Страница:
В это время Батал-паша успел передвинуться со своим отрядом от Анапы к верховьям Кубани. 28 сентября он переправился на правый берег Кубани, чтобы двинуться в Кабарду и занять Георгиевскую крепость, долженствующую служить центром его операций. Но стоявший на р. Куме при Песчаном Броде генерал Герман с 3 тысячами отряда решил преградить туркам путь в Кабарду. Присоединивши к своим войскам незначительный отряд бригадира Беервица и пославши за помощью к генералу Булгакову, с наличными силами Герман подошел 29 сентября к лагерю турок, расположенному у горы Тохтамыш и реки того же имени. Хорошо понимая, что каждая минута промедления грозила для русских потерей бассейна р. Кумы и присоединением к туркам кабардинцев, Герман на совете с товарищами офицерами решил немедленно атаковать турок в лагере.
Разделивши весь отряд на пять колонн, Герман в 8 часов утра 30 сентября направил авангард в 700 человек при двух орудиях под командой майора князя Орбелиани с поручением занять одну из высот, главенствовавших над р. Тохтамыш. Горцы первыми бросились на цепь казаков и фланкеров, шедших впереди отряда. Атака эта была отбита, авангард занял намеченную высоту над р. Тохтамышем и удержал ее за собой.
В то же время средняя колонна бригадира Матцена и егеря бригадира Беервица заняли высоты, к которым одновременно с противоположной стороны подходили турки. Завязался бой из-за этих высот. После того как черкесы, бросившиеся в атаку на наши войска с флангов и тыла, были отбиты кавалерийской бригадой полковника Буткевича, генерал Герман повел атаку по всей линии. Против левого крыла турок направлена была правая колонна, состоявшая из егерей под командой Беервица, а на правое крыло турок должны были наступать мушкатеры под командой полковника Чемоданова. Турки оказали сильнейшее сопротивление егерям, но в это время понеслись на них драгуны полковника Муханова, расстроившие ряды турок. Неприятель дрогнул, и сбитые с позиции турки начали поспешно отступать по всей линии. Не успел еще полковник Чемоданов с егерями напасть на правый фланг, как неприятель показал тыл. Брошены были пушки, и турки толпами побежали к Кубани. Двигаясь по пятам турок, русские войска ворвались в лагерь, захватили все 30 орудий, снаряды, припасы и взяли в плен самого Батал-пашу. Турки понесли огромные потери убитыми и потонувшими при переправе через р. Кубань.
Так разгромлена была сорокатысячная армия Батал-паши малочисленным отрядом генерала Германа.
В то же время барон Розен со своим отрядом громил горцев и жег их аулы по рекам Псекупсу, Пчасу, Марге и Пшишу. Узнавши о поражении армии Батал-паши и о пленении его русскими, горцы, не ожидая более помощи от турок, просили принять их в подданство России. Розен приводил их к присяге и брал аманатов. Ногайские татары, кочевавшие по Лабе, перешли, с разрешения Розена, на правый берег Кубани в количестве 2000 семейств и осели временно в пределах Кавказской линии.
Перейдя с отрядом на Линию, барон Розен сильно заболел и вскоре умер. Так как незадолго перед тем умер и граф де Бальмен, то командующим войсками Кубанского и Кавказского корпусов был назначен генерал-аншеф Гудович. Генералу этому Потемкин-Таврический дал специальное поручение взять возможно скорее Анапу, «дабы истребить сие гнездо турок» и прекратить возбуждаемые ими волнения между кавказскими горцами.
В конце января 1791 года Гудович прибыл на Кавказскую линию. Начались подготовления к походу на Анапу. Но находившийся в Анапе шейх Мансур вместе с Мустафой-пашой вели деятельную агитацию между горцами, побуждая их к всеобщей войне с русскими. Сам султан турецкий, по циркулировавшим в массе слухам, разослал фирман, грозя в нем разлучить с женами и детьми тех, кто не примет участия в вой-не правоверных с гяурами. Горцы, и без того склонные к войне, шли охотно на этот призыв единоверцев. Поход на Анапу осложнялся этими неблагоприятными обстоятельствами, а между тем приготовления к нему шли медленно.
Только 4 мая 1791 года у Темишбека собраны были 11 батальонов пехоты, 1900 человек егерей и 24 эскадрона кавалерии с 20 орудиями. С этими силами генерал Гудович двинулся 9 мая к Анапе. В помощь к ней шел выделенный из Кубанского корпуса отряд под командой генерал-майора Загряжского, состоявший из 4 батальонов пехоты, 20 эскадронов драгун, 2 донских казачьих полков и 16 орудий полевой артиллерии, 24 мая оба отряда соединились у Талызинской переправы через Кубань, вблизи нынешнего Екатеринодара.
Подвигаясь вперед, генерал Гудович старался укрепить связи и сообщения с Кавказской линией. По дороге к Ейскому укреплению устроены были укрепленные этапные пункты; на обоих берегах переправы через Кубань возведены были также два укрепления и для защиты оставлено 422 человека пехоты с 4 орудиями под начальством полковника Брауна; тут же были оставлены больные, обоз и излишние тяжести; понтонный мост, разорванный большими деревьями, пущенными по воде черкесами, был снят, и переправа производилась на паромах. Основательно укреплены и снабжены необходимыми силами главные опорные пункты Кавказской линии – редут при Темишбеке и укрепление при Ейском городке.
Запасшись провиантом на 40 дней, Гудович 29 мая двинулся по левому берегу Кубани по направлению к Анапе. 8 июня к главным силам Гудовича примкнул посланный из Крыма через Тамань отряд генерал-майора Шица, состоявший из 10 эскадронов кавалерии, 800 егерей, 300 донских казаков, 14 орудий полевой артиллерии и 90 штурмовых лестниц. На следующий день соединенные войска подошли к Анапе. В четырех верстах от нее русские были атакованы несколькими тысячами черкес. Одними силами авангарда черкесы были отброшены и ретировались в горы, а русские войска расположились на виду у Анапы.
Анапа была сильно укреплена по всем правилам тогдашнего военного искусства французскими инженерами. Крепость состояла из семи бастионов; снаружи на протяжении 700 сажен тянулся глубокий и широкий ров, выложенный камнем, за рвом возвышался вал, а за валом следовал палисад; с моря Анапу ограждала естественная защита – крутые утесистые берега и морская отмель, мешавшая подходу к городу больших судов: масса мелких вооруженных судов расположена была со стороны моря у стен Анапы; в крепости было 83 пушки и 19 мортир, наконец, гарнизон Анапы состоял из 10 тысяч турок и 15 тысяч татар и черкесов. Все эти силы находились под начальством трехбунчужного Мустафы-паши, но душой гарнизона был шейх Мансур, деятельно подготовлявший гарнизон и жителей к упорному сопротивлению против русских.
12 июня начата была закладка трех батарей русскими войсками. Тщетно неприятель старался воспрепятствовать возведению этих сооружений. Вылазки гарнизона отражались русскими, и, несмотря на убийственный огонь из крепостных орудий, дело было доведено до конца – батареи сооружены окончательно. С 19 июня был открыт с них огонь по крепости, а ночью под 20 июня русскими бомбами и брандскугелями зажжен во многих частях город. Пожар продолжался до рассвета и сопровождался взрывами; сгорело много домов и помещение коменданта паши. Можно было полагать, что пожар этот навел панику на жителей Анапы и гарнизон, и поэтому Гудович предложил в письме на имя Мустафы-паши сдать без боя город, обещая свободный выход гарнизону и жителям и грозя в противном случае беспощадностью победителей. Паша склонен был к такому исходу дела, но шейх Мансур, пользовавшийся сильнейшим влиянием на войска и население, настоял на упорном сопротивлении. В ответ на мирное предложение Гудовича турки открыли из пушек огонь по русским войскам.
Не желая длить блокады при отсутствии осадной артиллерии и подвергать отряд с флангов и тыла беспрерывным нападениям горцев, Гудович решил взять Анапу штурмом. На такое решение имели влияние и полученные командующим вести о направлении турецкого флота с устьев Днестра в Анапу. Нужно было не допустить серьезной помощи флота с десантом осажденному городу.
21 июня начались подготовления к штурму. Гудович, генералы и начальствующие сновали по лагерю, подбодряя и одушевляя войска. Ночью лагерь был снят и войска разведены по определенным местам для атаки крепости. На месте оставлены были только 4000 человек под командой генерал-майора Загряжского для отражения горцев. Остальные 8000 человек подразделены были на пять колонн, из которых 1-я и 2-я колонны, начиная с левого фланга, были поручены генерал-майору Булгакову, 3-я и 4-я колонны генерал-майору Депрерадовичу и 5-я колонна генерал-майору Шицу. За каждой колонной оставлен был резерв и, кроме того, общий резерв под командой бригадира Поликарпова.
В полночь был открыт огонь с батарей, под прикрытием которого колонны начали приближаться к крепости. В час ночи пальба на батареях прекратилась; перестали стрелять и турки из Анапы. За полчаса до рассвета с русских батарей снова началась усиленная канонада города. Русские войска двинулись быстро на штурм. Турки заметили их у крепостного рва и при помощи светящихся ядер, брошенных в ров, открыли почти в упор картечный огонь. Это, однако, не остановило наступления войск, которые спустились в ров и стали приставлять осадные лестницы.
Четвертая колонна под командой полковника Самарина первой взошла на крепостной вал и утвердилась на нем, выдержавши отчаянную рукопашную борьбу с гарнизоном и жителями города. За четвертой последовала третья колонна, командир которой полковник Келлер и заступающий его место майор Веревкин были сильно ранены и выбыли из строя. Вторая колонна под командой полковника Муханова овладела бастионом. Первая колонна овладела валом и расположенным за ним кавальером только при помощи резерва. Но пятая колонна, долженствовавшая войти в крепость с берега, в тыл гарнизону, встретила самые серьезные затруднения. Замеченная раньше времени наступления турками, она была встречена столь убийственным огнем, что, не имея возможности дойти до контрэскарпа, начала отступление. Генерал Шиц вызвал резерв и сам лично стал впереди колонны и повел ее на приступ. В то же время подошли батальон пехоты и три эскадрона спешенных драгун, посланных в помощь Гудовичем из главного резерва. Наконец, Гудович направил полковника Поликарпова со всей кавалерией главного резерва. Частью спешенные, а частью на лошадях кавалеристы ворвались в крепость и приняли участие в общем рукопашном бое.
В течение пяти часов турки дружно и отчаянно защищались. Русские попеременно, несколько раз то овладевали передовыми частями укреплений, то отступали от них. Исход штурма становился сомнительным. Гарнизон, по-видимому, решил сопротивляться до последней крайности. Тогда Гудович двинул на штурм остальные части главного резерва – 600 человек мушкатер и три эскадрона спешенных драгун. Свежие силы решили бой. 22 июня в 8 часов утра Анапа была взята русскими войсками.
В то время, когда бралась штурмом Анапа, 8000 черкесов напали с тыла на отряд генерал-майора Загряжского. И здесь кипел серьезный бой, но в конце концов черкесы были отброшены и отступили в горы.
При взятии Анапы из гарнизона убыла громадная цифра убитых и раненых – до 8000 человек. Русскими взято 95 орудий, 130 знамен, значительные запасы боевых снарядов и провианта и пленено 5900 мужчин и 7588 женщин. Попали в плен начальник гарнизона Мустафа-паша, его помощник, сын Батал-паши, и шейх Мансур. Последний, скрывшись в погребе, не хотел сдаваться, и только после угрозы генерала Булгакова взорвать погреб он отдался в руки врагов гяуров. Его отправил Гудович в Петербург.
Русские потеряли под Анапой 930 человек убитых и 1995 раненых.
С падением Анапы турки сами сожгли и разрушили Суджук-кале, бежавши из этой крепости в горы к черкесам.
Победители были награждены чинами и орденами, а Анапу со всеми ее укреплениями Гудович приказал срыть до основания. Батареи были взорваны, ров и колодцы засыпаны и весь город сожжен. 10 июля русские войска отправились из Анапы на Линию, куда и прибыли 16 сентября. На этот раз сами горцы, встречавшиеся по пути отряду, изъявляли покорность и готовность принять подданство России. Грозный урок военной Немезиды не остался без последствий.
Этим военным деянием генерала Гудовича и его отряда и можно закончить историю борьбы русскими с турками, татарами и горцами. С следующего, 1792 года, при том же Гудовиче началась колонизация Кубанской области казачеством.
Глава II
Разделивши весь отряд на пять колонн, Герман в 8 часов утра 30 сентября направил авангард в 700 человек при двух орудиях под командой майора князя Орбелиани с поручением занять одну из высот, главенствовавших над р. Тохтамыш. Горцы первыми бросились на цепь казаков и фланкеров, шедших впереди отряда. Атака эта была отбита, авангард занял намеченную высоту над р. Тохтамышем и удержал ее за собой.
В то же время средняя колонна бригадира Матцена и егеря бригадира Беервица заняли высоты, к которым одновременно с противоположной стороны подходили турки. Завязался бой из-за этих высот. После того как черкесы, бросившиеся в атаку на наши войска с флангов и тыла, были отбиты кавалерийской бригадой полковника Буткевича, генерал Герман повел атаку по всей линии. Против левого крыла турок направлена была правая колонна, состоявшая из егерей под командой Беервица, а на правое крыло турок должны были наступать мушкатеры под командой полковника Чемоданова. Турки оказали сильнейшее сопротивление егерям, но в это время понеслись на них драгуны полковника Муханова, расстроившие ряды турок. Неприятель дрогнул, и сбитые с позиции турки начали поспешно отступать по всей линии. Не успел еще полковник Чемоданов с егерями напасть на правый фланг, как неприятель показал тыл. Брошены были пушки, и турки толпами побежали к Кубани. Двигаясь по пятам турок, русские войска ворвались в лагерь, захватили все 30 орудий, снаряды, припасы и взяли в плен самого Батал-пашу. Турки понесли огромные потери убитыми и потонувшими при переправе через р. Кубань.
Так разгромлена была сорокатысячная армия Батал-паши малочисленным отрядом генерала Германа.
В то же время барон Розен со своим отрядом громил горцев и жег их аулы по рекам Псекупсу, Пчасу, Марге и Пшишу. Узнавши о поражении армии Батал-паши и о пленении его русскими, горцы, не ожидая более помощи от турок, просили принять их в подданство России. Розен приводил их к присяге и брал аманатов. Ногайские татары, кочевавшие по Лабе, перешли, с разрешения Розена, на правый берег Кубани в количестве 2000 семейств и осели временно в пределах Кавказской линии.
Перейдя с отрядом на Линию, барон Розен сильно заболел и вскоре умер. Так как незадолго перед тем умер и граф де Бальмен, то командующим войсками Кубанского и Кавказского корпусов был назначен генерал-аншеф Гудович. Генералу этому Потемкин-Таврический дал специальное поручение взять возможно скорее Анапу, «дабы истребить сие гнездо турок» и прекратить возбуждаемые ими волнения между кавказскими горцами.
В конце января 1791 года Гудович прибыл на Кавказскую линию. Начались подготовления к походу на Анапу. Но находившийся в Анапе шейх Мансур вместе с Мустафой-пашой вели деятельную агитацию между горцами, побуждая их к всеобщей войне с русскими. Сам султан турецкий, по циркулировавшим в массе слухам, разослал фирман, грозя в нем разлучить с женами и детьми тех, кто не примет участия в вой-не правоверных с гяурами. Горцы, и без того склонные к войне, шли охотно на этот призыв единоверцев. Поход на Анапу осложнялся этими неблагоприятными обстоятельствами, а между тем приготовления к нему шли медленно.
Только 4 мая 1791 года у Темишбека собраны были 11 батальонов пехоты, 1900 человек егерей и 24 эскадрона кавалерии с 20 орудиями. С этими силами генерал Гудович двинулся 9 мая к Анапе. В помощь к ней шел выделенный из Кубанского корпуса отряд под командой генерал-майора Загряжского, состоявший из 4 батальонов пехоты, 20 эскадронов драгун, 2 донских казачьих полков и 16 орудий полевой артиллерии, 24 мая оба отряда соединились у Талызинской переправы через Кубань, вблизи нынешнего Екатеринодара.
Подвигаясь вперед, генерал Гудович старался укрепить связи и сообщения с Кавказской линией. По дороге к Ейскому укреплению устроены были укрепленные этапные пункты; на обоих берегах переправы через Кубань возведены были также два укрепления и для защиты оставлено 422 человека пехоты с 4 орудиями под начальством полковника Брауна; тут же были оставлены больные, обоз и излишние тяжести; понтонный мост, разорванный большими деревьями, пущенными по воде черкесами, был снят, и переправа производилась на паромах. Основательно укреплены и снабжены необходимыми силами главные опорные пункты Кавказской линии – редут при Темишбеке и укрепление при Ейском городке.
Запасшись провиантом на 40 дней, Гудович 29 мая двинулся по левому берегу Кубани по направлению к Анапе. 8 июня к главным силам Гудовича примкнул посланный из Крыма через Тамань отряд генерал-майора Шица, состоявший из 10 эскадронов кавалерии, 800 егерей, 300 донских казаков, 14 орудий полевой артиллерии и 90 штурмовых лестниц. На следующий день соединенные войска подошли к Анапе. В четырех верстах от нее русские были атакованы несколькими тысячами черкес. Одними силами авангарда черкесы были отброшены и ретировались в горы, а русские войска расположились на виду у Анапы.
Анапа была сильно укреплена по всем правилам тогдашнего военного искусства французскими инженерами. Крепость состояла из семи бастионов; снаружи на протяжении 700 сажен тянулся глубокий и широкий ров, выложенный камнем, за рвом возвышался вал, а за валом следовал палисад; с моря Анапу ограждала естественная защита – крутые утесистые берега и морская отмель, мешавшая подходу к городу больших судов: масса мелких вооруженных судов расположена была со стороны моря у стен Анапы; в крепости было 83 пушки и 19 мортир, наконец, гарнизон Анапы состоял из 10 тысяч турок и 15 тысяч татар и черкесов. Все эти силы находились под начальством трехбунчужного Мустафы-паши, но душой гарнизона был шейх Мансур, деятельно подготовлявший гарнизон и жителей к упорному сопротивлению против русских.
12 июня начата была закладка трех батарей русскими войсками. Тщетно неприятель старался воспрепятствовать возведению этих сооружений. Вылазки гарнизона отражались русскими, и, несмотря на убийственный огонь из крепостных орудий, дело было доведено до конца – батареи сооружены окончательно. С 19 июня был открыт с них огонь по крепости, а ночью под 20 июня русскими бомбами и брандскугелями зажжен во многих частях город. Пожар продолжался до рассвета и сопровождался взрывами; сгорело много домов и помещение коменданта паши. Можно было полагать, что пожар этот навел панику на жителей Анапы и гарнизон, и поэтому Гудович предложил в письме на имя Мустафы-паши сдать без боя город, обещая свободный выход гарнизону и жителям и грозя в противном случае беспощадностью победителей. Паша склонен был к такому исходу дела, но шейх Мансур, пользовавшийся сильнейшим влиянием на войска и население, настоял на упорном сопротивлении. В ответ на мирное предложение Гудовича турки открыли из пушек огонь по русским войскам.
Не желая длить блокады при отсутствии осадной артиллерии и подвергать отряд с флангов и тыла беспрерывным нападениям горцев, Гудович решил взять Анапу штурмом. На такое решение имели влияние и полученные командующим вести о направлении турецкого флота с устьев Днестра в Анапу. Нужно было не допустить серьезной помощи флота с десантом осажденному городу.
21 июня начались подготовления к штурму. Гудович, генералы и начальствующие сновали по лагерю, подбодряя и одушевляя войска. Ночью лагерь был снят и войска разведены по определенным местам для атаки крепости. На месте оставлены были только 4000 человек под командой генерал-майора Загряжского для отражения горцев. Остальные 8000 человек подразделены были на пять колонн, из которых 1-я и 2-я колонны, начиная с левого фланга, были поручены генерал-майору Булгакову, 3-я и 4-я колонны генерал-майору Депрерадовичу и 5-я колонна генерал-майору Шицу. За каждой колонной оставлен был резерв и, кроме того, общий резерв под командой бригадира Поликарпова.
В полночь был открыт огонь с батарей, под прикрытием которого колонны начали приближаться к крепости. В час ночи пальба на батареях прекратилась; перестали стрелять и турки из Анапы. За полчаса до рассвета с русских батарей снова началась усиленная канонада города. Русские войска двинулись быстро на штурм. Турки заметили их у крепостного рва и при помощи светящихся ядер, брошенных в ров, открыли почти в упор картечный огонь. Это, однако, не остановило наступления войск, которые спустились в ров и стали приставлять осадные лестницы.
Четвертая колонна под командой полковника Самарина первой взошла на крепостной вал и утвердилась на нем, выдержавши отчаянную рукопашную борьбу с гарнизоном и жителями города. За четвертой последовала третья колонна, командир которой полковник Келлер и заступающий его место майор Веревкин были сильно ранены и выбыли из строя. Вторая колонна под командой полковника Муханова овладела бастионом. Первая колонна овладела валом и расположенным за ним кавальером только при помощи резерва. Но пятая колонна, долженствовавшая войти в крепость с берега, в тыл гарнизону, встретила самые серьезные затруднения. Замеченная раньше времени наступления турками, она была встречена столь убийственным огнем, что, не имея возможности дойти до контрэскарпа, начала отступление. Генерал Шиц вызвал резерв и сам лично стал впереди колонны и повел ее на приступ. В то же время подошли батальон пехоты и три эскадрона спешенных драгун, посланных в помощь Гудовичем из главного резерва. Наконец, Гудович направил полковника Поликарпова со всей кавалерией главного резерва. Частью спешенные, а частью на лошадях кавалеристы ворвались в крепость и приняли участие в общем рукопашном бое.
В течение пяти часов турки дружно и отчаянно защищались. Русские попеременно, несколько раз то овладевали передовыми частями укреплений, то отступали от них. Исход штурма становился сомнительным. Гарнизон, по-видимому, решил сопротивляться до последней крайности. Тогда Гудович двинул на штурм остальные части главного резерва – 600 человек мушкатер и три эскадрона спешенных драгун. Свежие силы решили бой. 22 июня в 8 часов утра Анапа была взята русскими войсками.
В то время, когда бралась штурмом Анапа, 8000 черкесов напали с тыла на отряд генерал-майора Загряжского. И здесь кипел серьезный бой, но в конце концов черкесы были отброшены и отступили в горы.
При взятии Анапы из гарнизона убыла громадная цифра убитых и раненых – до 8000 человек. Русскими взято 95 орудий, 130 знамен, значительные запасы боевых снарядов и провианта и пленено 5900 мужчин и 7588 женщин. Попали в плен начальник гарнизона Мустафа-паша, его помощник, сын Батал-паши, и шейх Мансур. Последний, скрывшись в погребе, не хотел сдаваться, и только после угрозы генерала Булгакова взорвать погреб он отдался в руки врагов гяуров. Его отправил Гудович в Петербург.
Русские потеряли под Анапой 930 человек убитых и 1995 раненых.
С падением Анапы турки сами сожгли и разрушили Суджук-кале, бежавши из этой крепости в горы к черкесам.
Победители были награждены чинами и орденами, а Анапу со всеми ее укреплениями Гудович приказал срыть до основания. Батареи были взорваны, ров и колодцы засыпаны и весь город сожжен. 10 июля русские войска отправились из Анапы на Линию, куда и прибыли 16 сентября. На этот раз сами горцы, встречавшиеся по пути отряду, изъявляли покорность и готовность принять подданство России. Грозный урок военной Немезиды не остался без последствий.
Этим военным деянием генерала Гудовича и его отряда и можно закончить историю борьбы русскими с турками, татарами и горцами. С следующего, 1792 года, при том же Гудовиче началась колонизация Кубанской области казачеством.
Глава II
История казачества
Раннее и деятельное участие казачества в борьбе русских с горцами, татарами и турками, естественно, требует ознакомления с оригинальными формами казачьего быта. Казаки – сторожа и завоеватели окраин. Такой была их роль и по отношению к Кубанской области.
Польша, как более сильное и сплоченное в ту пору государство, первой воспользовалась для охраны границ народившимся малорусским казачеством. По-видимому, она видела в казачестве лишь пограничные охранительные отряды воинов, и такой характер действительно носили первые казачьи дружины Дашковича, Лянскоронского и др. Но когда та же Польша превратилась из естественного союзника в давящую и деспотическую силу, казачество повело борьбу на два фронта – против татар с турками и против поляков, и в общем борьба с последними оказалась продолжительнее и ожесточеннее, чем с первыми. Много поводов было к тому.
Пока Польша, Литва и Малороссия представляли в известной мере обособленные области, каждая из них пользовалась определенной самостоятельностью. По крайней мере, религия, язык и землепользование были неприкосновенны. Но с течением времени Польша, как сильнейшая, начала постепенно и систематически порабощать две остальные народности – малорусскую и литовскую. Первоначально Украина так и была соединена с Польшей на правах людей «равных с равными и вольных с вольными».
Для управления тремя народностями, под протекцией польских королей, существовало три гетмана – польский, литовский и русский, из которых каждый должен был управлять населением на началах народных учреждений и порядков. Скоро, однако, эти автономно-унитарные отношения были упразднены и остались неприкосновенными лишь на одной бумаге. С объединением Литвы с Польшей под властью литовско-польских королей существенно были изменены и нарушены порядки народного управления. Вместе с населением к Польше были присоединены малорусские и литовские земли, почему и все трудовое население было отдано в «собственность» польско-литовских и малорусских ополяченных панов. Власть панов и бесправие населения впоследствии приняли просто невероятные формы.
Таким образом, малорусскому народу приходилось бороться за веру, землю и свободу одинаково как с татарами, так и с поляками. И вот при наличности этих условий малороссы все время своей кровавой истории вели беспрерывную борьбу со своими соседями – татарами и поляками, а передовыми бойцами и защитниками были казаки. В казачестве крылись не только необходимые для борьбы силы, но и живое воплощение народных стремлений к свободе, самоуправлению и национальной независимости. В готовые внешние формы казачества были воплощены идеалы вечевого строя и порядков – равноправие, выборное начало, народные собрания, народное самоуправление и суды, одним словом, в свое время казаки были не только храбрыми воинами, но и самоотверженными поборниками свободы и народоправства.
Польское правительство прекрасно понимало эту двойственную роль казаков и, эксплуатируя их, как военную силу, всячески подавляло стремления к народовластию и свободе. Делясь на три сословия – шляхту, хлопов и мещан, Польша отнесла главную часть малорусского населения к последним двум сословиям, поставивши казачество как бы вне сословий.
Настоящей выразительницей казацких идеалов явилась Запорожская Сечь; она же была праматерью и значительной части Кубанского войска. Запорожскому казачеству поэтому должно быть уделено и наибольшие внимание в интересах выяснения той исторической преемственности, которая перешла на берега Кубани вместе с черноморским войском, возникшим из призванных к службе казаков последней Запорожской Сечи.
Запорожская Сечь представляет одно из интереснейших явлений народной истории. Как известно, Запорожской Сечь названа потому, что главная масса казаков жила за порогами Днепра, а самое слово «сечь» Д.П. Эварницкий производит от выражения слова «сечь» или «рубить лес» и равносильно великорусскому «засека». Первые места поселения устраивались на «засеках», и в этом смысле и запорожская община названа Сечью. Само собой разумеется, что в данном случае важно не филологическое значение слова «сечь», а то понятие, которое с ним соединял народ. Народ же Сечью называл казачью общину из равноправных членов, избиравших сечевое начальство и ведущих свои дела путем самоуправления.
Князь Мышецкий в своей «Истории о казаках запорожских» насчитывает десять мест, где запорожцы «свои главные жилища, а по их званию, сечи имели». Войско переходило с места на место, и сечи, резиденции войска, опорные пункты перемешались. Факт, очевидно, указывающий на сложность причин, обусловивших возникновение и развитие оригинальной общины малорусского народа. В нем выражается, с одной стороны, жизненность народных идей, а с другой – целый ряд довольно сложных условий, начиная с естественных и оканчивая международными политическими, влиявших на склад, быт и судьбы запорожского казачества. Каковы бы ни были эти условия, то тормозившие, то способствовавшие развитию казачества, но раз малорусский народ давал все новые и новые силы для пополнения рядов вольницы и раз самим казакам, в силу необходимости, приходилось менять места сечей, народные стремления были несомненно глубоки, могучи и всеобщи. Народная вольница не мирилась с препятствиями, а народ не уставал давать ей своих представителей.
В числе десяти сечей Мышецкий указывает на сечи в Седневе, Каневе и Переволочне, в местах, находившихся вблизи Чернигова, Киева и Полтавы. По этому поводу Д.И. Эварницкий совершенно правильно замечает, что указание князя Мышецкого интересно исключительно в том отношении, что показывает места зарождения Запорожского казачества; но он, однако, находит невозможным считать указанные Мышецким три пункта как лежавшие выше днепровских порогов «запорожскими сечами». Пусть будет так. Но ведь дело не в названии, а во внутреннем содержании факта. Если седневская, каневская и переволоченская сечи были не «за порогами», то уж наверное они имели в основе своей организации и быта много общего с сечами запорожскими. А это, собственно, и важно для историка. За внешней формой скрывается внутреннее содержание ее, и наличность хотя бы и не «запорожских», т.е. за порогами находившихся сечей, факт огромной важности с точки зрения возникновения и развития Запорожского казачества. Из этого уже видно, что Запорожская Сечь не была, да и не могла быть неизменной, остановившейся в своем развитии, закостеневшей формой в различных местах своего нахождения. Первые по времени сечи несомненно были более примитивны и менее сложны, чем последующие.
Постепенно, путем эволюции и сложилась та Запорожская Сечь, о которой имеются прямые исторические материалы, оставшиеся от сечевых архивов, а также мемуары и описания современников. На ней, как имеющей ближайшее отношение к предмету нашей истории, мы и остановимся преимущественно.
О Запорожье и запорожцах привыкли обыкновенно судить по внешним чертам их быта. Все экстравагантное, бьющее в глаза в обыденной их жизни, дерзко-отважные военные подвиги при набегах и столкновениях с врагами, естественно, останавливали внимание любителей старины и истории. Какой-нибудь своеобразный кунтуш с откидными рукавами, красные и широкие, как море, шаровары, высокая мерлушковая шапка с заломленным кармазинного цвета верхом, сафьянные с серебряными подковами чоботы, неуклюжее старинное ружье или тяжеловесный кремневый пистоль, громадная, пузатая, как лягушка, люлька, которой по меньшей мере можно убить человека, старинная картина, изображающая сидящего в степи дюжего запорожца с толстым оселедцем за ухом, с бандурой на коленях, с оружием, привешенным к неизвестно как очутившемуся в степи дереву, с пляшкой на земле у ног и михайликом возле нее, из которого одинокий, как палец, воин тянет горилку – все это было любопытно, тешило, настраивало на веселый лад этих любителей старины, распространялось и шло в обыкновенную публику. С другой стороны, подвиги в духе Тараса Бульбы, отчаянные набеги степных рыцарей и жестокая расправа с противниками глубоко интересовали любителей сильных ощущений и поклонников военных подвигов и отваги. И вот о запорожцах сложились ходячие представления как о воинах, для которых всюду – и дома среди родной обстановки, и в степи в поисках за врагами, и в открытом бою с злыми татарами и мстительными ляхами было по колено море.
Но если рассматривать Запорожскую Сечь с той излюбленной точки зрения, как сборище отчаянных до самозабвения головорезов, любивших кровь и битвы, как родную стихию, неугомонных наездников, которые не только нападали на врага, но и жгли его жилища и обирали до ниточки, то несомненно, что запорожцы были истыми разбойниками по профессии и, живя на окраинах, не брезгали никакими средствами при своих разбоях. Однако сами запорожцы и население, видевшее в запорожце идеал лучшего человека того времени, иначе смотрели на Запорожскую Сечь. Народ и сами запорожцы называли себя «лыцарями», т.е. своего рода общественными деятелями, призванными кого-то и что-то защищать. Тот же народ и запорожцы кратко формулировали преследуемые ими цели словами «за веру и народ». Христианская вера поругалась татарами, народ находился в угнетении у ляхов. Необходимо было стать на защиту их. Выходит, следовательно, что военный характер Запорожской общины обусловлен необходимостью. Насилие за насилие. Таковы суровые требования исторической необходимости. Но за фактами упорной и отчаянной борьбы запорожцев за веру и народ скрывается нечто другое, правда, не громкое, ординарное, на что мало обращают обыкновенно внимания воинственные историки. Это обыденная жизнь, слагавшаяся из массы мелочей и заурядностей. Запорожцы жили не исключительно войной. Военные походы и столкновения, как бы часто ни повторялись, были во всяком случае лишь эпизодическими явлениями на том ее фоне, который представляла собой их мирная повседневная жизнь и занятия. Этого мало. Внимательное отношение к явлениям этого рода привело таких крупных историков, как Н.И. Костомаров, к мысли, что самое образование Запорожской Сечи совершилось под влиянием хозяйственных побуждений массы и на чисто экономической почве. Сначала, по мнению талантливого историка, украинцы уходили на низы по Днепру за рыбой и зверем, как рыболовы и охотники. Обилие рыбы, зверя и всякой дичи задерживали здесь на некоторое время предприимчивых промышленников, а самые условия промыслов, вдали от родимых жилищ, требовали совместной деятельности и связи общественной, тем более что приходилось не только вести дело сообща, на артельных началах, но и защищать себя от врагов, татар, также сообща. А с течением времени эта совместная артельно-общинная жизнь вылилась в более постоянную и устойчивую форму Сечи, то есть коммуны. И вот рыбопромышленники и звероловы, владея обширными землями и богатыми угодьями, будучи никем не стесняемы в своих верованиях и обычаях, живо чувствуя свои кровные связи с угнетаемым украинским народом, поставили на своем знамени: «за веру и народ», образовавши могущественную общину.
В чем, в самом деле, заключались отличительные особенности Запорожской Сечи, как организованного целого?
Три черты – равенство, свобода и самоуправление проникали весь строй Запорожской Сечи.
Запорожцы были «товарищи», Запорожье – «товариство», и это основный принцип равноправия. Доступ в Сечь был свободен, никому, при соблюдении известных условий, не возбранялся. Требовались лишь годность к службе, исповедование православия да подчинение сечевым порядкам. В товарищество поступали люди взрослые, часто «закаленные» и во всяком случае способные выносить все невзгоды казачьей жизни и лишения степной обстановки. Случалось, что, до поступления в товарищи, молодежь, преимущественно дети старшин и почетных лиц, проходила предварительно известную практическую школу в качестве «молодиков» при опытных запорожцах, но это не исключало у молодика права на товарища, раз это позволял ему возраст. Предположение некоторых писателей о том, что для поступления в Сечь обязательно требовалось безбрачие, знание малорусского языка, присяга русскому царю, православие и семилетний искус, лишено оснований и маловероятно. Женатый мог назвать себя холостым. Едва ли, впрочем, это требовалось. Известно, что в самом Запорожье по паланкам жили семейные казаки, а многие со стороны приезжали в Сечь с детьми – «молодиками» и «хлопцами» и, стало быть, имели семьи на стороне. Требовалось, очевидно, только недопущение женщин в Сечь, что обусловливалось наверное не столько «обетом безбрачия», сколько неудобствами, соединенными с семейной жизнью, для вольного казака-воина. Против обязательности знания малорусского языка говорит переполнение Сечи татарами, турками, волохами, калмыками, евреями, грузинами, братьями славянами и т.п.; в числе запорожцев были даже немцы, французы, итальянцы, испанцы и англичане.
Польша, как более сильное и сплоченное в ту пору государство, первой воспользовалась для охраны границ народившимся малорусским казачеством. По-видимому, она видела в казачестве лишь пограничные охранительные отряды воинов, и такой характер действительно носили первые казачьи дружины Дашковича, Лянскоронского и др. Но когда та же Польша превратилась из естественного союзника в давящую и деспотическую силу, казачество повело борьбу на два фронта – против татар с турками и против поляков, и в общем борьба с последними оказалась продолжительнее и ожесточеннее, чем с первыми. Много поводов было к тому.
Пока Польша, Литва и Малороссия представляли в известной мере обособленные области, каждая из них пользовалась определенной самостоятельностью. По крайней мере, религия, язык и землепользование были неприкосновенны. Но с течением времени Польша, как сильнейшая, начала постепенно и систематически порабощать две остальные народности – малорусскую и литовскую. Первоначально Украина так и была соединена с Польшей на правах людей «равных с равными и вольных с вольными».
Для управления тремя народностями, под протекцией польских королей, существовало три гетмана – польский, литовский и русский, из которых каждый должен был управлять населением на началах народных учреждений и порядков. Скоро, однако, эти автономно-унитарные отношения были упразднены и остались неприкосновенными лишь на одной бумаге. С объединением Литвы с Польшей под властью литовско-польских королей существенно были изменены и нарушены порядки народного управления. Вместе с населением к Польше были присоединены малорусские и литовские земли, почему и все трудовое население было отдано в «собственность» польско-литовских и малорусских ополяченных панов. Власть панов и бесправие населения впоследствии приняли просто невероятные формы.
Таким образом, малорусскому народу приходилось бороться за веру, землю и свободу одинаково как с татарами, так и с поляками. И вот при наличности этих условий малороссы все время своей кровавой истории вели беспрерывную борьбу со своими соседями – татарами и поляками, а передовыми бойцами и защитниками были казаки. В казачестве крылись не только необходимые для борьбы силы, но и живое воплощение народных стремлений к свободе, самоуправлению и национальной независимости. В готовые внешние формы казачества были воплощены идеалы вечевого строя и порядков – равноправие, выборное начало, народные собрания, народное самоуправление и суды, одним словом, в свое время казаки были не только храбрыми воинами, но и самоотверженными поборниками свободы и народоправства.
Польское правительство прекрасно понимало эту двойственную роль казаков и, эксплуатируя их, как военную силу, всячески подавляло стремления к народовластию и свободе. Делясь на три сословия – шляхту, хлопов и мещан, Польша отнесла главную часть малорусского населения к последним двум сословиям, поставивши казачество как бы вне сословий.
Настоящей выразительницей казацких идеалов явилась Запорожская Сечь; она же была праматерью и значительной части Кубанского войска. Запорожскому казачеству поэтому должно быть уделено и наибольшие внимание в интересах выяснения той исторической преемственности, которая перешла на берега Кубани вместе с черноморским войском, возникшим из призванных к службе казаков последней Запорожской Сечи.
Запорожская Сечь представляет одно из интереснейших явлений народной истории. Как известно, Запорожской Сечь названа потому, что главная масса казаков жила за порогами Днепра, а самое слово «сечь» Д.П. Эварницкий производит от выражения слова «сечь» или «рубить лес» и равносильно великорусскому «засека». Первые места поселения устраивались на «засеках», и в этом смысле и запорожская община названа Сечью. Само собой разумеется, что в данном случае важно не филологическое значение слова «сечь», а то понятие, которое с ним соединял народ. Народ же Сечью называл казачью общину из равноправных членов, избиравших сечевое начальство и ведущих свои дела путем самоуправления.
Князь Мышецкий в своей «Истории о казаках запорожских» насчитывает десять мест, где запорожцы «свои главные жилища, а по их званию, сечи имели». Войско переходило с места на место, и сечи, резиденции войска, опорные пункты перемешались. Факт, очевидно, указывающий на сложность причин, обусловивших возникновение и развитие оригинальной общины малорусского народа. В нем выражается, с одной стороны, жизненность народных идей, а с другой – целый ряд довольно сложных условий, начиная с естественных и оканчивая международными политическими, влиявших на склад, быт и судьбы запорожского казачества. Каковы бы ни были эти условия, то тормозившие, то способствовавшие развитию казачества, но раз малорусский народ давал все новые и новые силы для пополнения рядов вольницы и раз самим казакам, в силу необходимости, приходилось менять места сечей, народные стремления были несомненно глубоки, могучи и всеобщи. Народная вольница не мирилась с препятствиями, а народ не уставал давать ей своих представителей.
В числе десяти сечей Мышецкий указывает на сечи в Седневе, Каневе и Переволочне, в местах, находившихся вблизи Чернигова, Киева и Полтавы. По этому поводу Д.И. Эварницкий совершенно правильно замечает, что указание князя Мышецкого интересно исключительно в том отношении, что показывает места зарождения Запорожского казачества; но он, однако, находит невозможным считать указанные Мышецким три пункта как лежавшие выше днепровских порогов «запорожскими сечами». Пусть будет так. Но ведь дело не в названии, а во внутреннем содержании факта. Если седневская, каневская и переволоченская сечи были не «за порогами», то уж наверное они имели в основе своей организации и быта много общего с сечами запорожскими. А это, собственно, и важно для историка. За внешней формой скрывается внутреннее содержание ее, и наличность хотя бы и не «запорожских», т.е. за порогами находившихся сечей, факт огромной важности с точки зрения возникновения и развития Запорожского казачества. Из этого уже видно, что Запорожская Сечь не была, да и не могла быть неизменной, остановившейся в своем развитии, закостеневшей формой в различных местах своего нахождения. Первые по времени сечи несомненно были более примитивны и менее сложны, чем последующие.
Постепенно, путем эволюции и сложилась та Запорожская Сечь, о которой имеются прямые исторические материалы, оставшиеся от сечевых архивов, а также мемуары и описания современников. На ней, как имеющей ближайшее отношение к предмету нашей истории, мы и остановимся преимущественно.
О Запорожье и запорожцах привыкли обыкновенно судить по внешним чертам их быта. Все экстравагантное, бьющее в глаза в обыденной их жизни, дерзко-отважные военные подвиги при набегах и столкновениях с врагами, естественно, останавливали внимание любителей старины и истории. Какой-нибудь своеобразный кунтуш с откидными рукавами, красные и широкие, как море, шаровары, высокая мерлушковая шапка с заломленным кармазинного цвета верхом, сафьянные с серебряными подковами чоботы, неуклюжее старинное ружье или тяжеловесный кремневый пистоль, громадная, пузатая, как лягушка, люлька, которой по меньшей мере можно убить человека, старинная картина, изображающая сидящего в степи дюжего запорожца с толстым оселедцем за ухом, с бандурой на коленях, с оружием, привешенным к неизвестно как очутившемуся в степи дереву, с пляшкой на земле у ног и михайликом возле нее, из которого одинокий, как палец, воин тянет горилку – все это было любопытно, тешило, настраивало на веселый лад этих любителей старины, распространялось и шло в обыкновенную публику. С другой стороны, подвиги в духе Тараса Бульбы, отчаянные набеги степных рыцарей и жестокая расправа с противниками глубоко интересовали любителей сильных ощущений и поклонников военных подвигов и отваги. И вот о запорожцах сложились ходячие представления как о воинах, для которых всюду – и дома среди родной обстановки, и в степи в поисках за врагами, и в открытом бою с злыми татарами и мстительными ляхами было по колено море.
Но если рассматривать Запорожскую Сечь с той излюбленной точки зрения, как сборище отчаянных до самозабвения головорезов, любивших кровь и битвы, как родную стихию, неугомонных наездников, которые не только нападали на врага, но и жгли его жилища и обирали до ниточки, то несомненно, что запорожцы были истыми разбойниками по профессии и, живя на окраинах, не брезгали никакими средствами при своих разбоях. Однако сами запорожцы и население, видевшее в запорожце идеал лучшего человека того времени, иначе смотрели на Запорожскую Сечь. Народ и сами запорожцы называли себя «лыцарями», т.е. своего рода общественными деятелями, призванными кого-то и что-то защищать. Тот же народ и запорожцы кратко формулировали преследуемые ими цели словами «за веру и народ». Христианская вера поругалась татарами, народ находился в угнетении у ляхов. Необходимо было стать на защиту их. Выходит, следовательно, что военный характер Запорожской общины обусловлен необходимостью. Насилие за насилие. Таковы суровые требования исторической необходимости. Но за фактами упорной и отчаянной борьбы запорожцев за веру и народ скрывается нечто другое, правда, не громкое, ординарное, на что мало обращают обыкновенно внимания воинственные историки. Это обыденная жизнь, слагавшаяся из массы мелочей и заурядностей. Запорожцы жили не исключительно войной. Военные походы и столкновения, как бы часто ни повторялись, были во всяком случае лишь эпизодическими явлениями на том ее фоне, который представляла собой их мирная повседневная жизнь и занятия. Этого мало. Внимательное отношение к явлениям этого рода привело таких крупных историков, как Н.И. Костомаров, к мысли, что самое образование Запорожской Сечи совершилось под влиянием хозяйственных побуждений массы и на чисто экономической почве. Сначала, по мнению талантливого историка, украинцы уходили на низы по Днепру за рыбой и зверем, как рыболовы и охотники. Обилие рыбы, зверя и всякой дичи задерживали здесь на некоторое время предприимчивых промышленников, а самые условия промыслов, вдали от родимых жилищ, требовали совместной деятельности и связи общественной, тем более что приходилось не только вести дело сообща, на артельных началах, но и защищать себя от врагов, татар, также сообща. А с течением времени эта совместная артельно-общинная жизнь вылилась в более постоянную и устойчивую форму Сечи, то есть коммуны. И вот рыбопромышленники и звероловы, владея обширными землями и богатыми угодьями, будучи никем не стесняемы в своих верованиях и обычаях, живо чувствуя свои кровные связи с угнетаемым украинским народом, поставили на своем знамени: «за веру и народ», образовавши могущественную общину.
В чем, в самом деле, заключались отличительные особенности Запорожской Сечи, как организованного целого?
Три черты – равенство, свобода и самоуправление проникали весь строй Запорожской Сечи.
Запорожцы были «товарищи», Запорожье – «товариство», и это основный принцип равноправия. Доступ в Сечь был свободен, никому, при соблюдении известных условий, не возбранялся. Требовались лишь годность к службе, исповедование православия да подчинение сечевым порядкам. В товарищество поступали люди взрослые, часто «закаленные» и во всяком случае способные выносить все невзгоды казачьей жизни и лишения степной обстановки. Случалось, что, до поступления в товарищи, молодежь, преимущественно дети старшин и почетных лиц, проходила предварительно известную практическую школу в качестве «молодиков» при опытных запорожцах, но это не исключало у молодика права на товарища, раз это позволял ему возраст. Предположение некоторых писателей о том, что для поступления в Сечь обязательно требовалось безбрачие, знание малорусского языка, присяга русскому царю, православие и семилетний искус, лишено оснований и маловероятно. Женатый мог назвать себя холостым. Едва ли, впрочем, это требовалось. Известно, что в самом Запорожье по паланкам жили семейные казаки, а многие со стороны приезжали в Сечь с детьми – «молодиками» и «хлопцами» и, стало быть, имели семьи на стороне. Требовалось, очевидно, только недопущение женщин в Сечь, что обусловливалось наверное не столько «обетом безбрачия», сколько неудобствами, соединенными с семейной жизнью, для вольного казака-воина. Против обязательности знания малорусского языка говорит переполнение Сечи татарами, турками, волохами, калмыками, евреями, грузинами, братьями славянами и т.п.; в числе запорожцев были даже немцы, французы, итальянцы, испанцы и англичане.