Фармер Филипп. Любовники

нарочно тянет время, - и ни о чем не хотел спрашивать. Не хотел доставить
этому седовласому красавчику с "гимелом" на груди удовольствие послушать,
каково он, Хэл, умильно поет. Но не дай Сигмен показаться безразличным!
Будешь молчать, как пень, - поулыбается Ольвегссен, возьмет, да и уволит.
- Что вы, авва... - подхватил Хэл, силясь ни единым звуком не выдать
бури собственных страстей.
- Очень боюсь, что не смогу позволить себе даже такое снисхождение, как
ваш перевод в преподаватели подготовительных курсов. Хотелось бы проявить
милосердие. Но милосердие по отношению к вам грозит обернуться
попустительством антиистиннизму. Сама мысль об этом недозволительна. Ни в
коем случае...
Хэл ругнулся про себя, не в силах совладать с дрожью.
- Так точно, авва.
- Очень боюсь, что мне придется обратиться к аззитам, чтобы вашим делом
занялись они.
- Только не это! - ахнул Хэл.
- Именно это, - возразил Ольвегссен из-за своей фортификации. - Было бы
крайне неприятно, но представляется, что все прочее не буверняк. Я смогу
мысленно предначертать со спокойной совестью, лишь обратившись к ним.
Он разобрал фортификацию, развернул кресло боком, подставил Хэлу
профиль и сказал:
- Все же надеюсь, что мне трудиться не придется. Прежде вас самого
призовут к ответу за то, что творите. И, кроме себя, винить вам будет
некого.
- Так заповедал нам Впередник, - сказал Хэл. - Приложу все старания,
чтобы не доставлять вам огорчений, авва. Позабочусь, чтобы мой АХ не имел
поводов ухудшить мою СН.
- Очень хорошо, - сказал Ольвегссен без капли веры в эти благие речи. -
Вы свободны, предписание возьмите с собой, копия мне наверняка поступит с
нынешней почтой. Алоха, сын мой, и приятных мысленных предначертаний.
- Авва, где вы, там истина, - сказал Хэл, повернулся и вышел вон.
Не помня себя от жуткого страха, с трудом понимал, что делает.
Безотчетно добрался до вокзала и подал заявку на бронь по всему маршруту.
Походкой лунатика прошел в салон рейсовика.
Получасом позже он был уже в Лос-Анджелесе на пути к стойке - узнать,
как там насчет местечка на Таити.
Он был уже у самой стойки, когда почувствовал, что спиной вроде бы
кого-то задел.
Дернулся, обернулся извиниться.
Сердце громыхнуло так, что чуть наружу не выскочило.
Сзади оказался коренастый, плечистый пузан в свободной блестящей черной
хламиде. На голове черная шляпа конусом с узкими полями лаком блестит, а на
груди - серебряное изображение ангела Аззы.
Пузан подался вперед, вгляделся в еврейскую цифирь под знаком крылатой
пяты на груди у Хэла.. Сверился по бумажке, зажатой в кулаке.
- Буверняк, вы и есть Хэл Ярроу, - сказал аззит. - Пошли со мной.
Самым странным во всем этом деле было то, что Хэл не до смерти сомлел,
но подумалось об этом гораздо позже. Не то чтобы никакого жуткого страха
вовсе не было. Просто страх отхлынул в какой-то дальний угол разума, а все
ближние были заняты лихорадочным гаданьем, что стряслось и как отбиться.
Растерянность и смятение, которые как скогтили его во время разговора с
Ольвегссеном, так с тех пор и не отпускали, вдруг будто испарились. На смену
пришла холодная и быстрая сметка: мир просматривался насквозь и был
враждебен до предела.
Возможно, потому, что угроза Ольвегссена была далекой и двусмысленной,
а аззитская лапа - ближе некуда и недвусмысленно грозна.
Его подвели к карете на полосе возле здания вокзала. Приказали сесть.
Залез туда и тот аззит, набрал на панели маршрут следования. Карета взвилась
вверх на полкилометра и взяла с места, куда ведено, но с жутким воем сирены.
Хэлу было не до шуток, но все же мелькнула мыслишка, что тысячелетия идут, а
полицаи верны себе. Никакой срочности нет, а страж закона не страж, если по
его милости всем встречным-поперечным ушей не заложило.
Минуты через полторы карета причалила на двадцатом этаже какого-то
здания. И аззит, который и звука не проронил за весь маршрут, жестом велел
Хэлу вылезти. Хэл тоже молчал, поскольку знал, что разговоры бесполезны.
Они вдвоем пересекли причал и зашагали по коридорам, в которых кишмя
кишел народ. Хэл силился запомнить дорогу, будто на случай возможного по
бега. Смешно, конечно. Отсюда не сбежишь. И не виделось причины оказаться в
положении, когда кроме побега ничего не остается.
По крайней мере, он так предполагал.
Наконец аззит остановился перед дверью без таблички. Указал на нее
большим пальцем, и Хэл вошел первым. Оказалось, секретариат: за столом
сидела бабенка-секретутка.
- Докладывает ангел Паттерсон, - сказал аззит. - Доставлен Хэл Ярроу,
специалист номер ЛИН-56327.
Секретутка повторила по громкой связи, и голос со стены приказал войти.
Секретутка нажала кнопку, дверь откатилась.
Хэл, по-прежнему первым, вошел.
Комната оказалась непривычно просторная, больше его рабочей в
университете, больше всей пука в Сигмен-сити. В дальнем конце был
здоровенный стол, столешница загибалась полумесяцем с острыми концами. За
столом сидел мужик, и при взгляде на него все самообладание Хэлово
разлетелось вдребезги. Хэл рассчитывал увидеть АХ'а повыше рангом, самого в
черном и в колпаке конусом.
Но. мужик был не аззит. Он был в лиловой рясе, на голове лиловый
клобук, на груди болталось золотое еврейское "Л" - "ламед". И мужик был с
бородой.
Выходит, высший из высших, уриелит. Хэл видывал таких всего десяток раз
в жизни, из них всего однажды - в натуре.
"Сигмен великий! - мелькнула мысль. - Что же я такого натворил? Вот уж
погорел так погорел!"
Уриелит был мужик рослый, почти на полголовы выше Хэла. Лицо длинное,
скулы торчат, нос что клюв, узкий и крючком, губы ниточками, глаза
водянистые, с монгольской складочкой над верхним веком.
Аззит позади Хэла страшным шепотом сказал:
- Ярроу, приставить ногу! Стоять смирно! Исполнять все, что прикажет
сандальфон Макнефф, резину не тянуть, и без лишней суеты.
Хэл кивнул. Неповиновение - да разве такое мыслимо?
С минуту Макнефф сверлил глазами Хэла Ярроу, теребя пышную темно-рыжую
бороду.
Вогнав таким образом Хэла в холодный пот, он, наконец, заговорил. Голос
оказался на диво басовитый для такого тонкошеего.
- Ярроу, что скажете насчет того, чтобы покончить с этой жизнью?

4

Был порыв, но Хэл ему не поддался и потом не раз благодарил за это
Сигмена.
Мелькнуло: не стой, не раскисай от страха, а развернись и врежь аззиту!
Напоказ у него оружия нет, но в кобуре под хламидой наверняка припрятана
пушка. Если свалить его и разжиться пушкой, можно взять Макнеффа в
заложники, выставить перед собой, как щит. И можно будет рвануть.
Куда?
Сходу не высветило. В принципе, либо к израильтянам, либо к малайцам, в
их федерацию. И к тем, и к этим путь неблизкий, хотя расстояние не проблема,
если удастся увести или взять под команду рейсовик. Предположим, удастся, но
каков шанс прорваться через систему ПРО? Никакого. Чтобы дежурным по узлам
связи да по штабам зубы заговаривать, нет у него ни знания уставов, ни
представления насчет порядков, заведенных у вояк.
Пока Хэл все это соображал, порыв подвыдохся. Может, умнее все же
выждать и дознаться, в чем суть обвинения. И не исключено, что удастся
доказать свою непричастность.
Губы-ниточки Макнеффа пошли кривой усмешкой, хорошо знакомой Хэлу..:
- Добро, Ярроу, - сказал сандальфон.
Хэл толком не понял, считать это дозволением вступить в разговор или
нет, но прикинулось, что есть возможность расположить уриелита к себе.
- Не понял, сандальфон. Что "добро"?
- Что вы покраснели, а не побледнели. Я любую особь насквозь вижу,
Ярроу. Мне на это довольно нескольких секунд. И что я вижу? А то, что вы не
норовите в обморок упасть со страху, как очень многие на вашем месте при тех
словах, которыми я вас огорошил. Нет, в вас вспыхнула горячая кровь,
установка на контратаку. Вы готовы отрицать, спорить, приводить встречные
доводы. Кое-кто сказал бы, что это нежелательная реакция, что ваше поведение
говорит о вредном образе мысли, о склонности к антиистиннизму. А точно ли им
ведомо, что такое истиннизм? "Что такое истиннизм?" - именно так вопрошал
Впередника собственный брат, погрязший во зле. И получил ответ, и я его
повторю: об этом может судить лишь тот, кто истиннизму верен. Я истиннизму
верен, иначе не был бы сандальфоном. Буверняк?
Хэл, затаив дыхание, кивнул. И подумал, что не такой уж чтец в сердцах
этот Макнефф, как воображает, иначе намекнул бы, что не укрылся от него
Хэлов первый порыв прибегнуть к насилию.
Или все же не укрылся, но хватило учености оставить без последствий?
- Задавая вам вопрос, - продолжал Макнефф, - я вовсе не имел в виду,
что вы кандидат на ВМ. Он нахмурился.
- Впрочем, ваша СН такова, что, продолжай вы в том же духе, недалеко и
до этого. Однако я убежден: если вы по доброй воле согласитесь на мое
предложение, вы скоро исправитесь. Окажетесь в тесном контакте со множеством
народу, который сплошь буверняк, и благого влияния вам будет не избежать.
Истиннизм порождает истиннизм. Так сказано у Сигмена. Однако пора к делу.
Прежде всего поклянитесь на этой книге, - он выложил на стол "Талмуд
Запада", - что ни единое слово из нашего разговора ни при каких
обстоятельствах не будет вами разглашено. Поклянитесь умереть или вынести
любые пытки, но не предать Госуцерквства.
Хэл положил левую руку на книгу (рано оставшись без правой руки, Сигмен
пользовался левой и нам велел) и поклялся Впередником и всеми градациями
истиннизма, что его уста будут навеки замкнуты. Иначе он лишится даже
малейшей возможности предстать пред очи Впередника и обрести однажды в
управление собственную вселенную.
Он еще не договорил слов клятвы, а уже начал чувствовать себя
виноватым: на аззита напасть хотел, применить силу к сандальфону тоже имел
намерение. Как можно было так без зазрения совести предаться собственному
темному началу? Ведь Макнефф - живой посланник Сигмена, шагнувшего во
время-пространство готовить будущее своей пастве. Хоть в чем-то уклониться
от всепокорности Макнеффу, значит оскорбить Впередника действием, а это
такая жуть, что даже мысль о том невыносима!
Макнефф положил книгу на место и сказал:
- Прежде всего должен вас уведомить, что врученное вам предписание на
производство дознания по слову "кикимора" на острове Таити было ошибочным.
Ошибка, вероятно, вызвана тем, что некоторые подразделения аззитов не так
тесно взаимодействуют в работе, как им положено. Корни ошибки в настоящее
время изучаются, и будут приняты действенные меры к тому, чтобы впредь
имелась гарантия неповторения подобных случаев.
Аззит за спиной у Хэла тяжело вздохнул, и Хэл понял, что в этом
кабинете сейчас и помимо него есть кому пускать сок со страху.
- Один из иерархов, просматривая сводку, обратил внимание на ваш запрос
насчет допуска на Таити. Зная, насколько высока степень секретности во всем,
что касается этого острова, он дал указание разобраться. В результате мы
сумели вас перехватить. А я, изучив ваше личное дело, пришел к выводу, что,
возможно, вы как раз тот, кто нам необходим для кое-какой работы на борту
корабля.
С этими словами Макнефф выбрался из-за стола и заходил по кабинету,
сцепив руки за спиной и слегка наклонясь вперед. Стало видно, какой у него
желтоватый цвет кожи, почти того же оттенка, что у слоновьего бивня, который
Хэл однажды видел в Музее вымерших животных. Особенно подчеркивал эту
желтизну лиловый клобук на голове сандальфона.
- Вам предлагается пойти добровольцем, - продолжал Макнефф, - поскольку
мы хотим иметь на борту исключительно людей, беззаветно преданных делу.
Питаю сугубую надежду, что вы дадите согласие, поскольку мне нехорошо при
одной мысли о том, что на Земле останется хоть одно гражданское лицо,
которому известно о существовании и назначении "Гавриила". Не то, чтобы я
сомневался в вашей лояльности, но израильские шпионы большие умницы и вполне
способны вытянуть из вас все, что вам известно. Ахнуть не успеете, как
похитят и напичкают всякой химией, чтобы вы заговорили. Одно слово - лакеи
Обратника.
Хэл мрачно подивился про себя, почему пичканье химией у израильтян -
это антиистиннизм, а то же самое у Союза ВВЗ - буверняк, но в один миг
позабыл об этом, едва заслышал продолжение речи Макнеффа.
- Сто лет тому назад первый межзвездный космический корабль Союза
отправился с Земли к звезде Альфа Центавра. Примерно в то же время и туда же
направился и израильский. Через двадцать лет оба вернулись и сообщили, что
там не обнаружено планет, пригодных для обитания. Наша вторая экспедиция
возвратилась спустя еще десять лет, а вторая израильская - спустя
двенадцать. Ни мы, ни они не обнаружили звезды с. планетами, перспективными
в смысле колонизации.
- Никогда об этом не слышал, - пробормотал Хэл Ярроу.
- Друг от друга правительствам секретов не уберечь, а от своих народов
- вполне удается, - заметил Макнефф. - Насколько нам известно, израильтяне
после той второй попытки межзвездных агрегатов больше не посылали. Расходы
оказались астрономические, и время полетов тоже. А вот нас хватило на третье
судно размерами поменьше, но скоростью побольше, чем два предыдущих. За эту
сотню лет мы кое-чему научились при создании межзвездных движителей, не
стану распространяться перед вами на эту тему. Этот третий корабль
возвратился несколько лет тому назад и сообщил...
- Что найдена планета, пригодная для обитания, но уже населенная
мыслящими существами! - вмешался Хэл, от восторга позабыв, что его никто не
просит высказываться вслух.
Макнефф остановился и уставился на Хэла водянистыми глазами.
- Откуда знаете? - резко спросил он.
- Простите, сандальфон, - сказал Хэл, - Но ведь это неизбежно. Разве
Впередник не предсказал в своем "Времени и мировой линии", что такая планета
будет найдена? По-моему, на пятьсот семьдесят третьей странице.
Макнефф хмыкнул и сказал:
- Рад, что изучение первоисточников оставило в вас такой глубокий след.
"Еще бы не оставило! - подумал Хэл. - И не единственный. Порнсен, мой
АХ неразлучный, порол меня за каждый плохо выученный урок. Мастер был
оставлять глубокий след. Почему "был"? Есть. Я подрос и карьеру сделал, и он
тоже: где я, там и он. В детском садике был мой АХ. И в интернате оказался
он же, хотя я думал, что уж там-то от него избавлюсь. А нынче он мой
участковый АХ. Не кто иной, как он, мне эту поганую СН выводит".
И тут же сам себе строго возразил: "Не он, а я, и только я, в ответе за
все, что со мной происходит. Если у меня плохая СН, значит, сам до этого
довел, мое темное начало. Сгину - так исключительно потому, что сам