарнизонная закалка!), а вежливо сказал:
   – Очень приятно познакомиться, господин Рамсей. Меня зовут Гоша.
   Вы, конечно, уже обратили внимание, что, несмотря на всю свою кажущуюся безалаберность и неуемное мальчишеское любопытство, Гоша Рябинин в критических ситуациях умел вести себя крайне осмотрительно и быстро соображал что к чему.
   Вот и сейчас, прежде чем продолжить разговор с невесть откуда взявшимся сказочным персонажем (согласитесь, что уж кто-кто, а гном – самый что ни на есть сказочный персонаж), Гошка быстро и внимательно огляделся по сторонам, чтобы определить, где же он все-таки находится.
   Находился он на большой поляне, окруженной, как и положено всякой порядочной поляне, густым лесом.
   Здесь хозяйничало лето, и Гошка с удовольствием вдыхал крепко настоянный на разнообразнейших травах и цветах лесной воздух. Вообще-то, поляна как поляна – ничего особенного. Гошка повидал подобных полян десятки. Единственное, чем она отличалась от похожих полян в лесах под Звягином или в любых иных русских лесах, было то, что ровно на ее середине рос могучий, в несколько обхватов дуб, – да и то, ежели хорошенько поискать, то таких полян с дубами посередине много найдется.
   Но краски! Какие здесь краски!
   Создавалось впечатление, что раньше Гошка смотрел на окружающий мир сквозь немного грязноватое и запыленное стекло, а теперь это стекло чисто протерли тряпкой.
   – Значит, Гоша, – констатировал гном и почесал крепкими пальцами грудь под комбинезоном. – И какое же дело привело вас, уважаемый Гоша, в наши негостеприимные края?
   – Почему же негостеприимные? – удивился Гошка. – По-моему, у вас тут неплохо. Солнышко, вон, светит, птички поют. Мне пока нравится.
   – Это пока, – многозначительно сказал Рамсей. – Пока вы находитесь наедине с природой, которая, как известно, не мыслит категориями добра и зла, если вообще мыслит, в нашем понимании этого слова…
   – А вы? – перебил философствующего гнома Гоша. – Вы разве не мыслите этими… категориями добра и зла?
   – Я?!
   Рамсей насупился и вдруг рассмеялся звонким заливистым смехом.
   – Да, действительно, причисляя себя к носителям разума, причем к тем носителям, которые преимущественно выступают на стороне добра, я не могу и не хочу отказать вам в гостеприимстве. Если вы, уважаемый Гоша, соблаговолите последовать со мной под сень этого чудного леса, где у меня припрятана моя поклажа, то я сочту за честь угостить вас глотком-другим доброго эля и со вниманием выслушать все то, что вы сочтете нужным мне сообщить. Тем более что вас явно послала в наш мир сама Судьба. Великий Мастер! Так вот оно где, последнее Окно! А наши-то вместе с эльфами все Хроники перерыли – все без толку…
   – Я с превеликим удовольствием последую за вами, господин Рамсей, – чуть поклонился Гоша, обнаруживая знакомство с хорошими манерами и невольно подлаживаясь под вычурную речь гнома, – однако должен сообщить, что я еще, в общем-то, мальчик, а детям спиртное противопоказано.
   – Спиртное! – фыркнул гном и, подхватив Гошу под руку, повлек его к лесу. – Спиртное! Кто вам сказал, вернее, откуда вы взяли, что я собираюсь предложить вам спиртное? Запомните, уважаемый Гоша, что гномы спиртное практически не пьют – это чисто человеческая привычка, а эль, приготовленный нами, хоть и веселит сердце и согревает душу, но при этом не содержит ни капли того самого спиртного, о котором вы изволите говорить. От него не бывает похмелья, и его можно и нужно употреблять всем, включая грудных младенцев, как человечьих, так и гномьих. Да любой пьяница-человек душу бы заложил за этот напиток, но секрет его приготовления известен только нам, гномам, и производим его мы в ограниченных количествах, что связано как с технологией приготовления, так и со множеством иных факторов, о коих мы сейчас говорить не будем. Прошу садиться, я сейчас!
   Гоша уселся на поваленный мшистый ствол дерева, наблюдая за Рамсеем, который нырнул в кусты, выволок оттуда объемистый рюкзак, ловко извлек из него пластиковую бутылку из-под пепси-колы, наполненную темной, колу же напоминающей жидкостью, и уселся рядом.
   – Удобная вещь, – сообщил он, отвинчивая крышку. – У нас такие бутылки делать не умеют, хотя справедливости ради надо заметить, что и у нас найдется чем похвастаться. Вот, отведайте-ка… Пожалуй, только эльфы варят эль не хуже нашего.
   Гошка, которому уже становилось жарковато в теплой фланелевой рубашке, принял из рук гнома прохладную на ощупь бутылку и с удовольствием сделал несколько глотков прямо из горлышка.
   Да, такого он в своей жизни еще не пивал!
   Больше всего, как ни странно, эль напоминал свежий березовый сок из банки, с вечера подставленной под надрезанное дерево.
   Рано утром ты выскакиваешь из дому, проламываешь пальцем ледок, которым ночной мартовский морозец прихватил сок сверху, и пьешь…
   Да. Но только отдаленно напоминал. На самом же деле гномий эль не с чем было сравнить. Он действительно веселил сердце, согревал душу и придавал силы.
   – Что ж, – сказал гном, в свою очередь приложившись к бутылке и завинчивая крышку, – рассказывайте теперь.
   И Гошка рассказал ему обо всем: об убежавшей рыжей кошке, о чердаке в брошенном доме и о волшебной картине.
   – И вот я очутился здесь, – развел он руками. – Я не знаю, куда я попал и, самое главное, как мне выбраться обратно. Ведь мама с папой будут страшно волноваться, и брат Володя тоже.
   – Ну, это просто, – пробормотал Рамсей, сосредоточенно хмуря рыжеватые брови, – нужно только…
   Договорить он не успел, а Гоша не успел дослушать, потому что сзади затрещал валежник, и Гоша с Рамсеем опомниться не успели, как им навалились на спины, заломили назад руки, накинули на голову мешки и грубо поволокли куда-то через лес.

Глава IV
ЗАМОК ДАРТ

   Сказать, что Гошка Рябинин испугался – это ничего не сказать. Да и кто бы на его месте не испугался! Однако справедливости ради надо заметить, что испуг не помешал ему применить, когда его связывали, пару-тройку хитрых уловок, разработанных еще летом во время бесконечной игры в «индейцев» и «ковбоев».
   Правила игры были предельно простыми, но довольно жесткими, а именно: если ты попался в руки «противника», то с тобой этот самый «противник» мог поступить двояко. Во-первых, обменять на точно такого же пленника или оружие (луки, рогатки, деревянные мечи и китайские пневматические пистолеты), а во-вторых, например, привязать тебя к дереву в каком-нибудь уединенном месте на несколько часов.
   Гошка играл на стороне «индейцев», и почти все лето ему удавалось ускользать из хитроумных засад коварных «ковбоев», более того – он сам устраивал засады, в которые неоднократно попадались одинокие «ковбои».
   Но однажды ему не повезло – не удалось убежать, и он был пойман и надежно привязан к дереву на окраине города в таком месте, где люди ходят редко.
   Тогда его через пару часов освободили свои же (кто-то из мелкой ребятни видел, как его поймали, и шепнул «индейцам»). И Гошка целую неделю ежедневно просил старшего брата Володю связывать его веревками по рукам и ногам, а потом старался из этих пут самостоятельно освободиться.
   Когда в начале второй недели ему удалось распутаться всего за пятнадцать минут, брат восхищенно сказал: «Ну ты – Гудини!» и признал, что крепче и хитрее связать Гошку он уже не в силах. «А кто такой Гудини?» – спросил Гошка, и брат рассказал ему о знаменитом американском иллюзионисте-фокуснике и акробате начала века, который буквально творил чудеса со своим телом.
   Связанного по рукам и ногам Гудини сажали в мешок, мешок завязывали и бросали в реку – Гудини выбирался.
   Его клали в гроб. Гроб заколачивали и закапывали – Гарри Гудини выбирался.
   Его голого запирали в тюремной камере и связанного бросали под лед – он выбирался.
   Он выбирался отовсюду, но это было его профессией, а Гошка Рябинин вовсе не был фокусником – он был просто двенадцатилетним мальчишкой, который сейчас, весь опутанный жесткими веревками, с мешком на голове, валялся на твердых досках какой-то неимоверно тряской повозки, которая катилась куда-то по отвратительной дороге, влекомая, судя по стуку копыт, лошадьми.
   «Только без паники. Только без паники», – неустанно повторял про себя Гошка. Он уже понял, что здесь, в повозке, освободиться не получится – при первой же попытке чей-то сапог чувствительно въехал ему по ребрам, и Гошка притих. Однако, расслабив мышцы, он почувствовал, что если его оставят одного, то ему потребуется минут десять, не больше, чтобы сбросить путы.