Октавия намеренно почтительно поклонилась, а он столь же намеренно отвернулся.
- Похоже, джентльмен все нянчится со своей уязвленной гордостью.
- Держись от него подальше, Октавия. Никто еще безнаказанно не унижал Филиппа Уиндхэма. - По резкому тону Руперта Октавия поняла, что это приказ, но у нее и мысли не было ослушаться. От одной мысли о встрече наедине с братом Руперта у нее все холодело внутри.
- Когда ты хочешь с ним поговорить?
- Лучшего момента, чем сейчас, не представится, - ответил он с ледяной улыбкой. - Иди и расскажи все Летиции.
- Слушаюсь, милорд. Ваше слово для меня закон.
- Как бы не так. Дождешься скорее, что в аду все замерзнет, - хмыкнул Руперт и решительно направился к противоположному концу террасы.
Октавия внимательно следила за ним. Она понимала, что ее пристальный взгляд почти неприличен, но ничего не могла с собой поделать. Нужно предупредить Летицию о том, что должно произойти, чтобы скандал не застал бедняжку врасплох. Кроме того, Летиции потребуется поддержка, ведь жена Филиппа нисколько не виновата, хотя ей вот-вот предстоит лишиться и титула, и положения.
Руперт подошел к брату. Мужчины обменялись поклонами. Октавия не могла слышать, о чем они говорили, а по выражению их лиц догадаться было невозможно. Она искала в лице Филиппа сходство с его братом-близнецом, с Рупертом.., вернее, с Каллумом, так она должна теперь его называть. Сходство было в глазах, линии рта. Теперь она понимала, что ее все время тревожило в облике Филиппа - ощущение знакомого, но как бы отраженного в кривом зеркале лица.
Оба зародились и развивались в одной утробе, пробились в этот мир с разницей всего лишь в несколько минут. В жилах обоих текла одна кровь, и все же они были не похожи, как только могут быть не похожи два человека.
С усилием она оторвала взгляд от того места, где должна была разыграться драма, и отправилась к Летиции.
Филипп холодно посмотрел на Уорвика:
- Как я вижу, вы снова вернулись в город. Руперт, улыбнувшись, кивнул. Подняв правую руку к кружевной пене жабо, он неторопливо поправлял бриллиантовую булавку. Изящный перстень с печаткой блеснул на солнце.
Филипп не отрываясь смотрел на кольцо. Румянец медленно сходил с его щек, и на лице застыл страх. Рука потянулась к жилету, а затем безвольно упала. Его кольцо соединено с другим. Это могло означать только одно - и теперь все становилось на свои места.
- Ты? - прошептал он. - Каллум? Другого быть ничего не могло. В голосе Филиппа, считавшего брата уже восемнадцать лет как мертвым, слышалось недоверие. Хотя каждой жилкой он чувствовал, что перед ним брат.
- Да, Филипп, - спокойно ответил Руперт. Он всегда знал, что все именно так и произойдет. Он столько лет ждал возмездия - и сейчас, довольно улыбаясь, читал в глазах брата, как мучительно тот борется со своими чувствами. В конце концов холодный расчет взял верх над потрясением и отчаянием. Сланцево-серые глаза брата сузились и сделались такими же колючими, как в тот далекий день на Бичи-Хэд.
- Здесь не лучшее место для радостной семейной встречи. - Филипп выдавил ироническую улыбку. - Может, пройдем в сад?
- Безусловно. - Повернувшись, Руперт направился в дальний конец террасы, откуда пологая лестница вела к обсаженной кустами аллее. Мускулы на спине напряглись, когда он почувствовал, что брат следует за ним по пятам, и только огромным усилием воли он заставил себя не обернуться.
- А эта шлюха, которую ты выдаешь за жену, отлично сделала свое дело, проронил Филипп. - Где ты ее отыскал? Надо признать, она изысканнее, чем то, что обыкновенно находишь в борделях.
Руперт круто повернулся, и Филипп невольно отступил назад, наткнувшись на могучую волну гневного презрения в серых ледяных глазах брата.
- Если еще хоть раз ты отзовешься об Октавии в таких выражениях, я отрежу тебе язык. - Голос его был суров и беспощадно зол.
Филипп с застывшим от ужаса лицом прижал ладони к губам. Это выражение было знакомо Руперту с детства, когда, доведенный до крайности, до того, что исчезал страх перед наказанием, юный Каллум, физически более сильный, обрушивался на брата.
Руперт помолчал минуту, дожидаясь, чтобы его слова растаяли в горячем застывшем воздухе. Потом произнес:
- Если ты предпочитаешь оспаривать мои претензии...
- Оспаривать?! - Филипп словно выплевывал слова. - Да кто ты такой? Разумеется, я готов судиться в каждом суде королевства. Если, Каллум, ты думаешь, что я тебе все отдам, то ты просто чокнутый. Надеешься ворваться в мою жизнь и сразу стать обладателем и титула, и поместья? Прости, но ты еще глупее, чем я думал.
Руперт дал брату пощечину.
- Довольно оскорблений, Филипп, - спокойно проговорил он. - Мне на всю жизнь хватит тех, что я получил от тебя в детстве. Больше я их не потерплю.
Потрясенный Филипп поднес ладонь к пламенеющей от удара щеке и отступил назад.
- Ты осмелился меня ударить, - прошептал он.
- Ну и что? - Каллум небрежно пожал плечами. - Не надо было доводить меня до этого, дорогой. Попридержи свой язык и тогда можешь меня на бояться.
Неожиданно в руках у Филиппа появился какой-то маленький серебристый предмет, и он с искаженным от страха и ненависти лицом бросился вперед.
Нож блеснул в воздухе и мог бы распороть Руперту живот, если бы тот не отскочил в сторону. Нож лишь скользнул по серебряной пуговице камзола и, разорвав рубашку, царапнул по ребрам.
Рука Руперта потянулась к рукоятке шпаги, но Филипп с перекошенным ртом и безумными глазами снова напал на него.
Слишком поздно Руперт вспомнил, как Филипп любил игры с ножами. Как он, более легкий, чем его крепыш-брат, кружил и кружил, приплясывая вокруг Каллума и поигрывая ножом. И была в этой игре такая острота реальности, что Каллум в конце концов всегда прекращал борьбу, униженный сознанием собственной неспособности состязаться с братом в этом отвратительном смертельном танце.
Но сейчас это не было игрой. Лезвие полоснуло по рукаву камзола Руперта. Он схватил Филиппа за запястье, но тот отпрыгнул назад с присущим ему с детства проворством. Руперт едва успел наполовину вытащить из ножен свою шпагу, когда ему снова пришлось уворачиваться от стремительно мелькнувшего ножа.
И тут он споткнулся.
Он упал на одно колено, прикрываясь рукой, а застывшее, как маска, лицо брата нависло над ним. В воздухе блеснуло острие направленного в горло ножа.
Филипп не осознавал, что делает. Отчаянная ненависть овладела им целиком. Его не останавливала мысль о последствиях. Он знал лишь, что над его миром, как гром среди ясного неба, нависла опасность. И он не мог допустить, чтобы кто-то разрушил с таким трудом построенное им здание.
Руперт смотрел в глаза своего брата-близнеца, словно в глаза собственной смерти. Мгновение, показавшееся вечностью, он, как зачарованный, не мог отвести взгляда от двух темных омутов, в которых отражалась уродливая душа Филиппа.
Или уродливая сторона его собственной души?
Но затем сознание Руперта вырвалось из плена, и он отпрянул в сторону. В следующее мгновение Филипп со странным вздохом упал вперед, ткнувшись в плечо брата. Нож выскользнул из его руки.
- Господи, спаси и помилуй! - разорвал воцарившуюся тишину голос Октавии. - Летиция!
Жена Филиппа стояла над безжизненным телом мужа, и в ее прекрасных изумрудных глазах застыло отвращение. Она в молчании не сводила взгляда с большого камня, который держала в руке.
Руперт поднялся на ноги.
- До конца своих дней я буду вам признателен, мадам.
- Когда ваша жена рассказала мне обо всем, я.., я поняла, что он попытается вас убить. Видите ли, я слишком хорошо его знаю.
- А я-то думал, что это я хорошо его изучил, - отозвался Руперт. - Никогда бы не поверил, что он настолько потеряет над собой власть. С ним никогда такого не случалось. Он всегда точно рассчитывал время и место, чтобы напакостить, а самому остаться непричастным. Я надеялся, что на сей раз легко раскушу все его уловки.
Филипп застонал и пошевелился. Он медленно привстал на колени, тряся головой, словно одуревшее от полученной взбучки животное. Затем, с трудом поднявшись на ноги, посмотрел на жену, все еще державшую в руке камень. Он осторожно потрогал шишку на затылке и снова уставился на супругу с выражением полного изумления.
- Я ухожу, - произнесла она ровным тоном. - Я направляюсь в имение, чтобы забрать Сюзанну. Потом я уеду к отцу. Если же он меня не приютит, я найду способ прожить и без чьей-либо помощи.
- Ты пыталась меня убить. - В глазах Филиппа застыло выражение ошеломленного недоверия. - Жалкое ничтожество, ты пыталась меня убить.
- Мое терпение лопнуло, - отозвалась Летиция все так же невозмутимо. - Мне безразлично, что вы расскажете в обществе. Можете развестись со мной - лично я только этого и хочу. Но вам никогда не удастся отнять у меня ребенка.
Она разжала пальцы, и камень упал на землю. Затем, повернувшись, зашагала прочь, высоко подняв голову. И в первый раз от ее невысокой фигурки в огромном, украшенном страусовыми перьями парике повеяло тихим достоинством.
Октавия нагнулась и подобрала нож. Лезвие из закаленной стали было настолько тонким, что могло вонзиться между ребер, оставив лишь едва заметную ранку. Это было оружие убийцы.
- Я намерен вернуться на террасу и обо всем объявить, - спокойно произнес Руперт, приводя в порядок камзол и поправляя сбившееся кружевное жабо. - Ты хотел бы сопровождать меня и присоединиться к тем, кто станет приносить мне свои поздравления? - обратился он к брату. - Или предпочитаешь оспаривать мои права? Если выберешь последнее, то доставишь обществу массу удовольствия. Клянусь, они сочтут такое течение событий куда более развлекательным, чем счастливое воссоединение давно потерявших друг друга братьев.
- Тебе никогда не выиграть, - процедил сквозь зубы Филипп, но в глазах его затаилась неуверенность.
- Напротив, я безусловно выиграю. Юристы уже признали меня. Старый доктор Мэйберри приветствовал как блудного сына. А уж он-то знает все сокровенные метки на теле Каллума Уиндхэма. Я, вне всяких сомнении, могу удостоверить свою личность, и если ты попробуешь это опротестовать, то окажешься в дураках. А мы ведь знаем, что ты не дурак, - насмешливо улыбаясь, говорил Руперт. - Убийца Джерваса, но никак не дурак, - добавил он.
- Будь ты проклят, Каллум. Мне надо было самому тебя утопить. - Филипп круто повернулся и бросился через кусты прочь от террасы.
- А если бы Летиция не... - вздрогнув, проговорила Октавия. - Я ведь пришла через две минуты после нее. Я бы опоздала...
И вдруг ясно представив, что могло случиться, она с ужасом посмотрела на мужа.
- Никогда бы не поверила, что она способна на такое. - Октавия в изумлении покачала головой.
- Это была последняя соломинка.
- Надо позаботиться о ней и о ребенке.
- Конечно.
Руперт притянул жену к себе, и она приникла к нему, еще раз судорожно вздрогнув.
- Наконец-то все закончено, любимый.
- Не считая поздравлений, - отозвался он, поглаживая Октавию по шее. - Да еще уладить кое-что с юристами. Но самое главное - визит к епископу за специальным разрешением на брак.
- А что мы скажем папе?
- Может, правду?
- Да, наверное, это проще всего. Ему уже ничто не покажется странным, ведь за последние месяцы случилось столько необычного.
Октавия прижалась к Руперту.
- Я как-то странно себя чувствую. Будто плыла и плыла против течения и вдруг очутилась в мельничной заводи.
- Ты полагаешь, что сможешь зажить тихой жизнью? - улыбнулся он.
- Нет, - покачала головой Октавия. - А ты?
- Нет.
Руперт погладил щеку Октавии.
- Придется устроить еще одно землетрясение, чтобы вызвать приливную волну.
- Ну, есть один верный способ заставить землю поплыть, - шаловливо предложила она. - Здесь, на этой скамейке.
Руперт через плечо взглянул на каменную скамью.
- А это благоразумно?
- Ты ведь любишь рисковать, - напомнила с усмешкой Октавия. - И к тому же у меня такие пышные юбки, что скроют тысячу грехов. - Она взяла Руперта за руку. - Давай попробуем. А потом ты пойдешь и взорвешь на террасе свою бомбу.
- Начнем то, что собираемся продолжить?
- Или продолжим то, что уже начали, мой лорд Уиндхэм.
Он тихо засмеялся, усаживаясь на скамейку и одной рукой притягивая ее к себе на колени. Октавия приподняла юбки из тафты и расправила их вокруг себя пышным воланом. С террасы доносился гул голосов и звуки скрипок музыкантов, услаждающих слух гостей их величеств.
- Может, мы сделаем ребенка? - прошептала Октавия, почувствовав его плоть глубоко внутри себя.
- Я думаю, мне это доставит удовольствие, - улыбнулся Руперт, со вздохом наслаждения откидывая назад голову. Луч солнца коснулся его лица, и счастье теплой волной заструилось в крови. Над ним склонилось лицо Октавии. Он видел ее переполненные радостью светящиеся глаза и преображенное от восторга лицо.
Наконец он освободился от этой бесконечной цепи обид, гнева и горечи и видел, как они уплывают от него.
- Не знаю, - пробормотал он, дотрагиваясь до ее лица, - но думаю, в тихой заводи тоже что-то есть.
Октавия улыбнулась и, склонив голову, поцеловала его ладонь.
- Всему свое место и время, милорд.
ЭПИЛОГ
Филипп Уиндхэм шел через гостиную королевы. Никто из присутствующих не обращал на него внимания, словно он внезапно сделался невидимкой. Когда он проходил мимо Маргарет Дрейтон, та демонстративно отступила назад, подобрав бирюзовые юбки. За спиной Филиппа слышался шепот, подавленные смешки, он даже смог разобрать фразу:
- Вы не поверите, мальчишка-трубочист. Нет, нет.., мне достоверно известно.., и всюду сажа...
Раздался взрыв хохота, и Филипп едва не задохнулся, стараясь подавить охватившую его горячую волну беспомощного бешенства.
Он посмотрел в дальний конец комнаты, где с принцем Уэльским разговаривала Октавия, графиня Уиндхэмская. Их взгляды встретились, и, насмешливо улыбаясь, Октавия слегка поклонилась.
Уже целую неделю город упивался историей о мальчишке-трубочисте, вывалившемся в самый неподходящий момент. Разболтать ее могла только Октавия. Имя дамы, как оказалось, никому известно не было, и общество терялось на этот счет в догадках, но Филипп ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал графиню.
Филипп с трудом заставил себя идти дальше. В ответ на его церемонный поклон герцог Госфорд, не привыкший к такому обращению со стороны зятя, сдержанно поклонился. Граф и графиня Уиндхэм предложили свой кров Летиции и Сюзанне, и теперь те были в полной безопасности, уютно устроившись в Уиндхэм Мэнор. Предположений, почему вдруг Летиция прибегла к покровительству своего деверя, было ничуть не меньше, чем догадок о личности особы, присутствовавшей при внезапном нисхождении в камин трубочиста.
Поистине Филипп Уиндхэм предоставил обществу весьма изысканное развлечение.
Филипп поискал глазами брата. Граф Уиндхэм в отделанном серебристым кружевом черном шелковом камзоле стоял среди собравшихся вокруг короля гостей и что-то оживленно рассказывал. Солнечный луч падал прямо на него, а брату-близнецу впервые в жизни приходилось скрываться в тени.
С тех пор как Филипп себя помнил, он все время пытался оттолкнуть брата в темноту. Сам же нежился в золотом потоке родительской любви и одобрения, а в зрелом возрасте сжимал в руках далеко разбегающиеся нити созданной им паутины влияния и власти. Мужчины обращались к нему с просьбами, их жены с готовностью ему отдавались, влиятельные придворные оказывали льстивые знаки внимания - все это питало его алчное тщеславие. И вдруг все исчезло, а постоянное в своем непостоянстве общество обдало Филиппа насмешками и презрением, разъедавшими его изнутри подобно кислоте.
А во всем виноват Каллум. В конце концов выиграл он. Филипп всегда боялся своего брата-близнеца. Даже когда считал, что тот мертв, страх таился в темных уголках его души. Он всегда знал, что Каллум сильнее и победить его можно, лишь используя единственную роковую слабость брата. Каллум, как и Джервас, был не способен на зло и обман. Поэтому младший брат из обоих лепил что хотел, как из глины, и обоих убрал, чтобы в одиночку наслаждаться солнцем.
И вот теперь все потоки солнечного света льются только для Каллума.
Сланцево-серые глаза графа встретились с глазами брата. Граф улыбался, но его взгляд был полон презрения. И Филипп понял, что пощады ему больше не будет. Насмешки и сарказм найдут его повсюду, а Каллум использует всю теперешнюю власть, чтобы окончательно его раздавить, И он не остановится, пока не избавится от Филиппа. Точно так же восемнадцать лет назад Филипп травил самого Каллума.
Не в состоянии выносить твердый взгляд брата, Филипп круто повернулся и, расталкивая гостей, выбежал из приемной.
Каллум проводил его глазами, а потом посмотрел на все еще надетый на палец перстень с печаткой. Филипп утратил право на это кольцо еще тогда, когда предал все, что оно символизировало: веру и долг. С самого детства своими поступками порочил честь семьи Уиндхэмов. Если ребенок, которого носит под сердцем Октавия, окажется сыном, его назовут в честь умершего дяди, и он будет носить кольцо своего отца. И только тогда Каллум уничтожит кольцо, обесчещенное Филиппом.
Граф незаметно покинул сгрудившихся вокруг короля гостей и подошел к жене.
- Их величества скоро удалятся, - тихо проговорил Каллум, положив руку на обнаженное плечо Октавии.
- Слава Богу, - пробормотала она. - Чертовски скучно терять весь вечер.
- Ну, это последний, - подбодрил жену Каллум. - Через пару недель уедем в Нортумберленд к твоему отцу и будем наслаждаться летней идиллией в деревне.
- Просто не могу дождаться, так мне хочется показать тебе Хартридж Фолли. - Октавия потихоньку отступала к нише окна. - Я покажу тебе все свои заветные местечки.
- А я думал, что все их уже знаю, - насмешливо улыбнулся муж.
- Отнюдь, - с величественным видом ответила Октавия. - Знай, о мой супруг, у меня секретов столько, что ты будешь ломать над ними голову до конца жизни.
- Уж в этом я не сомневаюсь, - ответил Каллум. Его нежный взгляд неторопливо скользил по фигуре жены - от напудренных волос до кончиков ее атласных туфелек. - Хватит и на эту жизнь, и на следующую, моя любовь. Но ведь ты сорвешь для меня завесу тайны?
- Да, - прошептала Октавия. Комната, жужжание голосов вокруг - все расплылось в тумане, когда ее охватила знакомая горячая волна желания. Постепенно, покров за покровом, пока они все не будут лежать у твоих ног.
Каллум слегка раздвинул тяжелые пурпурные портьеры и отступил назад в тесную нишу, увлекая за собой Октавию. Занавес загородил их, и они очутились в бархатной темноте, которая принадлежала только им двоим.
- Похоже, джентльмен все нянчится со своей уязвленной гордостью.
- Держись от него подальше, Октавия. Никто еще безнаказанно не унижал Филиппа Уиндхэма. - По резкому тону Руперта Октавия поняла, что это приказ, но у нее и мысли не было ослушаться. От одной мысли о встрече наедине с братом Руперта у нее все холодело внутри.
- Когда ты хочешь с ним поговорить?
- Лучшего момента, чем сейчас, не представится, - ответил он с ледяной улыбкой. - Иди и расскажи все Летиции.
- Слушаюсь, милорд. Ваше слово для меня закон.
- Как бы не так. Дождешься скорее, что в аду все замерзнет, - хмыкнул Руперт и решительно направился к противоположному концу террасы.
Октавия внимательно следила за ним. Она понимала, что ее пристальный взгляд почти неприличен, но ничего не могла с собой поделать. Нужно предупредить Летицию о том, что должно произойти, чтобы скандал не застал бедняжку врасплох. Кроме того, Летиции потребуется поддержка, ведь жена Филиппа нисколько не виновата, хотя ей вот-вот предстоит лишиться и титула, и положения.
Руперт подошел к брату. Мужчины обменялись поклонами. Октавия не могла слышать, о чем они говорили, а по выражению их лиц догадаться было невозможно. Она искала в лице Филиппа сходство с его братом-близнецом, с Рупертом.., вернее, с Каллумом, так она должна теперь его называть. Сходство было в глазах, линии рта. Теперь она понимала, что ее все время тревожило в облике Филиппа - ощущение знакомого, но как бы отраженного в кривом зеркале лица.
Оба зародились и развивались в одной утробе, пробились в этот мир с разницей всего лишь в несколько минут. В жилах обоих текла одна кровь, и все же они были не похожи, как только могут быть не похожи два человека.
С усилием она оторвала взгляд от того места, где должна была разыграться драма, и отправилась к Летиции.
Филипп холодно посмотрел на Уорвика:
- Как я вижу, вы снова вернулись в город. Руперт, улыбнувшись, кивнул. Подняв правую руку к кружевной пене жабо, он неторопливо поправлял бриллиантовую булавку. Изящный перстень с печаткой блеснул на солнце.
Филипп не отрываясь смотрел на кольцо. Румянец медленно сходил с его щек, и на лице застыл страх. Рука потянулась к жилету, а затем безвольно упала. Его кольцо соединено с другим. Это могло означать только одно - и теперь все становилось на свои места.
- Ты? - прошептал он. - Каллум? Другого быть ничего не могло. В голосе Филиппа, считавшего брата уже восемнадцать лет как мертвым, слышалось недоверие. Хотя каждой жилкой он чувствовал, что перед ним брат.
- Да, Филипп, - спокойно ответил Руперт. Он всегда знал, что все именно так и произойдет. Он столько лет ждал возмездия - и сейчас, довольно улыбаясь, читал в глазах брата, как мучительно тот борется со своими чувствами. В конце концов холодный расчет взял верх над потрясением и отчаянием. Сланцево-серые глаза брата сузились и сделались такими же колючими, как в тот далекий день на Бичи-Хэд.
- Здесь не лучшее место для радостной семейной встречи. - Филипп выдавил ироническую улыбку. - Может, пройдем в сад?
- Безусловно. - Повернувшись, Руперт направился в дальний конец террасы, откуда пологая лестница вела к обсаженной кустами аллее. Мускулы на спине напряглись, когда он почувствовал, что брат следует за ним по пятам, и только огромным усилием воли он заставил себя не обернуться.
- А эта шлюха, которую ты выдаешь за жену, отлично сделала свое дело, проронил Филипп. - Где ты ее отыскал? Надо признать, она изысканнее, чем то, что обыкновенно находишь в борделях.
Руперт круто повернулся, и Филипп невольно отступил назад, наткнувшись на могучую волну гневного презрения в серых ледяных глазах брата.
- Если еще хоть раз ты отзовешься об Октавии в таких выражениях, я отрежу тебе язык. - Голос его был суров и беспощадно зол.
Филипп с застывшим от ужаса лицом прижал ладони к губам. Это выражение было знакомо Руперту с детства, когда, доведенный до крайности, до того, что исчезал страх перед наказанием, юный Каллум, физически более сильный, обрушивался на брата.
Руперт помолчал минуту, дожидаясь, чтобы его слова растаяли в горячем застывшем воздухе. Потом произнес:
- Если ты предпочитаешь оспаривать мои претензии...
- Оспаривать?! - Филипп словно выплевывал слова. - Да кто ты такой? Разумеется, я готов судиться в каждом суде королевства. Если, Каллум, ты думаешь, что я тебе все отдам, то ты просто чокнутый. Надеешься ворваться в мою жизнь и сразу стать обладателем и титула, и поместья? Прости, но ты еще глупее, чем я думал.
Руперт дал брату пощечину.
- Довольно оскорблений, Филипп, - спокойно проговорил он. - Мне на всю жизнь хватит тех, что я получил от тебя в детстве. Больше я их не потерплю.
Потрясенный Филипп поднес ладонь к пламенеющей от удара щеке и отступил назад.
- Ты осмелился меня ударить, - прошептал он.
- Ну и что? - Каллум небрежно пожал плечами. - Не надо было доводить меня до этого, дорогой. Попридержи свой язык и тогда можешь меня на бояться.
Неожиданно в руках у Филиппа появился какой-то маленький серебристый предмет, и он с искаженным от страха и ненависти лицом бросился вперед.
Нож блеснул в воздухе и мог бы распороть Руперту живот, если бы тот не отскочил в сторону. Нож лишь скользнул по серебряной пуговице камзола и, разорвав рубашку, царапнул по ребрам.
Рука Руперта потянулась к рукоятке шпаги, но Филипп с перекошенным ртом и безумными глазами снова напал на него.
Слишком поздно Руперт вспомнил, как Филипп любил игры с ножами. Как он, более легкий, чем его крепыш-брат, кружил и кружил, приплясывая вокруг Каллума и поигрывая ножом. И была в этой игре такая острота реальности, что Каллум в конце концов всегда прекращал борьбу, униженный сознанием собственной неспособности состязаться с братом в этом отвратительном смертельном танце.
Но сейчас это не было игрой. Лезвие полоснуло по рукаву камзола Руперта. Он схватил Филиппа за запястье, но тот отпрыгнул назад с присущим ему с детства проворством. Руперт едва успел наполовину вытащить из ножен свою шпагу, когда ему снова пришлось уворачиваться от стремительно мелькнувшего ножа.
И тут он споткнулся.
Он упал на одно колено, прикрываясь рукой, а застывшее, как маска, лицо брата нависло над ним. В воздухе блеснуло острие направленного в горло ножа.
Филипп не осознавал, что делает. Отчаянная ненависть овладела им целиком. Его не останавливала мысль о последствиях. Он знал лишь, что над его миром, как гром среди ясного неба, нависла опасность. И он не мог допустить, чтобы кто-то разрушил с таким трудом построенное им здание.
Руперт смотрел в глаза своего брата-близнеца, словно в глаза собственной смерти. Мгновение, показавшееся вечностью, он, как зачарованный, не мог отвести взгляда от двух темных омутов, в которых отражалась уродливая душа Филиппа.
Или уродливая сторона его собственной души?
Но затем сознание Руперта вырвалось из плена, и он отпрянул в сторону. В следующее мгновение Филипп со странным вздохом упал вперед, ткнувшись в плечо брата. Нож выскользнул из его руки.
- Господи, спаси и помилуй! - разорвал воцарившуюся тишину голос Октавии. - Летиция!
Жена Филиппа стояла над безжизненным телом мужа, и в ее прекрасных изумрудных глазах застыло отвращение. Она в молчании не сводила взгляда с большого камня, который держала в руке.
Руперт поднялся на ноги.
- До конца своих дней я буду вам признателен, мадам.
- Когда ваша жена рассказала мне обо всем, я.., я поняла, что он попытается вас убить. Видите ли, я слишком хорошо его знаю.
- А я-то думал, что это я хорошо его изучил, - отозвался Руперт. - Никогда бы не поверил, что он настолько потеряет над собой власть. С ним никогда такого не случалось. Он всегда точно рассчитывал время и место, чтобы напакостить, а самому остаться непричастным. Я надеялся, что на сей раз легко раскушу все его уловки.
Филипп застонал и пошевелился. Он медленно привстал на колени, тряся головой, словно одуревшее от полученной взбучки животное. Затем, с трудом поднявшись на ноги, посмотрел на жену, все еще державшую в руке камень. Он осторожно потрогал шишку на затылке и снова уставился на супругу с выражением полного изумления.
- Я ухожу, - произнесла она ровным тоном. - Я направляюсь в имение, чтобы забрать Сюзанну. Потом я уеду к отцу. Если же он меня не приютит, я найду способ прожить и без чьей-либо помощи.
- Ты пыталась меня убить. - В глазах Филиппа застыло выражение ошеломленного недоверия. - Жалкое ничтожество, ты пыталась меня убить.
- Мое терпение лопнуло, - отозвалась Летиция все так же невозмутимо. - Мне безразлично, что вы расскажете в обществе. Можете развестись со мной - лично я только этого и хочу. Но вам никогда не удастся отнять у меня ребенка.
Она разжала пальцы, и камень упал на землю. Затем, повернувшись, зашагала прочь, высоко подняв голову. И в первый раз от ее невысокой фигурки в огромном, украшенном страусовыми перьями парике повеяло тихим достоинством.
Октавия нагнулась и подобрала нож. Лезвие из закаленной стали было настолько тонким, что могло вонзиться между ребер, оставив лишь едва заметную ранку. Это было оружие убийцы.
- Я намерен вернуться на террасу и обо всем объявить, - спокойно произнес Руперт, приводя в порядок камзол и поправляя сбившееся кружевное жабо. - Ты хотел бы сопровождать меня и присоединиться к тем, кто станет приносить мне свои поздравления? - обратился он к брату. - Или предпочитаешь оспаривать мои права? Если выберешь последнее, то доставишь обществу массу удовольствия. Клянусь, они сочтут такое течение событий куда более развлекательным, чем счастливое воссоединение давно потерявших друг друга братьев.
- Тебе никогда не выиграть, - процедил сквозь зубы Филипп, но в глазах его затаилась неуверенность.
- Напротив, я безусловно выиграю. Юристы уже признали меня. Старый доктор Мэйберри приветствовал как блудного сына. А уж он-то знает все сокровенные метки на теле Каллума Уиндхэма. Я, вне всяких сомнении, могу удостоверить свою личность, и если ты попробуешь это опротестовать, то окажешься в дураках. А мы ведь знаем, что ты не дурак, - насмешливо улыбаясь, говорил Руперт. - Убийца Джерваса, но никак не дурак, - добавил он.
- Будь ты проклят, Каллум. Мне надо было самому тебя утопить. - Филипп круто повернулся и бросился через кусты прочь от террасы.
- А если бы Летиция не... - вздрогнув, проговорила Октавия. - Я ведь пришла через две минуты после нее. Я бы опоздала...
И вдруг ясно представив, что могло случиться, она с ужасом посмотрела на мужа.
- Никогда бы не поверила, что она способна на такое. - Октавия в изумлении покачала головой.
- Это была последняя соломинка.
- Надо позаботиться о ней и о ребенке.
- Конечно.
Руперт притянул жену к себе, и она приникла к нему, еще раз судорожно вздрогнув.
- Наконец-то все закончено, любимый.
- Не считая поздравлений, - отозвался он, поглаживая Октавию по шее. - Да еще уладить кое-что с юристами. Но самое главное - визит к епископу за специальным разрешением на брак.
- А что мы скажем папе?
- Может, правду?
- Да, наверное, это проще всего. Ему уже ничто не покажется странным, ведь за последние месяцы случилось столько необычного.
Октавия прижалась к Руперту.
- Я как-то странно себя чувствую. Будто плыла и плыла против течения и вдруг очутилась в мельничной заводи.
- Ты полагаешь, что сможешь зажить тихой жизнью? - улыбнулся он.
- Нет, - покачала головой Октавия. - А ты?
- Нет.
Руперт погладил щеку Октавии.
- Придется устроить еще одно землетрясение, чтобы вызвать приливную волну.
- Ну, есть один верный способ заставить землю поплыть, - шаловливо предложила она. - Здесь, на этой скамейке.
Руперт через плечо взглянул на каменную скамью.
- А это благоразумно?
- Ты ведь любишь рисковать, - напомнила с усмешкой Октавия. - И к тому же у меня такие пышные юбки, что скроют тысячу грехов. - Она взяла Руперта за руку. - Давай попробуем. А потом ты пойдешь и взорвешь на террасе свою бомбу.
- Начнем то, что собираемся продолжить?
- Или продолжим то, что уже начали, мой лорд Уиндхэм.
Он тихо засмеялся, усаживаясь на скамейку и одной рукой притягивая ее к себе на колени. Октавия приподняла юбки из тафты и расправила их вокруг себя пышным воланом. С террасы доносился гул голосов и звуки скрипок музыкантов, услаждающих слух гостей их величеств.
- Может, мы сделаем ребенка? - прошептала Октавия, почувствовав его плоть глубоко внутри себя.
- Я думаю, мне это доставит удовольствие, - улыбнулся Руперт, со вздохом наслаждения откидывая назад голову. Луч солнца коснулся его лица, и счастье теплой волной заструилось в крови. Над ним склонилось лицо Октавии. Он видел ее переполненные радостью светящиеся глаза и преображенное от восторга лицо.
Наконец он освободился от этой бесконечной цепи обид, гнева и горечи и видел, как они уплывают от него.
- Не знаю, - пробормотал он, дотрагиваясь до ее лица, - но думаю, в тихой заводи тоже что-то есть.
Октавия улыбнулась и, склонив голову, поцеловала его ладонь.
- Всему свое место и время, милорд.
ЭПИЛОГ
Филипп Уиндхэм шел через гостиную королевы. Никто из присутствующих не обращал на него внимания, словно он внезапно сделался невидимкой. Когда он проходил мимо Маргарет Дрейтон, та демонстративно отступила назад, подобрав бирюзовые юбки. За спиной Филиппа слышался шепот, подавленные смешки, он даже смог разобрать фразу:
- Вы не поверите, мальчишка-трубочист. Нет, нет.., мне достоверно известно.., и всюду сажа...
Раздался взрыв хохота, и Филипп едва не задохнулся, стараясь подавить охватившую его горячую волну беспомощного бешенства.
Он посмотрел в дальний конец комнаты, где с принцем Уэльским разговаривала Октавия, графиня Уиндхэмская. Их взгляды встретились, и, насмешливо улыбаясь, Октавия слегка поклонилась.
Уже целую неделю город упивался историей о мальчишке-трубочисте, вывалившемся в самый неподходящий момент. Разболтать ее могла только Октавия. Имя дамы, как оказалось, никому известно не было, и общество терялось на этот счет в догадках, но Филипп ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал графиню.
Филипп с трудом заставил себя идти дальше. В ответ на его церемонный поклон герцог Госфорд, не привыкший к такому обращению со стороны зятя, сдержанно поклонился. Граф и графиня Уиндхэм предложили свой кров Летиции и Сюзанне, и теперь те были в полной безопасности, уютно устроившись в Уиндхэм Мэнор. Предположений, почему вдруг Летиция прибегла к покровительству своего деверя, было ничуть не меньше, чем догадок о личности особы, присутствовавшей при внезапном нисхождении в камин трубочиста.
Поистине Филипп Уиндхэм предоставил обществу весьма изысканное развлечение.
Филипп поискал глазами брата. Граф Уиндхэм в отделанном серебристым кружевом черном шелковом камзоле стоял среди собравшихся вокруг короля гостей и что-то оживленно рассказывал. Солнечный луч падал прямо на него, а брату-близнецу впервые в жизни приходилось скрываться в тени.
С тех пор как Филипп себя помнил, он все время пытался оттолкнуть брата в темноту. Сам же нежился в золотом потоке родительской любви и одобрения, а в зрелом возрасте сжимал в руках далеко разбегающиеся нити созданной им паутины влияния и власти. Мужчины обращались к нему с просьбами, их жены с готовностью ему отдавались, влиятельные придворные оказывали льстивые знаки внимания - все это питало его алчное тщеславие. И вдруг все исчезло, а постоянное в своем непостоянстве общество обдало Филиппа насмешками и презрением, разъедавшими его изнутри подобно кислоте.
А во всем виноват Каллум. В конце концов выиграл он. Филипп всегда боялся своего брата-близнеца. Даже когда считал, что тот мертв, страх таился в темных уголках его души. Он всегда знал, что Каллум сильнее и победить его можно, лишь используя единственную роковую слабость брата. Каллум, как и Джервас, был не способен на зло и обман. Поэтому младший брат из обоих лепил что хотел, как из глины, и обоих убрал, чтобы в одиночку наслаждаться солнцем.
И вот теперь все потоки солнечного света льются только для Каллума.
Сланцево-серые глаза графа встретились с глазами брата. Граф улыбался, но его взгляд был полон презрения. И Филипп понял, что пощады ему больше не будет. Насмешки и сарказм найдут его повсюду, а Каллум использует всю теперешнюю власть, чтобы окончательно его раздавить, И он не остановится, пока не избавится от Филиппа. Точно так же восемнадцать лет назад Филипп травил самого Каллума.
Не в состоянии выносить твердый взгляд брата, Филипп круто повернулся и, расталкивая гостей, выбежал из приемной.
Каллум проводил его глазами, а потом посмотрел на все еще надетый на палец перстень с печаткой. Филипп утратил право на это кольцо еще тогда, когда предал все, что оно символизировало: веру и долг. С самого детства своими поступками порочил честь семьи Уиндхэмов. Если ребенок, которого носит под сердцем Октавия, окажется сыном, его назовут в честь умершего дяди, и он будет носить кольцо своего отца. И только тогда Каллум уничтожит кольцо, обесчещенное Филиппом.
Граф незаметно покинул сгрудившихся вокруг короля гостей и подошел к жене.
- Их величества скоро удалятся, - тихо проговорил Каллум, положив руку на обнаженное плечо Октавии.
- Слава Богу, - пробормотала она. - Чертовски скучно терять весь вечер.
- Ну, это последний, - подбодрил жену Каллум. - Через пару недель уедем в Нортумберленд к твоему отцу и будем наслаждаться летней идиллией в деревне.
- Просто не могу дождаться, так мне хочется показать тебе Хартридж Фолли. - Октавия потихоньку отступала к нише окна. - Я покажу тебе все свои заветные местечки.
- А я думал, что все их уже знаю, - насмешливо улыбнулся муж.
- Отнюдь, - с величественным видом ответила Октавия. - Знай, о мой супруг, у меня секретов столько, что ты будешь ломать над ними голову до конца жизни.
- Уж в этом я не сомневаюсь, - ответил Каллум. Его нежный взгляд неторопливо скользил по фигуре жены - от напудренных волос до кончиков ее атласных туфелек. - Хватит и на эту жизнь, и на следующую, моя любовь. Но ведь ты сорвешь для меня завесу тайны?
- Да, - прошептала Октавия. Комната, жужжание голосов вокруг - все расплылось в тумане, когда ее охватила знакомая горячая волна желания. Постепенно, покров за покровом, пока они все не будут лежать у твоих ног.
Каллум слегка раздвинул тяжелые пурпурные портьеры и отступил назад в тесную нишу, увлекая за собой Октавию. Занавес загородил их, и они очутились в бархатной темноте, которая принадлежала только им двоим.