– Прекрасно видим, господин хороший Пейроль, – отозвался Кокардас. – Крапленый туз! Мы здесь не слепые.
– Мужчина подойдет к окну…
– И в этот момент мы с ним заговорим?
– Только все должно быть тихо и аккуратно, – уточнил Пейроль с многозначительной улыбкой. – И можете считать, что вы отработали свои деньги.
– Пресвятая сила! – воскликнул Кокардас. – Господин Пейроль любит пошутить!
– Итак, вам все ясно?
– Абсолютно. Но вы что, уже собрались уходить?
– Да, я очень тороплюсь, – сказал Пейроль, отступая к дверям.
– Как же так, сразу, и даже не назвав имени человека, с которым мы должны заговорить?
– Зачем вам его имя?
Кокардас с немного наигранным разочарованием прищурил глаза; в банде наемников прогудел ропот. Особенно уязвлено выглядел Паспуаль.
– И не поведав нам о том благородном синьоре, – продолжал Кокардас, – по воле которого мы будем стараться?
Пейроль, скрывая тревогу, пристально посмотрел на учителя фехтования.
– Какая вам разница? – бросил он, пытаясь держаться непринужденно.
– Очень существенная, господин Пейроль.
– Я вам хорошо плачу.
– А может быть недостаточно хорошо, господин хороший Пейроль?
– Что вы хотите этим сказать, друг мой?
Кокардас встал, и все последовали его примеру.
– Вот что, приятель, – сказал мэтр Кокардас, внезапно сменив тон. – Поговорим начистоту. Мы, здесь присутствующие, все мастера шпаги, и к тому же дворяне. Я, к примеру, гасконец, закаленный солнцем и воздухом Прованса. Мое оружие, – он похлопал себя по ножнам шпаги, с которой никогда не расставался, – никогда не обращается против людей, которых я не знаю. Ву компрене?
– Прошу вас! – произнес брат Паспуаль, учтиво придвигая к доверенному лицу принца Гонзаго табуретку.
Пейроль находился в нерешительности.
– Что ж, храбрецы, раз вам так не терпится знать, могли бы сами догадаться и сообразить.
– Мы уже сообразили… на восьмерых, – заметил мэтр Кокардас.
– Но все – таки пока не догадались, – уточнил брат Паспуаль.
– В таком случае пошевелите мозгами. Кому принадлежит замок?
– Почтенному маркизу Келюсу, синьору, чьи жены не доживают до старости Келюсу – Засову. Бес ему в пах! И что дальше?
– А что вам еще нужно? – наставительно произнес Пейроль. – Разве не ясно, что вы работайте на маркиза де Келюса?
– Эй, приятели, кто-нибудь этому верит? – недовольным тоном обратился к компании Кокардас.
– Нет, – ответил брат Паспуаль.
– Не верим, – поддержали остальные.
На впалых щеках Пейроля появился густой румянец.
– Что это значит? Черт возьми! – гневно воскликнул он.
– Спокойно, синьор! – прервал его гасконец. – Мои компаньоны – не слишком доверчивые простаки. А потому предлагаю поговорить спокойно, как подобает хорошо воспитанным людям. Насколько я понимаю, дело обстоит так: господин маркиз де Келюс узнал, что какой-то молодой человек, дворянин, к тому же, недурен собой, по ночам проникал в замок через это низкое окно. Так?
– Именно так, – ответил Пейроль.
– Маркизу известно, что его дочь, мадемуазель Аврора де Келюс любит этого молодого человека.
– И это верно, – снова согласился фактотум.
– Именно потому, согласно вашим словам, господин Пейроль, мы собрались в этой забегаловке. Может быть кому-то такое объяснение и покажется достаточным. Но лично я нахожу его неудовлетворительным. Вы говорите неправду, господин де Пейроль.
– Черт возьми! Что вы себе позволяете? – гневно закричал тот.
Но голоса наемников его заглушили.
– Говори, Кокардас! Говори! Говори!
Долго упрашивать его не пришлось.
– Прежде всего, – сказал он, – мои товарищи, равно как и я, знают, что этот ночной гость, (именно он сегодня будет подставлен под наши шпаги), носит титул не ниже принца.
– Допустим, принца, что из этого? – Пейроль подернул плечами.
Кокардас продолжал:
– А если точнее, – он никто иной, как принц Филипп Лотарингский, герцог де Невер.
– Я вижу, вы осведомлены лучше меня! – криво усмехнулся Пейроль.
– Но это не все. Есть еще одно обстоятельство, и о нем мои благородные приятели должно быть ничего не знают. Аврора де Келюс – не любовница мсьё де Невера.
– О – о! – не сдержал удивленного восклицания фактотум.
– Она его жена, – убежденно завершил гасконец.
Пейроль, побледнев, пробормотал:
– Но ты-то сам, откуда это узнал?
– Знаю, уж точно. А откуда, – для вас не имеет значения. Сейчас я вам продемонстрирую, что мне известно кое-что еще. Четыре года тому назад в часовне Келюсов втайне был освящен их брак, и, если я верно понял, лично вы и ваш благородный мэтр… – здесь Кокардас сделал короткую паузу, во время которой с нарочитой почтительностью снял шляпу, – вы были свидетелями при венчании, господин де Пейроль.
Пейроль, не возражая, лишь мрачно спросил:
– К чему вся эта болтовня?
– Чтобы узнать, – ответил гасконец, – имя блистательного синьора, на которого мы сегодня будем работать.
– Невер женился на дочери маркиза вопреки воле отца, – сказал Пейроль. – Маркиз де Келюс намерен отомстить. Что может быть проще?
– Действительно, ничего, если бы… если бы почтенный Засов знал о браке своей дочери. Но вы ведь тогда действовали с виртуозной осторожностью. Не так ли? Маркиз де Келюс так до сих пор ничего и не узнал. Подумать только, как бы обрадовался старый прощелыга, если бы проведал о том, что его дочь стала супругой одного из самых богатых людей Франции?
– Короче! – перебил Пейроль.
– Короче, мы работаем не на Келюса.
– Как пить дать, не на него, – подтвердил Паспуаль.
– Ясно, как день! – загремели голоса.
– На кого же, по-вашему?
– На кого? Ага, вот те на-а. «На кого?» Вам известна история о трех Филиппах? Нет? Ну я в двух словах. Три синьора из прекрасных семей: один – Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, ваш патрон господин Пейроль, разоренное высочество, готовое продать по сходной цене себя хоть самому дьяволу; второй – Филипп де Невер, которого мы поджидаем; и, наконец, третий – Филипп французский герцог де Шартр. Все трое молоды, блистательны и прекрасны, даю слово. И ко всему прочему, связаны такой искренней братской дружбой, которую в наши дни вряд ли где сыщешь. Однако оставим в стороне Филиппа французского и займемся двумя другими: Невером и Гонзаго. Их можно сравнить разве что с древними Пифеем и Дамоном.
– И что же, черт возьми, – повысил голос Пейроль. – Вы хотите обвинить Дамона в том, что он желал смерти Пифия?
– Настоящего Дамона, отнюдь. К тому же за историческим Пифием не стояло наследство в сто тысяч экю.
– Того самого, которое стоит за Пифием наших дней, – пояснил Паспуаль, – и владельцем которого может сделаться сегодняшний Дамон.
– Улавливаете разницу, господин де Пейроль? – продолжал Кокардас. – Могу еще прибавить, что древний Пифий не имел такой прекрасной любовницы как Аврора де Келюс и, что истинный Дамон не был влюблен в красавицу, или точнее сказать в ее приданое.
– Именно так, – вторично поддакнул своему мэтру брат Паспуаль.
Кокардас наполнил свой бокал.
– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!
– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.
– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?
– Бред и грязная клевета!
– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.
– Ты прав, гасконец!
– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.
– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.
Кокардас его прервал.
– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!
Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:
– Кокардас…
– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.
Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.
– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.
– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.
– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ:
– Мсьё Пейроль имеет все основания почитать своего господина за благородного человека. Расскажу об одном случае. Лично я не вижу в нем ничего предосудительного, но возможно некоторые злоумышленники способны истолковать его по – другому. В то время, тогда три Филиппа вели в Париже разгульную жизнь, настолько развеселую, что король Людовик даже пригрозил своему племяннику герцогу Шартрскому, что будет вынужден выслать его из страны… короче говоря, речь идет о 2–3х годах, когда я состоял на службе в помощниках у одного итальянского доктора, последователя и ученика знаменитого ученого Эксили, известного под именем Пьера Гарба…
– Пьера Гарба! – воскликнул итальянец Фаенца, – как же, я его знаю. Это известный шарлатан и алхимик.
Брат Паспуаль улыбнулся и мягко возразил.
– Это благопристойный человек со спокойными манерами, богобоязненный и начитанный как толстая книга. Он был известен тем, что работал над созданием эликсира жизни.
При последних словах Нормандца наемники в один голос захохотали.
– Ах, крапленый туз! Ты красноречив как святой проповедник! Ну, ну, продолжал, не томи.
Пейроль утер со лба обильный пот.
– Принц Филипп де Гонзаго, – продолжал Паспуаль, – часто навещал доброго Пьера Гарба.
– Да потише, ты! – вырвалось само собой у доверенного лица.
– Погромче!
Тут же заорали головорезы. Этот рассказ их очень интересовал, поскольку за ним стояла возможность ощутимой прибавки к уже полученному вознаграждению.
– Говори, Паспуаль, говори! Говори! – взывали мастера шпаги, теснее сдвигаясь в круг. Кокардас, с отеческой лаской поглаживая затылок своего помощника, не без зависти замети:
– Мой малыш, пользуется явным успехом. Надо же!
– Мне неприятно, – продолжал брат Паспуаль, – касаться темы, которая может огорчить господина Пейроля; но истина дороже. Принц де Гонзаго часто приходил к Гарба для того, чтобы научиться у него составлять снадобья. И как раз в это время у молодого герцога де Невера обнаружилась болезнь легких.
– Клевета! – воскликнул Пейроль. – Опять грязная клевета!
Паспуаль спокойно возразил:
– Разве я кого-нибудь в чем-то обвиняю, мой господин?
Фактотум нервно кусал губы; внезапно он резко поднялся с табуретки.
– Надеюсь, вы мне не будете препятствовать отсюда уйти? – сверкнув глазами, выпалил он.
– Ну, разумеется, – широко рассмеявшись, ответил гасконец. – Не только не будем препятствовать, но и составим вам, так сказать, почетный эскорт до самого замка. Должно быть, почтенный Засов уже пробудился после сиесты и с большим интересом выслушает наш рассказ.
Пейроль без сил опустился на табуретку. Лицо его приобрело какой-то зеленоватый оттенок. Неумолимый Кокардас пододвинул ему бокал:
– Выпейте, чтоб приободрится, а то что-то не важно выглядите. Выпейте глоток, право же. Не хотите? Тогда просто немного передохните, а мы послушаем нашего сладкоречивого нормандца, он говорит не хуже, чем лучший придворный адвокат на государственном процессе.
Брат Паспуаль благодарно кивнул своему шефу и продолжил рассказ:
– Нередко можно было услышать: «Это тот несчастный молодой герцог Неверский, который скоро умрет». Двор и город встревожены. Такой благородный дом, как герцогов Лотарингских, и такое несчастье. Сам король справлялся о здоровье молодого человека, а Филипп герцог Шартрский выглядел совершенно удрученно.
– Был человек еще более удрученный, еще более безутешный, – с подкупающей дрожью в голосе произнес Пейроль. – Это Филипп, принц де Гонзаго!
– Упаси меня, Боже, вам возражать! – произнес Паспуаль, выдержке которого полезно поучиться любому спорщику. – Я хорошо понимаю, что принц де Гонзаго в то время много горевал. В подтверждение того могу сказать, что он вдруг буквально каждый вечер зачастил к эскулапу Гарба. При этом он зачем-то переодевался в лейтенантскую ливрею. То и дело я слышал, как он с инфернальной тоской жаловался: «Как же все долго, доктор! Как же долго!»
В низкой зале «Адамова яблока» не было ни одного человека, который не был бы убийцей, но при этих словах Паспуаля всех невольно кинуло в дрожь.
– Однажды вечером, – возобновил рассказ брат Паспуаль, понизив голос, – Филипп де Гонзаго пришел как всегда и Гарба, увидев необычный блеск его глаз, пощупал ему пульс и спросил: «Вы выиграли большие деньги?» Гонзаго засмеялся и ответил: «Я проиграл две тысячи пистолей, – и тут же прибавил, – Невер намерен сегодня принять участие в фехтовальных турнирах в академии. Однако он так слаб, что не удержит рапиру». «Значит, – пробормотал доктор Гарба, – это конец. Скорее всего, завтра…» но, – почти весело поспешил пояснить Паспуаль, – все произошло вопреки мрачным прогнозам. Нам следующий день Филипп герцог де Шартр усадил Невера в свою карету и велел кучеру катить в Турин. Его высочество привез Невера в свое имение. Поскольку поблизости не было мэтра Гарба, Невер быстро пошел на поправку. Потом в поисках солнца, тепла и радости жизни он отправился на корабле по средиземному морю и добрался до Неаполя. Филипп Гонзаго нашел главу доброго врачевателя, дал ему указание ехать на поиски Невера. В мои обязанности входило собрать доктору багаж. Как-то ночью лопнул перегонный куб, и врач, надышавшись эликсира жизни, к утру скончался.
– Не хрена себе!
– Вот так славный итальянец! – загудели голоса.
– Да уж, – просто ответил Паспуаль. – Мне так было его жаль. Ну а конец истории, вот какой. Невер путешествовал полтора года. Когда он вернулся, все воскликнул: «Невер помолодел на десять лет». Невер силен, здоров и бодр, как утренний жаворонок. Кроме того, вы уже знаете, что после Лагардера Красавца Невер на сегодня – лучший клинок в мире.
Брат Паспуаль замолчал, а Кокардас завершил:
– Настолько искусный, что господин де Гонзаго был вынужден пригласить восемь мастеров шпаги против него одного. Ах ты, крапленый туз!
Наступила тишина, которую нарушил Пейроль.
– К чему вся эта болтовня? К увеличению платы?
– О – о, к значительному! – ответил гасконец. – Право же, нельзя платить одинаково за месть отца против умыкнувшего дочь кавалера и за исполнение задания Дамона, вздумавшего до срока получить в наследство состояние Пифия.
– Сколько вы хотите?
– В три раза больше.
– Согласен, – ответил Пейроль, не колеблясь.
– И еще, после того, как дело будет сделано, Гонзаго возьмет нас к себе на службу.
– И это обещаю! – опять согласился фактотум.
Кокардас обменялся взглядом сначала с братом Паспуалем, потом с остальными.
– Вот и договорились, – сказал он наконец.
Пейроль протянул ему руку. Гасконец ее не пожал. Пошлепав ладонью по своей шпаге, он пояснил:
– Вот мой нотариус, который отстоит мои права, господин хороший де Пейроль. Крапленый туз, не советую вам водить нас за нос!
Пейроль, явно повеселев, направился к выходу. Задержавшись на пороге, он предупредил:
– Если не справитесь, никаких денег больше получите.
– Само собой, – отозвался гасконец. – Спите спокойно на ваших двух подушках мой господин хороший де Пейроль, – и фактотум под дружный хохот покинул трактир, где вслед за тем прозвучали громогласные призывы:
– Эй, красотка! Где ты там?
– Давай, неси вина!
– Да побольше.
– Что ж ты такая клуша неповоротливая? Ну, поживее же!
– Ха – ха – ха!
Глава 4. Маленький Парижанин
– Мужчина подойдет к окну…
– И в этот момент мы с ним заговорим?
– Только все должно быть тихо и аккуратно, – уточнил Пейроль с многозначительной улыбкой. – И можете считать, что вы отработали свои деньги.
– Пресвятая сила! – воскликнул Кокардас. – Господин Пейроль любит пошутить!
– Итак, вам все ясно?
– Абсолютно. Но вы что, уже собрались уходить?
– Да, я очень тороплюсь, – сказал Пейроль, отступая к дверям.
– Как же так, сразу, и даже не назвав имени человека, с которым мы должны заговорить?
– Зачем вам его имя?
Кокардас с немного наигранным разочарованием прищурил глаза; в банде наемников прогудел ропот. Особенно уязвлено выглядел Паспуаль.
– И не поведав нам о том благородном синьоре, – продолжал Кокардас, – по воле которого мы будем стараться?
Пейроль, скрывая тревогу, пристально посмотрел на учителя фехтования.
– Какая вам разница? – бросил он, пытаясь держаться непринужденно.
– Очень существенная, господин Пейроль.
– Я вам хорошо плачу.
– А может быть недостаточно хорошо, господин хороший Пейроль?
– Что вы хотите этим сказать, друг мой?
Кокардас встал, и все последовали его примеру.
– Вот что, приятель, – сказал мэтр Кокардас, внезапно сменив тон. – Поговорим начистоту. Мы, здесь присутствующие, все мастера шпаги, и к тому же дворяне. Я, к примеру, гасконец, закаленный солнцем и воздухом Прованса. Мое оружие, – он похлопал себя по ножнам шпаги, с которой никогда не расставался, – никогда не обращается против людей, которых я не знаю. Ву компрене?
– Прошу вас! – произнес брат Паспуаль, учтиво придвигая к доверенному лицу принца Гонзаго табуретку.
Пейроль находился в нерешительности.
– Что ж, храбрецы, раз вам так не терпится знать, могли бы сами догадаться и сообразить.
– Мы уже сообразили… на восьмерых, – заметил мэтр Кокардас.
– Но все – таки пока не догадались, – уточнил брат Паспуаль.
– В таком случае пошевелите мозгами. Кому принадлежит замок?
– Почтенному маркизу Келюсу, синьору, чьи жены не доживают до старости Келюсу – Засову. Бес ему в пах! И что дальше?
– А что вам еще нужно? – наставительно произнес Пейроль. – Разве не ясно, что вы работайте на маркиза де Келюса?
– Эй, приятели, кто-нибудь этому верит? – недовольным тоном обратился к компании Кокардас.
– Нет, – ответил брат Паспуаль.
– Не верим, – поддержали остальные.
На впалых щеках Пейроля появился густой румянец.
– Что это значит? Черт возьми! – гневно воскликнул он.
– Спокойно, синьор! – прервал его гасконец. – Мои компаньоны – не слишком доверчивые простаки. А потому предлагаю поговорить спокойно, как подобает хорошо воспитанным людям. Насколько я понимаю, дело обстоит так: господин маркиз де Келюс узнал, что какой-то молодой человек, дворянин, к тому же, недурен собой, по ночам проникал в замок через это низкое окно. Так?
– Именно так, – ответил Пейроль.
– Маркизу известно, что его дочь, мадемуазель Аврора де Келюс любит этого молодого человека.
– И это верно, – снова согласился фактотум.
– Именно потому, согласно вашим словам, господин Пейроль, мы собрались в этой забегаловке. Может быть кому-то такое объяснение и покажется достаточным. Но лично я нахожу его неудовлетворительным. Вы говорите неправду, господин де Пейроль.
– Черт возьми! Что вы себе позволяете? – гневно закричал тот.
Но голоса наемников его заглушили.
– Говори, Кокардас! Говори! Говори!
Долго упрашивать его не пришлось.
– Прежде всего, – сказал он, – мои товарищи, равно как и я, знают, что этот ночной гость, (именно он сегодня будет подставлен под наши шпаги), носит титул не ниже принца.
– Допустим, принца, что из этого? – Пейроль подернул плечами.
Кокардас продолжал:
– А если точнее, – он никто иной, как принц Филипп Лотарингский, герцог де Невер.
– Я вижу, вы осведомлены лучше меня! – криво усмехнулся Пейроль.
– Но это не все. Есть еще одно обстоятельство, и о нем мои благородные приятели должно быть ничего не знают. Аврора де Келюс – не любовница мсьё де Невера.
– О – о! – не сдержал удивленного восклицания фактотум.
– Она его жена, – убежденно завершил гасконец.
Пейроль, побледнев, пробормотал:
– Но ты-то сам, откуда это узнал?
– Знаю, уж точно. А откуда, – для вас не имеет значения. Сейчас я вам продемонстрирую, что мне известно кое-что еще. Четыре года тому назад в часовне Келюсов втайне был освящен их брак, и, если я верно понял, лично вы и ваш благородный мэтр… – здесь Кокардас сделал короткую паузу, во время которой с нарочитой почтительностью снял шляпу, – вы были свидетелями при венчании, господин де Пейроль.
Пейроль, не возражая, лишь мрачно спросил:
– К чему вся эта болтовня?
– Чтобы узнать, – ответил гасконец, – имя блистательного синьора, на которого мы сегодня будем работать.
– Невер женился на дочери маркиза вопреки воле отца, – сказал Пейроль. – Маркиз де Келюс намерен отомстить. Что может быть проще?
– Действительно, ничего, если бы… если бы почтенный Засов знал о браке своей дочери. Но вы ведь тогда действовали с виртуозной осторожностью. Не так ли? Маркиз де Келюс так до сих пор ничего и не узнал. Подумать только, как бы обрадовался старый прощелыга, если бы проведал о том, что его дочь стала супругой одного из самых богатых людей Франции?
– Короче! – перебил Пейроль.
– Короче, мы работаем не на Келюса.
– Как пить дать, не на него, – подтвердил Паспуаль.
– Ясно, как день! – загремели голоса.
– На кого же, по-вашему?
– На кого? Ага, вот те на-а. «На кого?» Вам известна история о трех Филиппах? Нет? Ну я в двух словах. Три синьора из прекрасных семей: один – Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, ваш патрон господин Пейроль, разоренное высочество, готовое продать по сходной цене себя хоть самому дьяволу; второй – Филипп де Невер, которого мы поджидаем; и, наконец, третий – Филипп французский герцог де Шартр. Все трое молоды, блистательны и прекрасны, даю слово. И ко всему прочему, связаны такой искренней братской дружбой, которую в наши дни вряд ли где сыщешь. Однако оставим в стороне Филиппа французского и займемся двумя другими: Невером и Гонзаго. Их можно сравнить разве что с древними Пифеем и Дамоном.
– И что же, черт возьми, – повысил голос Пейроль. – Вы хотите обвинить Дамона в том, что он желал смерти Пифия?
– Настоящего Дамона, отнюдь. К тому же за историческим Пифием не стояло наследство в сто тысяч экю.
– Того самого, которое стоит за Пифием наших дней, – пояснил Паспуаль, – и владельцем которого может сделаться сегодняшний Дамон.
– Улавливаете разницу, господин де Пейроль? – продолжал Кокардас. – Могу еще прибавить, что древний Пифий не имел такой прекрасной любовницы как Аврора де Келюс и, что истинный Дамон не был влюблен в красавицу, или точнее сказать в ее приданое.
– Именно так, – вторично поддакнул своему мэтру брат Паспуаль.
Кокардас наполнил свой бокал.
– Господа, – провозгласил он. – За здоровье Дамона, т. е. я хочу сказать Гонзаго, у которого завтра будет наследство в 100 000 экю; и мадемуазель де Келюс с ее приданым, если Пифий, или, коль угодно, Невер сегодня ночью погибнет!
– За здоровье принца Дамона де Гонзаго! – заорали бандиты, громче всех брат Паспуаль.
– Ну – с, что скажете на это, – господин хороший де Пейроль?
– Бред и грязная клевета!
– Однако, вы грубоваты, господин Пейроль. В таком случае пусть мои отважные соратники нас рассудят.
– Ты прав, гасконец!
– Мы тебе верим! – закричали со всех сторон.
– Принц Филипп де Гонзаго, – торжественно произнес Пейроль, пытаясь выдержать добрую мину при плохой игре, – стоит намного выше ваших грязных наветов и нет никакой нужды на них даже возражать.
Кокардас его прервал.
– Присядьте, прошу вас, господин хороший де Пейроль, – и поскольку тот не двигался, то силой усадил его на табуретку. – Сейчас мы вспомним о еще более неприглядных вещах. Давай Паспуаль!
Нормандец посмотрел на своего мэтра с просительным упреком и тихо произнес:
– Кокардас…
– Нет, дружок, раз что господин Пейроль сопротивляется, придется тебе его увещевать.
Нормандец покраснел до самых ушей и виновато опустил глаза.
– Я не умею… – пробормотал он, – выступать перед публикой.
– Не филонь, мой милый. Ах ты, крапленый туз тебя обмани! Слушатели простят тебе твою молодость и неопытность.
– Тогда заранее прошу у всех прощения за косноязычие, – промямлил застенчивый Паспуаль и голосом, которым исповедуются в церкви юные девушки нормандец начал свой рассказ:
– Мсьё Пейроль имеет все основания почитать своего господина за благородного человека. Расскажу об одном случае. Лично я не вижу в нем ничего предосудительного, но возможно некоторые злоумышленники способны истолковать его по – другому. В то время, тогда три Филиппа вели в Париже разгульную жизнь, настолько развеселую, что король Людовик даже пригрозил своему племяннику герцогу Шартрскому, что будет вынужден выслать его из страны… короче говоря, речь идет о 2–3х годах, когда я состоял на службе в помощниках у одного итальянского доктора, последователя и ученика знаменитого ученого Эксили, известного под именем Пьера Гарба…
– Пьера Гарба! – воскликнул итальянец Фаенца, – как же, я его знаю. Это известный шарлатан и алхимик.
Брат Паспуаль улыбнулся и мягко возразил.
– Это благопристойный человек со спокойными манерами, богобоязненный и начитанный как толстая книга. Он был известен тем, что работал над созданием эликсира жизни.
При последних словах Нормандца наемники в один голос захохотали.
– Ах, крапленый туз! Ты красноречив как святой проповедник! Ну, ну, продолжал, не томи.
Пейроль утер со лба обильный пот.
– Принц Филипп де Гонзаго, – продолжал Паспуаль, – часто навещал доброго Пьера Гарба.
– Да потише, ты! – вырвалось само собой у доверенного лица.
– Погромче!
Тут же заорали головорезы. Этот рассказ их очень интересовал, поскольку за ним стояла возможность ощутимой прибавки к уже полученному вознаграждению.
– Говори, Паспуаль, говори! Говори! – взывали мастера шпаги, теснее сдвигаясь в круг. Кокардас, с отеческой лаской поглаживая затылок своего помощника, не без зависти замети:
– Мой малыш, пользуется явным успехом. Надо же!
– Мне неприятно, – продолжал брат Паспуаль, – касаться темы, которая может огорчить господина Пейроля; но истина дороже. Принц де Гонзаго часто приходил к Гарба для того, чтобы научиться у него составлять снадобья. И как раз в это время у молодого герцога де Невера обнаружилась болезнь легких.
– Клевета! – воскликнул Пейроль. – Опять грязная клевета!
Паспуаль спокойно возразил:
– Разве я кого-нибудь в чем-то обвиняю, мой господин?
Фактотум нервно кусал губы; внезапно он резко поднялся с табуретки.
– Надеюсь, вы мне не будете препятствовать отсюда уйти? – сверкнув глазами, выпалил он.
– Ну, разумеется, – широко рассмеявшись, ответил гасконец. – Не только не будем препятствовать, но и составим вам, так сказать, почетный эскорт до самого замка. Должно быть, почтенный Засов уже пробудился после сиесты и с большим интересом выслушает наш рассказ.
Пейроль без сил опустился на табуретку. Лицо его приобрело какой-то зеленоватый оттенок. Неумолимый Кокардас пододвинул ему бокал:
– Выпейте, чтоб приободрится, а то что-то не важно выглядите. Выпейте глоток, право же. Не хотите? Тогда просто немного передохните, а мы послушаем нашего сладкоречивого нормандца, он говорит не хуже, чем лучший придворный адвокат на государственном процессе.
Брат Паспуаль благодарно кивнул своему шефу и продолжил рассказ:
– Нередко можно было услышать: «Это тот несчастный молодой герцог Неверский, который скоро умрет». Двор и город встревожены. Такой благородный дом, как герцогов Лотарингских, и такое несчастье. Сам король справлялся о здоровье молодого человека, а Филипп герцог Шартрский выглядел совершенно удрученно.
– Был человек еще более удрученный, еще более безутешный, – с подкупающей дрожью в голосе произнес Пейроль. – Это Филипп, принц де Гонзаго!
– Упаси меня, Боже, вам возражать! – произнес Паспуаль, выдержке которого полезно поучиться любому спорщику. – Я хорошо понимаю, что принц де Гонзаго в то время много горевал. В подтверждение того могу сказать, что он вдруг буквально каждый вечер зачастил к эскулапу Гарба. При этом он зачем-то переодевался в лейтенантскую ливрею. То и дело я слышал, как он с инфернальной тоской жаловался: «Как же все долго, доктор! Как же долго!»
В низкой зале «Адамова яблока» не было ни одного человека, который не был бы убийцей, но при этих словах Паспуаля всех невольно кинуло в дрожь.
– Однажды вечером, – возобновил рассказ брат Паспуаль, понизив голос, – Филипп де Гонзаго пришел как всегда и Гарба, увидев необычный блеск его глаз, пощупал ему пульс и спросил: «Вы выиграли большие деньги?» Гонзаго засмеялся и ответил: «Я проиграл две тысячи пистолей, – и тут же прибавил, – Невер намерен сегодня принять участие в фехтовальных турнирах в академии. Однако он так слаб, что не удержит рапиру». «Значит, – пробормотал доктор Гарба, – это конец. Скорее всего, завтра…» но, – почти весело поспешил пояснить Паспуаль, – все произошло вопреки мрачным прогнозам. Нам следующий день Филипп герцог де Шартр усадил Невера в свою карету и велел кучеру катить в Турин. Его высочество привез Невера в свое имение. Поскольку поблизости не было мэтра Гарба, Невер быстро пошел на поправку. Потом в поисках солнца, тепла и радости жизни он отправился на корабле по средиземному морю и добрался до Неаполя. Филипп Гонзаго нашел главу доброго врачевателя, дал ему указание ехать на поиски Невера. В мои обязанности входило собрать доктору багаж. Как-то ночью лопнул перегонный куб, и врач, надышавшись эликсира жизни, к утру скончался.
– Не хрена себе!
– Вот так славный итальянец! – загудели голоса.
– Да уж, – просто ответил Паспуаль. – Мне так было его жаль. Ну а конец истории, вот какой. Невер путешествовал полтора года. Когда он вернулся, все воскликнул: «Невер помолодел на десять лет». Невер силен, здоров и бодр, как утренний жаворонок. Кроме того, вы уже знаете, что после Лагардера Красавца Невер на сегодня – лучший клинок в мире.
Брат Паспуаль замолчал, а Кокардас завершил:
– Настолько искусный, что господин де Гонзаго был вынужден пригласить восемь мастеров шпаги против него одного. Ах ты, крапленый туз!
Наступила тишина, которую нарушил Пейроль.
– К чему вся эта болтовня? К увеличению платы?
– О – о, к значительному! – ответил гасконец. – Право же, нельзя платить одинаково за месть отца против умыкнувшего дочь кавалера и за исполнение задания Дамона, вздумавшего до срока получить в наследство состояние Пифия.
– Сколько вы хотите?
– В три раза больше.
– Согласен, – ответил Пейроль, не колеблясь.
– И еще, после того, как дело будет сделано, Гонзаго возьмет нас к себе на службу.
– И это обещаю! – опять согласился фактотум.
Кокардас обменялся взглядом сначала с братом Паспуалем, потом с остальными.
– Вот и договорились, – сказал он наконец.
Пейроль протянул ему руку. Гасконец ее не пожал. Пошлепав ладонью по своей шпаге, он пояснил:
– Вот мой нотариус, который отстоит мои права, господин хороший де Пейроль. Крапленый туз, не советую вам водить нас за нос!
Пейроль, явно повеселев, направился к выходу. Задержавшись на пороге, он предупредил:
– Если не справитесь, никаких денег больше получите.
– Само собой, – отозвался гасконец. – Спите спокойно на ваших двух подушках мой господин хороший де Пейроль, – и фактотум под дружный хохот покинул трактир, где вслед за тем прозвучали громогласные призывы:
– Эй, красотка! Где ты там?
– Давай, неси вина!
– Да побольше.
– Что ж ты такая клуша неповоротливая? Ну, поживее же!
– Ха – ха – ха!
Глава 4. Маленький Парижанин
На башне только что пробило четыре. У наемников еще оставалось много времени. Кроме Паспуаля, то и дело бросавшего озабоченные взгляды на косоглазую служанку, все вволю веселились. В «Адамовом яблоке» пили, смеялись и орали песни. После того как жара немного спала, косившие на дне рва траву работники подналегли, и сейчас под мостом уже стояло с десятка два снопов.
Внезапно с опушки Энского леса послышался конский топот, и немного спустя изо рва донеслась какая-то возня и беспорядочные крики косильщиков. Из леса налетели конные партизаны и, действуя плоскими сторонами шпаг, разогнали их прочь. Налетчики прискакали за фуражом и теперь быстро погружали сено, укрепляя его веревками на крупах лошадей. Восемь посетителей трактира прильнули к окну.
– Вот сукины сыны, отчаянные канальи, – произнес Кокардас Младший.
– Еще бы. Отважиться грабить под самыми окнами синьора Маркиза! – прибавил Паспуаль.
– Интересно, сколько же их? Три… шесть… восемь.
– Восемь, точно столько, сколько нас. Разбойники – фуражиры в это время продолжали спокойно заниматься своим делом. Сено им явно понравилось, и они, о чем-то переговариваясь, то и дело весело смеялись. Видимо подобный рейд они совершали не впервые, зная, что пожилые работники маркиза не смогут им оказать сопротивления.
На всадниках были кожаные камзолы, военные береты; – все вооружены длинными рапирами. В основном – молодые бравые красавцы с большими усами. К седлам были пристегнуты длинные пистоли с расходящимися в раструб стволами. В их одежду не просматривалось определенной формы. Двое носили мундиры егерского полка из Бракаса, один выглядел фламандским стрелком, другой чем-то напоминал испанского гвардейца – кирасира, третий выглядел старым арбалетчиком. Ему перевалило за шестьдесят, так что в его памяти, наверное, хранились воспоминания о Фронде. На остальных, как на старых потертых лошадях, нельзя было увидеть знаков отличия. Словом их группу легко было принять за обыкновенную банду разбойников с большой дороги. И действительно, эти авантюристы, украсившие себя названием «королевские волонтеры» по сути являлись разновидностью послевоенных бандитов.
Справившись с погрузкой сена, они выехали на прорезавшую буковую рощу дорогу. Их атаман, один из браккасских егерей, имевший на фалдах своего камзола галуны кавалерийского капрала, по – хозяйски окинув взглядом местность, скомандовал:
– Сюда, господа. Здесь, как раз то, что нам нужно! – и указал на трактир «Адамово яблоко».
– Прекрасно, капрал! – хором отозвались его спутники.
– Вот, что бойцы, – тихо промолвил Кокардас Младший. – Советую снять с крючков шпаги. Все бросились от окна и, опоясавшись ремнями со шпагами, опять расселись за столами. Надвигалась заваруха и в ее предчувствии брат Паспуаль застенчиво подрагивая жидкими усишками добродушно улыбался.
– Вот те на! – пробасил показавшийся в этот момент на пороге атаман мародеров. – В «Адамовом яблоке» яблоку упасть негде.
– Так надо очистить пространство, – предложил стоящий за ним.
Атаман, (его звали Карриг) согласно кивнул. Потом остальные кавалеристы спрыгнули с лошадей и прикрепили узлами поводья ко вбитым в стену трактира кольцам, специально предназначенным для коновязи.
Те, кто был внутри, застыли в ожидании.
– Так – с! – сказал вошедший первым Карриг. – Выметайтесь – ка отсюда. Да поживей. Здесь хватит места лишь для королевских волонтеров.
Ответа не последовало. Кокардас, чуть развернувшись к своим, вполголоса бросил:
– Спокойно, ребятки. Сейчас мы заставим господ королевских волонтеров немного «потанцевать».
Люди Каррига уже столпились в дверях.
– Ну, что вам было сказано? – повысил он голос.
Мастера шпаги поднялись и вежливо поклонились вошедшим.
– Придется их попросить выпрыгнуть в окно, – бросил через губу фламандский стрелок и, ухватив из – под носа Кокардаса полный бокал, поднес его ко рту. А Карриг изрек с назиданием:
– Эй вы, пни неотесанные, разве не понятно, что нам нужны бокалы, столы и табуретки.
– Ах ты, крапленый туз тебе во взятку, – сказал Кокардас Младший. – Сейчас получите все сполна, мои красавчики.
Кокардас вырвал из рук наглеца уже наполовину опорожненный кубок и выплеснув остаток вина ему в лицо, разбил бокал вдребезги о его голову, а брат Паспуаль пульнул табуреткой в грудь Каррига. В то же мгновение из ножен взметнулось шесть клинков и устремилось на непрошеных гостей. В ставшем тесном помещении «Адамова яблока» хорошо был слышен зычный баритон Кокардаса.
– Серп вам в жатву! Давай! Давай! Воткни им! Воткни!
Карриг со своими волонтерами храбро отбивались, время от времени воодушевляя себя кличем:
– Вперед, вперед! Лагардер! Лагардер!
Дальше разыгрался какой-то поначалу непонятный спектакль. Находившиеся в авангарде Кокардас и Паспуаль вдруг отпрыгнули назад и как по команде слаженным движением отбросили вперед длинный стол, образовав между сражавшимися группами преграду.
– Крапленый туз! – выкрикнул гасконец. – Опустите оружие!
Его голос прозвучал так уверенно, что не только его соратники, но и королевские волонтеры остановили бой. Среди последних, три или четыре человека уже получили царапины. Стычка не сулила им ничего хорошего. Слишком поздно они осознали, с кем их угораздило связаться.
– Что вы сейчас кричали? – неожиданно дрогнувшим голосом спросил гасконец.
В лагере мастеров шпаги возник «гур – гур» недовольства.
– Почему ты остановил, Кокардас? Мы не остановили бы от этих замухрышек мокрого места!
– Спокойно, приятели, – властно настоял Кокардас и повторил вопрос:
– Скажите правду, почему вы сейчас произнесли имя Лагардера?
– Потому что Лагардер наш командир, – ответил Карриг.
– Шевалье Анри де Лагардер?
– Да.
– Наш Маленький Парижанин! Наше сокровище! – проворковал брат Паспуаль, и на глазах выступили слезы умиления.
– Погоди, брат, здесь нельзя ошибаться, – урезонил его Кокардас. – Когда мы покидали Париж, Лагардер оставался там. Он служил в легкой кавалерии.
– Да, так оно и было, – пояснил Карриг. – Но служба в Париже ему скоро наскучила и он, сохранив лишь форму капитана легкой кавалерии, теперь командует бригадой королевских волонтеров здесь в Лурронской долине.
– Ясно! – сказал гасконец. – Бой окончен. Шпаги в ножны, господа. Боже правый! Друзья Маленького Парижанина – наши друзья, и мы сейчас вместе выпьем за лучший в мире клинок.
– Что же, мы не против! – охотно согласился Карриг, обрадовавшись неожиданно счастливой развязке. Волонтеры поспешно убирали оружие.
– Может еще прощения у них попросим? – не унимался горячий, как все кастильцы, Пепе Убийца.
– Если тебе, старина, позарез нужна сатисфакция, я – к твоим услугам. Но эти господа отныне под моей защитой. К столу! Выпьем, черт возьми! Как я рад, – и он протянул свой бокал Карригу. – Имею честь, – продолжал он, – представить моего друга и помощника Паспуаля, который, не в обиду будь сказано, может кое-что рассказать о вашем шефе; кое-что такое, о чем у вас нет ни малейшего представления. Он, как и я, искренний поклонник Шевалье де Лагардера.
– Чем очень горжусь! – вставил Паспуаль.
– Что касается остальных господ, – продолжал гасконец, – вы уж простите их. Они немного не в духе, так как я выхватил у них изо рта лакомый кусок, не в обиду будь сказано. Выпьем же!
Таким образом, установилось стабильное перемирие. Пока косоглазая служанка побежала в погреб за вином, столы и табуретки были перенесены на лужайку, так как низкая зала «Адамова яблока» не могла вместить такую ораву. Вскоре все вольготно устроились за столом под открытым небом.
– Так вот, о Лагардере, – возобновил тему Кокардас. – Его первым учителем фехтования был я. Ему в то время едва исполнилось 16 лет. До чего же способный был юноша. К тому же обещал стать первым клинком Франции.
– Сейчас ему восемнадцать, и он сдержал слово, – поддержал Карриг.
Мастера шпаги слушали с огромным интересом беседу о неизвестном герое, о котором с сегодняшнего утра столько было разговору, и чем больше они о нем узнавали, тем меньше хотелось кому-нибудь из них встретить его лицом к лицу, иначе как за пиршественным столом.
– Да, – продолжал воодушевлено Кокардас. – Он сдержал его с лихвой. Красив, как бог и храбрый, как лев.
– Кумир всех женщин, – вздохнул Паспуаль и покраснел до кончиков длинных ушей.
– Взрывной темперамент. Готов стоять в споре за истину до полной победы, – продолжал гасконец.
– Для палачей – палач, а для попавших в беду – заступник и надежда.
– Взломщик дверей и окон, вершитель судьбы ревнивых мужей.
Кокардас и Паспуаль поддерживали и дополняли друг друга как Аркадские пастухи у Вергилия.
– А как играет в карты!
– Деньги для него – «тьфу»!
– Все известные пороки – его!
– И все добродетели!
– Без царя в голове!
– Но сердце! У него золотое сердце!
Последние слова произнес Паспуаль, после чего Кокардас его расцеловал.
Внезапно с опушки Энского леса послышался конский топот, и немного спустя изо рва донеслась какая-то возня и беспорядочные крики косильщиков. Из леса налетели конные партизаны и, действуя плоскими сторонами шпаг, разогнали их прочь. Налетчики прискакали за фуражом и теперь быстро погружали сено, укрепляя его веревками на крупах лошадей. Восемь посетителей трактира прильнули к окну.
– Вот сукины сыны, отчаянные канальи, – произнес Кокардас Младший.
– Еще бы. Отважиться грабить под самыми окнами синьора Маркиза! – прибавил Паспуаль.
– Интересно, сколько же их? Три… шесть… восемь.
– Восемь, точно столько, сколько нас. Разбойники – фуражиры в это время продолжали спокойно заниматься своим делом. Сено им явно понравилось, и они, о чем-то переговариваясь, то и дело весело смеялись. Видимо подобный рейд они совершали не впервые, зная, что пожилые работники маркиза не смогут им оказать сопротивления.
На всадниках были кожаные камзолы, военные береты; – все вооружены длинными рапирами. В основном – молодые бравые красавцы с большими усами. К седлам были пристегнуты длинные пистоли с расходящимися в раструб стволами. В их одежду не просматривалось определенной формы. Двое носили мундиры егерского полка из Бракаса, один выглядел фламандским стрелком, другой чем-то напоминал испанского гвардейца – кирасира, третий выглядел старым арбалетчиком. Ему перевалило за шестьдесят, так что в его памяти, наверное, хранились воспоминания о Фронде. На остальных, как на старых потертых лошадях, нельзя было увидеть знаков отличия. Словом их группу легко было принять за обыкновенную банду разбойников с большой дороги. И действительно, эти авантюристы, украсившие себя названием «королевские волонтеры» по сути являлись разновидностью послевоенных бандитов.
Справившись с погрузкой сена, они выехали на прорезавшую буковую рощу дорогу. Их атаман, один из браккасских егерей, имевший на фалдах своего камзола галуны кавалерийского капрала, по – хозяйски окинув взглядом местность, скомандовал:
– Сюда, господа. Здесь, как раз то, что нам нужно! – и указал на трактир «Адамово яблоко».
– Прекрасно, капрал! – хором отозвались его спутники.
– Вот, что бойцы, – тихо промолвил Кокардас Младший. – Советую снять с крючков шпаги. Все бросились от окна и, опоясавшись ремнями со шпагами, опять расселись за столами. Надвигалась заваруха и в ее предчувствии брат Паспуаль застенчиво подрагивая жидкими усишками добродушно улыбался.
– Вот те на! – пробасил показавшийся в этот момент на пороге атаман мародеров. – В «Адамовом яблоке» яблоку упасть негде.
– Так надо очистить пространство, – предложил стоящий за ним.
Атаман, (его звали Карриг) согласно кивнул. Потом остальные кавалеристы спрыгнули с лошадей и прикрепили узлами поводья ко вбитым в стену трактира кольцам, специально предназначенным для коновязи.
Те, кто был внутри, застыли в ожидании.
– Так – с! – сказал вошедший первым Карриг. – Выметайтесь – ка отсюда. Да поживей. Здесь хватит места лишь для королевских волонтеров.
Ответа не последовало. Кокардас, чуть развернувшись к своим, вполголоса бросил:
– Спокойно, ребятки. Сейчас мы заставим господ королевских волонтеров немного «потанцевать».
Люди Каррига уже столпились в дверях.
– Ну, что вам было сказано? – повысил он голос.
Мастера шпаги поднялись и вежливо поклонились вошедшим.
– Придется их попросить выпрыгнуть в окно, – бросил через губу фламандский стрелок и, ухватив из – под носа Кокардаса полный бокал, поднес его ко рту. А Карриг изрек с назиданием:
– Эй вы, пни неотесанные, разве не понятно, что нам нужны бокалы, столы и табуретки.
– Ах ты, крапленый туз тебе во взятку, – сказал Кокардас Младший. – Сейчас получите все сполна, мои красавчики.
Кокардас вырвал из рук наглеца уже наполовину опорожненный кубок и выплеснув остаток вина ему в лицо, разбил бокал вдребезги о его голову, а брат Паспуаль пульнул табуреткой в грудь Каррига. В то же мгновение из ножен взметнулось шесть клинков и устремилось на непрошеных гостей. В ставшем тесном помещении «Адамова яблока» хорошо был слышен зычный баритон Кокардаса.
– Серп вам в жатву! Давай! Давай! Воткни им! Воткни!
Карриг со своими волонтерами храбро отбивались, время от времени воодушевляя себя кличем:
– Вперед, вперед! Лагардер! Лагардер!
Дальше разыгрался какой-то поначалу непонятный спектакль. Находившиеся в авангарде Кокардас и Паспуаль вдруг отпрыгнули назад и как по команде слаженным движением отбросили вперед длинный стол, образовав между сражавшимися группами преграду.
– Крапленый туз! – выкрикнул гасконец. – Опустите оружие!
Его голос прозвучал так уверенно, что не только его соратники, но и королевские волонтеры остановили бой. Среди последних, три или четыре человека уже получили царапины. Стычка не сулила им ничего хорошего. Слишком поздно они осознали, с кем их угораздило связаться.
– Что вы сейчас кричали? – неожиданно дрогнувшим голосом спросил гасконец.
В лагере мастеров шпаги возник «гур – гур» недовольства.
– Почему ты остановил, Кокардас? Мы не остановили бы от этих замухрышек мокрого места!
– Спокойно, приятели, – властно настоял Кокардас и повторил вопрос:
– Скажите правду, почему вы сейчас произнесли имя Лагардера?
– Потому что Лагардер наш командир, – ответил Карриг.
– Шевалье Анри де Лагардер?
– Да.
– Наш Маленький Парижанин! Наше сокровище! – проворковал брат Паспуаль, и на глазах выступили слезы умиления.
– Погоди, брат, здесь нельзя ошибаться, – урезонил его Кокардас. – Когда мы покидали Париж, Лагардер оставался там. Он служил в легкой кавалерии.
– Да, так оно и было, – пояснил Карриг. – Но служба в Париже ему скоро наскучила и он, сохранив лишь форму капитана легкой кавалерии, теперь командует бригадой королевских волонтеров здесь в Лурронской долине.
– Ясно! – сказал гасконец. – Бой окончен. Шпаги в ножны, господа. Боже правый! Друзья Маленького Парижанина – наши друзья, и мы сейчас вместе выпьем за лучший в мире клинок.
– Что же, мы не против! – охотно согласился Карриг, обрадовавшись неожиданно счастливой развязке. Волонтеры поспешно убирали оружие.
– Может еще прощения у них попросим? – не унимался горячий, как все кастильцы, Пепе Убийца.
– Если тебе, старина, позарез нужна сатисфакция, я – к твоим услугам. Но эти господа отныне под моей защитой. К столу! Выпьем, черт возьми! Как я рад, – и он протянул свой бокал Карригу. – Имею честь, – продолжал он, – представить моего друга и помощника Паспуаля, который, не в обиду будь сказано, может кое-что рассказать о вашем шефе; кое-что такое, о чем у вас нет ни малейшего представления. Он, как и я, искренний поклонник Шевалье де Лагардера.
– Чем очень горжусь! – вставил Паспуаль.
– Что касается остальных господ, – продолжал гасконец, – вы уж простите их. Они немного не в духе, так как я выхватил у них изо рта лакомый кусок, не в обиду будь сказано. Выпьем же!
Таким образом, установилось стабильное перемирие. Пока косоглазая служанка побежала в погреб за вином, столы и табуретки были перенесены на лужайку, так как низкая зала «Адамова яблока» не могла вместить такую ораву. Вскоре все вольготно устроились за столом под открытым небом.
– Так вот, о Лагардере, – возобновил тему Кокардас. – Его первым учителем фехтования был я. Ему в то время едва исполнилось 16 лет. До чего же способный был юноша. К тому же обещал стать первым клинком Франции.
– Сейчас ему восемнадцать, и он сдержал слово, – поддержал Карриг.
Мастера шпаги слушали с огромным интересом беседу о неизвестном герое, о котором с сегодняшнего утра столько было разговору, и чем больше они о нем узнавали, тем меньше хотелось кому-нибудь из них встретить его лицом к лицу, иначе как за пиршественным столом.
– Да, – продолжал воодушевлено Кокардас. – Он сдержал его с лихвой. Красив, как бог и храбрый, как лев.
– Кумир всех женщин, – вздохнул Паспуаль и покраснел до кончиков длинных ушей.
– Взрывной темперамент. Готов стоять в споре за истину до полной победы, – продолжал гасконец.
– Для палачей – палач, а для попавших в беду – заступник и надежда.
– Взломщик дверей и окон, вершитель судьбы ревнивых мужей.
Кокардас и Паспуаль поддерживали и дополняли друг друга как Аркадские пастухи у Вергилия.
– А как играет в карты!
– Деньги для него – «тьфу»!
– Все известные пороки – его!
– И все добродетели!
– Без царя в голове!
– Но сердце! У него золотое сердце!
Последние слова произнес Паспуаль, после чего Кокардас его расцеловал.