Страница:
Удачно было и то, что Меш радостно закивала, услышав имя Трехлапого, которое наш молодец так вовремя ввернул в разговор.
После потасовки Пистолет, как мы видели, вышел вслед за хромым, твердо решив сохранить этого драгоценного свидетеля.
Влюбленный Клампен подождал Меш в хлеву и шепнул ей:
– Ты бы удивилась, если бы через год у нас была собственная карета и повариха в нашей собственной кухне? Следи за всем, все мне рассказывай и удирай, как только завидишь жандармов.
Клампен подхватил Меш на руки, затем внезапно поставил ее на землю, перекувырнулся через голову и исчез, бросившись вслед за бедным Винсентом.
Он догнал хромоножку у поворота дороги и заявил, мгновенно войдя в новую роль:
– Парень, если ты вернешься к Матье, тебе крышка! Сын Матюрин Горэ недоверчиво покосился на парижанина.
– Я заплачу за разбитое – и делу конец, – ответил Винсент. – Они славные люди, эти Матье.
– Тебе придет конец завтра, когда за тобой явятся жандармы, – зловеще усмехнулся Пистолет.
Простак застыл на месте.
– Я вас не знаю… – начал было он, потому что именно с этих слов он всегда начинал разговор с незнакомым человеком.
Но на глазах у него показались слезы, и он в отчаянии закричал:
– Боже мой! Жандармы! Меня потащат на эшафот за то, что я вытащил из кармана ножичек, чтобы припугнуть родную мать?
Не знаю, – с важным видом ответил Пистолет. – В этих краях люди злые… Жалко мне тебя, колченогий. Там наверху живет добрый господин, который возьмет тебя к себе, если хочешь. Он защитит тебя от жандармов!
– Месье из Шато-Неф-Горэ? – спросил хромой.
– Точно, – кивнул Клампен. – Славный господин.
– Говорят, что он колдун и сглазил мою матушку, – пробормотал Винсент.
Пистолет пожал плечами.
– Тебе больше нравятся жандармы? – осведомился он.
Сын Матюрин Горэ, казалось, пытался сделать выбор.
– Есть еще река, – угрюмо проворчал бедняга. – Жизнь мне давно не в радость…
– Дурачок! – ласково улыбнулся Пистолет, который решил, что туповатый парень его не понял. – Тебе осталось ждать недолго! Скоро ты разбогатеешь!
Глаза Винсента заблестели.
– Мне уже говорили об этом, да! – тихо произнес он. – И что все девушки будут бегать за мной, словно я – красавец! И что я буду пить из бутылки лекарство, как моя матушка. Послушай, если я стану богатым, я буду хлебать суп с утра до вечера, потому что мне вечно хочется есть!
Это было сказано с таким жаром, что Пистолет, имевший, как и все парижские бродяги, литературную жилку, расхохотался и подумал:
«Это животное без труда зарабатывало бы по два франка в день, играя дурачков в Бобино!»
Вслух же Клампен вскричал:
– В путь! Тебя будут кормить и спрячут от жандармов.
И бывший сыщик свернул с дороги, чтобы подняться к замку.
Винсент, опустив голову, поплелся вслед за парижанином.
Через дыру в недостроенной ограде они проникли в парк.
Пистолет шел теперь медленно и осторожно; казалось, он усиленно размышлял.
– Видишь ли, – проговорил он, замедляя шаг на расстоянии двух или трех ружейных выстрелов от ограды, – я думаю, как нам лучше поступить, дело-то непростое…
– Я хочу пить, – ответил простак, снова впавший в апатию.
Пистолет вздрогнул и зажал ему рот рукой, шепнув:
– Замри!
Так как удивленный хромец машинально попытался вырваться, Пистолет, применив свое обычное средство, подсек его и совершенно бесшумно уложил на землю.
– Замри! – повторил он угрожающе. – Или не видать тебе богатства! Я здесь вовсе не из-за тебя, старик; если будешь мне мешать, поплатишься головой!
Простак повиновался.
Он остался лежать на траве и больше не шевелился.
Пистолет отошел на несколько шагов и прислушался.
Какой-то шум доносился из-за соседних деревьев.
«Жаль все-таки, что я так плохо знаю место, – подумал Пистолет; он колебался. – Замка отсюда не видно, и я даже представить себе не могу, с кем имею дело».
Клампен повернулся к хромому, который удивленно смотрел на него, и, скорчив страшную рожу, приложил палец к губам.
Затем Пистолет растянулся на земле, бормоча:
– Попытаемся все разнюхать!
Он пополз по траве, росшей под деревьями, с такой ловкостью, что если бы его увидели индейцы из романов Купера, то, безусловно, похвалили бы отважного следопыта.
Чем дальше он продвигался, тем яснее слышал голоса.
Очевидно, за кустами разговаривали несколько человек. Однако смысл их беседы все еще ускользал от нашего молодца.
Первое, что разобрал Пистолет, было имя Поля Лабра.
Взволнованный Клампен застыл, прячась в глубокой траве.
Вклинившись в какую-то интригу, в сути которой он только начал разбираться, но механизма которой еще не постиг, Пистолет вдруг оказался в самом центре интересовавшего его дела.
Ведь именно из-за Поля Лабра он и прибыл сюда. Подручный бывшего инспектора Бадуа ни на минуту не забывал об этом.
Он снова двинулся вперед, затаив дыхание.
Пока он полз, шорох травы мешал ему слушать, и Пистолет горько сожалел о каждом пропущенном слове.
Шагов через тридцать заросли поредели, и вокруг Клампена стало светлее.
Еще тридцать шагов – и он заметил белые очертания Шато-Неф-Горэ, резко выделявшиеся на фоне зелени парка.
В то же время прямо перед собой Пистолет различил сквозь листву несколько темных костюмов, среди которых белело женское платье.
Молодой человек сделал еще одно усилие, обогнул толстый ствол дерева и притаился в кустах, откуда мог наблюдать за чем-то вроде собрания, участники которого торжественно восседали вокруг стола с остатками завтрака.
Пистолет увидел четверых мужчин – среди них находился и столетний старец с ласковой улыбкой – и очаровательную женщину, которую Клампен уже имел честь лицезреть в обществе старика; это были полковник Боццо и его внучка графиня Фаншетта Корона.
Однако не они привлекли сейчас внимание юного парижанина; его взгляд устремился к тому, кто произносил в это время какую-то речь.
Человек, голос которого было легко узнать, снова упомянул имя Поля Лабра.
Говоривший был мужчиной высокого роста, немного полноватым, с очень белым лицом и пышной кудрявой темно-каштановой шевелюрой. Его орлиный профиль смутно напоминал изображения принцев из дома Бурбонов на портретах и медалях.
Этот человек произносил слова медленно и отчетливо; в позе его чувствовалось некое величие. Но сейчас он, казалось, защищался от какого-то обвинения.
Вот что он говорил в тот момент, когда Пистолет устроился в кустах:
– В операции с генералом де Шанма я действовал в интересах организации и с согласия организации; благодаря мне организация сразу удвоит свой капитал – и очень скоро. Я уже принял надлежащие меры и готов рассказать о них совету.
– Иди погуляй по парку, милая Фаншетта, – нежно проворковал старик.
Своими иссохшими губами он поцеловал очаровательное личико графини Корона, и та удалилась легкой изящной походкой.
Когда дама ушла, один из присутствующих, в котором Пистолет без труда узнал известного месье Лекока де ля Перьера, взял слово и сухо заявил:
– Мой милый Николя, тебе поручили провести блестящую коммерческую сделку. Мы с полковником только что просмотрели реестр всех владений: это великолепно! Но у тебя нет сил, мой дорогой. Твое прошлое связывает тебя по рукам и ногам. Вчера в Алансоне видели месье Бадуа; сегодня утром его заметили в Ля Ферте-Mace. Месье Бадуане может быть один. Кроме того, мадемуазель Изоль де Шанма и Поль Лабр когда-нибудь непременно встретятся! Что ты на это скажешь, мой милый?
Нужно ли говорить, что Пистолет слушал, затаив дыхание.
Красавец Николя ответил с величественным презрением:
– Вы забываете о двух препятствиях на моем пути, дорогой мэтр. Я имею в виду генерала и эту женщину, Терезу Сула. Вы, конечно, ловкач, но и я не разиня. Надеюсь, что мадемуазель де Шанма и Поль Лабр встретятся сегодня утром.
– О! – сказал старик, оживляясь. – Сначала послушай, Приятель, а потом уж злись. Николя – способный парень и котелок у него варит неплохо.
– Я расскажу обо всем по порядку, – произнес сын несчастного Людовика. – План дела созрел. У меня все готово для того, чтобы мгновенно найти «виновного», как только Матюрин Горэ будет мертва.
– Очень хорошо, – с отеческим одобрением кивнул старик. – Мы это знаем.
– Что же касается дела Лабра, – продолжал молодой человек королевской крови, – с этим сложнее, и вскоре мэтр Лекок вынужден будет согласиться со мной…
Грянувший вдали выстрел прервал речь Его Величества.
– Это уже гром? – осведомился полковник, бросив боязливый взгляд на затянутое тяжелыми тучами небо. – Я не люблю грозу, она меня тревожит.
– Стреляли возле Фу, – объявил Лекок, прислушавшись.
Сын несчастного Людовика остался невозмутимым.
– Совершенно верно, – проговорил он с явным нажимом. – Возле Фу.
Затем молодой человек прибавил неторопливо и холодно:
– Забудьте о месье Поле Лабре. Он долго не проживет. Скоро мы рассчитаемся с ним за все!
От этих слов Пистолета бросило в дрожь.
XVI
XVII
После потасовки Пистолет, как мы видели, вышел вслед за хромым, твердо решив сохранить этого драгоценного свидетеля.
Влюбленный Клампен подождал Меш в хлеву и шепнул ей:
– Ты бы удивилась, если бы через год у нас была собственная карета и повариха в нашей собственной кухне? Следи за всем, все мне рассказывай и удирай, как только завидишь жандармов.
Клампен подхватил Меш на руки, затем внезапно поставил ее на землю, перекувырнулся через голову и исчез, бросившись вслед за бедным Винсентом.
Он догнал хромоножку у поворота дороги и заявил, мгновенно войдя в новую роль:
– Парень, если ты вернешься к Матье, тебе крышка! Сын Матюрин Горэ недоверчиво покосился на парижанина.
– Я заплачу за разбитое – и делу конец, – ответил Винсент. – Они славные люди, эти Матье.
– Тебе придет конец завтра, когда за тобой явятся жандармы, – зловеще усмехнулся Пистолет.
Простак застыл на месте.
– Я вас не знаю… – начал было он, потому что именно с этих слов он всегда начинал разговор с незнакомым человеком.
Но на глазах у него показались слезы, и он в отчаянии закричал:
– Боже мой! Жандармы! Меня потащат на эшафот за то, что я вытащил из кармана ножичек, чтобы припугнуть родную мать?
Не знаю, – с важным видом ответил Пистолет. – В этих краях люди злые… Жалко мне тебя, колченогий. Там наверху живет добрый господин, который возьмет тебя к себе, если хочешь. Он защитит тебя от жандармов!
– Месье из Шато-Неф-Горэ? – спросил хромой.
– Точно, – кивнул Клампен. – Славный господин.
– Говорят, что он колдун и сглазил мою матушку, – пробормотал Винсент.
Пистолет пожал плечами.
– Тебе больше нравятся жандармы? – осведомился он.
Сын Матюрин Горэ, казалось, пытался сделать выбор.
– Есть еще река, – угрюмо проворчал бедняга. – Жизнь мне давно не в радость…
– Дурачок! – ласково улыбнулся Пистолет, который решил, что туповатый парень его не понял. – Тебе осталось ждать недолго! Скоро ты разбогатеешь!
Глаза Винсента заблестели.
– Мне уже говорили об этом, да! – тихо произнес он. – И что все девушки будут бегать за мной, словно я – красавец! И что я буду пить из бутылки лекарство, как моя матушка. Послушай, если я стану богатым, я буду хлебать суп с утра до вечера, потому что мне вечно хочется есть!
Это было сказано с таким жаром, что Пистолет, имевший, как и все парижские бродяги, литературную жилку, расхохотался и подумал:
«Это животное без труда зарабатывало бы по два франка в день, играя дурачков в Бобино!»
Вслух же Клампен вскричал:
– В путь! Тебя будут кормить и спрячут от жандармов.
И бывший сыщик свернул с дороги, чтобы подняться к замку.
Винсент, опустив голову, поплелся вслед за парижанином.
Через дыру в недостроенной ограде они проникли в парк.
Пистолет шел теперь медленно и осторожно; казалось, он усиленно размышлял.
– Видишь ли, – проговорил он, замедляя шаг на расстоянии двух или трех ружейных выстрелов от ограды, – я думаю, как нам лучше поступить, дело-то непростое…
– Я хочу пить, – ответил простак, снова впавший в апатию.
Пистолет вздрогнул и зажал ему рот рукой, шепнув:
– Замри!
Так как удивленный хромец машинально попытался вырваться, Пистолет, применив свое обычное средство, подсек его и совершенно бесшумно уложил на землю.
– Замри! – повторил он угрожающе. – Или не видать тебе богатства! Я здесь вовсе не из-за тебя, старик; если будешь мне мешать, поплатишься головой!
Простак повиновался.
Он остался лежать на траве и больше не шевелился.
Пистолет отошел на несколько шагов и прислушался.
Какой-то шум доносился из-за соседних деревьев.
«Жаль все-таки, что я так плохо знаю место, – подумал Пистолет; он колебался. – Замка отсюда не видно, и я даже представить себе не могу, с кем имею дело».
Клампен повернулся к хромому, который удивленно смотрел на него, и, скорчив страшную рожу, приложил палец к губам.
Затем Пистолет растянулся на земле, бормоча:
– Попытаемся все разнюхать!
Он пополз по траве, росшей под деревьями, с такой ловкостью, что если бы его увидели индейцы из романов Купера, то, безусловно, похвалили бы отважного следопыта.
Чем дальше он продвигался, тем яснее слышал голоса.
Очевидно, за кустами разговаривали несколько человек. Однако смысл их беседы все еще ускользал от нашего молодца.
Первое, что разобрал Пистолет, было имя Поля Лабра.
Взволнованный Клампен застыл, прячась в глубокой траве.
Вклинившись в какую-то интригу, в сути которой он только начал разбираться, но механизма которой еще не постиг, Пистолет вдруг оказался в самом центре интересовавшего его дела.
Ведь именно из-за Поля Лабра он и прибыл сюда. Подручный бывшего инспектора Бадуа ни на минуту не забывал об этом.
Он снова двинулся вперед, затаив дыхание.
Пока он полз, шорох травы мешал ему слушать, и Пистолет горько сожалел о каждом пропущенном слове.
Шагов через тридцать заросли поредели, и вокруг Клампена стало светлее.
Еще тридцать шагов – и он заметил белые очертания Шато-Неф-Горэ, резко выделявшиеся на фоне зелени парка.
В то же время прямо перед собой Пистолет различил сквозь листву несколько темных костюмов, среди которых белело женское платье.
Молодой человек сделал еще одно усилие, обогнул толстый ствол дерева и притаился в кустах, откуда мог наблюдать за чем-то вроде собрания, участники которого торжественно восседали вокруг стола с остатками завтрака.
Пистолет увидел четверых мужчин – среди них находился и столетний старец с ласковой улыбкой – и очаровательную женщину, которую Клампен уже имел честь лицезреть в обществе старика; это были полковник Боццо и его внучка графиня Фаншетта Корона.
Однако не они привлекли сейчас внимание юного парижанина; его взгляд устремился к тому, кто произносил в это время какую-то речь.
Человек, голос которого было легко узнать, снова упомянул имя Поля Лабра.
Говоривший был мужчиной высокого роста, немного полноватым, с очень белым лицом и пышной кудрявой темно-каштановой шевелюрой. Его орлиный профиль смутно напоминал изображения принцев из дома Бурбонов на портретах и медалях.
Этот человек произносил слова медленно и отчетливо; в позе его чувствовалось некое величие. Но сейчас он, казалось, защищался от какого-то обвинения.
Вот что он говорил в тот момент, когда Пистолет устроился в кустах:
– В операции с генералом де Шанма я действовал в интересах организации и с согласия организации; благодаря мне организация сразу удвоит свой капитал – и очень скоро. Я уже принял надлежащие меры и готов рассказать о них совету.
– Иди погуляй по парку, милая Фаншетта, – нежно проворковал старик.
Своими иссохшими губами он поцеловал очаровательное личико графини Корона, и та удалилась легкой изящной походкой.
Когда дама ушла, один из присутствующих, в котором Пистолет без труда узнал известного месье Лекока де ля Перьера, взял слово и сухо заявил:
– Мой милый Николя, тебе поручили провести блестящую коммерческую сделку. Мы с полковником только что просмотрели реестр всех владений: это великолепно! Но у тебя нет сил, мой дорогой. Твое прошлое связывает тебя по рукам и ногам. Вчера в Алансоне видели месье Бадуа; сегодня утром его заметили в Ля Ферте-Mace. Месье Бадуане может быть один. Кроме того, мадемуазель Изоль де Шанма и Поль Лабр когда-нибудь непременно встретятся! Что ты на это скажешь, мой милый?
Нужно ли говорить, что Пистолет слушал, затаив дыхание.
Красавец Николя ответил с величественным презрением:
– Вы забываете о двух препятствиях на моем пути, дорогой мэтр. Я имею в виду генерала и эту женщину, Терезу Сула. Вы, конечно, ловкач, но и я не разиня. Надеюсь, что мадемуазель де Шанма и Поль Лабр встретятся сегодня утром.
– О! – сказал старик, оживляясь. – Сначала послушай, Приятель, а потом уж злись. Николя – способный парень и котелок у него варит неплохо.
– Я расскажу обо всем по порядку, – произнес сын несчастного Людовика. – План дела созрел. У меня все готово для того, чтобы мгновенно найти «виновного», как только Матюрин Горэ будет мертва.
– Очень хорошо, – с отеческим одобрением кивнул старик. – Мы это знаем.
– Что же касается дела Лабра, – продолжал молодой человек королевской крови, – с этим сложнее, и вскоре мэтр Лекок вынужден будет согласиться со мной…
Грянувший вдали выстрел прервал речь Его Величества.
– Это уже гром? – осведомился полковник, бросив боязливый взгляд на затянутое тяжелыми тучами небо. – Я не люблю грозу, она меня тревожит.
– Стреляли возле Фу, – объявил Лекок, прислушавшись.
Сын несчастного Людовика остался невозмутимым.
– Совершенно верно, – проговорил он с явным нажимом. – Возле Фу.
Затем молодой человек прибавил неторопливо и холодно:
– Забудьте о месье Поле Лабре. Он долго не проживет. Скоро мы рассчитаемся с ним за все!
От этих слов Пистолета бросило в дрожь.
XVI
БОЛЬШОЙ КОРОЛЕВСКИЙ ВЫХОД
Пистолет разговаривал с Полем Лабром, наверное, не более десяти раз в жизни, да и то очень давно. Печальный и сдержанный характер Поля отнюдь не располагал к фамильярности, но месье Лабр был красив и добр, Пистолет всегда восхищался им. Юный парижанин охотно прибегает для сравнений к театральному жаргону. Театр – это страсть детей парижского дна, а также их школа и университет. Если вы считаете, что обитатели столичных улиц плохо образованы, то вините во всем театр!
В ту пору, когда Пистолет был простым ловцом кошек в квартале Префектуры, он взирал на Поля Лабра сквозь призму своих лучших драматических впечатлений.
Поль был для Клампена Готье д'Олнеем из «Нельской башни», Равенсвудом из «Ламмермурской невесты», Мюллером из «Анжелы», Дженнаро из «Лукреции Борджиа». Увидев Поля, Пистолет каждый раз думал: «Я отдал бы десять су, чтобы надеть на него костюм месье Мэлонга!»
И Клампен, и Поль Лабр были странными созданиями…
Пистолет любил месье Бадуа и обожал Поля как «незнакомца» из популярной мелодрамы.
От последних слов сына несчастного Людовика Пистолета бросило в дрожь.
Он понимал, что перед ним – настоящие бандиты.
И решил, что здесь готовится убийство.
Конечно, Клампен забыл о бедном Винсенте Горэ, наследнике несметного богатства, голодном и холодном хромом, который ждал его на краю парка. Пистолет думал только о Поле Лабре и спрашивал себя, не означает ли мрачная фраза: «Скоро мы рассчитаемся с ним за все!», – что Клампен и месье Бадуа не успеют предотвратить убийство?
Но долго сомневаться на этот счет Пистолету не пришлось: красавец Николя был здесь для того, чтобы объясниться, и он объяснился. Пистолет быстро заметил, что за круглым столом отнюдь не царило дружеского согласия.
Сын несчастного Людовика доказывал, что действует правильно; но против него выступала оппозиция, во главе которой стоял месье Лекок.
Мы не будем повторять то, что читателю уже известно, скажем только, что за столом говорили откровенно, и что Пистолет, любопытный, как десять обезьян, не променял бы этот спектакль на самую волнующую партию в наперсток.
Неожиданно молодой человек увидел, как готовится театральная постановка, и это было куда интереснее, чем в Бобино; ведь Клампену удалось даже пробраться за кулисы и следить оттуда за этим представлением с фантастически разработанной интригой, загадочные повороты которой столько раз занимали его воображение.
Он увидел Черные Мантии во время репетиции, и в тот момент, когда занавес еще не поднят.
По выражению Пистолета, Черные Мантии «распахнулись» перед ним!
Сын несчастного Людовика, отвечая на возражения своего противника Лекока, полностью раскрыл свой двойной план атаки и защиты: атаки на миллионы Горэ и защиты от мести Поля Лабра.
Пистолет понимал все, угадывая недосказанное, дополняя пропущенное, и твердил про себя:
«Вот это развлечение! Никогда в жизни я так не забавлялся!»
То, что он искал, сразу же попалось ему на глаза: перед ним стоял убийца Жана Лабра. Однако аппетит приходит во время еды, и Пистолет уже не желал довольствоваться услышанным. Слава Богу, его щедро угощали, и он ни от чего не отказывался. Все услышанное откладывалось в его великолепной памяти, он только сожалел о том, что не было второго свидетеля этой захватывающей сцены.
«Надо все это видеть, иначе ни за что не поверишь!» – думал молодой человек.
Хитроумное сплетение нитей, образовавших сеть, в которую Черные Мантии поймали эту толстую золотую рыбку Горэ, вызывало у парня – как у истинного ценителя – глубокое и искреннее восхищение.
Он и сам понимал, что надо всегда готовить западню, учитывая характер добычи.
Горэ одним ударом своего тяжелого каблука разрушила бы более тонкую ловушку.
Оставалось лишь смеяться и поражаться, слушая, как этот пройдоха Николя рассказывал о своих хитростях, чтобы затем холодно подытожить:
– Скорая свадьба, внезапная смерть, все сваливаем на сына-убийцу. Такого еще не было никогда!
Что же касается другой операции, в результате которой Поль Лабр должен был «заплатить за все», то она была еще проще и приводила барона д'Арси прямиком на гильотину.
Однако на этом изумленные восторги Пистолета не кончились. Спектакль продолжался, и впереди были другие сцены, еще более удивительные.
Теперь речь зашла о комической части зрелища.
В тот момент, когда красавец Николя завершал свое выступление, побеждая по всему фронту, какой-то человек, похожий на увальня слугу, семенил по аллее от замка, крича издалека:
– С вами хотят поговорить; вы позволите монсеньор?
– Впустите всех моих приближенных и добрых друзей, Жером, – ответил принц, меняя тон.
В то же время Николя подмигнул членам совета; те одернули костюмы и приняли величественные позы. Месье Лекок сказал своему соседу:
– Слишком много шума в механизме этой интриги. Звон, грохот… Нет, дело не выгорит.
В аллее, ведущей к зеленой гостиной, послышались голоса.
– Позовите Фаншетту, – тихо распорядился полковник. – У бедной козочки здесь так мало развлечений…Приятель, – прибавил он, – ты пристрастен. Все это здорово придумано. Николя безусловно талантлив!
Месье Лекок засунул пальцы за отвороты жилета и, откинувшись на спинку стула, ответил:
– Дело идет медленно; вас может хватить удар. Я загребу миллионы, а славная женщина будет гнить в земле. Вот так, полковник!
Лекок поднялся, отрезал кончик сигары и удалился под сень деревьев, бросив:
– Я сейчас вернусь.
Жером объявил с сильным нормандским акцентом:
– Вот, монсеньор, месье шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ, со своей дамой!
Ловец форели на мух, будущий префект департамента Орн, вошел на прямых ногах, ведя под руку толстую запыхавшуюся женщину. Шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ был высок, худ, костист лицом.
– Милейший, – сказал он, проходя мимо Жерома, – вскоре ты будешь говорить не «монсеньор», а «Ваше Величество»! У нас превосходные новости!
Он низко поклонился принцу, в то время как его спутница присела в реверансе, который, как и новости, был превосходен.
Красавец Николя соизволил протянуть руку, которую шевалье поцеловал со словами:
– Принц, по моим сведениям, почерпнутым из самых надежных источников, Париж держится лишь на одном крыле.
«Даже во время своих кругосветных путешествий я не видел зрелища интереснее! – подумал Пистолет. – Вот бы сюда Меш – полюбоваться на этого смешного человека и его супругу. Но куда же делся месье Лекок?»
– Месье Лефебюр, его сестра и старший мастер, монсеньор! – провозгласил Жером.
Бывший воспитанник Политехнического института, человек весьма передовых взглядов, маленький, толстенький и заросший бородой до глаз, знал, о чем говорить с принцем; Лефебюр представлял либеральную Францию и принимал прошлое лишь с определенными оговорками.
Красавец Николя обещал ему усовершенствовать Хартию.
– Монсеньор, – произнес Лефебюр, – вот мой мастер, человек из народа; за ним пойдут мои пятьдесят два храбреца, вы знаете? Он захотел посмотреть, что такое двор и как монархи проводят утро.
Мастер вертел в руках шляпу и смотрел на красавца Николя с некоторым недоверием.
– Вот каков король, Тринье, – воскликнул Лефебюр, – а утро монарха – это когда он пьет свой кофе с молоком. Поприветствуй монсеньора.
Король милостиво улыбнулся человеку из народа и спросил, как у него идут дела.
В это время «люди из Парижа» и «верные нормандцы» обменивались рукопожатиями.
По другим аллеям в зеленую гостиную спешили придворные дамы: графиня Фаншетта Корона, мадам Жулу дю Бреу графиня де Клар и две фрейлины королевы. «Люди из Парижа», естественно, представляли двор «Его Величества», будущего конечно.
«Да, поставлено все это не без блеска, – думал Пистолет, – Меш неплохо смотрелась бы даже у настоящего трона. Она хорошо держится, моя прелесть! Ангел! Душечка!»
– Вот юные месье Портье де ля Грий, монсеньор, – проговорил Жером, дворовый привратник, – вот племянник дю Молар, месье Пулэн и месье викарий!
Это и впрямь выглядело внушительно! У красавца Николя была историческая улыбка, и четырнадцать веков славы сияли над его архилегитимным челом.
Вся сцена «большого выхода» обставлялась с торжественностью, которой не было в присутствии «людей из Парижа».
Шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ получил счет от своего портного, бывшего избирателя из Ферте-Масе, который жил теперь на улице Миним в Марэ.
Под счетом портной приписал несколько строк, пестрящих многочисленными орфографическими ошибками; этот честный труженик сообщал, что дела идут плохо и в столице зреет недовольство…
Месье Лефебюр заметил в свою очередь, что «Шарива-ри» и «Корсар» жестоко издевались над зонтиком Луи-Филиппа.
– Во Франции, – добавила жена шевалье, – смех убивает.
Один из сыновей Портье де ля Грий сказал, что купил английские бритвы у коммивояжера, хорошо знающего Лондон. Англия, вечный противник Франции, по словам торговца бритвами, мечтает лишь об одном – способствовать французской революции.
– Все сходится! – воскликнул шевалье. – Расположение звезд самое благоприятное. Мы вступаем в пятьсот пятьдесят первую луну со смерти месье Казотта. Это знаменательно. Казотт предсказал смерть Робеспьера, сир.
Красавец Николя, казалось, был потрясен этим фактом, важность которого оценили по достоинству и все остальные. «Люди из Парижа» не произнесли пока ни слова. Но вот полковник Боццо перестал крутить большими пальцами и сухо покашлял; все тут же умолкли. Каждому не терпелось послушать столь почтенного человека.
– Дети мои, – проговорил он своим дребезжащим голосом, – я не могу вам поручиться за Россию, это далеко, и там плохо обошлись с поляками; но что вы скажете об испанском флоте, плывущем по Сене? Вот месье барон Лекок де ля Перьер, который держит в руках…
– Тише! – воскликнул Лекок, который вернулся, перекинувшись парой слов с прекрасной Изоль через дыру в заборе. – Переговоры еще не окончены. Это не менее деликатный вопрос, чем девичья честь. Раз уж речь зашла об Испании, сестра месье Лефебюра призналась, что ей присылают шоколад из Байонны.
– Ну что же, – тонко усмехнулся полковник, – не будем говорить о полуострове! Австрийский дом могущественен, но хромает на обе ноги. Однако я уполномочен заявить, что ныне царствующий император совершит демарш в нашу пользу, с благословения святейшего папы.
Швеция сохраняет нейтралитет со времени смерти короля Карла XII, это осторожная страна, но король Сардинии за нас, а Швейцария, героическая родина Вильгельма Телля, наймет для нас три тысячи горцев по су в час. Это железные парни!
– По су в час! – повторил шевалье. – Это дорого…
– Такова цена, – строго взглянул на него полковник. – Что же касается остальной Европы…
– У меня идея! – пылко воскликнул шевалье. – В песках Аравии множество воинственных людей. Заручимся поддержкой Абд-эль-Кадера!
– Считайте, что это уже сделано! – холодно проронил Лекок.
Сын несчастного Людовика взмахнул своей королевской дланью.
– Внимание! – произнес он вдохновенно. – Время пришло! Нам не хватало для борьбы самого необходимого – и я приобретаю это ценой чудовищного мезальянса! Господа и дорогие друзья, все сомнения и колебания отброшены. Сегодня вечером вам представят королеву. Это простая селянка, но кем была Жанна д'Арк? Девушкой из народа!
– О, – осклабился шевалье де ля Прюнелэ, – Петух облагораживает курицу. Я сожалею лишь о том, что сия дама не слишком хороша собой.
– Ваше уважение заменит ей молодость, красоту и знатность, – продекламировал красавец Николя. – Все готово. Я разрешаю вам приветствовать ее криками: «Да здравствует королева!»
В этот момент Пистолет почувствовал, что кто-то дергает его за рукав и в то же миг визгливый голос Жерома, дворового привратника, спросил у какого-то человека, которого еще не было видно за деревьями:
– Как вы говорите? Повторите свое имя, вы…Пистолет обернулся и увидел рядом с собой Винсента Горэ, который жалобно смотрел на него, говоря:
– Вы пообещали, что дадите мне поесть и попить.
К счастью, в зеленой гостиной воцарилось некоторое смятение. Голоса Винсента не расслышали, потому что заговорщики разволновались, с тревогой ожидая ответа неизвестного посетителя.
– У вас есть имя? – еще раз спросил у него Жером. – Я вас не знаю, и вы кажетесь мне весьма подозрительной личностью.
Некоторые заговорщики выхватили кинжалы.
Пистолет, разозлившись, что его отвлекают в такой ответственный момент, схватил хромого за горло.
– Если ты не замолчишь, я тебя придушу! – прошипел Клампен.
Винсент Горэ смог еще пролепетать:
– Я только хотел попить и поесть…
Тут Пистолет весь напрягся, так как за деревьями опять зазвучал голос нового гостя. Это был суровый и решительный голос. Неизвестный говорил примерно следующее:
– Я ничего не желаю сообщать. Мне нужно видеть месье Николя. И я встречусь с ним. Хорошенько запомни мое имя, чтобы правильно доложить обо мне. Меня зовут Поль Лабр, барон д'Арси!
Наш сыщик замер, пораженный.
– Месье Поль! – прошептал он. – Вот это да! Кажется, стало не до смеха. Какого черта его сюда принесло?
В ту пору, когда Пистолет был простым ловцом кошек в квартале Префектуры, он взирал на Поля Лабра сквозь призму своих лучших драматических впечатлений.
Поль был для Клампена Готье д'Олнеем из «Нельской башни», Равенсвудом из «Ламмермурской невесты», Мюллером из «Анжелы», Дженнаро из «Лукреции Борджиа». Увидев Поля, Пистолет каждый раз думал: «Я отдал бы десять су, чтобы надеть на него костюм месье Мэлонга!»
И Клампен, и Поль Лабр были странными созданиями…
Пистолет любил месье Бадуа и обожал Поля как «незнакомца» из популярной мелодрамы.
От последних слов сына несчастного Людовика Пистолета бросило в дрожь.
Он понимал, что перед ним – настоящие бандиты.
И решил, что здесь готовится убийство.
Конечно, Клампен забыл о бедном Винсенте Горэ, наследнике несметного богатства, голодном и холодном хромом, который ждал его на краю парка. Пистолет думал только о Поле Лабре и спрашивал себя, не означает ли мрачная фраза: «Скоро мы рассчитаемся с ним за все!», – что Клампен и месье Бадуа не успеют предотвратить убийство?
Но долго сомневаться на этот счет Пистолету не пришлось: красавец Николя был здесь для того, чтобы объясниться, и он объяснился. Пистолет быстро заметил, что за круглым столом отнюдь не царило дружеского согласия.
Сын несчастного Людовика доказывал, что действует правильно; но против него выступала оппозиция, во главе которой стоял месье Лекок.
Мы не будем повторять то, что читателю уже известно, скажем только, что за столом говорили откровенно, и что Пистолет, любопытный, как десять обезьян, не променял бы этот спектакль на самую волнующую партию в наперсток.
Неожиданно молодой человек увидел, как готовится театральная постановка, и это было куда интереснее, чем в Бобино; ведь Клампену удалось даже пробраться за кулисы и следить оттуда за этим представлением с фантастически разработанной интригой, загадочные повороты которой столько раз занимали его воображение.
Он увидел Черные Мантии во время репетиции, и в тот момент, когда занавес еще не поднят.
По выражению Пистолета, Черные Мантии «распахнулись» перед ним!
Сын несчастного Людовика, отвечая на возражения своего противника Лекока, полностью раскрыл свой двойной план атаки и защиты: атаки на миллионы Горэ и защиты от мести Поля Лабра.
Пистолет понимал все, угадывая недосказанное, дополняя пропущенное, и твердил про себя:
«Вот это развлечение! Никогда в жизни я так не забавлялся!»
То, что он искал, сразу же попалось ему на глаза: перед ним стоял убийца Жана Лабра. Однако аппетит приходит во время еды, и Пистолет уже не желал довольствоваться услышанным. Слава Богу, его щедро угощали, и он ни от чего не отказывался. Все услышанное откладывалось в его великолепной памяти, он только сожалел о том, что не было второго свидетеля этой захватывающей сцены.
«Надо все это видеть, иначе ни за что не поверишь!» – думал молодой человек.
Хитроумное сплетение нитей, образовавших сеть, в которую Черные Мантии поймали эту толстую золотую рыбку Горэ, вызывало у парня – как у истинного ценителя – глубокое и искреннее восхищение.
Он и сам понимал, что надо всегда готовить западню, учитывая характер добычи.
Горэ одним ударом своего тяжелого каблука разрушила бы более тонкую ловушку.
Оставалось лишь смеяться и поражаться, слушая, как этот пройдоха Николя рассказывал о своих хитростях, чтобы затем холодно подытожить:
– Скорая свадьба, внезапная смерть, все сваливаем на сына-убийцу. Такого еще не было никогда!
Что же касается другой операции, в результате которой Поль Лабр должен был «заплатить за все», то она была еще проще и приводила барона д'Арси прямиком на гильотину.
Однако на этом изумленные восторги Пистолета не кончились. Спектакль продолжался, и впереди были другие сцены, еще более удивительные.
Теперь речь зашла о комической части зрелища.
В тот момент, когда красавец Николя завершал свое выступление, побеждая по всему фронту, какой-то человек, похожий на увальня слугу, семенил по аллее от замка, крича издалека:
– С вами хотят поговорить; вы позволите монсеньор?
– Впустите всех моих приближенных и добрых друзей, Жером, – ответил принц, меняя тон.
В то же время Николя подмигнул членам совета; те одернули костюмы и приняли величественные позы. Месье Лекок сказал своему соседу:
– Слишком много шума в механизме этой интриги. Звон, грохот… Нет, дело не выгорит.
В аллее, ведущей к зеленой гостиной, послышались голоса.
– Позовите Фаншетту, – тихо распорядился полковник. – У бедной козочки здесь так мало развлечений…Приятель, – прибавил он, – ты пристрастен. Все это здорово придумано. Николя безусловно талантлив!
Месье Лекок засунул пальцы за отвороты жилета и, откинувшись на спинку стула, ответил:
– Дело идет медленно; вас может хватить удар. Я загребу миллионы, а славная женщина будет гнить в земле. Вот так, полковник!
Лекок поднялся, отрезал кончик сигары и удалился под сень деревьев, бросив:
– Я сейчас вернусь.
Жером объявил с сильным нормандским акцентом:
– Вот, монсеньор, месье шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ, со своей дамой!
Ловец форели на мух, будущий префект департамента Орн, вошел на прямых ногах, ведя под руку толстую запыхавшуюся женщину. Шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ был высок, худ, костист лицом.
– Милейший, – сказал он, проходя мимо Жерома, – вскоре ты будешь говорить не «монсеньор», а «Ваше Величество»! У нас превосходные новости!
Он низко поклонился принцу, в то время как его спутница присела в реверансе, который, как и новости, был превосходен.
Красавец Николя соизволил протянуть руку, которую шевалье поцеловал со словами:
– Принц, по моим сведениям, почерпнутым из самых надежных источников, Париж держится лишь на одном крыле.
«Даже во время своих кругосветных путешествий я не видел зрелища интереснее! – подумал Пистолет. – Вот бы сюда Меш – полюбоваться на этого смешного человека и его супругу. Но куда же делся месье Лекок?»
– Месье Лефебюр, его сестра и старший мастер, монсеньор! – провозгласил Жером.
Бывший воспитанник Политехнического института, человек весьма передовых взглядов, маленький, толстенький и заросший бородой до глаз, знал, о чем говорить с принцем; Лефебюр представлял либеральную Францию и принимал прошлое лишь с определенными оговорками.
Красавец Николя обещал ему усовершенствовать Хартию.
– Монсеньор, – произнес Лефебюр, – вот мой мастер, человек из народа; за ним пойдут мои пятьдесят два храбреца, вы знаете? Он захотел посмотреть, что такое двор и как монархи проводят утро.
Мастер вертел в руках шляпу и смотрел на красавца Николя с некоторым недоверием.
– Вот каков король, Тринье, – воскликнул Лефебюр, – а утро монарха – это когда он пьет свой кофе с молоком. Поприветствуй монсеньора.
Король милостиво улыбнулся человеку из народа и спросил, как у него идут дела.
В это время «люди из Парижа» и «верные нормандцы» обменивались рукопожатиями.
По другим аллеям в зеленую гостиную спешили придворные дамы: графиня Фаншетта Корона, мадам Жулу дю Бреу графиня де Клар и две фрейлины королевы. «Люди из Парижа», естественно, представляли двор «Его Величества», будущего конечно.
«Да, поставлено все это не без блеска, – думал Пистолет, – Меш неплохо смотрелась бы даже у настоящего трона. Она хорошо держится, моя прелесть! Ангел! Душечка!»
– Вот юные месье Портье де ля Грий, монсеньор, – проговорил Жером, дворовый привратник, – вот племянник дю Молар, месье Пулэн и месье викарий!
Это и впрямь выглядело внушительно! У красавца Николя была историческая улыбка, и четырнадцать веков славы сияли над его архилегитимным челом.
Вся сцена «большого выхода» обставлялась с торжественностью, которой не было в присутствии «людей из Парижа».
Шевалье Ле Камю де ля Прюнелэ получил счет от своего портного, бывшего избирателя из Ферте-Масе, который жил теперь на улице Миним в Марэ.
Под счетом портной приписал несколько строк, пестрящих многочисленными орфографическими ошибками; этот честный труженик сообщал, что дела идут плохо и в столице зреет недовольство…
Месье Лефебюр заметил в свою очередь, что «Шарива-ри» и «Корсар» жестоко издевались над зонтиком Луи-Филиппа.
– Во Франции, – добавила жена шевалье, – смех убивает.
Один из сыновей Портье де ля Грий сказал, что купил английские бритвы у коммивояжера, хорошо знающего Лондон. Англия, вечный противник Франции, по словам торговца бритвами, мечтает лишь об одном – способствовать французской революции.
– Все сходится! – воскликнул шевалье. – Расположение звезд самое благоприятное. Мы вступаем в пятьсот пятьдесят первую луну со смерти месье Казотта. Это знаменательно. Казотт предсказал смерть Робеспьера, сир.
Красавец Николя, казалось, был потрясен этим фактом, важность которого оценили по достоинству и все остальные. «Люди из Парижа» не произнесли пока ни слова. Но вот полковник Боццо перестал крутить большими пальцами и сухо покашлял; все тут же умолкли. Каждому не терпелось послушать столь почтенного человека.
– Дети мои, – проговорил он своим дребезжащим голосом, – я не могу вам поручиться за Россию, это далеко, и там плохо обошлись с поляками; но что вы скажете об испанском флоте, плывущем по Сене? Вот месье барон Лекок де ля Перьер, который держит в руках…
– Тише! – воскликнул Лекок, который вернулся, перекинувшись парой слов с прекрасной Изоль через дыру в заборе. – Переговоры еще не окончены. Это не менее деликатный вопрос, чем девичья честь. Раз уж речь зашла об Испании, сестра месье Лефебюра призналась, что ей присылают шоколад из Байонны.
– Ну что же, – тонко усмехнулся полковник, – не будем говорить о полуострове! Австрийский дом могущественен, но хромает на обе ноги. Однако я уполномочен заявить, что ныне царствующий император совершит демарш в нашу пользу, с благословения святейшего папы.
Швеция сохраняет нейтралитет со времени смерти короля Карла XII, это осторожная страна, но король Сардинии за нас, а Швейцария, героическая родина Вильгельма Телля, наймет для нас три тысячи горцев по су в час. Это железные парни!
– По су в час! – повторил шевалье. – Это дорого…
– Такова цена, – строго взглянул на него полковник. – Что же касается остальной Европы…
– У меня идея! – пылко воскликнул шевалье. – В песках Аравии множество воинственных людей. Заручимся поддержкой Абд-эль-Кадера!
– Считайте, что это уже сделано! – холодно проронил Лекок.
Сын несчастного Людовика взмахнул своей королевской дланью.
– Внимание! – произнес он вдохновенно. – Время пришло! Нам не хватало для борьбы самого необходимого – и я приобретаю это ценой чудовищного мезальянса! Господа и дорогие друзья, все сомнения и колебания отброшены. Сегодня вечером вам представят королеву. Это простая селянка, но кем была Жанна д'Арк? Девушкой из народа!
– О, – осклабился шевалье де ля Прюнелэ, – Петух облагораживает курицу. Я сожалею лишь о том, что сия дама не слишком хороша собой.
– Ваше уважение заменит ей молодость, красоту и знатность, – продекламировал красавец Николя. – Все готово. Я разрешаю вам приветствовать ее криками: «Да здравствует королева!»
В этот момент Пистолет почувствовал, что кто-то дергает его за рукав и в то же миг визгливый голос Жерома, дворового привратника, спросил у какого-то человека, которого еще не было видно за деревьями:
– Как вы говорите? Повторите свое имя, вы…Пистолет обернулся и увидел рядом с собой Винсента Горэ, который жалобно смотрел на него, говоря:
– Вы пообещали, что дадите мне поесть и попить.
К счастью, в зеленой гостиной воцарилось некоторое смятение. Голоса Винсента не расслышали, потому что заговорщики разволновались, с тревогой ожидая ответа неизвестного посетителя.
– У вас есть имя? – еще раз спросил у него Жером. – Я вас не знаю, и вы кажетесь мне весьма подозрительной личностью.
Некоторые заговорщики выхватили кинжалы.
Пистолет, разозлившись, что его отвлекают в такой ответственный момент, схватил хромого за горло.
– Если ты не замолчишь, я тебя придушу! – прошипел Клампен.
Винсент Горэ смог еще пролепетать:
– Я только хотел попить и поесть…
Тут Пистолет весь напрягся, так как за деревьями опять зазвучал голос нового гостя. Это был суровый и решительный голос. Неизвестный говорил примерно следующее:
– Я ничего не желаю сообщать. Мне нужно видеть месье Николя. И я встречусь с ним. Хорошенько запомни мое имя, чтобы правильно доложить обо мне. Меня зовут Поль Лабр, барон д'Арси!
Наш сыщик замер, пораженный.
– Месье Поль! – прошептал он. – Вот это да! Кажется, стало не до смеха. Какого черта его сюда принесло?
XVII
ПРОВОКАЦИЯ
На всех присутствующих при утреннем выходе месье Николя имя Поля Лабра, произнесенное вслух, произвело неоднозначное впечатление. Для простых конспиративных членов, для мелких провинциальных дворян, втянутых в этот заговор, больше похожий на фарс, месье барон д'Арси был посторонним, далеким от их дела и идеалов дилетантом. Однако в тоне его голоса, когда он разговаривал с привратником, звучало столько угрозы, что шевалье де ля Прюнелэ сказал своей супруге:
– Знаешь, моя дорогая, возможно, нас будет судить полевой трибунал.
Для парижан же, а в особенности для самого прекрасного Николя, имя Поля Лабра имело совсем другое значение. Поль Лабр был врагом – настоящим и опасным врагом. С ним нельзя было не считаться.
Отлично организованная сыскная полиция Черных Мантий, систему деятельности которой имело глупость тайно разработать правительство Луи-Филиппа, давно уже вычислила все планы Поля Лабра и сумела противостоять им. Как мы знаем, против него велась негласная война, совершались убийства, а виновником преступлений должен был стать сам Поль Лабр. Сегодня погиб еще один человек. И улики прямо указывали на участие Поля в этом преступлении. Заранее предпринималось все, чтобы представить барона д'Арси убийцей, Жестоким преступником, попирающим закон и человеческий, и божий. Свидетели, давая ложные показания, были готовы выполнить свое кровавое поручение; таким образом убийца Терезы Сула наносил своей очередной жертве двойной удар.
Оставалось лишь возбудить уголовное дело и следить за ходом следствия, по необходимости корректируя его направление. Это было просто, легко и надежно.
И тут, совершенно неожиданно, на сцене появляется Поль Лабр собственной персоной. Зачем он пришел?
Он был бесстрашен. Долго гремело его дело с генералом де Шанма в кругах как полиции, так и среди преступников. Имя Поля Лабра стало известным. К тому же у него оказалось еще одно преимущество – он прошел страшную школу жизни и выдержал все испытания судьбы. Он не принадлежал к сословию простых «буржуа», как многие другие. Он жил в районе, где многому можно научиться, приобрести богатый жизненный опыт – он жил на Иерусалимской улице. Он стал профессионалом и доказал это. Вместо того, чтобы поручить дело своей мести полицейским инспекторам и их сыщикам, он сам создал сыскную бригаду. И не столь важно, многочисленной она была или не очень.
Черные Мантии совсем не сожалели об убийстве Жана Лабра (на это и нельзя было рассчитывать), убийстве ненужном и бесполезном – убийством больше или меньше для них не имело значения. Но на этот раз они нажили себе опасного врага: брата жертвы. Именно за это убийство месье Лекок упрекал «наследника» Людовика, так как случайное преступление навредило и осложнило положение Черных Мантий.
– Знаешь, моя дорогая, возможно, нас будет судить полевой трибунал.
Для парижан же, а в особенности для самого прекрасного Николя, имя Поля Лабра имело совсем другое значение. Поль Лабр был врагом – настоящим и опасным врагом. С ним нельзя было не считаться.
Отлично организованная сыскная полиция Черных Мантий, систему деятельности которой имело глупость тайно разработать правительство Луи-Филиппа, давно уже вычислила все планы Поля Лабра и сумела противостоять им. Как мы знаем, против него велась негласная война, совершались убийства, а виновником преступлений должен был стать сам Поль Лабр. Сегодня погиб еще один человек. И улики прямо указывали на участие Поля в этом преступлении. Заранее предпринималось все, чтобы представить барона д'Арси убийцей, Жестоким преступником, попирающим закон и человеческий, и божий. Свидетели, давая ложные показания, были готовы выполнить свое кровавое поручение; таким образом убийца Терезы Сула наносил своей очередной жертве двойной удар.
Оставалось лишь возбудить уголовное дело и следить за ходом следствия, по необходимости корректируя его направление. Это было просто, легко и надежно.
И тут, совершенно неожиданно, на сцене появляется Поль Лабр собственной персоной. Зачем он пришел?
Он был бесстрашен. Долго гремело его дело с генералом де Шанма в кругах как полиции, так и среди преступников. Имя Поля Лабра стало известным. К тому же у него оказалось еще одно преимущество – он прошел страшную школу жизни и выдержал все испытания судьбы. Он не принадлежал к сословию простых «буржуа», как многие другие. Он жил в районе, где многому можно научиться, приобрести богатый жизненный опыт – он жил на Иерусалимской улице. Он стал профессионалом и доказал это. Вместо того, чтобы поручить дело своей мести полицейским инспекторам и их сыщикам, он сам создал сыскную бригаду. И не столь важно, многочисленной она была или не очень.
Черные Мантии совсем не сожалели об убийстве Жана Лабра (на это и нельзя было рассчитывать), убийстве ненужном и бесполезном – убийством больше или меньше для них не имело значения. Но на этот раз они нажили себе опасного врага: брата жертвы. Именно за это убийство месье Лекок упрекал «наследника» Людовика, так как случайное преступление навредило и осложнило положение Черных Мантий.