Страница:
который тогда еще назывался Коба. Он вынул спрятанный за голенищем сапога
нож, высоко поднял штанину и нанес себе глубокий порез: "Вот тебе кровь". У
себя на даче, уже став высоким советским сановником, он развлекался тем, что
резал лично баранов или обливал в парке керосином муравейники и поджигал их.
Таких рассказов о нем, исходящих от непосредственных наблюдателей,
существует очень много. Но людей с такими склонностями на свете немало.
Понадобились особые исторические условия, чтобы эти темные инстинкты природы
нашли столь чудовищное развитие. Нужны были исключительные исторические
обстоятельства, чтобы такие второстепенные и отчасти сомнительные
преимущества его натуры, как хитрость, переходящая в коварство, холодная
настойчивость, беспощадная к чужим интересам, -- чтобы по существу
второстепенные качества получили первостепенное значение.
Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал
своего вождя. Те черты, которые позволили Сталину организовать величайшие в
человеческой истории подлоги и судебные убийства, были, конечно, заложены в
его природе. Но понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтобы придать
этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры.
Несомненно, что с тех пор, как он оказался на вершине власти, им
владеет неуверенность, ему вообще несвойственная, но все усиливающаяся. Он
сам слишком хорошо знает свое прошлое, несоответствие между амбицией и
личными ресурсами, ту третьестепенную роль, которую он играл во все
ответственные критические периоды и собственное его возвышение кажется ему,
не может не представляться ему результатом не только собственных упорных
усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи. Самая
необходимость в этих гиперболических похвалах, в постоянном нагромождении
лести есть безошибочный признак неуверенности в себе. В повседневной жизни в
течение лет он мерил себя в соприкосновении с другими людьми, он не мог не
чувствовать их перевеса над собой во многих отношениях, а иногда и во всех.
Та легкость, с какой он справился со своими противниками, могла в течение
известного короткого периода создать у него преувеличенное представление о
собственной силе, но в конце концов должна была при встрече с новыми
затруднениями казаться ему необъяснимой и загадочной. На лицах всех
представителей старого поколения большевиков он видел или чувствовал
ироническую улыбку, здесь -- одна из причин его ненависти к старой
большевистской гвардии. Он живет [с опасением], не появится ли какой-либо
новый, неожиданный комплекс обстоятельств со знаком минус, который сбросит
его вниз. С известного момента его возвышения обнаруживается загадочный и
тревожный автоматизм".
Из этой незаконченной Троцким второй части рукописи американские
издатели уже после убийства Троцкого скомпоновали еще пять глав, которые,
очевидно, так и не были бы никогда закончены Троцким. Дело в том, что уже в
начале 1940 года Троцкий приготовился к своей смерти. Он как бы ожидал ее.
Он не работал более над биографией своего убийцы. А в феврале-марте 1940 г.
написал завещание -- своеобразный эпилог к незаконченной рукописи:
"Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих
насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но
развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.
Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и
его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни
косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы
переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли
жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения
восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.
Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные
часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу
назвать всех.
Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги,
Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма
судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей
совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и
нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период
нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.
Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером; из
них сорок два года я боролся под знаменем марксизма. Если б мне пришлось
начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок,
но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским
революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно,
непримиримым атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества
сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.
Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтобы воздух
свободнее проходил в мою комнату. Я вижу яркозеленую полосу травы под
стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде. Жизнь
прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от зла, гнета, насилия и
наслаждаются ею вполне.
27 февраля 1940 г. Койоакан. Л. Троцкий.
Все имущество, какое останется после моей смерти, все мои литературные
права (доходы от моих книг, статей и пр.) должны поступить в распоряжение
моей жены Натальи Ивановны Седовой. 27-февр. 1940 г. Л. Троцкий.
В случае смерти нас обоих... *
3 марта 1940 г.
Характер моей болезни (высокое и повышающееся давление крови) таков,
что -- насколько я понимаю -- конец должен наступить сразу, вернее всего --
опять-таки, по моей личной гипотезе -- путем кровоизлияния в мозг. Это самый
лучший конец, какого я могу желать. Возможно, однако, что я ошибаюсь (читать
на эту тему специальные книги у меня нет желания, а врачи, естественно, не
скажут правды. Если склероз примет затяжной характер и мне будет грозить
длительная инвалидность (сейчас, наоборот, благодаря высокому давлению
крови, я чувствую скорее прилив духовных сил, но долго это не продлится), --
то я сохраняю за собою право самому определить срок своей смерти.
"Самоубийство" (если здесь это выражение уместно) не будет ни в коем случае
выражением отчаяния или безнадежности. Мы не раз говорили с Наташей, что
может наступить такое физическое состояние, когда лучше самому сократить
свою жизнь, вернее, свое слишком медленное умирание...
Каковы бы, однако, не были обстоятельства моей смерти, я умру с
непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его
будущее дает мне и сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать
никакая религия. Л. ТР.".
*На этом месте запись от 27.11. обрывается -- Ю. Ф.
Судьба определила Троцкому другую смерть. В 1941 году "Сталин" вышел в
английском переводе Ч. Маламута. Но русский оригинал рукописи, проданный
вместе со всеми архивами Троцкого Гарвардскому университету так никогда и не
был опубликован. Настоящая публикация включает в себя несколько глав
рукописи, полностью законченных Троцким до его убийства.
Автограф отрывка о Сталине
Ю. Фельштинский
Первая страница завещания Троцкого
нож, высоко поднял штанину и нанес себе глубокий порез: "Вот тебе кровь". У
себя на даче, уже став высоким советским сановником, он развлекался тем, что
резал лично баранов или обливал в парке керосином муравейники и поджигал их.
Таких рассказов о нем, исходящих от непосредственных наблюдателей,
существует очень много. Но людей с такими склонностями на свете немало.
Понадобились особые исторические условия, чтобы эти темные инстинкты природы
нашли столь чудовищное развитие. Нужны были исключительные исторические
обстоятельства, чтобы такие второстепенные и отчасти сомнительные
преимущества его натуры, как хитрость, переходящая в коварство, холодная
настойчивость, беспощадная к чужим интересам, -- чтобы по существу
второстепенные качества получили первостепенное значение.
Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал
своего вождя. Те черты, которые позволили Сталину организовать величайшие в
человеческой истории подлоги и судебные убийства, были, конечно, заложены в
его природе. Но понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтобы придать
этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры.
Несомненно, что с тех пор, как он оказался на вершине власти, им
владеет неуверенность, ему вообще несвойственная, но все усиливающаяся. Он
сам слишком хорошо знает свое прошлое, несоответствие между амбицией и
личными ресурсами, ту третьестепенную роль, которую он играл во все
ответственные критические периоды и собственное его возвышение кажется ему,
не может не представляться ему результатом не только собственных упорных
усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи. Самая
необходимость в этих гиперболических похвалах, в постоянном нагромождении
лести есть безошибочный признак неуверенности в себе. В повседневной жизни в
течение лет он мерил себя в соприкосновении с другими людьми, он не мог не
чувствовать их перевеса над собой во многих отношениях, а иногда и во всех.
Та легкость, с какой он справился со своими противниками, могла в течение
известного короткого периода создать у него преувеличенное представление о
собственной силе, но в конце концов должна была при встрече с новыми
затруднениями казаться ему необъяснимой и загадочной. На лицах всех
представителей старого поколения большевиков он видел или чувствовал
ироническую улыбку, здесь -- одна из причин его ненависти к старой
большевистской гвардии. Он живет [с опасением], не появится ли какой-либо
новый, неожиданный комплекс обстоятельств со знаком минус, который сбросит
его вниз. С известного момента его возвышения обнаруживается загадочный и
тревожный автоматизм".
Из этой незаконченной Троцким второй части рукописи американские
издатели уже после убийства Троцкого скомпоновали еще пять глав, которые,
очевидно, так и не были бы никогда закончены Троцким. Дело в том, что уже в
начале 1940 года Троцкий приготовился к своей смерти. Он как бы ожидал ее.
Он не работал более над биографией своего убийцы. А в феврале-марте 1940 г.
написал завещание -- своеобразный эпилог к незаконченной рукописи:
"Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих
насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но
развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.
Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и
его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни
косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы
переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли
жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения
восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.
Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные
часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу
назвать всех.
Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги,
Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма
судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей
совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и
нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период
нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.
Сорок три года своей сознательной жизни я оставался революционером; из
них сорок два года я боролся под знаменем марксизма. Если б мне пришлось
начать сначала, я постарался бы, разумеется, избежать тех или других ошибок,
но общее направление моей жизни осталось бы неизменным. Я умру пролетарским
революционером, марксистом, диалектическим материалистом и, следовательно,
непримиримым атеистом. Моя вера в коммунистическое будущее человечества
сейчас не менее горяча, но более крепка, чем в дни моей юности.
Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтобы воздух
свободнее проходил в мою комнату. Я вижу яркозеленую полосу травы под
стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде. Жизнь
прекрасна. Пусть грядущие поколения очистят ее от зла, гнета, насилия и
наслаждаются ею вполне.
27 февраля 1940 г. Койоакан. Л. Троцкий.
Все имущество, какое останется после моей смерти, все мои литературные
права (доходы от моих книг, статей и пр.) должны поступить в распоряжение
моей жены Натальи Ивановны Седовой. 27-февр. 1940 г. Л. Троцкий.
В случае смерти нас обоих... *
3 марта 1940 г.
Характер моей болезни (высокое и повышающееся давление крови) таков,
что -- насколько я понимаю -- конец должен наступить сразу, вернее всего --
опять-таки, по моей личной гипотезе -- путем кровоизлияния в мозг. Это самый
лучший конец, какого я могу желать. Возможно, однако, что я ошибаюсь (читать
на эту тему специальные книги у меня нет желания, а врачи, естественно, не
скажут правды. Если склероз примет затяжной характер и мне будет грозить
длительная инвалидность (сейчас, наоборот, благодаря высокому давлению
крови, я чувствую скорее прилив духовных сил, но долго это не продлится), --
то я сохраняю за собою право самому определить срок своей смерти.
"Самоубийство" (если здесь это выражение уместно) не будет ни в коем случае
выражением отчаяния или безнадежности. Мы не раз говорили с Наташей, что
может наступить такое физическое состояние, когда лучше самому сократить
свою жизнь, вернее, свое слишком медленное умирание...
Каковы бы, однако, не были обстоятельства моей смерти, я умру с
непоколебимой верой в коммунистическое будущее. Эта вера в человека и его
будущее дает мне и сейчас такую силу сопротивления, какого не может дать
никакая религия. Л. ТР.".
*На этом месте запись от 27.11. обрывается -- Ю. Ф.
Судьба определила Троцкому другую смерть. В 1941 году "Сталин" вышел в
английском переводе Ч. Маламута. Но русский оригинал рукописи, проданный
вместе со всеми архивами Троцкого Гарвардскому университету так никогда и не
был опубликован. Настоящая публикация включает в себя несколько глав
рукописи, полностью законченных Троцким до его убийства.
Автограф отрывка о Сталине
Ю. Фельштинский
Первая страница завещания Троцкого