Фекете Иштван. Лисенок Вук

   – Я не видел, – сказал Пишта Беке.
   – И мы тоже, – подхватили остальные.
   – Ну, то-то же! На этот счёт, господа охотники, можете быть спокойны.
   В это время Вук добрался уже до леса. Он немного замедлил бег, чтобы его догнали Инь и Карак; потом все вместе они забрались в кустарник, густой, как камыш, и прохладный, точно в пасмурную погоду, – ведь роса в нём едва успела высохнуть.
   Лисы бросились на землю. Потом долго лежали молча. Вокруг в лесу стояла глубокая тишина, лишь дятел стучал по больным деревьям.
   Карак заговорила первая.
   – Вук, лисий народ заговорит о тебе, и с сегодняшнего дня ты станешь сам себе голова. Ты храбрый, как великий Вук, и тебе не нужно ни у кого просить совета. При желании оставайся с нами, а если захочешь найти для себя новую нору, твоё дело. Ты волен поступать, как тебе заблагорассудится.
   – Мы, я и Инь, останемся с тобой, – сказал Вук. – Если ты позволишь.
   – Глупые разговоры! – воскликнула растроганная Карак. – Конечно позволю. Ведь я не нарадуюсь, на вас глядя. Но вы, конечно, знаете это.
   Тишиной был объят лес.

   Три лисы посмотрели друг на друга, и им показалось, будто они дали в чём-то обет.
   Потом Карак встала, и они побежали в глубь леса, где всегда сохранялась густая пепельно-серая тень и творились разные чудеса, неведомые людям. В молодом ельнике вырыли они нору, и пришло для них славное времечко.
   Инь ходила с Карак по лесам, полям и училась тому, чего не могла познать в неволе, а Вук бродил сам по себе и причинял егерю Боршошу столько неприятностей, что тот беспрестанно проклинал весь лисий род.
   Сначала пропала его красивая белая кошка. Потом сбежала лисичка. И без конца исчезали то утка, то курица, или егерь недосчитывал гусей у себя на дворе.
   Боршош негодовал, день и ночь караулил лис, но всё напрасно. Потом он наставил вокруг дома капканов, которые Вук старательно обходил, зато попался менее осторожный фокстерьер старшего егеря и вот теперь уже две недели, как хромал.
   Досталось тогда Боршошу, нечего и говорить.
   А Вук был невидим, как паутина ночью. Он вырос, набрался сил и стал крупней, чем двухгодовалые лисы, которые завидовали ему, но уступали дорогу.
   Но вот пришли холодные осенние дни.
   Роса сменилась колючим инеем, и в лесу стало светлей, – ведь осыпался его мягкий зелёный шатёр, превратившись в шуршащие сухие листья.
   С тех пор у ветра переменился голос. Раньше он вздыхал, шелестел, шумел в свежей зелёной листве, а теперь шипел, как змея, и свистел, как ночной тать, словно звал зиму, которая уже ехала туда на серых снеговых тучах, и лишь ветер знал, что она в пути.
   По утрам травинки под инеем затвердевали и потрескивали даже от лисьих шагов. Не говоря уж о человеческих.
   Вук и этот шорох услышал раньше всех.
   – Идут Гладкокожие, – сказал он.
   – В эту пору они прочёсывают лес, – встревоженно заговорила Карак. – Нас гонят на молниебойные палки. Жди беды…
   – Мы не выйдем из чащи, – заявил Вук, – а здесь беда не стрясётся.
   Шум, приближаясь, долетал со всех сторон до той части леса, где залегли лисы.
   Вдруг пронзительный звук рога прорезал чащу, и, ломая ветки, хрустя ими, пошла облава.
   – Бежим! – вскочила Карак, и Инь уже приготовилась последовать за ней.
   Но Вук не двинулся с места:
   – Если мы выйдем отсюда, нас увидят. Я не пойду!
   – Но здесь нас застигнут, – нерешительно возразила Карак.
   – Посмотрим. Убежать ещё успеем. Отсюда мы всё видим, а нас не видит никто.
   Дрожа от страха, сжались они в комок.
   Облава приближалась. Кричали загонщики, и где-то уже дважды бабахнуло ружьё.
   – Мы погибли, – лязгая зубами, прошептала Карак.
   Вук молчал. Он по слуху безошибочно определял, где идут люди, и понимал, что они обходят лисий тайник, над которым так густо переплелись ветки ежевики, что его нельзя было заметить.
   Всё чаще гремели выстрелы, и загонщики обшаривали заросли уже поблизости от лис.
   – Вперёд! Взять её, вот лиса, взять её! Ату, взять зайца, взять! – кричали они, не понимая, что ветром смерти веет от их бодрых голосов и в дрожь бросает свободный лесной народ.
   – Я больше не выдержу, – вскочила с места Карак.
   – Не уходи, – преградил ей путь Вук. – Знаю, я моложе тебя, но не уходи. Молниебойные палки грохочут не здесь.
   Карак опять легла, но когда стрелок пальнул из своей палки по соседнему кусту, старая лисица, видно, потеряв окончательно голову, выскочила из кустов и понеслась опрометью.
   – Лиса! Лиса! – закричал стрелок. – Там, впереди!
   Горя желанием убить зверя, насторожились стрелки. Они не спускали глаз с чащи, но оттуда выбегали лишь зайцы, послушно кувыркавшиеся при звуке выстрела.
   Карак уже замедлила чуточку бег, ведь вокруг стало потише, и потом остановилась, заметив, что один кустик будто шевелится. Она посмотрела туда и сразу же подскочила, – вспыхнул свет, а за ним прогремел выстрел.
   Она почувствовала, как что-то впилось ей в бок, но не придала этому особого значения. Только бы убежать, спастись!
   – Чёрт подери эту каналью лису! – проворчал сердито стрелок, заряжая опять ружьё. – Промазал я! Ближе надо было её подпустить.
   Собрав последние силы, Карак бежала назад, не замечая, что облава осталась далеко позади. Наконец она присела на землю. Всё вокруг казалось таким странным, притихшим. Гомон загонщиков смолк, и она вспомнила о Вуке и Инь. Пошла к ним.
   – Вы здесь? – спросила она и, шурша ветками, полезла в кусты, хотя обычно пробиралась тише лёгкого ветерка.
   – Здесь, – прошептал Вук и сразу встал, потому что Карак шаталась и от неё исходил горьковатый запах крови.
   – Тебя укусил Гладкокожий? – спросил он.
   – Да, но это пройдёт. А вот устала я, как никогда. – И она положила голову на землю.
   Стояла глубокая тишина. Инь боязливо съёжилась, а Вук смотрел, смотрел на старую лисицу, и когда запоздалый сухой лист, упав с дерева, закружился над ней, он понял, что её осенило крыло смерти.
   Карак громко застонала, и кровь хлынула у неё из горла. Глаза старой лисицы широко раскрылись: она увидела приближение смерти.
   Сначала она попыталась вскочить, но потом глаза её стали покорными, и блеск их потух.
   – Я сейчас уйду. – Она бросила на Вука ещё один усталый и ласковый взгляд. Берегите себя и свободный лисий народ. Здесь плохо. Идите в моё логово. Оно ваше.
   Бока у неё ходили ходуном. Мышцы вдруг напряглись немного, затем расслабились, и она постепенно затихла. Зелёная пелена заволокла ей глаза, и сразу в воздухе словно сломилась тишина.
   – Пойдём отсюда, – грустно сказал Вук. – Карак погибла, и поверь мне, Инь, об этом ещё пожалеет Гладкокожий.
   Инь с содроганием взглянула в последний раз на Карак и пошла следом за Вуком, который увёл её далеко в кустарник, а когда вечером от тумана ещё больше сгустился мрак, они отправились к старому дому Карак.
   Вук снова прошёл по тропинке, по которой когда-то проносила его, держа в зубах, старая лисица, и почувствовал во рту горький привкус печали. Нет больше Карак!
   В логове всё осталось по-прежнему. Только блохи переселились куда-то. На другой день, когда рассвело, Инь с изумлением осмотрела прекрасный дворец.
   – Здесь хорошо, – сказала она, но больше ничего не прибавила: ведь Вук молчал, и Инь знала, что Карак не выходит у него из головы.
   В ту ночь они охотились вместе, и в деревне стало на четыре курицы меньше. На заре они принесли кур в логово и, расправившись с ними, крепко заснули. Может быть, в какое-то мгновение вспомнили они о Карак, но лисы точно так же, как люди, скоро забывают.
   Потом они начали ходить поодиночке, каждый своей дорогой, – ведь Инь уже изучила лес и все уловки лисьего народа.
   Стройной, красивой лисой стала она. Необыкновенно проворной и умной, как её мать.
   А время между тем шло.
   Однажды в полдень, когда Инь и Вук проснулись, в логове было особенно светло. Вук посмотрел со скалы вниз, и глаза его широко раскрылись от удивления. Холмы и долины стали белыми.
   Выпал первый снег. От всего вокруг веяло поразительной красотой и тишиной, как от самой белизны.
   – Погляди, Инь, на… – сказал Вук и не смог дать имя снегу, который нюхал, чихая.
   У Инь и Вука отросла густая, бархатистая шерсть, и их причислили к лисьей знати.
   Снег не таял. Это не больно им нравилось, потому что на нём оставались следы и всякий при желании мог читать их. А потом странное чувство проснулось в двух молодых лисах. Они уже не довольствовались обществом друг друга и искали товарищей даже среди чужих.
   Как-то на заре около своего дома Вук обнаружил рядом со следом Инь чужой след и насторожился. А забравшись в логово, замер от удивления: возле Инь лежал чужой лис и как ни в чём ни бывало обгладывал заячью кость. В первое мгновение Инь и гость струхнули, – ведь Вук умел смотреть грозно, – но потом лисичка, подойдя к брату, ласково заговорила:
   – Не сердись, Вук! Мы вместе поймали Калана и вместе едим его. Это Барк, мой близкий приятель. Он уже много слышал о тебе.
   У Барка были весёлые, лукавые глаза, и он с такой лёгкостью перекусил заячий позвоночник, точно Калан был склеен из бумаги.
   – Да, – подтвердил он, – за свою жизнь я уже несколько раз наблюдал, как затвердевает спина вод, но имя моё неизвестно. А стоило тебе появиться на свет, как лес сразу заговорил о тебе. Я, правда, происхожу не от великого Вука. Но не сердись. Я подкреплюсь немного и уйду.
   – Можешь остаться здесь, – с теплом в голосе предложила Инь, – места нам хватит.
   – Барк знает лисьи порядки, – насупился Вук. – На заре каждый должен быть в своём логове.
   Глаза у Инь стали колючими.
   – Я делюсь с ним тем, что принадлежит мне. Не командуй мной. – И она встала перед Вуком.
   – Зачем ссориться? – отстранил её Барк. – Я и так собирался предложить Инь место в моей норе. Пойдём со мной, Инь, если хочешь.
   Инь чуточку подумала и сказала, с любовью глядя на Вука:
   – Не знаю. Право, не знаю. До сих пор я не расставалась с братом. И он очень умный…
   – Барк тоже порядочный лис, – перебил её Вук. – И сюда ты можешь вернуться в любое время.
   – А вдруг Барк на самом деле не хочет, просто так говорит.
   – Я?! – воскликнул Барк, и глаза его так и засияли от радости. – Если веришь мне, пойдём со мной. Это логово принадлежит Вуку, но моя нора не хуже. Пойдём, Инь!
   И бросив последний взгляд на Вука, Инь пошла за Барком, словно давно уже ходила по его следу.
   Вук остался один.
   Порой ему недоставало Инь, порой он радовался одиночеству.
   Время шло, и уже старым стал снег.
   Однажды Вук бесцельно бродил по лесу. Вдруг он поднял голову. Издалека, из бора, к нему быстро приближались две лисы. Одна от другой словно спасалась бегством. В последнее время он стал раздражительным, и эта картина не на шутку взбесила его. Шерсть у Вука взъерошилась, и когда лисы поравнялись с ним, он преградил им путь.
   Чужая лисичка прижалась к земле, а лис, оскалив зубы, набросился на Вука:
   – Что тебе надо? Кто ты?
   – Меня зовут Вук. А ты не гоняйся за тем, кто слабей тебя, не то…
   Он не успел договорить. Чужой лис так стремительно наскочил на него, что они оба покатились в снег. Несмотря на яростные атаки Вука, он не сдавался. Скалил зубы, крутился волчком. Потом, ловко увернувшись, снова перешёл в наступление. Но теперь оно уже не было столь неожиданным.
   В Вуке проснулся какой-то всепобеждающий, дремавший раньше инстинкт, и прежде чем другой лис успел его укусить, он схватил противника за загривок и так ударил о росшее рядом дерево, что тот повалился от боли. Вук больше не тронул его. Немного погодя побеждённый встал и поплёлся прочь.
   Растянувшись на земле, лисичка не спускала изумлённого взгляда с Вука, и когда он посмотрел ей в глаза, то почувствовал настоящий хмель победы.
   – Ты был молодцом, Вук. – Лисичка подползла к нему. – Я много слышала о тебе, и поэтому ты для меня не чужой. Я Челе, младшая сестра Барка. А теперь я не знаю, что мне делать. Я боюсь. Не решаюсь идти домой.
   – Пока я здесь, Челе, никого не бойся. Кто осмелится тебя тронуть?
   – Да, но ты уйдёшь, и я снова останусь одна. Мне и сейчас едва удалось спастись. Спасибо, Вук! Ты храбрый и сильный, и мне так хорошо, когда ты рядом.
   Челе теперь стояла перед Вуком, и они потёрлись носами.
   Луна плыла высоко в небе. Деревья своими замёрзшими руками вонзали в снег тени, и даже сова Ух замолчала, почувствовав, что лес переживает какое-то счастливое мгновение.
   – У меня большое логово, и я живу в нём один, – прошептал Вук, и комок подступил у него к горлу.
   Задрожав от радости, Челе ещё теснее прильнула к нему.
   – Ты весь в крови, Вук… Куда нам идти? – стыдливо спросила она потом.
   Они опять потёрлись носами и отправились к старому дому Карак.
   Была уже глубокая ночь. Их тени то сливались, то разъединялись. Какая-то надежда на счастье сопровождала их, и им чудилось, будто сейчас тепло, как в ту пору, когда лягушачий народ устраивает концерты на берегу озера.
   По отвесному карнизу Вук пошёл первым.
   – Осторожно, Челе, здесь ты можешь сорваться в пропасть, – заботливо предупредил он, но лисичка с такой лёгкостью перескочила через трещину, словно у неё были крылья Чи.
   В логово проникал свет луны, и Челе с удивлением озиралась вокруг. Глаза её чуть затуманились слезами, когда она сказала:
   – Ах, Вук, здесь у тебя хорошо и как-то особенно тепло, всё так сверкает.
   Вуку тоже казалось, что всё вокруг изменилось. Он забылся, думая непрерывно о маленькой лисичке, которая лежала рядом, положив голову ему на шею.
   – Ты не хочешь есть? – спросил он погодя, но лишь для того, чтобы услышать голос Челе.
   – Не знаю, Вук, – прошептала она, – капельку хочется спать, и я могу думать лишь о тебе.
   Позже, когда она уснула, Вук вышел на отвесный карниз. Глаза у него горели, как никогда не гаснущая лампада. Он жадно вдыхал прохладный вольный воздух ночи. Над его головой мерцали звёздочки, под ним в лоне долины плыл туман, и вдали тихо журчал ручей.
   Его окружало холодное пространство, и впереди простиралось бесконечное время. Но Вук не боялся ни того, ни другого.
   Он проложит во времени путь, – такая смутная мысль шевелилась у него в голове, – который продолжат его сыновья, если он сгинет в туманном небытие. Свободный лисий народ не погибнет.
   Но до этого было ещё далеко.
   Сейчас всё представлялось прекрасным, замечательным, и Челе видела сны в его логове.
   Он обернулся. У входа стояла Челе, его жена.
   – Я так напугалась, – сказала она. – Проснулась и вижу, тебя нет, а я очень-очень соскучилась по тебе.
   Тут в деревне зазвонил колокол, и звёзды стало клонить ко сну, – ведь колокол своим звоном предупредил их о приближении рассвета.