Фекете Иштван. Лисенок Вук

   Обе лисы лежали, свернувшись клубком, но ни та, ни другая не спали, думая, как освободить Инь.
   Ясная погода сменилась пасмурной, а позже и дождь пошёл. Вук и Карак тщетно прятались под густой листвой бузины. Там под них тоже подтекала вода, и они дрожали от холода.
   Не скоро выглянуло солнце. В его ярких горячих лучах лениво сохла пшеница, и, растянувшись на земле, обсыхали лисы. Они расположились на небольшой прогалине, где не взошёл посев, и заснули на солнышке.
   В нагревшемся воздухе затанцевал народ Жу, и тут же появились ласточки, поедавшие жужжащих жуков и мух.
   Заметив с небольшой высоты спящих лис, одна из ласточек испуганно закричала.
   – Они здесь, они здесь! – вопила она, а когда лисы проснулись, уже целая стайка вилась над ними, пугая друг друга громкими криками.
   – В логово! – шепнула Карак, и они с Вуком быстро поползли под покров бузины. – За это я ненавижу Чи, – прибавила она. – Никакой дьявол её не трогает, а она всё-таки ябедничает. Не шевелись, может, они улетят.
   Но ласточки продолжали шуметь.
   – Здесь они! Здесь они! – кричали птицы, спускаясь ниже, чтобы разглядеть лис в густой зелени бузины.
   Сидя на иве возле ручья, серая ворона Кар посматривала, где бы ей что-нибудь украсть, как вдруг услышала предательский крик ласточек.
   – Погляжу, на кого разоряется Чи. Верно, это какой-нибудь четвероногий вор, из тех, что всё у нас пожирают. Постой же! – И она полетела к бузине, злобно, негодующе каркая, хотя всем известно, что Кар самая главная воровка и разбойница во всей округе.
   Услышав воронье карканье, Карак вознегодовала:
   – Только этого не хватало! К нам летит Кар. Если она нас увидит, завтра же на нас ополчатся люди. Сожмись в комок!
   Ворона уже парила в небе над ласточками.
   – Кар-кар! Что, что вы видите?
   – Чиви-чиви! – кричали ласточки. – Здесь они были!
   – Не визжите, – спустилась пониже Кар. – Я вас не понимаю.
   Ворона притворялась, будто вообще-то понимает ласточкин язык, хотя лесной народ, известное дело, понимает лишь своих сородичей.
   Как только Кар стала снижаться, ласточки увернулись от неё, – ведь у вороны сильные когти, большой клюв и питается она мясом.
   Вдруг ласточки разлетелись в разные стороны, снова пронзительно вопя, но уже другими голосами, полными страха и ужаса, так как над ними просвистели тёмные крылья чеглока Корр.
   Чеглок не знал, кого из них схватить, и этой минуты сомнения оказалось достаточно, чтобы ласточки спаслись бегством.
   – Разбойник… разбойник! – чивикали они ему вслед, зная, что он уже не догонит их.
   Корр был вне себя от ярости. Его раздражали также вопли вороны, которая с карканьем продолжала искать врага, не замечая чеглока.
   – Где враг? Где враг? – И, не переставая каркать, она села на бузину, под которой с тревожно бьющимся сердцем притаились две лисы, но тут Корр, развернувшись в воздухе, напал на ворону.
   Он так оттрепал Кар, что та упала на землю, а сам понёсся к деревне.
   Пока ворона пришла в себя, чеглок был уже далеко.
   – Кар-кар! Убийца, бандит! На помощь! Кар! – И, пыхтя, она пустилась вдогонку за чеглоком.
   В небе над лисами стало тихо.
   – Улетели, – сказал Вук.
   – Погоди, – заворчала на него Карак – Если человек поблизости, то он, конечно, услышал дикий шум и что-нибудь говорит, чего мы не понимаем, но добра не жди.
   Некоторое время они прислушивались, и старая лисица уже потянулась, опомнившись от волнений, как вдруг они вздрогнули, неожиданно уловив человеческую речь.
   – Боршош, ты видел ласточек? – спросил кто-то басом.
   – Видел, господин старший лесничий. И ворону тоже. Неспроста это.
   – Да. Мне думается, это пшеничное поле больше знает о судьбе деревенских гусей, чем мы.
   – Вы изволите подозревать лис?
   – Я почти уверен. Завтра сожнут пшеницу. Соберите здесь на заре всех лесников. Мы обложим лисиц. Может, удастся разделаться с ними.
   – Слушаюсь, господин старший лесничий.
   И потом наступила тишина.
   После долгого молчания Карак заговорила:
   – Пусть ветер играет костями Чи и всей её шайки, пусть вши заедят Кар, эту воровку с грязными когтями. Теперь Гладкокожий ополчится на нас.
   – Насколько я слышу, люди ушли, высказал своё мнение Вук.
   – Детский лепет! – негодовала Карак. – Они ушли, но вернутся, поверь мне. Надо искать другое пристанище. Ещё разок мы поспим здесь, но не больше, иначе горя не оберёшься.
   Весь день они строили планы. Карак перечисляла разные места, куда можно уйти.
   – Но так хорошо нигде не будет, – злилась она.
   – А Инь? – спросил Вук с такой грустью, что Карак стало стыдно.
   – Придёт и её черёд, но для этого надо выбрать подходящее время. Такую тёмную ночь, чтобы даже мы пробирались наощупь. Такую погоду, когда над нами засверкает молния, загремит гром и начнут гнуться со стоном даже самые высокие деревья. Надо дождаться такого момента.
   Между тем стемнело, и суровый ветер со свистом пронёсся по пшеничному полю. Принюхиваясь, Вук смотрел на шелестящие стебли пшеницы. Где-то вдали глухо рокотало небо, и за лесом, спускаясь с высоты, золотой бич хлестал землю.
   Лисёнок бросил на Карак вопросительный взгляд.
   – Это ещё не настоящая гроза, – сказала она, зная, что у Вука на уме Инь.
   Старая лисица с ужасом думала о доме на опушке и не собиралась рисковать своей шкурой.
   А ветер крепчал и гнал над лисами огромные чёрные тучи. Из леса доносился свист качающихся старых сосен и треск сухих веток, которые, оторвавшись от дерева и задевая на лету другие, падали на землю.
   Тучи набегали и громоздились друг на друга, подгоняемые свистящим бичом ветра, и когда тьма стала такой же густой и непроницаемой, как в старой лисьей крепости на берегу озера, хлынул дождь.

   Лисы молча следили за переменой погоды. Вук всё больше приободрялся, а Карак приуныла. Ей трудно было решиться на опасную вылазку, и она охотно уклонилась бы от неё, если бы погода немного улучшилась.
   Но гроза неистово бушевала в ночи, и старая лисица со вздохом проговорила:
   – Пойдём, но запомни навсегда, на большее я была бы не способна даже ради себя самой.
   Вук подполз поближе к Карак и сказал веско, как лис, который один выходит на охоту и сам распоряжается в своей норе:
   – Моя добыча будет твоей добычей, не только теперь, но и когда ты одряхлеешь и от старости сточатся твои зубы.
   – Если мы выживем, – бросила на бегу Карак, ведь они уже бежали освобождать Инь.
   За тучами то и дело вспыхивали зарницы, и когда лисы добрались до дома на опушке, дождь уже лил как из ведра.
   Возле забора они припали к земле, потому что ещё горели глаза окон. Собаки молчали, и ветер смешал их запахи, так что нельзя было понять, где они.
   Лисы не спускали глаз с дома и мгновенно оцепенели, когда открылась дверь и яркий свет залил двор.
   В дверях стоял Гладкокожий с фонарём в руке.
   – Финанц! Борзаш! – крикнул он и свистнул.
   Лисы с дрожью ждали, что будет.
   На свист сбежались собаки и, виляя хвостом, запрыгали вокруг человека, гладившего их по голове.
   – Омерзительно! – прошептала Карак. – Они лижут ему ноги.
   – Идите в дом, такая ужасная погода, – сказал человек, и собаки отряхнулись, чтобы не напачкать в комнате; это были хорошо воспитанные собаки.
   Тут в кольце света появилась ещё одна собака. Большая белая овчарка. И она сначала виляла хвостом, но грустно понурила голову, когда человек набросился на неё:
   – А кто будет дом караулить? Проваливай! – И он погрозил ей.
   Старая овчарка поплелась прочь, жалея, что угодливостью не достигла того, что другие. Она была всего лишь простой деревенской овчаркой, сторожила дом, как её отец, и пожертвовала бы жизнью ради хозяина, но рук лизать не умела.
   Так и осталась она на дворе в грозу.
   Лисы прекрасно видели, как она шла к своей конуре, и слышали, что человек захлопнул дверь.
   Вскоре тьма затянула окна, и потом лишь ветер с рёвом гулял возле дома.
   – Пойду осмотрюсь, – встав с места, сказал Вук, – я знаю здесь лазейку.
   Карак не пришло в голову возражать против того, чтобы на сей раз всем распоряжался её племянник, – ведь этот дом представлялся ей полной ужасов тайной.
   Вук скрылся во мраке. Он осмотрел щели в заборе. Ниоткуда не грозила опасность, и когда он прошмыгнул через прежний лаз, в углу двора, как блуждающие огоньки, засверкали глаза Инь.
   – Я здесь вместе с Карак, она нам поможет, – сказал он, когда Инь просунула на минутку нос между прутьями; она не могла выговорить ни слова, лишь металась судорожно за решёткой. – Сейчас мы придём, – прибавил он и стрелой помчался к Карак.
   Старая лисица пошла за ним, время от времени останавливаясь, затем села в нескольких шагах от клетки, распространявшей запах холодного железа.
   – И Карак здесь, – прошептал Вук, – самая умная и добрая из лис.
   Инь прижалась носом к решётке, и Карак подошла наконец к клетке, – ведь она не хотела показаться трусихой, хотя и боялась прикасаться к холодному железу.
   – Да, ты очень похожа на мать, – сказала она. – Я тоже тебе с родни. А сейчас, пока тишину сечёт дождь, нам надо торопиться. – И она принялась быстро копать лапами землю перед клеткой. – А ты, Инь, делай то же, что я.
   – Голос у неё уже стал спокойным: опасность не чувствовалась в воздухе.
   Она видела, что собаки вошли в дом и старая овчарка забралась в конуру, а завывание ветра и плеск дождя заглушали прочий шум.
   Верхний слой земли был твёрдым, но как только сняли его, работа пошла веселей. Инь в клетке, идя навстречу Карак, трудилась изо всех сил.
   – Тихо, – время от времени напоминала старая лисица. – Видно сразу, где ты росла.
   Потом Вук рыл вместо Карак, а она стояла на страже. Подкоп становился всё глубже. Дождь уже стих, и только ветер продолжал стегать деревья, когда Вук высунулся из воронки и, дрожа от усталости, объявил:
   – Инь заперта и снизу.
   Карак прыгнула в яму, которая стала уже настолько глубокой, что скрыла её целиком. Вук оказался прав. Железная решётка стерегла Инь не только над землёй, но и под землёй.
   Старая лисица в отчаянии рыла дальше. Может быть, где-нибудь кончится эта проклятая решётка! Вся обсыпанная землёй, тяжело дыша, выбралась она из ямы.
   – Иди, – позвала она Вука. – Теперь всё в порядке.
   Убедившись, что впереди нет преграды, лисёнок горячо взялся за дело. Инь ещё не проделала и половины хода, когда Вук почувствовал, что она близко.
   Он бросил копать. Отдохнул немного. Инь медленно приближалась к нему.
   К этому времени уже разорвалась пелена туч, и бледный свет залил двор.
   Карак стала опять торопить их. Заглянув в воронку, она сказала:
   – Что же будет, Вук? Пошли! Тьма рассеивается.
   На голову лисёнка посыпалась земля. В ходе уже образовался просвет, Инь осталось совсем немного работы.
   – Скорей Инь, скорей! Мы ждём! – И Вук вылез на поверхность.
   Быстро светало. Дрожа от волнения, две лисы сидели в яме, – ведь царапанье Инь гулко отдавалось в земле и при стихшем ветре его хорошо было слышно.
   Внезапно наступила тишина. Потом донеслось слабое шуршание. Вук и Карак заглянули в тёмную воронку, откуда медленно, устало, но с радостным блеском в глазах выползла Инь.

   Тут высоко в небе разделились два слившихся вместе облака, и в просвет между ними излилось сверкающее холодное сияние, огонь ночного фонаря, который люди называют луной.
   Из ночи сразу выплыли деревья, хлев, птичник, белые трубы на крыше дома и три лисы. Усталые, перепачканные, сидели они кружком, ощущая какое-то особенное счастье, радостную дрожь, пробегавшую по спине и волновавшую кровь. Это чувство было большим и прекрасным, как сама жизнь.
   Инь хотела заговорить, но Карак опередила её:
   – Вук пойдёт впереди, потом Инь, я последняя.
   Вук вскочил. Растянувшись цепочкой, три лисы бежали в свободный лес, так же бесшумно, как устало скользившие за ними тени.
   Тени приобрели уже чёткие очертания. Большая тарелка луны беспрепятственно плыла по небу. Облака разбрелись, и ветер, вооружённый свистящим бичом, ушёл вслед за ними.
   Когда лисы выбрались из леса, Вук внезапно остановился, услышав на лугу вскрик зайца. Инь и Карак тоже остановились на минутку, а потом старая лисица хрипло закричала:
   – Кто смеет охотиться в моих угодьях?
   Заяц охнул ещё разок-другой и замолчал. Но голос его прозвучал уже ближе, и лисы поняли, что вор, поймавший Калана, идёт им навстречу.
   Отбежав немного в сторонку, Карак прижалась к земле, подстерегая вора. Когда на лугу вырисовалась чья-то тень, Вук и Инь тоже сразу приникли к земле, – ведь это бежал по тропе волкодав Курра; внук волка, он никак не мог бросить охоту.
   Карак тут же поняла, что беды не миновать, если Курра почует лисят, залёгших недалеко от тропы. За Вука она не беспокоилась, но Инь легко могла стать жертвой огромного волкодава.
   Старая лисица с шумом встала и широко раскрыла глаза, чтобы Курра её увидел, затем, прыгнув на тропку, рысью понеслась к дому егеря.
   Изумлённый волкодав остолбенел на мгновение, затем всё тело его задрожало от ярости. Он смертельно ненавидел лисиц. Бросив зайца («потом вернусь за ним», – подумал Курра), он пустился вдогонку за Карак, которая, описывая зигзаги, уже скрылась из виду.
   Пробежав часть пути, Карак повернула в сторону и притаилась за деревом, зная, что Курра с его прекрасным нюхом понесётся дальше по тропке, по которой прошла она раньше с лисятами.
   Волкодав пулей промчался мимо Карак. Ему в нос бил тёплый лисий запах, и дорога вела к дому егеря.
   – Если улыбнётся нам счастье, – пробурчала Карак, слегка волнуясь и усмехаясь себе в усы, – ты свихнешь себе шею.
   Она выскочила из-за дерева и полетела к лисятам.
   Немного погодя Курра прибежал к дому на лесной опушке и, скрежеща зубами, попытался пролезть через небольшую щель в заборе, через которую недавно выбрались лисы. С треском сломался забор. Тут проснулась спавшая крепким сном овчарка и злобно набросилась на волкодава.
   – Что тебе здесь надо? Кого ты ищешь? – вопила она и с ненавистью рвала Курру, чуя в нём волчью кровь.
   – Не кусайся, бешеная тварь! – кричал Курра, застрявший в щели забора. – Я ищу лису Карак, она где-то здесь. – И он тоже впился зубами в овчарку.
   Услышав во дворе лай чужой собаки, лесник сел в постели. А вдруг она бешеная? Накинув на плечи пальто и прихватив ружьё, он тихо выскользнул из дома. Лягавая Финанц хотела выйти следом за ним, но он вернул её:
   – Ты тоже хочешь сбеситься?
   Во дворе стоял страшный шум.
   Курра уже выбрался из щели и, отличаясь большим проворством, чем овчарка, трепал её как попало. Обе собаки кружились вихрем.
   Держа наизготове ружьё, егерь ждал, когда чужая собака повернёт к нему голову.
   И тут Курре почудилось, что началось светопреставление. Перед ним вспыхнул яркий огонь, потом всё затянула глухая тьма. Грохота он почти не слышал. И уже не чувствовал никакой боли.
   Рассмотрев получше околевшую собаку, лесник почесал в затылке и сердито проворчал:
   – Чёрт подери эту падаль! Да это же волкодав старосты! Он и не был бешеным, только слонялся здесь, бестия этакая. Правда, старина Баша? – И он погладил по голове овчарку, которая, забыв сразу о прежней обиде, завиляла хвостом. – Теперь я закопаю эту дохлятину. Боже упаси, как бы староста не проведал об этой истории. Ну, да! Станут пса искать, а хозяин будет ужасно сокрушаться: неужели пропала такая дорогая собака? Ах, ах, как жалко её! Верно, украли цыгане, которые бродят здесь… Но напрасно жаловаться на них жандармам…
   А потом достанется и жандармам; то-то, не будут задаваться. Достанется и цыганам, которые только и знают, что шкодят в лесу.
   Лишь бедняга Курра обо всём этом не узнает; он будет мирно покоиться во дворе у лесника под мусорной кучей рядом с прохудившейся кастрюлей и стоптанным башмаком.
   Когда эхо выстрела разнеслось по лесу, Карак готова была перекувыркнуться от радости.
   Лисы как раз совещались, что делать, если волкодав вернётся, как вдруг громкий собачий лай прервался выстрелом.
   – Пошли, – встав с места сказала Карак. – Курра поймал для нас Калана и бросил здесь; зачем ему теперь заяц? Бедняга Курра! Но так и надо тому, у кого ноги длинные, а ум короткий. Калан твой, Инь, – проявила она великодушие. – Ты понесёшь его домой, тебе достанется самый большой кусок, и шея от этого станет у тебя крепче, – лукаво прибавила она.
   Счастливая Инь схватила зайца, и вскоре лис поглотило поле мокрой и нежной пшеницы, сомкнувшей над ними колосья. Под бузиной они сначала расправились с зайцем и лишь потом, несмотря на усталость, приступили к беседе.
   – Теперь ты будешь жить с нами, Инь, – начала Карак. – Научишься всему, что надо знать лесному народу, а то в твоём воспитании есть пробелы.
   Инь была так переполнена пьянящей радостью свободы, что едва могла говорить.
   – Да, – пролепетала она. – Я никогда не забуду того, что вы сделали для меня и…
   – Ну, хорошо, – перебил её Вук, не любивший долгих разговоров. – Завтра потолкуем об этом, а теперь давайте спать, а то скоро рассветёт и мы не успеем набраться сил.
   Тихо шелестя, спало пшеничное поле, и, растянувшись под бузиной, спали три лисы. Только Инь шевелила иногда лапами, точно на бегу, и вздрагивала, переживая вновь во сне своё освобождение из плена.
   С колосьев падали на землю капли дождя. Луна скользила в высоте, окружая себя радужным венцом, – ведь облака ушли и она страдала от одиночества.
   А утром, словно никогда и не было грозовой ночи с молниями и рокочущим громом, ярко светило солнце. Прилетевшие из деревни воробьи завтракали спелыми пшеничными зёрнами, ласточкин народ щебетом приветствовал свет и тепло, эти дары солнца, когда проснулись наконец и три лисы.
   Они не шевелились, только водили глазами.
   – Если бы мы раньше встали, то уже убрались бы отсюда, – сказала Карак. – Вечером в поле приходил Гладкокожий, и это не к добру. Чую беду.
   – Тогда надо уходить поскорей, – посоветовала Инь.
   Карак лишь взглянула на неё, и Инь сразу поняла, что старая лисица не нуждается в её советах.
   – Когда снова засверкает Холодное сияние, мы уйдём отсюда искать другое место. И Чи знает, что мы здесь. И Кар тут нахальничала. Нам лучше уйти.
   Вдруг Вук осторожно поднял голову. Напряжённо вслушиваясь, сказал:
   – Идёт Гладкокожий.
   Но тут уже и две другие лисицы услышали в поле шаги людей.
   Их было двое. Они осматривали полёгшую пшеницу, щупали сырые колосья и сокрушённо качали головами.
   – Чёрт возьми эту непогоду, – пробурчал один из них. – Придётся подождать.
   – Может, после полудня приступим, – сказал другой с большой палкой и трубкой, торчащей из кармана.
   – Пожалуй. До полудня просохнет. Но передайте старосте, чтобы не начинали, пока не придёт сюда старший егерь. Обложите поле. Говорят, здесь лисицы.
   – Слушаюсь.
   И, осмотрев ещё раз пшеницу, они направились к деревне.
   Лисы не решались пошевельнуться, ведь если птицы их заметят, то беды не миновать. Но ласточки над ними ловили жуков, а Кар полетела в деревню, где обычно ей удавалось что-нибудь украсть.
   Услышав, что люди ушли, лисы немного успокоились, только Вук в тревоге бил хвостом по земле.
   Перед полуднем наступила тишина. Ослепительно сверкало в вышине солнце, с треском сохли пшеничные стебли, и земля испускала тёплый пар, который, колыхаясь, танцевал в воздухе.
   – Никогда не ждала я с таким нетерпением темноты, – прошептала Карак.
   Миновал и полдень. Колокольный звон разлился по округе, словно аромат заработанного обеда, и тени приобрели резкие очертания, как и силуэт церковной колокольни.
   Лисы вздремнули немного, как вдруг где-то возле деревни заходила земля под человеческими шагами и до их ушей долетело журчание многоголосой речи.
   Все трое вскочили. Приближающаяся опасность волновала им кровь, глаза сузились и заблестели, как клинок ножа, и чтобы скрыться от людей, лисы бросились в пшеницу. Они уже повернули к лесу, когда и там кто-то закричал:
   – Боршош, ты готов?
   – Все на месте, господин старший егерь!
   Клубок голосов звучал уже поблизости.
   – Добрый день, господин старший егерь! – прокричал кто-то. – Эй, люди, отсюда начнём! Ну, помоги бог! – И зазвенели косы.
   Они врезались в полёгшую пшеницу, и стебли её, оторвавшись от родной земли, с шелестом замертво падали друг на друга.
   – Всё пропало, – прошептала Карак. – Так мне и надо! Ведь я знала, чувствовала…
   Сердца у лис неистово стучали, что видно было по их вздымающимся бокам.
   Вук привстал. От смертельного страха у него перестало сжиматься сердце, но похолодело в животе, – всё-таки некоторое облегчение.
   – Я пойду огляжусь, – сказал он. – Так мы погибнем. Ведь в этом шуме мы и не услышим, как они подойдут к нам.
   Карак с удивлением смотрела, как Вук скрылся в пшенице. Нет, на это она не решилась бы. Близость человека парализовала её, и только при крайней опасности – когда обычно всё уже потеряно – выпрыгнула бы она из своего тайника.
   Инь тихо лежала. Она, конечно, привыкла к людям, но страх Карак передался и ей.
   Светило солнце, шуршали колосья, и медленно текло время.
   Наконец появился Вук.
   – Уйти невозможно, – тяжело дыша, сказал он. – Повсюду Гладкокожие. С молниебойными палками. Надо ждать!
   И он лёг ничком.
   Постепенно таяло пшеничное поле. Росли снопы сжатого хлеба, и то здесь, то там раздавались песни девушек.
   Стоял прекрасный летний день.
   Охотники, скучая, вытирали пот со лбов и лишь тогда схватились за ружья, когда кто-то закричал:
   – Вон лиса!
   В той стороне стоял старший егерь. Он держал наготове ружьё, но не видел зверя.
   Жнецы бросили работать.
   – Кто кричал? – подойдя к ним, спросил старший егерь.
   – Пишта Беке, – ответил кто-то.
   – Я хотел только попугать Мари, – покраснев, как рак, оправдывался Пишта Беке.
   Старший егерь так посмотрел на шутника, что тот готов был сквозь землю провалиться.
   – Ну, парень, берегись, я тоже тебя так попугаю, что ты света не взвидишь.
   – Да средь бела дня, – прибавил старик жнец и снова замахал косой.
   День уже клонился к вечеру. От пшеничного поля осталась маленькая полоса, и охотникам надоело ждать появления лис.
   – Если бы рыжая была тут, то давно уж выскочила бы, – заметил какой-то жнец, точа косу. – Не снесла бы такого гама.
   – Должно быть, – согласился с ним стоявший поблизости охотник.
   Но старший егерь не терял надежды.
   К вечеру сжали почти всё пшеничное поле, оставался лишь небольшой уголок, и именно здесь, под бузиной, притаились три лисы. Они переговаривались лишь глазами. Страх смерти холодным ветром витал над ними, но тронуться с места было нельзя.
   – Если придётся выскочить отсюда, давайте разбежимся в разные стороны, – прошептала наконец Карак.
   – Кто-нибудь из нас, возможно, спасётся.
   – Подождём, – сказал Вук, – я ещё раз выгляну.
   – Нет, нет, – испугались одновременно Инь и Карак. – Ты погибнешь.
   Но лисёнок их не послушался. В нём билось отважное сердце старого Вука, и он понимал, что лучше умереть, чем нелепо, вслепую нарваться на беду.
   Прижавшись носом к земле и закрыв глаза, Карак ждала, когда прогремит смертельный выстрел. Храбрость Вука восхитила бы её, если бы в эту страшную минуту она способна была восхищаться.
   Жнецы вышли на сжатую полосу, и староста закричал:
   – Эй, люди, полдничать!
   Охотники посмотрели на старшего егеря.
   – У меня дела в деревне, – повесив ружьё на плечо, сказал он. – Вы покараульте ещё немного, ведь почём знать…
   И он пошёл в деревню.
   Когда он скрылся за холмом, охотники тоже повесили на плечи ружья.
   – У старшего егеря об эту пору вечно находятся дела, – подмигнув, сказал один из них.
   – Вкусное пивцо со льда… – сказал другой.
   – Хорошенькая трактирщица, которая разливает пиво, тоже лакомый кусок, – сказал третий, и они побрели к высокому дереву, под которым полдничали жнецы.
   – Вы правы, – встретил их староста. – Тут уже не осталось ни мыши, ни лисицы. Угощайтесь, пожалуйста, господа охотники, вот сальце. Не побрезгуйте.
   Трясясь от волнения всем телом, Вук крался обратно к бузине. Путь к бегству был открыт, и в его глазах горел огонь жизни.
   – Они ушли. За мной, быстро! – с трудом переводя дух, проговорил он.
   Инь и Карак в оцепенении смотрели на него.
   – Быстро, – прошипел Вук; глаза его засверкали, и лисицы почувствовали, что надо повиноваться.
   Инь и Карак встали, словно во сне, готовые последовать за ним. Они дрожали, понимая, что пшеничное поле хорошо просматривается и их логово почти на виду. Насторожённо озираясь, вышли они из укрытия, и тогда Вук понёсся впереди, как красный факел.
   Охотники закусывали салом, весело шутили с девушками и хвастались, с какой удивительной ловкостью заманивали они в ловушку лисиц, как вдруг опять закричал Пишта Беке:
   – Вон лисы!
   У всех застрял кусок в горле. Охотники повскакали с мест, засуетились, но всё понапрасну: лисы были уже далеко.
   – Кто бы подумал, кто бы подумал? Вот горе!
   – Почему горе? – спросил староста.
   – Ведь если старший егерь узнает, что здесь были лисы, то нам не снести головы.
   – Лисы? – переспросил староста. – Разве здесь были лисы? Кто-нибудь видел здесь лис? – И он оглядел жнецов, которые по его взгляду всё поняли.