Фэйзер Джейн. Тщеславие (Том 2)

   Сама она вряд ли вымолвит хоть слово в обществе. Ведь тогда и ее сделают посмешищем. А если подмазать трубочиста, об этой истории никогда не узнают.
   - Поспешите, - коротко приказал он и направился к двери.
   Октавия подхватила ребенка и, не обращая внимания на сажу и грязь, завернула в плащ.
   - Ведите нас, милорд!
   Филипп был слишком увлечен мыслью о том, как бы быстро и незаметно вывести Октавию из дома, чтобы услышать в ее голосе иронию.
   - Пройдете в боковую дверь. Надеюсь, вы не в обиде, что придется взять наемный экипаж. Моя карета привлечет к вам внимание. К тому же я не хочу, чтобы этот замарашка ее измазал.
   - Я прекрасно доеду в наемном экипаже. - Лучезарная улыбка по-прежнему скрывала иронию в голосе и презрение в глазах. Ребенок на руках затих.
   Филипп поспешно провел их по коридору, потом вниз по внутренней лестнице, еще один коридор, и вот наконец выход на улицу. Переулок за ней выводил на Йорк-стрит.
   - На Йорк-стрит много извозчиков, - скованно заметил он.
   - Вы ко мне очень добры, милорд. - Не выпуская мальчишку из рук, Октавия присела в реверансе.
   Поклон получился комичным. Но Филипп, который хотел лишь одного - как можно скорее отделаться от гостьи и забыть позорный для своего достоинства эпизод, - снова не различил иронии.
   Едва кивнув, он только что не выпихнул их на улицу и тотчас захлопнул за ними дверь.
   - Ну и джентльмен! - жизнерадостно воскликнула Октавия. - Жалкий, малодушный тип! Испугался, что я разнесу эту историю по городу. Обидно, что этого нельзя сделать!
   Она посмотрела на ребенка:
   - У тебя есть какое-нибудь имя?
   - Фрэнк.
   - Ладно, Фрэнк, поехали домой. Ты вовсе не то, что я собиралась отсюда привезти. Но не важно. Будем надеяться, что у нас еще все впереди.
   Октавия понимала: ее хорошее настроение возникло оттого, что отсрочен приговор. Отсрочка не могла быть долгой, но от этого она не была менее замечательной.
   Глава 17
   - Так, так, Октавия, что это, черт возьми, ты несешь?! - воскликнул Руперт, когда дверь открылась и на пороге появилась Октавия с Фрэнком на руках.
   - Это Фрэнк. - Глаза ее горели, губы смеялись. Руперт подошел поближе, приставил к глазам лорнет и, недоверчиво нахмурившись, стал разглядывать странную ношу жены.
   - Подмастерье трубочиста?
   - Угадал. С бедолагой ужасно обращались. - Октавия погладила ребенка по голове. Его лоб был так изукрашен синяками и сажей, что нельзя было понять, где одно, где другое.
   - Где ты его взяла? - Руперт протянул руку, чтобы потрогать мальчика, но тот испуганно прижался к Октавии и заплакал.
   - Долгая история и очень забавная, - усмехнулась она. - Расскажу, но сначала я займусь Фрэнком и переоденусь. Наверное, я выгляжу так, словно ползала по трубам сама.
   В ее веселости было что-то необычное - Гриффин, отправь мальчика на кухню. Его надо вымыть, но только осторожно: он весь в царапинах и ссадинах. Посмотри, можно ли подыскать ему что-нибудь из одежды, накорми, а потом приведи ко мне.
   Она улыбнулась дворецкому. Фрэнк по-прежнему прижимался к ней, как испуганный зверек, но Октавия решительно передала его оторопевшему Гриффину.
   - Как вам угодно. Миледи.
   - Спасибо. - Октавия отряхнула юбку. - И пошли ко мне Нелл. Платье, кажется, окончательно испорчено.
   Октавия поспешила к лестнице, явно не интересуясь, какое впечатление произвела на дворецкого, а тот в замешательстве смотрел ей вслед.
   Потом со вздохом прошествовал в сторону кухни, стараясь держать трубочиста подальше от себя. Руперт нахмурился и прошел в спальню жены.
   - Гриффина за всю жизнь так ничего не ошарашивало, - заметил он осторожно. - Ради Бога, скажи, где ты нашла это существо?
   - Он упал из трубы. - В ее голосе слышался смех, но пальцы, развязывающие шнуровку лифа, дрожали. - Ему лет пять, и, готова спорить, он весит не больше котенка-заморыша.
   - Из какой.., я хотел спросить, из чьей трубы он упал? - Теперь он знал наверняка: с Октавией что-то случилось. Ее глаза лихорадочно блестели, а смех скорее походил на истерику.
   - Долгая история... А вот и Нелл! - Октавия сияющими глазами посмотрела на вошедшую служанку. - Взгляни, что-нибудь можно сделать с этим платьем? Оно одно из моих любимых. И приготовь побольше горячен воды: сажа такая жирная - с одного раза не отмыть. В волосах ее тоже полно. - Октавия перескакивала с одного на другое, продолжая вынимать из прически заколки.
   - Оставляю тебя с Нелл, дорогая. Сказать Гриффину, чтобы подавал ужин на полчаса позже?
   - О нет, я прекрасно успею, - ответила она все так же, будто второпях и слегка задыхаясь. - Разве мы не идем после ужина в оперу?
   - Наш поход можно отменить, - ласково возразил Руперт.
   - Но сегодня дают "Ифигению в Тавриде". - Фраза прозвучала глухо, потому что Нелл как раз снимала платье через голову Октавии.
   - Да, твой любимый Глюк, - улыбнулся муж, но его глаза оставались серьезными.
   - Можем опоздать на первый акт. - Октавия присела к туалетному столику и посмотрела в зеркало. На нее глянуло перемазанное сажей лицо. - Да, недаром извозчик глядел на меня так косо. Клянусь, он был уже готов отказаться от платы.
   - А ты что, разъезжала по городу в наемном экипаже? Мне казалось, у нас есть карета и коляска. Или я ошибаюсь?
   - Не надо острить, сэр, - смешливо упрекнула она мужа, вытирая лицо полотенцем. - Если папы не будет за столом, за ужином я тебе все расскажу. Ужасно повеселишься. А сейчас дай мне одеться, а то мы до полуночи не сядем есть.
   - Согласен. - Руперт кивнул и отправился в библиотеку. Меж бровей у него залегла глубокая складка.
   - Милорд?
   - Да, Гриффин.
   Обычно бесстрастное лицо слуги сейчас выражало глубокое негодование.
   - Э-э-э.., этот протеже леди Уорвик, милорд...
   - Что с ним не так?
   - Он отказывается мыться.
   - Ее сиятельство меня заверила, что ему не больше пяти лет и он весит не больше котенка-заморыша. Трудно поверить, чтобы два лакея не могли его усадить в ванну с горячей водой.
   - - Но он кусается.
   - Надень на него намордник.
   - Но ее сиятельство приказала обращаться с ним осторожно.
   - Ее сиятельство не узнает.
   - Хорошо, милорд. - Дворецкий поклонился с видом оскорбленного достоинства.
   Руперт налил шерри. Благотворительность Октавии его особенно не удивила. Она на своем печальном опыте знала, в каких страшных условиях порой живут люди, поэтому чужая боль вызывала у Октавии острое сострадание. Но здесь было нечто другое. История невероятно забавна, сказала Октавия, однако ее веселье не нравилось Руперту. Мальчишка провалился в трубу. Ничего невероятного в этом тоже нет - трубочисты работают в домах.
   Но в чью трубу? Не в ее же. Подруги? Тогда почему не сказать об этом прямо? К чему хитрить? И откуда это странное возбуждение?
   Десять минут спустя Октавия появилась в библиотеке. Она приготовилась к поездке в оперу: надела корсаж из танжерского шелка и просторную юбку из узорчатой оранжевой тафты.
   Улыбаясь, она впорхнула в комнату. На ногах красовались божественные туфли, по плечам рассыпались каштановые кудри, белизну изящной шеи подчеркивала черная бархотка, расшитая искусно сделанными стразами бриллиантов и жемчужин.
   - Будь добр, Руперт, налей мне шерри. Интересно, на кухне управились с Фрэнком?
   - С некоторыми трудностями, - холодно ответил муж, берясь за графин. - Он кусается.
   - Конечно, он напуган, - заметила Октавия как нечто само собой разумеющееся и с благодарной улыбкой приняла бокал. - Как ты думаешь, можно будет его воспитать, чтобы получился паж?
   - Где ты его взяла?
   - Отдам его отцу, - продолжала девушка, словно не слыша его вопроса. - Он научит мальчика грамоте, ведь отец любит преподавать. Он, кстати, собирался ужинать с нами, если закончит работу.
   Октавия потянула за шнурок звонка.
   - Гриффин, мистер Морган будет за ужином?
   - Думаю, да, миледи. - Бесстрастное лицо слуги все еще, казалось, излучало неодобрение. - Когда вы желаете видеть маленького трубочиста?
   - А он готов к показу?
   - Едва ли, мадам. Но мы отмыли его как смогли. Одежды подходящей не нашлось, так что пришлось завернуть в простыню.
   - Накормили?
   - До отвала, миледи. У него аппетит, как у удава. Хорошо бы не заболел от обжорства.
   - Лучше посмотрю на него после ужина, - решила Октавия, и в это время в библиотеку вошел Оливер Морган. - Папа, у меня для тебя сюрприз - маленький трубочист.
   Гриффин направился к двери, и Руперт готов был поклясться, что расслышал возмущенное хмыканье.
   - Боже, дорогая! А что я буду делать с маленьким трубочистом? - удивился Оливер, принимая у Руперта бокал с шерри.
   - Научишь грамоте. Беднягу настолько забили, что он не мог уже работать, и я подумала, что тебе с ним будет веселее.
   - Его ничему не учили?
   - Уверена.
   - Тогда беру с удовольствием. Мне давно хотелось провести педагогический эксперимент. Неграмотный мальчик все равно что чистый лист пергамента, на котором каждый может писать все что угодно. Ничто не засоряет его мозги, и если парень наделен природной сообразительностью, то через шесть месяцев будет читать римлян и греков.
   - А не полезнее ему знать родной язык?
   - Ну что вы, Уорвик! Польза - ничто, важен процесс познания языка. Оливер Морган счастливо потер руки. - Я запишу ход всего опыта, и какой-нибудь научный журнал сочтет за честь опубликовать результаты.
   С еще более несчастным видом, чем прежде, вновь появился Гриффин.
   - Ужин подан, миледи.
   - Спасибо. - Октавия взяла под руку отца.
   Что бы ни говорил Оливер, судьбу маленького Фрэнка еще предстояло решать, но перебивать отца ей не хотелось, когда тот рассуждает о таких интересных вещах. Сама она считала, что пять лет - слишком маленький возраст для изучения классиков.
   В течение всего ужина Руперт поддерживал ничего не значащий разговор, внимательно прислушиваясь к Октавии. Она и сейчас, казалось, была в отличном настроении, но смех звучал слишком громко, а глаза перебегали с одного предмета на другой и ни на чем не могли остановиться. И она не обращала внимания ни на вино, ни на еду.
   Присутствие Оливера Моргана исключало настойчивые расспросы, и Руперт ждал, правда, теперь уже с некоторым нетерпением.
   После ужина Октавия встала.
   - Оставляю вас за портвейном. Не терпится посмотреть на своего найденыша. Пойду на кухню, - сказала она застывшему в ожидании приказаний Гриффину. Мальчишке там будет привычнее.
   - Ему было бы привычнее с самим дьяволом, мадам, - объявил дворецкий, и на секунду его бесстрастное лицо дрогнуло. - Чертенок дернул кошку за хвост, разбил у поварихи соусницу и опрокинул банку с ваксой на скатерть с узорами, которую гладила горничная.
   - За три-то часа?! - воскликнула Октавия.
   - Только за три часа, миледи! Из-за стола послышался смех:
   - Дорогая, ты и сама не представляешь, какого дьволенка выпустила на волю.
   - Ничего, разберусь.
   На кухне она обнаружила запеленутого в простыню малыша, разъяренную кухарку, горюющую над скатертью горничную и посудомойку, оттирающую едко пахнущим щелоком кухонный горшок.
   Женщины в изумлении уставились на хозяйку, торопливыми шагами вошедшую на кухню.
   - Ох, Фрэнк, что ты наделал? - Она приблизилась к очагу, где сидел на стуле ребенок. Его бледное, с кулачок личико казалось не по возрасту взрослым, при появлении блистательной дамы глаза невероятно расширились.
   - Ничего! - Мальчик испуганно отпрянул. - Старый Бильбо пришел меня забирать?
   - Твой хозяин? Малыш кивнул головой.
   - Он меня убьет. - Печальный голосок произнес это как нечто само собой разумеющееся. - Теряться в дымоходе нельзя. А я заблудился.
   - Старый Бильбо, или как бы он там ни назывался, тебя отсюда не заберет, уверила малыша Октавия и погладила всклокоченные волосы.
   - Как же... - Глаза стрельнули в сторону разделочного стола, куда снесли остатки обеда. - Можно, я возьму еще кусок пирога?
   - Помилосердствуйте, миледи, - ужаснулась кухарка. - Он съел целых шесть. Стоит проглотить еще хоть крошку, и ему сделается плохо.
   - А то сейчас Бильбо придет... - Умоляющий взгляд хитрых глаз перебегал с одной женщины на другую.
   - Он не придет, - твердо сказала Октавия. - А тебе пора спать. Утром подберем какую-нибудь одежду.
   - Я могу взять его к себе в мансарду, миледи, - предложила посудомойка, смахивая со лба пот тыльной стороной красной, натруженной ладони. - Он почти такого же возраста, как мой меньшой братик. А тот всегда спал со мной в одной кровати.
   Посудомойка сама была почти что девочка, и в ее голосе прозвучала тоска по дому.
   - А справишься? - с сомнением посмотрела на нее Октавия. Умытый и накормленный маленький Фрэнк уже не казался таким покорным и трогательным, как тот, что в туче сажи появился в спальне Филиппа Уиндхэма.
   Картина недавнего переполоха вновь всплыла в памяти Октавии, и к горлу подступил смех. Девушка быстро вышла из кухни: не хватало только разразиться хохотом перед и так уже ошарашенными слугами. Она чувствовала себя легко, словно летала по воздуху. Судьбе было угодно от нее отвести то ужасное, чего она так страшилась.
   Руперт сидел в гостиной один. Не слишком большой любитель портвейна, Оливер удалился к себе, чтобы поразмышлять на досуге над новым планом.
   Дверь открылась, и появилась смеющаяся Октавия.
   - Папа ушел? Пожалуй, я выпью с тобой вина. Руперт налил ей портвейна.
   - Так я услышу твой рассказ, Октавия? Тебя весь вечер что-то ужасно забавляет. Разве можно скрывать такие смешные вещи?
   - Расскажу, расскажу. Действительно потешная история. - Она пригубила вино и, прыснув, поперхнулась. Руперт энергично похлопал ее по спине.
   - Начни-ка с самого начала.
   Октавия смахнула слезу из уголка глаза.
   - Мы были в спальне Уиндхэма, и вдруг...
   - Где вы были? - Лицо Руперта посерело.
   - В спальне Уиндхэма, - объяснила Октавия, сделав еще глоток. - И только остались.., остались в неглиже, как раздался шум, тарарам и крик... - Ею вновь овладел приступ смеха. - И из трубы вылетела туча сажи, - давясь от хохота, продолжила она. - Такая жирная... И черными хлопьями, как дождь, прямо на постель.
   - Прекрати! - Руперт ударил кулаком по столу. Октавия замолчала. От ярости его лицо смертельно побледнело.
   - Вышло очень забавно. - Она не могла взять в толк, отчего он злится. - На Филиппа стоило посмотреть... В кальсонах и вне себя... - Октавия снова прыснула, но к горлу подступил ком.
   Руперт схватил Октавию за плечо.
   - Перестань! - Злой шепот пугал еще больше крика. - Ради Бога, не смейся!
   Но остановиться Октавия не могла. По ее щекам текли слезы. Хохот подступал к горлу и бурным потоком вырывался наружу. Руперт встряхнул ее раз-другой и тряс до тех пор, пока наконец, ловя воздух ртом, Октавия не обмякла в его руках.
   Только тогда он ослабил хватку. Октавия откинулась на стуле, голова безвольно поникла, в груди клокотало.
   Руперт пристально смотрел на жену. Он ждал, пока она придет в себя. От обиды и ярости его мутило. Перед глазами вставала картина - брат в исподнем... А она, Боже мой, еще может этим шутить. Смеяться над тем, как Филипп чуть не...
   Руперт зажал рукой рот. Несколько мгновений ему казалось, что его вот-вот стошнит.
   - Почему ты мне ничего не сказала? - спросил он, когда Октавия немного отдышалась. - Я велел говорить обо всем, чем ты занимаешься с Уиндхэмом. Ставить в известность обо всех своих планах. Никуда с ним не ходить без моего разрешения!
   Октавия медленно подняла голову - глаза ее были пусты. Когда она заговорила, Руперт подумал: а слышала ли она его вообще?
   - Мне почти удалось взять кольцо. Оно в жилете.
   Сняв, он бросил его на пол...
   - Замолчи! - Руперт прикрыл глаза, стараясь остановить поток картин, которые не в силах был вынести. Но Октавия продолжала, словно вовсе его не слышала:
   - Я искала возможность, как бы его подобрать. А тут Фрэнк провалился в трубу, и я решила, что шанс появился. Но Филипп начал избивать мальчика, пришлось его останавливать. Так что с жилетом ничего не вышло. Извини. - Она стала жалобно извиняться. - В следующий раз...
   Октавия не смогла договорить: Руперт схватил ее за плечи, его пальцы впились в тело, лицо - вплотную к ее лицу.
   - Замолчи и слушай меня. Почему ты не рассказала о свидании? Я ведь тебе велел. Почему ослушалась?
   Октавия моргнула - слова Руперта наконец пробили плотную пелену окружавшего ее кошмара.
   - А почему я должна тебе говорить? Ты же не объясняешь мне свои планы.
   - Это разные вещи. - Он снова сильно тряхнул жену, изо всех сил стараясь достучаться до ее сознания. - Мы договорились с самого начала, что ты будешь слушаться меня о всем. Почему ты нарушила уговор?
   Октавия вздрогнула оттого, что его пальцы еще сильнее стиснули плечи, но гнев мужа ее, казалось, не тронул. Скатывался, словно капельки воды с кожи. Его волнения ее не касались, боль доставляли лишь собственные. И теперь, снова на грани истерики, она поняла, что именно ей чуть-чуть не пришлось пережить. И этот ужас был только отложен на время.
   - А что бы изменилось, если бы я тебе рассказала? - В тихом голосе послышалась неприкрытая горечь. - Я делала то, на что подрядилась. Ты прекрасно знал, что это должно было произойти. Так какая разница, когда? Чтобы ты сидел и представлял, как там и что? - Голос внезапно зазвучал громче. Этого ты хотел? Ты приобрел за деньги шлюху. Она выполняет свою работу. Но тебе показалось этого мало. Захотелось еще позабавиться, потешить больное воображение!
   Откуда взялись эти страшные слова? Они срывались с ее губ, точно яд с жала гадюки, но Октавия не могла сказать, зачем и отчего. Внутри забурлило и вспенилось, и отрава нашла себе путь на волю.
   Руперт посерел.
   Октавия замолчала, потрясенная собственными словами. От последних лучей умирающего солнца на столе пролегли длинные тени. Руперт разжал пальцы и отступил назад.
   - Как ты могла такое сказать? - Теперь его голос стал удивленным и тихим.
   - Ты мне с самого начала заявил, что в отношения с Филиппом будет вовлечено лишь мое тело, а душа и разум останутся нетронутыми. Так поступают только шлюхи, - ровным голосом объяснила Октавия. - К чему притворяться, ты нанял публичную девку; Да и что еще ты мог обо мне подумать после того, как я оказалась в твоей постели?
   Октавия отвернулась. Выплеснулись чувства, которые раньше даже в самых потаенных уголках души она боялась облекать в слова, и девушка чувствовала себя опустошенной.
   Руперт тяжело вздохнул:
   - Ничего позорного в той первой ночи не было.
   - Конечно же, было. Я вела себя как распутница. Мы оба прекрасно понимаем: если бы это было не так, ты бы не предложил мне соблазнить своего врага.
   Руперт взъерошил волосы. Подошел к окну, минуту постоял, наблюдая, как на землю быстро спускаются синие сумерки.
   За его спиной не шевелясь сидела Октавия. В ту первую ночь ее поведение, без сомнения, было бесстыдным, но она о нем не сожалеет. Произошло то, что произошло.
   Первым очень тихо заговорил Руперт:
   - Ты нисколько не виновата в том, что случилось в "Королевском дубе".
   - Ты сам сказал, это я тебя позвала.
   - Позвала, но не по своей воле. - Он по-прежнему невидяще вглядывался в падающую на землю ночь.
   - Не понимаю. - Октавия вдруг похолодела. Ей показалось, что в комнате затаилось нечто страшное, гораздо страшнее, чем вырвавшиеся у нее слова.
   - Помнишь горячий пунш?
   - Да. - От нехорошего предчувствия Октавия схватилась за горло.
   - Тогда, наверное, не забыла, как сказала, что хорошо бы в него добавить гвоздики?
   - Помню. - Страх вместе с тенью забился по углам. Руперт обернулся.
   - В гвоздике содержалось вещество, которое помогает расслабиться.., снимает всякие самоограничения, усиливает чувственность.
   Октавия непонимающе уставилась на мужа. Она помнила свои ощущения: особое возбуждение, беспокойство, провал в восхитительный, чувственный мир, без рассудочных и душевных барьеров. Ночь любви показалась ей сказкой.
   - Ты меня опоил? - В вопросе прозвучало сомнение, точно девушка не могла поверить в то, о чем спрашивала.
   - Да.
   - Значит.., значит, изнасиловал.
   - Можно сказать и так.
   - Но зачем? - Она проговорила это очень тихо, но с невероятной силой.
   Руперт вернулся к столу и сел. Пламя свечи внезапно резко очертило проступившие у рта и у глаз морщинки.
   - Мне нужна была твоя помощь, - прямо ответил он, решив, что и так достаточно ее обманывал. - Хотел привязать тебя к себе. Хотел, чтобы ты познала радость любви.
   - Понимаю, - откликнулась Октавия и пригубила портвейн. Она надеялась, что вино растопит ком в горле, снимет тяжесть в груди. - И у тебя все получилось.
   Руперт потянулся к ее безвольно лежащей на столе руке, но она отдернула ее как ужаленная.
   - Я хочу, чтобы ты мне поверила. С тех пор я больше так не думаю.
   - И какое это имеет значение? - безразлично произнесла Октавия, но ей хотелось плакать, кричать, выцарапать ему глаза.
   Девушка встала.
   - Извини, я хочу спать. Если это тебе так важно, о следующем свидании я тебя оповещу.
   - Октавия...
   Но в шорохе шелков она уже шла к выходу, и через секунду дверь за ней захлопнулась.
   Руперт разразился проклятиями и не мог остановиться, пока не произнес все известные ему ругательства. Потом наполнил бокал и в мрачном молчании выпил.
   Дела складывались хуже некуда, и он не знал, как их поправить. Если Октавия его не простит, делать нечего, придется ее отпустить.
   Он поднялся и вышел из гостиной. У дверей Октавии рука уже хотела постучать, но Руперт передумал, боясь получить отказ. Просто без всяких церемоний вошел.
   Октавия сидела у окна. Когда она обернулась, Руперт увидел в ее глазах слезы.
   - Милая моя! - Он потянулся к ней, хотел утешить, погладить.
   - Не трогай! - Девушка прикрылась ладонями, точно защищаясь.
   От этого жеста руки Руперта безвольно упали. Он стоял и смотрел на жену сверху вниз, ощущая себя беспомощным, как в детстве, когда от козней близнеца им овладевало бессилие. И не мог избавиться от мысли: то, что он сделал с Октавией, достойно не его, а Филиппа.
   - Я не трону тебя, - немного помолчав, проговорил он. - Просто зашел сказать, что ты свободна от своих обязательств. Все, что требуется от меня, я выполню, но тебе больше делать ничего не придется. Если пожелаешь, живи здесь, и я позабочусь о тебе и твоем отце, пока окончательно не разберусь с Ригби и Лакроссом и не верну вам состояние.
   Октавия покачала головой. Раньше за то, чтобы услышать эти слова, она отдала бы многое. Но теперь девушка понимала, что их вынудили сказать неспокойная совесть и стыд - если, конечно, Руперт был способен на такие чувства. А она бы хотела, чтобы он страдал от стыда.
   - Нет, от своих обязательств я не отступлюсь и добуду для тебя кольцо у Филиппа Уиндхэма. Мы заключили деловое соглашение и отныне будем ограничиваться только им.
   Ее лицо стало решительным, а глаза похолодели. Слезы высохли, кроме тех, что струились из самого сердца. Так она оплакивала обрушившиеся на нее горе и предательство. Но те слезы были ему не видны.
   - Хорошо, - спокойно согласился Руперт. Он обидел Октавию и потерял на нее все права. К тому, что он рассказал об их первой ночи в "Королевском дубе", добавить было нечего.
   Он напомнил себе, что к этому моменту шел много лет, и теперь недалек тот час, когда Филипп Уиндхэм снова узнает о существовании брата. Если Октавия хочет помочь ему, он примет ее помощь. Он уже знал, как достать то, что было ему нужно.
   - Но план у нас будет другой. - Слова прозвучали отрывисто, за властным тоном он пытался скрыть свои раны. Нечего изливать на Октавию собственное горе. - Несколько дней назад я решил его изменить. Поэтому, если бы ты мне рассказала о сегодняшнем свидании, я бы сказал, что надобность в нем отпала.
   - Извини, не знала, - ответила Октавия с горьким сарказмом.
   - Знала бы, если бы точно следовала моим указаниям. - Губы Руперта плотно сжались. - Но что сделано, то сделано. И теперь нам надо заманить Филиппа в пустошь Патни.
   - А там ты его ограбишь?
   - Угадала.
   - Но он узнает тебя.
   - Не сможет.
   - Но все же риск очень велик.
   - Не больше, чем обычно.
   Девушка не ответила ни слова, и Руперту не оставалось ничего другого, как поклониться и направиться к двери.
   - Доброй ночи, Октавия.
   Когда он решил изменить план и не приносить ее в жертву? Неужели правда еще перед ссорой?
   Но даже если и так, какое это имеет значение? Какое может иметь значение после того, в чем он признался?
   Глава 18
   Наемный экипаж замедлил движение и остановился на перекрестке. Дирк Ригби и Гектор Лакросс одновременно схватились за рукояти шпаг, как только услышали снаружи пронзительные крики бушующей толпы. В окнах с обеих сторон показались лица - раскрасневшиеся от спиртного крестьянские худые лица, лица, искаженные злобой, ощерившиеся от предвкушения воскресной забавы.
   - Долой папство! Долой папство! - выкрикивали они, и отдельные возгласы сливались в единый хор, наполнявший душный воздух летнего дня.
   - Проклятие, вот влипли, - пробормотал Гектор, наполовину вытаскивая из ножен шпагу.
   - Не надо, - заскулил Дирк. - Это их только раззадорит. - Он опустил стекло. - Правильно, добрые граждане! Долой папство! - И помахал рукой целому морю голов. - Никакого послабления католикам! Долой папство!
   В ответ всколыхнулся одобрительный рев множества глоток:
   - Пусть проезжают!
   Возница тоже закричал во всю мощь своих могучих легких:
   - Долой папство!
   Толпа снова одобрительно завопила и чуть раздалась, освободив ровно столько места, чтобы испуганные лошади могли двинуться к Лондонскому мосту. Возница щелкнул кнутом, экипаж набрал скорость и вскоре оказался далеко от толпы.