Феваль Поль. Тайна Обители Спасения

   – Интересно, нацепит ли она его, когда в фиакре отправится на тайное свидание к своему любовнику?
   Барышня в ответ захихикала и с укоризной произнесла:
   – Какая ты злая! Зачем ей фиакр, если ее бандит привык лазить в окна?
   Шепотки и смешки в разных углах салона перекрывались громкими возгласами восторга:
   – Как она будет хороша в этом наряде!
   – О да! Она изумительно умеет носить вечерние туалеты!
   – Очаровательно! Отменно! Великолепно!
   – Шикарно! – подытожил общие восторги юный господин Эрнест, вполне оперившийся за эти две недели.
   Барон де ля Перьер, засвидетельствовав свое почтение маркизе, украдкой шепнул полковнику на ухо:
   – В особняке Мерис очень кстати случился маленький пожар: загорелось в комнате лорда Френсиса Годвина. И еще: ночью, пока генерал Конрад ужинал в Английском кафе, удалось проникнуть в его кабинет и взломать секретер. Остался только один экземпляр доклада Реми д'Аркса.
   – Барон, – маскируя триумфальную усмешку, громко произнес полковник, – ну, как вам наши подарки?
   – Изумительно! – не замедлил восхититься барон. – Редкостное сочетание роскоши и вкуса.
   Госпожа де Тресм говорила сомюрскому кузену:
   – Я-то, конечно, во все эти слухи не верю.
   – Сплетни! – согласился с нею господин де Шампион. – У нас в Сомюре тоже есть такие люди, которые только и делают, что несут какой-нибудь вздор. Однако не на пустом же месте возникают сплетни: ведь лейтенант Паже назвал-таки ее Флореттой, и отнюдь не по ошибке, а она ответила ему: Морис!
   – Все-таки этой случай... – начала было госпожа де Тресм.
   – Вы совершенно правы, к тому же вы сами знаете, какое у бедной Валентины было детство...
   – Да-да... и юность тоже!
   – Вот именно. По правде говоря, нельзя и ожидать от нее такого знания приличий, какого требуем мы от мадемуазель де Тресм или от мадемуазель де Шампион. А вы заметили, как изменился господин д'Аркс?
   – О, да! За две недели он постарел на десять лет.
   – Ах! Какое платье! – воскликнула Мари. – И куда ей столько?
   Издалека настойчивым эхом доносился голос нотариуса, повторявшего неизменный припев своего романса:
   – ...В итоге годовой доход молодых превышает двести тысяч ливров!
   Беседа госпожи де Тресм и сомюрского кузена становилась все более конфиденциальной.
   – Что касается меня, – зашептал господин де Шампион, – то я говорю только то, что слышал, ибо, заметьте, в «Судебных ведомостях» ничего об этом нет, так вот, я слышал, что история принимает скандальный оборот: ведь его же застали на месте преступления.
   – Ну да, – ответила госпожа де Тресм, – за убийцей следовали по пятам от дома на улице Оратуар до особняка Орнан.
   Вскоре вокруг них образовался небольшой кружок из завсегдатаев дома.
   – Неужели это правда, – спросил один из постоянных партнеров маркизы по висту, – что следствие прекращено из-за отсутствия состава преступления?
   – Чистая правда, – ответил господин де Шампион, – лейтенант Паже свободен и сейчас разгуливает по Парижу.
   – Неслыханно! – дружно возмутился весь кружок. Госпожа де Тресм поманила пальцем юного Эрнеста, пояснив почтенной публике:
   – У этого молодого человека брат служит в прокуратуре, наверняка он посвящен в подробности.
   Но тут же прервалась, чтобы прикрикнуть на дочь, уже было двинувшуюся к ним со стайкой любопытствующих подружек.
   – А вам тут делать нечего, милые девочки! Разглядывайте подарки, восхищайтесь, это более приличествует вашему возрасту.
   Призванный для консультации Эрнест тут же напустил на себя важный вид и объявил:
   – Разумеется, я посвящен в подробности. Мой брат – заместитель генерального прокурора, и это дело вверено ему. История действительно невероятная! Господин д'Аркс, конечно, человек огромного таланта...
   – Огромного! – дружно подтвердил хор.
   – Но ведь никто, – разглагольствовал Эрнест, – не застрахован от случайности, от болезни, от помешательства, от... В общем, я не берусь судить, что сталось с господином д'Арксом, но он явно не в себе.
   Хор молчал.
   – А получилось вот что, – продолжал оратор, осчастливленный всеобщим вниманием. – Дело казалось яснее ясного: рапорты полицейских агентов не оставляли ни тени сомнения, свидетельские показания дружно сливались в ансамбль отягчающих улик...
   – Красиво излагает, – одобрил его сомюрский родич, – юноша явно поднаторел.
   Зардевшись от похвалы, юноша продолжил:
   – Наши дамы вероятно не знакомы с процессом судопроизводства, с его механизмом, и я постараюсь им растолковать: следственный судья в одиночку ведет дело и выносит... ну... как бы предварительный приговор...
   – Верно! Верно! – подтвердил господин де Шампион. – Следственный судья, – продолжал оратор, – резюмирует проделанную им работу в особом документе, это нечто вроде предписания, поступающего в прокуратуру, затем королевский прокурор поручает своему заместителю проинспектировать следствие, заместитель готовит по этому делу доклад, заключения которого становятся основой обвинительной речи...
   – Всем это известно, даже младенцам, – недовольно пробурчал господин де Шампион.
   – Не все же дамы, – огрызнулся обиженный Эрнест, – похожи на вашу дочь, мадемуазель де Шампион, столь усердно читающую «Судебные ведомости». Меня попросили рассказать, вот я и рассказываю как можно понятней. В своем докладе мой брат пришел к заключению, что убийца должен быть предан суду присяжных, в то время как господин д'Аркс прекратил дело за отсутствием состава преступления. Мой брат доложил об этом шефу, королевский прокурор тотчас подал обжалование, но господин д'Аркс, пользуясь предоставленным ему правом, к изумлению всей прокуратуры отменил ордер на задержание, и теперь лейтенант Паже свободен, как вы и я.
   – Точно, – подтвердил барон де ля Перьер, приближаясь к ним, – и это кажется весьма странным тем, кто...
   Он был прерван пробежавшим по салону шумом: в комнату входил господин д'Аркс под руку с графиней Фаншеттой Корона.
   Кружок, собравшийся вокруг госпожи де Тресм, тотчас рассеялся, но никто не спешил с поздравлениями к новому гостю.
   На сей раз госпожа де Тресм оказалась абсолютно права: Реми д'Аркс действительно постарел лет на десять.
   Он похудел, черты его лица, еще так недавно правильного и красивого, заострились, в черных волосах появились седые пряди, и весь он как-то съежился, словно придавленный невидимой тяжестью.
   Он затравленным взглядом смотрел на гостей, которые начали наконец осыпать жениха любезностями, при этом оглядывая его с ног до головы с безжалостным любопытством. Выражение лица его было пугливым и диковатым.
   Завсегдатаи особняка Орнан понимающе кивали и исподтишка подталкивали друг друга локтями. Все они заметили печальный взгляд, которым Реми окинул свадебные подарки.
   Фаншетта, желая улучшить его настроение, воскликнула:
   – Вы видите перед собой счастливого человека!
   – Бывают люди, – ехидно заметила госпожа де Тресм, – на которых счастье производит гнетущее действие.
   Навстречу гостю с радостно протянутыми руками спешила маркиза, а полковник Боццо уже нежно целовал своего «приемного сына».
   Тот ничему не противился, только спросил:
   – А где же мадемуазель де Вилланове?
   Все заметили, что голос у него тоже очень изменился.
   – Она занята своим туалетом, – ответила маркиза. – Ах! Нам всем так хочется быть красивыми в этот радостный день!
   Реми промолчал, явно намереваясь двинуться прочь, словно беседа на.эту тему была для него утомительной, и среди гостей опять началось шушуканье.
   Полковник тронул Фаншетту за руку, и она громко ответила на его немой вопрос:
   – Я встретила Реми у входа в особняк, мы еще не успели переговорить, но сейчас я его отведу в оранжерею и выполню ваше поручение.
   – Какое поручение? – удивился молодой судья, медленно оборачиваясь.
   Полковник улыбнулся ему и ответил ласковым тоном:
   – Сейчас узнаете, дорогой, идите туда, куда вас поведет моя маленькая Фаншетта.
   Графиня, взяв Реми за руку, с улыбкой повела его в оранжерею.
   – Очень странно, – тихонько недоумевала госпожа де Тресм.
   – Да, – согласился с ней сомюрский кузен, – эта свадьба больше смахивает на похороны.
   Графиня Корона, не выпуская руки Реми, прошла через всю оранжерею и остановилась в наиболее удаленном от салона углу.
   Это было как раз то место, где две недели назад произошло его объяснение с Валентиной. Реми, видимо, вспомнив об этом, провел рукой по лбу.
   – Вы страдаете, – сказала ему Фаншетта, усаживаясь рядом с ним. – В моей собственной жизни столько горя, что у меня слишком мало времени остается на тех, кого я люблю. Среди всех гостей, кажется, я одна не знаю, что здесь происходило в эти две недели. Я думала, вы счастливы, Реми, я так радовалась, что хоть отчасти содействовала вашему счастью. Что с вами, Реми?
   Судья опустил глаза и, помолчав, ответил:
   – Я предчувствую, что со мной случится какое-то страшное несчастье.
   – Но с какой стати? – изумилась графиня. – Ваш рассудок слишком...
   – Да, рассудок и... сердце, главное, сердце... – прошептал Реми д'Аркс.
   Он опять замолчал, и графиня спросила:
   – Вы больше не доверяете мне? Судья поднял на нее тоскливый взор.
   – Мне надо бежать, – вымолвил он наконец, – или убить себя.
   Фаншетта с упреком повторила его последнее слово, и он отчаянным голосом пояснил:
   – Я слишком ее любил, и эта любовь выжгла меня дотла. Умереть от этой любви – вот то единственное, что мне остается.
   – Но вы же вступаете с вашей возлюбленной в брак! Лицо Реми напряглось, когда он выдавливал из себя ответ:
   – Я не совершил ничего преступного, но меня мучают угрызения совести. Я не труслив, но меня одолевает страх. Видите ли, я не знаю, можно ли мне по-прежнему называться порядочным человеком. Скажите, вы считаете меня таковым?
   – Я считаю вас последним рыцарем на земле, – ответила графиня, взяв его за руки, – вы сама честность, вы добры и отважны. Зная Валентину, я уверена, что она ничего не скрыла от вас. Эта девушка достойна вас, Реми, клянусь. Этот брак спасет ее, защитит от нападок света...
   – Этот брак – сделка, – сумрачно произнес Реми, и на глаза его навернулись слезы.
   Фаншетта не посмела расспрашивать.
   – Есть вещи, – снова заговорил Реми, – которые вам трудно понять, вы не подготовлены к этому и сочтете мои слова безумными, но я, к сожалению, не сумасшедший. Невидимое оружие нацелено мне в грудь, оно уже ранило меня, и ранило смертельно.
   В прекрасных глазах Фаншетты появилась тревога; ей казалось, что Реми бредит.
   Заметив это, судья воскликнул с горькой улыбкой:
   – Ну вот, что я говорил? Но разве по виду моему не заметно, что я тяжело ранен? Нынче утром я взглянул в зеркало и сам себя не узнал. Эти две недели я жил как в лихорадке, вернее – умирал потихоньку, отравленный презрением к себе и ожиданием неминуемой беды.
   О Валентине я почти ничего не знаю, мне известно кое-что о ее детстве, о ее любви к этому юноше... Ох! Не пытайтесь ее защищать, мадам, она ни в чем не виновата...
   Однажды Валентина принесла мне бумажный сверток и сказала: «Вот моя исповедь», но, видимо, она передумала, ибо я не обнаружил свертка на своем столе, где он был оставлен. За эти две недели мы едва ли обменялись с ней парой слов. Она меня избегает, я ее тоже. Нашим браком занялись другие, и если бы не полковник Боццо, ваш дед и мой добрейший друг...
   Фаншетта поспешно открыла свою бархатную сумку, расшитую по последней моде стальной нитью, и вынула оттуда большой конверт.
   – Хорошо, что напомнили! – обрадовалась она. – Я чуть не забыла о поручении деда. Все; что исходит от него, – благо, и как знать, может, я вручаю вам лекарство от вашей тоски? Он улыбался, передавая мне конверт, и говорил: «Наш дорогой Реми непременно должен прочитать это нынче утром, вручи ему это и оставь его одного».
   Она протянула ему конверт со словами:
   – Вручаю и оставляю вас одного.
   Реми ее не удерживал, лишь попросил вдогонку:
   – Как только мадемуазель де Вилланове закончит свой туалет и выйдет к гостям, скажите мне об этом.
   Он остался один, однако же не спешил заглянуть в конверт. Графиня плотно прикрыла за собой дверь, и шум из гостиной почти не проникал в оранжерею. Реми сидел, скрестив на коленях руки и уставив глаза в пустоту, губы его время от времени шевелились, но с них срывались всего три слова:
   – Валентина... невидимое оружие...
   Через несколько минут он машинально разорвал конверт, вслух подведя итог своим размышлениям:
   – Она... моя любовь к ней – вот оно, невидимое оружие!
   Он вынул из конверта тетрадь и задрожал всем телом.
   – От нее! – воскликнул он. – Ее почерк! Та самая тетрадь, которую она принесла мне! Но как она исчезла из моего кабинета? И почему мне ее возвращает полковник Боццо?
   Тут в оранжерею вошел ливрейный лакей маркизы, который нес на подносе три письма.
   – Ваш камердинер только что доставил корреспонденцию, – сообщил он судье, – и сказал, что она весьма срочная.
   Реми взял письма и, отпустив лакея, положил их рядом с собой, даже не взглянув на адреса. Спустя мгновение он погрузился в чтение исповеди Валентины.

XXIII
ДЬЯВОЛ

   Реми д'Аркс читал с жадностью; ему казалось, что магнетические флюиды исходят от любимого почерка. Каждая строчка поворачивала кинжал в его ране, но избыточная доза страдания действует опьяняюще, и на дне наигорчайшей чаши может обнаружиться капля нектара.
   Он любил, его любовь росла вопреки всему, и чувство только разгоралось сильнее от попыток погасить его.
   Но любил он безнадежно, грядущее венчание ничего не означало, и суета вокруг казалась ему призрачной, – вот-вот все это могло рассеяться, точно туман.
   Собственно говоря, и сама свадьба не смогла бы уничтожить его страхов: даже в мэрии, даже перед лицом священника, благословляющего его союз с Валентиной, он бы продолжал не верить в его прочность.
   Голос совести без умолку кричал ему: «Все это – ложь, твоя свадьба – это всего лишь безжалостный удар таинственного оружия...»
   Он с головой погрузился в чтение, и все перестало существовать для него, кроме этой исповеди, которая мучила его и чаровала.
   Ему чудилось, что он слышит голос Валентины, и голос действовал на него, подобно хмелю. Лицо его сделалось еще бледнее, на лбу выступили капли холодного пота, но он упорно читал дальше.
   Вдруг он остановился, глаза его затуманились – Валентина описывала первые дни своей любви к Морису. Имя соперника звучало для него оскорблением, он обессиленно отложил рукопись в сторону.
   – Чем я занимаюсь? Зачем я подвергаю себя этой пытке? – спросил он сам себя. – Я люблю ее и ломаю ее жизнь. Никогда она меня не полюбит! Зачем же тащить ее в глубины своего несчастья?
   Он кинул взгляд на письма, принесенные лакеем: первые два – от людей знакомых, на третьем конверте его адрес выведен совершенно не известной ему рукой. Его-то он и открыл первым.
   Пальцы его, разрывавшие конверт, дрожали, он с ужасом думал: «Когда я, убив его, вернусь к Валентине, что она скажет? А ведь мне придется его убить!»
   Он развернул письмо и взглянул на подпись – Морис Паже!
   Кровь бросилась ему в лицо, с трудом сдерживая волнение, он прочел:
   «Господин д 'Арке, Вам я обязан жизнью, и мне хотелось бы стать Вашим другом, но это от меня никак не зависит. Оказавшись на свободе, я вынужден выполнять поставленное Вами условие и предоставить себя в Ваше распоряжение. Во мне это вызывает отвращение, но от своего слова я не отказываюсь. Мой адрес: улица Анжу-Сент-Оноре, номер двадцать восемь. Яне буду искать Вас, господин д 'Арке, но и прятаться от Вас не намерен».
   Глаза Реми вспыхнули от негодования.
   – Как видно, лейтенант не испытывает ко мне ревности, – разгневался он. – Я не удостоился даже его ненависти! В письме нет и тени насмешки, но оно мне крайне оскорбительно! Что ж, значит, решено: завтра, как только Валентина станет моей женой, я постараюсь избавиться от соперника.
   Он разорвал второй конверт и начал читать с рассеянным видом:
   «Мой дорогой д'Аркс,
   Сообщаю Вам досадную новость: бумаги, которые Вы оставили у меня, этой ночью исчезли вместе с другими ценностями, хранимыми в моем секретере. Я, разумеется, уведомил полицию, но предупреждаю Вас на тот случай, если ей не удастся схватить грабителей. Я лишился тридцати тысяч франков, но, положа руку на сердце, могу сказать, что более всего жалею о пропаже этих бумаг, судя по всему, весьма дляВас важных.
   Преданный Вам
   генерал Конрад»
   С губ Реми невольно сорвалось восклицание:
   – Невидимое оружие!
   Он скомкал листок и промолвил:
   – Так, второе письмо от Годвина. Могуществу моих врагов нет предела!
   Второе письмо гласило:
   «Дорогой друг,
   В моем особняке случился небольшой пожар, и пакет, оставленный Вами на хранение, сгорел. Вы даже не сказали мне о его содержимом, а лишь просили передать в случае Вашей смерти герцогу Орлеанскому. Тем не менее обычной декларации о стоимости Вашей потери будет достаточно, чтобы явозместил убытки.
   Yourstruly^[7]
   Френсис Годвин»
   – Так я и знал! – воскликнул Реми д'Аркс, спокойно складывая письмо.
   И добавил:
   – Остается только, чтобы в дом полковника ударила молния!..
   Он снова взял исповедь Валентины и принялся читать ее довольно хладнокровно. Нам содержание рукописи уже знакомо – благодаря тем выдержкам, что цитировал Лекок. Как мы помним, полковник Боццо прервал чтеца на последней странице, на том месте, где Валентина, словно разбуженная внезапным ударом, находит ключ к своим детским воспоминаниям.
   Итак, пелена рассеялась: она увидела себя на следующий день после некой кровавой катастрофы – одинокий, без родных и близких, окруженной зловещими людьми в черных масках, обсуждавшими ее участь. Последняя фраза, прочитанная Лекоком, была такой: «Маска, скрывавшая лицо главаря, упала...»
   После этой фразы, столь взволновавшей полковника Боццо, было еще полстраницы текста, который мы приводим целиком:
   «...Когда маска упала, я увидел человека очень почтенного возраста с мягким, даже ласковым взглядом, с благородным лбом, увенчанным седыми волосами.
   Старик этот, главарь Черных Мантий, знаком мне и сейчас, вы тоже его знаете, Реми, более того – вы его любите.
   Это один из моих опекунов – я пыталась сомневаться, но тщетно, я точно знаю: он!
   Я не решила доверить бумаге его имя, но от вас у меня нет секретов, господин д 'Аркс: Вам достаточно спросить у меня это имя – и я назову его».
   На этом исповедь кончалась.
   Реми закрыл тетрадь и застыл, уставив глаза в пол.
   Он так глубоко задумался, что не слышал скрипа открывающейся двери, не слышал шума приближавшихся к нему шагов.
   Подняв глаза, он увидел полковника Боццо-Корона: старик стоял перед ним, скрестив на груди руки.
   Глядя на него в упор, Реми спросил:
   – Сударь, это вы изволили передать мне рукопись для прочтения?
   Полковник утвердительно кивнул.
   – Ее украли, – продолжал Реми, – из кабинета, с моего письменного стола. Зачем мне ее вернули?
   – Вы не догадались? – удивился старик.
   – Я так и знал, что на меня обрушится несчастье, – ответил Реми. – Пожалуй, мне не следует видеть Валентину: она тотчас же произнесет имя, которое не решилась написать.
   Лицо полковника так и просилось на портрет: ни тени страха, одно лишь глубокое и искреннее сострадание.
   – А что с докладом, который я вам доверил? – внезапно спросил Реми. – Взломали ваш секретер или же загорелась ваша спальня?
   – Несчастный молодой человек! – негромким голосом изрек полковник. – Я люблю вас и жалею от всей души. Ни одно слово, исходящее из ваших уст, не может оскорбить меня. Вы судья, Реми, и когда вы захотите, я отвечу на все вопросы, которые вы уже вознамерились мне задать, хотя долгая жизнь достойно прожитая на благо многим, могла бы избавить меня от клеветы. Однако в данный момент речь идет о вас и только о вас. Я спрашиваю еще раз: вы не догадались?
   – Я догадался, что главарь Черных Мантий разыгрывает блистательную партию. Но, несмотря на его дерзость, он проиграет.
   Большинство великих актеров лицедействует отнюдь не в театре: старик величественно выпрямился, на его лице явилось выражение неизбывной муки.
   – Я изгнанник, господин д'Аркс, – медленно заговорил он, – вы, сами того не подозревая, коснулись весьма болезненной раны: у меня был брат, так неужели же вы заставите меня обесчестить имя человека уже покойного?
   – Вот как! – вскричал судья. – Значит вы намерены?..
   – Мое несчастие уже совершилось, – властно прервал его старик, – а ваше – только на подходе. Вам грозит беда. Последний раз спрашиваю вас, господин д'Аркс: вы догадались? Сопоставьте даты: Валентине восемнадцать лет, ей было года три, не больше, когда она увидела злодея, будто бы похожего на меня, а случилось это на следующий день после трагедии, поразившей ее детское воображение. В рукописи этого нет, но я знаю, она мне рассказывала.
   Догадываетесь?
   Реми прикрыл глаза рукой.
   – Я вижу, догадываетесь! – вскричал старик. – Она присутствовала при убийстве. Кого? Семейство ваше проживало в Тулузе, площадь перед зданием суда...
   Крик застрял в горле Реми. Старик безжалостно закончил:
   – Она присутствовала при убийстве Матье д'Аркса, вашего отца.
   – Моего отца! – прохрипел Реми, поднимаясь во весь роет. – Она – моя сестра!
   При этом слове он пошатнулся и отступил к стене, грубо оттолкнув полковника, пытавшегося его поддержать. Затем Реми вскрикнул и помчался к двери в гостиную. Гостиная уже опустела: никем не остановленный, он вбежал на второй этаж, где находилась комната Валентины.
   В комнате никого не было, но Реми тотчас же заметил конверт, оставленный на столе. Он бросился на него, как коршун на добычу: письмо было адресовано ему, но затуманенные глаза Реми не различали букв. Сердце его болезненно сжалось, голова горела, он оперся обеими руками о столешницу, бормоча:
   – Оружие... невидимое оружие... я не успею! Я смертельно ранен!
   – Боже! – вскричала горничная Виктория, появившаяся из кабинета. – Да вам плохо, господин д'Аркс! Сейчас я подам вам стакан воды с сахаром.
   – Сюда! – крикнул Реми, подзывая ее властным жестом.
   – Я не собака, чтобы терпеть такое обхождение, – проворчала горничная, но все же подошла к нему.
   Реми подал ей письмо со словами:
   – Прочитай мне это немедленно!
   Напуганная исказившимся лицом судьи, девица взяла письмо и промолвила:
   – Сейчас прочитаю. Слава Богу, грамоте я обучена и могу разобрать любые каракули.
   Она стала читать письмо вслух:
   «Прошло уже две недели, как я вручила Вам свою исповедь, но Вы не ответили мне и, судя по всему, избегаете встреч со мною...»
   – Избегаю встреч!.. – со стоном повторил Реми.
   – Правда, правда, – подтвердила Виктория, – каждый день мадемуазель то и дело спрашивала меня: «Господин д'Аркс не приходил?»
   Виктория продолжила чтение:
   «...Наши благодетели, с нетерпением ожидающие развязки, усердно потрудились в эти две недели: мы с Вами накануне свадьбы. Господин д 'Арке, мы заключили сделку, и Вы исполнили взятое на себя обязательство, но я переоценила себя: долг оказался мне не по силам. Свою вину я могу искупить только смертью.
   Мне нечем заплатить Вам, и я умираю.
   Прощайте!»
   – Добились своего! – задыхающимся голосом произнес судья, вырывая письмо из рук Виктории.
   Схватив горничную за плечи, он закричал так громко, словно надеялся, что его услышит кто-то еще:
   – Слушайте! Не позволяйте ей умереть! Я побежден, я знаю! Я прошу пощады! Наказывайте меня и только меня! Я сдаюсь! Вы сильнее и я прошу пощады!
   «Сошел с ума!» решила про себя Виктория и в полный голос добавила:
   – Господин д'Аркс, не кричите на меня, я тут совершенно ни при чем!
   Сделав огромное усилие, чтобы сосредоточиться, Реми спросил:
   – Давно она ушла?
   – Четверть часа назад, – с обидой в голосе ответила горничная.
   – Куда? – спросил Реми.
   Задавая этот вопрос, он бросил на стол кошелек.
   – Я знаю совершенно точно, куда, ведь это я провожала ее до фиакра. Она еле держалась на ногах и без меня навряд ли смогла бы спуститься с лестницы. Так вот, она говорила так тихо, что я вынуждена была повторить адрес кучеру: улица Анжу-Сент-Оноре, номер двадцать восемь.
   – К нему! – воскликнул Реми, голос его уже не дрожал.
   Он выпрямился и довольно спокойно промолвил:
   – Надо спешить к нему! К Морису Паже! И быстрым шагом вышел из комнаты.
   Неведомо откуда взявшийся полковник Боццо, словно кот, подстерегавший мышь, незамеченный крался следом за ним по лестнице. У ворот полковник столкнулся с Лекоком, который сказал, указывая на стоявший по другую сторону дороги экипаж:
   – Господа там, они ожидают вас.
   Это была бедная комната на четвертом этаже старого дома по улице Анжу. Окно выходило в большой, но уже увядший сад, печально освещенный осенним солнцем.
   Они были тут, вдвоем, Морис и Валентина, они сидела рядом, взявшись за руки.
   Валентина бросила накидку на стул, голова ее была непокрыта, распущенные волосы роскошными волнами струились по плечам.