Миля Чудес, как он обнаружил, не очень-то изменилась, если не считать движущихся пешеходных мостиков над головой. Улицы к югу от нее (Восьмая и остальные) больше уже не состояли из особняков — вместо них были воздвигнуты высоченные жилые дома и многоярусные автостоянки. Посреди возвышалось восьмиэтажное здание без окон, более или менее прилично украшенное, скрывающее за своими стенами оборудование для выкачивания нефти.
В Ла-Бреа Карфакс лифтом поднялся на платформу монорельсовой линии и минутой позже сел в экспресс, который пулей домчал его к Сансету, где он спустился к автобусу и доехал до Хайлэнда. Оттуда такси (на этот раз приводимое в движение паровой машиной) доставило его ко входу в особняк Вестерна.
У ворот Карфакса поджидал Тоурс.
— Я догадываюсь, что вы видели вчерашний погром по телевидению, — сказал он, поздоровавшись.
— Разумеется.
— А слыхали ли вы, что племянница епископа Шаллунда подала на нас в суд? У нее нет никаких шансов, поскольку епископ, разумеется, дал нам подписку. Но, тем не менее, это досадная помеха. М-р Вестерн, разумеется, мог бы уладить все и без суда, но он не хочет создавать такой прецедент. И все же во всем этом есть кое-что положительное, с нашей точки зрения, — добавил он, заметив поднятые брови собеседника. — Мы планируем через несколько дней взять интервью у самого епископа. Пригласили на сеанс племянницу, но она отказалась. Это не суть важно — у нас есть несколько близко знавших епископа людей, которые смогут его опознать.
— Почему вы это затеяли? — спросил Карфакс, когда они уже поднимались на крыльцо.
Тоурс открыл перед ним дверь, но загородил вход.
— Что вы имеете в виду?
— О чем вы хотите говорить с епископом?
Тоурс рассмеялся.
— О, понятно. А вы сами не догадываетесь? Ведь если он сам заявит, что не обнаружил там, куда попал, ни рая, ни ада, ни чистилища, то что же тогда произойдет с религией?
Теперь, в свою очередь, рассмеялся Карфакс.
— Вы уже опубликовали добрый десяток интервью. Если верующие отвергают свидетельства пап, Иоанна XXII и Пия XI, какое значение будет иметь для них заявление какого-то епископа?
— Потому что у них могут возникнуть сомнения в подлинности личностей пап, а Шаллунд только что умер и...
Внезапно оборвав фразу, Тоурс посмотрел куда-то мимо Карфакса; тот обернулся и увидел самолет над холмами. Это был двухмоторный реактивный моноплан. Только, когда он пролетел над долиной и нырнул вниз, им стало ясно, что вознамерился сделать пилот.
— Какой идиот! — воскликнул Тоурс. — Он хочет...
— Не-е-е-т! — закричал Карфакс и, перепрыгнув через перила, метнулся в пластиковые кусты, ломая ветви. Рев реактивных двигателей усилился, а затем что-то гигантское грубо подняло его и завертело, ударило о тугой воздух...
В Ла-Бреа Карфакс лифтом поднялся на платформу монорельсовой линии и минутой позже сел в экспресс, который пулей домчал его к Сансету, где он спустился к автобусу и доехал до Хайлэнда. Оттуда такси (на этот раз приводимое в движение паровой машиной) доставило его ко входу в особняк Вестерна.
У ворот Карфакса поджидал Тоурс.
— Я догадываюсь, что вы видели вчерашний погром по телевидению, — сказал он, поздоровавшись.
— Разумеется.
— А слыхали ли вы, что племянница епископа Шаллунда подала на нас в суд? У нее нет никаких шансов, поскольку епископ, разумеется, дал нам подписку. Но, тем не менее, это досадная помеха. М-р Вестерн, разумеется, мог бы уладить все и без суда, но он не хочет создавать такой прецедент. И все же во всем этом есть кое-что положительное, с нашей точки зрения, — добавил он, заметив поднятые брови собеседника. — Мы планируем через несколько дней взять интервью у самого епископа. Пригласили на сеанс племянницу, но она отказалась. Это не суть важно — у нас есть несколько близко знавших епископа людей, которые смогут его опознать.
— Почему вы это затеяли? — спросил Карфакс, когда они уже поднимались на крыльцо.
Тоурс открыл перед ним дверь, но загородил вход.
— Что вы имеете в виду?
— О чем вы хотите говорить с епископом?
Тоурс рассмеялся.
— О, понятно. А вы сами не догадываетесь? Ведь если он сам заявит, что не обнаружил там, куда попал, ни рая, ни ада, ни чистилища, то что же тогда произойдет с религией?
Теперь, в свою очередь, рассмеялся Карфакс.
— Вы уже опубликовали добрый десяток интервью. Если верующие отвергают свидетельства пап, Иоанна XXII и Пия XI, какое значение будет иметь для них заявление какого-то епископа?
— Потому что у них могут возникнуть сомнения в подлинности личностей пап, а Шаллунд только что умер и...
Внезапно оборвав фразу, Тоурс посмотрел куда-то мимо Карфакса; тот обернулся и увидел самолет над холмами. Это был двухмоторный реактивный моноплан. Только, когда он пролетел над долиной и нырнул вниз, им стало ясно, что вознамерился сделать пилот.
— Какой идиот! — воскликнул Тоурс. — Он хочет...
— Не-е-е-т! — закричал Карфакс и, перепрыгнув через перила, метнулся в пластиковые кусты, ломая ветви. Рев реактивных двигателей усилился, а затем что-то гигантское грубо подняло его и завертело, ударило о тугой воздух...
10
Очнулся он лежащим на спине. У него ничего не болело (пока что), и он не имел ни малейшего представления о том, что произошло и где он находится. Руки и ноги не слушались его, словно парализованные, и он ничего не слышал.
Мимо, высоко подняв руки, пробежала женщина. Ее почерневшее тело прикрывала только изодранная кофта; волосы спутались обуглившейся массой.
Голубое небо потемнело, по нему проносились клубы дыма. Что-то ударилось ему в бок, но он не смог повернуть голову, чтобы разглядеть, что это было.
Через некоторое время над ним пролетел вертолет, совсем низко; он ощутил, как его обдало горячим воздухом из-под лопастей, хотя и не слышал рева двигателей. Он попытался закричать — в голове загудело, и его снова окутала тьма.
Когда Карфакс очнулся во второй раз, то лежал уже на носилках, укутанный в одеяло. Руки и ноги его были связаны. Он смог слегка пошевелить ими, но сразу же пожалел об этом — голову рванула мучительная боль, она показалась огромным сгустком запекшейся крови. Стоящий рядом мужчина в белом халате прижал к его лицу респиратор.
На третий раз, открыв глаза, он увидел Патрицию. Она плакала. Стоящая рядом медсестра писала что-то на листе бумаги, приколотом к дощечке. Морщась от боли, он повернул голову.
— Это был самолет... — Голос, казалось, эхом отдавался в черепной коробке. — Он умышленно врезался в здание.
Сестра положила дощечку и обошла кровать, направляясь к нему.
— Мистер Карфакс, вам сейчас нельзя напрягаться. Попробуйте снова заснуть.
— У меня сломан позвоночник.
— Нет, только нога и два ребра. В остальном же все в порядке.
— Боюсь, что еще лопнули барабанные перепонки. Который час?
— Постарайтесь успокоиться, м-р Карфакс. Некоторое время вам придется побыть здесь.
— Который час, Пат?
Патриция сквозь слезы взглянула на свои часы:
— Почти полночь.
— Полночь?
— Гордон, попробуй заснуть. Я буду здесь.
— Нет, я хочу знать, что произошло, — запротестовал он и попытался приподняться, но первая же волна боли унесла в беспамятство.
Когда он снова очнулся, Патриции рядом не было. Так вот, полагайся на женские обещания. Но мгновением позже она вошла в палату, бросилась к нему и поцеловала.
— И надо же было проснуться в тот момент, когда мне пришлось выйти в туалет!
— А я, кажется, уже сходил, — сказал он. — Позови, пожалуйста, сестру.
К восьми часам утра Карфакс уже мог сидеть. На его правую ногу ниже колена была наложена шина, а два ребра с левой стороны облегала тугая повязка. Слышимость левого уха восстановилась полностью, но в правом еще оставалось легкое гудение. Тело и лицо покрывало множество синяков и шрамов. Голова болела так, словно он дня три беспробудно пьянствовал, каждый неожиданный звук заставлял его вздрагивать.
Патриция рассказала все, что знала. Телевидение и газеты добавили подробности.
В 9 часов 20 минут предыдущего дня мистер Кристиан Хоувелл, проживающий в комплексе Аугуста, переулок Суиторэндс 13748, квартира 6H, вылетел на взятом напрокат четырехместном реактивном «Лангере» из аэропорта «Санта-Барбара». В соответствии с маршрутной картой он должен был лететь над Тихим океаном в Эуреку — город на севере штата Калифорния. Вместо этого м-р Хоувелл круто свернул к югу и, несмотря на распоряжения диспетчеров аэропортов «Санта-Барбара» и «Риверсайд», продолжал свой незаконный полет в южном направлении. Через несколько минут он опустился так низко, что радары потеряли его. Свидетельства очевидцев подтвердили, что самолет летел на высоте около ста метров — чуть выше самых высоких зданий и вершин холмов.
Приближаясь к району каньона Никольса, м-р Хоувелл поднялся до высоты трехсот метров, выполнил два круга (по-видимому, чтобы опознать особняк Вестерна), затем пошел на снижение и направился прямо к своей цели. На борту самолета, кроме м-ра Хоувелла, было примерно (судя по результатам) 25 килограммов динамита, который м-р Хоувелл, будучи химиком, приготовил в рабочее время. Самолет, пилот, динамит и дом, объятые пламенем, взлетели на воздух.
А вместе с ними — «Медиум», тридцать служащих Вестерна, включая Тоурса, миссис Моррис и Хармонса, и два клиента, которые брали интервью у покойного Франклина Рузвельта.
В это самое время м-р Вестерн, два его телохранителя и еще один клиент находились в полуподвале под гаражом, все они остались живы. Что там делал клиент, как его звали, осталось неизвестным — в суматохе он исчез, а м-р Вестерн не дал никаких объяснений по этому поводу.
Таким образом, м-ру Хоувеллу не удалось выполнить свою великую миссию по отправлению м-ра Вестерна в небытие.
Карфакс, наряду со многими другими, предположил, что Хоувелл принадлежал к какой-то религиозной секте, дискредитированной «Медиумом». Но, как выяснилось, это предположение было неверным. М-р Хоувелл прослыл убежденным атеистом. Он высмеивал все религии и однажды даже был избит в баре «Серебряное озеро» за то, что назвал христианство величайшим из зол, известных когда-либо на земном шаре. Почему м-ру Хоувеллу захотелось погубить человека, который пошел по пути разрушения всех существующих религий и большинства будущих?
Этого никто не знал, но телевизионные обозреватели считали, что, по-видимому, м-ру Хоувеллу не импонировало то, что Вестерн доказал существование загробной жизни. В одном из репортажей были показаны развалины дома. Съемка велась с вертолета, и черная яма, окруженная обломками дерева и металла, напоминала гигантскую ромашку, общипанную на предмет выяснения «любит-не любит».
М-р Вестерн, его телохранители и безымянный клиент выкарабкались из подвала через несколько минут после взрыва, отделавшись лишь сильными ожогами.
Показали и самого м-ра Вестерна. Он был весь забинтован, но выглядел довольным и даже заявил, что здание будет восстановлено, в нем будет работать новый «Медиум», попытки убить его безрезультатны, поскольку это бессмертное дело будет продолжено его последователями.
— Ох, как мне хочется узнать, чем он занимался в этом подвале и кто был его клиентом, — задумчиво сказал Карфакс.
— Жаль, что он не погиб! — со злобой произнесла Патриция. — Это было бы очень справедливо! Может быть, тогда бы он сознался, наконец, что убил моего отца и украл его изобретение!
— С какой стати? — удивился Карфакс.
— Будучи покойником, он не стал бы лгать.
— Став покойником, вряд ли кто станет менее лицемерным или злобным, — сказал Гордон.
— Ты опять противоречишь сам себе. То настаиваешь на том, что это не покойники, то говоришь так, словно не веришь более в свою гипотезу...
— Да. Слишком велик соблазн поддаться этой вере. Человек умирает, а затем ты с ним разговариваешь. И только благодаря строжайшей дисциплине ума можно отделить друг от друга некогда жившего человека и существо, которое выдает себя за него. Если, то есть...
— То есть, кем бы они были, ты находишь их опасными?
— Боюсь, что так. Очень опасными. Я абсолютно уверен, хотя у меня и нет никаких доказательств, что одно из них пыталось овладеть мной, подчинить меня, когда я беседовал с твоим отцом.
— Но каким образом они могут это сделать?
— Откуда мне знать? Если бы я рассказал об этом в интервью, Вестерн безусловно стал бы напирать на мою умственную слабость. Все сделали бы вывод, что я сошел с ума. Может быть, так оно и есть.
— Я так не считаю, — улыбнулась Патриция. — Давай лучше обдумаем наши дальнейшие действия. Сейчас, когда Вестерн поглощен восстановлением особняка и «Медиума», мы должны что-нибудь предпринять.
Карфакс задумался.
Посетить миссис Уэбстер? Он не ожидал слишком многого от этого сеанса. Кроме того, можно разузнать кое-что о покойном Карфаксе в Бигсурском университете.
Его размышления прервало сообщение, переданное по телевизору — через несколько дней будет опубликован официальный доклад федеральной комиссии.
Мимо, высоко подняв руки, пробежала женщина. Ее почерневшее тело прикрывала только изодранная кофта; волосы спутались обуглившейся массой.
Голубое небо потемнело, по нему проносились клубы дыма. Что-то ударилось ему в бок, но он не смог повернуть голову, чтобы разглядеть, что это было.
Через некоторое время над ним пролетел вертолет, совсем низко; он ощутил, как его обдало горячим воздухом из-под лопастей, хотя и не слышал рева двигателей. Он попытался закричать — в голове загудело, и его снова окутала тьма.
Когда Карфакс очнулся во второй раз, то лежал уже на носилках, укутанный в одеяло. Руки и ноги его были связаны. Он смог слегка пошевелить ими, но сразу же пожалел об этом — голову рванула мучительная боль, она показалась огромным сгустком запекшейся крови. Стоящий рядом мужчина в белом халате прижал к его лицу респиратор.
На третий раз, открыв глаза, он увидел Патрицию. Она плакала. Стоящая рядом медсестра писала что-то на листе бумаги, приколотом к дощечке. Морщась от боли, он повернул голову.
— Это был самолет... — Голос, казалось, эхом отдавался в черепной коробке. — Он умышленно врезался в здание.
Сестра положила дощечку и обошла кровать, направляясь к нему.
— Мистер Карфакс, вам сейчас нельзя напрягаться. Попробуйте снова заснуть.
— У меня сломан позвоночник.
— Нет, только нога и два ребра. В остальном же все в порядке.
— Боюсь, что еще лопнули барабанные перепонки. Который час?
— Постарайтесь успокоиться, м-р Карфакс. Некоторое время вам придется побыть здесь.
— Который час, Пат?
Патриция сквозь слезы взглянула на свои часы:
— Почти полночь.
— Полночь?
— Гордон, попробуй заснуть. Я буду здесь.
— Нет, я хочу знать, что произошло, — запротестовал он и попытался приподняться, но первая же волна боли унесла в беспамятство.
Когда он снова очнулся, Патриции рядом не было. Так вот, полагайся на женские обещания. Но мгновением позже она вошла в палату, бросилась к нему и поцеловала.
— И надо же было проснуться в тот момент, когда мне пришлось выйти в туалет!
— А я, кажется, уже сходил, — сказал он. — Позови, пожалуйста, сестру.
К восьми часам утра Карфакс уже мог сидеть. На его правую ногу ниже колена была наложена шина, а два ребра с левой стороны облегала тугая повязка. Слышимость левого уха восстановилась полностью, но в правом еще оставалось легкое гудение. Тело и лицо покрывало множество синяков и шрамов. Голова болела так, словно он дня три беспробудно пьянствовал, каждый неожиданный звук заставлял его вздрагивать.
Патриция рассказала все, что знала. Телевидение и газеты добавили подробности.
В 9 часов 20 минут предыдущего дня мистер Кристиан Хоувелл, проживающий в комплексе Аугуста, переулок Суиторэндс 13748, квартира 6H, вылетел на взятом напрокат четырехместном реактивном «Лангере» из аэропорта «Санта-Барбара». В соответствии с маршрутной картой он должен был лететь над Тихим океаном в Эуреку — город на севере штата Калифорния. Вместо этого м-р Хоувелл круто свернул к югу и, несмотря на распоряжения диспетчеров аэропортов «Санта-Барбара» и «Риверсайд», продолжал свой незаконный полет в южном направлении. Через несколько минут он опустился так низко, что радары потеряли его. Свидетельства очевидцев подтвердили, что самолет летел на высоте около ста метров — чуть выше самых высоких зданий и вершин холмов.
Приближаясь к району каньона Никольса, м-р Хоувелл поднялся до высоты трехсот метров, выполнил два круга (по-видимому, чтобы опознать особняк Вестерна), затем пошел на снижение и направился прямо к своей цели. На борту самолета, кроме м-ра Хоувелла, было примерно (судя по результатам) 25 килограммов динамита, который м-р Хоувелл, будучи химиком, приготовил в рабочее время. Самолет, пилот, динамит и дом, объятые пламенем, взлетели на воздух.
А вместе с ними — «Медиум», тридцать служащих Вестерна, включая Тоурса, миссис Моррис и Хармонса, и два клиента, которые брали интервью у покойного Франклина Рузвельта.
В это самое время м-р Вестерн, два его телохранителя и еще один клиент находились в полуподвале под гаражом, все они остались живы. Что там делал клиент, как его звали, осталось неизвестным — в суматохе он исчез, а м-р Вестерн не дал никаких объяснений по этому поводу.
Таким образом, м-ру Хоувеллу не удалось выполнить свою великую миссию по отправлению м-ра Вестерна в небытие.
Карфакс, наряду со многими другими, предположил, что Хоувелл принадлежал к какой-то религиозной секте, дискредитированной «Медиумом». Но, как выяснилось, это предположение было неверным. М-р Хоувелл прослыл убежденным атеистом. Он высмеивал все религии и однажды даже был избит в баре «Серебряное озеро» за то, что назвал христианство величайшим из зол, известных когда-либо на земном шаре. Почему м-ру Хоувеллу захотелось погубить человека, который пошел по пути разрушения всех существующих религий и большинства будущих?
Этого никто не знал, но телевизионные обозреватели считали, что, по-видимому, м-ру Хоувеллу не импонировало то, что Вестерн доказал существование загробной жизни. В одном из репортажей были показаны развалины дома. Съемка велась с вертолета, и черная яма, окруженная обломками дерева и металла, напоминала гигантскую ромашку, общипанную на предмет выяснения «любит-не любит».
М-р Вестерн, его телохранители и безымянный клиент выкарабкались из подвала через несколько минут после взрыва, отделавшись лишь сильными ожогами.
Показали и самого м-ра Вестерна. Он был весь забинтован, но выглядел довольным и даже заявил, что здание будет восстановлено, в нем будет работать новый «Медиум», попытки убить его безрезультатны, поскольку это бессмертное дело будет продолжено его последователями.
— Ох, как мне хочется узнать, чем он занимался в этом подвале и кто был его клиентом, — задумчиво сказал Карфакс.
— Жаль, что он не погиб! — со злобой произнесла Патриция. — Это было бы очень справедливо! Может быть, тогда бы он сознался, наконец, что убил моего отца и украл его изобретение!
— С какой стати? — удивился Карфакс.
— Будучи покойником, он не стал бы лгать.
— Став покойником, вряд ли кто станет менее лицемерным или злобным, — сказал Гордон.
— Ты опять противоречишь сам себе. То настаиваешь на том, что это не покойники, то говоришь так, словно не веришь более в свою гипотезу...
— Да. Слишком велик соблазн поддаться этой вере. Человек умирает, а затем ты с ним разговариваешь. И только благодаря строжайшей дисциплине ума можно отделить друг от друга некогда жившего человека и существо, которое выдает себя за него. Если, то есть...
— То есть, кем бы они были, ты находишь их опасными?
— Боюсь, что так. Очень опасными. Я абсолютно уверен, хотя у меня и нет никаких доказательств, что одно из них пыталось овладеть мной, подчинить меня, когда я беседовал с твоим отцом.
— Но каким образом они могут это сделать?
— Откуда мне знать? Если бы я рассказал об этом в интервью, Вестерн безусловно стал бы напирать на мою умственную слабость. Все сделали бы вывод, что я сошел с ума. Может быть, так оно и есть.
— Я так не считаю, — улыбнулась Патриция. — Давай лучше обдумаем наши дальнейшие действия. Сейчас, когда Вестерн поглощен восстановлением особняка и «Медиума», мы должны что-нибудь предпринять.
Карфакс задумался.
Посетить миссис Уэбстер? Он не ожидал слишком многого от этого сеанса. Кроме того, можно разузнать кое-что о покойном Карфаксе в Бигсурском университете.
Его размышления прервало сообщение, переданное по телевизору — через несколько дней будет опубликован официальный доклад федеральной комиссии.
11
Бизнес на призраках процветал во все времена, но сейчас он переживал свой Золотой Век. Там, где до Вестерна был один медиум, теперь стало около 20. Некоторые из них работали по старинке, презирая использование электромеханических вспомогательных средств, полагаясь только на свои психические способности. А также, думал Карфакс, на легковерие своих клиентов. Другие шли в ногу со временем и применяли различные устройства собственного изготовления, образцом для которых, как они утверждали был «Медиум» Вестерна. Все они, как предполагал Карфакс, были явными подделками. Однако, независимо от применяемых средств, медиумы все больше и больше привлекали клиентов и их сбережения.
Миссис Уэбстер не была исключением, во всяком случае во всем том, что касалось денег. Она жила в фешенебельной шестикомнатной квартире на крыше тридцатишестиэтажного жилого дома в Санта-Монике, всего в двух кварталах от Тихого океана.
В вестибюле Гордон и Патриция предъявили свои документы и были переданы охраннику, который сопровождал их до передней миссис Уэбстер, где они еще раз были подвергнуты проверке. Служанка, похожая на уроженку Аравии (как оно и было на самом деле), провела их в комнату для спиритических сеансов. Там, к удивлению Карфакса, не было никаких мистических атрибутов, которые, как ему казалось, свойственны всем подобным помещениям. Это была большая, ярко освещенная комната, почти пустая, со светло-желтыми стенами, покрытыми росписями, очень похожими на подлинники Казетти (какими они и являлись). Несколько картин были представлены Матиссом и Ренуаром, предположительно, оригиналами (и были ими). Мебель была, выполнена в хрупком неокритском стиле, ставшем столь популярным. В комнату вело несколько дверей.
Миссис Уэбстер своей хрупкостью удивительно гармонировала с мебелью. Она поднялась с веретенообразного диванчика и, улыбаясь, пошла навстречу гостям, протягивая вперед руки. На вид ей было около пятидесяти лет. Рост ее вряд ли превышал 150 см, руки и ноги были тонкими, а грудь и задница — мощными, что вызывало невольное восхищение Карфакса. На овальном лице с высокими скулами сияли огромные глаза. Волосы, черные и длинные, свободно сбегали по плечам и спине. На ней не было никаких украшений, кроме маленького золотого кольца с лазурным камешком (каким точно, Карфаксу не удалось определить). Когда он взял ее руку, то увидел, что выполнено оно в форме змеи.
Голос миссис Уэбстер, весьма сильный, резко дисгармонировал с ее хрупким сложением.
— Пожалуйста, садитесь. Остальные прибудут через несколько минут. Курите, если хотите. Могу предложить сигареты из Кении. И прошу прощения — мне нужно переодеться в рабочее одеяние.
Переодевание затянулось надолго. Патриция за это время выкурила несколько крепких кенийских сигарет. Гордон расхаживал по комнате, то и дело поглядывая на океан из высокого широкого окна. Заметив проводки, идущие от стены к подоконнику, он поднял брови — электрическая поляризация оконных стекол была довольно дорогим удовольствием.
Наконец в комнату вошла служанка, одетая теперь в свободно свисающие белые одежды, что еще больше подчеркивало ее арабское происхождение. За ней следовали три женщины и трое мужчин разного возраста, очень хорошо одетые. Одна из женщин, блондинка лет двадцати, была даже слишком хорошо одета, отметил Карфакс. Наряд ее составляли юбка колоколом, доходившая до пола, и парчовый жакет, который наиболее смелые девушки из больших городов надевали в честь своего недавно умершего кумира — певицы Кибелы Фидестес (урожденной Люси Шварц). Полоску из дымчатой ткани, которой обычно прикрывали груди на улице, она сбросила, и Карфакс изумленно задумался над тем, как можно рассчитывать, что ум его будет занят чисто духовными материями, в то время как взгляду будет представать столь великолепная плоть? Или, может быть, это сделано с тонким расчетом? Вряд ли клиент, увлеченный столь восхитительным зрелищем, будет в состоянии поймать медиума на мошенничестве.
При появлении девушки Карфакс заметил, что глаза Патриции зловеще сузились. Она перевела взгляд с блондинки на него, но он только ухмыльнулся и подмигнул ей.
Миссис Уэбстер пояснила ранее по телефону, что гости эти будут приглашены исключительно с целью создания должной психической атмосферы и ускорения общения. Карфакс предположил, что, по сути, они являются ее служащими и получают свою долю из весьма высоких гонораров миссис Уэбстер. Это были: профессор-психиатр, программист, отставной флотский офицер, жена профессионального живописца, секретарша финского консульства в Лос-Анджелесе. Блондинку звали Глориана Чегети, работала она в конторе социального страхования в Шерман-Оуксе (но, разумеется, подумал Карфакс, не в этой одежде).
Разговаривая с Гордоном, Глориана почти касалась его обнаженной грудью.
— Мне казалось, что у вас сломана нога, м-р Карфакс, — произнесла она нежным голоском.
— Да, была, да и сейчас сломана, мисс Чегети, — ответил он. — Но шину сняли на следующий же день после того, как наложили. Разлом был скреплен эпоксидным клеем. То же самое сделали и с моими ребрами. Я могу, по крайней мере теоретически, без особого труда пробежать стометровку. На самом же деле мои мышцы чертовски болят, и, если случайная судорога исказит мое лицо, то вызвана она будет этой болью. А может быть, и моим восторгом перед вами, — галантно добавил он.
Мисс Чегети рассмеялась. Патриция стиснула губы и отвернулась.
— Я читала о применении эпоксидных смол в таких случаях на востоке, но не знала, что теперь это практикуется у нас, — прощебетала девушка.
— Я — один из первых, кто прошел подобный курс лечения.
Тут одна из дверей открылась, и в комнату вошла миссис Уэбстер. Все притихли. Карфакс испытал очередное потрясение: под белым прозрачным хитоном на ней ничего не было одето. Груди были на вид такими твердыми, что казались ненастоящими. Видимо, накачены большой дозой клинита, догадался Карфакс. Это что же? Еще одно средство отвлечения внимания клиента? Если это так, то она преуспела в этом.
— Рассаживайтесь, пожалуйста, — пригласила миссис Уэбстер, указывая на большой круглый стол из черного дерева, столешница которого была выложена яркими фигурами рыб, дельфинов и осьминогов.
Все, кроме мисс Чегети, прошли к столу. Миссис Уэбстер нажала на кнопку в нижней части одной из стен. Свет из окна потускнел. К тому времени, когда Глориана заняла свое место, окно превратилось в темно-красный прямоугольник с голубым солнцем в центре. Комнату залил красноватый свет. Мисс Чегети, сидящая напротив Карфакса, превратилась в темно-голубую статую с черными сосками. Он взглянул на Патрицию и увидел синее приведение. Его собственные руки тоже стали синими.
Кондиционер понизил температуру в комнате по меньшей мере градусов на пять. Карфакс неожиданно начал дрожать. Миссис Уэбстер, сидящая справа от него, взяла его руку в свою маленькую холодную ладонь и сказала:
— Все образуют живую цепь.
Карфакс протянул вторую руку миссис Эпплгард, жене художника. Она была немного теплее руки миссис Уэбстер.
— Это делается для того, чтобы между нами возник поток жизненной субстанции, — пояснила она. — Мы будем просто сидеть, погрузившись в размышления о чем угодно, и чувствовать перетекание жизненной силы. Думать желательно о чем-нибудь хорошем, теплом. Я предлагаю вам поразмышлять о любви, поскольку, как показывает практика, это более всего способствует успеху.
Думать о любви оказалось совсем нетрудно, особенно принимая во внимание мисс Чегети. Когда она двигалась, становилось ясно, что ее великолепные формы не нуждались в накачке их какой-нибудь синтетической дрянью. Он заинтересовался, о чем думает Патриция. Если она тоже наблюдает за Чегети, то ей не до мыслей о любви.
Все это казалось довольно странной прелюдией к общению с душами умерших. Но некоторые психологи утверждали, что в умах многих американцев секс и смерть довольно тесно связаны между собой. Это было, как им казалось, обратной и лицевой сторонами монеты, то есть психики.
— Ощущайте ток, — проникновенно говорила миссис Уэбстер. — Чувствуйте, как он течет от одного к другому, как снова и снова протекает по всем присутствующим, становясь с каждым циклом все сильнее...
Неожиданно Карфакс ощутил легкое покалывание в том месте, где его кожа соприкасалась с кожей миссис Уэбстер. Еще через несколько секунд вторую руку тоже начало пощипывать. Кто-то шевельнулся, мелькнула крохотная голубая искорка. Патриция тихо ойкнула.
Карфакс поразился. А не подключены ли они на самом деле к какому-нибудь электрическому генератору? Скорее всего, это было не так, поскольку тонкая столешница и изящные ножки стола не могли скрыть ничего, что превосходило бы размерами крохотную батарейку. Разумеется, внутри дерева могли быть скрыты провода, идущие к источнику под полом. Тонкая полоска проводящего металла могла быть спрятана под столешницей и соприкасаться с голыми животами Чегети или миссис Уэбстер. С другой стороны, проскочившая искра, скорее всего, была обусловлена статическим электричеством.
Рука миссис Уэбстер была холодной и сухой, а миссис Эпплгард — теплой и влажной. Контакт с нею должен был, по идее, быть гораздо лучше, однако покалывание со стороны миссис Уэбстер было намного сильнее.
Прервитесь, если угодно.
Миссис Эпплгард глубоко вздохнула и убрала руку. Чегети поднялась, не скрывая охватившей ее дрожи, и подошла к высокому комоду. Карфакс тоже поднялся.
— Ну, как самочувствие? — спросил он у Патриции.
Она резко встала.
— Хочется выпить. Но миссис Уэбстер предупредила, что во время сеанса нам нельзя пить даже воду.
— Эта искра исходила от тебя?
— Да. В тот момент, когда я отнимала свою ладонь от руки мистера Гарднера. Жаль, что не включили свет. Все кажутся такими мертвенно-бледными...
В полутьме вспыхнула спичка. Она осветила бледное лицо Чегети и сигарету в ее губах. Карфакс уловил едкий запах.
Дверь отворилась, и Патриция от неожиданности подпрыгнула. Служанка, голубая монахиня, бесшумно вошла, неся вазу, окруженную светло-оранжевым сиянием.
— Можете курить. Траву или табак, на ваш выбор. Трава, как подсказывает опыт, является более удачным средством для настройки.
Карфакс предположил, что под словом «настройка» подразумевается более высокого уровня вибрация, независимо от того, что имеется в виду под словом «вибрация».
Служанка поставила вазу на стол перед миссис Уэбстер и плавно, как бы скользя, покинула комнату. Карфакс подошел и заглянул в нее. Там лежали три копьевидных листа с зазубренными краями, казавшиеся черными при этом освещении.
— Это лавровые листья, Гордон, — произнесла миссис Уэбстер, придвинувшись к нему так близко, что коснулась грудью его правой руки. — Благородный лавр. Сладкий лавровый лист, применявшийся нимфами, а также жрецами древнегреческой религии во время их оргаистических обрядов. Эти листья сняты с дерева поблизости от храма дельфийского оракула. Я прибегаю к ним только в тех случаях, когда того требуют обстоятельства.
— Вы добиваетесь лучших результатов, когда жуете их?
— Намного лучших. Но это связано с повышенной опасностью. Я теряю контроль.
— С опасностью? — спросил он, оборачиваясь.
Она отодвинулась не сразу, дав Карфаксу по достоинству оценить упругость своей груди. Потом сделала шаг назад и подняла голову; зубы ее казались серыми на синем лице, между ними пурпурным цветком трепетал язык.
— Я не хочу, чтобы вы были слишком возбуждены. Лучше не гадать, что может произойти.
— Я уже возбужден сверх всякой меры, — ответил Карфакс, подумав мимолетно, догадывается ли она о двусмысленности своих слов.
— Хорошо, — произнесла миссис Уэбстер чуть громче. — Займите свои места.
На этот раз он не ощущал пощипывания в ладонях, но сам воздух, казалось, был насыщен электричеством. Карфакс удивленно подумал, каким образом она сможет взять лист и положить его себе в рот, если руки ее заняты. Но тут над ее плечом возникла рука, взяла из вазы лист и положила его в открытый рот. Это была служанка, стоящая позади миссис Уэбстер.
Наступила полная тишина. Фигуры на противоположной стороне стола стали еще более сине-черными. У него начала болеть голова. Рука миссис Эпплгард стала более влажной и холодной. Температура в комнате начала понижаться, но, как ему показалось, это не было связано с кондиционером. Хотя похолодание, подумал он, могло быть плодом воображения.
Миссис Уэбстер сплюнула. Он подскочил от неожиданности. Масса пережеванных листьев шлепнулась рядом с вазой, в воздухе распространился приятный аромат. Из-за спины миссис Уэбстер снова появилась рука и положила ей в рот новый лист. Снова воцарилась тишина, прерываемая только чавкающими звуками.
Через несколько минут, когда безмолвие стало плотным, как облако, второй лист последовал за первым. И еще раз рука опустилась к вазе.
— Нет! Достаточно! — раздался шепот миссис Уэбстер и рука, продолжавшая держать лист, исчезла.
Рука Карфакса была теперь холодной, как у трупа. Урчащий звук слева заставил его слегка повернуть голову. Он несколько расслабился и даже улыбнулся, догадавшись, что это газы в желудке миссис Эпплгард. Очень нервная женщина, подумал он без упрека. И почему она нервничает, хотя уже много раз проходила через это? Неужели в этом действительно что-то есть?
— Не разнимайте рук! — резко скомандовала миссис Уэбстер.
Снова наступила тишина, нарушаемая тяжелым дыханием. Может быть, это Патриция так дышит?
Голос миссис Уэбстер, казалось, проревел у него прямо над ухом:
— Руфтон Карфакс!
Гордон почувствовал, что внутри его все как бы остекленело. Он превратился во вместилище страха — что-то или кто-то появился в комнате, возник, из ничего, его присутствие ощущалось каждой клеточкой тела. Через несколько мгновений воздух над столом сгустился, начал клубиться, все более и более чернея. Лица и рук Карфакса коснулась воздушная волна, исходящая от парящей над столом массы.
— Руфтон Карфакс!
Псевдоконечность, длинная и тонкая, закругленная на конце, протянулась в направлении миссис Уэбстер. Ей предшествовал холод, такой холод, что кожа покрылась инеем. В груди Карфакса гулко ударило заледеневшее сердце. На противоположной стороне стола кто-то, смутно различимый сквозь сгустившуюся мглу, истерически хихикнул. Этот смешок, замешанный на страхе, еще более ужесточил напряженность.
— Руфтон Карфакс! Спокойно!
Миссис Уэбстер не была исключением, во всяком случае во всем том, что касалось денег. Она жила в фешенебельной шестикомнатной квартире на крыше тридцатишестиэтажного жилого дома в Санта-Монике, всего в двух кварталах от Тихого океана.
В вестибюле Гордон и Патриция предъявили свои документы и были переданы охраннику, который сопровождал их до передней миссис Уэбстер, где они еще раз были подвергнуты проверке. Служанка, похожая на уроженку Аравии (как оно и было на самом деле), провела их в комнату для спиритических сеансов. Там, к удивлению Карфакса, не было никаких мистических атрибутов, которые, как ему казалось, свойственны всем подобным помещениям. Это была большая, ярко освещенная комната, почти пустая, со светло-желтыми стенами, покрытыми росписями, очень похожими на подлинники Казетти (какими они и являлись). Несколько картин были представлены Матиссом и Ренуаром, предположительно, оригиналами (и были ими). Мебель была, выполнена в хрупком неокритском стиле, ставшем столь популярным. В комнату вело несколько дверей.
Миссис Уэбстер своей хрупкостью удивительно гармонировала с мебелью. Она поднялась с веретенообразного диванчика и, улыбаясь, пошла навстречу гостям, протягивая вперед руки. На вид ей было около пятидесяти лет. Рост ее вряд ли превышал 150 см, руки и ноги были тонкими, а грудь и задница — мощными, что вызывало невольное восхищение Карфакса. На овальном лице с высокими скулами сияли огромные глаза. Волосы, черные и длинные, свободно сбегали по плечам и спине. На ней не было никаких украшений, кроме маленького золотого кольца с лазурным камешком (каким точно, Карфаксу не удалось определить). Когда он взял ее руку, то увидел, что выполнено оно в форме змеи.
Голос миссис Уэбстер, весьма сильный, резко дисгармонировал с ее хрупким сложением.
— Пожалуйста, садитесь. Остальные прибудут через несколько минут. Курите, если хотите. Могу предложить сигареты из Кении. И прошу прощения — мне нужно переодеться в рабочее одеяние.
Переодевание затянулось надолго. Патриция за это время выкурила несколько крепких кенийских сигарет. Гордон расхаживал по комнате, то и дело поглядывая на океан из высокого широкого окна. Заметив проводки, идущие от стены к подоконнику, он поднял брови — электрическая поляризация оконных стекол была довольно дорогим удовольствием.
Наконец в комнату вошла служанка, одетая теперь в свободно свисающие белые одежды, что еще больше подчеркивало ее арабское происхождение. За ней следовали три женщины и трое мужчин разного возраста, очень хорошо одетые. Одна из женщин, блондинка лет двадцати, была даже слишком хорошо одета, отметил Карфакс. Наряд ее составляли юбка колоколом, доходившая до пола, и парчовый жакет, который наиболее смелые девушки из больших городов надевали в честь своего недавно умершего кумира — певицы Кибелы Фидестес (урожденной Люси Шварц). Полоску из дымчатой ткани, которой обычно прикрывали груди на улице, она сбросила, и Карфакс изумленно задумался над тем, как можно рассчитывать, что ум его будет занят чисто духовными материями, в то время как взгляду будет представать столь великолепная плоть? Или, может быть, это сделано с тонким расчетом? Вряд ли клиент, увлеченный столь восхитительным зрелищем, будет в состоянии поймать медиума на мошенничестве.
При появлении девушки Карфакс заметил, что глаза Патриции зловеще сузились. Она перевела взгляд с блондинки на него, но он только ухмыльнулся и подмигнул ей.
Миссис Уэбстер пояснила ранее по телефону, что гости эти будут приглашены исключительно с целью создания должной психической атмосферы и ускорения общения. Карфакс предположил, что, по сути, они являются ее служащими и получают свою долю из весьма высоких гонораров миссис Уэбстер. Это были: профессор-психиатр, программист, отставной флотский офицер, жена профессионального живописца, секретарша финского консульства в Лос-Анджелесе. Блондинку звали Глориана Чегети, работала она в конторе социального страхования в Шерман-Оуксе (но, разумеется, подумал Карфакс, не в этой одежде).
Разговаривая с Гордоном, Глориана почти касалась его обнаженной грудью.
— Мне казалось, что у вас сломана нога, м-р Карфакс, — произнесла она нежным голоском.
— Да, была, да и сейчас сломана, мисс Чегети, — ответил он. — Но шину сняли на следующий же день после того, как наложили. Разлом был скреплен эпоксидным клеем. То же самое сделали и с моими ребрами. Я могу, по крайней мере теоретически, без особого труда пробежать стометровку. На самом же деле мои мышцы чертовски болят, и, если случайная судорога исказит мое лицо, то вызвана она будет этой болью. А может быть, и моим восторгом перед вами, — галантно добавил он.
Мисс Чегети рассмеялась. Патриция стиснула губы и отвернулась.
— Я читала о применении эпоксидных смол в таких случаях на востоке, но не знала, что теперь это практикуется у нас, — прощебетала девушка.
— Я — один из первых, кто прошел подобный курс лечения.
Тут одна из дверей открылась, и в комнату вошла миссис Уэбстер. Все притихли. Карфакс испытал очередное потрясение: под белым прозрачным хитоном на ней ничего не было одето. Груди были на вид такими твердыми, что казались ненастоящими. Видимо, накачены большой дозой клинита, догадался Карфакс. Это что же? Еще одно средство отвлечения внимания клиента? Если это так, то она преуспела в этом.
— Рассаживайтесь, пожалуйста, — пригласила миссис Уэбстер, указывая на большой круглый стол из черного дерева, столешница которого была выложена яркими фигурами рыб, дельфинов и осьминогов.
Все, кроме мисс Чегети, прошли к столу. Миссис Уэбстер нажала на кнопку в нижней части одной из стен. Свет из окна потускнел. К тому времени, когда Глориана заняла свое место, окно превратилось в темно-красный прямоугольник с голубым солнцем в центре. Комнату залил красноватый свет. Мисс Чегети, сидящая напротив Карфакса, превратилась в темно-голубую статую с черными сосками. Он взглянул на Патрицию и увидел синее приведение. Его собственные руки тоже стали синими.
Кондиционер понизил температуру в комнате по меньшей мере градусов на пять. Карфакс неожиданно начал дрожать. Миссис Уэбстер, сидящая справа от него, взяла его руку в свою маленькую холодную ладонь и сказала:
— Все образуют живую цепь.
Карфакс протянул вторую руку миссис Эпплгард, жене художника. Она была немного теплее руки миссис Уэбстер.
— Это делается для того, чтобы между нами возник поток жизненной субстанции, — пояснила она. — Мы будем просто сидеть, погрузившись в размышления о чем угодно, и чувствовать перетекание жизненной силы. Думать желательно о чем-нибудь хорошем, теплом. Я предлагаю вам поразмышлять о любви, поскольку, как показывает практика, это более всего способствует успеху.
Думать о любви оказалось совсем нетрудно, особенно принимая во внимание мисс Чегети. Когда она двигалась, становилось ясно, что ее великолепные формы не нуждались в накачке их какой-нибудь синтетической дрянью. Он заинтересовался, о чем думает Патриция. Если она тоже наблюдает за Чегети, то ей не до мыслей о любви.
Все это казалось довольно странной прелюдией к общению с душами умерших. Но некоторые психологи утверждали, что в умах многих американцев секс и смерть довольно тесно связаны между собой. Это было, как им казалось, обратной и лицевой сторонами монеты, то есть психики.
— Ощущайте ток, — проникновенно говорила миссис Уэбстер. — Чувствуйте, как он течет от одного к другому, как снова и снова протекает по всем присутствующим, становясь с каждым циклом все сильнее...
Неожиданно Карфакс ощутил легкое покалывание в том месте, где его кожа соприкасалась с кожей миссис Уэбстер. Еще через несколько секунд вторую руку тоже начало пощипывать. Кто-то шевельнулся, мелькнула крохотная голубая искорка. Патриция тихо ойкнула.
Карфакс поразился. А не подключены ли они на самом деле к какому-нибудь электрическому генератору? Скорее всего, это было не так, поскольку тонкая столешница и изящные ножки стола не могли скрыть ничего, что превосходило бы размерами крохотную батарейку. Разумеется, внутри дерева могли быть скрыты провода, идущие к источнику под полом. Тонкая полоска проводящего металла могла быть спрятана под столешницей и соприкасаться с голыми животами Чегети или миссис Уэбстер. С другой стороны, проскочившая искра, скорее всего, была обусловлена статическим электричеством.
Рука миссис Уэбстер была холодной и сухой, а миссис Эпплгард — теплой и влажной. Контакт с нею должен был, по идее, быть гораздо лучше, однако покалывание со стороны миссис Уэбстер было намного сильнее.
Прервитесь, если угодно.
Миссис Эпплгард глубоко вздохнула и убрала руку. Чегети поднялась, не скрывая охватившей ее дрожи, и подошла к высокому комоду. Карфакс тоже поднялся.
— Ну, как самочувствие? — спросил он у Патриции.
Она резко встала.
— Хочется выпить. Но миссис Уэбстер предупредила, что во время сеанса нам нельзя пить даже воду.
— Эта искра исходила от тебя?
— Да. В тот момент, когда я отнимала свою ладонь от руки мистера Гарднера. Жаль, что не включили свет. Все кажутся такими мертвенно-бледными...
В полутьме вспыхнула спичка. Она осветила бледное лицо Чегети и сигарету в ее губах. Карфакс уловил едкий запах.
Дверь отворилась, и Патриция от неожиданности подпрыгнула. Служанка, голубая монахиня, бесшумно вошла, неся вазу, окруженную светло-оранжевым сиянием.
— Можете курить. Траву или табак, на ваш выбор. Трава, как подсказывает опыт, является более удачным средством для настройки.
Карфакс предположил, что под словом «настройка» подразумевается более высокого уровня вибрация, независимо от того, что имеется в виду под словом «вибрация».
Служанка поставила вазу на стол перед миссис Уэбстер и плавно, как бы скользя, покинула комнату. Карфакс подошел и заглянул в нее. Там лежали три копьевидных листа с зазубренными краями, казавшиеся черными при этом освещении.
— Это лавровые листья, Гордон, — произнесла миссис Уэбстер, придвинувшись к нему так близко, что коснулась грудью его правой руки. — Благородный лавр. Сладкий лавровый лист, применявшийся нимфами, а также жрецами древнегреческой религии во время их оргаистических обрядов. Эти листья сняты с дерева поблизости от храма дельфийского оракула. Я прибегаю к ним только в тех случаях, когда того требуют обстоятельства.
— Вы добиваетесь лучших результатов, когда жуете их?
— Намного лучших. Но это связано с повышенной опасностью. Я теряю контроль.
— С опасностью? — спросил он, оборачиваясь.
Она отодвинулась не сразу, дав Карфаксу по достоинству оценить упругость своей груди. Потом сделала шаг назад и подняла голову; зубы ее казались серыми на синем лице, между ними пурпурным цветком трепетал язык.
— Я не хочу, чтобы вы были слишком возбуждены. Лучше не гадать, что может произойти.
— Я уже возбужден сверх всякой меры, — ответил Карфакс, подумав мимолетно, догадывается ли она о двусмысленности своих слов.
— Хорошо, — произнесла миссис Уэбстер чуть громче. — Займите свои места.
На этот раз он не ощущал пощипывания в ладонях, но сам воздух, казалось, был насыщен электричеством. Карфакс удивленно подумал, каким образом она сможет взять лист и положить его себе в рот, если руки ее заняты. Но тут над ее плечом возникла рука, взяла из вазы лист и положила его в открытый рот. Это была служанка, стоящая позади миссис Уэбстер.
Наступила полная тишина. Фигуры на противоположной стороне стола стали еще более сине-черными. У него начала болеть голова. Рука миссис Эпплгард стала более влажной и холодной. Температура в комнате начала понижаться, но, как ему показалось, это не было связано с кондиционером. Хотя похолодание, подумал он, могло быть плодом воображения.
Миссис Уэбстер сплюнула. Он подскочил от неожиданности. Масса пережеванных листьев шлепнулась рядом с вазой, в воздухе распространился приятный аромат. Из-за спины миссис Уэбстер снова появилась рука и положила ей в рот новый лист. Снова воцарилась тишина, прерываемая только чавкающими звуками.
Через несколько минут, когда безмолвие стало плотным, как облако, второй лист последовал за первым. И еще раз рука опустилась к вазе.
— Нет! Достаточно! — раздался шепот миссис Уэбстер и рука, продолжавшая держать лист, исчезла.
Рука Карфакса была теперь холодной, как у трупа. Урчащий звук слева заставил его слегка повернуть голову. Он несколько расслабился и даже улыбнулся, догадавшись, что это газы в желудке миссис Эпплгард. Очень нервная женщина, подумал он без упрека. И почему она нервничает, хотя уже много раз проходила через это? Неужели в этом действительно что-то есть?
— Не разнимайте рук! — резко скомандовала миссис Уэбстер.
Снова наступила тишина, нарушаемая тяжелым дыханием. Может быть, это Патриция так дышит?
Голос миссис Уэбстер, казалось, проревел у него прямо над ухом:
— Руфтон Карфакс!
Гордон почувствовал, что внутри его все как бы остекленело. Он превратился во вместилище страха — что-то или кто-то появился в комнате, возник, из ничего, его присутствие ощущалось каждой клеточкой тела. Через несколько мгновений воздух над столом сгустился, начал клубиться, все более и более чернея. Лица и рук Карфакса коснулась воздушная волна, исходящая от парящей над столом массы.
— Руфтон Карфакс!
Псевдоконечность, длинная и тонкая, закругленная на конце, протянулась в направлении миссис Уэбстер. Ей предшествовал холод, такой холод, что кожа покрылась инеем. В груди Карфакса гулко ударило заледеневшее сердце. На противоположной стороне стола кто-то, смутно различимый сквозь сгустившуюся мглу, истерически хихикнул. Этот смешок, замешанный на страхе, еще более ужесточил напряженность.
— Руфтон Карфакс! Спокойно!