Файбышенко Юлий. Осада

   - Занапрасно, Аристарх Григорьев, мальчонку теребишь, - сказал со своего места Степан, - ни в чем он не виновный. Что служить к большевикам пошел - за то я его хулю, да все по молодости, жрать-то надо! А малый он вполне нам сочувственный. Я его мысли наскрозь вижу.
   - Наскрозь? - отскочив от Клешкова, сощурился Князев, - ой ли, Василь Петров, а про комсомол его знал, а?
   - Так что - комсомол! - сказал Клешков. - Это я сам могу сказать.
   - Говори! - поощрил Князев.
   - Я в восемнадцатом году на электростанции работал...
   - Рабочий! - уличающе поднял палец Князев.
   - Да какой он рабочий, когда торговые все в роду, - перебил Степан, он же мой двоюродный племяш! Рабочий! Времена-то какие были! Тут хоть кто рабочим станет!
   - Значит, комсомол? - спросил Князев, торжествующе усмехаясь. - Так, толкуй, кайся.
   - Немцы в Харькове были, - пояснил Клешков, - а там ребята против них поднялись. Я и пристал к ним.
   - Та-ак, - протянул Князев, - пристал, говоришь? А отстал ли?
   - А на кой они мне, - сказал Клешков, - думаешь, дядя Аристарх, приятно было? Я и при обысках бывал. Все больших людей, солидных, обыскивали. Доведись так-то отцу бы не разориться да не помереть, и его б туда же, в чеку...
   - Спас Харитошу господь, убрал его с грешной землицы, чтоб не лицезреть погибель нашу, - горестно вздохнул Степан.
   Клешков похолодел. Если они сунутся в какие-нибудь его документы, то там черным по белому: Александр Савельевич... А Степан про отца Харитоша!
   Но Князев вдруг нахмурился, отошел и сел на свое место. Туда же после его знака прошел и дьякон.
   - Ладно, - сказал Князев, - на том и порешим. Есть у нас к вам дело, да только дюже оно деликатное. Потому так договоримся. Один делать его будет, другой у нас останется - на всякий случай. Согласны, голуби? Но скоро сказка сказывается, а дело-то, оно совсем нескорое.
   Всю ночь шел дождь. Утром дорогу развезло так, что пройти было трудно. Гуляев направился к исполкому, где хотел отыскать Бубнича.
   Длинные захламленные коридоры были пусты и темны. На втором этаже у предисполкома Куценко шло заседание. За машинкой мучился вооруженный боец, утирая пот со лба и через час по чайной ложке отстукивая буквы. На стареньком диване, ладонями обхватив колени, сидела девчонка в кожанке и платке. Крепкие ноги ее в кирзовых сапогах непрерывно двигались, то поджимаясь, то притоптывая. Это была Верка Костышева - комсомольский секретарь маслозавода.
   - Здорово, Вер, - подсел к ней Гуляев, - не знаешь, Бубнич здесь?
   - Все здесь, - не глядя на него, ответила Костышева. Она не любила Гуляева, и необъяснимая эта нелюбовь странным образом привлекала его к ней.
   - Я у тебя хотел вот что спросить, - сказал он, разматывая шарф и растирая уши, - ты не помнишь, когда вы с Куценко осматривали склад потребкооперации, там посторонних не было?
   Бубнич просил его на время оставить дело об ограблении складов потребкооперации и заниматься только поджогом полуэктовских лабазов. Но сейчас было время, а Костышеву он в милицию не вызывал, зная, как ее самолюбие будет задето допросом, поэтому он и воспользовался случаем расспросить ее между делом.
   - Я бы всех этих ворюг в уездном торге вывела за Капустников овраг и в расход! - Верка зло сузила глаза. - Сволочи, сами небось и склад ограбили, и сторожа угробили.
   - Ворюги-то они ворюги, да как это доказать?
   - Это таким тетеревам, как наша милиция, надо доказывать. А мне и так все ясно. Захожу раз к Ваньке Панфилову. Вся семья с чаем сахар трескает. "Откуда, - говорю, - сахар?"
   Гуляев весь напрягся:
   - Сказал?
   - Мне не скажи, я б его враз на ячейку поволокла. Да мы и так потом его обсуждали.
   - Сказал он, где сахар добыл? - нетерпеливо потряс ее за локоть Гуляев.
   - Ты руки оставь! - жестко стрельнула в него Верка серыми глазами. Это дело комсомольское. А ты в ячейке состоишь?
   - Верка, - сказал он, преодолевая свой гнев к этой безудержно категоричной девчонке, - ты прости, что я тебе сразу не объяснил. Мы следствие по этому делу проводим. Сахар, раз появился в городе, он только оттуда - из кооперативных складов. Позарез надо знать, как его добыл Панфилов.
   Верка пристально взглянула на него и задумалась.
   - Тут дело-то не простое, - сказала она, морща младенчески ясный лоб. - Ванька-то, он у нас телок. Добрый до всех. У Нюрки Власенко мальчонка заболел. Нюрка сама больная, еле ходит. Ванька - мастер ихний. Он мальчонку-то на руки, да и до больницы допер. Спасли мальчонку. Сам фершал мазью мазал. Вот за это Нюрка его сахаром наградила. Две головки дала. Говорит, он у ей от старого режима схоронен был.
   Гуляев открыл было рот, чтоб попросить Верку свести его с Иваном Панфиловым, как грохнула дверь и в приемную вломилась толпа взлохмаченных и разъяренных женщин.
   - Давай их сюда! - кричала рослая работница в размотавшемся платке. Давай комиссаров!
   - Хлеба! - истошно вопила худая маленькая женщина в подвязанных к ногам калошах. - Хлеба давай!
   - Детишки не кормлены!
   Шум стоял неистовый. Боец, сидевший за машинкой, оторопело вскочил. Двери распахнулись, и Бубнич с Куценко стали в них, спокойно глядя на бушевавшую толпу. Гуляев и Верка с двух сторон застыли у дверей, готовые прийти им на помощь.
   - В чем дело, гражданки? - спросил Куценко. - Яка нужда вас привела сюда?
   - Именно, что нужда! - ответила рослая работница в платке. - А ты, начальник, видать, жрешь, хорошо, коли не знаешь нужды нашей! Голод! Дети голодают!
   Дикий шум покрыл ее последние слова.
   - Тихо, - сказал, поднимая руку, Куценко, - причина понятна. Дайте слово сказать!
   - Ты нам не слова, ты нам - хлеба давай! - опять крикнула рослая.
   - Вот я и хочу сказать за хлеб!
   Толпа сдвинулась вокруг.
   - Товарищи женщины, - сказал Куценко, дергая себя за ус, - дела такие. Враг поджег склады. Об этом известно?
   - А где твоя охрана была? - закричали из толпы. - Ты нам зубы не заговаривай!
   - Идет гражданская война, товарищи бабы, - глухо сказал Куценко, - мы строим первое в мире государство рабочих. Государство ваше и для вас! Трудно нам. Враг у нас ловкий. Бьет по самому больному месту. А про хлеб, товарищи бабы, я так скажу. Хлеб нам губерния уже послала. Хлеб идет. Но для того чтобы он дошел, надо нам сорганизоваться и разбить банды вокруг города, прибрать к рукам внутреннюю контру! И в этом нам нужна ваша помощь!
   - Мы-то с голоду мрем, а буржуи колбасу трескают! - крикнула женщина в калошах.
   - Всех к стенке! - кричала женщина у самого уха Гуляева. - Гады! Награбили при старом режиме!
   - Живодеры! - басом перекрывала всех толстая женщина в истрепанной кацавейке.
   - Ваша классовая ненависть правильная, - сказал Куценко, перебивая шум, - но только знайте, гражданки, что самосудом делу не поможешь! У нас социалистическая республика! Сейчас она в опасности. Вы должны помогать нам, мобилизовывать своих мужьев и братьев. Надо выполнять задания, которые вам дает исполком. Тогда мы вам гарантируем и хлеб, и работу, и школы для детей.
   Толпа притихла. Куценко говорил уже свободно и легко, указывал, что и как надо сделать, чтобы выжить в эти трудные дни, а к Гуляеву пробралась Верка Костышева и, показав глазами в сторону красивой работницы с мучнистым лицом, шепнула:
   - Она и есть - Нюрка Власенко! Баба себе на уме! Ты гляди с ней, допрашивать будешь - палку не перегни. Нервенная она, может и глаза выцарапать.
   Гуляев проследил, как эта женщина толкается в толпе, как равнодушно слушает она то, что вокруг говорится, отметил, что даже в потертом своем пальтишке и черном платке она как-то выделяется среди остальных работниц, и определил, что она здесь совершенно посторонняя, что она - по случаю.
   "Может быть, сейчас поговорить?" - подумал он. И тут же решил, что это неосторожно. Надо выяснить о ней все. Только тогда допросить. Но между прочим, поговорить не мешало. Он подошел и встал рядом с ней, притиснувшись плечом к стенке.
   - Шуму сколько наделали, - сказал он, подлаживаясь под чей-то чужой язык и от этого чувствуя себя в глупой роли неумелого сыщика. - Было б с чего!
   - Сам-то жрешь, - лениво ответила ему Нюрка, - вот тебе и метится, что не с чего. Имел бы ребенка - по-другому бы запел, кобель здоровый!
   - Трудное время, - сказал он, не желая спорить, - надо потерпеть.
   - А мало мы терпели! - тут же вскинулась Нюрка. - Мы-то, бабы, одни и терпим - вы, что ли, жеребцы кормленные.
   - Давно уж замечаю, - сказал он, косясь на нее, - больше всех кричит не тот, кому на самом деле плохо, а тот, кто как раз лучше живет.
   - Это ты про кого? - Нюрка, выставив грудь, повернулась к нему. - Про меня, что ли?
   - Почему про тебя? - пробормотал он, слегка смущенный.
   - Я те дам на честных женщин наговаривать! - в голос закричала Нюрка. - Вот ребятам скажу, они те холку намнут, дубина жердявая!
   - Пошли, Нюрк, пошли, - потянула ее за собой, проходя, рослая работница. А женщина в калошах шепнула, дотянувшись до уха Гуляева:
   - С энтой не вяжись, парнишка, а то перо в бок получишь!
   - Вер, ты эту Нюрку хорошо знаешь?
   - Чего бы ее не знать, - ответила Верка, прислушиваясь к тому, что говорится за дверью, - на нашем заводе лет пять уж как работает. Ребенок у нее. Баба занозистая, но дурного от нее нету.
   - Вер, - сказал Гуляев, - а как мне Панфилова повидать?
   - Зачем он тебе? - спросила Верка, недоверчиво окидывая его серыми непримиримыми глазами. - Он при карауле тут.
   - Где - тут? - обрадовался Гуляев.
   - Хоть бы и тут! Я его к тебе не потащу! - отрезала Верка. - Что ты нам за начальник?
   - Никакой я не начальник, - сказал Гуляев, - а просто нужно мне знать все про эту Нюрку. Это не личный интерес, а дело.
   - Если по делу - можно, - размышляюще пробормотала Верка, потом встала, поплясала немного, чтоб согреться, и вышла.
   Вскоре она вернулась, подталкивая перед собой невысокого ловкого парня в армейской фуражке, длинном штатском пальто и обмотках. Винтовка без штыка висела у него на плече дулом книзу.
   - Вот Панфилов, - коротко сообщила Верка и снова устроилась на диване.
   - Гуляев, следователь милиции, - сказал Гуляев, вставая и подавая руку.
   - Фу-ты ну-ты! - сдавив руку Гуляева, засмеялся парень. - С чего это я вдруг вам понадобился?
   - Скажите, товарищ Панфилов, - Гуляев сознательно взял официальный тон, - сахар, который дала вам Власенко...
   - А-а! - покраснел парень. - Я ж не крал его!
   - Она на ваших глазах его доставала?
   - Как доставала?
   - Вы видели, где и как он у нее хранится?
   - Видел. В мешочке таком.
   - Большой мешок?
   - Махонький.
   - Сахару в нем много было?
   - Кила три!
   - Немало!
   - По нонешним временам - клад.
   - Откуда ж она его добыла, этот клад?
   - Говорит, с прежних времен хранила.
   - А вы верите?
   Парень подумал, посмотрел на Гуляева, отвел глаза:
   - Нюрка, она девка-то ничего, своя. Почему ж не верить?
   - Скажите, а что за знакомства у нее?
   - У Нюрки? - парень рассмеялся. - Ну, я вот - знакомство. Еще наши парняги...
   - А кроме?
   Парень посмотрел на Верку. Та вмешалась:
   - Выкладывай, Вань. Милиция знает, зачем ей это надо. Давай, как на ячейке. Крой.
   - Нюрка - она у нас лихая, - сказал Панфилов с некоторым усилием, так навроде в доску своя, но есть у ей один изъян. - Он остановился и снова взглянул на Верку. Та тоже пристально и настороженно глядела на него. - В общем, значит, так! - решительно рубанул Панфилов рукой по воздуху. - Она, понимаешь, с блатными шьется. Тут такое дело. Ребенок-то у нее, он при прошлом режиме еще сработан. Был у нас в городе Фитиль, не слыхали?
   Гуляев покачал головой.
   - Сперва был, как все, потом подался в Харьков, еще огольцом, а потом уж наезжал в своем шарабане. В большие люди пробился. Говорили - шпаной заправлял. Вот от него Нюрка пацана-то и нагуляла. Перед самой революцией накрыла его полиция. А потом вроде мелькал он в городе. И главно, стали к Нюрке ходить разные налетчики... И всех она принимает. Одно время перевелись они тут, а вот опять, значит, появились.
   - А Фитиль?
   - Про Фитиля ничего не знаю.
   - Ясно, - сказал Гуляев. - Вера, могла бы ты помочь мне в одном деле?
   - Если общественное, помогу, - сказала Верка.
   - Будь спокойна - не личное. А вы, товарищ? - он посмотрел на Панфилова.
   - Раз Верка с вами, я тоже.
   - Мне надо, чтобы вы ввели меня к Власенко. А потом придется, возможно, провести и обыск.
   Панфилов помрачнел:
   - На такие дела я не гожусь. Живу рядом, шабёр. А тут - обыск...
   Гуляев усмехнулся, хотел что-то сказать, но вмешалась Верка.
   - А на революцию ты годишься? - спросила она Панфилова. - Так что, Вань, бросай дурака валять. Раз требуется, надо сделать. Как договоримся, Гуляев?
   - В шесть часов я прихожу к вам на Слободскую, и мы все идем.
   Было темно, когда Гуляев добрался до барака, где ждали его Костышева и Панфилов. Вокруг стояли маленькие домики, крытые дранкой. За ними чернел поросший деревьями овраг.
   - Сделаем так, - решила Костышева, - мы войдем в дом, отвлечем ее. О тебе предупредим, что пришел еще один. У нас к ней дело есть. Собираемся воскресник на заводе устроить. Ходим по домам, уговариваем. Мы пока поговорим с ней, а ты во дворе пошаришь: нет ли чего подозрительного. Так?
   - Попробуем, - согласился Гуляев.
   Они перешли улицу. В последнем свете умиравшего дня Гуляев следил, как отделившиеся от него Верка и Панфилов подошли к Нюркиной хате и скрылись во дворе. Стараясь держаться у самых заборов, он шел за ними. Калитка открылась. Он шагнул в просторный двор и осмотрелся. В полумгле виден был тупой силуэт клуни. Он прошел по двору, обогнул поленницу, нащупал дверь, распахнул ее. В клуне пахло гнилым картофелем. Он шагнул во тьму. Так и есть: почти до самой стены лежала картошка. Такого количества картофеля хватило бы, чтобы кормить целый взвод в течение недели. Расталкивая ногами картошку, Гуляев обошел клуню от стены до стены и ничего не обнаружил. Надо было идти в дом.
   В горнице сидели Панфилов и Верка, а хозяйка возилась у печки.
   - Вот и он, - сказала Верка. - Так ты придешь, Нюра?
   - Ще не знаю, - послышался певучий голос, в котором Гуляев с трудом узнал тот резкий и хрипловатый, что был у женщины в черном платке. - Може, и буду.
   - Нюрка, брось! - резко сказала Костышева. - Все наши будут. Надо готовиться.
   - Ох, не знаю, - сказала, выходя из кухни и снимая фартук, Нюрка. Она приветливо взглянула на Гуляева, нахмурилась было, узнав, но тут же заулыбалась: - Той вредный прийшов! Сидайте!
   Гуляев поблагодарил и сел. Панфилов вдруг буркнул что-то и вышел. Верка строго посмотрела ему вслед:
   - Международное положение острое, бандюки со всех сторон лезут, а ты, Нюра, работница и должна быть вместе со своим классом. Так что в восемь утра у завода.
   - Ладно, - сказала Нюрка улыбаясь, - приду. Чего ж вам до нас трэба? - спросила она, поворачиваясь к Гуляеву.
   Верка встала и прошла в кухню.
   - Вода-то у тебя тут? - спросила она из-за занавески.
   - В сенцах, - ответила Нюрка, глядя на Гуляева.
   По выражению Нюркиного лица видно было, что она считает Гуляева очередным претендентом на ее симпатии и уже решила, как ей отвечать на его хитрые начальнические приставания.
   Верка ворочала чем-то железным в сенях.
   - Нюра, - сказал Гуляев, глядя в черные лукаво-насмешливые глаза, скажите, кто вам дал сахар?
   Секунду Нюрка сидела неподвижно, и только лицо ее, как платок в руках фокусника, непрестанно менялось.
   - Який такий сахар? - спросила она, вся вдруг словно закаменев. - Та вы кто будете, товарищ хороший?
   - Я следователь милиции, - сказал Гуляев и показал ей удостоверение, - и я вас, Нюра, прошу ответить мне без всяких уверток, потому что в этом случае вы не понесете никакой ответственности, - откуда вы добыли сахар!
   Нюрка что-то прикидывала и соображала.
   - Не знаю никакого сахара, - сказала она и встала, - не знаю и говорить ни о чем таком не желаю.
   - Сядьте! - повысил голос Гуляев. - И не подходите к окну.
   Она покорно села и отвернулась от него. Теперь Гуляев знал, что с сахаром действительно не все чисто. В ней чувствовалось такое внутреннее напряжение, что надо было только точно поставить вопрос - и она выдаст себя.
   - Сколько у вас его? - спросил он, немного помолчав.
   - Кого? - тоже помолчав, переспросила Нюрка. Гуляев внимательно следил за ней.
   Она уже давно должна была закричать, разыграть гнев, истерику, а она вела себя спокойно. Что за этим? Опыт? Растерянность? Растерянной она не казалась, хотя все произошло неожиданно.
   - Где сахар? - спросил он резко.
   - Та який сахар? - закричала она, вскочив. - Ты чего прицепился? Нема у меня сахара никакого, вот и весь сказ!
   Он встал и шагнул к ней. Теперь они стояли лицом к лицу. Он почти вплотную приблизил к ее лицу свое.
   - Если ты мне сейчас не ответишь, мы устроим обыск, - отчетливо сказал он, - и тогда посмотрим, как ты заговоришь!
   Она дернула головой, прикрыла глаза, отстраняясь от его взгляда.
   - Якое такое право, - пробормотала она, - у нас обыскивать? Шо я шпана?
   - Кто тебе дал сахар? - он повернул к ней лицо. - Кто дал сахар?
   - Господи! - охнула Нюрка. - Та невиноватая я!
   - Кто?
   Она резко рванулась и отскочила.
   - Ты хто такой? - закричала она с гневом. - А ну геть з хаты!
   Он снова шагнул к ней.
   - Не пидходь! - она схватила со стола лампу и подняла ее над собой.
   Он подошел, она смотрела расширенными, сумасшедшими глазами. Он поймал ее руку, выхватил лампу и поставил на стол.
   - Кто? Фитиль? - в последний раз спросил он. Она вся съежилась и смотрела на него в каком-то суеверном ужасе. - Он принес сахар?
   Женщина молчала.
   В сенях снова что-то загромыхало. Хлопнула дверь. Он отошел, чтобы видеть хозяйку и вошедшего одновременно. У порога стояла Верка, вытирая сапоги.
   - Мануфактуры-то у тебя сколько! - гневно закричала она. - Всю, что ли, к тебе завезли?
   И Нюрка, внезапно сев на лавку, вдруг ответила почти шепотом:
   - Усю!
   Гуляев, попросив Верку посмотреть за Власенко, вышел в сени. При тусклом свете свечи он обнаружил на подлавке огромные тюки материи. Не хотели в погреб или подвал спрятать - качество берегли. Подлавка была подновлена и подперта крепкими столбами. Он осмотрел сени повнимательнее. Кроме старого самовара, ржавой трубы и детских салазок, ничего больше не обнаружилось. Он вышел во двор и сразу наткнулся на чью-то темную фигуру.
   - Кто? - спросил он, сжимая рукоять нагана.
   - Панфилов, - ответила фигура молодым баском. - Сторожу вот.
   - Сторожить тут пока не надо, иди со мной, - позвал Гуляев. Чувство близкого открытия не оставляло его. Он дошел до клуни, снова зажег и высоко поднял свечу. Темные холмы картошки громоздились до самых стен.
   - Покопай-ка тут, Иван, - приказал он, - может, под картошкой что спрятано?
   Иван снял винтовку, стал прикладом разгребать и прощупывать клуню.
   Собственно, улик было достаточно. Нюрка безусловно была связана с грабителями. Может быть, даже сама участвовала в ограблении склада. Главное сейчас - узнать сообщников.
   - Мешок! - сказал Панфилов, копошившийся в углу, и наклонился. Потом, с кряхтеньем присев, вывернулся и подтащил к выходу грязный мешок. Гуляев поднес свечу. Панфилов развязал тесемку. В глаза ударили своей слепящей белизной крупные, выставившие неправильные грани куски сахара.
   - Понял? - спросил Гуляев.
   - Понял! - Иван встал. - Сука! А я-то к ней, как к своей. - Он вскинул на плечо винтовку и выскочил из клуни.
   Настоящий обыск надо провести завтра. Сейчас важнее всего имена и место пребывания грабителей. Гуляев закрыл клуню и прошел через двор к сеням. Еще не открыв дверь в горницу, он услышал голоса. Голоса эти накалялись.
   - Спасибо, спасибо, сусид! - говорил низкий подрагивающий от злости голос Нюрки. - Услужил мне! Привел разбойников!
   - Помолчала бы! - с не меньшей яростью вился голос Панфилова. - Люди голодают, жрать неча во всем городе, а ты, гада, одна все под себя подгребла!
   Верка только повторяла, как заученный припев к хоровой песне:
   - А я-то, дуреха, верила. Я-то говорила: "Наша баба, работница. Мозоли у нее на руках, сынок у нее растет!"
   "Сын", - вспомнил Гуляев.
   - Где ваш сын?
   - На улице с ребятами играет, - ответила Нюрка и вдруг вскинула голову: - А на что вам мой сын, невиноватый он!
   В наружную дверь стукнули три раза. Нюрка вскочила.
   - Сидеть! - шепнул Гуляев, вырывая из кармана наган. - Вера, сними кожанку и открой. Иван, следи за ней! - он кивнул на Нюрку.
   Верка, сбросив кожанку, вышла в сени. Иван подошел и почти уперся дулом винтовки в грудь Нюрки. Та отпрянула к самой стене. Гуляев встал так, чтобы дверь, открываясь, прикрыла его. Из своего угла он показал Нюрке наган и погрозил пальцем. Жестом он заставил Ивана спрятаться на кухне. В сенях беседовали вполголоса.
   - Пройдите, сами ей скажите, - услышали они голос Верки, и в сенях послышались шаги. Открылась дверь. На пороге стоял человек в пальто и мокрой фуражке. Человек был низкорослый, крепкий, руки держал в карманах.
   - Нюр? - спросил он негромко. - Што? А? Хапеж какой?
   Гуляев, взглянув из-за его плеча, увидел расширенные, неподвижные глаза Нюрки и понял, что глаза эти выдают их.
   - Руки вверх! - вдруг крикнула Верка и выхватила браунинг.
   Человек прыгнул, повернулся и рванулся к двери. Гуляев ударил неточно, но все-таки услышал, как ляскнули зубы, и человек в фуражке сел на пол. Гуляев упал на него, прижав его руки к полу. Подбежал Иван, быстро обыскал незнакомца. Потом они подняли его. Но голова парня свисала вниз, а из угла рта бежала кровь. Панфилов рассовывал по карманам два пистолета и нож, найденные у бандита.
   Фуражка упала на пол, и Панфилов отбросил ее ногой в угол. Парень все еще не пришел в себя. Светлые густые кудри разметались по лбу. Глаза были прикрыты.
   - Кто такой? - спросил Гуляев у Нюрки. Та хрипло ответила:
   - Виталька Гвоздь.
   - Принимал участие в ограблении склада?
   - А я почем знаю!
   - Ну и ну! - сказал Ванька Панфилов, доставая и рассматривая финку с наборной, засиявшей при свете лампы янтарным многоцветьем рукоятью. - Это, брат, и правда Гвоздь. Из шайки Фитиля! Он!
   Гвоздь раскрыл глаза, мутно оглядел комнату, склонившихся над ним людей и вдруг вскочил с такой легкостью, что успел бы выскочить в дверь, если бы Панфилов не двинул его прикладом. От удара он охнул и снова сел на пол. Потом повернулся, привстал и прошептал, глядя на Нюрку:
   - Шкура! Легавых навела! Фитиль расплатится, - и снова упал, вжав голову в плечи.
   - Прикидывается! - сказала Верка. Гуляев с Иваном отволокли его в кухню.
   - Будь при нем! - предупредил Панфилова Гуляев. Он вошел в горницу и только раскрыл было рот, чтобы опять начать допрос Нюрки, как в сенях снова хлопнула дверь и затопали сапоги. Он кинулся к двери, встал за ней, и тут же она распахнулась.
   - Беги! - услышал он дикий вопль Нюрки. Ударили выстрелы, и он торопясь выстрелил сквозь дверь. Она захлопнулась.
   Он рванул дверь в сени. Оттуда полыхнула навстречу вспышка. У самого виска всхлипнула пуля. Входная дверь ударила. Он кинулся за бегущим. Выскочил во двор. Выстрелил трижды в ту сторону, но заскрипел забор и залились по всей округе собаки. Он побежал к тому месту, где затрещали как ему почудилось - доски. Но все шумы вокруг тонули в шуме дождя, в его ровном неумолчном дроботе.
   Когда он вошел в хату, Панфилов стягивал Верке руку каким-то платком. Нюрка сидела в углу, не глядя ни на кого. В кухне стонал раненый Гвоздь, а посреди горницы стоял мальчик во взрослом пиджаке, свисавшем с плеч, и картузе, насаженном до переносья. Он стоял, смотрел на разор в хате, на людей, бродящих по их дому, и бормотал:
   - Мамк, чего это? А? Чего это, мамк?
   Наступили сухие погожие дни, опять весело и не по-осеннему смотрело с неба солнце. Однако на улицах было пусто. Люди возились на огородах, толпами уходили в лес по орехи, и никакие посты и проверки документов не могли их остановить.
   Утром Иншаков вызвал к себе Гуляева. В кабинете у него сидел Бубнич. Оба за последнее время осунулись, щеки Иншакова рыжели двухдневной щетиной. Сквозь открытые окна доходил в кабинет запах палой листвы и свежего навоза.
   - Допросил Гвоздя? - спросил Бубнич, поворачиваясь от окна навстречу Гуляеву.
   - Допросил. Это они втроем ограбили склад кооперации. Сторож знал Веньку - того, кого застрелили в перестрелке в доме у Власенко. Это и помогло. Сторож приторговывал зажигалками. На этом его и купили, хотя по ночам он был осторожен. Поддался на знакомое лицо. Фитиль ударил его по голове ломиком, они быстро очистили склад и вынесли вещи... Но дальше неясно. Я спрашиваю: вещи сразу перенесли к Власенко? Отмалчивается. Я спрашиваю: был еще кто с ними? Говорит: никого не было, но говорит неуверенно. Думаю, дня через два расколется. Он в холодной сидит. Там ему не нравится.
   - Расколоть-то надо, понимаешь, какое дело, сегодня, - сказал Иншаков. Он сидел в своем кресле. Под светлыми ресницами изредка проблескивали линялые голубые глаза. - Дела такие, что сейчас от этой нити черт его знает что зависит...
   Он повернулся к Бубничу:
   - Военком звонил. Грибники и орешники идут валом. Чуть не до драки с караульными. Мы с этим, понимаешь, какое дело, подсобным промыслом можем в город всю банду пропустить.
   Бубнич долго молчал. Потом сказал:
   - Озлоблять людей нельзя. И без того положение трудное. Губерния просит продержаться две недели, раньше помощи прислать не может. О Клеще сведений фактически нет. Но, судя по всему, о нас он знает многое. Установлено, что в городе действует контрреволюционное подполье. Белые они, эсеры или анархисты - это еще только предстоит выяснить. Выход один действовать. А как - это надо обдумать. Вот, товарищ Гуляев, какое положение. Так что ваш Гвоздь должен заговорить. А как Власенко?