Сарай зловеще чернел в прерывистом лунном свете. Если Думский там, то либо у него нет света, либо ставни плотно прилегают к окнам. Ротвейлера не было ни видно, ни слышно. Сортир – говорили, что в нем три дырки, – смутно маячил футах в восьмидесяти от сарая, слева от них. Далековато от сгоревшего дома, который высился в глубине двора, как могильник. Старому Думскому будь здоров сколько тащиться до нужника.
Все вывалились из машины. Боб предупредил их, чтобы не шумели, но План уже хлопнул дверцей. Не успел Боб ему выговорить, как Плана стошнило. Он отбежал назад и залез в придорожные кусты, чтобы заглушить издаваемые им звуки. Даже и теперь они казались чересчур громкими Пеллегрино, ставшему нянькой для всей компании. Он уже собрался пойти заставить Плана заткнуться, но остановился. Из тьмы по ту сторону изгороди послышалось глубокое рычание. Все мигом притихли.
Лихорадочно шаря глазами во мраке, они рассмотрели за воротами громадного пса. То, что он только рычал и едва вырисовывался в ночи, делало его еще страшнее. Пеллегрино, бормоча: «Ну, собачка.. Хорошая собачка!» —подошел к нему поближе.И перекинул через ворота припасенный гамбургер. Он шлепнулся на землю, и через пару секунд Боб обернулся и прошептал: «Готово, сожрал».
Санди Мелтон по дороге подбавила в гамбургер еще и ЛСД. Вот интересно, сказала она, какие галлюцинации могут быть у собаки. Джим вспомнил это, потому что тогда ему стало очень смешно. Пес все рычал. Потом, через несколько минут, рычание стало слабее, он, спотыкаясь, побрел прочь и футов через тридцать свалился.
Створки ворот скрепляла тяжелая цепь, запертая на большой замок.Джим перелез через ворота, обмотанные сверху колючей проволокой, помог перелезть Пеллегрино, потом они вдвоем помогли Сэму и Стиву. Все они раскровянили себе руки, но боли не чувствовали.
– Мать честная! – сказал Сэм. – Гляньте, сарай превратился в замок!
Он весь из стекла и бриллиантов, так и мерцает при луне!
Никто не сообразил сказать ему, что сейчас луна как раз спряталась.
У Джима зрительных галлюцинаций не было, зато он чувствовал, что ноги у него выросли, точно в сказке о семимильных сапогах, и он может добраться до сортира одним прыжком. Его отвлекли девушки, отказавшиеся лезть через ворота. Они видели колючую проволоку и видели, как оборвали себе одежду ребята.
– И потом, – сказала Санди Мелтон, – надо же кому-то позаботиться о Плане. Вдруг нам придется улепетывать – не бросать же его.
– И то верно, – согласился Боб. – Ладно, мы скоро, да вы нам и ни к чему. Посадите Плана в машину.
Трое парней пошли по усыпанной гравием дорожке, ведущей от ворот к темной груде бывшего дома, потом свернули к сортиру. Когда они подошли к этому пахучему сооружению, из разрыва в тучах на них хлынул лунный свет. Видно было даже полумесяц, вырезанный на двери.
Джима удивило то, что Боб, Сэм и Стив тоже добрались до уборной одним прыжком. У них-то ноги не вырастали. Потом Боб спросил:
– А где Сэм?
Джим хотел показать, что вот он, Сэм, около него. Но Сэма там не оказалось. Он так и остался на полпути между воротами и сортиром, пяля глаза на сарай. После Джим сообразил, что ему только казалось, будто Сэм идет рядом. А может, рядом с ним шел кто-то другой, неизвестный?
– Ладно, – сказал Боб. – Без него обойдемся. Только не забыть захватить его на обратном пути.
Они зашли с северной стороны сортира и принялись все трое толкать его. Будка качалась взад-вперед, но не переворачивалась.
– Да эта штука тяжелее, чем мамины пончики! – сказал Боб. – Погодите.
Надо ее раскачать, выйти на нужную частоту колебаний, а потом, по моей команде, наваливайтесь что есть мочи!
И они снова взялись за дело. Когда они наконец поднажали и нужник опрокинулся, раздался крик. Они повернулись посмотреть, что за шум, и тут выпалил дробовик, и заряд ударил по листьям ближнего дерева. Стив заорал и бросился бежать, а Пеллегрино упал и увлек за собой Джима. Вдвоем они провалились в яму, в самую жижу – упали ногами вперед и быстро погрузились по шею.
Дробовик грянул снова. До Джима слабо донесся визг девчонок. Стива больше не было слышно. Джим и Боб громко взывали о помощи. После мгновенной тишины послышалось рычание, и к ним в дыру свалилась собака. Точно мщение, ниспосланное богами, она плюхнулась прямо перед ними, окатила их головы и открытые рты, выскочила наверх, как пробка, и начала барахтаться.
Джим коснулся носками дна – он надеялся, что это дно. У Боба, который был повыше, торчала над жижей вся голова. Джим сидел по самый подбородок. Но обезумевшая собака задела его, и он ушел вглубь.
Позже Джим выяснил, что ротвейлер как-то очухался и прибежал, а может, подошел, поскольку был еще слабым и осоловелым, к яме. Еще не совсем придя в себя, он то ли упал туда, то ли прыгнул.
Теперь им с Бобом приходилось опасаться, как бы пес их не покусал – его мощные челюсти могли сдавить с шестисотфунтовой силой – как бы он не поцарапал их, колотя передними лапами, и как бы он их не потопил. Видели они все очень смутно, поскольку лунный свет в яму не проникал, а глаза им залепило. Потом Боба стошнило, что вызвало такой же рефлекс у Джима. Хуже им от этого не стало – хуже стать уже не могло – но и улучшения никакого не последовало. Наоборот, очень трудно уворачиваться от собаки, когда тебя выворачивает наизнанку.
Наконец Джим, вложив в это последние силы, сгреб собаку за уши и с яростью погрузил с головой в жижу. В этот миг сверху сверкнул фонарик и надтреснутый старческий голос заорал:
– Оставь собаку, не то пристрелю! Не трожь ее, ты!.. – Дальше Джим не понял: Думский перешел на польский.
– Не стреляй, Бога ради! – крикнул Джим и выпустил собаку. Она выплыла, ворча и отфыркиваясь, но нападать на него больше не стала. Смекнула, что надо беречь силы, чтобы удержаться на плаву и не захлебнуться. Она бешено гребла лапами, только-только оставаясь на поверхности.
– Дурак! – завопил Боб. – Ты ведь и собаку тоже убьешь!
Собака мало его волновала, но у него хватило смекалки сообразить, что Думский не в себе от ярости, если не понимает, что может натворить в этой тесной дыре выстрел из дробовика.
– Ой-ой! – сказал Думский. – Не уходите пока! Я сейчас вернусь.
– Так и быть, подождем, – сказал Боб и простонал: – Господи, ну и вляпались!
Думского не было что-то очень долго, хотя в самом деле, наверно, прошло не больше двух минут. Кряхтя и охая, старикан опустился на колени рядом с ямой. Потом что-то слегка задело Джима по лицу. Он не понял, что это такое, пока Думский не посветил вниз фонариком – это была веревка, которую старик им спустил.
Вдали, но достаточно ясно, перекрывая крики девушек, послышался вой сирены – к ним ехала полиция.
– Обвяжите собаку веревкой! – сказал Думский.
– А мы? – завопил Боб.
– Сначала собаку!
– Да ты в своем уме? – выкрикнул Джим. – Как мы это сделаем? Он же нам руки откусит!
– Вытащи нас отсюда! – подхватил Пеллегрино. – Мне дышать нечем!
Темно в глазах! Я сдохну, если не выберусь отсюда сию минуту!
– Так вам, засранцам, и надо. Обвязывайте собаку, а потом, глядишь, и вас вытащу.
– Мы подохнем тут! – взревел Боб и поперхнулся – волна экскрементов, вызванная барахтаньем животного, захлестнула ему рот.
– Обвязывайте собаку! – заорал в ответ Думский. – Да быстро, а не то уйду, и подыхайте себе!
Этого просто нельзя было сделать без риска быть покусанными. Но тем временем сирена, завывавшая уже где-то вблизи, смолкла. Хлопнула дверца машины. Мужской голос что-то прокричал. Думский, пробурчав что-то, ушел. Джим подумывал о том, не потопить ли опять собаку. Дохлую ее легко будет обвязать. Но Думский застрелит их, если собака погибнет.
Снова прошла целая вечность. Потом Джим услышал приближающиеся голоса Думский отпер ворота и впустил полицейских. Никогда еще Джим так не радовался приходу полиции – теперь он был прямо-таки счастлив. Лишь бы вылезти из ямы – а там будь что будет.
Фонарь полицейского осветил дыру. От души посмеявшись, патрульный сказал:
– Бога ради, Пит, погляди туда! Такого ты еще не видал!
Пит поглядел и тоже посмеялся.
– Ну, ребята, вы по уши в дерьме, и это факт!
Они ушли с Думским и после очередного долгого промежутка вернулись, неся лестницу. Опустили ее вниз и велели Джиму с Бобом вылезать. Но собака не пускала их, загораживая дорогу. Думский тем временем настаивал, что надо вытащить собаку, а если ребята вылезут первыми, кто же обвяжет ее веревкой?
– Мы туда не полезем, – сказал полицейский. – Если хочешь, спускайся и обвязывай ее сам. Но сначала должны вылезти мальчишки.
Думский спорил, но безуспешно. Лестницу перенесли на другую сторону ямы. Джим выбрался первым. Он так ослаб и руки так скользили, что это далось ему непросто. На землю с верхней перекладины он выполз сам – полицейские ему помогать не стали. Следом выкарабкался Боб и улегся, отдуваясь, рядом с ним. Старый Думский, ворча, полез вниз по лестнице, которую снова переставили поближе к собаке. Потом полицейские стали вытаскивать пса. Ротвейлер, не успев оказаться над ямой, попытался укусить одного из них, и его тут же кинули обратно. Думский заорал на них, когда его окатило – он и без того перемазался. Наконец собаку вытянули, хотя полицейские и ворчали по поводу грязной веревки. Думский вылез одновременно и потащил собаку к сараю, где начал мыть ее из шланга. Пес взвыл под струей холодной воды.
– Идите-ка тоже под шланг, – сказал полицейский по имени Пит. – Таких вонючих мы в машину не посадим.
Джима в тот момент ничто не волновало, кроме себя самого. Сэм все еще пребывал в трансе, завороженный сараем, который представлялся ему Изумрудным Городом страны Оз. Полицейская машина въехала в ворота и стояла у сарая. В свете ее фар стояли сиротливой кучкой девочки. Стив, как видно, убежал, а План так и остался в кустах.
Пит вызвал по радио подкрепление, а его напарник Билл погнал Боба с Джимом к сараю мыться. Когда они подошли, пес вдруг кинулся на своего хозяина. Наверно, у него помутилось в голове от ночных событий, от наркотиков и от холодного душа. А может, он напал на Думского сознательно Может, он никогда не любил старика.
Так или иначе, пес повалил Думского и впился ему зубами в левую руку. Думский завопил – челюсти ротвейлера сомкнулись на кости, и сквозь рукав пиджака просочилась кровь. Полицейские, не сумев оттащить собаку, пристрелили ее. Думский от этого впал в бешенство. Он бросился на полицейских – им пришлось надеть на него наручники и взять под арест. Потом Пит вызвал «скорую».
А Билл стал поливать из шланга Джима и Боба. Ребята вопили и плясали под струей, моля о пощаде. Но пощады не было. Потом Пит вынес из сарая полотенца, чтобы они хоть как-то обсушились.
– У нас же пневмония будет! – кричал Пеллегрино.
– Вам повезет, если отделаетесь только этим, – сказал Пит.
ГЛАВА 12
Все вывалились из машины. Боб предупредил их, чтобы не шумели, но План уже хлопнул дверцей. Не успел Боб ему выговорить, как Плана стошнило. Он отбежал назад и залез в придорожные кусты, чтобы заглушить издаваемые им звуки. Даже и теперь они казались чересчур громкими Пеллегрино, ставшему нянькой для всей компании. Он уже собрался пойти заставить Плана заткнуться, но остановился. Из тьмы по ту сторону изгороди послышалось глубокое рычание. Все мигом притихли.
Лихорадочно шаря глазами во мраке, они рассмотрели за воротами громадного пса. То, что он только рычал и едва вырисовывался в ночи, делало его еще страшнее. Пеллегрино, бормоча: «Ну, собачка.. Хорошая собачка!» —подошел к нему поближе.И перекинул через ворота припасенный гамбургер. Он шлепнулся на землю, и через пару секунд Боб обернулся и прошептал: «Готово, сожрал».
Санди Мелтон по дороге подбавила в гамбургер еще и ЛСД. Вот интересно, сказала она, какие галлюцинации могут быть у собаки. Джим вспомнил это, потому что тогда ему стало очень смешно. Пес все рычал. Потом, через несколько минут, рычание стало слабее, он, спотыкаясь, побрел прочь и футов через тридцать свалился.
Створки ворот скрепляла тяжелая цепь, запертая на большой замок.Джим перелез через ворота, обмотанные сверху колючей проволокой, помог перелезть Пеллегрино, потом они вдвоем помогли Сэму и Стиву. Все они раскровянили себе руки, но боли не чувствовали.
– Мать честная! – сказал Сэм. – Гляньте, сарай превратился в замок!
Он весь из стекла и бриллиантов, так и мерцает при луне!
Никто не сообразил сказать ему, что сейчас луна как раз спряталась.
У Джима зрительных галлюцинаций не было, зато он чувствовал, что ноги у него выросли, точно в сказке о семимильных сапогах, и он может добраться до сортира одним прыжком. Его отвлекли девушки, отказавшиеся лезть через ворота. Они видели колючую проволоку и видели, как оборвали себе одежду ребята.
– И потом, – сказала Санди Мелтон, – надо же кому-то позаботиться о Плане. Вдруг нам придется улепетывать – не бросать же его.
– И то верно, – согласился Боб. – Ладно, мы скоро, да вы нам и ни к чему. Посадите Плана в машину.
Трое парней пошли по усыпанной гравием дорожке, ведущей от ворот к темной груде бывшего дома, потом свернули к сортиру. Когда они подошли к этому пахучему сооружению, из разрыва в тучах на них хлынул лунный свет. Видно было даже полумесяц, вырезанный на двери.
Джима удивило то, что Боб, Сэм и Стив тоже добрались до уборной одним прыжком. У них-то ноги не вырастали. Потом Боб спросил:
– А где Сэм?
Джим хотел показать, что вот он, Сэм, около него. Но Сэма там не оказалось. Он так и остался на полпути между воротами и сортиром, пяля глаза на сарай. После Джим сообразил, что ему только казалось, будто Сэм идет рядом. А может, рядом с ним шел кто-то другой, неизвестный?
– Ладно, – сказал Боб. – Без него обойдемся. Только не забыть захватить его на обратном пути.
Они зашли с северной стороны сортира и принялись все трое толкать его. Будка качалась взад-вперед, но не переворачивалась.
– Да эта штука тяжелее, чем мамины пончики! – сказал Боб. – Погодите.
Надо ее раскачать, выйти на нужную частоту колебаний, а потом, по моей команде, наваливайтесь что есть мочи!
И они снова взялись за дело. Когда они наконец поднажали и нужник опрокинулся, раздался крик. Они повернулись посмотреть, что за шум, и тут выпалил дробовик, и заряд ударил по листьям ближнего дерева. Стив заорал и бросился бежать, а Пеллегрино упал и увлек за собой Джима. Вдвоем они провалились в яму, в самую жижу – упали ногами вперед и быстро погрузились по шею.
Дробовик грянул снова. До Джима слабо донесся визг девчонок. Стива больше не было слышно. Джим и Боб громко взывали о помощи. После мгновенной тишины послышалось рычание, и к ним в дыру свалилась собака. Точно мщение, ниспосланное богами, она плюхнулась прямо перед ними, окатила их головы и открытые рты, выскочила наверх, как пробка, и начала барахтаться.
Джим коснулся носками дна – он надеялся, что это дно. У Боба, который был повыше, торчала над жижей вся голова. Джим сидел по самый подбородок. Но обезумевшая собака задела его, и он ушел вглубь.
Позже Джим выяснил, что ротвейлер как-то очухался и прибежал, а может, подошел, поскольку был еще слабым и осоловелым, к яме. Еще не совсем придя в себя, он то ли упал туда, то ли прыгнул.
Теперь им с Бобом приходилось опасаться, как бы пес их не покусал – его мощные челюсти могли сдавить с шестисотфунтовой силой – как бы он не поцарапал их, колотя передними лапами, и как бы он их не потопил. Видели они все очень смутно, поскольку лунный свет в яму не проникал, а глаза им залепило. Потом Боба стошнило, что вызвало такой же рефлекс у Джима. Хуже им от этого не стало – хуже стать уже не могло – но и улучшения никакого не последовало. Наоборот, очень трудно уворачиваться от собаки, когда тебя выворачивает наизнанку.
Наконец Джим, вложив в это последние силы, сгреб собаку за уши и с яростью погрузил с головой в жижу. В этот миг сверху сверкнул фонарик и надтреснутый старческий голос заорал:
– Оставь собаку, не то пристрелю! Не трожь ее, ты!.. – Дальше Джим не понял: Думский перешел на польский.
– Не стреляй, Бога ради! – крикнул Джим и выпустил собаку. Она выплыла, ворча и отфыркиваясь, но нападать на него больше не стала. Смекнула, что надо беречь силы, чтобы удержаться на плаву и не захлебнуться. Она бешено гребла лапами, только-только оставаясь на поверхности.
– Дурак! – завопил Боб. – Ты ведь и собаку тоже убьешь!
Собака мало его волновала, но у него хватило смекалки сообразить, что Думский не в себе от ярости, если не понимает, что может натворить в этой тесной дыре выстрел из дробовика.
– Ой-ой! – сказал Думский. – Не уходите пока! Я сейчас вернусь.
– Так и быть, подождем, – сказал Боб и простонал: – Господи, ну и вляпались!
Думского не было что-то очень долго, хотя в самом деле, наверно, прошло не больше двух минут. Кряхтя и охая, старикан опустился на колени рядом с ямой. Потом что-то слегка задело Джима по лицу. Он не понял, что это такое, пока Думский не посветил вниз фонариком – это была веревка, которую старик им спустил.
Вдали, но достаточно ясно, перекрывая крики девушек, послышался вой сирены – к ним ехала полиция.
– Обвяжите собаку веревкой! – сказал Думский.
– А мы? – завопил Боб.
– Сначала собаку!
– Да ты в своем уме? – выкрикнул Джим. – Как мы это сделаем? Он же нам руки откусит!
– Вытащи нас отсюда! – подхватил Пеллегрино. – Мне дышать нечем!
Темно в глазах! Я сдохну, если не выберусь отсюда сию минуту!
– Так вам, засранцам, и надо. Обвязывайте собаку, а потом, глядишь, и вас вытащу.
– Мы подохнем тут! – взревел Боб и поперхнулся – волна экскрементов, вызванная барахтаньем животного, захлестнула ему рот.
– Обвязывайте собаку! – заорал в ответ Думский. – Да быстро, а не то уйду, и подыхайте себе!
Этого просто нельзя было сделать без риска быть покусанными. Но тем временем сирена, завывавшая уже где-то вблизи, смолкла. Хлопнула дверца машины. Мужской голос что-то прокричал. Думский, пробурчав что-то, ушел. Джим подумывал о том, не потопить ли опять собаку. Дохлую ее легко будет обвязать. Но Думский застрелит их, если собака погибнет.
Снова прошла целая вечность. Потом Джим услышал приближающиеся голоса Думский отпер ворота и впустил полицейских. Никогда еще Джим так не радовался приходу полиции – теперь он был прямо-таки счастлив. Лишь бы вылезти из ямы – а там будь что будет.
Фонарь полицейского осветил дыру. От души посмеявшись, патрульный сказал:
– Бога ради, Пит, погляди туда! Такого ты еще не видал!
Пит поглядел и тоже посмеялся.
– Ну, ребята, вы по уши в дерьме, и это факт!
Они ушли с Думским и после очередного долгого промежутка вернулись, неся лестницу. Опустили ее вниз и велели Джиму с Бобом вылезать. Но собака не пускала их, загораживая дорогу. Думский тем временем настаивал, что надо вытащить собаку, а если ребята вылезут первыми, кто же обвяжет ее веревкой?
– Мы туда не полезем, – сказал полицейский. – Если хочешь, спускайся и обвязывай ее сам. Но сначала должны вылезти мальчишки.
Думский спорил, но безуспешно. Лестницу перенесли на другую сторону ямы. Джим выбрался первым. Он так ослаб и руки так скользили, что это далось ему непросто. На землю с верхней перекладины он выполз сам – полицейские ему помогать не стали. Следом выкарабкался Боб и улегся, отдуваясь, рядом с ним. Старый Думский, ворча, полез вниз по лестнице, которую снова переставили поближе к собаке. Потом полицейские стали вытаскивать пса. Ротвейлер, не успев оказаться над ямой, попытался укусить одного из них, и его тут же кинули обратно. Думский заорал на них, когда его окатило – он и без того перемазался. Наконец собаку вытянули, хотя полицейские и ворчали по поводу грязной веревки. Думский вылез одновременно и потащил собаку к сараю, где начал мыть ее из шланга. Пес взвыл под струей холодной воды.
– Идите-ка тоже под шланг, – сказал полицейский по имени Пит. – Таких вонючих мы в машину не посадим.
Джима в тот момент ничто не волновало, кроме себя самого. Сэм все еще пребывал в трансе, завороженный сараем, который представлялся ему Изумрудным Городом страны Оз. Полицейская машина въехала в ворота и стояла у сарая. В свете ее фар стояли сиротливой кучкой девочки. Стив, как видно, убежал, а План так и остался в кустах.
Пит вызвал по радио подкрепление, а его напарник Билл погнал Боба с Джимом к сараю мыться. Когда они подошли, пес вдруг кинулся на своего хозяина. Наверно, у него помутилось в голове от ночных событий, от наркотиков и от холодного душа. А может, он напал на Думского сознательно Может, он никогда не любил старика.
Так или иначе, пес повалил Думского и впился ему зубами в левую руку. Думский завопил – челюсти ротвейлера сомкнулись на кости, и сквозь рукав пиджака просочилась кровь. Полицейские, не сумев оттащить собаку, пристрелили ее. Думский от этого впал в бешенство. Он бросился на полицейских – им пришлось надеть на него наручники и взять под арест. Потом Пит вызвал «скорую».
А Билл стал поливать из шланга Джима и Боба. Ребята вопили и плясали под струей, моля о пощаде. Но пощады не было. Потом Пит вынес из сарая полотенца, чтобы они хоть как-то обсушились.
– У нас же пневмония будет! – кричал Пеллегрино.
– Вам повезет, если отделаетесь только этим, – сказал Пит.
ГЛАВА 12
– В хорошенькую историю ты нас втравил, – сказал Эрик Гримсон.
– Джим, как ты мог? – тихо вымолвила мать. Джим едва удержался, чтобы не сказать: «Да запросто». Он сидел, завернутый в одеяло, на заднем сиденье их «шевроле» 1968 года. С тех пор как его окатили холодной водой, его не переставала бить дрожь. Отец из чистой вредности отказался включить отопление. Хотя Джим раз двадцать прополоскал себе рот в умывальной суда, во рту попрежнему стоял вкус человеческих экскрементов. Что ж тут удивительного – он ест дерьмо всю свою жизнь.
– Повезло тебе, что дядька Сэма – ночной судья, – ворчал Эрик. – Не то оказался бы в тюрьме.
– В детской комнате, – поправил Джим.
– Какая, к черту, разница? – Эрик так стиснул рулевое колесо, точно хотел оторвать его совсем. – Это только остановка на пути к тюрьме, больше ничего. Как тебе двенадцать исполнилось, я уж точно знал – сидеть тебе в тюряге!
– Пожалуйста, Эрик, – выдохнула Ева, – не говори так.
Они ехали по пустынным улицам, мимо темных домов. Хэллоуин давно кончился, и все улеглись спать, хотя в их районе мало кому надо утром вставать на работу. С момента приезда полицейских к Думскому до освобождения Джима под ответственность родителей прошло много времени. Сначала Джима с друзьями обыскали, затем велели пройти по прямой, чтобы проверить на трезвость. Потом они еще дыхнули в баллончик. Испытания не выдержал никто. Вот еще два экзамена, которые я завалил, подумал Джим. Им зачитали их права, надели на них наручники, запихнули их в две патрульные машины – Пит вызвал подмогу – и повезли в город. С час их продержали в камере, потом вызвали в другую комнату, где взяли на анализ кровь и мочу. У Джима в голове стоял туман, но он все же сообразил, что следы наркотиков, конечно, еще остались в крови.
Час спустя их снова отвели в камеру, а еще через полчаса доставили в ночной суд. Их родители уже были там, кроме отца Санди Мелтон, который уехал из города. Мать Джима плакала, и слезы капали на четки розового дерева, которые она перебирала. Эрик был разъярен и выглядел весьма грозно.
Дядя Сэма был высохший лысый старикан с большим крючковатым носом в сетке лопнувших сосудов. Это плюс длинная тощая шея, покрасневшие от виски глаза, плешивая голова, черная мантия и сутулые плечи придавало ему облик стервятника. Хотя судья, как полагал Джим, чувствовал себя скорее канарейкой, завидевшей кошку. Против его племянника Сэма выдвигались серьезные обвинения: вторжение на чужую территорию, порча частной собственности, пьянство и бесчинство, употребление наркотиков и нарушение тишины после установленного часа. Его могли также обвинить в пособничестве членовредительству, а если Думский умрет – в соучастии причинению смерти. Могли обвинить в пособничестве гибели собаки. Думский находился в больнице и мог лишиться руки.
Такие статьи – не шутка. Судья Вайзак не мог отпустить племянника и прочих длинноволосых выродков просто так. Но если он поступит с ними так, как они заслуживают, его невестка, миссис Вайзак, свернет ему шею. Да не в переносном смысле, а в буквальном.
Правда, все правонарушители были несовершеннолетние, что и дало судье временную лазейку. Он прочел им суровую нотацию и отпустил под ответственность родителей.
Хорошо еще, что нам не пришили хранение наркотиков и алкогольных напитков, подумал Джим. Девчонки избавились от бутылок и капсул, как только услышали вдалеке сирену. Санди Мелтон обыскала Сэма Вайзака и найденные таблетки закинула в кусты. У Джима при себе ничего не было, а Боб выбросил свое еще в сортирной яме.
Как только судья их освободил, мать Сэма ухватила сына за ухо и потащила за собой, а он хныкал и вращал одной рукой. Она, наверно, воображает, что она тетя Полли, а он Том Сойер.
Машина въехала на заляпанную маслом дорожку у дома.
– Родной очаг, – сказал Эрик Гримсон. – И вся семейка налицо.
Безработный крановщик, тронутая католичка, убирающая у богачей, и никчемный хиппи, чокнутый тупица. Ладно бы просто тупица, так еще и чокнутый, и ладно бы просто чокнутый, так еще и тупица. А теперь еще и в тюрьму сядет. Сестричка его, шлюха, родила двух ублюдков неизвестно от кого и живет с мужиком, который в отцы ей годится, с ненормальным – зарабатывает тем, что гадает по руке и чайной заварке да астрологические карты составляет! Хибара у нас вот-вот провалится прямиком в Китай, да и наплевать! Ну что я такого сделал, Господи?
– Богу до нас, опущенцев, дела нет, – сказал Джим, вылезая из машины и с силой захлопывая дверцу.
– Джим! – сказала мать. – Не кощунствуй. Все и так достаточно плохо.
– Так ведь он трепло поганое, твой сынок! – заорал Эрик. – Мало у тебя было выкидышей – какого же черта ты и его не выкинула?
– Прошу тебя, Эрик, – тихо сказала Ева, – ты разбудишь соседей.
Эрик завыл по-волчьи, а после сказал:
– Разбужу? Ну и что из этoro? Все равно они прочтут о твоем сыночке в газетах и все про нас узнают, точно и так не знают. Разбужу, ну и пусть!
Джим открыл боковую дверь, и отец напустился на Еву – почему не проверила, уходя, все ли окна и двери заперты.
– Какая разница? – сказал Джим с порога. – Что у нас воровать-то?
Он вошел в дом, но отец ринулся следом и схватил его за плечо. Джим рванулся и побежал по лесенке в холл, оставив в руках отца одеяло.
– Может, у меня и было бы что воровать, – кричал вслед Эрик, – если б не вы с матерью!
Джим вбежал в ванную и заперся. Он почистил зубы с солью и содой, взяв их из верхней аптечки над раковиной. Потом вычистил ногти и снял с себя всю одежду, еще мокрую. Отец орал за дверью, то и дело колотя в нее кулаком, а Джим в это время стоял под душем. Прошло много времени, прежде чем он почувствовал себя чистым.
Воду он не закрывал, пока не потекла холодная. Ну вот, теперь отец еще больше обозлится. Он всегда нудит, чтобы экономили воду и газ. И при этом ругает Джима за то, что он не моется.
Несмотря на охлаждающее действие душа, внутри Джим был все еще накален. Если бы ярость можно было видеть, он бы светился в темноте. Все сегодня шло не так – да и почти каждый день так бывает. Не так? Мягко сказано. Одно унижение за другим. Позор за позором, провал за провалом.
Он постоял еще с минуту в запотевшей теплой ванной. Как только он выйдет, к нему прицепится отец. И Джим определенно его ударит, начнет отец драться первым или нет. Порукой этому служит красное облако, сгущающееся внутри.
Джим нехотя отпер дверь. Эрика снаружи не было. Из кухни доносились голоса вместе с запахом кофе. Отец сбавил тон, а мать почти не было слышно. Может, старик унялся? Хотя вряд ли. Включилась колонка, и ее гул заглушил кухонные звуки. На ноги Джиму пахнуло теплом, и он порадовался этому, потому что опять начал трястись, едва вышел из нагретого помещения.
Голый, с сырыми одежками под мышкой, он быстро прошел в свою комнату. Закрыл за собой дверь, скинул одежду на пол и подошел к шкафу. Не успел он снять с крючка свою пижаму, сзади раздался грохот. Обернувшись, он увидел распахнувшего дверь отца. Эрик побагровел и сжимал кулаки. Что бы ни произошло у них в кухне, его это не утихомирило.
– Оденься сейчас же! – рявкнул он. – Стыда у тебя нет!
От несправедливости этих слов – ведь отец сам ворвался к нему без разрешения – гнев Джима сгустился в крошечный горячий шарик. Еще немного нагрева, еще немного давления – и он рванет. И унесет с собой Эрика Гримсона.
– С этих пор все пойдет по-другому! – орал отец. – Или веди себя прилично, или выкатывайся, вот и весь сказ! И первым делом…
Он дико повел глазами вокруг, потом выхватил из заднего кармана перочинный ножик, открыл его и начал кромсать плакаты с рок-группами и рок-звездами. Не успел Джим издать протестующий крик, как от «Хот Вотер Эскимос» остались одни клочья, а Эрик атаковал Кейта Муна.
– Долой все это дерьмо! – кричал он.
Раскаленный докрасна шарик рванул, полыхнув белым пламенем.
Джим с воплем прыгнул на отца, развернул его к себе за плечо и стукнул по носу. Эрик повалился на стенку, из носа потекла кровь. Джим ударил его кулаком в плечо, хотя целил в подбородок. Эрик бросил нож и сцепился с сыном. Они качались взад-вперед, обхватив друг друга, рыча и отдуваясь.
– Я тебя убью! – проскрежетал Эрик.
Джим закричал, вырвался и отскочил. Он задыхался, и сердце так колотилось, что того и гляди оборвется. И тогда, сквозь бешеную пульсацию крови в ушах, щелкнул замок. Таким громким был этот звук, что замок, наверное, был огромный. И ключ, который поворачивался в нем, тоже был огромный. За щелчком последовал стон, точно открылась очень тяжелая дверь на ржавых петлях.
Пол накренился, стены покосились, и книги посыпались с полок. Джим с отцом упали на пол и тут же вскочили, дико глядя друг на друга. Штукатурка сыпалась на них кусками – Джим видел, как она отскакивает от отца. Белая пыль покрыла голову и плечи Эрика, припудрив два кровавых ручейка из носа
В кухне кричала Ева.
– Боже ты мой! – завыл Эрик. – Вот оно!
Дом снова качнулся.
– Уходим! Уходим! – закричал Эрик и выбежал из комнаты, клонясь на один бок, чтобы уравновеситься на скошенном полу – но все равно ударился плечом о косяк.
Джим засмеялся – и больше не мог остановиться. Сейчас дом провалится в тартарары. Может, родители успеют выбраться, а может, и нет. Но что бы ни случилось, это случится по воле судьбы, по воле Норн. Справедливость тут ни при чем. Он останется здесь и уйдет на дно вместе с кораблем. Так оно лучше – да еще и смешно к тому же.
Ничего, что было после этого, Джим не помнил. Позже ему рассказали, что его родители выбрались-таки из дома, перелезли через сорванную переднюю веранду, пересекли провалившийся двор и выползли на тротуар. Пришлось, правда, тут же перейти на ту сторону улицы, потому что цемент, на котором они стояли, еще сильнее вздыбился и растрескался. Дом пошатнулся и провалился еще на фут. Соседи по обе стороны от Гримсонов тоже выскакивали с криками из своих колеблющихся домов. Вся округа пробудилась, в домах зажигались огни, люди выходили на веранды, спрашивая, что стряслось, детей заворачивали в одеяла и усаживали в машины на случай быстрой эвакуации.
Вдали завыли сирены – это полиция и пожарные спешили на Корнплантер-стрит.
Ева Гримсон стала кричать, чтобы кто-нибудь пошел в дом и спас ее сына. Охотников не нашлось. Эрик твердил, что Джим задержался только потому, что ему надо одеться. Но Ева была уверена, что он или ранен, или застрял внутри.
Когда подъехала полиция, пожарные и «скорая помощь», Ева бросилась к дому. Эрик и еще двое соседей удержали ее, а она кричала, отбивалась и умоляла, чтобы ее пустили.
«Трус! – сказала она Эрику. – Был бы ты настоящий мужчина, пошел бы за Джимом!»
В доме погас свет – это порвалась проводка. И вдруг на пороге появились два огонька. Там стоял Джим, и две свечи, по одной в каждой руке, освещали его безумное лицо и голое тело. Ниже колен его не было видно. Дом так накренился, что пол уходил круто вниз от покореженной входной двери.
Джим что-то неразборчиво кричал людям по ту сторону улицы и подпрыгивал, размахивая свечами – он подобрал их в комнате, служившей его матери молельней. Ева при виде этого забилась еще сильнее, крича:
– Свечи! Свечи! Он подожжет дом! Он сгорит, о Боже, сгорит заживо!
Полицейские и пожарники к тому времени кое-как разогнали толпу, чтобы подогнать машины поближе к дому. Лейтенант пожарных и полицейский капитан расспрашивали Гримсонов, но в ответ получали лишь истеричные, невнятные возгласы. Впрочем, Джим на пороге был виден всем.
– Свихнулся парень, совсем крыша поехала, – сказал капитан.
Вскоре в доме вспыхнул еще один огонь.
– Пожар! Пожар! Бога ради, спасите его! – кричала Ева.
Ее муки усугубляло то, что свечи, которые она зажгла в честь святого семейства и всех святых, послужат причиной гибели Джима и ввергнут его в вечный огонь.
Пожарные тем временем обнаружили, что труба, ведущая к ближайшему гидранту, лопнула от подземного толчка, подогнали цистерну с водой и подключили шланги к ней. Капитан с лейтенантом подобрались к дому, насколько смогли, и полицейский в свой мегафон стал уговаривать Джима выйти наружу.
Под ногами толпы шевельнулась земля. Балки в доме громко треснули в ответ. Дом опять покосился и провалился еще глубже. Джим скатился с порога внутрь. Зрители разбежались.
– Вот сукин сын! – сказал лейтенант. – Придется кому-то лезть за парнем! – Он осмотрелся в поисках добровольцев.
Огонь разгорался все сильнее на выходившей к воротам стороне дома. Оттуда валил дым, подхватываемый ветром. Скоро и соседний дом займется, если пожар не зальют. А поскольку газовые трубы внутри определенно полопались, может произойти страшенный взрыв.
Лейтенант не видел больше Джима Гримсона, но видно было, как тот выкидывает за дверь какие-то вещи. В свете вспыхнувших фар он рассмотрел, что это статуэтки святых и святого семейства. Почти все они побились.
– Вконец чокнулся! – сказал капитан. И тут ему вспомнилось, где он слышал про Джима Гримсона. Пит и Билл рассказали ему об упившихся и накачавшихся наркотиками юнцах, которые опрокинули нужник старого Думского, причем двое из них провалились в дерьмо. Просто капитан до сих пор не связывал этот потешный случай с людьми, живущими здесь.
– Парень полностью одурманен, – сказал он лейтенанту. – Я слышал, что он вытворял нынче ночью. Может, лучше оставить его, где он есть. Ему же на благо пойдет, если он оттуда не выйдет.
Лейтенант с укором посмотрел на капитана. Он ничего не сказал, но капитану и так все было ясно. Каким бы никчемным или порочным ни был человек, все равно его надо спасать.
– Шучу, – сказал капитан. – Но уж больно мне неохота терять хороших ребят.
Лейтенант распорядился принести веревки и лестницу. Он вызвал добровольцев, и откликнулось четверо, из которых он выбрал двоих. Один был черный пожарник Джордж Диллард, отец Плана. Он давно уже оставил надежду, что его сын станет адвокатом, и слишком хорошо знал Джима Гримсона. Но он был храбрый человек. И потом, если он спасет парня, то сможет подняться еще на одну перекладину по лестнице, ведущей к более высокому званию и оплате. Бог видит, он в этом нуждался и собирался добиться этого, хотя бы потом пришлось носить задницу на перевязи. Черных в пожарной бригаде не очень-то продвигали, несмотря на все слова о равных возможностях. По крайней мере, в Бельмонт-Сити.
– Джим, как ты мог? – тихо вымолвила мать. Джим едва удержался, чтобы не сказать: «Да запросто». Он сидел, завернутый в одеяло, на заднем сиденье их «шевроле» 1968 года. С тех пор как его окатили холодной водой, его не переставала бить дрожь. Отец из чистой вредности отказался включить отопление. Хотя Джим раз двадцать прополоскал себе рот в умывальной суда, во рту попрежнему стоял вкус человеческих экскрементов. Что ж тут удивительного – он ест дерьмо всю свою жизнь.
– Повезло тебе, что дядька Сэма – ночной судья, – ворчал Эрик. – Не то оказался бы в тюрьме.
– В детской комнате, – поправил Джим.
– Какая, к черту, разница? – Эрик так стиснул рулевое колесо, точно хотел оторвать его совсем. – Это только остановка на пути к тюрьме, больше ничего. Как тебе двенадцать исполнилось, я уж точно знал – сидеть тебе в тюряге!
– Пожалуйста, Эрик, – выдохнула Ева, – не говори так.
Они ехали по пустынным улицам, мимо темных домов. Хэллоуин давно кончился, и все улеглись спать, хотя в их районе мало кому надо утром вставать на работу. С момента приезда полицейских к Думскому до освобождения Джима под ответственность родителей прошло много времени. Сначала Джима с друзьями обыскали, затем велели пройти по прямой, чтобы проверить на трезвость. Потом они еще дыхнули в баллончик. Испытания не выдержал никто. Вот еще два экзамена, которые я завалил, подумал Джим. Им зачитали их права, надели на них наручники, запихнули их в две патрульные машины – Пит вызвал подмогу – и повезли в город. С час их продержали в камере, потом вызвали в другую комнату, где взяли на анализ кровь и мочу. У Джима в голове стоял туман, но он все же сообразил, что следы наркотиков, конечно, еще остались в крови.
Час спустя их снова отвели в камеру, а еще через полчаса доставили в ночной суд. Их родители уже были там, кроме отца Санди Мелтон, который уехал из города. Мать Джима плакала, и слезы капали на четки розового дерева, которые она перебирала. Эрик был разъярен и выглядел весьма грозно.
Дядя Сэма был высохший лысый старикан с большим крючковатым носом в сетке лопнувших сосудов. Это плюс длинная тощая шея, покрасневшие от виски глаза, плешивая голова, черная мантия и сутулые плечи придавало ему облик стервятника. Хотя судья, как полагал Джим, чувствовал себя скорее канарейкой, завидевшей кошку. Против его племянника Сэма выдвигались серьезные обвинения: вторжение на чужую территорию, порча частной собственности, пьянство и бесчинство, употребление наркотиков и нарушение тишины после установленного часа. Его могли также обвинить в пособничестве членовредительству, а если Думский умрет – в соучастии причинению смерти. Могли обвинить в пособничестве гибели собаки. Думский находился в больнице и мог лишиться руки.
Такие статьи – не шутка. Судья Вайзак не мог отпустить племянника и прочих длинноволосых выродков просто так. Но если он поступит с ними так, как они заслуживают, его невестка, миссис Вайзак, свернет ему шею. Да не в переносном смысле, а в буквальном.
Правда, все правонарушители были несовершеннолетние, что и дало судье временную лазейку. Он прочел им суровую нотацию и отпустил под ответственность родителей.
Хорошо еще, что нам не пришили хранение наркотиков и алкогольных напитков, подумал Джим. Девчонки избавились от бутылок и капсул, как только услышали вдалеке сирену. Санди Мелтон обыскала Сэма Вайзака и найденные таблетки закинула в кусты. У Джима при себе ничего не было, а Боб выбросил свое еще в сортирной яме.
Как только судья их освободил, мать Сэма ухватила сына за ухо и потащила за собой, а он хныкал и вращал одной рукой. Она, наверно, воображает, что она тетя Полли, а он Том Сойер.
Машина въехала на заляпанную маслом дорожку у дома.
– Родной очаг, – сказал Эрик Гримсон. – И вся семейка налицо.
Безработный крановщик, тронутая католичка, убирающая у богачей, и никчемный хиппи, чокнутый тупица. Ладно бы просто тупица, так еще и чокнутый, и ладно бы просто чокнутый, так еще и тупица. А теперь еще и в тюрьму сядет. Сестричка его, шлюха, родила двух ублюдков неизвестно от кого и живет с мужиком, который в отцы ей годится, с ненормальным – зарабатывает тем, что гадает по руке и чайной заварке да астрологические карты составляет! Хибара у нас вот-вот провалится прямиком в Китай, да и наплевать! Ну что я такого сделал, Господи?
– Богу до нас, опущенцев, дела нет, – сказал Джим, вылезая из машины и с силой захлопывая дверцу.
– Джим! – сказала мать. – Не кощунствуй. Все и так достаточно плохо.
– Так ведь он трепло поганое, твой сынок! – заорал Эрик. – Мало у тебя было выкидышей – какого же черта ты и его не выкинула?
– Прошу тебя, Эрик, – тихо сказала Ева, – ты разбудишь соседей.
Эрик завыл по-волчьи, а после сказал:
– Разбужу? Ну и что из этoro? Все равно они прочтут о твоем сыночке в газетах и все про нас узнают, точно и так не знают. Разбужу, ну и пусть!
Джим открыл боковую дверь, и отец напустился на Еву – почему не проверила, уходя, все ли окна и двери заперты.
– Какая разница? – сказал Джим с порога. – Что у нас воровать-то?
Он вошел в дом, но отец ринулся следом и схватил его за плечо. Джим рванулся и побежал по лесенке в холл, оставив в руках отца одеяло.
– Может, у меня и было бы что воровать, – кричал вслед Эрик, – если б не вы с матерью!
Джим вбежал в ванную и заперся. Он почистил зубы с солью и содой, взяв их из верхней аптечки над раковиной. Потом вычистил ногти и снял с себя всю одежду, еще мокрую. Отец орал за дверью, то и дело колотя в нее кулаком, а Джим в это время стоял под душем. Прошло много времени, прежде чем он почувствовал себя чистым.
Воду он не закрывал, пока не потекла холодная. Ну вот, теперь отец еще больше обозлится. Он всегда нудит, чтобы экономили воду и газ. И при этом ругает Джима за то, что он не моется.
Несмотря на охлаждающее действие душа, внутри Джим был все еще накален. Если бы ярость можно было видеть, он бы светился в темноте. Все сегодня шло не так – да и почти каждый день так бывает. Не так? Мягко сказано. Одно унижение за другим. Позор за позором, провал за провалом.
Он постоял еще с минуту в запотевшей теплой ванной. Как только он выйдет, к нему прицепится отец. И Джим определенно его ударит, начнет отец драться первым или нет. Порукой этому служит красное облако, сгущающееся внутри.
Джим нехотя отпер дверь. Эрика снаружи не было. Из кухни доносились голоса вместе с запахом кофе. Отец сбавил тон, а мать почти не было слышно. Может, старик унялся? Хотя вряд ли. Включилась колонка, и ее гул заглушил кухонные звуки. На ноги Джиму пахнуло теплом, и он порадовался этому, потому что опять начал трястись, едва вышел из нагретого помещения.
Голый, с сырыми одежками под мышкой, он быстро прошел в свою комнату. Закрыл за собой дверь, скинул одежду на пол и подошел к шкафу. Не успел он снять с крючка свою пижаму, сзади раздался грохот. Обернувшись, он увидел распахнувшего дверь отца. Эрик побагровел и сжимал кулаки. Что бы ни произошло у них в кухне, его это не утихомирило.
– Оденься сейчас же! – рявкнул он. – Стыда у тебя нет!
От несправедливости этих слов – ведь отец сам ворвался к нему без разрешения – гнев Джима сгустился в крошечный горячий шарик. Еще немного нагрева, еще немного давления – и он рванет. И унесет с собой Эрика Гримсона.
– С этих пор все пойдет по-другому! – орал отец. – Или веди себя прилично, или выкатывайся, вот и весь сказ! И первым делом…
Он дико повел глазами вокруг, потом выхватил из заднего кармана перочинный ножик, открыл его и начал кромсать плакаты с рок-группами и рок-звездами. Не успел Джим издать протестующий крик, как от «Хот Вотер Эскимос» остались одни клочья, а Эрик атаковал Кейта Муна.
– Долой все это дерьмо! – кричал он.
Раскаленный докрасна шарик рванул, полыхнув белым пламенем.
Джим с воплем прыгнул на отца, развернул его к себе за плечо и стукнул по носу. Эрик повалился на стенку, из носа потекла кровь. Джим ударил его кулаком в плечо, хотя целил в подбородок. Эрик бросил нож и сцепился с сыном. Они качались взад-вперед, обхватив друг друга, рыча и отдуваясь.
– Я тебя убью! – проскрежетал Эрик.
Джим закричал, вырвался и отскочил. Он задыхался, и сердце так колотилось, что того и гляди оборвется. И тогда, сквозь бешеную пульсацию крови в ушах, щелкнул замок. Таким громким был этот звук, что замок, наверное, был огромный. И ключ, который поворачивался в нем, тоже был огромный. За щелчком последовал стон, точно открылась очень тяжелая дверь на ржавых петлях.
Пол накренился, стены покосились, и книги посыпались с полок. Джим с отцом упали на пол и тут же вскочили, дико глядя друг на друга. Штукатурка сыпалась на них кусками – Джим видел, как она отскакивает от отца. Белая пыль покрыла голову и плечи Эрика, припудрив два кровавых ручейка из носа
В кухне кричала Ева.
– Боже ты мой! – завыл Эрик. – Вот оно!
Дом снова качнулся.
– Уходим! Уходим! – закричал Эрик и выбежал из комнаты, клонясь на один бок, чтобы уравновеситься на скошенном полу – но все равно ударился плечом о косяк.
Джим засмеялся – и больше не мог остановиться. Сейчас дом провалится в тартарары. Может, родители успеют выбраться, а может, и нет. Но что бы ни случилось, это случится по воле судьбы, по воле Норн. Справедливость тут ни при чем. Он останется здесь и уйдет на дно вместе с кораблем. Так оно лучше – да еще и смешно к тому же.
Ничего, что было после этого, Джим не помнил. Позже ему рассказали, что его родители выбрались-таки из дома, перелезли через сорванную переднюю веранду, пересекли провалившийся двор и выползли на тротуар. Пришлось, правда, тут же перейти на ту сторону улицы, потому что цемент, на котором они стояли, еще сильнее вздыбился и растрескался. Дом пошатнулся и провалился еще на фут. Соседи по обе стороны от Гримсонов тоже выскакивали с криками из своих колеблющихся домов. Вся округа пробудилась, в домах зажигались огни, люди выходили на веранды, спрашивая, что стряслось, детей заворачивали в одеяла и усаживали в машины на случай быстрой эвакуации.
Вдали завыли сирены – это полиция и пожарные спешили на Корнплантер-стрит.
Ева Гримсон стала кричать, чтобы кто-нибудь пошел в дом и спас ее сына. Охотников не нашлось. Эрик твердил, что Джим задержался только потому, что ему надо одеться. Но Ева была уверена, что он или ранен, или застрял внутри.
Когда подъехала полиция, пожарные и «скорая помощь», Ева бросилась к дому. Эрик и еще двое соседей удержали ее, а она кричала, отбивалась и умоляла, чтобы ее пустили.
«Трус! – сказала она Эрику. – Был бы ты настоящий мужчина, пошел бы за Джимом!»
В доме погас свет – это порвалась проводка. И вдруг на пороге появились два огонька. Там стоял Джим, и две свечи, по одной в каждой руке, освещали его безумное лицо и голое тело. Ниже колен его не было видно. Дом так накренился, что пол уходил круто вниз от покореженной входной двери.
Джим что-то неразборчиво кричал людям по ту сторону улицы и подпрыгивал, размахивая свечами – он подобрал их в комнате, служившей его матери молельней. Ева при виде этого забилась еще сильнее, крича:
– Свечи! Свечи! Он подожжет дом! Он сгорит, о Боже, сгорит заживо!
Полицейские и пожарники к тому времени кое-как разогнали толпу, чтобы подогнать машины поближе к дому. Лейтенант пожарных и полицейский капитан расспрашивали Гримсонов, но в ответ получали лишь истеричные, невнятные возгласы. Впрочем, Джим на пороге был виден всем.
– Свихнулся парень, совсем крыша поехала, – сказал капитан.
Вскоре в доме вспыхнул еще один огонь.
– Пожар! Пожар! Бога ради, спасите его! – кричала Ева.
Ее муки усугубляло то, что свечи, которые она зажгла в честь святого семейства и всех святых, послужат причиной гибели Джима и ввергнут его в вечный огонь.
Пожарные тем временем обнаружили, что труба, ведущая к ближайшему гидранту, лопнула от подземного толчка, подогнали цистерну с водой и подключили шланги к ней. Капитан с лейтенантом подобрались к дому, насколько смогли, и полицейский в свой мегафон стал уговаривать Джима выйти наружу.
Под ногами толпы шевельнулась земля. Балки в доме громко треснули в ответ. Дом опять покосился и провалился еще глубже. Джим скатился с порога внутрь. Зрители разбежались.
– Вот сукин сын! – сказал лейтенант. – Придется кому-то лезть за парнем! – Он осмотрелся в поисках добровольцев.
Огонь разгорался все сильнее на выходившей к воротам стороне дома. Оттуда валил дым, подхватываемый ветром. Скоро и соседний дом займется, если пожар не зальют. А поскольку газовые трубы внутри определенно полопались, может произойти страшенный взрыв.
Лейтенант не видел больше Джима Гримсона, но видно было, как тот выкидывает за дверь какие-то вещи. В свете вспыхнувших фар он рассмотрел, что это статуэтки святых и святого семейства. Почти все они побились.
– Вконец чокнулся! – сказал капитан. И тут ему вспомнилось, где он слышал про Джима Гримсона. Пит и Билл рассказали ему об упившихся и накачавшихся наркотиками юнцах, которые опрокинули нужник старого Думского, причем двое из них провалились в дерьмо. Просто капитан до сих пор не связывал этот потешный случай с людьми, живущими здесь.
– Парень полностью одурманен, – сказал он лейтенанту. – Я слышал, что он вытворял нынче ночью. Может, лучше оставить его, где он есть. Ему же на благо пойдет, если он оттуда не выйдет.
Лейтенант с укором посмотрел на капитана. Он ничего не сказал, но капитану и так все было ясно. Каким бы никчемным или порочным ни был человек, все равно его надо спасать.
– Шучу, – сказал капитан. – Но уж больно мне неохота терять хороших ребят.
Лейтенант распорядился принести веревки и лестницу. Он вызвал добровольцев, и откликнулось четверо, из которых он выбрал двоих. Один был черный пожарник Джордж Диллард, отец Плана. Он давно уже оставил надежду, что его сын станет адвокатом, и слишком хорошо знал Джима Гримсона. Но он был храбрый человек. И потом, если он спасет парня, то сможет подняться еще на одну перекладину по лестнице, ведущей к более высокому званию и оплате. Бог видит, он в этом нуждался и собирался добиться этого, хотя бы потом пришлось носить задницу на перевязи. Черных в пожарной бригаде не очень-то продвигали, несмотря на все слова о равных возможностях. По крайней мере, в Бельмонт-Сити.