Страница:
– У тебя простой телефон функционирует? – обратился он к, одетому только в яркие неуставные трусы и такие же тапочки, подчиненному.
– Простой? А у вас, пан майор, и он тоже?
– Точно, – не моргнув глазом соврал Шмалько. – Где?
– На кухне, на кухне у меня.
– Трубка? – поинтересовался Шмалько, вспомнив о предупреждении дивизийного особиста.
– В смысле?… А нет, на проводе. Зачем мне, собственно. Есть сотовый. Я вообще думаю, зачем за него каждый месяц…
– Помолчи! – негромко скомандовал майор. Он достал из кармана засаленный от старости блокнот.
– Попробую дядьку, он у меня в Макеевке, – сказал он сам себе вслух. Обернулся к Вожику и пояснил: – Я тут межгород звякну. Счет придет – принеси мне – оплачу.
– А, ну пожалуйста, – переступил с ноги на ногу командир взвода.
– Иди покуда, оденься, – сказал Шмалько, накручивая диск действительно старинного аппарата.
– А что мы куда-то…
– Чши! – сказал майор прикладывая палец к губам. В трубке были непонятные, прерывистые гудки.
«Вряд ли дядя Яша с тетей Шурой сейчас болтают с кем-то, значит…». Покуда это еще ничего не значило.
– Так, – сказал Шмалько. – Кто у нас в отпуске? Кирпичев? Он как раз из Донецка. Давай-ка… – он отлистал блокнот и снова набрал код города и номер. Гудки повторились.
– Попытаемся «ноль семь», – произнес командир батальона, еще дважды попробовав воспользоваться услугами автоматики.
Однако на «07» реакции не последовало. Вернее, телефон давал те же однообразные гудки. Шмалько повторил попытку еще и еще. Он сердито бросил трубку и только теперь обратил внимание, что хозяин трубки и телефона-ретро стоит рядом по полной форме.
– Умылся? – спросил Шмалько неизвестно зачем.
– Так ведь… – не сумел найти объяснение лейтенант.
– Иди умойся бегом, – посоветовал Шмалько. – И поодеколонься. Женщиной от тебя сильно разит. Нечего солдат приводить в возбудимость фермионами. Да, – сказал он уже через прикрытую дверь ванной. – А свою благоверную ты здесь оставишь. Ключ у неё…
– Все норм…, разбер… – донеслось из-за двери: лейтенант Вожик работал зубной щеткой.
– Хорошо, я жду на улице, – сказал майор Шмалько.
«Может, так вот весь дом перебудить? – прикидывал он, спускаясь вниз. – Или все-таки с объявлением тревоги будет эффектнее?» Вообще, теперь он жалел, что не вызвал машину. Сейчас бы в части уже кое-что шевелилось. Да и время! Если и правда война, то пока он прогуливается, пока звонит… Уж второй атомный век на дворе, скорости ракетные, а он… «Но ведь никакой команды сверху не было, так?», – успокоил он себя. Точнее, попытался.
«Война начинается совершенно нелепо», – подумал он, выходя из подъезда. Он ужаснулся обыденности мысли. Ведь после звонка Пасечника прошло не более двадцати минут. «Нет, меньше – восемнадцать», – зафиксировал он, глянув на циферблат старого японского «Ориента», подаренного когда-то отцом.
5. Гусеницы
6. Командная цепь
7. Экспертиза
8. Лом
9. Ритуал
– Простой? А у вас, пан майор, и он тоже?
– Точно, – не моргнув глазом соврал Шмалько. – Где?
– На кухне, на кухне у меня.
– Трубка? – поинтересовался Шмалько, вспомнив о предупреждении дивизийного особиста.
– В смысле?… А нет, на проводе. Зачем мне, собственно. Есть сотовый. Я вообще думаю, зачем за него каждый месяц…
– Помолчи! – негромко скомандовал майор. Он достал из кармана засаленный от старости блокнот.
– Попробую дядьку, он у меня в Макеевке, – сказал он сам себе вслух. Обернулся к Вожику и пояснил: – Я тут межгород звякну. Счет придет – принеси мне – оплачу.
– А, ну пожалуйста, – переступил с ноги на ногу командир взвода.
– Иди покуда, оденься, – сказал Шмалько, накручивая диск действительно старинного аппарата.
– А что мы куда-то…
– Чши! – сказал майор прикладывая палец к губам. В трубке были непонятные, прерывистые гудки.
«Вряд ли дядя Яша с тетей Шурой сейчас болтают с кем-то, значит…». Покуда это еще ничего не значило.
– Так, – сказал Шмалько. – Кто у нас в отпуске? Кирпичев? Он как раз из Донецка. Давай-ка… – он отлистал блокнот и снова набрал код города и номер. Гудки повторились.
– Попытаемся «ноль семь», – произнес командир батальона, еще дважды попробовав воспользоваться услугами автоматики.
Однако на «07» реакции не последовало. Вернее, телефон давал те же однообразные гудки. Шмалько повторил попытку еще и еще. Он сердито бросил трубку и только теперь обратил внимание, что хозяин трубки и телефона-ретро стоит рядом по полной форме.
– Умылся? – спросил Шмалько неизвестно зачем.
– Так ведь… – не сумел найти объяснение лейтенант.
– Иди умойся бегом, – посоветовал Шмалько. – И поодеколонься. Женщиной от тебя сильно разит. Нечего солдат приводить в возбудимость фермионами. Да, – сказал он уже через прикрытую дверь ванной. – А свою благоверную ты здесь оставишь. Ключ у неё…
– Все норм…, разбер… – донеслось из-за двери: лейтенант Вожик работал зубной щеткой.
– Хорошо, я жду на улице, – сказал майор Шмалько.
«Может, так вот весь дом перебудить? – прикидывал он, спускаясь вниз. – Или все-таки с объявлением тревоги будет эффектнее?» Вообще, теперь он жалел, что не вызвал машину. Сейчас бы в части уже кое-что шевелилось. Да и время! Если и правда война, то пока он прогуливается, пока звонит… Уж второй атомный век на дворе, скорости ракетные, а он… «Но ведь никакой команды сверху не было, так?», – успокоил он себя. Точнее, попытался.
«Война начинается совершенно нелепо», – подумал он, выходя из подъезда. Он ужаснулся обыденности мысли. Ведь после звонка Пасечника прошло не более двадцати минут. «Нет, меньше – восемнадцать», – зафиксировал он, глянув на циферблат старого японского «Ориента», подаренного когда-то отцом.
* * *
…Вот, то-то и оно! Так ведь еще попробуй
Использовать умело, тут тебе, не строй
Фаланги сомкнутой, плечами повести —
Товарищей зацепишь. Все же биться
И погибать, коль выпало, спокойней
В скопление большом людей, друзей,
И даже родственников тещи. Словом,
В могилу общую сойти отменно кучей,
Но и героизм, прелюбопытно проявить в родне.
Ведь после сэкономишь в разговоре
Себя хваля. Тщеславие твое потешит брат,
Кузен иль кто еще, оставшийся в живых сосед,
В конце концов…
5. Гусеницы
То оказался не ПТУРС, вернее, может и ПТУРС, но ухнула все-таки навесная динамическая защита. На танке было закреплено сто семьдесят девять контейнеров с такой вот начинкой, и в данном случае несколько штук сработало одновременно. Так что в передней, а так же частично в боковой плоскости Т-64БВ оказывался достаточно надежно защищен пассивным способом. Но ведь он же еще и активничал.
Не смотря на начавшийся встречный обстрел, танк с бортовым номером «75» продолжал приоритетно уничтожать покоящуюся на аэродроме летающую технику. Внешний наблюдатель принял бы это только лишь за весьма героическую избирательность, однако по-настоящему, это еще и совпадало с наиболее простым решением программы разгрома. Разыскивать предположительно наличествующие на аэродроме военные машины меньшего размера не было никакой возможности. Это стало бы нужно, в случае ожидания скорого подхода дополнительных сил, дабы снизить их потери при нападении, однако никоим образом не сейчас. При дуэли с какими-нибудь безоткатными пушками ставилась на кон вся дальнейшая активность в целом. К тому же, вероятность попадания по таким целям сравнительно с распластанной в десятки метров хрупкостью самолетов различалась просто-таки в десяток раз. И значит, требовалось громить то, что получается. То есть расходовать боеприпасы самым рациональным образом. Естественно все это имело самое прямое отношение к героизму.
Сейчас Шмалько жалел, что будучи снаружи не позаботился о перезарядке тяжелого пулемета. На теперешний момент он утилизировал только один из трех наличных магазинов – сто патронов. Вылезать из башни сейчас, при обстреле БТР-ами, или еще кем-то, стало бы полным безрассудством. Оставалось успокаивать себя тем, что НСВТ поработал вполне производительно. В смысле, производительность мерялась в случае целей несколько по-другому, не только по выпулянным гильзам, но как помнится, удалось издырявить и даже поджечь примерно пять самолетов когда-тошнего вероятного, а ныне как оказалось, не смотря на два десятилетия эйфории, вполне так активного противника.
Ладно, при полной растрате снарядов Шмалько питал надежды в таком же производительном ракурсе использовать и спаренный с пушкой пулемет Калашникова. Судя по дебиту-кредиту боеприпасов данная ситуация должна была очень скоро наступить.
У механика-водителя работы тоже хватало. Вражеские лайнеры все же кучковались не в одном месте. Некоторые стояли в отдалении, и из-за неуверенной, точнее, теперь уже уверенной мазни Ладыженского приходилось гнать вдоль и поперек рулежных дорожек, дабы сблизить ствол и мишень хотя бы метров на восемьсот. Если же получалось ближе, то еще лучше.
Однажды Шмалько даже саданул из ПКТ по живым людям. Сделал он такое впервые в жизни, как и многое из сегодняшнего, само собой. Некие фигуры, явно военного вида, завидев «семьдесят пятый» чесанули прочь. Уже из-за чуждой формы их стоило попугать, но кроме этого, у них наличиствовало еще и стрелковое оружие. Так что в число целей «Калашникова» они попадали однозначно. Кстати, близкий вид этих, в течение некоторого времени даже живых и весьма подвижных, солдат противника, снял с души майора тяжелейший груз неопределенности, все еще обременяющий его в плане принятия решений. Ведь по сути, до последнего момента, он, можно сказать, играл в рулетку. Что с того, если на фюзеляжах разбросанных по аэродрому лайнеров имелись значки ВВС США? Вообще-то, родимая страна ныне как бы уже почти входила в НАТО, так почему бы на местном аэродроме вдруг не оказаться самолетам «главного жандарма планеты»? Им тут, по идее, всегда хлеб-соль. Таким же образом здесь могли выявиться и какие-нибудь бельгийцы с голландцами. Тоже маленькие гордые члены клуба, если припомнить. Так что, принимая решение на первичную стрельбу, Шмалько рисковал очень и очень сильно в дальнейшем об этом пожалеть. Вдруг истерические звонки Пасечника и странные россказни врезавшегося в них водителя просто идиотский розыгрыш, или послеаварийный стрессовый бред? И тогда пойдешь под воинский трибунал, с предварительным разжалованием, не как патриот, выступивший против преступного предательства системы, а как полный кретин, начавший применять оружие по собственной неумеренной дури. Короче, простора для размышлений хватало. Другой вопрос, что время не позволяло долго зависать в фазе скорбных раздумий. Но наличие вооруженных вражеских пехотинцев, а не только каких-то далеких неопознанных БМП-80, сняло с души каменюку.
Правда, недодавленные, с непривычки к такому ремеслу со стороны водителя Громова, вражеские пехотинцы, стали только прологом к наплыву аналогичных, подтверждающих реальность агрессивного вторжения, явлений. Нежданно-негаданно, обогнувший хвост некоего ржавого «Як-40», танк обнаружил перед собой, обложенную каким-то мусором, вместо хотя бы мешков с песком, позицию противотанковой ракетной установки. Не смотря на краткость времени, и узость горизонта событий открывающегося через командирский перископ, Шмалько успел зафиксировать, что сама ракетная труба направлена куда-то в белый свет: возможно, здесь проходил рубеж обороны южного направления. За промелькнувшие доселе напряженные минуты, майор Шмалько уже успел выработать привычку к руководству боем, а уж пуль из пулеметов он выпустил почти столько, сколько удалось выдавить курком прочь из ствола за все время службы, включая курсантские будни. Данное дело было не мудрено, ибо на всей территории родной страны после отделения от Союза не наличествовало ни единого патронного завода, и потому дефицит сглаживался общим большим запасом только первое время. Потом эйфория кончилась и реальность саданула по темечку пустым мешком. На данную тему, Шмалько тоже мог бы прочитать политически неблагонадежную лекцию, однако сейчас было не до того.
– Громов, вперед! – скомандовал командир батальона. – Дави гадов гусеницами! Согласно устава, – добавил он тише, ибо в боевом уставе действительно наличествовало указание смело использовать для борьбы с врагами и гусеницы тоже. Сам он уже дырявил растерянно мечущийся, облаченный в каски расчет из стыкованного с орудием «калаша».
Он честно упростил задачу покуда еще щепетильного Громова, уничтожил всю пятерку солдат противника еще до наезда танка. Тем не менее Т-64 лихо влетел – вернее, вдавил в аэродромные сорняки – всю позицию ракетчиков.
– Стоп! Тормози! – крикнул Шмалько, когда где-то понизу перестало противно скрести по железу, и еще по чему-то, о чем не хотелось думать в подробностях. – Может, выползти поглядеть с кем же это мы воюем? – посоветовался он вслух с подчиненными, хотя командиру, тем более в боевой обстановке, не пристало демонстрировать неуверенность в чем-то.
Ему не ответили – варились в своем соку.
Не смотря на начавшийся встречный обстрел, танк с бортовым номером «75» продолжал приоритетно уничтожать покоящуюся на аэродроме летающую технику. Внешний наблюдатель принял бы это только лишь за весьма героическую избирательность, однако по-настоящему, это еще и совпадало с наиболее простым решением программы разгрома. Разыскивать предположительно наличествующие на аэродроме военные машины меньшего размера не было никакой возможности. Это стало бы нужно, в случае ожидания скорого подхода дополнительных сил, дабы снизить их потери при нападении, однако никоим образом не сейчас. При дуэли с какими-нибудь безоткатными пушками ставилась на кон вся дальнейшая активность в целом. К тому же, вероятность попадания по таким целям сравнительно с распластанной в десятки метров хрупкостью самолетов различалась просто-таки в десяток раз. И значит, требовалось громить то, что получается. То есть расходовать боеприпасы самым рациональным образом. Естественно все это имело самое прямое отношение к героизму.
Сейчас Шмалько жалел, что будучи снаружи не позаботился о перезарядке тяжелого пулемета. На теперешний момент он утилизировал только один из трех наличных магазинов – сто патронов. Вылезать из башни сейчас, при обстреле БТР-ами, или еще кем-то, стало бы полным безрассудством. Оставалось успокаивать себя тем, что НСВТ поработал вполне производительно. В смысле, производительность мерялась в случае целей несколько по-другому, не только по выпулянным гильзам, но как помнится, удалось издырявить и даже поджечь примерно пять самолетов когда-тошнего вероятного, а ныне как оказалось, не смотря на два десятилетия эйфории, вполне так активного противника.
Ладно, при полной растрате снарядов Шмалько питал надежды в таком же производительном ракурсе использовать и спаренный с пушкой пулемет Калашникова. Судя по дебиту-кредиту боеприпасов данная ситуация должна была очень скоро наступить.
У механика-водителя работы тоже хватало. Вражеские лайнеры все же кучковались не в одном месте. Некоторые стояли в отдалении, и из-за неуверенной, точнее, теперь уже уверенной мазни Ладыженского приходилось гнать вдоль и поперек рулежных дорожек, дабы сблизить ствол и мишень хотя бы метров на восемьсот. Если же получалось ближе, то еще лучше.
Однажды Шмалько даже саданул из ПКТ по живым людям. Сделал он такое впервые в жизни, как и многое из сегодняшнего, само собой. Некие фигуры, явно военного вида, завидев «семьдесят пятый» чесанули прочь. Уже из-за чуждой формы их стоило попугать, но кроме этого, у них наличиствовало еще и стрелковое оружие. Так что в число целей «Калашникова» они попадали однозначно. Кстати, близкий вид этих, в течение некоторого времени даже живых и весьма подвижных, солдат противника, снял с души майора тяжелейший груз неопределенности, все еще обременяющий его в плане принятия решений. Ведь по сути, до последнего момента, он, можно сказать, играл в рулетку. Что с того, если на фюзеляжах разбросанных по аэродрому лайнеров имелись значки ВВС США? Вообще-то, родимая страна ныне как бы уже почти входила в НАТО, так почему бы на местном аэродроме вдруг не оказаться самолетам «главного жандарма планеты»? Им тут, по идее, всегда хлеб-соль. Таким же образом здесь могли выявиться и какие-нибудь бельгийцы с голландцами. Тоже маленькие гордые члены клуба, если припомнить. Так что, принимая решение на первичную стрельбу, Шмалько рисковал очень и очень сильно в дальнейшем об этом пожалеть. Вдруг истерические звонки Пасечника и странные россказни врезавшегося в них водителя просто идиотский розыгрыш, или послеаварийный стрессовый бред? И тогда пойдешь под воинский трибунал, с предварительным разжалованием, не как патриот, выступивший против преступного предательства системы, а как полный кретин, начавший применять оружие по собственной неумеренной дури. Короче, простора для размышлений хватало. Другой вопрос, что время не позволяло долго зависать в фазе скорбных раздумий. Но наличие вооруженных вражеских пехотинцев, а не только каких-то далеких неопознанных БМП-80, сняло с души каменюку.
Правда, недодавленные, с непривычки к такому ремеслу со стороны водителя Громова, вражеские пехотинцы, стали только прологом к наплыву аналогичных, подтверждающих реальность агрессивного вторжения, явлений. Нежданно-негаданно, обогнувший хвост некоего ржавого «Як-40», танк обнаружил перед собой, обложенную каким-то мусором, вместо хотя бы мешков с песком, позицию противотанковой ракетной установки. Не смотря на краткость времени, и узость горизонта событий открывающегося через командирский перископ, Шмалько успел зафиксировать, что сама ракетная труба направлена куда-то в белый свет: возможно, здесь проходил рубеж обороны южного направления. За промелькнувшие доселе напряженные минуты, майор Шмалько уже успел выработать привычку к руководству боем, а уж пуль из пулеметов он выпустил почти столько, сколько удалось выдавить курком прочь из ствола за все время службы, включая курсантские будни. Данное дело было не мудрено, ибо на всей территории родной страны после отделения от Союза не наличествовало ни единого патронного завода, и потому дефицит сглаживался общим большим запасом только первое время. Потом эйфория кончилась и реальность саданула по темечку пустым мешком. На данную тему, Шмалько тоже мог бы прочитать политически неблагонадежную лекцию, однако сейчас было не до того.
– Громов, вперед! – скомандовал командир батальона. – Дави гадов гусеницами! Согласно устава, – добавил он тише, ибо в боевом уставе действительно наличествовало указание смело использовать для борьбы с врагами и гусеницы тоже. Сам он уже дырявил растерянно мечущийся, облаченный в каски расчет из стыкованного с орудием «калаша».
Он честно упростил задачу покуда еще щепетильного Громова, уничтожил всю пятерку солдат противника еще до наезда танка. Тем не менее Т-64 лихо влетел – вернее, вдавил в аэродромные сорняки – всю позицию ракетчиков.
– Стоп! Тормози! – крикнул Шмалько, когда где-то понизу перестало противно скрести по железу, и еще по чему-то, о чем не хотелось думать в подробностях. – Может, выползти поглядеть с кем же это мы воюем? – посоветовался он вслух с подчиненными, хотя командиру, тем более в боевой обстановке, не пристало демонстрировать неуверенность в чем-то.
Ему не ответили – варились в своем соку.
* * *
…Признанье, восхищение родни
Медалей слаще, чистый дивиденд
И даже уважение рабов,
Своих, да и чужих одновременно —
Ведь ты и их же спас!
От рабства иноземного, иного,
Ведь там, за морем, говорят,
Рабов не ценят больше медяка,
У нас – дороже все ж, к тому же бьют
Там чаще – знают все, кто побывал
И возвратился. Были, говорят,
Такие казусы в истории полиса…
6. Командная цепь
– Что Интернет тоже? – переспросил майор Шмалько.
– Ну да, – кивнул старший лейтенант Трубка. – Ни черта, товари… пан майор, не выходит соединиться. Звонил вчера провайдерам. Говорят, мы, мол, ни причем – у всех тоже самое.
Для майора Шмалько сообщение не было даже последним гвоздем. Он и так уже решился. Да и сделал довольно много. Во-первых, он поднял обе роты батальона «в ружье». Конечно, до этого он делал попытки разобраться в ситуации. Причем разными способами. Например, он задействовал спец-связь с командованием высших инстанций. Удивительное дело, но это абсолютно ни к чему не привело. Спец-связь просто-напросто не работала, что само по себе являлось чрезвычайным происшествием. Но похоже, в данный момент никому до того и дела не было. Естественно, ещё ранее командир танкового батальона Шмалько попытался прояснить дело с командиром собственной дивизии.
– Не порите чушь, Андрей Валентинович! – непривычно грубо рявкнул на него из телефона временно исполняющий обязанности командира полковник Салов. – Что вы как барышня? Вам доверили должность, возложили обязанности. Чего у вас там не так? Что не спится?… Командир дивизии генерал Хлестков? Он на выезде, пан майор. На срочном выезде. Если точнее, то в Киеве! Вы удовлетворены?… Нет?! Ну вот когда прибудет, вот и будете выяснять, что к чему… Почему я сам на рабочем месте? Ну, вы наглец, майор Шмалько. Вам погоны не жмут? А то… Все, Андрей Валентинович, давайте успокоимся, уймемся. Время, понимаю, позднее. Завтра снова Родине служить. И кстати, вам доводили о крупных учениях через полтора месяца? Так вот, надо бы, чтобы максимальное число офицеров отгуляло до этого свой положенный отпуск. Списки готовы? Завтра же, завтра же, пан майор! Не опаздывайте… Ну и что, что оголятся должности? У вас мало сверхсрочников?… Да знаю, что мало. Ну, не идут люди пока, не прочувствовали… Да понятно! Казармы не приспособлены, квартир, общежитий тоже не… Америку мне открыли, Шмалько, да? Ладно, списки завтра. Да успеют, они к ученьям возвра… Что значит, не подготовленные? Как это офицер может быть не подготовлен?… А, личный состав. Ну так…
Короче, на это «мочало начинай сначала» потратилась уйма времени. Лучше бы…
– Ну да, – кивнул старший лейтенант Трубка. – Ни черта, товари… пан майор, не выходит соединиться. Звонил вчера провайдерам. Говорят, мы, мол, ни причем – у всех тоже самое.
Для майора Шмалько сообщение не было даже последним гвоздем. Он и так уже решился. Да и сделал довольно много. Во-первых, он поднял обе роты батальона «в ружье». Конечно, до этого он делал попытки разобраться в ситуации. Причем разными способами. Например, он задействовал спец-связь с командованием высших инстанций. Удивительное дело, но это абсолютно ни к чему не привело. Спец-связь просто-напросто не работала, что само по себе являлось чрезвычайным происшествием. Но похоже, в данный момент никому до того и дела не было. Естественно, ещё ранее командир танкового батальона Шмалько попытался прояснить дело с командиром собственной дивизии.
– Не порите чушь, Андрей Валентинович! – непривычно грубо рявкнул на него из телефона временно исполняющий обязанности командира полковник Салов. – Что вы как барышня? Вам доверили должность, возложили обязанности. Чего у вас там не так? Что не спится?… Командир дивизии генерал Хлестков? Он на выезде, пан майор. На срочном выезде. Если точнее, то в Киеве! Вы удовлетворены?… Нет?! Ну вот когда прибудет, вот и будете выяснять, что к чему… Почему я сам на рабочем месте? Ну, вы наглец, майор Шмалько. Вам погоны не жмут? А то… Все, Андрей Валентинович, давайте успокоимся, уймемся. Время, понимаю, позднее. Завтра снова Родине служить. И кстати, вам доводили о крупных учениях через полтора месяца? Так вот, надо бы, чтобы максимальное число офицеров отгуляло до этого свой положенный отпуск. Списки готовы? Завтра же, завтра же, пан майор! Не опаздывайте… Ну и что, что оголятся должности? У вас мало сверхсрочников?… Да знаю, что мало. Ну, не идут люди пока, не прочувствовали… Да понятно! Казармы не приспособлены, квартир, общежитий тоже не… Америку мне открыли, Шмалько, да? Ладно, списки завтра. Да успеют, они к ученьям возвра… Что значит, не подготовленные? Как это офицер может быть не подготовлен?… А, личный состав. Ну так…
Короче, на это «мочало начинай сначала» потратилась уйма времени. Лучше бы…
* * *
…Однако в настоящую секунду
До славы будущей еще как до Луны,
А между прочим греки,
Точней ученые, что там водились встарь,
Считали расстоянье до Селены
Намного меньше истины. Программу «Аполлон»
Они б не потянули, и бензина,
Иль керосина, водорода, ну,
Того, что по инструкции дано,
Им не хватило б в тютельку, а значит —
Им до Луны еще далече будет
Чем нам сейчас…
7. Экспертиза
Тот, физически мало пострадавший водитель с женой, оказался не прав. Это были не чеченцы.
Экспертиза, конечно, состоялась поверхностная. Все-таки Шмалько являлся не патологоанатомом, а простым никогда не воевавшим майором. Так что подробно осматривать трупы ему было до крайности мерзко. С другой стороны, он надеялся, что следящий за процессом с вершины Т-64 Ладыженский все же тоже не хирург, так что в основном занят отводом глаз в сторону от раздавленных костей, и наблюдать за мимикой начальника ему не столь интересно. К тому же у него задача – перезарядить НСВТ и следить за окрестностями, а не испытывать сладость лицезрения ужастиков вблизи. С Громовым же было вообще проще, его передний перископ никак не давал возможности глянуть назад; хотя конечно наличествовали зеркала. Но получится ли в них разглядеть такую тонкость как мимика?
Тем не менее, Шмалько старался следить за лицом. Он даже перестал давать комментарии происходящему вслух – странной, только вот-вот начавшей вырабатываться привычке. Он с вполне каменным выражением и на деревянных ногах подошел к остаткам огневой точки, ибо танк все же успел удалиться от места на десяток метров. По двум пехотинцам, и правда, прошлась гусеница, но все же несколько вскользь, а одного вдавило и состыковало с такой же плоской, но изломанной ракетной трубой. Но и это было не самое страшное – самым худшим была кровь. Ее было просто-таки по колено. Но должные наличествовать мухи еще не явились, что оказалось благом, ибо Шмалько и так держал контроль над дыханием дабы не вырвать. Он благоразумно отвернулся от изуродованных механикой к тем двоим, кого однозначно угробил собственным указательным пальцем. Они конечно, тоже не были сахаром, ибо пули в «7,62», с близкой дистанции, делают из человека кишмиш, или скорее хлопья. Однако сравнительно с теми, кто попал под удельное давление в 0,92 килограмма на квадратный сантиметр поверхности, эти оказались просто везунчиками. Тем офицерам, кому поручат сопроводить их в родные пенаты, будет полегче, чем первым.
Так что Шмалько вполне так молодцевато осмотрел оба трупа. Погоны были неизвестной марки, эмблемы что-то всколыхнули, но переполненный впечатлениями мозг не ухватил зацепку. Шмалько расстегнул чужеродную пуговицу, резво, как при осмотре подозрительного воина задержанного патрулем в нетрезвом виде, сунулся в нагрудный карман. Вот здесь он чуть не заорал в голос, чудом сдержался, хотя в эту секунду забыл о Ладыженском напрочь. Там, под кителёчком, он вляпался в лужу вязкой горячей крови. Пули угодили в спину, но видимо не продырявили насквозь, и тем не менее выдавили кровь сюда, на грудь. Китель не промок из-за толстой пачки документов. Шмалько выдернул оттуда руку словно из морозильной камеры. Вся она была красная.
Потом, попозже, майор Шмалько решил, что это все-таки были не документы и фотографии в пачке. Скорее, «Коран». И тем не менее, то были не чечены – турки. Это прояснилось по бумагам извлеченным у второго воина. Правда, Шмалько не решился обыскивать еще и этого. Солдат лежал на боку, сложившись клубком: видимо какая-то из пуль майора угодила в живот. Не стоило снова пачкаться. Да и как потом читать бумаги окунувшиеся в кровь? Но зато у этого отвоевавшегося солдатика наличествовала полевая сумка. В смысле, что-то в этом роде. Странно, что Шмалько не заметил ее сразу, зато теперь она оказалась просто спасением от дальнейших самоистязаний. Не мог же он, в самом деле, вернуться в боевую машину налегке?
Там, в аккуратно застегнутой на молнии сумке наличествовали вожделенные документы. Правда, прочесть их у Шмалько все едино не получилось бы, не только из-за никуда негодного училищного английского. Там, внутри, все было даже не на английском. Но зато турецкий флаг было почти невозможно спутать ни с чем.
Экспертиза, конечно, состоялась поверхностная. Все-таки Шмалько являлся не патологоанатомом, а простым никогда не воевавшим майором. Так что подробно осматривать трупы ему было до крайности мерзко. С другой стороны, он надеялся, что следящий за процессом с вершины Т-64 Ладыженский все же тоже не хирург, так что в основном занят отводом глаз в сторону от раздавленных костей, и наблюдать за мимикой начальника ему не столь интересно. К тому же у него задача – перезарядить НСВТ и следить за окрестностями, а не испытывать сладость лицезрения ужастиков вблизи. С Громовым же было вообще проще, его передний перископ никак не давал возможности глянуть назад; хотя конечно наличествовали зеркала. Но получится ли в них разглядеть такую тонкость как мимика?
Тем не менее, Шмалько старался следить за лицом. Он даже перестал давать комментарии происходящему вслух – странной, только вот-вот начавшей вырабатываться привычке. Он с вполне каменным выражением и на деревянных ногах подошел к остаткам огневой точки, ибо танк все же успел удалиться от места на десяток метров. По двум пехотинцам, и правда, прошлась гусеница, но все же несколько вскользь, а одного вдавило и состыковало с такой же плоской, но изломанной ракетной трубой. Но и это было не самое страшное – самым худшим была кровь. Ее было просто-таки по колено. Но должные наличествовать мухи еще не явились, что оказалось благом, ибо Шмалько и так держал контроль над дыханием дабы не вырвать. Он благоразумно отвернулся от изуродованных механикой к тем двоим, кого однозначно угробил собственным указательным пальцем. Они конечно, тоже не были сахаром, ибо пули в «7,62», с близкой дистанции, делают из человека кишмиш, или скорее хлопья. Однако сравнительно с теми, кто попал под удельное давление в 0,92 килограмма на квадратный сантиметр поверхности, эти оказались просто везунчиками. Тем офицерам, кому поручат сопроводить их в родные пенаты, будет полегче, чем первым.
Так что Шмалько вполне так молодцевато осмотрел оба трупа. Погоны были неизвестной марки, эмблемы что-то всколыхнули, но переполненный впечатлениями мозг не ухватил зацепку. Шмалько расстегнул чужеродную пуговицу, резво, как при осмотре подозрительного воина задержанного патрулем в нетрезвом виде, сунулся в нагрудный карман. Вот здесь он чуть не заорал в голос, чудом сдержался, хотя в эту секунду забыл о Ладыженском напрочь. Там, под кителёчком, он вляпался в лужу вязкой горячей крови. Пули угодили в спину, но видимо не продырявили насквозь, и тем не менее выдавили кровь сюда, на грудь. Китель не промок из-за толстой пачки документов. Шмалько выдернул оттуда руку словно из морозильной камеры. Вся она была красная.
Потом, попозже, майор Шмалько решил, что это все-таки были не документы и фотографии в пачке. Скорее, «Коран». И тем не менее, то были не чечены – турки. Это прояснилось по бумагам извлеченным у второго воина. Правда, Шмалько не решился обыскивать еще и этого. Солдат лежал на боку, сложившись клубком: видимо какая-то из пуль майора угодила в живот. Не стоило снова пачкаться. Да и как потом читать бумаги окунувшиеся в кровь? Но зато у этого отвоевавшегося солдатика наличествовала полевая сумка. В смысле, что-то в этом роде. Странно, что Шмалько не заметил ее сразу, зато теперь она оказалась просто спасением от дальнейших самоистязаний. Не мог же он, в самом деле, вернуться в боевую машину налегке?
Там, в аккуратно застегнутой на молнии сумке наличествовали вожделенные документы. Правда, прочесть их у Шмалько все едино не получилось бы, не только из-за никуда негодного училищного английского. Там, внутри, все было даже не на английском. Но зато турецкий флаг было почти невозможно спутать ни с чем.
* * *
…И все же не о том мы речь ведем,
Не космос первозданный
Нам интересен в настоящем деле.
Тот воин, что внизу,
В долине кормит лошадь,
Привыкшую, как сам наездник, к бою,
Не знавшую сохи, плугов, телег,
И прочих отвлекающих предметов,
Тот воин отличается от этих,
Тех, что вверху, на входе в горный кряж,
Своим уменьем воевать, в убийствах,
Централизованных, он знает толк давно…
8. Лом
Все пошло прям таки по В.Суворову – «Аквариум» глава «один». Разве что забор в части снесся напрочь фигурально, не взаправду. Хотя теперь можно было, ибо ворота Шмалько уже собрался выворотить по-настоящему. Но хотелось вместе с КПП и с прапором Бередой, который, как и предвиделось, оказался гнидой, и орал, перебивая шум танкового дизеля, что «без разрешения комдива никак нельзя, тов… пан майор!» Но видимо Шмалько в шлеме и с кулаками на НСВТ выглядел донельзя ирреаллистично. Потому сразу верилось, когда он, вовсе не напрягая нужных в будущем голосовых связок, жестом показал что будет с воротами, а может и с самим Бередой, жаждущим когда-нибудь вознестись до старшего прапорщика.
Береда явно начисто срезал эту возможность, когда дал отмашку дневальному по парку. Превосходящие силы – есть превосходящие силы, и против лома…
Танк есть большой лом, гипотетически должный остаться последним козырем королей после обмена ядерными подарками. Да, танк есть пришелец из тех самых времен, когда в штабах еще планировались такие штуки. Ныне это страшное животное, должное по тем же планам раскатать то, что сохранится после ракетного молота, вышло на охоту. И теперь можно было все! Сильный задним умом дежурный по КПП Береда это явно ощутил. А командир батальона Шмалько, для закрепления урока и в некой легкости окончательного сжигания мостов, внезапно остановил свою гору железа прямо на перпендикуляре убравшихся прочь ворот, спрыгнул вниз, и, войдя в будку, выдернул прочь телефонный провод, а затем, во внезапном приступе веселья, вообще сграбастал древний дисковый аппарат.
– А как же я сдам дежурство, пан майор? – бессильно-ошарашено поинтересовался Береда.
В реве десятков танковых моторов, готовящихся самостоятельно покинуть вовсе не многолетнее, а сравнительно недавнее, в связи с разворотом геополитического вектора, место дислокации насовсем, детский лепет осколков гражданской жизни развеселил. Именно так, со сброса плесени позолоты и гломура с календарного маятника, начинаются войны.
Береда явно начисто срезал эту возможность, когда дал отмашку дневальному по парку. Превосходящие силы – есть превосходящие силы, и против лома…
Танк есть большой лом, гипотетически должный остаться последним козырем королей после обмена ядерными подарками. Да, танк есть пришелец из тех самых времен, когда в штабах еще планировались такие штуки. Ныне это страшное животное, должное по тем же планам раскатать то, что сохранится после ракетного молота, вышло на охоту. И теперь можно было все! Сильный задним умом дежурный по КПП Береда это явно ощутил. А командир батальона Шмалько, для закрепления урока и в некой легкости окончательного сжигания мостов, внезапно остановил свою гору железа прямо на перпендикуляре убравшихся прочь ворот, спрыгнул вниз, и, войдя в будку, выдернул прочь телефонный провод, а затем, во внезапном приступе веселья, вообще сграбастал древний дисковый аппарат.
– А как же я сдам дежурство, пан майор? – бессильно-ошарашено поинтересовался Береда.
В реве десятков танковых моторов, готовящихся самостоятельно покинуть вовсе не многолетнее, а сравнительно недавнее, в связи с разворотом геополитического вектора, место дислокации насовсем, детский лепет осколков гражданской жизни развеселил. Именно так, со сброса плесени позолоты и гломура с календарного маятника, начинаются войны.
* * *
…Однако, что против него сейчас?
Там, поверху, приличная орава,
По боле персов будет, но вообще —
Крестьяне, мишура, так – ополченцы,
Юнцов, зажатых в строй, огромнейший процент —
Пойдут потом в рабы,
И даже жалко бить
С вершины лошади, с плеча,
Десятками, ведь могут пригодиться
Империи большой когда-нибудь
Их мускулы. Короче, с этой массой проблемы нет,
А вот их командир? Здесь неизвестность полная…
Четвертая власть:
«…да, крупная авария сразу на нескольких узлах связи это очень серьезно. Понимаете, тут все очень сильно взаимосвязано. Там „полетело“ что-то, тут же идет нарастание потока в другом месте, тамошний перебор, увеличивает нагрузку на соседей. Очень большое взаимное перекрытие. Но лучшие специалисты уже занимаются устранением поломок. Очень скоро „междугородка“, да и электронная почта в Донецкой, Луганской, и некоторых районах других областей страны восстановятся…»
9. Ритуал
К несчастью бодрое шествие колонны наличествовало только вначале. Потом вся красивость начала рассыпаться. Сказка действительно не живет долго. Или по нашей русской, либо пусть уж украинской невезучести только другие умеют начинать войны таким Макаром. Обычно против нас… понятное дело.
Вначале дернул куда-то и растаял вдали передовой «УАЗ-ик» с милицейской мигалкой, выставленный Шмалько вперед, так сказать, в головной дозор, для расчистки трассы. Несколько минут, и даже десятков минут, еще верилось, что руководящий им старший машины майор Маслов просто проявил инициативу и умчал в передовой разведывательный рейд. Окликнуть не получалось, ибо Шмалько, в качестве первого хода начала войны, объявил радио-войну, запретив выходить в эфир до специального разрешения. По идеалистическим планам, этот выход приурочивался к прибытию на позицию боя, а до того требовалось обходиться обычным матом и сигнальными флажками, для тех, кто выучился ими размахивать, в затянувшемся довоенном прошлом. Пропажа легкого авангарда батальонного воспитателя поначалу не ощущалась. Как не странно, Шмалько все же умудрился вывести батальон за территорию части и даже миновать поселок Александровск до нарастания утреннего авто-потока. Более того, батальон удосужился добраться до трассы «Луганск-Донецк». Здесь, после пятикилометрового с мелочью броска, командир батальона наконец-то тормознул колонну. То было нарушением всех канонов уходящей в советское прошлое привычки. Не торможение, конечно, а как раз столь длинный первичный бросок без остановки. В счастливой беззаботности давних времен, где за отставание не грозило ничего кроме трехэтажного слово-построения с использованием не наличествующих в словаре силлогизмов, любая воинская колонна тормозила около каждого столба, ибо равнялась она на самых медлительных и на вечную трясучку командиров перед призраком ЧП, который, в отличии от коммунизма, бродил не только по Европе, но и по азиатским просторам бывшего СССР. Шмалько одним махом уничтожил эту древнюю традицию, ибо боялся, что его порыв навсегда увязнет и рассосется в этом ритуале.
Оказалось, старый советский опыт подстилания соломки везде и всюду имел право на жизнь. Двух танков не хватало. Оба были замыкающими. Вряд ли, по теории вероятности, поломались сразу оба. Так что имелись ничего теперь не значащие вариации. Или сломался крайний, мигнул затемненными светофильтрами впереди идущему, и тот тоже застопорился, мигнув следующему. Очередной сигнал игнорировали из-за расхлябанности или уж неизвестно отчего. Мог сломаться и предпоследний Т-64БВ. Тогда следующий остановился помочь. Ругать сейчас сержанта командующего бросивших товарищей машиной не стоило. Это могло привести к срыву намеченной боевой задачи. Впереди было еще более ста километров пути, причем не по пустыне, что было бы даже удобнее, а по до крайности урбанизированной местности. Разумеется, колонна могла оборваться и в середине, и тогда это привело бы к потере двадцати пяти танков одновременно. Но и терять на каждые пять километров по две машины, и это только вначале пути, было тоже немыслимо. Конечно, дабы сейчас у Шмалько наличествовал «УАЗ», то получилось бы отправить его разобраться в ситуации. Но нельзя же посылать в сторону покинутого поселка танк? К тому же, здесь, все еще так близко к месту дислокации, майор очень опасался прибытия вышестоящего начальства. Пока акция не выглядела как открытый бунт. Но если дорогу колонне перекроет командир дивизии на своей «Волге», то, что делать Шмалько? Война, кою он затеял самостоятельно, для прочих все еще выглядела только лишь как умственная конструкция, и не более того. Даже для Шмалько лично она покуда представляла только далеко зашедшую игру, кою хочется довести до конца. Так что если на пути окажется комдив, почти все офицеры тут же переподчинятся вышестоящей инстанции.
Значит сейчас, если он все же собирался дойти до донецкого аэродрома, лучше было все-таки терять отдельные танки, чем обесценивать всю задумку на корню. Это уже начинало походить на всамделешнюю войну.
Вначале дернул куда-то и растаял вдали передовой «УАЗ-ик» с милицейской мигалкой, выставленный Шмалько вперед, так сказать, в головной дозор, для расчистки трассы. Несколько минут, и даже десятков минут, еще верилось, что руководящий им старший машины майор Маслов просто проявил инициативу и умчал в передовой разведывательный рейд. Окликнуть не получалось, ибо Шмалько, в качестве первого хода начала войны, объявил радио-войну, запретив выходить в эфир до специального разрешения. По идеалистическим планам, этот выход приурочивался к прибытию на позицию боя, а до того требовалось обходиться обычным матом и сигнальными флажками, для тех, кто выучился ими размахивать, в затянувшемся довоенном прошлом. Пропажа легкого авангарда батальонного воспитателя поначалу не ощущалась. Как не странно, Шмалько все же умудрился вывести батальон за территорию части и даже миновать поселок Александровск до нарастания утреннего авто-потока. Более того, батальон удосужился добраться до трассы «Луганск-Донецк». Здесь, после пятикилометрового с мелочью броска, командир батальона наконец-то тормознул колонну. То было нарушением всех канонов уходящей в советское прошлое привычки. Не торможение, конечно, а как раз столь длинный первичный бросок без остановки. В счастливой беззаботности давних времен, где за отставание не грозило ничего кроме трехэтажного слово-построения с использованием не наличествующих в словаре силлогизмов, любая воинская колонна тормозила около каждого столба, ибо равнялась она на самых медлительных и на вечную трясучку командиров перед призраком ЧП, который, в отличии от коммунизма, бродил не только по Европе, но и по азиатским просторам бывшего СССР. Шмалько одним махом уничтожил эту древнюю традицию, ибо боялся, что его порыв навсегда увязнет и рассосется в этом ритуале.
Оказалось, старый советский опыт подстилания соломки везде и всюду имел право на жизнь. Двух танков не хватало. Оба были замыкающими. Вряд ли, по теории вероятности, поломались сразу оба. Так что имелись ничего теперь не значащие вариации. Или сломался крайний, мигнул затемненными светофильтрами впереди идущему, и тот тоже застопорился, мигнув следующему. Очередной сигнал игнорировали из-за расхлябанности или уж неизвестно отчего. Мог сломаться и предпоследний Т-64БВ. Тогда следующий остановился помочь. Ругать сейчас сержанта командующего бросивших товарищей машиной не стоило. Это могло привести к срыву намеченной боевой задачи. Впереди было еще более ста километров пути, причем не по пустыне, что было бы даже удобнее, а по до крайности урбанизированной местности. Разумеется, колонна могла оборваться и в середине, и тогда это привело бы к потере двадцати пяти танков одновременно. Но и терять на каждые пять километров по две машины, и это только вначале пути, было тоже немыслимо. Конечно, дабы сейчас у Шмалько наличествовал «УАЗ», то получилось бы отправить его разобраться в ситуации. Но нельзя же посылать в сторону покинутого поселка танк? К тому же, здесь, все еще так близко к месту дислокации, майор очень опасался прибытия вышестоящего начальства. Пока акция не выглядела как открытый бунт. Но если дорогу колонне перекроет командир дивизии на своей «Волге», то, что делать Шмалько? Война, кою он затеял самостоятельно, для прочих все еще выглядела только лишь как умственная конструкция, и не более того. Даже для Шмалько лично она покуда представляла только далеко зашедшую игру, кою хочется довести до конца. Так что если на пути окажется комдив, почти все офицеры тут же переподчинятся вышестоящей инстанции.
Значит сейчас, если он все же собирался дойти до донецкого аэродрома, лучше было все-таки терять отдельные танки, чем обесценивать всю задумку на корню. Это уже начинало походить на всамделешнюю войну.
* * *
…Тут Икс, помноженный на Игрек. Не дурак,
То видно из позиции и действий,
Точней бездействий. Третий день подряд
Он не напал. Неясно почему.
Хотя, он в первые часы имел возможность,
К тому же явную, атаковать суда,