Страница:
Зугу вытащил шланг, взял один его конец в рот (похожий на две "V", вставленных одну в другую), и стал продувать. Однако у него ничего не вышло. Он закрыл свои огромные голубые глаза, надул щеки, сделал глубокий вдох и предпринял еще одну попытку. Но и это ни к чему не привело, кроме того, что его бледно-зеленая кожа приобрела темно-оливковый оттенок. Он постучал медным мундштуком по капоту и попытался продуть еще раз. И снова безрезультатно.
Тогда Фобо залез в висевший на поясе поддерживающем его объемистое брюшко большой кожаный мешок и осторожно, двумя пальцами извлек оттуда крошечное голубое насекомое, которое тут же запустил в шланг. Через пять секунд с другого конца выскочил маленький красный жучок, а вслед за ним, хищно шевеля жвалами, вывалился голубой. Фобо ловко поймал своего питомца и вернул его в сумку, а красного Зугу с не меньшей ловкостью раздавил сандалией.
--Видал! -- сказал Фобо.-- Это спиртохлеб. Обычно он ведет спокойный образ жизни в канистре с горючим -- вольный пловец в волнах алкогольного моря. Что а жизнь! Но периодически его охватывает страсть к приключениям, он забирается в отстойник, сжирает фильтр и застревает в шланге. Ну вот, Зугу уже заменил фильтр -- можно ехать.
От Фобо исходит странный тошнотворный запах -- Хэл предположил, что очкец и сам хлебнул алкоголя. Но до сих пор он никогда в жизни не видел пьяных, поэтому был не совсем уверен в своем предположении. Да, он мог ошибаться, но даже мысль об этом слегка нервировала: если иоах предположит, что на заднем сидении ходит по рукам бутылка, он не выпустит Хэла из-под надзора ни на секунду.
Очкецы забрались в машину.
--Погнали! -- сказал Фобо.
--Минуточку,-- встрял Порнсен и тихо шепнул Хэлу: -- Я думаю, что будет лучше, если этот... кхм, аппарат поведет теперь Зугу.
--Если вы попросите жука сесть за руль,-- так же тихо ответил Хэл,-- то это в их глазах будет расценено как проявление вами недоверия мне, землянину. Вы же не хотите, чтобы они подумали, будто вы считаете жука умнее человека.
Порнсен закашлялся, словно пытаясь проглотить эту мысль, к тому же с превеликим отвращением.
--Нет-нет, конечно! Сигмен упаси! всего лишь заботился о твоем благоденствии. Я подумал, что ты мог устать: весь день ты напрягал нервы и силы, управляя этим весьма примитивным и незнакомым тебе (да и к тому же довольно опасным в обращении) механизмом.
--Благодарю вас за такую глубокую любовь ко мне,-- усмехнулся Хэл, но тут же прибавил, стараясь, чтобы голос звучал как можно серьезнее,-- я счастлив ощущать вашу неусыпную опеку, знать, что вы всегда на страже, чтобы управлять мной и не давать мне сбиться с пути верносущности в мнимобудущее.
--Я давал клятву на "Западном Талмуде", что не оставлю тебя до конца жизни,-- торжественно сказал Порнсен.
Хэл, усмиренный упоминанием священной книги, осторожно тронул машину с места и первые пять минут ехал так медленно и осторожно, что даже иоаху было не к чему придраться. Но потом нога как-то сама собой нажала на педаль, и деревья со свистом понеслись мимо. Он искоса взглянул на Порнсена -- его сжатые зубы и напрягшееся тело говорили о том, что тот снова раздумывает, как бы покрасочнее описать всю многосложность поведения своего подопечного в рапорте, который он подаст верховному уззиту, как только вернется на корабль.
Хэл Ярроу всей грудью вдыхал ветер, бивший в лицо. Да пошел этот Порнсен к Ч! И верховного уззита туда же! Кровь в нем бурлила -- воздух этой планеты был нисколько не похож на безвкусный спертый воздух Земли. Он наслаждался. Он дышал свободой и счастьем и настолько опьянел от этого, что попадись ему сейчас сам архиуриэлит, он бы не побоялся дернуть его за нос!
--Осторожно! -- заверещал Порнсен.
В ту же секунду Хэл успел краем глаза заметить большого антилопоподобного зверя, внезапно метнувшегося из леса справа наперерез машине. Хэл тут же вывернул руль, машина пошла юзом и забуксовала в глине. Хэл еще не постиг всех тонкостей вождения, и поэтому, хотя ему и удалось избежать столкновения, зверь все же пропорол рогом правый бок машины, насквозь проткнув и рукав Порнсена. После того, как ей наподдали рогом, машину понесло прямиком в земляной холм на обочине, и врезавшись в него, она подпрыгнула, сопроводив свое приземление взрывом всех четырех покрышек. Но даже это ее не остановило: на Хэла мчался огромный куст, он попытался как-то исправить положение, но было уже слишком поздно. Машина еще раз подпрыгнула, Хэла швырнуло грудью на руль, сверху навалился орущий Фобо, отчего давление руля на ребра стало невыносимым. Хэл тоже закричал и скинул очкеца со спины.
Затем внезапно наступила тишина, лишь из треснувшего радиатора с тоненьким шипением вырывалась струйка пара. Хэл начал поспешно выпутываться из цепких колючих объятий куста и вдруг застыл, завороженный взглядом больших карих глаз, возникших в ореоле сплетения веточек и пара. Он потряс головой. Глаза? И руки, как ветви? Или ветви -- как руки? Он, наверное, подпал под власть кареглазой нимфы. Или, как их там звали... дриады? Но спросить об этом было некого: кто мог знать хоть что-то о нимфах и дриадах, если их вымарали из всех книг, включая хасковское издание "Исправленного и верносущного Мильтона". Только благодаря своей специальности Хэл был допущен к прочтению экземпляра "Потерянного Рая", не подвергавшегося цензуре, откуда и узнал о классической древнегреческой мифологии.
Мысли скакали в его голове, сверкали и вспыхивали, словно огоньки на приборной панели "Гавриила": нимфы иногда оборачивались деревьями, чтобы скрыться от своих преследователей. Так, может, сейчас на него смотрела одна из этих сказочных женщин, бросая кроткие взгляды из-под ресниц, длиннее которых он не видел в своей жизни?
Хэл закрыл глаза и страстно пожелал, чтобы, если даже причиной этого дивного видения стала какая-нибудь травма головы, она оказалась неизлечимой: галлюцинации вроде этой стоят того, чтобы сохранить их на всю оставшуюся жизнь. И его мало волнует, насколько они верносущны. Или многоложны.
Он открыл глаза. Галлюцинация исчезла.
"Это была всего лишь антилопа! -- мысленно вздохнул он.-- Это она смотрела на меня сквозь куст. Это были глаза антилопы. А мое темное "я" дорисовало вокруг них белое лицо, черные длинные волосы, стройную шею, пышные груди... Нет! Это многоложество! Всего-навсего мое больное подсознание, ошеломленное шоком, на секунду выпустило на свет все то, что тайно кипело и мучило меня все это время на корабле, где я не видел ни одной женщины, разве что на фотографиях..."
Но тут он забыл о глазах: в нос ударила сильнейшая едкая вонь. Похоже, авария сильно испугала очкецов, что вызвало у них непроизвольное расслабление сфинктора, контролирующего шейку "психсумка". Этот пузыревидный, расположенный у поясницы орган некогда использовался пращурами этаозцев как мощное средство защиты (примерно как у земного жука-бомбардира). У современных очкецов это орган выполнял функции некоего психического клапана, помогавшего им снимать внутреннее напряжение. Но хотя его действие было достаточно эффективным, у него были и свои отрицательные стороны. Так, например, очкецы-психиатры могли работать только с постоянно открытыми окнами, а с особо трудными пациентами даже в противогазе.
Кеоки Амиэль Порнсен в это время с помощью Зугу на четвереньках выбирался из-под куста. В своей лазурной униформе с болтающимися на спине помятыми нейлоновыми ангельскими крылышками и колышащимся брюхом он напоминал громадного жирного голубого жука. Наконец он с трудом поднялся на ноги и сорвал очки. Лицо под ними было смертельно бледным. Дрожащими руками он ощупывал эмблему Гайяак союза -- скрещенные шпагу и песочные часы, потом пальцы заплясали дальше по груди, стараясь попасть в карман. Он отстегнул магнитную застежку и вытащил пачку "Милосердного Серафима" и, хотя почти с первого раза поймал губами сигарету, прикурить от прыгающей в руках зажигалки оказалось делом совсем непростым.
Хэл поднес ему огонек своей зажигалки. Его рука не дрожала.
Тридцать один год дрессировки не прошли даром: ему даже удалось скрыть ухмылку.
Порнсен позволил себе прикурить. Но уже через секунду жесткая складка у губ дала понять, что он сознает утрату части своего превосходства над Ярроу. Он отдавал себе отчет в том, что не может позволить себе сначала принять услугу (пусть даже такую маленькую) у человека, а потом хладнокровно его выпороть.
И все же...
--Хэл Шамшиэль Ярроу,-- начал он самым формальным тоном.
--Шиб, абба. Слушаю и повинуюсь,-- так же формально ответил Хэл.
--Итак, как ты можешь объяснить эту аварию?
Хэл удивился -- голос иоаха звучал мягче, чем он ожидал. Однако он не позволил себе расслабиться, так как знал, что Порнсен, возможно, именно этого и хочет добиться, чтобы его подопечный не смог отразить атаку.
--Я... или, возможно, Противотеча во мне... отошел от верносущности. Я... то есть мое темное "я" увлекло меня в мнимобудущее.
--Да неужто? -- тихо спросил Порнсен с тонким оттенком сарказма.-- Ты говоришь, "твое темное я", Проитвотеча... И это все, что ты можешь сказать? Почему ты всегда ищешь, на кого свалить вину? Ты знаешь,. ты просто обязан это знать, потому что вынуждал меня пороть тебя за это без счета; ты, и только ты в ответе за все. Когда тебя учили, что твое темное "я" может подстрекать тебя отклоняться от единоверного пути, тебя также учили и тому, что Противотеча ничего не сможет сделать, пока ты -- твое истинное "я", Хэл Ярроу -- полностью не согласится объединиться с ним.
--Это шиб, как и левая рука Предтечи,-- ответил Хэл.-- Но возлюбленный мой иоах, в своей лекции вы упустили один небольшой нюанс.-- Теперь и в его голосе появилась нотка сарказма.
--Что ты хочешь этим сказать? -- резко спросил Порнсен.
--Я хочу сказать,-- радостно заявил Хэл,-- что в аварию попал не один я. Соответственно, вы за нее в ответе в неменьшей мере, чем я!
Порнсен вытаращился на него, а затем промямлил:
--Но... но ведь это же ты вел машину.
--Но в свете того, что вы мне только что сказали, это не делает между нами никакого различия.-- Хэл мрачно улыбнулся.-Вы тоже были согласны попасть в аварию, потому что если бы вы этого не хотели, ее бы не произошло и зверь бы благополучно миновал нас.
Порнсен сделал глубокую затяжку. Его рука дрожала. Ярроу следил за его второй рукой, пальцы которой уже плясали на рукоятке плетки. Наконец иоах снова заговорил, сопровождая свою речь пыхтением после каждой новой затяжки.
--Ты всегда проявлял зачатки достойной сожаления гордыни и непокорности. А подобное поведение не соответствует структуре мироздания, явленной нам Предтечей, да верносущным будет имя его!
Мне довелось (пуфф!) да простит их Предтеча! -- уже отправить к Ч дюжины две таких упрямцев, как ты. И делал я это, скрепя сердце, ибо любил их всеми фибрами души. Я рыдал над рапортами, которые был вынужден посылать иерархам, ибо я -человек чувствительный и добрый. (Пуфф!) Но таков уж мой долг исполняющего обязанности ангела-хранителя: следить за омерзительными паршами, дабы они не распространились и не заразили других истинно верующих последователей Сигмена. Не должно терпеть многоложие. А человек так слаб и тек легко поддается соблазнам.
Я был твоим иоахом с самого твоего рождения (пуфф!). Ты всегда был строптивым -- с самого детства. Лишь любовью можно было привести тебя к раскаянию и смирению -- и ты часто ощущал мою любовь к тебе!
У Хэла тут же заныла спина. Он все еще не спускал глаз с пальцев иоаха, сжимавших рукоять семихвостой выразительницы его любви.
--Однако, разве ты не проявил свою многоложную сущность уже тогда, когда тебе исполнилось восемнадцать и ты продемонстрировал свою слабость перед мнимобудущим, заявив, что не хочешь выбирать себе узкой специальности. А я ведь предупреждал тебя, что, став козлом, ты противопоставишь себя всему обществу, но ты лишь продолжал упорствовать. И только потому, что мы все же нуждаемся в подобных профессионалах, и потому, что я вернопослушен своему начальству, я позволил тебе сделать этот нелепый выбор.
Но это было полным нешибом (пуфф!). А когда я выбрал наиболее подходящую тебе женщину для законного брака -- что было моим долгом и правом (кому еще, как не нежно любящему тебя иоаху, понять, какой именно тип женщины тебе наиболее подходит?) -ты явил свою гордыню и многоложие во всей красе: ты спорил, противоречил, протестовал, пытался через мою голову отсрочить этот брак и только через год дал согласие жениться. И за этот год многоложного поведения ты должен церководарству...
От лица Хэла отхлынула кровь и на нем вдруг четко обозначились семь тонких линий, тянущихся от левого угла рта к уху.
--Я ничего не должен церкводарству! -- взорвался он.-- Мы с Мэри были женаты девять лет! Но у нас так и не было детей. Тесты показали, что оба мы не являемся стерильными. Получается, что один из нас или мы оба не хотели потомства. И я подал петицию о разводе, даже несмотря на то, что это могло привести меня к отправке в Ч. Почему же вы, вместо того, чтобы перехватывать мои заявления, не помогли мне, как требовал ваш долг?
Порнсен продолжал дымить все так же громко, в его лице не дрогнула ни единая черточка, но одно его плечо стало опускаться, словно что-то осело у него внутри. Хэл, заметив это, понял, что иоах готовиться перейти к обороне.
--Когда я впервые увидел тебя на "Гаврииле", я уже тогда был уверен, что бы проник туда отнюдь не из страстного желания служить во славу церкводарства! Я (пуфф!) ждал, что рано или поздно ты чем-нибудь выдашь себя. А теперь я наконец-то шиб, до мозга костей шиб, знаю эту причину -- ты сделал это из мерзкого расчета удрать от своей жены! И так как есть только три законных основания для развода: бесплодие, измена и космический полет, и при этом измена ведет к отправке в Ч, ты (пуфф!) выбрал единственно безопасный для себя путь. Став членом экипажа "Гавриила", для Земли ты официально стал мертвецом. И ты легально...
--Не надо говорить ни о чем легальном! -- закричал Хэл. Его трясло от ярости и от ненависти к себе за то, что он неспособен сдержаться и скрыть свои эмоции.-- Вы-то очень хорошо знаете, что не слишком держались буквы закона. Когда вы положили мое заявление о разводе под сукно, вы нарушили свои обязанности иоаха. Я был вынужден...
--Вот так я и думал! -- констатировал Порнсен и с довольной улыбкой выпустил большой клуб дыма.-- Я отказал тебе, потому что просьба твоя была многоложна. Да будет тебе известно, что я видел сон, очень яркий и конкретный: я видел Мэри, кормящую грудью твоего ребенка всего через два года. И это был не какой-нибудь обманный сон, но как раз один из тех, что имеют безошибочные приметы откровения, ниспосланного нам Предтечей. И после этого сна я был твердо уверен, что твое желание развестись есть желание многоложное, ведущее тебя в мнимобудущее. Я знал, что истинное будущее в моих руках, и только направляя тебя, я могу проявить его. В то же утро я записал этот сон. И было это всего лишь спустя неделю после того, как я получил твое заявление, и я...
--Вот вы и доказали, что хотели изменить реальность, смутившись сном, насланным Противотечей! -- закричал Хэл.-Порнсен, я подам на вас рапорт! Вы осудили себя собственным языком!
Порнсен побелел, челюсть отвисла и сигарета упала на землю, щеки его мелко затряслись:
--Ч-ч-что ты ска... сказал?
--Да как у нее может быть от меня ребенок через два года, когда меня нет на Земле? Как я могу быть его отцом? То, что вы, по вашим словам, видели во сне -- невозможно в истинном будущем. А это значит, что вы разрешили себе обмануться искусами Противотечи! И уж вы-то знаете, чем это пахнет. Да вы же -- кандидат на отправку в Ч!
Иоах весь подобрался, осевшее было левое плечо поднялось опять до уровня правого, а правая рука рванулась к плети. Пальцы крепко стиснули украшавший ее крест, он сорвал ее с пояса и семь хвостов просвистели буквально в дюйме от лица Хэла.
--А это видел?! -- завизжал иоах.-- Семь бичей! По одному на каждую из Семи Смертельных Многоложностей! Ты и раньше испытывал их на себе, испытаешь и сейчас!--Да заткнись ты! -сорвался Хэл.
И снова челюсть Порнсена затряслась и он пролепетал чуть не плача:
--Да как... как ты осмелился?... Я -- твой возлюбленный иоах... Да я...
--Я сказал тебе, чтобы ты закрыл пасть! -- сказал Хэл уже тише, но с еще большей страстью.-- Меня тошнит от твоего скулежа. Меня тошнило от него все эти годы. Всю мою жизнь.
И тут он увидел, что к ним направляется Фобо. А за его спиной на дороге лежит мертвая антилопа.
"Животное мертво,-- пронеслось в голове Хэла.-- А я думал, что ему удалось убежать. Те глаза, что смотрели на меня сквозь куст... Но если антилопа мертва, то чьи же тогда глаза я видел?"
Голос Порнсена вернул его к действительности.
--Я думаю, сын мой, что оба мы говорили в ярости и запальчивости, а не по заранее обдуманному злому умыслу. Давай же простим друг друга и ничего не будем рассказывать уззитам, когда вернемся на корабль.
--Если с вами будет шиб, то и со мной тоже,-- ответил Хэл.
Он с удивлением заметил, что по щекам Порнсена катятся слезы. Но еще больше его удивило -- почти потрясло -- то, что иоах предпринял робкую попытку положить руку ему на плечо.
--Ах, мальчик мой, если бы ты только знал, как сильно я тебя люблю и как мне больно каждый раз, когда я вынужден тебя наказывать.
--Мне уже трудно в это поверить,-- сказал Хэл и пошел навстречу Фобо, оставив Порнсена одного.
У Фобо тоже из его нечеловечески круглых глаз текли крупные слезы и, стекая по длинному носу, капали на дорогу. Но он лил их по другой причине: он оплакивал погибшее в аварии животное. Однако с каждым шагом выражение печали на его лице таяло, а слезы становились все мельче, пока не иссякли окончательно. Он остановился и описал указательным пальцем вокруг себя окружность.
Хэл уже знал, что этот жест имеет отношение к религии очкецов и используется ими во множестве различных ситуаций. Сейчас, похоже, Фобо прибег к нему, чтобы снять напряжение и расслабиться. И тут же его V-образный рот распахнулся в ужасающей жучьей улыбке. Он снова был в хорошем настроении. Его суперчувствительная нервная система реагировала на все мгновенно.
--Что, джентльмены, столкновение личностей? Несогласие, спор, диспут?
--Нет,-- ответил Хэл.-- Мы просто слишком перенервничали. Лучше скажи, далеко ли нам теперь придется идти? Ваша машина совсем развалилась. Скажи Зугу, что я приношу ему свои извинения.
--Ой, да не морочь себе череп... то есть голову. Зугу как раз созрел, чтобы построить новую, усовершенствованную модель. А что касается прогулки, я думаю, она будет приятной и взбодрит нас. Осталось не больше... как это? ...километра. Или что-то вроде этого.
Хэл вслед за этаозцами швырнул свои очки в машину. Затем забрал из багажника свою сумку, а сумку иоаха так и оставил лежать. Впрочем, не обошлось без легкого укола совести: ведь как подопечный он должен был предложить иоаху свои услуги.
--Ну и Ч с ним,-- пробормотал он себе под нос, а вслух спросил Фобо:
--А вы не боитесь, что оставленные вещи могут украсть?
--Пардон? -- загорелся Фобо, услышав новое для себя слово,-Что это значит: "украсть"?
--Взять единицу собственности у кого-то тайком без его разрешения и оставить это у себя. Это преступление, наказуемое законом.
--Преступление?
Хэл сдался и быстро зашагал вперед. А за его спиной Порнсен, оскорбленный тем, что его бросили и нарушили этикет, заставляя его самого тащить свою сумку, крикнул ему в спину:
--Не заходи слишком далеко, ты... козл!
Даже не оглянувшись, Хэл прибавил скорости. Его яростный порыв, благодаря которому он справился с иоахом, теперь уже улетучился. И вдруг краем глаза он заметил в кружеве листвы отблеск белой кожи.
Всего на миг, было -- и не стало. А может, это сверкнула белым оперением какая-нибудь птица? Хотя... на Этаозе нет никаких птиц.
7
--Soo Yarrow. Soo Yarrow. Wuhfvayfvoo, soo Yarrow.
Хэл проснулся. В первую секунду он с трудом сообразил, где находится, но окончательно проснувшись, вспомнил, что устроился на ночь в мраморной комнате одного из дворцов мертвого города. Лунный свет, более яркий, чем на Земле, струился в дверной проем. Освещенная им, на арке входа вниз головой висела маленькая фигурка. Рядом с ее неподвижным силуэтом тускло сверкнуло пролетающее мимо насекомое. Мелькнуло что-то тонкое и длинное, подхватило летуна и отправило его во внезапно распахнувшуюся пасть.
Когда-то жители руин специально приручали этих ящерок, чтобы они избавляли их от паразитов.
Хэл оглянулся на окно, находившееся в футе над его головой. Мухолов сегодня хорошо поработал -- не видно ни одного москита.
Тот странный голос, похоже, шел от этого узкого прямоугольника, заполненного лунным светом. В тщетной надежде услышать его снова, он вслушался в ночную тишину. Но она словно сгустилась, а затем раздался звук легких шагов. Хэл вскочил на ноги. В дверном проеме обрисовалась фигурка размером с енота. Это было одно из псевдо-насекомых, так называемый щекастый жук. Он был представителем ветви членистоногих, не получивших развития на Земле. В отличие от своих дальних земных родственников, он дышал не только бронхами, но и имел пару симметричных эластичных мешочков, как у лягушки, раздувавшихся и опадавших, вместо щек. Звук шагов издавали именно эти мешочки.
И хотя в лунном свете его силуэт был похож на зловещие очертания богомола, Хэл не испугался, так как Фобо предупредил его, что для людей этот жук не представляет никакой опасности.
Тишину прорезал резкий звонок, как от будильника. Порнсен сел на своей койке. Увидев насекомое, он завопил так, что оно тут же бросилось наутек. Порнсен сразу замолчал, словно у него кончился завод, снова улегся и простонал:
--Эти проклятые жуки будят меня сегодня уже в шестой раз.
--Отключите браслет-сигнализатор,-- посоветовал Хэл.
--А ты тогда выскользнешь из комнаты, чтобы пролить свое семя на землю? -- прогнусавил иоах.
--У вас нет никаких оснований обвинять меня в столь многоложном поведении,-- чисто автоматически и беззлобно огрызнулся Хэл, так как в эту минуту думал о голосе, который слышал в полусне.
--Предтеча говорил, что нет ни единого человека без упрека,-пробормотал Порнсен, потом вздохнул и, уже засыпая, продолжил: -- Хорошо бы, если бы слухи подтвердились... Предтеча мог во плоти объявиться на этой планете... Он пестует нас... он предсказывал... аах...
Хэл застыл на койке без движения, дожидаясь, пока Порнсен не засопит, хотя в него самого глаза слипались. А может, действительно, этот странный голос, говоривший на каком-то загадочном языке,-- только приснился? Скорее всего, так и было. Голос был явно человеческим, а ведь они с иоахом единственные представители хомо сапиенс на округу в двести миль.
И этот голос был женским! О, Предтеча! Снова услышать женский голос! Не голос Мэри (ее голос он не хотел слышать больше никогда, и никогда больше не хотел слышать ничего о ней). Она была единственной женщиной, которой он обладал. И от этого осталось воспоминание как об унизительной, неприятной, оскорбительной пытке (смел ли он себе в этом признаться? Стыдно продумать!), растянувшейся на годы. И все же брак с Мэри не ослабил его желания, его потребности в женщине. Он был рад, что Предтеча не мог сейчас прочитать его мысли (ведь его не было сейчас на этой планете), потому что Хэл мечтал о встрече с другой женщиной, которая смогла бы дать ему удовольствие, о котором он до сих пор мог только гадать, не зная ничего иного, кроме удовлетворения после выброса семени, что было -- помоги мне, Предтеча! -- лишь слабым предощущением того, что он так страстно желал испытать...
--Soo Yarrow. Wuhfvayfvoo. Sa mfa, zh' net Tastimak. R'gateh wa f'net.
Хэл, стараясь не издать ни звука, приподнялся. За шиворот словно сунули кусок льда. Шепот шел из окна, и Хэл посмотрел туда. В квадрате плотного лунного света, словно на гравюре, вырисовывался силуэт женской головки. И гравюра вдруг ожила -сверкнула жемчужная кожа поднявшейся руки, и белый палец перечеркнул темное пятно губ.
--Poo wamoo tu baw choo. E' ooteh. Seelahs. Fvooneh. Evit, seelfvoopleh.
Он встал, подчиняясь таинственному зову, и, словно получив большую дозу наркотика, непослушными ногами побрел к выходу. Однако он все же сохранил какие-то остатки разума, так как по дорогу оглянулся, спит ли Порнсен.
На секунду им снова овладела выдрессированная годами сознательность и громко воззвала, чтобы он немедленно разбудил иоаха. Но он сумел заглушить в себе этот зов и отдернул руку, уже было потянувшуюся к плечу ангела-хранителя. Он должен использовать свой шанс. Тем более в голосе женщины звучали страх и нетерпение, говорившие о том, что она, очевидно, находится в отчаянном положении и нуждается в его помощи. И совершенно очевидно, что она не хочет, чтобы он будил Порнсена.
Да и что может сказать или сделать Порнсен, если только узнает, что здесь женщина?
Женщина? Но откуда здесь быть женщине?
Ее слова что-то напоминали ему. Где-то внутри было ощущение, что он что-то знает о языке, на котором она говорила. Но он никак не мог вспомнить, что.
Он замер. О чем он думает? А если Порнсен вдруг снова проснется и посмотрит на его койку, чтобы убедиться, что его подопечный на месте? Хэл вернулся и из сумки, пиджака и одеяла смастерил подобие человеческой фигуры, которое прикрыл простыней. Если повезет, иоах спросонья сможет принять это за силуэт спящего Хэла.
Тогда Фобо залез в висевший на поясе поддерживающем его объемистое брюшко большой кожаный мешок и осторожно, двумя пальцами извлек оттуда крошечное голубое насекомое, которое тут же запустил в шланг. Через пять секунд с другого конца выскочил маленький красный жучок, а вслед за ним, хищно шевеля жвалами, вывалился голубой. Фобо ловко поймал своего питомца и вернул его в сумку, а красного Зугу с не меньшей ловкостью раздавил сандалией.
--Видал! -- сказал Фобо.-- Это спиртохлеб. Обычно он ведет спокойный образ жизни в канистре с горючим -- вольный пловец в волнах алкогольного моря. Что а жизнь! Но периодически его охватывает страсть к приключениям, он забирается в отстойник, сжирает фильтр и застревает в шланге. Ну вот, Зугу уже заменил фильтр -- можно ехать.
От Фобо исходит странный тошнотворный запах -- Хэл предположил, что очкец и сам хлебнул алкоголя. Но до сих пор он никогда в жизни не видел пьяных, поэтому был не совсем уверен в своем предположении. Да, он мог ошибаться, но даже мысль об этом слегка нервировала: если иоах предположит, что на заднем сидении ходит по рукам бутылка, он не выпустит Хэла из-под надзора ни на секунду.
Очкецы забрались в машину.
--Погнали! -- сказал Фобо.
--Минуточку,-- встрял Порнсен и тихо шепнул Хэлу: -- Я думаю, что будет лучше, если этот... кхм, аппарат поведет теперь Зугу.
--Если вы попросите жука сесть за руль,-- так же тихо ответил Хэл,-- то это в их глазах будет расценено как проявление вами недоверия мне, землянину. Вы же не хотите, чтобы они подумали, будто вы считаете жука умнее человека.
Порнсен закашлялся, словно пытаясь проглотить эту мысль, к тому же с превеликим отвращением.
--Нет-нет, конечно! Сигмен упаси! всего лишь заботился о твоем благоденствии. Я подумал, что ты мог устать: весь день ты напрягал нервы и силы, управляя этим весьма примитивным и незнакомым тебе (да и к тому же довольно опасным в обращении) механизмом.
--Благодарю вас за такую глубокую любовь ко мне,-- усмехнулся Хэл, но тут же прибавил, стараясь, чтобы голос звучал как можно серьезнее,-- я счастлив ощущать вашу неусыпную опеку, знать, что вы всегда на страже, чтобы управлять мной и не давать мне сбиться с пути верносущности в мнимобудущее.
--Я давал клятву на "Западном Талмуде", что не оставлю тебя до конца жизни,-- торжественно сказал Порнсен.
Хэл, усмиренный упоминанием священной книги, осторожно тронул машину с места и первые пять минут ехал так медленно и осторожно, что даже иоаху было не к чему придраться. Но потом нога как-то сама собой нажала на педаль, и деревья со свистом понеслись мимо. Он искоса взглянул на Порнсена -- его сжатые зубы и напрягшееся тело говорили о том, что тот снова раздумывает, как бы покрасочнее описать всю многосложность поведения своего подопечного в рапорте, который он подаст верховному уззиту, как только вернется на корабль.
Хэл Ярроу всей грудью вдыхал ветер, бивший в лицо. Да пошел этот Порнсен к Ч! И верховного уззита туда же! Кровь в нем бурлила -- воздух этой планеты был нисколько не похож на безвкусный спертый воздух Земли. Он наслаждался. Он дышал свободой и счастьем и настолько опьянел от этого, что попадись ему сейчас сам архиуриэлит, он бы не побоялся дернуть его за нос!
--Осторожно! -- заверещал Порнсен.
В ту же секунду Хэл успел краем глаза заметить большого антилопоподобного зверя, внезапно метнувшегося из леса справа наперерез машине. Хэл тут же вывернул руль, машина пошла юзом и забуксовала в глине. Хэл еще не постиг всех тонкостей вождения, и поэтому, хотя ему и удалось избежать столкновения, зверь все же пропорол рогом правый бок машины, насквозь проткнув и рукав Порнсена. После того, как ей наподдали рогом, машину понесло прямиком в земляной холм на обочине, и врезавшись в него, она подпрыгнула, сопроводив свое приземление взрывом всех четырех покрышек. Но даже это ее не остановило: на Хэла мчался огромный куст, он попытался как-то исправить положение, но было уже слишком поздно. Машина еще раз подпрыгнула, Хэла швырнуло грудью на руль, сверху навалился орущий Фобо, отчего давление руля на ребра стало невыносимым. Хэл тоже закричал и скинул очкеца со спины.
Затем внезапно наступила тишина, лишь из треснувшего радиатора с тоненьким шипением вырывалась струйка пара. Хэл начал поспешно выпутываться из цепких колючих объятий куста и вдруг застыл, завороженный взглядом больших карих глаз, возникших в ореоле сплетения веточек и пара. Он потряс головой. Глаза? И руки, как ветви? Или ветви -- как руки? Он, наверное, подпал под власть кареглазой нимфы. Или, как их там звали... дриады? Но спросить об этом было некого: кто мог знать хоть что-то о нимфах и дриадах, если их вымарали из всех книг, включая хасковское издание "Исправленного и верносущного Мильтона". Только благодаря своей специальности Хэл был допущен к прочтению экземпляра "Потерянного Рая", не подвергавшегося цензуре, откуда и узнал о классической древнегреческой мифологии.
Мысли скакали в его голове, сверкали и вспыхивали, словно огоньки на приборной панели "Гавриила": нимфы иногда оборачивались деревьями, чтобы скрыться от своих преследователей. Так, может, сейчас на него смотрела одна из этих сказочных женщин, бросая кроткие взгляды из-под ресниц, длиннее которых он не видел в своей жизни?
Хэл закрыл глаза и страстно пожелал, чтобы, если даже причиной этого дивного видения стала какая-нибудь травма головы, она оказалась неизлечимой: галлюцинации вроде этой стоят того, чтобы сохранить их на всю оставшуюся жизнь. И его мало волнует, насколько они верносущны. Или многоложны.
Он открыл глаза. Галлюцинация исчезла.
"Это была всего лишь антилопа! -- мысленно вздохнул он.-- Это она смотрела на меня сквозь куст. Это были глаза антилопы. А мое темное "я" дорисовало вокруг них белое лицо, черные длинные волосы, стройную шею, пышные груди... Нет! Это многоложество! Всего-навсего мое больное подсознание, ошеломленное шоком, на секунду выпустило на свет все то, что тайно кипело и мучило меня все это время на корабле, где я не видел ни одной женщины, разве что на фотографиях..."
Но тут он забыл о глазах: в нос ударила сильнейшая едкая вонь. Похоже, авария сильно испугала очкецов, что вызвало у них непроизвольное расслабление сфинктора, контролирующего шейку "психсумка". Этот пузыревидный, расположенный у поясницы орган некогда использовался пращурами этаозцев как мощное средство защиты (примерно как у земного жука-бомбардира). У современных очкецов это орган выполнял функции некоего психического клапана, помогавшего им снимать внутреннее напряжение. Но хотя его действие было достаточно эффективным, у него были и свои отрицательные стороны. Так, например, очкецы-психиатры могли работать только с постоянно открытыми окнами, а с особо трудными пациентами даже в противогазе.
Кеоки Амиэль Порнсен в это время с помощью Зугу на четвереньках выбирался из-под куста. В своей лазурной униформе с болтающимися на спине помятыми нейлоновыми ангельскими крылышками и колышащимся брюхом он напоминал громадного жирного голубого жука. Наконец он с трудом поднялся на ноги и сорвал очки. Лицо под ними было смертельно бледным. Дрожащими руками он ощупывал эмблему Гайяак союза -- скрещенные шпагу и песочные часы, потом пальцы заплясали дальше по груди, стараясь попасть в карман. Он отстегнул магнитную застежку и вытащил пачку "Милосердного Серафима" и, хотя почти с первого раза поймал губами сигарету, прикурить от прыгающей в руках зажигалки оказалось делом совсем непростым.
Хэл поднес ему огонек своей зажигалки. Его рука не дрожала.
Тридцать один год дрессировки не прошли даром: ему даже удалось скрыть ухмылку.
Порнсен позволил себе прикурить. Но уже через секунду жесткая складка у губ дала понять, что он сознает утрату части своего превосходства над Ярроу. Он отдавал себе отчет в том, что не может позволить себе сначала принять услугу (пусть даже такую маленькую) у человека, а потом хладнокровно его выпороть.
И все же...
--Хэл Шамшиэль Ярроу,-- начал он самым формальным тоном.
--Шиб, абба. Слушаю и повинуюсь,-- так же формально ответил Хэл.
--Итак, как ты можешь объяснить эту аварию?
Хэл удивился -- голос иоаха звучал мягче, чем он ожидал. Однако он не позволил себе расслабиться, так как знал, что Порнсен, возможно, именно этого и хочет добиться, чтобы его подопечный не смог отразить атаку.
--Я... или, возможно, Противотеча во мне... отошел от верносущности. Я... то есть мое темное "я" увлекло меня в мнимобудущее.
--Да неужто? -- тихо спросил Порнсен с тонким оттенком сарказма.-- Ты говоришь, "твое темное я", Проитвотеча... И это все, что ты можешь сказать? Почему ты всегда ищешь, на кого свалить вину? Ты знаешь,. ты просто обязан это знать, потому что вынуждал меня пороть тебя за это без счета; ты, и только ты в ответе за все. Когда тебя учили, что твое темное "я" может подстрекать тебя отклоняться от единоверного пути, тебя также учили и тому, что Противотеча ничего не сможет сделать, пока ты -- твое истинное "я", Хэл Ярроу -- полностью не согласится объединиться с ним.
--Это шиб, как и левая рука Предтечи,-- ответил Хэл.-- Но возлюбленный мой иоах, в своей лекции вы упустили один небольшой нюанс.-- Теперь и в его голосе появилась нотка сарказма.
--Что ты хочешь этим сказать? -- резко спросил Порнсен.
--Я хочу сказать,-- радостно заявил Хэл,-- что в аварию попал не один я. Соответственно, вы за нее в ответе в неменьшей мере, чем я!
Порнсен вытаращился на него, а затем промямлил:
--Но... но ведь это же ты вел машину.
--Но в свете того, что вы мне только что сказали, это не делает между нами никакого различия.-- Хэл мрачно улыбнулся.-Вы тоже были согласны попасть в аварию, потому что если бы вы этого не хотели, ее бы не произошло и зверь бы благополучно миновал нас.
Порнсен сделал глубокую затяжку. Его рука дрожала. Ярроу следил за его второй рукой, пальцы которой уже плясали на рукоятке плетки. Наконец иоах снова заговорил, сопровождая свою речь пыхтением после каждой новой затяжки.
--Ты всегда проявлял зачатки достойной сожаления гордыни и непокорности. А подобное поведение не соответствует структуре мироздания, явленной нам Предтечей, да верносущным будет имя его!
Мне довелось (пуфф!) да простит их Предтеча! -- уже отправить к Ч дюжины две таких упрямцев, как ты. И делал я это, скрепя сердце, ибо любил их всеми фибрами души. Я рыдал над рапортами, которые был вынужден посылать иерархам, ибо я -человек чувствительный и добрый. (Пуфф!) Но таков уж мой долг исполняющего обязанности ангела-хранителя: следить за омерзительными паршами, дабы они не распространились и не заразили других истинно верующих последователей Сигмена. Не должно терпеть многоложие. А человек так слаб и тек легко поддается соблазнам.
Я был твоим иоахом с самого твоего рождения (пуфф!). Ты всегда был строптивым -- с самого детства. Лишь любовью можно было привести тебя к раскаянию и смирению -- и ты часто ощущал мою любовь к тебе!
У Хэла тут же заныла спина. Он все еще не спускал глаз с пальцев иоаха, сжимавших рукоять семихвостой выразительницы его любви.
--Однако, разве ты не проявил свою многоложную сущность уже тогда, когда тебе исполнилось восемнадцать и ты продемонстрировал свою слабость перед мнимобудущим, заявив, что не хочешь выбирать себе узкой специальности. А я ведь предупреждал тебя, что, став козлом, ты противопоставишь себя всему обществу, но ты лишь продолжал упорствовать. И только потому, что мы все же нуждаемся в подобных профессионалах, и потому, что я вернопослушен своему начальству, я позволил тебе сделать этот нелепый выбор.
Но это было полным нешибом (пуфф!). А когда я выбрал наиболее подходящую тебе женщину для законного брака -- что было моим долгом и правом (кому еще, как не нежно любящему тебя иоаху, понять, какой именно тип женщины тебе наиболее подходит?) -ты явил свою гордыню и многоложие во всей красе: ты спорил, противоречил, протестовал, пытался через мою голову отсрочить этот брак и только через год дал согласие жениться. И за этот год многоложного поведения ты должен церководарству...
От лица Хэла отхлынула кровь и на нем вдруг четко обозначились семь тонких линий, тянущихся от левого угла рта к уху.
--Я ничего не должен церкводарству! -- взорвался он.-- Мы с Мэри были женаты девять лет! Но у нас так и не было детей. Тесты показали, что оба мы не являемся стерильными. Получается, что один из нас или мы оба не хотели потомства. И я подал петицию о разводе, даже несмотря на то, что это могло привести меня к отправке в Ч. Почему же вы, вместо того, чтобы перехватывать мои заявления, не помогли мне, как требовал ваш долг?
Порнсен продолжал дымить все так же громко, в его лице не дрогнула ни единая черточка, но одно его плечо стало опускаться, словно что-то осело у него внутри. Хэл, заметив это, понял, что иоах готовиться перейти к обороне.
--Когда я впервые увидел тебя на "Гаврииле", я уже тогда был уверен, что бы проник туда отнюдь не из страстного желания служить во славу церкводарства! Я (пуфф!) ждал, что рано или поздно ты чем-нибудь выдашь себя. А теперь я наконец-то шиб, до мозга костей шиб, знаю эту причину -- ты сделал это из мерзкого расчета удрать от своей жены! И так как есть только три законных основания для развода: бесплодие, измена и космический полет, и при этом измена ведет к отправке в Ч, ты (пуфф!) выбрал единственно безопасный для себя путь. Став членом экипажа "Гавриила", для Земли ты официально стал мертвецом. И ты легально...
--Не надо говорить ни о чем легальном! -- закричал Хэл. Его трясло от ярости и от ненависти к себе за то, что он неспособен сдержаться и скрыть свои эмоции.-- Вы-то очень хорошо знаете, что не слишком держались буквы закона. Когда вы положили мое заявление о разводе под сукно, вы нарушили свои обязанности иоаха. Я был вынужден...
--Вот так я и думал! -- констатировал Порнсен и с довольной улыбкой выпустил большой клуб дыма.-- Я отказал тебе, потому что просьба твоя была многоложна. Да будет тебе известно, что я видел сон, очень яркий и конкретный: я видел Мэри, кормящую грудью твоего ребенка всего через два года. И это был не какой-нибудь обманный сон, но как раз один из тех, что имеют безошибочные приметы откровения, ниспосланного нам Предтечей. И после этого сна я был твердо уверен, что твое желание развестись есть желание многоложное, ведущее тебя в мнимобудущее. Я знал, что истинное будущее в моих руках, и только направляя тебя, я могу проявить его. В то же утро я записал этот сон. И было это всего лишь спустя неделю после того, как я получил твое заявление, и я...
--Вот вы и доказали, что хотели изменить реальность, смутившись сном, насланным Противотечей! -- закричал Хэл.-Порнсен, я подам на вас рапорт! Вы осудили себя собственным языком!
Порнсен побелел, челюсть отвисла и сигарета упала на землю, щеки его мелко затряслись:
--Ч-ч-что ты ска... сказал?
--Да как у нее может быть от меня ребенок через два года, когда меня нет на Земле? Как я могу быть его отцом? То, что вы, по вашим словам, видели во сне -- невозможно в истинном будущем. А это значит, что вы разрешили себе обмануться искусами Противотечи! И уж вы-то знаете, чем это пахнет. Да вы же -- кандидат на отправку в Ч!
Иоах весь подобрался, осевшее было левое плечо поднялось опять до уровня правого, а правая рука рванулась к плети. Пальцы крепко стиснули украшавший ее крест, он сорвал ее с пояса и семь хвостов просвистели буквально в дюйме от лица Хэла.
--А это видел?! -- завизжал иоах.-- Семь бичей! По одному на каждую из Семи Смертельных Многоложностей! Ты и раньше испытывал их на себе, испытаешь и сейчас!--Да заткнись ты! -сорвался Хэл.
И снова челюсть Порнсена затряслась и он пролепетал чуть не плача:
--Да как... как ты осмелился?... Я -- твой возлюбленный иоах... Да я...
--Я сказал тебе, чтобы ты закрыл пасть! -- сказал Хэл уже тише, но с еще большей страстью.-- Меня тошнит от твоего скулежа. Меня тошнило от него все эти годы. Всю мою жизнь.
И тут он увидел, что к ним направляется Фобо. А за его спиной на дороге лежит мертвая антилопа.
"Животное мертво,-- пронеслось в голове Хэла.-- А я думал, что ему удалось убежать. Те глаза, что смотрели на меня сквозь куст... Но если антилопа мертва, то чьи же тогда глаза я видел?"
Голос Порнсена вернул его к действительности.
--Я думаю, сын мой, что оба мы говорили в ярости и запальчивости, а не по заранее обдуманному злому умыслу. Давай же простим друг друга и ничего не будем рассказывать уззитам, когда вернемся на корабль.
--Если с вами будет шиб, то и со мной тоже,-- ответил Хэл.
Он с удивлением заметил, что по щекам Порнсена катятся слезы. Но еще больше его удивило -- почти потрясло -- то, что иоах предпринял робкую попытку положить руку ему на плечо.
--Ах, мальчик мой, если бы ты только знал, как сильно я тебя люблю и как мне больно каждый раз, когда я вынужден тебя наказывать.
--Мне уже трудно в это поверить,-- сказал Хэл и пошел навстречу Фобо, оставив Порнсена одного.
У Фобо тоже из его нечеловечески круглых глаз текли крупные слезы и, стекая по длинному носу, капали на дорогу. Но он лил их по другой причине: он оплакивал погибшее в аварии животное. Однако с каждым шагом выражение печали на его лице таяло, а слезы становились все мельче, пока не иссякли окончательно. Он остановился и описал указательным пальцем вокруг себя окружность.
Хэл уже знал, что этот жест имеет отношение к религии очкецов и используется ими во множестве различных ситуаций. Сейчас, похоже, Фобо прибег к нему, чтобы снять напряжение и расслабиться. И тут же его V-образный рот распахнулся в ужасающей жучьей улыбке. Он снова был в хорошем настроении. Его суперчувствительная нервная система реагировала на все мгновенно.
--Что, джентльмены, столкновение личностей? Несогласие, спор, диспут?
--Нет,-- ответил Хэл.-- Мы просто слишком перенервничали. Лучше скажи, далеко ли нам теперь придется идти? Ваша машина совсем развалилась. Скажи Зугу, что я приношу ему свои извинения.
--Ой, да не морочь себе череп... то есть голову. Зугу как раз созрел, чтобы построить новую, усовершенствованную модель. А что касается прогулки, я думаю, она будет приятной и взбодрит нас. Осталось не больше... как это? ...километра. Или что-то вроде этого.
Хэл вслед за этаозцами швырнул свои очки в машину. Затем забрал из багажника свою сумку, а сумку иоаха так и оставил лежать. Впрочем, не обошлось без легкого укола совести: ведь как подопечный он должен был предложить иоаху свои услуги.
--Ну и Ч с ним,-- пробормотал он себе под нос, а вслух спросил Фобо:
--А вы не боитесь, что оставленные вещи могут украсть?
--Пардон? -- загорелся Фобо, услышав новое для себя слово,-Что это значит: "украсть"?
--Взять единицу собственности у кого-то тайком без его разрешения и оставить это у себя. Это преступление, наказуемое законом.
--Преступление?
Хэл сдался и быстро зашагал вперед. А за его спиной Порнсен, оскорбленный тем, что его бросили и нарушили этикет, заставляя его самого тащить свою сумку, крикнул ему в спину:
--Не заходи слишком далеко, ты... козл!
Даже не оглянувшись, Хэл прибавил скорости. Его яростный порыв, благодаря которому он справился с иоахом, теперь уже улетучился. И вдруг краем глаза он заметил в кружеве листвы отблеск белой кожи.
Всего на миг, было -- и не стало. А может, это сверкнула белым оперением какая-нибудь птица? Хотя... на Этаозе нет никаких птиц.
7
--Soo Yarrow. Soo Yarrow. Wuhfvayfvoo, soo Yarrow.
Хэл проснулся. В первую секунду он с трудом сообразил, где находится, но окончательно проснувшись, вспомнил, что устроился на ночь в мраморной комнате одного из дворцов мертвого города. Лунный свет, более яркий, чем на Земле, струился в дверной проем. Освещенная им, на арке входа вниз головой висела маленькая фигурка. Рядом с ее неподвижным силуэтом тускло сверкнуло пролетающее мимо насекомое. Мелькнуло что-то тонкое и длинное, подхватило летуна и отправило его во внезапно распахнувшуюся пасть.
Когда-то жители руин специально приручали этих ящерок, чтобы они избавляли их от паразитов.
Хэл оглянулся на окно, находившееся в футе над его головой. Мухолов сегодня хорошо поработал -- не видно ни одного москита.
Тот странный голос, похоже, шел от этого узкого прямоугольника, заполненного лунным светом. В тщетной надежде услышать его снова, он вслушался в ночную тишину. Но она словно сгустилась, а затем раздался звук легких шагов. Хэл вскочил на ноги. В дверном проеме обрисовалась фигурка размером с енота. Это было одно из псевдо-насекомых, так называемый щекастый жук. Он был представителем ветви членистоногих, не получивших развития на Земле. В отличие от своих дальних земных родственников, он дышал не только бронхами, но и имел пару симметричных эластичных мешочков, как у лягушки, раздувавшихся и опадавших, вместо щек. Звук шагов издавали именно эти мешочки.
И хотя в лунном свете его силуэт был похож на зловещие очертания богомола, Хэл не испугался, так как Фобо предупредил его, что для людей этот жук не представляет никакой опасности.
Тишину прорезал резкий звонок, как от будильника. Порнсен сел на своей койке. Увидев насекомое, он завопил так, что оно тут же бросилось наутек. Порнсен сразу замолчал, словно у него кончился завод, снова улегся и простонал:
--Эти проклятые жуки будят меня сегодня уже в шестой раз.
--Отключите браслет-сигнализатор,-- посоветовал Хэл.
--А ты тогда выскользнешь из комнаты, чтобы пролить свое семя на землю? -- прогнусавил иоах.
--У вас нет никаких оснований обвинять меня в столь многоложном поведении,-- чисто автоматически и беззлобно огрызнулся Хэл, так как в эту минуту думал о голосе, который слышал в полусне.
--Предтеча говорил, что нет ни единого человека без упрека,-пробормотал Порнсен, потом вздохнул и, уже засыпая, продолжил: -- Хорошо бы, если бы слухи подтвердились... Предтеча мог во плоти объявиться на этой планете... Он пестует нас... он предсказывал... аах...
Хэл застыл на койке без движения, дожидаясь, пока Порнсен не засопит, хотя в него самого глаза слипались. А может, действительно, этот странный голос, говоривший на каком-то загадочном языке,-- только приснился? Скорее всего, так и было. Голос был явно человеческим, а ведь они с иоахом единственные представители хомо сапиенс на округу в двести миль.
И этот голос был женским! О, Предтеча! Снова услышать женский голос! Не голос Мэри (ее голос он не хотел слышать больше никогда, и никогда больше не хотел слышать ничего о ней). Она была единственной женщиной, которой он обладал. И от этого осталось воспоминание как об унизительной, неприятной, оскорбительной пытке (смел ли он себе в этом признаться? Стыдно продумать!), растянувшейся на годы. И все же брак с Мэри не ослабил его желания, его потребности в женщине. Он был рад, что Предтеча не мог сейчас прочитать его мысли (ведь его не было сейчас на этой планете), потому что Хэл мечтал о встрече с другой женщиной, которая смогла бы дать ему удовольствие, о котором он до сих пор мог только гадать, не зная ничего иного, кроме удовлетворения после выброса семени, что было -- помоги мне, Предтеча! -- лишь слабым предощущением того, что он так страстно желал испытать...
--Soo Yarrow. Wuhfvayfvoo. Sa mfa, zh' net Tastimak. R'gateh wa f'net.
Хэл, стараясь не издать ни звука, приподнялся. За шиворот словно сунули кусок льда. Шепот шел из окна, и Хэл посмотрел туда. В квадрате плотного лунного света, словно на гравюре, вырисовывался силуэт женской головки. И гравюра вдруг ожила -сверкнула жемчужная кожа поднявшейся руки, и белый палец перечеркнул темное пятно губ.
--Poo wamoo tu baw choo. E' ooteh. Seelahs. Fvooneh. Evit, seelfvoopleh.
Он встал, подчиняясь таинственному зову, и, словно получив большую дозу наркотика, непослушными ногами побрел к выходу. Однако он все же сохранил какие-то остатки разума, так как по дорогу оглянулся, спит ли Порнсен.
На секунду им снова овладела выдрессированная годами сознательность и громко воззвала, чтобы он немедленно разбудил иоаха. Но он сумел заглушить в себе этот зов и отдернул руку, уже было потянувшуюся к плечу ангела-хранителя. Он должен использовать свой шанс. Тем более в голосе женщины звучали страх и нетерпение, говорившие о том, что она, очевидно, находится в отчаянном положении и нуждается в его помощи. И совершенно очевидно, что она не хочет, чтобы он будил Порнсена.
Да и что может сказать или сделать Порнсен, если только узнает, что здесь женщина?
Женщина? Но откуда здесь быть женщине?
Ее слова что-то напоминали ему. Где-то внутри было ощущение, что он что-то знает о языке, на котором она говорила. Но он никак не мог вспомнить, что.
Он замер. О чем он думает? А если Порнсен вдруг снова проснется и посмотрит на его койку, чтобы убедиться, что его подопечный на месте? Хэл вернулся и из сумки, пиджака и одеяла смастерил подобие человеческой фигуры, которое прикрыл простыней. Если повезет, иоах спросонья сможет принять это за силуэт спящего Хэла.