Евтушенко Алексей Анатольевич. Третья Твердь

   Еще никто так не ласкал меня, —
   Пощады, нежнокожая, пощады!
 
   Искусство, наваждение, услада —
   Владеть живым движением огня:
   Отдал. И нужно в тот же миг отнять.
   И выиграть, и проиграть с досадой.
 
   Когда устану, отпусти крыло,
   Исчезни за зеленое стекло,
   За слой воды, за облака и тени.
 
   Достался конь пегасовых кровей,
   Но всякий раз теряет направленье
   В прожекторах зенитных батарей.

8.

   В прожекторах зенитных батарей
   Ослепнут морды ангелов и бесов.
   И вырастет шуршащая завеса
   Из красно-желтых, листьев октябрей.
 
   Смелей, зеленоглазая, смелей, —
   Пока заря скрывается за лесом,
   Пока я молод, выспался и весел,
   Устроим пир привычек и страстей.
 
   Наскучило влюбляться – вот беда!
   Быть может, чай и свежая еда
   Нам возвратят утраченные силы.
 
   Безделицам веду унылый счет.
   Февраль. Коллеги к рифмам поостыли…
   Кто колдовал богатство и почет?

9.

   Кто колдовал богатство и почет?
   Любовь уходит как вода сквозь камни.
   И молодость, и лето в Лету канут,
   И время на раздумья истечет.
 
   На долгую дорогу обречен,
   Меняю расстояние меж нами,
   Заканчиваю день, мирюсь с богами
   И упираюсь в Шар Земной плечом.
 
   Не самый смелый из его сынов.
   Любитель пива и высоких слов,
   Но все же сотворил тебя неплохо.
 
   Писать стихи… Видать попутал черт.
   Теперь терпи, покуда я не сдохну —
   Осталось октябрей наперечет.

10.

   Осталось октябрей наперечет.
   Где дом? Годам один иду навстречу.
   Душой бессмертен, телом, жаль, не вечен,
   А новое носить не мой черед.
 
   Красивая девчонка подойдет,
   Но мне и улыбнуться будет нечем.
   Любовями как шрамами отмечен…
   Что грешных после смерти развлечет?
 
   Исчерпаны доступные пороки:
   Стакан вина, беседа о высоком,
   Безденежье, безделье, никотин.
 
   – Который возраст?
   – Ждите. Скоро тридцать.
   Скитальцы ненаписанных картин —
   Больное небо покидают птицы.

11.

   Больное небо покидают птицы,
   И медленно пустеет голова.
   Ищу напрасно точные слова —
   Им неоткуда больше появиться.
 
   Но всякий день являются девицы
   И говорят, – Ну что же ты? Давай!
   И голос их звенит как тетива,
   Отпущенная пальцами убийцы.
   Покой, прогулки, молоко и мед
   И молодость опять свое возьмет.
   Захочется доверчиво, как прежде,
   Попробовать красивого вина,
   Увидеть как рождается надежда —
   До лба земною тяжестью полна.

12.

   До лба земною тяжестью полна,
   Идешь, качая бедрами, вдоль Дона.
   Такую бы и я назвал мадонной
   В далекие отсюда времена.
 
   И дремлет в травах утренний туман,
   И взгляд зеленый кажется бездонным,
   Пока я остаюсь в нее влюбленным,
   Пока владеет милостью она.
 
   "Казнить перед народом дурака
   За то, что смела дерзкая рука
   Марать бумагу глупыми стихами!"
 
   Ах, как она застенчиво-нежна…
   Со всеми первородными грехами —
   Любовь до гроба. До утра – жена.

13.

   Любовь до гроба. До утра – жена.
   До осени – забавная игрушка.
   Дай укушу за розовое ушко
   И поклонюсь, – Приказывай, княжна!
 
   Мне так победа над собой нужна!
   Вооружен от пяток до макушки:
   Бенгальские пожары и хлопушки..,
   Но прячу жало финского ножа
 
   И враг лелеет в Зазеркалье финку,
   К финальному готовясь поединку.
   Кем восхищаться и любить кому?
 
   Не лучше ли до крови помириться?
   Серьезная достанется ему,
   Мне женщина улыбчивая снится.

 

14.

   Мне женщина улыбчивая снится,
   А рукопись осталась на столе
   В чужом саду. Ей суждено истлеть
   И в поросли весенней воплотиться.
 
   В стволы и ветви мятые страницы
   Войдут и проживут еще сто лет.
   Пока мы будем яростно стареть
   И забывать друзей любимых лица.
 
   Когда умру, не стану пить из Леты.
   Пойду опять бродягой и поэтом,
   Чтобы однажды вспомнить на заре,
   Как в августе недолгую неделю
   Среди деревьев и других изделий
   Я тоже понимал язык зверей.

МАГИСТРАЛ

   Я тоже понимал язык зверей
   И наизусть учил твои наряды.
   Сменила платье, одарила взглядом
   Хозяйка троллей домовых и фей.
 
   Акустика картинных галерей
   Возвысит медь военного парада,
   И нежатся лукавые Плеяды
   В прожекторах зенитных батарей.
 
   Кто колдовал богатство и почет?
   Осталось октябрей наперечет, —
   Больное небо покидают птицы.
 
   До лба земною тяжестью полна,
   Любовь до гроба. До утра – жена, —
   Мне женщина улыбчивая снится.

ПЕСНЯ О КРАСОТЕ

   На красоту надеются и ждут,
   Когда ее по улицам горбатым
   В холщевом балахоне поведут
   На эшафот похмельные солдаты.
   Толпа волнуется, как море в ноябре,
   Но оставляет коридор конвою.
   Свист пацанвы схлестнулся с бабьим воем,
   И на молитву времени в обрез.
   Резвится знать, готовится палач,
   Кивает благосклонно духовенство.
   Кому при жизни – плетка и калач,
   Тому на небе – райское блаженство.
   Не верьте, люди, сказкам и вранью —
   На небе – мрак и под землею тоже.
   Вот красоту сегодня уничтожат,
   И завтра вы – добыча воронью.
   Нас время выбирает за грехи,
   Бессмертье – одному из миллионов.
   Уходят годы в память и в стихи —
   Так в смертный бой уходят батальоны.
   На эшафоте гибнет красота,
   Но, прошептав короткую молитву,
   Художник снова затевает битву
   На хрупком поле белого листа.
   На красоту надеются и ждут.
 

Ну что, мой друг, устал?

   Г. Жукову

   Ну что, мой друг, устал?
   Не веришь в небосклон,
   в прохладный труд лесов,
   могущество пустыни?
   Стихи, как соль времен,
   застыли на устах.
   Задача для юнцов
   их сохранить отныне.
   И кто бы ни срывал
   твои колокола
   под хохот и пальбу
   с высоких колоколен,
   любовь, увы, была,
   как огненный обвал,
   и за судьбу детей и внуков
   я спокоен.

Давай, жена, с тобою посидим

   Моей Людмиле

   Давай, жена, с тобою посидим
   На кухне нашей маленькой, уютной.
   Давай, жена, с тобой поговорим
   О вечном, а не о сиюминутном.
   Весь мир в сиюминутной суете
   Деньгами да долгами озабочен.
   Но ты, я знаю, милая, из тех,
   Кто грешных нас любить уполномочен.
   Уполномочен Богом и судьбой…
   Кто мир спасет? Конечно наши дети.
   Любимая, день светел лишь тобой.
   А ночь нежна, поскольку день был светел.

Я вернусь, только ты не надейся, не жди,

   Людмиле

   Я вернусь, только ты не надейся, не жди,
   Вот закончатся тут проливные дожди.
   По-над батюшкой Доном сверкнут купола,
   Непутевую жизнь расколов пополам.
   Во первой половине осталась любовь,
   Много пива и водки, большие мечты…
   Во второй половине скандальный Ростов,
   Да остатки стихов, да гитара, да ты.
   Темно-красный закат уничтожит гроза,
   Ярко-желтый рассвет раззадорят ветра.
   Пожалеют, наверно, родные глаза
   Затерявшийся след в дебрях ласковых трав.
   Не жалей, я вернусь в эту тусклую даль,
   В этот блеклый простор, в эту степь, в эту жуть.
   Что давали, то ел, что имел – все отдал,
   А с лица постарел… Разве только чуть-чуть.
   И с желанием жить, и с надеждою ждать,
   А с любовью и верой вернуться домой.
   Разве мог бы я худшее время сыскать,
   Где бы дал нам убежище шарик земной
   От несносной жары, от нещадных дождей,
   От бензиновой гари российских дорог,
   От безудержной жадности наших вождей,
   От всего, что играючи выдумал Бог?
   Я вернусь. До холма пролегает мой путь
   Сквозь огни переулков, базар да вокзал.
   Я вернусь, но везения мне не вернуть.
   – Кайся Господу, – ангел-хранитель сказал.
   Что ж, покаюсь раз было легко согрешить,
   Раз ты ждешь меня целым, здоровым, живым…
   Светлый ангел-хранитель по небу спешит,
   Мне еще предстоит разговаривать с ним.
 

Земля перегорожена домами,

   Земля перегорожена домами,
   Заборами, дорогами, дымами
   От черных, чуть пригашенных костров.
   Так возникает город вместе с Богом
   И с облаком, и с чертом, и с порогом
   (Я вдруг его переступить готов).
   А за порогом сумрак остается,
   И Бог любви не хочет, но смеется
   Мне в спину как охрипший домовой.
   Он столько сил на выпивку истратил
   И, кстати, страсти и сестерций, кстати,
   Что я его не позову с собой.
   Куда ж идти мне? Город под ногами,
   Земля перегорожена дымами
   От выстрелов и праздничных костров…
   А дальше море медленно грохочет,
   И торный путь все уже и короче,
   И Бог любви в мой след бежать готов.

ВЕСНА

   Город прочно окрашен в ребячьи цвета:
   Темно-рыжий – кирпич, ярко-серый – цемент.
   И владельцы углов занимают места
   В самых целых рядах на текущий момент.
   А жильцы с постояльцами стоя глядят
   На причудливый рост обреченных стеблей,
   И вечернее солнце в пятьсот киловатт
   Освещает мансарды утробой своей.
   Неужели и там – только пыльная жесть,
   Прах земли незнакомой в цветочных горшках,
   Ворох нот и рисунков, что надобно сжечь,
   Да похмельный алкаш – за душой ни гроша?
   Неужели и там, где кончается свет
   Заходящего солнца на ломком стекле,
   Не блеснет в полнакала лукавый ответ,
   И надеждам случится в ночи околеть?
   Из окрестных кварталов сбегается люд —
   Поглядеть на пришельца в одежде чудной.
   Бутерброды и водку ему подают
   И за руку берут, и ведут за собой.
   И сажают за стол, вспоминают язык,
   Зажигают очаг, предлагают почет…
   Звук далекой музыки над крышей возник
   И в печальное сердце течет и течет.
 

Вот уже первые желтые листья

   Вот уже первые желтые листья
   Сын мой увидел на маленьком клене.
   Не убоясь обвинения в лести,
   Август склонился в глубоком поклоне.
   То ли в поклоне этом прощанье,
   То ли в поклоне этом насмешка…
   Обзаводитесь, ребятки, плащами —
   Осень спешит. И к чему эта спешка?

Когда гроза в начале декабря

   Когда гроза в начале декабря
   Разрушит круг привычного уклада,
   Мы видим сквозь чугунную ограду —
   Чернеет парк. Деревья теребят
   Ветвями тучи, чтобы дождь пролился
   На город сей – изделие не рук,
   Но рукоделье Бога… тише, друг,
   Он спит. Ему опять покой приснился.
 

Я видел Босфор. И святая София

   Г.Жукову

   Я видел Босфор. И святая София
   В глаза мне сияла. Не веришь – не надо.
   И солнце – безумная догма софита —
   От злого зенита попятилось задом.
   А горы брели под огромным богатством
   Травы и цветов, можжевельника, сосен
   К соленому морю как стадо, как братство
   Разумных животных, которых мы бросим.
   На что нам София? В бензиновой гари,
   За грязной газетой, за чашкой напитка
   Мы гордость и смех у себя отобрали,
   Но жирной еды накупили с избытком.
   Ах, право, не надо! Ах, право, оставьте!
   Давайте-ка лучше сыграем в гитары..,
   Но солнце швыряет свои мегаватты,
   И я – внешне пьяный – внутри просто старый.
   А на горизонте сияет София —
   Обитель Христа в Магомета пространстве,
   И я понимаю, где старт, а где финиш,
   И я обретаю лекарство от странствий:
   Надежные горы, забытая гордость,
   И смех наших женщин внизу на стоянке…
   И где-то восточней – грабительский город
   Разбит на привычные глазу делянки.
 

Улица, улица – площади нет —

   Н.Сажневу

   Улица, улица – площади нет —
   Тянется, тянется прямо и прямо,
   А вдоль по улице русский поэт
   С водкой в бутылке шагает упрямо.
   Как далеко до знакомых дверей!
   Сквозь листопад, сквозь дожди и сквозь вьюгу
   Нужно добраться, добраться скорей
   На именины к старинному другу.
   Что там? Ну хлеб, ну картошка, ну соль…
   Водки бутылка и… водки бутылка —
   Хватит. За стенкою дрыхнет Ассоль,
   Но ведь любила и нежно, и пылко
   Солнце и ветер, тебя, паруса…
   Дети наутро потребуют кушать.
   Нужно курить, вероятно, бросать,
   Честно работать, начальника слушать.
   Нужно, наверное, деньги копить
   На холодильник, машину и дачу.
   Нужно, наверное, водку не пить,
   Да прекрати же, а то я заплачу!
   Ну так по-полной, по-полной налей,
   Что-то сегодня ты грустен, дружище.
   Век с каждым годом становится злей,
   Я с каждым годом все нищий да нищий.
   Кто мы сегодня? Одни и одни…
   Где наши женщины, рифмы, попойки?
   В бешеной скачке, растрескались дни,
   Словно копыта коня перестройки
   Кони хромают, жокеи пьяны
   Или с похмелья лежат в одночасье..,
   Но мы по-прежнему в жизнь влюблены,
   Значит еще есть надежда на счастье!

РАЗГОВОР С АЛЬТЕР ЭГО

   Вот пройдут февральские
   Холода,
   Не уеду, фраер я,
   Никуда,
   Городской звереныш,
   Калека, фат.
   Не держи – уронишь,
   Не сдюжишь, брат.
   Сигаретку вынь-ка
   Да угости,
   А гитара тренькала
   Глупости,
   А ты верил ей,
   Словно матери.
   Бросил настежь дверь —
   Все потратили.
   Все потратили, где же
   Слава нам?
   Снег в степи лежит
   Пухлым саваном.
   Десять лет – потешки,
   Да с хвостиком.
   Не зайдешь ли, смертишка,
   В гости к нам?
   Замолчи-ка, рвань,
   А то в ухо дам!
   Баянист, сваргань
   Нашу с выходом!
   То, что сделано —
   Не подсчитано.
   Не печатано
   И не читано.
   Не обманут сводки
   Погодные.
   Слышь, сгоняй за водкою —
   Холодно,
   Слышь, купи колбаски
   Да хлебушка.
   Эх, гульнем по-царски
   До небушка.
   Как очнешься ночью —
   Огонь в степи.
   Нализался, сволочь,
   Теперь терпи.
   Возвращайся пехом
   Теперь домой.
   Нам не ехать, Леха,
   В такси с тобой.

СТАРЫЙ ПОЭТ

   А. Брунько

   Шатаясь городом ночным,
   Без права на приют,
   Он слушал как сквозь вой и дым
   Ему стихи поют
   Не ангелы на небесах,
   Не дьяволы в аду.., —
   Он сам преодолеет страх
   И сам найдет беду.
   Не надо нам за ним следить —
   Он сам себе пастух.
   Он долго будет водку пить —
   Ослеп, оглох, опух.
   Он долго будет просыхать
   И приходить к себе.
   Ну а стихи… Стихи писать
   Он станет в октябре.
   И может быть багряный лист,
   Планируя в тиши,
   Изменит обветшалый стиль
   Его больной души.
 

Задуматься поэту не дадут,

   Задуматься поэту не дадут,
   Хотя дадут ему опохмелиться
   Любимые, излюбленные лица —
   Портвейн и пиво вовремя найдут.
   А он уже льет водку мимо нас —
   Эй, кто там рядом, отыми бутылку!
   Поскольку водка долбит по затылку,
   Постольку мы торжественно и пылко
   Венгерского потребуем сейчас!
   Потребуйте. Поэту наплевать
   На шум волны. На радость и на горе.
   Он с дьяволом и даже с Богом в ссоре,
   Но и они простят его опять.
   И лишь любовь его погубит вскоре.
 

За то, что в Бога я не верю,

   За то, что в Бога я не верю,
   Но брежу с именем его
   Не отопрет мне Петр двери
   И не простит мне ничего.
   Он ключ в хламиду глубже спрячет,
   Покажет спину и, – Долой!
   Туда, где ждет котел горячий
   В пещере жуткой. Нежилой.
   Но и сюда меня не пустят.
   – Досадно! – гаркнет сатана.
   Душа, ты видишь, эта пустошь
   Лишь тишью до краев полна.
   Лишь вереск тут растет печальный.
   Пологий, длинный, скучный дол…
   Душа, ты видишь, нас встречают,
   Сажают за дощатый стол.
   Прольется разговор неспешный —
   Как там поэзия, страна?
   А я, и после смерти – грешный,
   Налью себе стакан вина.
   Пойму всю правоту природы.
   Пойму за что нас всех сюда.
   Сырые, серые погоды.
   И холода. И холода.
 

Вот нежаркое солнце нагрело песок,

   Вот нежаркое солнце нагрело песок,
   И нога утопает в сыпучем тепле.
   Город лето отпел, и легли на восток
   Темно-синие тени его тополей.
   А на ужин – жаркое, и кофе с утра,
   Правда, с платой за преданность трудно теперь.
   Как щенки, возле дома резвятся ветра,
   Удивленными мордами тычутся в дверь.
   Выбираю тебя. Выбираю одну…
   О, соблазн – прошагать вдоль прозрачной реки
   И следить как идут, будто камни ко дну
   То осколки любви, то остатки тоски!
   Но на долю детей не осталось воды,
   Отфильтрованной честно травой и песком.
   Приготовьте огонь – далеко ль до беды? —
   Тополиные тени легли на восток.
   Ночь близка, ночь придет, и холодный закат
   Бросит отблеск прощальный на чье-то окно…
   Я во многом на этой земле виноват,
   Но немногим прощенье ее суждено.

ЖАННА
триптих

I

   Рождаются мальчики – будет война.
   С похмелья, с плеча боевым арбалетом
   В крестьянские двери зимою и летом
   Стучаться и требовать баб и вина —
   Три четверти века жиреет она.
   А силы уходят, как дети из жизни,
   Собаки дичают в сожженных полях,
   Мужчины присягу дают второпях.
   Плохая примета в любимой Отчизне:
   Идешь по дороге – навстречу монах.
   Рождается девочка – маленький крик,
   Большая забота, живое созданье.
   Все небо в приданое крохотной Жанне,
   Дубрава, дорога и чистый родник.
   Солдат на колени упал и приник.
   В преданиях детства высокие травы,
   Горячие сосны и лакомый мед.
   От родины всякий на бедность берет,
   И Франции нужен не подвиг кровавый —
   Любовь этой девочки – брови вразлет.
   Семнадцать исполнится – замуж пора.
   Отряды наемников грабят деревни,
   Висят женихи на столбах и деревьях.
   Сегодня невеста, но завтра – сестра.
   "Мужайся", – и замертво пали ветра.

II

   Шелковое знамя, новенькие латы,
   Впереди – победы, за спиной – войска.
   На полях сражений – мертвые солдаты,
   Смелая улыбка: старая тоска.
   И поныне длится бой под Орлеаном,
   Стискивают пальцы рукоять меча.
   С каждым новобранцем умирает Жанна,
   С каждой новобрачной плачет по ночам.
   Топает пехота копьями наружу,
   Жмурится, потеет, кашляет, сопит.
   Топает пехота в летний зной и стужу.
   Намокает – сохнет, устает – не спит.
   Но держать умеют головы герои,
   На привалах уток убивают влет…
   Из десятка юных после драки – трое,
   Из десятка старых – трех недостает.
   Кто-то за деревню, кто-то за свободу —
   Всех благословила девичья рука.
   Что там косолапый парень из народа, —
   Сам Господь сражался во главе полка!
 
   Тянется дорога, словно след кровавый,
   На закате солнце, на исходе май.
   Слева англичане и бургундцы справа,
   Позади свобода, впереди дубрава…
   Связанные руки. Разоренный край.

III

   Жанна д'Арк, выходить! – Эхо каркнуло вдоль коридора
   И свалилось в углу на охапку гнилого тряпья.
   Если дева Мария с Христом о спасении спорят,
   Где Ла Гиру* найти пару сотен опасных ребят?
   Ах, какая весна! Под Руаном сады в нетерпенье,
   В подземельях тюрьмы умирают больные враги…
   Ангел долго летел, кружил между светом и тенью,
   Тяжело отдыхал, пил взахлеб из холодной реки.
   И в толпе городской, пряча крылья под грязной рубахой,
   Все играл горбуна, все смеялся похабным словам.
   Оловянное небо вознесения ждало со страхом,
   И бродяга-монах помолился с грехом пополам.
   Все готово для казни. Трубач задержался на вдохе,
   И наемный палач торопливо поджег тишину…
   Здравствуй, Жанна. Живые погибнут, скончаются, сдохнут,
   И упрямые души искупят чужую вину.
   Здравствуй, Жанна. Не смог. Пять веков пролегло между нами.
   Потерпи пять минут – горожанам неловко смотреть.
   Кто-то смелый в толпе попрощался одними губами;
   Как сестра перед сном, подошла и утешила Смерть.
 
   Ночью пьяный патруль, выбирая потверже дорогу,
   Помянул богоматерь и нечистого крепким словцом, —
   Детский голос на площади звонко Францию звал на подмогу.
   А поймали зачем-то горбуна с полоумным лицом.
 
 
   * Ла Гир – полководец Жанны д'Арк, пытавшийся ее спасти из плена.

ВОСПОМИНАНИЕ О ЖАННЕ Д'АРК

   А по левую руку – трубач,
   А по правую руку – предатель,
   И очнулся руанский палач,
   И уснул утомленный создатель.
   В знаменосца попала стрела,
   И у лошади лопнули жилы,
   Но победа – два вольных крыла —
   Над французской короной кружила!
   Что ж, придется взойти на огонь, —
   Вопль вырвался к тверди небесной.
   Я тяну через годы ладонь,
   Глотку рву то стихами, то песней.
   Но ничем не помочь, не спасти
   И не сбить ненавистное пламя…
   Ты прости меня, Жанна, прости —
   Пять веков пролегло между нами.
   Пять столетий война да война,
   Пять веков убивают и режут.
   Пью вино – не хватает вина,
   И любови все реже и реже.
   Но встает на пути Орлеан,
   И отточены чувства, как шпага,
   Так горлань свою песню, горлань!
   Ври, поэт, до последнего шага
   Март, на пашне черно от грачей,
   Страх и боль потихоньку проходят.
   И шагает с копьем на плече
   Мой двойник в твоей храброй пехоте.

ПАМЯТИ В.ВЫСОЦКОГО

   Жизнь меня выжимает, как баба – белье
   И пути в дивный сад порастают быльем,
   И гитара не строит, и голос предательски слаб.
   И портвейном торгуют – на входе сержант,
   И у взявших оружие руки дрожат,
   И улыбчивый царь Буцефала сменил на осла.
   К вам приходят рубли, нас находят слова…
   Со вчерашней попойки трещит голова.
   Вьется дым сигаретный, как снег от саней на снегу.
   Микрофон установлен, зал полон дурех,
   За кулисой мужчина считает до трех
   И в бессмертье шагает, как будто навстречу врагу.
   Славно девки нас любят, пока мы – в живых.
   Ах, четвертый с конца – удивительный стих,
   Так и кажется, что гениальной начертан рукой.
   Так припомни, припомни, припомни скорей
   Ночь, проулок, аптеку и свет фонарей,
   Как ты – молод и смел – не в бессмертье шагал, а домой.
   Складно песню сложить и – трава не расти.
   Уезжаю – грусти. Умираю – прости.
   А когда возвращаюсь, любовью и лаской встречай.
   Сыновья вырастают и драться хотят,
   И поэты России о брате скорбят
   По колено в земле.
   Словно небо лежит на плечах.

ПРОЩАЛЬНАЯ

   Заплатил за свет
   и раздал долги.
   А друзьям – привет,
   А врагам не лги.
   А родным скажи,
   что я выдохся,
   а чужим скажи,
   что не выбрался
   из болот-лесов,
   да степных широт…
   Так и сгинул, мол.
   Кто его здесь ждет?
 
   С кем он сытых бил,
   те в тюрьме сидят.
   С кем он водку пил,
   во хмелю лежат.
   С кем любил меня,
   тот забыл давно.
   Без кого ни дня,
   тому все равно.
   Вот такие вот
   пироги-дела…
   То-то жизнь была,
   да вся выбыла!
 
   А пройдет зима,
   ты тогда тайком
   подзайми ума,
   обойди наш дом
   и с собой возьми
   черный хлеб и нож,
   сына обними —
   на меня похож!
   Ты оставь ему
   сколько есть рублей,
   чтобы смог прожить
   без родителей.
 
   Где меня искать,
   я не знаю сам.
   Погляди-ка, мать,
   по большим лесам.
   Как заметишь дым
   по-над речкою,
   как пахнет родным,
   человеческим,
   потом-кровушкой —
   там и я сижу.
   Окунька варю.
   На огонь гляжу.
 

Я такой красоты не встречал

   И.Буренину

   Я такой красоты не встречал
   Ни в одном из своих октябрей —
   Осень, словно надежный причал
   Для уставших в пути коралей.
   Я и сам, как дырявый барк,
   В эту осень приплыл едва…
   "Фермопилы" и "Катти Сарк"
   Расхватали мои ветра.
   Кто-то хохот швырнул в лицо,
   Обходя на крутом вираже…
   Я не слыл никогда подлецом,
   Не просил погадать ворожей,
   А сейчас я молю, – Не бросай,
   Не бросай своего колдовства!
   Сделан шаг на сыпучий край —
   Впереди облетает листва.
   Впереди чернеет провал.
   И паденье, и страх, и крик.
   Осень, я еще не упал —
   Жалким телом к тебе приник.
 
   Я такой красоты не встречал
   Ни в одном из своих октябрей,
   тонкий клен, словно в церкви свеча,
   Во спасенье души моей.