– Филипп, Филипп, – произнесла бедная женщина, – тебя никто не заметил? Нас предали. Нас предали. Кругом измена.
– Держитесь, держитесь, мадам, – пробормотал парижанин.
– Господи, что это со мной? Уже, наверное, схожу с ума. Я не узнаю твоего голоса.
В одной руке она держала сверток, а другой, помогая себе собраться с мыслями, потирала лоб.
– Я так много хотела тебе сказать, а теперь не знаю, с чего начать.
– У нас нет времени, – тихо произнес Лагардер, чувствуя неловкость от того, что ему возможно придется узнать тайны чужой личной жизни. – Нужно торопиться, мадам.
– Отчего вдруг такой холодный тон? «Мадам»? Почему ты не говоришь как всегда, «Аврора»? Ты на меня за что-то сердишься?
– Нужно спешить, Аврора, нужно спешить.
– Понимаю, Филипп, любимый мой. Я всегда тебе подчиняюсь. Если ты так говоришь, значит это нужно. Вот наша милая крошка; возьми ее. Со мной ей оставаться опасно. Там есть записка. Из нее все поймешь. Какой ужас! Вокруг нас грязный заговор.
И она протянула через окно завернутого в просторную шелковую мантилью мирно спящего ребенка. Лагардер молча его принял.
– Когда еще я смогу поцеловать мою девочку? – женщина захлебывалась слезами. – Увижу ли ее когда-нибудь снова?
Лагардер почувствовал в руке еще какой-то бумажный пакет. Он боялся говорить. Бумаги находились в конверте с печатью приходской церкви Келюсов.
В этот момент откуда-то из долины прозвучал поданный в рог горного козла долгий и печальный сигнал.
– Это должно быть какой-то условный знак наших врагов, – воскликнула мадемуазель де Келюс. – Спасайся, Филипп, спасайся!
– Прощай, – сказал Лагардер, играя свою роль до конца, чтобы не разбить сердце молодой матери.
– Ничего не бойся, Аврора, твой ребенок в безопасности.
Она прижала к губам его руку и горячо поцеловала.
– Я люблю тебя! – произнесла она сквозь рыдания и, закрыв скрипучие ставни, исчезла.
Глава 7. Двое против двадцати
Глава 8. Бой
– Держитесь, держитесь, мадам, – пробормотал парижанин.
– Господи, что это со мной? Уже, наверное, схожу с ума. Я не узнаю твоего голоса.
В одной руке она держала сверток, а другой, помогая себе собраться с мыслями, потирала лоб.
– Я так много хотела тебе сказать, а теперь не знаю, с чего начать.
– У нас нет времени, – тихо произнес Лагардер, чувствуя неловкость от того, что ему возможно придется узнать тайны чужой личной жизни. – Нужно торопиться, мадам.
– Отчего вдруг такой холодный тон? «Мадам»? Почему ты не говоришь как всегда, «Аврора»? Ты на меня за что-то сердишься?
– Нужно спешить, Аврора, нужно спешить.
– Понимаю, Филипп, любимый мой. Я всегда тебе подчиняюсь. Если ты так говоришь, значит это нужно. Вот наша милая крошка; возьми ее. Со мной ей оставаться опасно. Там есть записка. Из нее все поймешь. Какой ужас! Вокруг нас грязный заговор.
И она протянула через окно завернутого в просторную шелковую мантилью мирно спящего ребенка. Лагардер молча его принял.
– Когда еще я смогу поцеловать мою девочку? – женщина захлебывалась слезами. – Увижу ли ее когда-нибудь снова?
Лагардер почувствовал в руке еще какой-то бумажный пакет. Он боялся говорить. Бумаги находились в конверте с печатью приходской церкви Келюсов.
В этот момент откуда-то из долины прозвучал поданный в рог горного козла долгий и печальный сигнал.
– Это должно быть какой-то условный знак наших врагов, – воскликнула мадемуазель де Келюс. – Спасайся, Филипп, спасайся!
– Прощай, – сказал Лагардер, играя свою роль до конца, чтобы не разбить сердце молодой матери.
– Ничего не бойся, Аврора, твой ребенок в безопасности.
Она прижала к губам его руку и горячо поцеловала.
– Я люблю тебя! – произнесла она сквозь рыдания и, закрыв скрипучие ставни, исчезла.
Глава 7. Двое против двадцати
Это действительно был сигнал. На дороге из Аржелеса по маршруту, которым предстояло следовать герцогу де Неверу, спешившему к замку Калеса, куда его умоляла в письме приехать молодая жена, и куда недвусмысленно вызывал шевалье де Лагардер, были расставлены три дозорных с пастушьими рожками. Первому постовому надлежало затрубить, когда Невер переберется через Кларабиду, второму, когда он въедет в лес, и третьему, – когда Невер окажется на околице деревни Таррид. На этом пути попадалось достаточно глухих безлюдных мест, где было нетрудно совершить убийство. Но Филипп Гонзаго избегал открытого нападения. Задуманное им злодеяние требовалось хорошо замаскировать. Убийство Невера должно было выглядеть местью, так или иначе приписанною Келюсу Засову.
Но вернемся к нашему Лагардеру Красавцу, неисправимому забияке, первому клинку Франции и Навары со спокойно спящим на его руках двухгодовалым ребенком. Неожиданно свалившаяся на него роль няни казалась ему необычайно трудной, можете в том не сомневаться. Великолепно натренированный атлет, сейчас он потел, пыхтел и напрягался не меньше, чем приходской нотариус, если бы тому довелось взять в руки шпагу. Он укачивал ее неумелыми непривычному к такому делу руками. Ничто на свете его сейчас не волновало. Только бы не разбудить малышку.
– Баю – бай, – едва слышно бормотал он, улыбаясь сквозь набегавшие слезы, и то и дело опускал голову, чтобы ненароком не споткнуться и тем не потревожить спящую.
– Хорошо, – думал он, – если бы сейчас у меня в каждой руке было по ватной подушке.
Прозвучала жалобная нота второго более близкого сигнала рожка.
– Какого черта они дудят?
Лагардер опять перевел взгляд на маленькую Аврору. В темноте он плохо различал черты ангелочка, но чувствовал и слышал его дыхание, нежное и чистое, как весенний ветерок.
– Какой счастливый, какой безмятежный у ребенка сон. Его мать сейчас заливается слезами, а отец… О – о! Нет. Это в корне меняет дело. Дуэли не будет!
Лагардеру доверена судьба маленького существа. Несколько минут назад бесшабашный искатель приключений теперь стал другим человеком. В его сознании отчетливо прозвучала простая мысль:
– Я ведь никогда в жизни не держал на руках ребенка!
В это мгновение за околицей Таррида пропел третий рожок. Снова вздрогнув, Лагардер словно очнулся от грез, в которых он представлял себя отцом. За трактиром «Адамово яблоко» послышались быстрые шаги. Их нельзя было спутать с походкой некоторое время назад пивших здесь вино солдафонов. При первых же их звуках Лагардер понял:
– Это он.
Невер видимо оставил своего коня на опушке леса.
Через какую-то минуту Лагардер успев догадаться, что сигналы в долине, в лесу и за деревней подавались по поводу Невера, увидел, как тот прошел перед лампадой, освещавшей статую Пречистой Девы. На мгновение мерцающий огонек выхватил из темноты погруженное в раздумье лицо молодого аристократа, потом мелькнул неясный силуэт его высокой осанистой фигуры, – мелькнул и исчез. Невер спускался по ступенькам узкой крутой лестницы в траншею. Достигнув дна, он со звоном выдернул из ножен шпагу и пробормотал.
– Пара горящих факелов не помешала бы.
И двинулся вперед на ощупь, спотыкаясь о разбросанные там и сям снопы сена.
– Этому шевалье, видно, вздумалось поиграть со мной в жмурки! Эй! Есть тут кто-нибудь?
– Есть. Это я, Лагардер, – отозвался парижанин, – и, слава Богу, что здесь нет никого другого.
Невер, словно не расслышав второй половины фразы, устремился на голос.
– За дело, шевалье, – воскликнул он. – Протяните ко мне кончик шпаги, чтоб я понял, где вы есть. Разговор у нас будет короткий.
Левая рука парижанина по – прежнему исполняла роль колыбели, где мирно посапывала малышка.
– Но прежде мне необходимо вам сказать, мсьё герцог… – начал он.
– Никаких разговоров, – перебил Невер, – после того пояснения, что я получил от вас сегодня утром, быть не может. Так. Вот я вас уже чуть – чуть вижу. К бою!
Лагардер не собирался драться. Его шпага, которая обычно в мгновение ока взлетала в воздух, сейчас так же, как и ангелочек в его левой руке, тихо дремала в своих ножнах.
– Отправляя утром вам письмо, я не знал того, что мне стало известно вечером.
– Как же, понимаю, – с насмешкой ответил молодой герцог. – Нам не по нраву вести бой в темноте, не так ли? – и он сделал шаг вперед с поднятой шпагой. Лагардеру волей неволей пришлось отскочить назад и обнажить оружие.
– Только выслушайте!
– Чтобы вы снова оскорбляли мадемуазель де Келюс? – голос герцога дрожал от гнева.
– Нет же, нет. Клянусь. Я должен вам сказать. Ах ты дьявол! – Он прервал сам себя отбивая первую атаку Невера. – Осторожнее же!
Услышав эти слова и решив, что шевалье над ним потешается, разъяренный Невер со всем пылом ринулся на противника и стал ему наносить удар за ударом с той ловкостью, которая успела прославить клинок герцога во всей Франции. Парижанин, впечатав ноги в землю, искусно отбивая все атаки, но не переходил в контрнаступление. Немного спустя шевалье все – таки пришлось отступать; при этом, парируя удары Невера: отбивая его шпагу то вправо, то влево, с каждым звоном клинков он неустанно повторял:
– Послушайте же! Послушайте! Послушайте!
– Нет! Нет! Нет!
Отвечал Невер и каждое свое слово сопровождал новой стремительной эстокадой. Вынужденный отступать, парижанин оказался прижатым спиной к стене. В его висках и ушах неистово пульсировала кровь. Еще бы! Столько времени только лишь отбиваться и ни разу не позволить себе нанести нападающий удар. Это истинный героизм.
– Выслушайте же! – прокричал он в последний раз.
– Нет! – был ответ Невера.
– Вы же видите, что мне больше некуда отступать! – воззвал к противнику Лагардер с отчаянием, которое могло показаться комичным.
– Тем лучше! – неумолимо стоял на своем Невер.
– Черт вас подери! – от безрезультатных увещеваний голос шевалье охрип, терпение иссякло. – Неужели вам нужно обязательно раскроить череп, чтобы вы не убили собственного ребенка?!
Невер застыл, словно пораженный молнией. Его шпага упала на землю.
– Что? Что вы сказали? Мой ребенок? У вас на руках моя дочь?
Лагардер поверх укутавшей дитя пелерины обернул еще полу своего плаща. Весь этот бесценный сверток Невер принял за обыкновенный тряпичный щит, (прием, которым в боевых схватках пользуются многие мастера шпаги). Он вспомнил о страшных ударах, с которыми только что бросался на шевалье, и его кровь застыла в жилах от ужаса, который мог бы произойти, благодаря его же, (Невера), клинку.
– Шевалье, – произнес он, наконец. – Вы безумец. Как я и многие другие. Честь и мужество порой лишают нас рассудка. Если бы кто-то мне сказал, что вы продались маркизу де Келюсу, я бы не поверил.
– Очень признателен, – ответил парижанин, дыша как лошадь, только что завоевавшая первый приз на скачках. – Какой град ударов! Вы просто мельница для серийного производства блистательных фехтовальных эстокад, мсьё герцог!
– Дайте мне мою дочь.
Невер хотел сам развернуть окутавший дитя плащ Лагардера. Но тот, аккуратно отстраняя его руку, сказал:
– Осторожно! Иначе вы ее разбудите.
– Говорите же, расскажите, наконец, как все произошло, как у вас оказался мой ребенок.
– Надо же? Только что вы не давали мне и слова сказать, а теперь, вижу, готовы меня слушать сколько угодно. Сейчас, сейчас разверну. Так, молодой отец, берите ее. Аккуратно, аккуратно. Двумя руками. Теперь можете ее поцеловать. Только очень осторожно.
Невер, как завороженный беспрекословно следовал советам Лагардера.
– Приходилось вам когда-нибудь в фехтовальном зале наблюдать подобный поединок? – как-то совсем по – ребячески хвалился Лагардер. – Отразить атаку самого Невера, разгневанного Невера, ухитриться не нанести ни одного ответного удара и при этом укачивать младенца, который во время боя даже не проснулся!
– Прошу вас, ради всего святого! – с мольбой произнес герцог.
– Но согласитесь хотя бы с тем, что уход за ребенком трудная работа. Посмотрите. Видите, с меня льет в три ручья. Хорошо. Пока что хватит поцелуев. Давайте – ка мне ее опять. Я заверну ее в плащ. Ничего. Мы уже с ней подружились. Ваша малышка и я. Могу побиться об заклад в сто пистолей и, клянусь, не проиграю, что, проснувшись, она мне улыбнется.
Сняв плащ, Лагардер укутал в него спящего младенца с такой заботой, которой могла бы позавидовать любая кормящая мать, и бережно уложил под мостом на сено.
– Мой герцог, – продолжал он, снова взяв серьезный тон. – Что бы ни случилось, я готов положить жизнь за вашу дочь. Хочу надеяться, что это может искупить мою вину, за то, что по недоумению я легкомысленно отзывался о ее матери, которая на самом деле прекрасная, благородная женщина и верная супруга.
– Вы разрываете мне сердце, – простонал Невер. – Вы видели Аврору?
– Видел.
– Где?
– Здесь, у этого окна.
– И она вам отдала ребенка?
– Она думала, что отдает его вам.
– Ничего не понимаю.
– Ах, милый герцог. Здесь происходят более, чем странные вещи. Вы не зря прибыли сюда в боевом настроении. Боюсь, у вас сейчас будет повод его проявить на всю катушку.
– Что, на меня кто-то хочет напасть? – удивился Невер.
Парижанин опустился и приложил ухо к земле:
– Думаю, они скоро появятся.
– О наемниках солдафонах, которым заплатили за то, что они вас убьют, – и шевалье в нескольких словах передал герцогу подслушанный им разговор мсьё де Пейроля с неизвестным, появление в окне Авроры и все, что успело произойти потом. Невер слушал в величайшем изумлении.
– К тому же сегодня Пейроль и его шеф обещали мне пятьдесят пистолей за услугу, которую, знаю точно, я не исполню.
– Этот Пейроль, – задумчиво произнес Невер, будто обращаясь к самому себе, – доверенное лицо Филиппа де Гонзаго, моего кузена, моего лучшего друга. Он сейчас должен находиться в замке, чтобы мне помогать.
– Не имел чести встречаться с мсьё принцем де Гонзаго, – ответил Лагардер, – поэтому не знаю, был ли это он; – я говорю о том господине, которого Пейроль называл «монсиньор».
– Он? Да вы что? – воскликнул Невер. – Это невозможно! Пейроль действительно хитрая лиса. На нем давно пробы негде ставить. Я могу допустить, что его подкупил Келюс Засов.
Лагардер полой камзола натирал клинок.
– Это был не Келюс, можете не сомневаться, – убежденно произнес он. – Это был молодой человек. Но не будем терять времени на пустые домыслы. Кем бы ни был этот подлец, он решительный малый и все продумал в деталях. Он даже знает ваше тайное слово. Благодаря ему я ввел в заблуждение Аврору де Келюс. Вам можно позавидовать. Как эта женщина вас любит! Поверьте, в раскаянии за мое прежнее неуместное на ее счет бахвальство я теперь готов целовать землю, по которой она ступает… все ли я вам сказал? Ага, вот еще одна важная вещь. Под пелериной, в которую завернута девочка, есть запечатанный пакет. В нем листки из регистрационной книги, где помечено имя и дата рождения ребенка, а также акт вашего бракосочетания с мадемуазель Авророй. Так, так, моя серебряная, моя золотая, моя бесценная подружка, – говорил он, обращаясь словно к живой, к своей шпаге, которая теперь натертая войлоком камзола шевалье переливалась призрачными отблесками лампады. – Мы с тобой сегодня уже достаточно поваляли дурака. Наст пора приняться за настоящее дело. Ты уж постарайся, не подведи меня.
Невер взял его за руку.
– Лагардер, – произнес он очень взволнованно. – Я вас не знал. У вас истинно благородное сердце.
– А я, – смеясь, ответил не совсем в попад парижанин, – теперь мечтаю только об одном: поскорее жениться, чтобы у меня тоже был такой светлый ангелочек, как у вас, чтобы мне было о ком заботиться, кого любить… Но т-с!
Он быстро опустился на колени и опять прислушался к земле.
– Теперь уже точно слышно, – сказал он.
Невер тоже прижал ухо к земле.
– А я не слышу ничего, – сказал он.
– Это потому, что вы герцог, – улыбнулся парижанин, и поднимаясь на ноги, прибавил:
– Ползут с двух сторон: там внизу со стороны лё Ашаза, и здесь с запада.
– Если бы можно было дать знать Гонзаго, в какую я попал передрягу, – подумал вслух Невер. – У нас было бы на один клинок больше.
Лагардер покачал головой.
– А я бы предпочел иметь здесь Каррига и всех остальных вместе со шпагами и заряженными карабинами, – ответил он; потом внезапно себя прервав, спросил:
– Вы прибыли один?
– С мальчиком. Его зовут Беришон. Это мой паж.
– Знаю. Уже видел. Толковый и ловкий малыш. Если бы было можно как-нибудь его сюда позвать.
Невер вставил в рот пальцы и издал два коротких свистка и тут же из-за трактира «Адамово яблоко» послышались точно такие же свистки.
– Только бы ему до нас добраться! – прошептал Лагардер, словно заклинание.
– Если надо, он пролезет в игольное ушко, – заверил Невер.
И действительно несколько мгновений спустя над кромкой рва появилась голова Беришона.
– Молодчина, парень, – с восторгом произнес Лагардер и протянул к мальчику руки.
– Скорее бегите! – испугано тараторил паж. – Сюда лезут со всех сторон. Больше всего сверху. Через минуту все тропы будут перекрыты.
– Я услышал, как они надвигаются снизу, – удивился Лагардер.
– Они везде.
– Как так везде? Ведь их всего восемь?
– Их не меньше двадцати. Когда они поняли, что вы вдвоем, они себе в помощь взяли еще контрабандистов из Миалата.
– Эх, право, – сказал Лагардер. – В конце концов какая разница: восемь или двадцать?
Вот что, малыш. Давай быстро на лошадь и скачи во весь опор в деревню Го. Там мои люди. Самое позднее, через полчаса они должны быть здесь во всеоружии. Ты должен справиться. Ну, с Богом!
Обхватив мальчика ниже колен, он приподнял его, и тот, вытянув руки, зацепился за верхнюю кромку рва. Прошло несколько секунд, и послышался, на этот раз немного подальше, знакомых знакомый свист. Беришон подавал сигнал, что благополучно добрался до лошади и теперь, минуя все тропы, поскачет напрямик через лес.
– Ничего страшного! – бодро произнес Лагардер. – Мы прекрасно устоим вдвоем в течение получаса. Нужно только немного укрепить наши позиции.
– Смотрите! Что это?
Невер показал на какой-то подрагивающий предмет, тускло мерцавший с противоположной стороны моста.
– Это шпага брата Паспуаля. Храбрый тип. Его клинок не заржавеет. С ним где-то поблизости должен быть и его мэтр Кокардас. Эти двое против меня не пойдут. Сейчас, пока не началось, нам нужно немного поднапрячься.
На дне рва, кроме там и сям разбросанных снопов валялся всякий хлам: доски, брусья, сухие ветки; а еще стояла наполовину загруженная сеном двухколесная тележка, забытая работниками Келюса, в панике разбежавшимися, когда на них обрушился десант Каррига. Приняв ее за центр, за основную точку опоры и уложив на нее спящую девочку, Лагардер и Невер оперативно соорудили систему импровизированных баррикад, чтобы разорвать линию атаки врагов, которые вот – вот должны были нагрянуть.
Работой руководил парижанин. Конечно, воздвигнутые ими заградительные сооружения были во всех отношениях далеки от совершенства, – но зато построены в течение одной минуты. Лагардер сгребал со всех сторон брусья, доски и сухие сучья, а Невер собирал в кучи снопы сена, выстраивая их в настоящие боевые фашины. Кроме того оставались свободными небольшие участки, по которым предполагалось в крайнем случае спасаться бегством. Сам Вобан позавидовал бы этой наспех сооруженной цитадели. Пол часа. Нужно во что бы то ни стало продержаться полчаса.
Ни на миг не прерывая работы, Невер сказал:
– Значит, вы решили, шевалье, сражаться за меня против целой своры моих врагов?
– Если быть точным, мсьё герцог, то не столько за вас, сколько за вашу малютку.
Возведение укреплений было закончено. Конечно, получилось не Бог весть что, но в темноте они могли значительно осложнить задачу нападавших. Во всяком случае, двое осажденных очень на то надеялись. Но еще больше они надеялись на свои острые клинки и боевое искусство.
– Шевалье, – сказал Невер. – Я никогда этого не забуду. Отныне мы с вами вместе на жизнь и на смерть.
Лагардер протянул ему руку. Герцог привлек шевалье к себе, и они крепко обнялись.
– Брат, – сказал Невер, – если я останусь жить, все, что принадлежит мне, будет принадлежать и Вам. Если я умру…
– Вы не умрете, – перебил парижанин.
– Если я умру… – повторил герцог.
– Если так случится, то клянусь небесами, – вдохновенно воскликнул Лагардер, – я буду для нее отцом.
Они простояли несколько мгновений обнявшись. Еще никогда и ничьи два отважных сердца не стучали так слаженно в такт. Наконец Лагардер, освобождаясь от объятия произнес:
– За оружие брат! Они уже здесь!
Где-то совсем близко явственно было слышно с каждым мгновением усиливавшееся шуршание ползущих по земле тел. Лагардер и Невер стояли в правой руке шпаги наголо, а левыми скрепя последнее перед боем рукопожатие.
И вдруг, словно налетел шквал. Местность огласилась лихими криками, боевыми кличами смешанными с разноязыкими ругательствами, и на осажденных со всех сторон, как сорвавшиеся с цепи псы, свистя клинками, обрушились наемные убийцы.
Но вернемся к нашему Лагардеру Красавцу, неисправимому забияке, первому клинку Франции и Навары со спокойно спящим на его руках двухгодовалым ребенком. Неожиданно свалившаяся на него роль няни казалась ему необычайно трудной, можете в том не сомневаться. Великолепно натренированный атлет, сейчас он потел, пыхтел и напрягался не меньше, чем приходской нотариус, если бы тому довелось взять в руки шпагу. Он укачивал ее неумелыми непривычному к такому делу руками. Ничто на свете его сейчас не волновало. Только бы не разбудить малышку.
– Баю – бай, – едва слышно бормотал он, улыбаясь сквозь набегавшие слезы, и то и дело опускал голову, чтобы ненароком не споткнуться и тем не потревожить спящую.
– Хорошо, – думал он, – если бы сейчас у меня в каждой руке было по ватной подушке.
Прозвучала жалобная нота второго более близкого сигнала рожка.
– Какого черта они дудят?
Лагардер опять перевел взгляд на маленькую Аврору. В темноте он плохо различал черты ангелочка, но чувствовал и слышал его дыхание, нежное и чистое, как весенний ветерок.
– Какой счастливый, какой безмятежный у ребенка сон. Его мать сейчас заливается слезами, а отец… О – о! Нет. Это в корне меняет дело. Дуэли не будет!
Лагардеру доверена судьба маленького существа. Несколько минут назад бесшабашный искатель приключений теперь стал другим человеком. В его сознании отчетливо прозвучала простая мысль:
– Я ведь никогда в жизни не держал на руках ребенка!
В это мгновение за околицей Таррида пропел третий рожок. Снова вздрогнув, Лагардер словно очнулся от грез, в которых он представлял себя отцом. За трактиром «Адамово яблоко» послышались быстрые шаги. Их нельзя было спутать с походкой некоторое время назад пивших здесь вино солдафонов. При первых же их звуках Лагардер понял:
– Это он.
Невер видимо оставил своего коня на опушке леса.
Через какую-то минуту Лагардер успев догадаться, что сигналы в долине, в лесу и за деревней подавались по поводу Невера, увидел, как тот прошел перед лампадой, освещавшей статую Пречистой Девы. На мгновение мерцающий огонек выхватил из темноты погруженное в раздумье лицо молодого аристократа, потом мелькнул неясный силуэт его высокой осанистой фигуры, – мелькнул и исчез. Невер спускался по ступенькам узкой крутой лестницы в траншею. Достигнув дна, он со звоном выдернул из ножен шпагу и пробормотал.
– Пара горящих факелов не помешала бы.
И двинулся вперед на ощупь, спотыкаясь о разбросанные там и сям снопы сена.
– Этому шевалье, видно, вздумалось поиграть со мной в жмурки! Эй! Есть тут кто-нибудь?
– Есть. Это я, Лагардер, – отозвался парижанин, – и, слава Богу, что здесь нет никого другого.
Невер, словно не расслышав второй половины фразы, устремился на голос.
– За дело, шевалье, – воскликнул он. – Протяните ко мне кончик шпаги, чтоб я понял, где вы есть. Разговор у нас будет короткий.
Левая рука парижанина по – прежнему исполняла роль колыбели, где мирно посапывала малышка.
– Но прежде мне необходимо вам сказать, мсьё герцог… – начал он.
– Никаких разговоров, – перебил Невер, – после того пояснения, что я получил от вас сегодня утром, быть не может. Так. Вот я вас уже чуть – чуть вижу. К бою!
Лагардер не собирался драться. Его шпага, которая обычно в мгновение ока взлетала в воздух, сейчас так же, как и ангелочек в его левой руке, тихо дремала в своих ножнах.
– Отправляя утром вам письмо, я не знал того, что мне стало известно вечером.
– Как же, понимаю, – с насмешкой ответил молодой герцог. – Нам не по нраву вести бой в темноте, не так ли? – и он сделал шаг вперед с поднятой шпагой. Лагардеру волей неволей пришлось отскочить назад и обнажить оружие.
– Только выслушайте!
– Чтобы вы снова оскорбляли мадемуазель де Келюс? – голос герцога дрожал от гнева.
– Нет же, нет. Клянусь. Я должен вам сказать. Ах ты дьявол! – Он прервал сам себя отбивая первую атаку Невера. – Осторожнее же!
Услышав эти слова и решив, что шевалье над ним потешается, разъяренный Невер со всем пылом ринулся на противника и стал ему наносить удар за ударом с той ловкостью, которая успела прославить клинок герцога во всей Франции. Парижанин, впечатав ноги в землю, искусно отбивая все атаки, но не переходил в контрнаступление. Немного спустя шевалье все – таки пришлось отступать; при этом, парируя удары Невера: отбивая его шпагу то вправо, то влево, с каждым звоном клинков он неустанно повторял:
– Послушайте же! Послушайте! Послушайте!
– Нет! Нет! Нет!
Отвечал Невер и каждое свое слово сопровождал новой стремительной эстокадой. Вынужденный отступать, парижанин оказался прижатым спиной к стене. В его висках и ушах неистово пульсировала кровь. Еще бы! Столько времени только лишь отбиваться и ни разу не позволить себе нанести нападающий удар. Это истинный героизм.
– Выслушайте же! – прокричал он в последний раз.
– Нет! – был ответ Невера.
– Вы же видите, что мне больше некуда отступать! – воззвал к противнику Лагардер с отчаянием, которое могло показаться комичным.
– Тем лучше! – неумолимо стоял на своем Невер.
– Черт вас подери! – от безрезультатных увещеваний голос шевалье охрип, терпение иссякло. – Неужели вам нужно обязательно раскроить череп, чтобы вы не убили собственного ребенка?!
Невер застыл, словно пораженный молнией. Его шпага упала на землю.
– Что? Что вы сказали? Мой ребенок? У вас на руках моя дочь?
Лагардер поверх укутавшей дитя пелерины обернул еще полу своего плаща. Весь этот бесценный сверток Невер принял за обыкновенный тряпичный щит, (прием, которым в боевых схватках пользуются многие мастера шпаги). Он вспомнил о страшных ударах, с которыми только что бросался на шевалье, и его кровь застыла в жилах от ужаса, который мог бы произойти, благодаря его же, (Невера), клинку.
– Шевалье, – произнес он, наконец. – Вы безумец. Как я и многие другие. Честь и мужество порой лишают нас рассудка. Если бы кто-то мне сказал, что вы продались маркизу де Келюсу, я бы не поверил.
– Очень признателен, – ответил парижанин, дыша как лошадь, только что завоевавшая первый приз на скачках. – Какой град ударов! Вы просто мельница для серийного производства блистательных фехтовальных эстокад, мсьё герцог!
– Дайте мне мою дочь.
Невер хотел сам развернуть окутавший дитя плащ Лагардера. Но тот, аккуратно отстраняя его руку, сказал:
– Осторожно! Иначе вы ее разбудите.
– Говорите же, расскажите, наконец, как все произошло, как у вас оказался мой ребенок.
– Надо же? Только что вы не давали мне и слова сказать, а теперь, вижу, готовы меня слушать сколько угодно. Сейчас, сейчас разверну. Так, молодой отец, берите ее. Аккуратно, аккуратно. Двумя руками. Теперь можете ее поцеловать. Только очень осторожно.
Невер, как завороженный беспрекословно следовал советам Лагардера.
– Приходилось вам когда-нибудь в фехтовальном зале наблюдать подобный поединок? – как-то совсем по – ребячески хвалился Лагардер. – Отразить атаку самого Невера, разгневанного Невера, ухитриться не нанести ни одного ответного удара и при этом укачивать младенца, который во время боя даже не проснулся!
– Прошу вас, ради всего святого! – с мольбой произнес герцог.
– Но согласитесь хотя бы с тем, что уход за ребенком трудная работа. Посмотрите. Видите, с меня льет в три ручья. Хорошо. Пока что хватит поцелуев. Давайте – ка мне ее опять. Я заверну ее в плащ. Ничего. Мы уже с ней подружились. Ваша малышка и я. Могу побиться об заклад в сто пистолей и, клянусь, не проиграю, что, проснувшись, она мне улыбнется.
Сняв плащ, Лагардер укутал в него спящего младенца с такой заботой, которой могла бы позавидовать любая кормящая мать, и бережно уложил под мостом на сено.
– Мой герцог, – продолжал он, снова взяв серьезный тон. – Что бы ни случилось, я готов положить жизнь за вашу дочь. Хочу надеяться, что это может искупить мою вину, за то, что по недоумению я легкомысленно отзывался о ее матери, которая на самом деле прекрасная, благородная женщина и верная супруга.
– Вы разрываете мне сердце, – простонал Невер. – Вы видели Аврору?
– Видел.
– Где?
– Здесь, у этого окна.
– И она вам отдала ребенка?
– Она думала, что отдает его вам.
– Ничего не понимаю.
– Ах, милый герцог. Здесь происходят более, чем странные вещи. Вы не зря прибыли сюда в боевом настроении. Боюсь, у вас сейчас будет повод его проявить на всю катушку.
– Что, на меня кто-то хочет напасть? – удивился Невер.
Парижанин опустился и приложил ухо к земле:
– Думаю, они скоро появятся.
– О наемниках солдафонах, которым заплатили за то, что они вас убьют, – и шевалье в нескольких словах передал герцогу подслушанный им разговор мсьё де Пейроля с неизвестным, появление в окне Авроры и все, что успело произойти потом. Невер слушал в величайшем изумлении.
– К тому же сегодня Пейроль и его шеф обещали мне пятьдесят пистолей за услугу, которую, знаю точно, я не исполню.
– Этот Пейроль, – задумчиво произнес Невер, будто обращаясь к самому себе, – доверенное лицо Филиппа де Гонзаго, моего кузена, моего лучшего друга. Он сейчас должен находиться в замке, чтобы мне помогать.
– Не имел чести встречаться с мсьё принцем де Гонзаго, – ответил Лагардер, – поэтому не знаю, был ли это он; – я говорю о том господине, которого Пейроль называл «монсиньор».
– Он? Да вы что? – воскликнул Невер. – Это невозможно! Пейроль действительно хитрая лиса. На нем давно пробы негде ставить. Я могу допустить, что его подкупил Келюс Засов.
Лагардер полой камзола натирал клинок.
– Это был не Келюс, можете не сомневаться, – убежденно произнес он. – Это был молодой человек. Но не будем терять времени на пустые домыслы. Кем бы ни был этот подлец, он решительный малый и все продумал в деталях. Он даже знает ваше тайное слово. Благодаря ему я ввел в заблуждение Аврору де Келюс. Вам можно позавидовать. Как эта женщина вас любит! Поверьте, в раскаянии за мое прежнее неуместное на ее счет бахвальство я теперь готов целовать землю, по которой она ступает… все ли я вам сказал? Ага, вот еще одна важная вещь. Под пелериной, в которую завернута девочка, есть запечатанный пакет. В нем листки из регистрационной книги, где помечено имя и дата рождения ребенка, а также акт вашего бракосочетания с мадемуазель Авророй. Так, так, моя серебряная, моя золотая, моя бесценная подружка, – говорил он, обращаясь словно к живой, к своей шпаге, которая теперь натертая войлоком камзола шевалье переливалась призрачными отблесками лампады. – Мы с тобой сегодня уже достаточно поваляли дурака. Наст пора приняться за настоящее дело. Ты уж постарайся, не подведи меня.
Невер взял его за руку.
– Лагардер, – произнес он очень взволнованно. – Я вас не знал. У вас истинно благородное сердце.
– А я, – смеясь, ответил не совсем в попад парижанин, – теперь мечтаю только об одном: поскорее жениться, чтобы у меня тоже был такой светлый ангелочек, как у вас, чтобы мне было о ком заботиться, кого любить… Но т-с!
Он быстро опустился на колени и опять прислушался к земле.
– Теперь уже точно слышно, – сказал он.
Невер тоже прижал ухо к земле.
– А я не слышу ничего, – сказал он.
– Это потому, что вы герцог, – улыбнулся парижанин, и поднимаясь на ноги, прибавил:
– Ползут с двух сторон: там внизу со стороны лё Ашаза, и здесь с запада.
– Если бы можно было дать знать Гонзаго, в какую я попал передрягу, – подумал вслух Невер. – У нас было бы на один клинок больше.
Лагардер покачал головой.
– А я бы предпочел иметь здесь Каррига и всех остальных вместе со шпагами и заряженными карабинами, – ответил он; потом внезапно себя прервав, спросил:
– Вы прибыли один?
– С мальчиком. Его зовут Беришон. Это мой паж.
– Знаю. Уже видел. Толковый и ловкий малыш. Если бы было можно как-нибудь его сюда позвать.
Невер вставил в рот пальцы и издал два коротких свистка и тут же из-за трактира «Адамово яблоко» послышались точно такие же свистки.
– Только бы ему до нас добраться! – прошептал Лагардер, словно заклинание.
– Если надо, он пролезет в игольное ушко, – заверил Невер.
И действительно несколько мгновений спустя над кромкой рва появилась голова Беришона.
– Молодчина, парень, – с восторгом произнес Лагардер и протянул к мальчику руки.
– Скорее бегите! – испугано тараторил паж. – Сюда лезут со всех сторон. Больше всего сверху. Через минуту все тропы будут перекрыты.
– Я услышал, как они надвигаются снизу, – удивился Лагардер.
– Они везде.
– Как так везде? Ведь их всего восемь?
– Их не меньше двадцати. Когда они поняли, что вы вдвоем, они себе в помощь взяли еще контрабандистов из Миалата.
– Эх, право, – сказал Лагардер. – В конце концов какая разница: восемь или двадцать?
Вот что, малыш. Давай быстро на лошадь и скачи во весь опор в деревню Го. Там мои люди. Самое позднее, через полчаса они должны быть здесь во всеоружии. Ты должен справиться. Ну, с Богом!
Обхватив мальчика ниже колен, он приподнял его, и тот, вытянув руки, зацепился за верхнюю кромку рва. Прошло несколько секунд, и послышался, на этот раз немного подальше, знакомых знакомый свист. Беришон подавал сигнал, что благополучно добрался до лошади и теперь, минуя все тропы, поскачет напрямик через лес.
– Ничего страшного! – бодро произнес Лагардер. – Мы прекрасно устоим вдвоем в течение получаса. Нужно только немного укрепить наши позиции.
– Смотрите! Что это?
Невер показал на какой-то подрагивающий предмет, тускло мерцавший с противоположной стороны моста.
– Это шпага брата Паспуаля. Храбрый тип. Его клинок не заржавеет. С ним где-то поблизости должен быть и его мэтр Кокардас. Эти двое против меня не пойдут. Сейчас, пока не началось, нам нужно немного поднапрячься.
На дне рва, кроме там и сям разбросанных снопов валялся всякий хлам: доски, брусья, сухие ветки; а еще стояла наполовину загруженная сеном двухколесная тележка, забытая работниками Келюса, в панике разбежавшимися, когда на них обрушился десант Каррига. Приняв ее за центр, за основную точку опоры и уложив на нее спящую девочку, Лагардер и Невер оперативно соорудили систему импровизированных баррикад, чтобы разорвать линию атаки врагов, которые вот – вот должны были нагрянуть.
Работой руководил парижанин. Конечно, воздвигнутые ими заградительные сооружения были во всех отношениях далеки от совершенства, – но зато построены в течение одной минуты. Лагардер сгребал со всех сторон брусья, доски и сухие сучья, а Невер собирал в кучи снопы сена, выстраивая их в настоящие боевые фашины. Кроме того оставались свободными небольшие участки, по которым предполагалось в крайнем случае спасаться бегством. Сам Вобан позавидовал бы этой наспех сооруженной цитадели. Пол часа. Нужно во что бы то ни стало продержаться полчаса.
Ни на миг не прерывая работы, Невер сказал:
– Значит, вы решили, шевалье, сражаться за меня против целой своры моих врагов?
– Если быть точным, мсьё герцог, то не столько за вас, сколько за вашу малютку.
Возведение укреплений было закончено. Конечно, получилось не Бог весть что, но в темноте они могли значительно осложнить задачу нападавших. Во всяком случае, двое осажденных очень на то надеялись. Но еще больше они надеялись на свои острые клинки и боевое искусство.
– Шевалье, – сказал Невер. – Я никогда этого не забуду. Отныне мы с вами вместе на жизнь и на смерть.
Лагардер протянул ему руку. Герцог привлек шевалье к себе, и они крепко обнялись.
– Брат, – сказал Невер, – если я останусь жить, все, что принадлежит мне, будет принадлежать и Вам. Если я умру…
– Вы не умрете, – перебил парижанин.
– Если я умру… – повторил герцог.
– Если так случится, то клянусь небесами, – вдохновенно воскликнул Лагардер, – я буду для нее отцом.
Они простояли несколько мгновений обнявшись. Еще никогда и ничьи два отважных сердца не стучали так слаженно в такт. Наконец Лагардер, освобождаясь от объятия произнес:
– За оружие брат! Они уже здесь!
Где-то совсем близко явственно было слышно с каждым мгновением усиливавшееся шуршание ползущих по земле тел. Лагардер и Невер стояли в правой руке шпаги наголо, а левыми скрепя последнее перед боем рукопожатие.
И вдруг, словно налетел шквал. Местность огласилась лихими криками, боевыми кличами смешанными с разноязыкими ругательствами, и на осажденных со всех сторон, как сорвавшиеся с цепи псы, свистя клинками, обрушились наемные убийцы.
Глава 8. Бой
Их было не меньше двадцати. Паж не солгал. Наемники Пейроля завербовали в свои ряды не только контрабандистов из Миалата, но еще с пол дюжины вооруженных шпагами дезертиров, – по окончании войны с Испанией их много слонялось в Лурронской долине. На вербовку ушло некоторое время, и поэтому нападение немного задержалось. Мсьё де Пейроль нашел свое войско укрывшимся в засаде, где к своему величайшему изумлению обнаружил и Сальданя.
– Почему ты не на своем посту? – спросил фактотум.
– На каком посту?
– Разве не с тобой я недавно разговаривал на дне рва?
– Со мой?
– Я тебе пообещал пятьдесят пистолей…
– Мне?
Недоразумение оказалось налицо. Когда Пейроль понял, что его провели и когда узнал имя того, кому он доверился, им овладел страх. Уверения мастеров шпаги в том, что Лагардер здесь для того, чтобы встретиться с Невером на шпагах, и что этот поединок должен быть не на жизнь, а насмерть ничуть не успокоили Пейроля. Он инстинктивно чувствовал, как подействует на благородное сердце шевалье весть о том, что герцог предан, и его замышляют убить. Конечно, Лагардер в этой ситуации из противника Невера превратится в его союзника. А потом все станет известно Авроре. Лишь одно в поведении парижанина Пейролю было неясно. Он не понимал, зачем Лагардер оставил при себе ребенка. Зачем он ему понадобился тогда, когда с минуты на минуту должно было начаться сражение, о котором шевалье наверняка догадывался. Отослав Штаупица, Пинто, Матадора и Сальданя вербовать рекрутов, Пейроль вернулся, чтобы обо всем предупредить своего шефа и следить за Авророй де Келюс. В те дни в пограничных районах легко можно было найти «рыцарей», охотно готовых подвизаться в любом предприятии, лишь бы им заплатили. Поэтому упомянутая четверка вскоре возвратилась в сопровождении значительного подкрепления.
Но как найти слова, чтобы поведать о жестоких угрызениях совести, о ни с чем не сравнимых душевных страданиях, которые теперь приходилось переживать мэтру Кокардасу Младшему и его alter ego брату Паспуалю! Разумеется, не станем вводить читателя в заблуждение относительно их морали. Да. Они убивали за деньги. Их шпаги мало чем отличались от кинжалов разбойников с большой дороги. Но как бы то ни было, наши негодяи применяли их не по злобе души, а лишь для того, чтобы заработать на жизнь. Таковы были времена, таковы нравы, и все волей-неволей к ним приспосабливались. Кокардас и Паспуаль искренне любили и гордились своим учеником Маленьким Парижанином, ныне во всем превосшедшем своих учителей. Даже в порочных душах иногда пробуждается бескорыстная привязанность и симпатия, и эти простые человеческие чувства всегда истинны и прочны. Кроме того, если даже оставить в стороне восхищение Лагардером Кокардаса и Паспуаля, мотивы которого нам уже известны, их душевным устремлениям отнюдь не были чужды добрые начала: устройство судьбы сироты из полуразрушенного особняка Лагардер было не единственным их в этом мире благодеянием. Но сегодня злой рок понудил их поднять против своего любимца шпагу. Не было никакой возможности этого избежать, отказаться от участия в нападении. Их оружие теперь принадлежало Пейролю, который им заплатил. Нарушить деловое обязательство, за которое заплачены деньги, для наемного мастера шпаги всегда считалось позорным нарушением профессиональной чести. И вот сейчас они уже около часа понуро стояли возле траншеи, погруженные в тягостное молчание. Кокардас будто забыл о своих «приперченных» словечках вроде: «крапчатый туз», «серп вам в жатву» и прочих в том же духе. Оба время от времени лишь тяжело вздыхали и бросали друг на друга исполненные страдания взгляды. Перед самой атакой они обреченно пожали друг другу руки, и Паспуаль произнес:
– Что поделаешь? Раз приходится, будем драться.
Но Кокардасу пришло на ум какое-то решение.
– Нет, брат Паспуаль. Нет. Смотри и делай, как я.
Он вытащил из кармана тупой стальной наконечник, которым пользовался во время уроков в фехтовальном зале, и укрепил его на кончике своей шпаги. Паспуаль сделал то же, после чего оба с облегчением вздохнули. Наемники и их новые союзники разделились на три группы. Первая пошла с западной стороны траншей, вторая заняла позицию со стороны моста, третья, в основном состоявшая из дезертиров и контрабандистов под командой Сальданя должна была проникнуть в ров по лестнице и первой начать атаку. Лагардер и Невер их хорошо видели в отсветах лампады и даже могли сосчитать, когда они один за другим спускались по лестнице в ров.
– Значит так, – сказал Лагардер. – Стоим, прижавшись друг к другу спиной, а кусков сбоку, – впритык к стене. За ребенка можно не беспокоиться, он надежно заслонен опорами моста. Будем сражаться в сомкнутом строю, господин герцог. Предупреждаю, что эти шакалы могут применить ваш же коронный удар. Они его знают. И, увы, опять же по моей вине. Теперь ничего не поделаешь. Главное – не падать духом. Что касается меня, то моя шкура слишком груба для их ржавых иголок.
Если бы не наспех сооруженные заграждения, по первая же атака наемников могла отказаться для наших осажденных роковой. Нападавшие, набычив шеи, и устремив вперед низкие лбы, всем скопом ринулись в бой, устрашающе вопя:
– Вперед! Бей Невера!
В этом диком хоре отнюдь не терялись голоса гасконца и нормандца, – их радовало то, что в свирепом боевом кличе не упоминалось имя их бывшего ученика.
Атаковавшие совершенно не ожидали на своем пути искусственных препятствий. Эти заграждения, сколь бы примитивными они не были, сразу же себя оправдали. Солдаты удачи, в увесистом обмундировании и со своими длинными рапирами с треском натыкались грудью нам кучи брусьев и досок, а сапогами вязли в сене. Лишь очень немногим удалось добраться к осажденным настолько близко, чтобы скрестить шпаги. Невер и парижанин великолепно отразили этот первый наскок. После нескольких минут грохота, треска, звона шпаг и яростных воплей на землю свалился один другу дезертир. Потом очень, очень медленно началось отступление. Невер и его союзник мало – помалу переходили в контратаку.
– Почему ты не на своем посту? – спросил фактотум.
– На каком посту?
– Разве не с тобой я недавно разговаривал на дне рва?
– Со мой?
– Я тебе пообещал пятьдесят пистолей…
– Мне?
Недоразумение оказалось налицо. Когда Пейроль понял, что его провели и когда узнал имя того, кому он доверился, им овладел страх. Уверения мастеров шпаги в том, что Лагардер здесь для того, чтобы встретиться с Невером на шпагах, и что этот поединок должен быть не на жизнь, а насмерть ничуть не успокоили Пейроля. Он инстинктивно чувствовал, как подействует на благородное сердце шевалье весть о том, что герцог предан, и его замышляют убить. Конечно, Лагардер в этой ситуации из противника Невера превратится в его союзника. А потом все станет известно Авроре. Лишь одно в поведении парижанина Пейролю было неясно. Он не понимал, зачем Лагардер оставил при себе ребенка. Зачем он ему понадобился тогда, когда с минуты на минуту должно было начаться сражение, о котором шевалье наверняка догадывался. Отослав Штаупица, Пинто, Матадора и Сальданя вербовать рекрутов, Пейроль вернулся, чтобы обо всем предупредить своего шефа и следить за Авророй де Келюс. В те дни в пограничных районах легко можно было найти «рыцарей», охотно готовых подвизаться в любом предприятии, лишь бы им заплатили. Поэтому упомянутая четверка вскоре возвратилась в сопровождении значительного подкрепления.
Но как найти слова, чтобы поведать о жестоких угрызениях совести, о ни с чем не сравнимых душевных страданиях, которые теперь приходилось переживать мэтру Кокардасу Младшему и его alter ego брату Паспуалю! Разумеется, не станем вводить читателя в заблуждение относительно их морали. Да. Они убивали за деньги. Их шпаги мало чем отличались от кинжалов разбойников с большой дороги. Но как бы то ни было, наши негодяи применяли их не по злобе души, а лишь для того, чтобы заработать на жизнь. Таковы были времена, таковы нравы, и все волей-неволей к ним приспосабливались. Кокардас и Паспуаль искренне любили и гордились своим учеником Маленьким Парижанином, ныне во всем превосшедшем своих учителей. Даже в порочных душах иногда пробуждается бескорыстная привязанность и симпатия, и эти простые человеческие чувства всегда истинны и прочны. Кроме того, если даже оставить в стороне восхищение Лагардером Кокардаса и Паспуаля, мотивы которого нам уже известны, их душевным устремлениям отнюдь не были чужды добрые начала: устройство судьбы сироты из полуразрушенного особняка Лагардер было не единственным их в этом мире благодеянием. Но сегодня злой рок понудил их поднять против своего любимца шпагу. Не было никакой возможности этого избежать, отказаться от участия в нападении. Их оружие теперь принадлежало Пейролю, который им заплатил. Нарушить деловое обязательство, за которое заплачены деньги, для наемного мастера шпаги всегда считалось позорным нарушением профессиональной чести. И вот сейчас они уже около часа понуро стояли возле траншеи, погруженные в тягостное молчание. Кокардас будто забыл о своих «приперченных» словечках вроде: «крапчатый туз», «серп вам в жатву» и прочих в том же духе. Оба время от времени лишь тяжело вздыхали и бросали друг на друга исполненные страдания взгляды. Перед самой атакой они обреченно пожали друг другу руки, и Паспуаль произнес:
– Что поделаешь? Раз приходится, будем драться.
Но Кокардасу пришло на ум какое-то решение.
– Нет, брат Паспуаль. Нет. Смотри и делай, как я.
Он вытащил из кармана тупой стальной наконечник, которым пользовался во время уроков в фехтовальном зале, и укрепил его на кончике своей шпаги. Паспуаль сделал то же, после чего оба с облегчением вздохнули. Наемники и их новые союзники разделились на три группы. Первая пошла с западной стороны траншей, вторая заняла позицию со стороны моста, третья, в основном состоявшая из дезертиров и контрабандистов под командой Сальданя должна была проникнуть в ров по лестнице и первой начать атаку. Лагардер и Невер их хорошо видели в отсветах лампады и даже могли сосчитать, когда они один за другим спускались по лестнице в ров.
– Значит так, – сказал Лагардер. – Стоим, прижавшись друг к другу спиной, а кусков сбоку, – впритык к стене. За ребенка можно не беспокоиться, он надежно заслонен опорами моста. Будем сражаться в сомкнутом строю, господин герцог. Предупреждаю, что эти шакалы могут применить ваш же коронный удар. Они его знают. И, увы, опять же по моей вине. Теперь ничего не поделаешь. Главное – не падать духом. Что касается меня, то моя шкура слишком груба для их ржавых иголок.
Если бы не наспех сооруженные заграждения, по первая же атака наемников могла отказаться для наших осажденных роковой. Нападавшие, набычив шеи, и устремив вперед низкие лбы, всем скопом ринулись в бой, устрашающе вопя:
– Вперед! Бей Невера!
В этом диком хоре отнюдь не терялись голоса гасконца и нормандца, – их радовало то, что в свирепом боевом кличе не упоминалось имя их бывшего ученика.
Атаковавшие совершенно не ожидали на своем пути искусственных препятствий. Эти заграждения, сколь бы примитивными они не были, сразу же себя оправдали. Солдаты удачи, в увесистом обмундировании и со своими длинными рапирами с треском натыкались грудью нам кучи брусьев и досок, а сапогами вязли в сене. Лишь очень немногим удалось добраться к осажденным настолько близко, чтобы скрестить шпаги. Невер и парижанин великолепно отразили этот первый наскок. После нескольких минут грохота, треска, звона шпаг и яростных воплей на землю свалился один другу дезертир. Потом очень, очень медленно началось отступление. Невер и его союзник мало – помалу переходили в контратаку.