Фарбажевич Игорь. Кровавый Джек-Косые Паруса

   По улицам пронеслись стаи белоснежных птиц, стуча и заглядывая в каждое окно.
   А когда зима ударила в холодный бубен луны, на площади появился в синем цилиндре и голубом плаще страшный мистер Frost.
   Пришли большие холода. Трещал мороз шутом в трещотки. В лед вмерзли рыбы и суда, и перевернутые лодки. А на рассыпчатых снегах - вороны в черных сюртуках.
   Иногда они громко возмущались, когда мальчишки бросали в них палками. А те - спозаранку и до поздней ночи - на санках или кувырком с горы!..
   Том тоже зиму обожал, как все мы в отдаленном Детстве. Весь год он, словно зритель, ждал её чарующего действа: таинственного торжества на ночь Святого Рождества! От чердака и до подвалов дом пахнул хвоей. Он дарил декабрьский запах мандарин и предвкушенье карнавала! Том, как безумный, в эти дни любил с утра сновать по дому, где свечек праздничных огни уже светили по-другому, ловить домашних нежный взгляд, вдыхая кухни дым и чад. У очага, средь тайн поварских смотреть, как повар дичь палит, бормочет что-то из молитв - библейских или кулинарских.
   Их повар был мастер варить чесночный соус или жарить бараньи котлеты, или сочинять снежно-сладкие кремы для ромовых бабок, украшая их цукатами и орехами!
   И уж конечно Том любил морозить щеки на прогулке, взамен зубрежки и чернил - гулять по тихим переулкам. При свете ранних фонарей лепить снеговиков и фей.
   Изредка согревая дыханием замерзшие руки, чувствуешь себя при этом сродни Создателю!.. Так было и в прошлую зиму, так было всегда...
   В этот раз все происходило иначе. Миссис Winter не согрела сердце Тома (как ни парадоксально это звучит). Ее белый праздник не коснулся его души. Новый год пришел скучно и печально.
   Все чаще Том видел заплаканные глаза матери: по-прежнему не было вестей от отца. А однажды днем, стоя у окна в гостиной и сквозь затейливые морозные узоры взирая на пустынный двор, Том услышал, как в очередной раз приехал доктор Бромс.
   Он появился с улыбкой, примерзшей к покрасневшему от ветра лицу. Протерев шелковым платком очки, заходил по гостиной, изредка останавливаясь у камина и вороша кочергой раскаленные угли.
   - Чаю, сэр? - заглянул в гостиную дворецкий.
   - Лучше кофе, - бросил через плечо доктор, думая о чем-то своем.
   На невозмутимом лице Чарльза мелькнуло разочарование. Он поклонился и исчез в дверях.
   Том вошел в гостиную.
   Доктор сразу оторвался от своих мыслей, и глаза его заблестели - как всегда при встрече с мальчиком.
   - Добрый день, молодой джентельмен!
   - Здравствуйте, мистер Бромс, - ответил Том.
   - Как наш пациент? - поинтересовался доктор. Хотя на этот раз вопрос был задан более чем формально.
   - Все в порядке, сэр.
   - Он что-нибудь вспомнил?
   - Нет, сэр. Волк не помнит даже того, как мы забрали его от лорда. А в основном, он совсем здоров... Благодаря вашим рецептам, сэр! - не преминул добавить Том.
   Доктор улыбнулся: он любил, когда его хвалили. Но тут в дверях появилась графиня Мэй, и улыбка Бромса тут же досталась ей.
   - Еще раз, добрый день, миссис! - поклонился доктор.
   - Что-нибудь случилось? - замерла на мгновенье графиня. - Вы уехали утром и...
   Он не дал ей договорить:
   - Есть одна новость...
   Графиня вздрогнула и повернулась к сыну:
   - Ступай к себе, Том! Нам с мистером Бромсом нужно поговорить.
   - Да-да! - добавил доктор. - К твоему волку я зайду позже.
   Сын послушно вышел, столкнувшись в дверях с дворецким.
   - Ваш кофе, сэр, - не глядя на доктора, произнес Чарльз и поставил расписную чашку из мейсонского фарфора на круглый столик у камина.
   - Я разве просил кофе?.. - рассеянно спросил доктор. - Я всегда пью чай.
   Лицо дворецкого тут же расцвело в улыбке.
   - Простите, сэр, сейчас принесу. - И великодушно добавил, - Это моя вина. Я знаю, что вы любите чай...
   - А кофе оставьте мне, Чарльз! - попросила миссис Мэй.
   Дождавшись, когда дворецкий плотно закроет за собой дверь и спустится по лестнице на кухню, Том из другого конца коридора на цыпочках подбежал к гостиной и прильнул ухом к двери. Он знал, что так делать нехорошо, но какая-то непреодолимая сила тянула его услышать разговор взрослых.
   - Что-нибудь случилось?.. - повторила свой вопрос графиня.
   В комнате повисла напряженная пауза. Затем донесся хрипловатый голос доктора, звуча то глуше, то громче.
   - Я получил ответ из Управления Британского флота.
   У Тома екнуло сердце. Мать молчала. Том представил, каково ей сейчас. Он словно увидел её напряженное лицо, её сцепленные руки, как она делала всегда, если бывала в сильном душевном волнении.
   И тут вновь раздался голос мистера Бромса:
   - Новости неутешительные. Целый месяц поисков и разбирательств ни к чему не привели. Управление склоняется к тому, что мистер Гулль...
   Том рванул дверь и ворвался в комнату.
   - Как жить дальше?.. - еле слышно промолвила Мей, отрешенно взглянув на сына и слабо погладив его по голове.
   Доктор Бромс впервые в жизни ничем не мог помочь. Он ругал себя последними словами, что не сумел подготовить графиню к страшному известию. Доктор уселся в другое кресло и прикрыл растерянность чашкой чая.
   - Не плачь, мама, - без конца повторял Том. - Отец жив! Ты увидишь! Он обязательно вернется!
   - Конечно, жив, мой мальчик, - шептала графиня. - Он всегда будет с нами!..
   ...Вот и весна пришла. У каменных ворот зацвел терновник. Небеса окунулись в синее море и покрылись лазурью.
   Наступил день, когда Человековолк наконец-то раскрыл глаза, и взгляд его был спокойным и разумным. Он узнал Тома, узнал графиню, познакомился с Чарльзом. А Том теперь зачастил на кухню, так как волчий аппетит у чудища проснулся даже раньше его сознания. Он ел все подряд и по многу раз в день. Доктор Бромс, в принципе, был доволен его выздоровлением, однако, за вечерним чаем все же рассуждал о том, что есть в этом существе нечто звериное, а от зверя всего можно ожидать. И обращал внимание графини на возможную опасность для Тома в столь тесной дружбе. Хотя сам писал ежедневные заметки и наблюдения о фантастическом животном - с тем, чтобы однажды произвести сенсацию в области естествознания.
   Единственное, что вызывало тревогу доктора Бромса - это полное отсутствие у волка памяти о прошлом. Болезнь сия, говорил он, зовется в медицине амнезией, и излечиться от неё можно не всегда, а только в случае, если у больного произойдет нервный срыв от внезапного потрясения. Когда же этого следовало ожидать не знал никто, кроме Бога, конечно, которому Том неустанно молился.
   Глава девятая.
   ЦВЕТНЫЕ ПАРУСА
   Волк изменился. Его перестали донимать странные видения. Он жил только настоящим, и оно было в меру спокойным.
   Не помня в Прошлом ничего, Волк с Нынешним почти не спорил: Том на прогулку брал его по парку, чуть пореже - к морю, держа, порой, - на поводке, а иногда - рука в руке.
   Но ни прохлада дна морского, ни крики чаек, ни прибой - ничто весеннею порой не пробудило в нем Былого.
   Чугунную клетку вынесли в сарай, и теперь волк, несмотря на протесты доктора, жил вместе с Томом. Их кровати поставили рядом, и по вечерам они играли в морской бой или мастерили кораблики с цветными парусами.
   Волк постоянно удивлял мальчика своими неожиданными познаниями в морском деле.
   - Что такое бом-брам-стеньга? - спрашивал Том.
   - Это дерево, которое служит продолжением брам-стеньги, - отвечал волк.
   - А что такое брам-стеньга? - выпытывал мальчик.
   - Дерево, служащее продолжением стеньги.
   - Так что же такое стеньга?! - вопрошал Том.
   - Дерево, что служит продолжением мачты, - посмеивался волк, обнажая клыки. - Смотря по тому, какой мачте принадлежит, называется фор-стеньга, грот-стеньга и крюйс-стеньга. А уж выше идет брам-стеньга, а ещё выше бом-брам-стеньга! - возвращался он к началу разговора под их общий хохот.
   - Наверное ты был моряком, если так много знаешь! - утверждал Том.
   Волк растерянно пожимал плечами. Цветные лоскуты парусов что-то напоминали ему...
   Солнце стало пригревать сильнее. Тонкая корка замерзшей морской воды у берега с каждым днем покрывалась все новыми трещинами, и освобожденные от зимнего плена волны - так же, как и вечность назад - рвались на берег, обжигая редких гуляк ледяными брызгами.
   Безбрежный морской простор до самого горизонта, гул волн и запах морского песка преобразили волка. Он вдыхал полной грудью холодный воздух ранней весны. Иногда Тому казалось, что вот сейчас, ещё мгновенье, - и волк вспомнит все на свете. Но этого не происходило...
   И лишь из деревяшек флот да шелест парусов бумажных подчас оттаивали лед замерзшей памяти. И страшно ему вдруг становилось вмиг, когда строгал он барк иль бриг.
   Отдельными вспышками возникало чье-то далекое детство... Чья-то прошлая жизнь... Чье-то прозвище - Огрызок...
   Он силился понять, что значил смысл тех видений или грез... То ль кто-то изводил всерьез, иль кто-то просто так дурачил...
   Волк с удивленьем спрашивал себя: зачем она ему - чья-то прошлая жизнь?.. Что ему в ней? Кто этот наивный мальчик по имени Джек?.. И не получал ответа...
   Между тем, все Графство давно уже знало о Волке.
   Многие кучера стали выбирать по просьбе своих господ путь, который обязательно пролегал мимо особняка Чейстонов. Те надеялись хоть издали, хоть краешком глаза увидеть Человековолка. Все мальчишки Норфолка с завистью глядели на Тома. Авторитет доктора Бромса, который мог почти ежедневно видеть зверя, притом, изучать его сколько влезет - возрос неизмеримо.
   Доктор, будучи другом семьи и охраняя её покой, пообещал жителям Норфолка, что к лету он привезет чудище на ярПлатону в Кингс-Линн, на всеобщее обозрение. Его обещание немного утихомирило страсти и отвадило от дома любопытных, которые теперь все - от ребенка до старика - с нетерпеньем ожидали начала лета.
   И вот оно наступило.
   Дружба Тома с волком росла, как дни в начале июня. Много времени проводили друзья на берегу, скрываясь от любопытных соседских глаз за сохнущими сетями. С утра и до вечера разносились команды:
   - Лево руля!
   - Поднять якоря!
   И начинался морской бой.
   И вовсю палил фрегат.
   - Свистать всех наверх!
   - Выйти на ветер!
   И остывал порой ужин, даже если Чарльз приносил его прямо на берег.
   - Не зевай на руль!
   - Смотреть вперед!
   - Пли!
   И тонул неприятельский корвет...
   Однажды после штормовой, дождливой ночи, утром блеклым - кусок обшивки бортовой был выброшен на берег мокрый средь водорослей и камней...
   На нем темнело имя: "МЭЙ..."
   Его нашел Том...
   Горизонт качнулся, Том медленно присел на корточки, чтобы не упасть. Застучало в висках: "Мэй-Мэй-Мэй!"...
   Волк подбежал и встревожено спросил:
   - Что случилось?!
   Том протянул ему кусок мокрого дерева. Тот осмотрел его со всех сторон и удивленно спросил:
   - Что это?..
   - Обшивка отцовского барка, - хрипло ответил мальчик. - Значит, он все-таки погиб... - И худые детские плечи сотряслись в беззвучных рыданиях.
   Волк отошел в сторонку.
   Мэй... Мэй... Какое знакомое имя!.. Мэй! Мэй!.. Как будто он где-то слышал его... Или читал... Выжженные буквы... Черная обшивка... МЭЙ! МЭЙ! О, МЭЙ!!! Но где?.. Когда?!.. Сухие губы бессвязно бормотали, а в ушах нарастал гул Времени... И на голову обрушилось Прошлое! Оно запахло порохом и кровью, оно загрохотало выстрелами и предсмертными стонами, а перед глазами явились пираты, акулы, охотники, волки, и - Артур Гулль!..
   Волк вспомнил все. Свое имя. Свою жизнь. Свою власть и жестокость. Свою славу! И свое униженье!.. Последняя вспышка памяти взрывом ворвалась в сознанье, вернула Прошлое... Мальчик по кличке Огрызок, который постоянно приходил в его виденья - был он сам!..
   Человековолк застонал. Он увидел себя подростком, юношей, стоящим на корабле под черными парусами... Его воспаленная память вернула ему тот день, когда в стычке пиратов был убит отец. Огрызок не любил его, но в тот миг, когда отца убили на его глазах - в нем проснулся Сын Пирата, и он, победив своих недругов на корабле, с полным правом надел на себя отцовскую треуголку Атамана!
   Убийство, во имя чего бы оно не произошло, - есть убийство. Это прыжок зверя, сидящего в каждом из нас. И как только зверь выпрыгнет наружу - его уже не загонишь обратно. А он, насладившись стонами настигнутой жертвы и вкусив крови, жаждет новых смертей, одной страшнее другой.
   Так месть за отца превратила морского волчонка из Огрызка в Кровавого Джека-Косые Паруса! Сильного, отважного и жестокого. Он, не задумываясь, убивал каждого, кто вставал на его пути. Слыша стоны и мольбы побежденных, он лишь смеялся им в лицо, и каждый раз дерзко бросал вызов Судьбе...
   О, как радовался на том свете Рыжебородый Джон! Своей смертью он передал эстафету сыну! Смоляная душа погибшего Атамана извивалась в Адовом огне, задыхалась под тяжестью грехов, крича от боли, но все равно была довольна: сын Джона стал настоящим Морским Волком!..
   Виденьем этим оглушенный Волк был растерян, смят, сражен... И вспомнив все, что было - он глядел на Тома, потрясенный!..
   Глава десятая.
   "ГРОМ НЕБЕСНЫЙ"
   По серым ветреным волнам из южных мест дорогой длинной плыла к холодным берегам выносливая бригантина. На ней без лени и тоски служили честно моряки.
   Родных стремясь увидеть вскоре, они без устали вели свой парусник на край земли, по краю Северного моря.
   Команда чувствовала себя отлично: уже не в первый раз моряки ходили к Берегу Янтарных Сосен и знали, что в Лесной школе их ждут: у каждого матроса был свой названный сын. Поэтому мальчишек ожидали не только общие подарки, но и личные сюрпризы. Много везли в трюме южных фруктов и сладостей: ведь на севере, где лето всегда холодное, они принимались с особой благодарностью.
   До Абердина оставалось чуть более ста миль, как вдруг впередсмотрящий (он сидел в бочке на грот-мачте) увидел на горизонте со стороны востока быстро приближающуюся к их барку шхуну. Неведомо откуда возникшая - она казалась почти неправдоподобной. Впередсмотрящий - молодой матрос, впервые попавший в столь длительное плаванье - не испугался, хоть голос выдавал его волненье, когда он прокричал в рупор:
   - Неизвестный корабль, капитан!..
   Однако Артур Гулль, тридцативосьмилетний владелец "Санты Мэй", сам уже следил в подзорную трубу за шхуной без опознавательных знаков.
   Флаг черным был и паруса - черным-чернее мглы и ночи! Как будто адская гроза разорвала все небо в клочья. А с флага, обнажив оскал, зловеще череп хохотал. Моряк, почуяв вмиг угрозу, хотел дать знак, но не успел: с корвета выстрел прогремел и сбросил за корму матроса.
   Стая акул тут же бросилась к его телу, и зеленая гладь воды стала бурой.
   Стоял пронзительный июль. Казалось, бой был - невозможен.
   - Все - на защиту! - отдал Гулль приказ. И меч достал из ножен.
   Моряки с тревогой высыпали на палубу. Положение становилось угрожающим. Барк, будучи кораблем торговым, имел на своем борту лишь две маломощные пушки. Но они годились скорее для приветственной пальбы, чем для серьезной схватки.
   Поникшие паруса вспыхнули почти одновременно. Затрещали горящие мачты, и черный дым закоптил белые облака. С черной шхуны уже стали слышны громкие ругательства.
   Впивались крючья в бок кормы, тугие натянув канаты. Подняв ножи и топоры, вломились на корабль пираты.
   Нападавших оказалось куда больше, чем матросов в команде Гулля. Кроме того, морские бандиты, опьяненные близкой победой и ромом, действовали агрессивней. Спрыгнув на палубу горящего барка, они резали, стреляли и рубили ни в чем не повинных людей. Злодейство творилось быстро и привычно. Шкипер был убит одним из первых: ему топором проломили голову. Один за другим уходили из жизни отважные люди.
   На баке, недалеко от фок-мачты, дрался раненый в плечо капитан "Санты Мэй". Он уже сразил трех негодяев, но его окружали ещё с десяток разъяренных пиратов. И лишь когда, потеряв сознание от ран, он упал на свернутые кольцами канаты, злодеи набросились на Гулля и связали его.
   Отец Тома уже не видел, как из трюма растаскивались коробки и мешки с подарками для Лесной школы, как плевались пираты, наткнувшись на бесполезный для них груз: вместо рома - в бочках оказался мед, вместо оружия - игрушки, вместо золота, дорогих тканей и мехов - учебники, тетради и чернила.
   Огонь охватил почти весь барк. Пираты вернулись на шхуну, прихватив с собой капитана Гулля, оттолкнулись железными крюками от горящего корабля и отплыли на безопасное расстояние.
   И вот тогда на палубу вышел атаман пиратов Кровавый Джек-Косые Паруса.
   Курчавые черные волосы и борода обрамляли его смуглое загорелое лицо, все в рубцах и ссадинах, а карие глаза смотрели умно и живо. И если не знать, что это - самый страшный человек во всем Северном море, многим юным леди он пришелся бы по вкусу. Как ни странно, его лицо можно было даже назвать красивым, но это была та грубая красота, за которой скрывались себялюбие и жестокость.
   Сами пираты прозвали Джека "Кровавым". Он мог одним взглядом послать на казнь любого из них. Они страшились атамана и люто его ненавидели. Лишь один человек на шхуне мог говорить с ним на равных: боцман Однорукий Дик.
   Поднесли кресло. Поставив ногу на сиденье, Джек с нескрываемым любопытством смотрел на Артура Гулля, который все ещё не приходил в сознанье. Рана на плече пленного была наспех перевязана разорванным рукавом его собственной рубашки.
   Это самолично сделал Дик: Гуллю ещё предстояло "позабавить" атамана, который часто устраивал жестокие шутки с побежденными, себе - на радость и - на страх своей команде. Несчастных либо вешали по нескольку раз, или, подцепив за ногу, опускали за борт, не давая захлебнуться, а то просто живьем бросали на съеденье акулам.
   Атаман подал знак, и пират, стоявший рядом с привязанным к грот-мачте Гуллем, вылил на того ведро воды. Капитан Артур приоткрыл глаза, с трудом поднял голову. Он увидел, что находится на чужом корабле, тяжелым взглядом окинул свой барк, пылающий недалеко.
   - Ба! Кого я вижу?! - с фальшивым радушием воскликнул атаман.
   Пираты громко захохотали: спектакль начался.
   - Аяяй! - "возмутился" Джек. - Какие негодяи! - Он грозно нахмурился и гневно посмотрел на пиратов. - Как вы посмели?!.. Ведь это - знаменитый сэр Артур!!!
   "Негодяи" давились от смеха, вливая в себя ром прямо из бутылок.
   - Подлые акулы! Морские выродки! - прорычал атаман. - Чтоб вас всех поглотила пучина!
   Каждая его фраза сопровождалась диким ревом восторга команды. Джек вынул из-за пояса пистоль и навел его на пиратов.
   - Вот я вас! Продырявлю и - баста!
   Смех несколько поутих, хотя все знали, что и эта сцена также входит в кровавый спектакль. Лишь один пират прошептал на ухо другому:
   - Когда он так шутит - меня все равно берет оторопь!
   - Еще бы! - согласился второй. - Вспомни, как в тот раз он убил Коротконогого Бочонка. Даже бровью не повел, потом божился, что вышло, дескать, случайно.
   - Как бы не так!.. - с ненавистью прибавил первый. - Он избавляется от всех ему неугодных.
   - Тсс!.. - прервал второй. - На шхуне везде уши...
   Кровавый Джек, между тем, сделал один выстрел и прострелил узел на веревке пленника, которой тот был привязан к грот-мачте. Артур Гулль настолько ослабел, что тут же мешком свалился на палубу.
   - Не ушиблись?! - сострадательно спросил Джек, подойдя к нему.
   Не ответив на издевательство, Гулль нашел в себе силы сесть, затем поднялся и прислонился к мачте. Так и стоял, слегка шатаясь, неотрывно глядя в глаза Джеку. Тот не выдержал его пронзительного взгляда. Он повернулся к Однорукому Дику и велел подать вино. Боцман вынес на подносе два серебряных кубка. Один поднесли атаману, второй - Гуллю. Видимо, представления для пиратов не отличались разнообразием.
   Пленник, как ни странно, принял бокал... и вдруг резко выплеснул вино в лицо Дику.
   Тот заморгал мокрыми ресницами, выпучив глаза, потом бросил поднос на палубу под дружный хохот команды и в ярости набросился на безоружного пленника. Однако властный голос Кровавого Джека остановил его:
   - На место, Дик!.. Сэр - наш гость, и поэтому веди себя прилично. Лучше налей капитану бокал рома. Сам видишь: вино он не переносит.
   Стиснув зубы, Однорукий Дик молча обтер обшлагом пустого рукава лицо и налил Гуллю полный кубок рома. Однако эту порцию выпивки ожидала участь предыдущей. Такого спектакля пираты в жизни ещё не видали!
   Кровавый Джек отхлебнул из своего кубка и, прищурившись, с любопытством наблюдал за странной дуэлью. На этот раз Однорукий Дик, не обтерев лица, сам обратился к Джеку, криво улыбаясь:
   - Ты не прав, Атаман! Ром он не любит тоже. Попробую угостить его джином. Но если и джин придется ему не по вкусу, клянусь Геенной Огненной, я ему мозги продырявлю, чтоб научился уважать законы гостеприимства такой благородной компании!
   Он принес бутылку и налил в кубок Гулля черную огненную жидкость.
   Кровавый Джек, предвосхищая очередное смелое безрассудства капитана, обратился к нему и поднял свой кубок.
   - Простите его за грубость, сэр! Что с него взять? Мужлан, скотина, людоед! Невоспитанный башмак, ваша милость! Мы с вами совсем другие люди. Я хочу выпить за вас до самого дна! - Джек прищурился в хищной улыбке. Пейте и вы - до дна морского!
   Атаман остался доволен своей шуткой и тут же опорожнил бокал. Гулль не проронил ни слова. Стоял молча.
   - Ну, чего же вы?..
   - Я оказался прав, атаман! - взвизгнул Однорукий Дик. - Джин ему тоже не по нраву. Может, угостить вас теплым молочком?!..
   - Ну что ж, я выпью свой бокал, - ответил Гулль почти спокойно, - и, хоть я смерти не искал, её приму от вас достойно.
   Он поднял кубок.
   - За того, кто отомстит!
   Хохот смолк. На палубе наступила зловещая пауза. Лишь невдалеке трещали черные мачты догорающего барка.
   - И кто он, этот храбрец? - холодно поинтересовался Джек.
   - Мой сын, - твердо ответил капитан.
   - О-о-о! Ваш мальчишка?! - Атаман схватился руками за голову. Он обвел безумными глазами команду, вскочил на кресло и заорал что есть мочи: - Все за борт! Спасайся кто может!.. - И, продолжая представленье, бросился на колени перед Артуром Гуллем. - Помилуйте, сэр! Не губите! Я знаю его: он так жесток! - Джек выл и хохотал одновременно.
   Снова послышались шутки и смешки.
   Кто-то завопил ПИРАТСКУЮ ПЕСНЮ:
   Морской простор нам тесен.
   И суша нам тесна.
   С утра горланим песни
   с вином и без вина.
   Мы - парни деловые
   без всяческих затей.
   Нам денежки живые
   важней живых людей!
   Ночные джентельмены
   Удачи и Ножа.
   Мы любим соверены:
   к ним тянется душа!
   Заплатите - и сразу
   назначим делу час:
   злодейство - по приказу,
   убийство - на заказ.
   Лихая ждет нас участь,
   зловещ наш тяжкий грех.
   Но, совестью не мучась,
   мы верим в свой успех!
   Идем весь век по бровке
   меж сушей и водой.
   Пока петля веревки
   не стянет узел свой...
   Джек поднялся. Улыбку - как смыло волной. Он посмотрел на Гулля беспощадными очами и прохрипел:
   - Повесить!..
   Сэра Артура тут же, словно в клешни, схватили крепкие руки пиратов.
   - И знай, герой! - проскрежетал зубами Кровавый Джек. - Еще много лет я буду убивать и грабить таких, как ты! И побогаче тебя! И победней! Мое имя наводит страх на моря и на материки! А кто не со мной, - он обвел тяжелым взглядом команду, - разорву и загрызу! Потому что я - ВОЛК МОРСКОЙ!
   На шею Капитана поспешно набросили канат. И, когда сапог палача уже приготовился выбить из-под его ног пустой бочонок, Артур Гулль промолвил:
   - ТАК БУДЬ ЖЕ ТЫ ИМ ВОВЕКИ!..
   В тот же миг бочонок от сильного удара покатился по палубе и стукнулся о борт шхуны.
   В чистом небе внезапно ударил гром, сверкнула молния, вокруг сделалось темным-темно. День превратился в ночь. На шхуну обрушилась страшная гроза... Молнии раскалывали черный небосвод, а гром ревел так, словно по тучам шло разъяренное стадо слонов. Потоки ледяной воды в один миг залили палубу.
   Это длилось совсем недолго, минуту-другую, - хотя одни из пиратов потом утверждали, что буря швыряла их час или два, а другие клялись и божились, что этот Ад продолжался весь день.
   Но, что бы они ни говорили, очень быстро - и так же внезапно - шторм прекратился. Наступил штиль.
   Море успокоилось, рассеялась тьма, солнце светило на весь Божий мир, вновь освещало и грело моря и Землю.
   - Где он?! - воскликнул Джек, указывая на рею.
   Под ней покачивался лишь обрывок каната. Тело бесследно исчезло.
   - Обыскать палубы и осмотреть все за бортом! - приказал атаман охрипшим вдруг голосом.
   Но матросы словно приросли к полу. Полными ужаса глазами, глядели они на Кровавого Джека. Натерпевшись страху во время неожиданного шторма, пираты, казалось, куда больше были потрясены теперь - когда море успокоилось.
   - В чем дело, болваны?! - рявкнул на них Джек.
   Те продолжали молчать.
   - Испугались, дураки?! - рассмеялся он, не понимая, что творится. Может, вас поразил гром?!..
   Пираты расползались от него в разные стороны.
   - Эй, кто-нибудь мне скажет, наконец, что происходит?!! - теперь он был вне себя от гнева.
   - Ата-ата-ата-а-аман!.. - пролепетал Боцман. Его не слушался язык, а рот свела судорога.
   - Ну, что?! - Джек выхватил пистоль из-за пояса. - Говори быстрее!..
   Однорукий Дик облизал деревянным языком шершавые губы и с трудом выдавил из себя:
   - Тво-во-во-е лицо... - Он пораженно застыл, не в состоянии произнести ни слова.
   - Что - мое лицо?!.. - зарычал в ярости Джек и, повернувшись к надраенному до зеркального блеска судовому колоколу, замер...