— Я так волнуюсь! — виновато посмотрела она на него. — Даже пальцы не слушаются. Ну вот, наконец-то.
Он поставил чемодан перед лестницей на второй этаж и сразу направился к бару. Там стояла вазочка с кубиками льда, портвейн, виски, водка, джин, темное пиво и два бокала.
— Ты, должно быть, пригласила с десяток гостей, — рассмеялся он, положил себе в бокал кубик льда и налил виски.
Патриция стояла посреди комнаты, глядя на него с явным удивлением.
— Так где же гости?
Она, наконец поняла, что он шутит?
— Вечно ты стараешься разозлить меня, Гордон! Никаких гостей, разумеется, не будет. Я просто произвела инвентаризацию наших запасов спиртного. По твоей, кстати, просьбе. И, по правде говоря, мне казалось, что первое, что ты сделаешь — это схватишь меня, а не виски.
Он рассмеялся.
— Решай сама, что раньше. Так постель или отчет?
Она села и вынула из сумки пачку сигарет.
— Отчет, разумеется.
— Браво.
Патриция сделала глубокую затяжку, выдохнула дым и невинно поинтересовалась:
— Ты не будешь возражать, если я пропущу рюмочку, дорогой?
— Ради бога!
Он налил ей портвейн и, подавая бокал, склонился к ее губам. Губы оказались настолько жадными, что ему пришло в голову, что допрос с пристрастием можно отложить и на потом. Хотя нет. Она, конечно, изголодалась по сексу, но ему бы не хотелось, чтобы мысли ее в постели были заняты Вестерном.
Карфакс сел рядом с ней, вдохнул исходящий от бокала аромат, пригубил, ойкнул от удовольствия и опрокинул грамм тридцать.
— А теперь, — сказал он, — начнем обо всем по порядку с самого начала.
Она молча выслушала его и, когда он закончил, произнесла:
— Это, наверно, было ужасно. Я имею в виду зрелище разложившегося тела. Но все же мне его жалко, хотя он и был самым гнусным на свете негодяем.
— Запах от него был еще хуже, чем вид. Кажется, это зловоние исходило и тогда, когда он был еще жив.
— Ну что ж. На этот раз он уже не вернется. Так что выпьем за упокой его души, где бы она не находилась.
— Еще лучше — за то, чтобы он всегда оставался там, где находится сейчас, — поправил ее Карфакс. Выпил бокал до дна, закашлялся, вытер слезы и встал. — Идем. Я не в состоянии больше терпеть.
— Уверена, что это — лучший способ отпраздновать, — улыбнулась она и тоже встала.
Он взял ее руку и повел наверх.
— Должно быть, ты на самом деле исстрадалась, бедненькая, — заметил Карфакс некоторое время спустя. — В первый раз за все время исцарапала мне спину. Когда ты это делала, я совсем не возражал, но теперь спину изрядно печет.
Он поднялся с кровати и повернулся к зеркалу боком, разглядывая царапины.
— Теперь уж поухаживай за мной, раз ты это сделала. Залижи мои раны.
В ванной он достал бутылку спирта и коробку с пластырями. Патриция с сигаретой в зубах и с видом, очень далеким от раскаяния, вошла в ванную мгновением позже. Она обработала раны спиртом и наложила пластыри. Он повернулся, и она прижалась к нему обнаженным телом.
— Я еще не совсем удовлетворена.
Голос ее был совсем тихим.
— Дитя, уколовшись о шипы, больше не тянется к розе, — вспомнил он строчку из арабской поэзии.
— Что?
— Да так, не обращай внимания. Просто таким образом можно навеки отучить от секса.
Чуть погодя, уже одетый, Карфакс спустился вниз. Патриция последовала за ним в одном халате и попыталась было расположиться на том же месте на диване.
— Может быть, ты приготовишь кофе? — спросил он. — Мне нужно что-нибудь возбуждающее.
— Пожалуйста, — недовольным тоном ответила она, опуская ноги с дивана. — Растворимый? Или сварить покрепче?
— Сварить. И как насчет сэндвича? Тогда я еще, может быть, продержусь до ужина.
Она удивленно посмотрела на него.
— Я надеялась, что ты сводишь меня куда-нибудь. У меня что-то нет настроения стряпать сегодня вечером.
— Помнится, ты обещала стать мне хорошей женой, — заметил он. — Что-то я этого пока не замечаю.
— Ну еще один, последний разок!
— Нет. Я устал кормиться в ресторанах.
— А я устала от стряпни.
— Ладно, дорогая, сдаюсь. Но только на сегодняшний вечер. Завтра будешь готовить мои любимые блюда.
Вот так у нас всегда, подумал Карфакс. Всего лишь пару часов вместе, а уже начинаем ссориться, хотя нельзя назвать просьбу Патриции непомерной. С другой стороны, я тоже хочу совсем немногого.
Он услышал звук льющейся в кофейник воды, за ним последовал звон, словно она уронила на пол крышку и приглушенное ругательство. Улыбнувшись этим привычным домашним звукам, он откинулся к спинке кресла, затем вздрогнул и снова подался вперед. Чертовы царапины!
Да, им придется поработать над тем, чтобы сгладить свои разногласия и пригасить раздражительность. Они на самом деле любят друг друга. Он не видел причин, по которым стоило бы и дальше откладывать женитьбу. Они прожили вместе достаточно долго, чтобы узнать друг друга и понять, что их ждет в будущем. Он вполне мог бы поставить этот вопрос напрямую уже сейчас, когда она вернется из кухни. Однако, ему не хотелось, чтобы официальное предложение сопровождалось бурными объятиями — спина болела даже от прикосновения рубашки. Чертовка! Прелестнейшая женщина!
Вошла Патриция, неся на блюдце чашку дымящегося кофе, поставила его на кофейный столик и остановилась перед Карфаксом, словно в ожидании следующих распоряжений.
— Что? — спросил он.
— Разве что-то не так?
— Ты, кажется, чего-то ждешь?
— О нет, ничего. Я просто никак не могу отделаться от мысли о Вестерне. Так трудно поверить в то, что больше нечего бояться.
Резко повернувшись, она направилась в кухню. Он открыл рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть, но передумал. На самом деле, зачем эта спешка с предложением.
Его нерешительность могла проистекать от подсознательного нежелания делать ей предложение. Было ли тому причиной отсутствие настоящей любви? Или он опасался, что с ней произойдет то же самое, что с его предыдущими женами? Насильственная смерть...
Карфакс боялся за нее.
Но ведь это только глупое суеверие. Он вовсе не был каким-то роковым супругом, и не все в этом мире любит, подобно богу, троицу.
Дверь холодильника закрылась как раз в то мгновение, когда он поднес чашку к губам. А затем, одновременно с первым глотком, из кухни раздался какой-то хруст.
Несколько секунд Карфакс прислушивался. Чашка так дрожала в его руке, что часть кофе расплескалась. Он поставил ее и неестественно громко спросил:
— Что ты там делаешь, Пат?
Хруст прекратился, и после некоторой паузы она спокойно ответила:
— Решила чуток заморить червячка. А что?
Сердце его колотилось так сильно, что он боялся потерять сознание. Но заставил себя подняться, пересек комнату и заглянул на кухню. Она стояла у кухонного столика, перед нею дымилась чашка кофе. Он медленно приближался к ней, не отрывая глаз от стебля сельдерея в ее руке.
— В чем дело? — спросила Патриция. — Ты такой бледный...
Карфакс остановился.
Ее кофе был светло-коричневого цвета. Рядом с чашкой стояла пластмассовая банка со сливками и сахарница.
— Ты... ты... — выдавил он из себя, двигаясь на нее.
— В чем дело? — выкрикнула она, вся съежившись и дико озираясь вокруг.
Он взревел и бросился вперед. Патриция закричала, схватила чашку и плеснула ее содержимое ему в лицо. Его вопль от боли слился с ее визгом, на мгновение он ослеп. И сразу же потерял сознание.
Он поставил чемодан перед лестницей на второй этаж и сразу направился к бару. Там стояла вазочка с кубиками льда, портвейн, виски, водка, джин, темное пиво и два бокала.
— Ты, должно быть, пригласила с десяток гостей, — рассмеялся он, положил себе в бокал кубик льда и налил виски.
Патриция стояла посреди комнаты, глядя на него с явным удивлением.
— Так где же гости?
Она, наконец поняла, что он шутит?
— Вечно ты стараешься разозлить меня, Гордон! Никаких гостей, разумеется, не будет. Я просто произвела инвентаризацию наших запасов спиртного. По твоей, кстати, просьбе. И, по правде говоря, мне казалось, что первое, что ты сделаешь — это схватишь меня, а не виски.
Он рассмеялся.
— Решай сама, что раньше. Так постель или отчет?
Она села и вынула из сумки пачку сигарет.
— Отчет, разумеется.
— Браво.
Патриция сделала глубокую затяжку, выдохнула дым и невинно поинтересовалась:
— Ты не будешь возражать, если я пропущу рюмочку, дорогой?
— Ради бога!
Он налил ей портвейн и, подавая бокал, склонился к ее губам. Губы оказались настолько жадными, что ему пришло в голову, что допрос с пристрастием можно отложить и на потом. Хотя нет. Она, конечно, изголодалась по сексу, но ему бы не хотелось, чтобы мысли ее в постели были заняты Вестерном.
Карфакс сел рядом с ней, вдохнул исходящий от бокала аромат, пригубил, ойкнул от удовольствия и опрокинул грамм тридцать.
— А теперь, — сказал он, — начнем обо всем по порядку с самого начала.
Она молча выслушала его и, когда он закончил, произнесла:
— Это, наверно, было ужасно. Я имею в виду зрелище разложившегося тела. Но все же мне его жалко, хотя он и был самым гнусным на свете негодяем.
— Запах от него был еще хуже, чем вид. Кажется, это зловоние исходило и тогда, когда он был еще жив.
— Ну что ж. На этот раз он уже не вернется. Так что выпьем за упокой его души, где бы она не находилась.
— Еще лучше — за то, чтобы он всегда оставался там, где находится сейчас, — поправил ее Карфакс. Выпил бокал до дна, закашлялся, вытер слезы и встал. — Идем. Я не в состоянии больше терпеть.
— Уверена, что это — лучший способ отпраздновать, — улыбнулась она и тоже встала.
Он взял ее руку и повел наверх.
— Должно быть, ты на самом деле исстрадалась, бедненькая, — заметил Карфакс некоторое время спустя. — В первый раз за все время исцарапала мне спину. Когда ты это делала, я совсем не возражал, но теперь спину изрядно печет.
Он поднялся с кровати и повернулся к зеркалу боком, разглядывая царапины.
— Теперь уж поухаживай за мной, раз ты это сделала. Залижи мои раны.
В ванной он достал бутылку спирта и коробку с пластырями. Патриция с сигаретой в зубах и с видом, очень далеким от раскаяния, вошла в ванную мгновением позже. Она обработала раны спиртом и наложила пластыри. Он повернулся, и она прижалась к нему обнаженным телом.
— Я еще не совсем удовлетворена.
Голос ее был совсем тихим.
— Дитя, уколовшись о шипы, больше не тянется к розе, — вспомнил он строчку из арабской поэзии.
— Что?
— Да так, не обращай внимания. Просто таким образом можно навеки отучить от секса.
Чуть погодя, уже одетый, Карфакс спустился вниз. Патриция последовала за ним в одном халате и попыталась было расположиться на том же месте на диване.
— Может быть, ты приготовишь кофе? — спросил он. — Мне нужно что-нибудь возбуждающее.
— Пожалуйста, — недовольным тоном ответила она, опуская ноги с дивана. — Растворимый? Или сварить покрепче?
— Сварить. И как насчет сэндвича? Тогда я еще, может быть, продержусь до ужина.
Она удивленно посмотрела на него.
— Я надеялась, что ты сводишь меня куда-нибудь. У меня что-то нет настроения стряпать сегодня вечером.
— Помнится, ты обещала стать мне хорошей женой, — заметил он. — Что-то я этого пока не замечаю.
— Ну еще один, последний разок!
— Нет. Я устал кормиться в ресторанах.
— А я устала от стряпни.
— Ладно, дорогая, сдаюсь. Но только на сегодняшний вечер. Завтра будешь готовить мои любимые блюда.
Вот так у нас всегда, подумал Карфакс. Всего лишь пару часов вместе, а уже начинаем ссориться, хотя нельзя назвать просьбу Патриции непомерной. С другой стороны, я тоже хочу совсем немногого.
Он услышал звук льющейся в кофейник воды, за ним последовал звон, словно она уронила на пол крышку и приглушенное ругательство. Улыбнувшись этим привычным домашним звукам, он откинулся к спинке кресла, затем вздрогнул и снова подался вперед. Чертовы царапины!
Да, им придется поработать над тем, чтобы сгладить свои разногласия и пригасить раздражительность. Они на самом деле любят друг друга. Он не видел причин, по которым стоило бы и дальше откладывать женитьбу. Они прожили вместе достаточно долго, чтобы узнать друг друга и понять, что их ждет в будущем. Он вполне мог бы поставить этот вопрос напрямую уже сейчас, когда она вернется из кухни. Однако, ему не хотелось, чтобы официальное предложение сопровождалось бурными объятиями — спина болела даже от прикосновения рубашки. Чертовка! Прелестнейшая женщина!
Вошла Патриция, неся на блюдце чашку дымящегося кофе, поставила его на кофейный столик и остановилась перед Карфаксом, словно в ожидании следующих распоряжений.
— Что? — спросил он.
— Разве что-то не так?
— Ты, кажется, чего-то ждешь?
— О нет, ничего. Я просто никак не могу отделаться от мысли о Вестерне. Так трудно поверить в то, что больше нечего бояться.
Резко повернувшись, она направилась в кухню. Он открыл рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть, но передумал. На самом деле, зачем эта спешка с предложением.
Его нерешительность могла проистекать от подсознательного нежелания делать ей предложение. Было ли тому причиной отсутствие настоящей любви? Или он опасался, что с ней произойдет то же самое, что с его предыдущими женами? Насильственная смерть...
Карфакс боялся за нее.
Но ведь это только глупое суеверие. Он вовсе не был каким-то роковым супругом, и не все в этом мире любит, подобно богу, троицу.
Дверь холодильника закрылась как раз в то мгновение, когда он поднес чашку к губам. А затем, одновременно с первым глотком, из кухни раздался какой-то хруст.
Несколько секунд Карфакс прислушивался. Чашка так дрожала в его руке, что часть кофе расплескалась. Он поставил ее и неестественно громко спросил:
— Что ты там делаешь, Пат?
Хруст прекратился, и после некоторой паузы она спокойно ответила:
— Решила чуток заморить червячка. А что?
Сердце его колотилось так сильно, что он боялся потерять сознание. Но заставил себя подняться, пересек комнату и заглянул на кухню. Она стояла у кухонного столика, перед нею дымилась чашка кофе. Он медленно приближался к ней, не отрывая глаз от стебля сельдерея в ее руке.
— В чем дело? — спросила Патриция. — Ты такой бледный...
Карфакс остановился.
Ее кофе был светло-коричневого цвета. Рядом с чашкой стояла пластмассовая банка со сливками и сахарница.
— Ты... ты... — выдавил он из себя, двигаясь на нее.
— В чем дело? — выкрикнула она, вся съежившись и дико озираясь вокруг.
Он взревел и бросился вперед. Патриция закричала, схватила чашку и плеснула ее содержимое ему в лицо. Его вопль от боли слился с ее визгом, на мгновение он ослеп. И сразу же потерял сознание.
24
Очнулся Карфакс в кресле. Лицо горело, голова мучительно болела. Руки были туго привязаны к туловищу, другая веревка стягивала лодыжки. Еще две веревки вокруг груди и вокруг пояса плотно прижимали его к креслу. Все три лампы в гостиной горели, окна закрывали плотные шторы. В комнате никого не было.
Даже одним здоровым ухом он слышал возню наверху. Кто-то усердно трудился, волоча по полу что-то тяжелое. Этот кто-то должен был быть Патрицией. Еще через минуту это что-то загромыхало по ступенькам. Из-за угла появилась Патриция. Теперь на ней был брючный костюм и она, наклонившись, что-то тащила за собой. Это была картонная коробка шириной метра в два. Не обращая на него внимания, она протянула ее через всю комнату к нише в нижней части стены рядом с двустворчатым окном, выходящим на веранду. Потом выпрямилась, тяжело дыша.
— Вот она, неприятность, таящаяся в женском теле. Совсем нет мускулов. Зато есть другие преимущества.
Карфакс был готов к чему угодно, но его поразило ее произношение с частыми, типичными для уроженцев Новой Англии, придыханиями.
Она, должно быть, умышленно говорила так, потому что в дальнейшем ее речь была обычной, общепринятой среднезападной речью. И ритм был совсем не таким, как у прежней Патриции. Как он мог не заметить этого?
Патриция исчезла в кухне и вернулась с большим кухонным ножом. Все внутренности его съежились при виде этого тесака, но она собиралась использовать его, во всяком случае, пока что, для того, чтобы разделаться с ящиком.
Разрезав картон сверху донизу, Патриция, упершись ногой, вытолкнула наружу металлический куб с дисплеем и пультом управления. Остановившимся взглядом Карфакс смотрел на аппарат, пока она не заслонила его, толкая перед собой сервировочный столик. Пыхтя, раздраженно дергаясь и временами ругаясь, Патриция взгромоздила на него куб, затем размотала длинный шнур питания. Однако он, по ее мнению, оказался недостаточно длинным, и она снова ушла на кухню за удлинителем крупного сечения, подсоединила его и воткнула в стенную розетку. Потом зашла за аппарат и что-то проверила. Подняла голову, и впервые ее глаза встретились с глазами Карфакса.
— Старик Руфтон оборудовал этот ящик автоматическим устройством управления, но нужно было проверить, что два провода от него присоединены к соответствующим зажимам. Эта модель сделана кое-как. Своего рода опытный образец. Но он действует.
Карфакс, как завороженный, молча наблюдал за ней.
Она стала перед аппаратом, покрутила какие-то рукоятки, щелкнула несколькими тумблерами, экран засветился, но снова потускнел, выключенный.
Патриция улыбнулась.
— Вот так. Все идет нормально. Вот только что с вами делать...
Карфакс промолчал. Она села на диван и закурила.
— Ладно, — спокойно прозвучал ее голос. — Как вы догадались?
— Пат... Пат, — вымолвил он, задыхаясь.
Неожиданно по щекам потекли слезы. Он оплакивал Патрицию, не в силах сдержаться.
Она (он никак не мог думать о ней, как о мужчине) равнодушно смотрела на него, ожидая, когда он будет в состоянии говорить.
— Плачьте. Хуже не будет. Но и ничего хорошего я вам обещать не могу. И все-таки, каким образом вы обнаружили подмену?
— Пат терпеть не могла сельдерей и кофе со сливками.
Она пожала плечами.
— Вот поэтому я и замешкался, подавая вам кофе. Мне неизвестны ваши вкусы, и я готов был в любую минуту извиниться за забывчивость. О вкусах Патриции я как-то тоже не был осведомлен, и поэтому решил пить кофе на кухне. И все же совершил глупость. Я обожаю сельдерей, и мне в голову не могло прийти, что кому-то он может не нравиться. Что ж, при игре в кошки-мышки возможны просчеты, и теперь мне придется изменить кое-какие свои планы.
— Чем это вы меня стукнули?
— Молотком. Я все же припас его на всякий случай. И очень старался не убить вас. Это было бы очень некстати. Как бы я мог объяснить вашу внезапную насильственную кончину? И я устал был в бегах. К счастью, у вас оказался крепкий череп, а женские мускулы слишком слабы. К тому же молоток был тупым.
— И все же я мог откинуть копыта.
— Не будем об этом. Я проверил вас. Ничего страшного. Легкое сотрясение. Вы будете жить. То есть, извиняюсь, ваше тело.
Карфакс понимал, что шансы его равны нулю. Но ему отчаянно хотелось отсрочить неизбежное, и наилучшим способом добиться этого было заставить ее как можно дольше говорить.
— Как вы обнаружили, что Патриция живет здесь?
— Это было нетрудно. Знаете ли, я все еще имею организацию. И знал, где находитесь вы, она и Лангер. Вот почему я затаился поблизости от Понтиака. Это было всего лишь одно из более чем двадцати убежищ, которые я давно уже подготовил. Нетрудно было догадаться, что вы будете выслеживать меня через электронные фирмы. Поэтому-то я и инсценировал собственную случайную гибель. Но прежде построил этот мини-"Медиум", схемы которого были разработаны вашим дядей, этим старым тупицей Руфтоном. Он был гений. Но гений глупый. Ему почему-то казалось, что я намереваюсь оставить его в живых.
— Сомневаюсь, — покачал головой Карфакс. — На самом деле дядя надеялся бежать.
— И поглядите, где он теперь. Снова в своей колонии.
— В той же?
— Конечно. Когда эмс извлекается «Медиумом», другой не может занять его место. Он остается свободным в ожидании владельца, отвергая новых. Почему — мне неизвестно... Не выпить ли еще кофе?
Хотя во рту у Карфакса пересохло, он проклял бы себя, если бы попросил пить.
Она вернулась с чашкой кофе и стаканом воды. Заметив его удивление, улыбнулась.
— Мне, видите ли, нужно поддерживать ваше здоровье. Вот, выпейте. И не вздумайте сотворить что-либо героическое, типа плевка мне в лицо.
Она поднесла стакан к его губам. Вкус воды был восхитительным. Вместе с ней в тело вливалась надежда. Глупо было рассчитывать на неожиданное спасение, но разве в этом мире можно что-либо знать наперед?
А он знал. Знал, что скоро будет вращаться в строго регламентированном танце вместе с другими, потерявшими надежду. Как это — быть созданием из чистой энергии. Очень скоро он узнает это. Если только не...
Что «не?» Даже если бы ему удалось высвободиться из веревок, он вряд ли сможет что-либо сделать. Каждый поворот головы сопровождался болевым уколом, пронзающим все тело.
Не отрывая глаз, Карфакс наблюдал, как она с кошачьей грацией устраивается на диване.
— Как вам удалось справиться с Патрицией?
Она рассмеялась.
— Я приехал сюда поздно ночью, обошел дом, алмазным резаком вырезал стекло в двери, просунул руку, открыл замок, поднялся наверх и обнаружил, что ваша кузина спит как убитая. От нее изрядно попахивало виски. Я впрыснул ей умеренную дозу морфия, связал и установил рядом свой новенький, легко управляемый мини-"Медиум" — вершину творчества вашего дядюшки. Когда она пришла в себя, я овладел ею — такая красота не должна была пропасть даром. Кроме того, мне хотелось отплатить ей за тот отказ в Лос-Анджелесе. Должен признаться, что я был серьезно обеспокоен тем, чтобы не наградить самого себя ребенком, но предположил, что она пользуется таблетками.
— Гнусный сукин сын! — прорычал Карфакс.
Она улыбнулась.
— У вас это, уверен, получилось бы гораздо лучше. Затем я настроил «Медиум» и совершил обмен. Это было очень трудно. Не сам обмен, разумеется. Просто, оказавшись в ее теле, я должен был позаботиться о ней в теле Дэнниса. Поэтому, находясь еще в теле Дэнниса, я обмотал крепкой веревкой свои лодыжки и привязал их к кровати. Затем подвязал левую руку к левой ноге. Это было чертовски нелегко сделать. Ваша кузина лежала в кресле рядом. Я накачал ее морфием. Такой дозой, чтобы она не смогла сильно сопротивляться, но в то же время не была слишком вялой — я должен был прийти в себя настолько быстро, чтобы не дать ей в теле Дэнниса возможности высвободиться. Кстати, меня еще ожидали затруднения с координацией движений в первые мгновения после обмена. Вам что-либо известно об этом?
— Да. Я понял это, когда получил сообщение о поведении Лиффлона в течение первой недели пребывания в Мегистусе. Кстати, кого вы вселили в его тело?
Она звонко расхохоталась.
— Вам хотелось бы, чтобы я говорил вечно, не так ли? Что ж, не возражаю. Люблю внимательную аудиторию. Здесь было одно серьезное условие — эмс должен был уметь управлять двухтурбинным самолетом. Конечно, можно было заставить Лиффлона полететь обычным пассажиром, но было широко известно, что он никому не разрешал садиться за штурвал своего самолета, а возбуждать лишних подозрений мне не хотелось. Поэтому я раздобыл эмса, который был генералом ВВС, Траверса. Вы, должно быть, помните его гибель в автомобильной катастрофе около пяти лет назад. Обнаружив его местоположение, я объяснил ему ситуацию. Сначала он много вопил о этике, но сделал все, что от него требовалось. Все это делают. А каким образом вы раскололи Лиффлона?
— Вы никогда об этом не узнаете.
Она улыбнулась.
— Достойно восхищения. Благородство до конца. Вы, конечно же, не выдадите миссис Уэбстер. О, не надо разыгрывать потрясение. Кому, как не ей, быть источником информации? Лиффлон, конечно же, не стал мне рассказывать о своей исповеди, но это нетрудно было предугадать. Я не потрудился убрать ее — она не представляла для меня опасности. Кто станет обращать внимание на спятившую заклинательницу духов? И все же я не спускал с нее глаз. Вернее, ушей — ее квартира была оборудована аппаратурой для подслушивания... Но вернемся к вашей кузине. Я чувствовал себя одурманенным, когда производил обмен. Но ваша сестра тоже была этому подвергнута, а практики преодоления, как у меня, у нее не было. Поэтому, одев шлемы и закончив подготовку, я нажал кнопку включения автоматики. Все было настроено заблаговременно, и обмен должен был произойти без какой-либо дополнительной ручной подстройки. И все же я несколько минут не решался нажать кнопку. Ведь из-за нападения на Мегистус у меня не было времени испытать его. Что, если Руфтон совершил какую-нибудь ошибку? Что, если какой-либо сильный эмс ухватится за предоставившийся ему шанс и овладеет ситуацией?
— А это может произойти? — спросил Карфакс.
— Может. Именно так я и поступил в свое время. Вам следовало бы знать об этом. Хотя как вы могли узнать? Вестерн и Руфтон экспериментировали с двумя образцами. Один находился в доме вашего дяди, другой — в квартире Вестерна. Возможно, Вестерн вынашивал планы захвата «Медиума». Доподлинно мне это неизвестно. В любом случае, на меня они вышли при помощи аппарата Вестерна. Все произошло совершенно случайно. Они меня не разыскивали, просто прощупывали наобум. Но я понял, что путь открыт, и воспользовался им.
Каким образом вы это поняли?
— Просто узнал. Ни английский язык, ни любой другой, как мне кажется, не способен описать, что это такое — быть эмсом. Не видеть. Не слышать. Не обонять. Не осязать... Вообще никаких чувственных восприятий. Там нет ощущения времени, и это прекрасно, ибо иначе мы бы все посходили с ума. И не спрашивайте у меня, как это можно существовать, не ощущая течения времени. Я не смогу объяснить. Можно, правда, общаться с членами своей колонии. А вот между колониями связи нет, так что круг общения ограничен восемью-десятью людьми. И это происходило испокон века, пока не был изобретен «Медиум». Я не знаю, каким образом мы общались. Как бы слышали какие-то слова — механизм этого процесса для меня до сих пор не понятен. Возможно, это одна из форм телепатии. Но, как бы это ни называлось, я был в состоянии понимать только троих членов колонии. Одним из них была женщина, немного говорившая по-английски, из буров Трансвааля, которая умерла через несколько секунд после меня...
— А когда это произошло?
— 7 января 1872 года. Вам хочется узнать, кто я? Узнаете. В свое время. Мне хотелось бы приберечь самое интересное до окончания нашей беседы... Был еще какой-то французский поэт, довольно бегло говоривший по-английски. У меня не было почти ничего общего ни с ним, ни с той женщиной. И еще меньше общего было у меня еще с одним, говорившим по-английски, невероятно высокомерным и глупым британским лордом, ветераном Крымской войны. Все остальные говорили на всякой тарабарщине вроде китайского, либо были детьми. Из всего это было наихудшим, как мне кажется. Все эти детские, непрерывно хнычущие, голоса... Но я быстро научился не воспринимать их.
— Это не оставляет камня на камне от моей гипотезы, — задумчиво произнес Карфакс. — Получается, что эмсы на самом деле являются душами покойников?
— О, вы говорите о своей бредовой идее? Хотя, может быть, ваша гипотеза будет весьма полезной. Может, объявить о том, что она доказана? Это избавит меня от травли со стороны верующего сброда. Я буду продолжать контакты с эмсами, но в строгой тайне. Основным доходом станет использование «Медиума» в качестве энергии.
— Не думаю, что вам теперь удастся убедить в этом людей.
Она пожала плечами.
— Тогда я выпутаюсь из создавшегося положения как-нибудь иначе... Но мы, кажется, отклонились от темы? Так вот. В конце концов я нажал кнопку включения автоматики и обмен душами произошел без сучка и задоринки. Я оказался в мозгу Патриции. Тело хотело спать, но я заставил его осуществить намеченный план. Это было нелегко, но силы воли мне не занимать. Я освободился от веревок и попытался встать, но упал. Шлем слетел с моей головы. Ваша кузина тем временем боролась с безумной яростью, но преуспела только в том, что опрокинулась назад вместе с креслом, к которому было привязано тело Дэнниса. Падение оглушило ее. Я плотнее связал ее, после чего вынув кляп из своего рта, воткнул его в рот Дэннису. Затем дал ему ударную дозу морфия, заполз в постель и уснул.
— Вы оставили ее валяться на полу, привязанную к креслу?
— Конечно. Все равно ей было положено умереть в тот же день. Кроме того, я не располагал ни силой, ни должной координацией движений, чтобы поднять кресло. Проспав несколько часов, я проснулся к полудню и стал прохаживаться вверх-вниз по лестнице, пока не освоился с новым телом. Оно мне понравилось. Особенно интересно было ласкать самого себя и вспоминать, как я вчера с собою же совокуплялся.
Она громко расхохоталась и долго не могла остановиться. Наконец, вытерев слезы, продолжала:
— Вы даже представить себе не можете, как страстно мне хотелось затащить вас в постель. Должен признаться, что поначалу это показалось отвратительным, — мужское сознание, знаете ли... Но я превозмог себя и могу теперь поделиться с вами своим открытием — женщины получают от секса удовольствие большее, чем мужчины. Вот уж никогда не думал. И постараюсь оставаться в этом теле как можно дольше, во всяком случае, пока не вступлю в законное владение «Медиумом». Вы даже представить себе не можете, какой я заведу табун из молодых жеребцов!
— Полагаю, гомосексуалисту легко освоиться в женском теле, — язвительно заметил Карфакс.
Она как-то странно взглянула на него и снова разразилась хохотом.
— И это вы говорите мне, старому жеребцу Дэну? Так вот, парниша, я был известен на всю Америку своей подборкой бродвейских красоток. Трехразовый за ночь Дэн — вот как меня называли, наряду с другими, не такими приятными прозвищами. Я одновременно держал при себе великую Джози Мэнсфилд и еще трех девчонок из кордебалета. И ни одна из них не жаловалась. Вы не понимаете, Карфакс. Я — гений приспособляемости — могу выпутаться из любого положения, за исключением тех случаев...
Она нахмурилась.
— Каких же случаев? — поинтересовался Карфакс.
— Никто не гарантирован от встречи с идиотом. А поведение идиота предвидеть нельзя. Старик Стокс пристрелил меня как раз тогда, когда я меньше всего ожидал. А потом этот Хоувелл со своим самолетом, начиненным динамитом. И все же я опять на гребне волны, не так ли?
— Стокс?
— Да, Стокс. Мой компаньон, которого я ободрал. Я не отказал себе в удовольствии побеседовать с ним не так давно в Лос-Анджелесе, чтобы объяснить его ошибку и припугнуть воскрешением, после которого мы расквитаемся. Я, разумеется, не собираюсь этого делать, но он-то теперь будет веки-вечные существовать в страхе!
— А что произошло с Пат дальше?
— К наступлению темноты я уже смог сесть за руль, хотя ехать пришлось очень осторожно. Она находилась в это время в багажнике — не спрашивайте, как мне удалось ее заставить забраться туда. Мы приехали на ферму, я затащил ее в комнату, где стоял «Медиум», рассказал, сколько вы мне доставили неприятностей и каким образом я намерен вас одурачить. Потом включил питание «Медиума» и подтолкнул так, чтобы она упала на открытый трансформатор. Все остальное было просто. Я убрал веревки, смыл следы водой со спиртом и уехал на мотоцикле на север, в Стреатор. Мне не хотелось, чтобы меня увидели в Понтиаке, то есть, чтобы кто-нибудь вспомнил женщину, похожую на Патрицию. Там я бросил мотоцикл, зарегистрированный на чужое имя, и монорельсом вернулся в Бусирис, в этот уютный домик. И вот вы тоже вернулись в него.
И, похоже, живым отсюда не выйду, подумал Карфакс.
— Вы умерли в 1872 году? — спросил он. — Вам, должно быть, пришлось чертовски долго приспосабливаться к нашей эпохе. Она должна была показаться вам неуютной, даже страшной. Вы, скорее всего, не понимали значения доброй половины слов, составляющих наш язык.
— Я приспосабливаюсь ко всему очень быстро, приятель, — сказала она. — Сначала пришлось затаиться на 2 недели, сказавшись больным. Все, что кажется для вас таким простым, давалось мне с трудом. Например, видеофон. На определенном этапе потребовалось посещение публичной библиотеки. О, каким испытанием явился для меня первый выход на улицу! Я набрал кучу книг, чтобы изучить современную эпоху. Это было одной из многих ошибок. На самом деле можно было бы прочесть их на экране своего телевизора, сделав запрос. Но я учился. О, как я учился!
— Одной из ошибок, которые вы совершили, было убийство дяди Руфтона, — сказал Карфакс. — Гораздо проще было бы вселить в него какого-нибудь покладистого эмса, и у вас не возникло бы проблем с Пат. Ведь именно с нее начались все ваши неприятности.
Даже одним здоровым ухом он слышал возню наверху. Кто-то усердно трудился, волоча по полу что-то тяжелое. Этот кто-то должен был быть Патрицией. Еще через минуту это что-то загромыхало по ступенькам. Из-за угла появилась Патриция. Теперь на ней был брючный костюм и она, наклонившись, что-то тащила за собой. Это была картонная коробка шириной метра в два. Не обращая на него внимания, она протянула ее через всю комнату к нише в нижней части стены рядом с двустворчатым окном, выходящим на веранду. Потом выпрямилась, тяжело дыша.
— Вот она, неприятность, таящаяся в женском теле. Совсем нет мускулов. Зато есть другие преимущества.
Карфакс был готов к чему угодно, но его поразило ее произношение с частыми, типичными для уроженцев Новой Англии, придыханиями.
Она, должно быть, умышленно говорила так, потому что в дальнейшем ее речь была обычной, общепринятой среднезападной речью. И ритм был совсем не таким, как у прежней Патриции. Как он мог не заметить этого?
Патриция исчезла в кухне и вернулась с большим кухонным ножом. Все внутренности его съежились при виде этого тесака, но она собиралась использовать его, во всяком случае, пока что, для того, чтобы разделаться с ящиком.
Разрезав картон сверху донизу, Патриция, упершись ногой, вытолкнула наружу металлический куб с дисплеем и пультом управления. Остановившимся взглядом Карфакс смотрел на аппарат, пока она не заслонила его, толкая перед собой сервировочный столик. Пыхтя, раздраженно дергаясь и временами ругаясь, Патриция взгромоздила на него куб, затем размотала длинный шнур питания. Однако он, по ее мнению, оказался недостаточно длинным, и она снова ушла на кухню за удлинителем крупного сечения, подсоединила его и воткнула в стенную розетку. Потом зашла за аппарат и что-то проверила. Подняла голову, и впервые ее глаза встретились с глазами Карфакса.
— Старик Руфтон оборудовал этот ящик автоматическим устройством управления, но нужно было проверить, что два провода от него присоединены к соответствующим зажимам. Эта модель сделана кое-как. Своего рода опытный образец. Но он действует.
Карфакс, как завороженный, молча наблюдал за ней.
Она стала перед аппаратом, покрутила какие-то рукоятки, щелкнула несколькими тумблерами, экран засветился, но снова потускнел, выключенный.
Патриция улыбнулась.
— Вот так. Все идет нормально. Вот только что с вами делать...
Карфакс промолчал. Она села на диван и закурила.
— Ладно, — спокойно прозвучал ее голос. — Как вы догадались?
— Пат... Пат, — вымолвил он, задыхаясь.
Неожиданно по щекам потекли слезы. Он оплакивал Патрицию, не в силах сдержаться.
Она (он никак не мог думать о ней, как о мужчине) равнодушно смотрела на него, ожидая, когда он будет в состоянии говорить.
— Плачьте. Хуже не будет. Но и ничего хорошего я вам обещать не могу. И все-таки, каким образом вы обнаружили подмену?
— Пат терпеть не могла сельдерей и кофе со сливками.
Она пожала плечами.
— Вот поэтому я и замешкался, подавая вам кофе. Мне неизвестны ваши вкусы, и я готов был в любую минуту извиниться за забывчивость. О вкусах Патриции я как-то тоже не был осведомлен, и поэтому решил пить кофе на кухне. И все же совершил глупость. Я обожаю сельдерей, и мне в голову не могло прийти, что кому-то он может не нравиться. Что ж, при игре в кошки-мышки возможны просчеты, и теперь мне придется изменить кое-какие свои планы.
— Чем это вы меня стукнули?
— Молотком. Я все же припас его на всякий случай. И очень старался не убить вас. Это было бы очень некстати. Как бы я мог объяснить вашу внезапную насильственную кончину? И я устал был в бегах. К счастью, у вас оказался крепкий череп, а женские мускулы слишком слабы. К тому же молоток был тупым.
— И все же я мог откинуть копыта.
— Не будем об этом. Я проверил вас. Ничего страшного. Легкое сотрясение. Вы будете жить. То есть, извиняюсь, ваше тело.
Карфакс понимал, что шансы его равны нулю. Но ему отчаянно хотелось отсрочить неизбежное, и наилучшим способом добиться этого было заставить ее как можно дольше говорить.
— Как вы обнаружили, что Патриция живет здесь?
— Это было нетрудно. Знаете ли, я все еще имею организацию. И знал, где находитесь вы, она и Лангер. Вот почему я затаился поблизости от Понтиака. Это было всего лишь одно из более чем двадцати убежищ, которые я давно уже подготовил. Нетрудно было догадаться, что вы будете выслеживать меня через электронные фирмы. Поэтому-то я и инсценировал собственную случайную гибель. Но прежде построил этот мини-"Медиум", схемы которого были разработаны вашим дядей, этим старым тупицей Руфтоном. Он был гений. Но гений глупый. Ему почему-то казалось, что я намереваюсь оставить его в живых.
— Сомневаюсь, — покачал головой Карфакс. — На самом деле дядя надеялся бежать.
— И поглядите, где он теперь. Снова в своей колонии.
— В той же?
— Конечно. Когда эмс извлекается «Медиумом», другой не может занять его место. Он остается свободным в ожидании владельца, отвергая новых. Почему — мне неизвестно... Не выпить ли еще кофе?
Хотя во рту у Карфакса пересохло, он проклял бы себя, если бы попросил пить.
Она вернулась с чашкой кофе и стаканом воды. Заметив его удивление, улыбнулась.
— Мне, видите ли, нужно поддерживать ваше здоровье. Вот, выпейте. И не вздумайте сотворить что-либо героическое, типа плевка мне в лицо.
Она поднесла стакан к его губам. Вкус воды был восхитительным. Вместе с ней в тело вливалась надежда. Глупо было рассчитывать на неожиданное спасение, но разве в этом мире можно что-либо знать наперед?
А он знал. Знал, что скоро будет вращаться в строго регламентированном танце вместе с другими, потерявшими надежду. Как это — быть созданием из чистой энергии. Очень скоро он узнает это. Если только не...
Что «не?» Даже если бы ему удалось высвободиться из веревок, он вряд ли сможет что-либо сделать. Каждый поворот головы сопровождался болевым уколом, пронзающим все тело.
Не отрывая глаз, Карфакс наблюдал, как она с кошачьей грацией устраивается на диване.
— Как вам удалось справиться с Патрицией?
Она рассмеялась.
— Я приехал сюда поздно ночью, обошел дом, алмазным резаком вырезал стекло в двери, просунул руку, открыл замок, поднялся наверх и обнаружил, что ваша кузина спит как убитая. От нее изрядно попахивало виски. Я впрыснул ей умеренную дозу морфия, связал и установил рядом свой новенький, легко управляемый мини-"Медиум" — вершину творчества вашего дядюшки. Когда она пришла в себя, я овладел ею — такая красота не должна была пропасть даром. Кроме того, мне хотелось отплатить ей за тот отказ в Лос-Анджелесе. Должен признаться, что я был серьезно обеспокоен тем, чтобы не наградить самого себя ребенком, но предположил, что она пользуется таблетками.
— Гнусный сукин сын! — прорычал Карфакс.
Она улыбнулась.
— У вас это, уверен, получилось бы гораздо лучше. Затем я настроил «Медиум» и совершил обмен. Это было очень трудно. Не сам обмен, разумеется. Просто, оказавшись в ее теле, я должен был позаботиться о ней в теле Дэнниса. Поэтому, находясь еще в теле Дэнниса, я обмотал крепкой веревкой свои лодыжки и привязал их к кровати. Затем подвязал левую руку к левой ноге. Это было чертовски нелегко сделать. Ваша кузина лежала в кресле рядом. Я накачал ее морфием. Такой дозой, чтобы она не смогла сильно сопротивляться, но в то же время не была слишком вялой — я должен был прийти в себя настолько быстро, чтобы не дать ей в теле Дэнниса возможности высвободиться. Кстати, меня еще ожидали затруднения с координацией движений в первые мгновения после обмена. Вам что-либо известно об этом?
— Да. Я понял это, когда получил сообщение о поведении Лиффлона в течение первой недели пребывания в Мегистусе. Кстати, кого вы вселили в его тело?
Она звонко расхохоталась.
— Вам хотелось бы, чтобы я говорил вечно, не так ли? Что ж, не возражаю. Люблю внимательную аудиторию. Здесь было одно серьезное условие — эмс должен был уметь управлять двухтурбинным самолетом. Конечно, можно было заставить Лиффлона полететь обычным пассажиром, но было широко известно, что он никому не разрешал садиться за штурвал своего самолета, а возбуждать лишних подозрений мне не хотелось. Поэтому я раздобыл эмса, который был генералом ВВС, Траверса. Вы, должно быть, помните его гибель в автомобильной катастрофе около пяти лет назад. Обнаружив его местоположение, я объяснил ему ситуацию. Сначала он много вопил о этике, но сделал все, что от него требовалось. Все это делают. А каким образом вы раскололи Лиффлона?
— Вы никогда об этом не узнаете.
Она улыбнулась.
— Достойно восхищения. Благородство до конца. Вы, конечно же, не выдадите миссис Уэбстер. О, не надо разыгрывать потрясение. Кому, как не ей, быть источником информации? Лиффлон, конечно же, не стал мне рассказывать о своей исповеди, но это нетрудно было предугадать. Я не потрудился убрать ее — она не представляла для меня опасности. Кто станет обращать внимание на спятившую заклинательницу духов? И все же я не спускал с нее глаз. Вернее, ушей — ее квартира была оборудована аппаратурой для подслушивания... Но вернемся к вашей кузине. Я чувствовал себя одурманенным, когда производил обмен. Но ваша сестра тоже была этому подвергнута, а практики преодоления, как у меня, у нее не было. Поэтому, одев шлемы и закончив подготовку, я нажал кнопку включения автоматики. Все было настроено заблаговременно, и обмен должен был произойти без какой-либо дополнительной ручной подстройки. И все же я несколько минут не решался нажать кнопку. Ведь из-за нападения на Мегистус у меня не было времени испытать его. Что, если Руфтон совершил какую-нибудь ошибку? Что, если какой-либо сильный эмс ухватится за предоставившийся ему шанс и овладеет ситуацией?
— А это может произойти? — спросил Карфакс.
— Может. Именно так я и поступил в свое время. Вам следовало бы знать об этом. Хотя как вы могли узнать? Вестерн и Руфтон экспериментировали с двумя образцами. Один находился в доме вашего дяди, другой — в квартире Вестерна. Возможно, Вестерн вынашивал планы захвата «Медиума». Доподлинно мне это неизвестно. В любом случае, на меня они вышли при помощи аппарата Вестерна. Все произошло совершенно случайно. Они меня не разыскивали, просто прощупывали наобум. Но я понял, что путь открыт, и воспользовался им.
Каким образом вы это поняли?
— Просто узнал. Ни английский язык, ни любой другой, как мне кажется, не способен описать, что это такое — быть эмсом. Не видеть. Не слышать. Не обонять. Не осязать... Вообще никаких чувственных восприятий. Там нет ощущения времени, и это прекрасно, ибо иначе мы бы все посходили с ума. И не спрашивайте у меня, как это можно существовать, не ощущая течения времени. Я не смогу объяснить. Можно, правда, общаться с членами своей колонии. А вот между колониями связи нет, так что круг общения ограничен восемью-десятью людьми. И это происходило испокон века, пока не был изобретен «Медиум». Я не знаю, каким образом мы общались. Как бы слышали какие-то слова — механизм этого процесса для меня до сих пор не понятен. Возможно, это одна из форм телепатии. Но, как бы это ни называлось, я был в состоянии понимать только троих членов колонии. Одним из них была женщина, немного говорившая по-английски, из буров Трансвааля, которая умерла через несколько секунд после меня...
— А когда это произошло?
— 7 января 1872 года. Вам хочется узнать, кто я? Узнаете. В свое время. Мне хотелось бы приберечь самое интересное до окончания нашей беседы... Был еще какой-то французский поэт, довольно бегло говоривший по-английски. У меня не было почти ничего общего ни с ним, ни с той женщиной. И еще меньше общего было у меня еще с одним, говорившим по-английски, невероятно высокомерным и глупым британским лордом, ветераном Крымской войны. Все остальные говорили на всякой тарабарщине вроде китайского, либо были детьми. Из всего это было наихудшим, как мне кажется. Все эти детские, непрерывно хнычущие, голоса... Но я быстро научился не воспринимать их.
— Это не оставляет камня на камне от моей гипотезы, — задумчиво произнес Карфакс. — Получается, что эмсы на самом деле являются душами покойников?
— О, вы говорите о своей бредовой идее? Хотя, может быть, ваша гипотеза будет весьма полезной. Может, объявить о том, что она доказана? Это избавит меня от травли со стороны верующего сброда. Я буду продолжать контакты с эмсами, но в строгой тайне. Основным доходом станет использование «Медиума» в качестве энергии.
— Не думаю, что вам теперь удастся убедить в этом людей.
Она пожала плечами.
— Тогда я выпутаюсь из создавшегося положения как-нибудь иначе... Но мы, кажется, отклонились от темы? Так вот. В конце концов я нажал кнопку включения автоматики и обмен душами произошел без сучка и задоринки. Я оказался в мозгу Патриции. Тело хотело спать, но я заставил его осуществить намеченный план. Это было нелегко, но силы воли мне не занимать. Я освободился от веревок и попытался встать, но упал. Шлем слетел с моей головы. Ваша кузина тем временем боролась с безумной яростью, но преуспела только в том, что опрокинулась назад вместе с креслом, к которому было привязано тело Дэнниса. Падение оглушило ее. Я плотнее связал ее, после чего вынув кляп из своего рта, воткнул его в рот Дэннису. Затем дал ему ударную дозу морфия, заполз в постель и уснул.
— Вы оставили ее валяться на полу, привязанную к креслу?
— Конечно. Все равно ей было положено умереть в тот же день. Кроме того, я не располагал ни силой, ни должной координацией движений, чтобы поднять кресло. Проспав несколько часов, я проснулся к полудню и стал прохаживаться вверх-вниз по лестнице, пока не освоился с новым телом. Оно мне понравилось. Особенно интересно было ласкать самого себя и вспоминать, как я вчера с собою же совокуплялся.
Она громко расхохоталась и долго не могла остановиться. Наконец, вытерев слезы, продолжала:
— Вы даже представить себе не можете, как страстно мне хотелось затащить вас в постель. Должен признаться, что поначалу это показалось отвратительным, — мужское сознание, знаете ли... Но я превозмог себя и могу теперь поделиться с вами своим открытием — женщины получают от секса удовольствие большее, чем мужчины. Вот уж никогда не думал. И постараюсь оставаться в этом теле как можно дольше, во всяком случае, пока не вступлю в законное владение «Медиумом». Вы даже представить себе не можете, какой я заведу табун из молодых жеребцов!
— Полагаю, гомосексуалисту легко освоиться в женском теле, — язвительно заметил Карфакс.
Она как-то странно взглянула на него и снова разразилась хохотом.
— И это вы говорите мне, старому жеребцу Дэну? Так вот, парниша, я был известен на всю Америку своей подборкой бродвейских красоток. Трехразовый за ночь Дэн — вот как меня называли, наряду с другими, не такими приятными прозвищами. Я одновременно держал при себе великую Джози Мэнсфилд и еще трех девчонок из кордебалета. И ни одна из них не жаловалась. Вы не понимаете, Карфакс. Я — гений приспособляемости — могу выпутаться из любого положения, за исключением тех случаев...
Она нахмурилась.
— Каких же случаев? — поинтересовался Карфакс.
— Никто не гарантирован от встречи с идиотом. А поведение идиота предвидеть нельзя. Старик Стокс пристрелил меня как раз тогда, когда я меньше всего ожидал. А потом этот Хоувелл со своим самолетом, начиненным динамитом. И все же я опять на гребне волны, не так ли?
— Стокс?
— Да, Стокс. Мой компаньон, которого я ободрал. Я не отказал себе в удовольствии побеседовать с ним не так давно в Лос-Анджелесе, чтобы объяснить его ошибку и припугнуть воскрешением, после которого мы расквитаемся. Я, разумеется, не собираюсь этого делать, но он-то теперь будет веки-вечные существовать в страхе!
— А что произошло с Пат дальше?
— К наступлению темноты я уже смог сесть за руль, хотя ехать пришлось очень осторожно. Она находилась в это время в багажнике — не спрашивайте, как мне удалось ее заставить забраться туда. Мы приехали на ферму, я затащил ее в комнату, где стоял «Медиум», рассказал, сколько вы мне доставили неприятностей и каким образом я намерен вас одурачить. Потом включил питание «Медиума» и подтолкнул так, чтобы она упала на открытый трансформатор. Все остальное было просто. Я убрал веревки, смыл следы водой со спиртом и уехал на мотоцикле на север, в Стреатор. Мне не хотелось, чтобы меня увидели в Понтиаке, то есть, чтобы кто-нибудь вспомнил женщину, похожую на Патрицию. Там я бросил мотоцикл, зарегистрированный на чужое имя, и монорельсом вернулся в Бусирис, в этот уютный домик. И вот вы тоже вернулись в него.
И, похоже, живым отсюда не выйду, подумал Карфакс.
— Вы умерли в 1872 году? — спросил он. — Вам, должно быть, пришлось чертовски долго приспосабливаться к нашей эпохе. Она должна была показаться вам неуютной, даже страшной. Вы, скорее всего, не понимали значения доброй половины слов, составляющих наш язык.
— Я приспосабливаюсь ко всему очень быстро, приятель, — сказала она. — Сначала пришлось затаиться на 2 недели, сказавшись больным. Все, что кажется для вас таким простым, давалось мне с трудом. Например, видеофон. На определенном этапе потребовалось посещение публичной библиотеки. О, каким испытанием явился для меня первый выход на улицу! Я набрал кучу книг, чтобы изучить современную эпоху. Это было одной из многих ошибок. На самом деле можно было бы прочесть их на экране своего телевизора, сделав запрос. Но я учился. О, как я учился!
— Одной из ошибок, которые вы совершили, было убийство дяди Руфтона, — сказал Карфакс. — Гораздо проще было бы вселить в него какого-нибудь покладистого эмса, и у вас не возникло бы проблем с Пат. Ведь именно с нее начались все ваши неприятности.