Федор Березин. Война 2010: Украинский фронт

   – Ладно, допустим, высшая власть решила сдать страну врагам, – сказал старший инструктор приемной системы кабины К-2 Землянский. – В конце концов, как сказано у Стругацких: «За серыми всегда приходят чёрные». Но что мы можем сделать в самом-то деле. Поднимем над позицией красный стяг?
   – Вот как раз нет, Антон Сергеевич! – невесело огрызнулся майор Забияка, ибо старший лейтенант Землянский был его непосредственным подчиненным, и «подсидки» снизу он не ожидал. – Нам надо действовать как раз в тайне от всех. Нужно привести дивизионы в готовность и ударить по агрессору.
   – Во-во, так я и думал, – кивнул старший лейтенант. – Неплохо было бы, если бы у нас и в самом деле в распоряжении имелся настоящий дивизион. Но у нас даже не кадрированный. Всего-то три пусковых. И кстати, сколько у нас там и правда-то ракет?
   – У вас, на «двухсотке» – два изделия, – доложился Родионов с четкой интонацией всезнающего инженера.
   – Вот, две штуки, – констатировал Землянский. – Мне даже думалось, что больше. Что же мы сделаем? Расход даже по нормальной цели, с поддержкой ЦУ сверху и так далее, как раз две штуки. Ну, допустим, повезет – собьем мы один истребитель-бомбардировщик и…
   – Вообще-то, наша прямая обязанность как ПВО-шников, Антон, как раз и заключается в этом самом «сбитии» этих самых истребителей-бомбардировщиков, – зло прокомментировал Забияка. – Даже если бы один сбили, то и тогда окупили наше старинное железо. Кроме того, в случае бомбардировщиков, считается возможный ущерб.
   – Ну, вот еще, пан майор! Вы что же тут «носители» ожидаете? Если б носители, то с них бы все и началось. Разнесли бы уже…
   – Ладно, Антон Сергеевич, хватит умничать – нету на это времени! – рубанул Забияка. – Тут нас в любой момент могут…
   – Нет уж, дайте доскажу, Николай Васильевич, – повысил тон «старлей». – У нас тут неформальное сборище, как я понял, и надо многое взвесить. Так вот, про бомбардировщик, то я так, для иллюстрации. Ну а если свалим только какой-нибудь истребитель? Что толку-то? Вон их сколько…
   – Ты все, Антон? – вперился в него Забияка. – А теперь слушай сюда. Я предлагаю завалить «барражёр». Ходит тут один над Азовским морем, «П-восемнадцать» наблюдала его утром.
   Все сидящие в кабинете вскинули головы на командира инструкторской группы С-200.

* * *

 
…Что было после? Знает каждый школьник,
Иль может, знал когда-то, а теперь
Не каждый, только медалист,
И тот не дутый денежным мешком.
Был бой – минуты – не часы
И фланговый напор
Отжал пехоту персов вглубь,
По центру – обратный был прорыв,
Здесь азиаты вклинились в нутро.
Однако, как уже мы говорили,
Они были наемники, за деньги
И призы любили воевать,
Когда же центр зажали,
И с двух сторон вонзили по копью —
Приз как-то померк в голове солдат,
Точней сменился более насущным
Вопросом, постоянно
Отодвигаемым в конец главы…
 

36. Роковой промах

   Привычки – штуки живучие. Рушатся государства, а они, привычки, живут. Так же и тут. Трупы пассажиров еще не объелись рыбами – что кстати естественно, вспоминая о сероводороде, – а министерство обороны демократической Самостийности попыталось, по примеру СССР, отмежеваться от трагедии. «Мы здесь, понимаете, ни причем. Ну, упал лайнер. Мало ли от чего они падают? Может, то террористы палестинские? Все ж в деле замешан Израиль, а не что-то спокойное. Да, у нас проводились ученья с плановыми стрельбами. Но ракетки у нас маленькие, малюсенькие – С-300, да С-125. Им никак в эдакие дали не добить. Так что исключено». Правда, на другой день всплыло, что в деле применялся и «двухсотый» тоже. Тут, для знающих, все стало на свои места. Конечно, после все свалили на «плохую советскую технику». У нас всегда валят на технику. В 41-м когда драпали от Гитлера, тоже были виноваты «устаревшие и несовершенные» советские танки. Враг вообще тогда имел «подавляюще превосходство в количестве и качестве». Ту брехню до сей поры не развеяли, слишком она въелась в мозги за десятилетия. А здесь-то нужно было соврать совсем-то чуть-чуть, главное в период полной гласности не пустить к микрофону настоящих специалистов, что вообще-то в условиях демократии и рынка задача отработанная. Конечно для солидности, парочка марионеточных генералов в мундирах что-то там проблеяла с экранной плоскости, а глупые молодые журналюги им потыкали, покивали. На том и кончилось. А для либералистической прессы не существует большей радости, чем воткнуть шпилечку в былую мощь Союза, и так сказать косвенно восхвалить милый сердцу Запад.
   Однако для любого ПВО-шника ясно, что времена полностью автономных боевых роботов еще не наступили, и значит, в данном случае имела место целая икебана причин приведших к печали последствий. Был ли ведущий стрельбу расчет полностью некомпетентен, сказать не получается. То, что его наказали под горячую руку, к сути дела отношения не имеет. Да, некоторая степень некомпетентности со стороны операторов обнаруживалась. Причем, проявилась она не только на уровне какого-то капитана, и даже командира дивизиона в чине где-то подполковника, но и на уровне автоматизированного КП, в коем должны были находиться, да и находились вообще-то, дядьки в званиях куда более высоких. По сути, боевой расчет и иже с ним проводил стрельбу в условиях неясной дальности до мишени. Видите ли, радиолокатор подсвета цели (РПЦ) в С-200 трудит свои клистроны без пауз, так что эманации его излучения идут в пространство непрерывно. Для определения дальности используется, так называемый, режим ФКМ. Тогда сигнал начинает изменяться в сложной последовательности скачков фазы. Однако основной режим работы все же МХИ – куда более простое монохромное излучение. Наведение в этом режиме в некотором смысле надежнее. По крайней мере, начисто отсутствует момент перехода с того самого всегда начального МХИ в ФКМ, когда командир дивизиона командует: «Определить дальность до цели!». В этот самый миг и возможен срыв наведения. Это очень рискованно. В бою, само собой. Ну, а на полигоне? Здесь свои нюансы. Главное, в проводимых раз в два года реальных пусках, это угодить в цель. В таком случае оценка уже положительна. Вся прочая дребедень, это всего-то повышение балла дивизиону. Например, за сковыриванье с неба цели в режиме определения дальности добавляют несколько сотых балла. Извините, но такие тонкости могут волновать только при смотринах танцев на льду. Настоящий командир ракетного комплекса никогда не рискнет военной судьбой расчета ради этих несчастных сотых. Пропустить цель на полигоне – это позорище на всю офицерскую карьеру.
   Получается, во всем виноваты неумные инструкции по стрельбе? А подать сюда, на плаху, палача с топориком, а теперь и этих институтских академиков! Извините, но они тоже не виноваты. Они разработали наставление по стрельбе для ведения боя. Или им требовалось делать двойную бухгалтерию? То есть, одно наставление для воздушной войны с империализмом, а другое для полигоновской показухи? Так что ли? Но где же тогда «учиться военному делу настоящим образом»? В конце-концов потом, когда внезапно подскочит к границам «Большое копье», как в запарке разобраться, по какой методике колотить эти самые Б-1, о тридцати шести бое-головах?
   Так что виновных как бы и нет? Да, их вообще-то официально, как бы не существует, но, по сути, они наличествуют. Все бы стало простительно, если б данный полигоновский «двухсотый» бился с мишенями в полной автономности, как в предполагаемом ядерном побоище, где после подрыва подлетевших первыми «Минитменов» с «Титанами» все командные пункты уже парят в стратосфере в виде мелкозернистой стружки, а отдельные, отсеченные от кабелей и «релеек», героические зрдн ведут свою последнюю войну со второй волной ядерных носителей, готовясь в партизаны, ибо совсем не ожидают ракетного пополнения на свои выхолостившиеся ПУ. Однако налицо другой случай. Видите ли, С-200 повышает боевую выучку не в одиночку. Цель и так почти дымится в микроволновке от плотной грозди локационных лучей ведущих ее сопровождение.
   «Двухсотый» промазал, не зная того, ибо его ракета все еще летит и наводится, хотя уфиндюлила гораздо далее реальной цели. Зато за дело взялся его розовощекий племяш – С-300. «Цель уничтожена! Расход столько-то!» уже ушло с «трехсотки» наверх, а в индикаторах К-2 шикарный «лапоть» мишени, и славное изделие 5В28 все еще движется куда-то в далеко море. Конечно, на общее дело наложила руку еще и всегдашняя нерешительность низов. Просто по часам, без индикаторов видно, что ракета идет в самонаведении гораздо более, чем предусмотрено в плане выделенной полигону акватории. Так плюньте на заснувшие и ни черта не понимающие на КП верха, коим черным по белому, только в артикуляционном оформлении, доложился «трехсотый»: теперь надо сложить два и два, точнее вычесть из единицы один, и узнать, что мишени в небе уже не наличествует. Конечно, бывает всякое, как в Чите. Но ведь все едино. Уж более минуты пронеслось; 5В28 рубит километр каждую секунду, ясно, что она уж далеко проскочила и мишень, и все с ней связанное. Не требуется быть всеведущим – чуять за двести км рейс с израильтянами, дабы сообразить – что-то не так. «Господа генералы и ниже сидящие капитаны пуска! Обращаемся к вам из будущего телепатическим способом! Срочно вырубите антенну и добейтесь срыва сопровождения!» Не слышат, посиживают, вперяясь в электронно-лучевые трубки, ждут, когда под генеральской фуражкой продуются все клапаны и нейрон с нейроном заговорит. А наведение – любо-дорого ощущать – «лапоть» ТУ-154, еще тот «лапоть». Как с ним в радиолокационном отражении даже сравнивать какую-то мишень «ЛА-жку». Правда, здесь пользовали не «ЛА», а тоже «ТУ», только «243». Но боевому роботу 5В28, почти восемь когда-тошних тонн на ПУ, все едино, он спокойно вершит свою работу. По своей генетической привычке он валится на цель сверху, из стратосферного разряжения. Наверное, никто из пилотов рейса № 1812 – о пассажирах и речи нет – совсем ничего не заметил…
   Конечно, кое-кого пожурили, или даже втихую сместили на менее ответственную должность. Но сие без комментариев, да никто их вообще-то и не просил. И конечно с тех пор С-200 более боевыми ракетами не стрелял. Пусть расчеты имитационной аппаратурой обходятся. И вообще, что толку от тех стрельб с устаревшей техники? Мы большая демократическая держава, нас вот-вот в НАТО примут. А в блоке северо-атлантистов свои стандарты вооружений. Может, по случаю вступления, нам подарят пару-тройку «Пэтриотов»? Конечно, до сего момента ничего столь дорогого из богатой Америки не поступало, но мало ли? Мы ведь так их слушаемся, так любим.

* * *

 
…Быть иль не быть? – Вот истинная правда,
Да и другой уж не было, когда
Град стрел исчез, поскольку все смешалось,
А копья кончились, и стала их длина,
К тому ж, излишней —
В ход пошел кинжал.
Рука крестьянская к нему как-то привычней.
Особенно у пастухов, они ведь
Режут скот, и каждую обедню
Распарывают овна иль свинью.
Короче, персов строй, точнее то,
Что сохраняется после удара
Фаланги в лоб другой,
Внезапно развернулся по оси…
 

37. Бунт

   – А потом? – спросил майор Родионов, и спросил явно то, что волновало остальных.
   – А что потом-то? – удивился Забияка. – Бежать что ли? Еще чего! Мы с вами, ребятки, на своей земле, не в Афгане каком-нибудь. Логачев прикроет нас в ближней зоне поражения. Так, Витя? Только опять же, что там твои пятнадцать километров…
   – Семнадцать с половиной, – поправил капитан Логачев.
   – Ну, семнадцать, конечно же с половиной, извиняюсь, «Стрела-десять» ты моя. В общем, тебе опять же надо не высовываться до срока. Хранить полнейшее радиомолчание. А уж если мы, я надеюсь свалим… И даже если не свалим «Авакс», тогда займешься теми, кто прискочит по нашу душу.
   – Это в плане с неба, – прокомментировал Родионов, – а если с земли?
   – Послушай, Саша, вот вечно ты все несколько обсе…шь. Опять же повторюсь для тугоумных. Некуда нам сматываться. Не хватало еще от всякой милиции бегать, или там, от «миротворцев» ООН-овских. Мы на своей земле. И вообще, ты, Александр Николаевич, во время боя станешь у нас самой свободной птицей. Ведь ракеты дополнительные нам никто подвозить не обещался. Так что со своими людьми и займешься обороной внешнего периметра от наземного противника.
   – Да, но чем же я буду…
   – Мы выдадим тебе из боеприпасов все, что есть. И опять же сам понимаешь, против роты, да и взвода какого-нибудь спецназа, мы все едино не выстоим – скрутят они нас в бараний рог.
   – Ладно, с нами ясно, – сказал Родионов. – Погибать так с музыкой. Как на счет семей? Ты-то хитрец, своих давно отправил.
   – Саша, только не записывай меня в «нострадамусы», – поморщился Забияка. – Если б я таковым был, то тогда бы сбежал отсюда еще в девяностых.
   – А я бы наверно прихлопнул Горбачева, – подал задумчивый голос Землянский.
   – Каким образом? – удивился Забияка. – Ты ж в те времена еще под стол ходил?
   – Это неважно, – вмешался Логачев. – Главное, что молодежь хоть мечтает в правильном направлении.
   – Опять мы отвлеклись, – констатировал Забияка. – Чертова интеллигентская привычка – много рассуждать. Наследие СССР, между прочим. Вот так тогда на кухнях все и проговорили. Ты спросил на счет семей, Александр Николаевич? Сейчас конечно не угадаешь, где оно, что произойдет. Можно ошибиться, как вот та давняя английская семья, умудрившаяся переехать по далее от грядущей ядерной войны, и смело окопавшаяся на Фолклендских островах, как раз за месяц до островной войны.
   – И правда, интеллигенты, – просуммировал Родионов.
   – Так вот, – встряхнулся Забияка, – не смотря на то, что угадать сейчас не получится, здесь, вблизи позиций, может стать очень жарко. Вероятность попасть под… может даже и бомбу… гораздо больше. Так что надо их отправлять и срочно.
   – Это насторожит остальных, – прикинул Землянский. – Выдаст нас с потрохами.
   – Но ведь рискованно оставлять как есть? – покосился на старлея Родионов.
   – Да, рискованно. Но завалить план в самом начале вообще глупо.
   – Тебе легко рассуждать, – почти со злобой глянул на него Логачев, – у тебя детишек нет.
   – Не цепляйтесь с старшему лейтенанту! – притушил назревающую ссору Забияка. – Нашли повод. Тут все в куче – плюсы и минусы. Скажите спасибо, что Антон с нами. У него детей нет, значит, нет и повода воевать за будущее. Это нам, семейным, надо заботиться о грядущем своих чад, правильно? – он обвел взглядом помещение. – Короче, с политическими пристрастиями все ясно-понятно, тут нечего рядиться. Это когда в будущем в тюрьму к «миротворцам» угодим, тогда и нарассуждаемся вволю. Сейчас надо дело делать. На счет семей… Думаю, здесь индивидуальное решение каждого. И естественно, правду своим говорить нельзя. Действительно будет обидно попасть под суд, или там еще куда, не успев ничего сделать. Теперь вот что… Самое главное, наверное.
   – Но мы вроде технологию боевой работы наметили? – не понял Логачев.
   – Это мы с тобой наедине наметили, Витя. Другие не в курсе, – Забияка обвел взглядом присутствующих. – Но я позже поясню, как будет работать железо с нашей помощью. В конце-концов, дело для нас привычное, пусть и не в натуральной войне накатанное. Но еще до этого надо обеспечить плацдарм для работы. Я имею в виду, вывести из игры всех стукачей и прочих, способных нам помешать.
   – С трудом это представляю, – сказал начальник П-18 Гильманов.
   – Да, будут трудности, – майор Забияка вытер внезапно проступивший на лбу пот. – Нас довольно мало, но надо постараться сделать все практически одновременно. Не стрелять же всех наших любителей европейского выбора в самом-то деле? Иначе пока мы будем вязать одного, солдатики разнесут слух, и второго-третьего таким же Макаром повязать не удастся.
   – У меня эврика! Думаю, надо собрать совещание. Или там собрание, – выдал свежую мысль Логачев.
   – Точно, поскольку мы будем там единственные загодя вооруженные, то…
   – Да, но на собрании они тоже окажутся в куче, – возразил Родионов. – Вы ж не будете палить в толпу в самом-то деле? Будет большая драка.
   – Но другой возможности я вообще не представляю, – пожал плечами Забияка.
   – Пожалуй, предварительно надо будет обратиться к присутствующим с призывом, – подсказал Гильманов. – А наши пусть сядут поближе к ненадежным товарищам. Вот тут мы их и…
   – Да, примерно в таком духе. Главное чтобы никто не успел сбежать. Причем делать все это надо прямо сегодня. У нас нет времени на мазюканье, – подвел итог Забияка. – Кто там нынче дежурный по части? Карпов? Надо переговорить с ним в закутке. Он, по идее, свой, так что вооружимся без проблем.
   – Хотелось бы верить в эдакое счастье, – задумчиво потеребил фуражку Александр Родионов.

* * *

 
…Фаланги больше не было —
Толпа, точнее две толпы,
Только одна другую
Теснила, а теперь
Уж била по спине. А конница?
Отдельные бойцы уже давно освободили поле,
Но окромя того,
К преследованью годные войска
Насколько же использованы могут
Быть – в отступлении.
Да, был еще момент,
Где Мильтиад явил предосторожность
Отменную. Он не позволил войску
Бессмысленной, безумною толпой,
Ведомой жаждой крови и убийства
Преследовать врага до кораблей…
 

38. Общага

   С некоторой точки зрения, вполне допустимо, что во времена почившего в бесславье СССР, конкретно данную фазу операции удалось бы провести вообще без шума-пыли. Речь сейчас не о том, что тогда подобная акция чужестранцев внутри страны оказалась бы просто-напросто невозможной, речь о самой фазе загрузки. В давние времена стало бы достаточно автобусов с открытыми дверцами и громкоговорителя: «Товарищи студенты! Всем проживающим требуется срочно сесть в транспорт для отправки на… „митинг, по случаю прибытия в город Генерального секретаря КПСС“, „для срочной вакцинации – в городе эпидемия“, „для участия в массовке – снимается фильм о современной молодежи“, „все приглашены на бесплатный концерт с участием группы „Самоцветы““ и т. д. (нужное подчеркнуть)». Естественно, имелся бы некий процент уклонившихся от мероприятия, и закупорившихся в номерах. Но более половины проживающих, все едино, угодили бы в автобусы, а уж потом их можно было бы везти хоть к черту на кулички. Ну а сейчас приходилось осуществлять настоящую «зачистку». И ведь мало того, что это оказалось не в меру шумно – во всех смыслах, – но даже «зачистка» всей последовательности этажей тоже не гарантировала стопроцентный сбор. Кого-то из проживающий просто не наличествовало на месте, а кто-то особо мудрый успел сигануть в окно.
   И вообще, тут, наверное, и не требовалось иметь большие продвинутые мозги. Ведь к общежитию подрулили не только какие-то некомфортабельные автобусы «ЛАЗ». Тут имелись явно военные джипы, а кроме них – настоящие, камуфлированные боевые машины. Так что призыв о концерте «На-На» сейчас все равно бы не прокатил, вот о вакцинации, в связи с навалившейся на город холерой, или вторжением инопланетян, подошел бы очень к месту.
   Конечно, обеспокоенная бабушка-вахтер внизу, увидев ввалившихся в холл автоматчиков, мужественно поинтересовалась: «Что такое?». Никто ее не слушал, а когда она попыталась обратить на себя внимание выходом из остекленной будки, десятый из проскакивающих мимо военных, не останавливаясь, совершил быстрое движение прикладом. Данная бабушка родилась и выросла при тоталитарном Союзе, где она была надежно отгорожена от практической составляющей теории Дарвина – в зрелом возрасте ее никто никогда не бил. Сейчас простая природная механика выживания сильнейшего мгновенно превратила ее в свободно падающий, уже по законам Ньютона, манекен. Остекленная будка, так же несла в себе дешевую прелесть онтологии времени, когда война и мир были отделены друг от дружки так же прочно, как явь от видений, потому стекла были не бронированы. Брошенный в них манекен старушки сокрушил всю конструкцию. Совершенно некрасивый, не хрустальный звон плохо протертого стекла марки «четверка», тем не менее, создал аккомпанировку грохоту многочисленной парности солдатских полуботинок.
   «Зачистку» начали с этажа номер «два», но не с ближних, а с дальних относительно входа комнат. В составе ворвавшейся группы наличествовал по крайней мере один человек в штатском. Это и был «корректировщик» – один из тех турок, которые внедрились в страну под видом рабочих. Вернее, в процессе честного выполнения обязанностей рабочего по ремонту гостиницы «Атлас», он еще и изучал город Донецк, в плане нахождения первостепенных для атаки целей. В данном общежитии он уже бывал, ибо с некоторыми из проживающих тут девиц он не единожды распивал спиртные напитки, а с одной, после большой пьянки, ему даже удалось забесплатно переспать. Так же он был шапочно знаком и с возлежащей в груде стекол бабушкой: в былые времена он мило с ней расшаркивался и совал в подарок дешевую коробочку конфет. Теперь конфеты для входа не требовались, и потому бабушка его не интересовала. Он деловито показывал облаченному в каску сержанту вправо-лево и объяснял что-то на своем родном языке. Турецкий в этой старой постройке использовался впервые в истории.
   Не все из проживающих сидели по комнатам, кое-кто перемещался по коридорам по всяческим бытовым нуждам. Более того, некоторые, услышав шум тяжелых машин внизу, выглянули из окон и открыли в удивлении рты; теперь они же высунулись в двери, посмотреть, что же деется внутри. Передовые солдаты быстро достигли оконечности коридоров, то есть, обозначили фланги начавшейся операции: замершие посреди, или у стеночек этих же коридоров девицы их вроде бы пока не интересовали. Ими занялась следующая боевая группа. Совершенно не знающие русского, а уж тем паче украинского языка солдаты начали просто выталкивать девушек ко входу. Тут их перехватывала очередная группа. Здесь их уже обязательно крепко ухватывали за руки, или за что получится, и волокли к дверям. Там происходила эстафетная передача в лапы следующих специалистов. Те, уже ни на секунду не отпуская пленниц, ибо вокруг была улица, тащили их к автобусам. Все происходило достаточно продуманно и главное – быстро. Так быстро, что поначалу ошарашенные жительницы «общаги» даже не поняли что к чему: не было ни душераздирающих визгов, ни серьезного физического сопротивления. Все это началось, когда турки стали врываться в комнаты. Некоторые помещения оказались, естественно, закрыты изнутри, ибо времена ожидаемого когда-то коммунизма – мира без замков и ключиков – так и не наступили. Тогда солдаты наваливались плечом, или производили удар тяжелым полуботинком. Любого из действий вполне хватало, ибо ни двери, ни дешевые замки, ни тем более щеколды никак не планировались в качестве отпора настоящим империалистическим агрессорам.
   Некоторых девушек выбитые двери заставали за поглощением чая с пряниками, а кое-кого даже развалившимися в безделье на койках. Большинство из них вовсе не ожидало гостей, а лето было привычно жарким, так что вполне часто попадались особы в нижнем белье. Вот они то, в момент, когда их прямо в неглиже, поволокли по ступенькам, как раз и начали визжать по-настоящему. Что касается физического сопротивления, то в основном оно только смешило облаченных для серьезного боя громил. Правда, с молодыми девушками все же не обходились как с давешней вахтершей, то есть при случае колотили только руками, никоим образом не прикладами. Кстати, из-за разбитой старушечьей «будки» возникли некоторые сложности. Ведь кое-какие из жертв не успели обуться даже во что-нибудь, а некоторые потеряли тапочки в процессе ускоренного спуска по ступенькам. Теперь они резали ноги в усыпанном стеклами холле. Тем не менее, со вторым этажом турецкая команда покончила достаточно быстро.
   Всяческие мелкие сюрпризы, в целом не явившиеся помехой для операции, начались на третьем. Вначале солдаты попали в комнату, в коей уже в течение пары часов происходила интенсивное поглощение спиртного, но главное, тут наличествовало несколько парней. Окно этой комнаты выходило на противоположную от входа сторону, а музыка-сопроводиловка грохотала здесь «на полную», так что появление мужчин в камуфляже и со стволами наперевес оказалось полнейшей неожиданностью. Быстрее всех среагировал самый старший из присутствующих. «Спецназ!», – гаркнул он со знанием дела, после чего перепрыгнул через ногу так нежно обнимаемой им секунду тому девицы, к распахнутому окну. «Мне никак нельзя, ребятки, я на условке», – пояснил он не столь громко, явно в качестве извинения, и тут же сиганул в это самое окно. Один из двух ворвавшихся, отработанно автоматически, пальнул вдогонку, но похоже не успел зацепить беглеца, зато в доме напротив посыпались стекла и штукатурка. Между прочим, данный гуляка оказался одним из немногих, кому удалось запросто уйти из зоны облавы, но как свидетель чего-либо он все же никогда и нигде не фигурировал.
   Натуральная стрельба над столом, с бутылочками и закусью, произвела на остальных попросту шоковое воздействие. Только один из гостей женской общаги служил в армии, но и там ему удалось стрельнуть из автомата только пять раз, и в общей сложности, пятнадцать патронов. Так что солдаты спокойно вытолкали наличных девиц к двери, где ими привычно занялась команда «два», а пятерых все еще пялящих глаза в удивлении юношей они весьма простыми жестами заставили лечь, после чего опрокинули на них стол с недоедками и недопитками, и, пнув пару раз ближнего, отправились проводить половую селекцию далее.
   В паре комнат пятого этажа кое-кто, из наблюдающих за улицей и прислушивающийся к шумам внутри, решился на возведение баррикад. Но мгновенное переключение с мирной студенческой привольности на серьезное сопротивление врагу – вещь практически невозможная. Никто из дамочек не догадался даже опрокинуть на дверь, например, шкаф – и дело не в том, что от этого тоже не случилось бы никакого толку – просто, в шкафу наличествовало так много модных шмоток: с точки зрения женской психологии, пожертвовать всем этим было никак нельзя. Ну, а баррикады из стульев и тумбочек оказались ничуть не лучше старинных, много раз покрашенных вместе с дверями, щеколд тоталитарного времени. В общем, всего через двадцать две минуты спустившиеся вниз сержанты доложили подполковнику командующему операцией о ее успешном окончании. Им пришлось солидно напрягать гортань. Дело в том, что из автобусов уже вовсю сыпались русские ругательства – до студенток Донецкого технического университета наконец дошло, что с ними творится что-то из ряда вон выходящее.
   Кстати, вокруг уже появились зеваки, и из соседних домов вообще высунулось до сотни любопытных лиц. Командир операции хлопнул по плечу ближайшего подчиненного, хохотнул, и бодро вскочил в раскрашенный подобно жирафу «Хаммер». Затем он дал отмашку. На выезде из арки, какой-то, плохо осведомленный о уже свершившейся перекройке мира в войну, водитель, только мгновение назад припарковавший своё лимонное «Дэо» чуть ли не поперек дороги, попытался о чем-то спорить с как раз выруливающий на эту же дорогу БТР-80. То было очень неумное, и как оказалось, смертельно опасное дело. Ибо вначале большое колесо четырнадцатитонной машины просто отжало его нецарапанную доселе игрушку в сторону, а потом сверху пальнул короткую связку пуль тяжелый КПВТ. Это проявил свое эго сидящий наверху стрелок-пулеметчик: видимо ему очень хотелось помочь водителю бронетранспортера хотя бы чем-нибудь.

* * *

 
…Он опасался, знаете чего?
Той конницы, оттянутой назад.
Достаточно пошевелиться вновь,
Чтоб разнести преследующих в щепки,
Ведь здесь, внизу, долина Марафона
Росла в длину, а так же ширину.
Однако и уйти тем кораблям,
Что азиатов принесли на берег,
Он не хотел позволить. Искушал
Его должно быть Марс или Афина,
Похоже все же женщина, поскольку
У греков Марс не значился в богах…
 

39. Телефон, телеграф и…

   Потасовку подобного плана надо снимать на видео. Эффект конечно будет не сравним с драками в Верховной Раде, однако тоже интересно. Может успешно применяться постмодернистами-реформаторами в плане показа окончательного разложения армии. Бойцам-первогодкам будет весьма приятственно полюбоваться, как «гансы-офицеры» чистят друг другу хари, и колотятся стульями. Николай Забияка вовсе не зря опасался именно данного этапа офицерского бунта. Оказывается действительно, в любой революции самое сложное – разобраться со своими. С другими потом легче – нападаем сплоченной кагалой. А вот разборка в собственных рядах… Здесь надо иметь воистину основополагающую объединительную идею, и мозги умеющие отстраняться от частностей, и полностью, до последней клеточки подчиненные железной воле. Может быть даже особую мораль, ибо через обычное сентиментальное сюсюканье разборка с теми, кто рядом, сразу воспринимается как эквивалент предательства. То есть, круговая порука дело такое – в обе стороны тянет.
   Опасаясь срыва, или локальных проколов в этом первичном этапе, майор Забияка сотворил своеобразную подстраховку. Все революционеры ведают, что главным всегда является контроль связи – «телефон, телеграф, вокзал», как говаривал позабытый потомками пионеров дедушка Владимир Ильич. Слава, отвергнутому тем же дедушкой, богу, в плане связи, кое-какие внешние, по отношению к полигону, и даже внутренние обстоятельства способствовали планам бунтаря Забияки. Во внешнем мире, в привязке ко времени, уж не первые сутки, а пространственном континууме, по крайней мере, как предполагал Забияка, в пределах Крымского полуострова, начисто отсутствовала спутнико-мобильная связь. Давали перебои и обычные телефонные линии, а в плане отдельных направлений – междугородние сообщения. Возможно и международные тоже, однако проверить такое не получалось: несмотря на свалившееся с неба благоденствие глобализации никто из офицеров полигона до сей поры не завел дружков-приятелей в Нью-Йорке, Чикаго, или в иных-прочих веселых местах планеты. Да и Министерство Обороны, надо же, до сих пор не выписывало офицерам путевок на Гавайские острова. Или может, просто никто туда не хотел и не писал соответствующих рапортов? Кстати, в плане местных военнослужащих такое вполне допустимо, они ведь и так служили в Крыму – чего еще надо-то?