Бывали и женщины помоложе, от которых за версту несло одиночеством. Такие дамы выглядели скромно, выбирали долго, выискивая наилучшее соотношение цена-качество, торговались неуверенно, и большей частью не выторговывали ничего.
Больше всего было, конечно, молодых людей, чаще студентов. Эти торговаться считали зазорным, долго мерили, прикидывали так и эдак, и говорили, что они еще придут. Чаще случалось так, что не приходили. То ли не было денег, то ли настойчиво искали и находили где-то, при чем не всегда дешевле и лучше. Фразу "я сейчас вернусь" торговцы слышат по сто раз на дню, и не питают иллюзий, потому что возвращаются единицы.
Еще ходили попрошайки, чистенько, но бедно одетые бабульки, просили Христа ради на хлебушек. Торговцы всегда подавали, потому что считалось - не подашь, удачи не будет.
Ходили калеки на костылях, с приделанной к костылю жестяной баночкой для подаяния, останавливались молча, получали милостыню, кланялись и крестились, желали подавшему прибытку.
Бегали по рядам рыночные воришки, пацаны десяти-двенадцати лет, воровали у зазевавшихся торговцев то спортивные штаны, то майку с трусами, то перчатки. Однажды Петр был свидетелем, как торговка догнала воришку, стащившего у нее футболку, влепила ему затрещину и вернулась к прилавку. Однако для пацана этим дело не закончилось. Его наказал еще и "пахан" - главный вор, которому мальчишки платили "оброк". Этот отлупил, и пребольно. Чтоб впредь не попадался.
На стыке продуктового и товарного отделов рынка кучкой стояли дневные проститутки, в миру милые и приятные девчонки, но на работе - развязные шлюхи. Маринка, ноги которой призывно выглядывали из короткой юбчонки, на голову выше всех остальных, выступала вперед и, держа в длинных пальцах с кровавыми ногтями длинную сигарету, спрашивала потенциального клиента низким преступным голосом, неимоверно растягивая слова:
- Мужчина, огоньку не найдется? - и выдвигала вперед приличных размеров грудь.
Мужчина хлопал себя по карманам, не отводя глаз от груди, которая висела прямо на уровне его лица. Наконец находилась зажигалка, или спички, высекался огонь, Маринка выпускала дым в лицо кавалеру и говорила:
- Отдохнуть от трудов праведных не желаете?
- Гм, гм, - мужчина приосанивался, глядел орлом. - Отчего бы не отдохнуть?
- Ну так пойдемте, мужчина, что вы мне зубы заговариваете. Пятьдесят баксов и вы испытаете такое, чего никогда в жизни не испытывали.
Дальше было два варианта событий. Вариант первый.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, и с него слетали все до одного орлиные перья. - Так ты шлюха, что ли?
- А вы думали, я в вас влюбилась, что ли? - Маринка презрительно оттопыривала губу, товарки за спиной громко фыркали. - Мужчина, вы себя в зеркале видели?
- Ах ты, сука...
Но докончить любителю отдохнуть на халяву не давал Тимофей, сутенер и телохранитель. Он вырастал перед раздухарившимся клиентом словно гигантский кованый сундук, смотрел недобро и спрашивал: "Что тут у вас, проблемы?" Клиент тушевался и исчезал подобру-поздорову.
Вариант второй.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, но перьев не терял, наоборот, как бы становился выше ростом. - Да за полтинник я себе такую сниму на Чиверской...
- Ну, уж и пошутить нельзя, мужчина, что вы, в самом деле. Тридцать пять...
- Двадцать, не больше! - резал клиент.
Сторговывались на четвертаке. Маринка уводила клиента в "апартаменты" неподалеку, в комнатку, где пахло немытыми телами, дешевыми духами и клопами, а ее место занимала другая девушка.
Проходя по рядам, Петр слышал:
- Шапочки недорого.
Это зазывал в свои сети шапочник, шьющий зимние ушанки из крашеного сурка. Такие шапки покупали толстые тетки своим мужьям "на работу носить". Шапки протирались на затылке за сезон, но и стоили соответственно.
- Шарфики, рукавички, совсем даром, однако! - это расторговывалась цыганка из Узбекистана, стремилась продать зимний товар на стыке весны и лета.
- А вот кому самса, пироги, расстегаи? - крикливо вопрошала разносчица, везя по рядам тележку с сумкой, из которой восхитительно пахло. Петр купил у нее однажды расстегай, который оказался вовсе не расстегаем, а треугольным пирожком с белой рыбой, впрочем, был вкусен и свеж.
- Чай, кофе, пепси-кола!
- Кому курточки, плащики кожаные?
- Подайте, Христа ради, - просил нищий, по-настоящему слепой, заросший черной щетиной дед.
Всем известно отношение покупателей к китайскому товару. Китайское - значит дешевое и некачественное. При покупке покупатель всегда спрашивает:
- Китайское? - при этом вид у него такой, будто не обманешь его ни за что.
- Что вы! - возмущенно отзывается торговка. - Южная Корея!
Покупатель уходит удовлетворенный, с покупкой. Все довольны. Покупатель доволен, что приобрел корейский товар, продавец доволен, что продал китайское, соседи довольны, что видели интересное зрелище.
Но за корейский выдается только товар, у которого на ярлыках иероглифы. Если иероглифов нет, товар идет за итальянский, немецкий и даже французский. Китайцы не лыком шиты. Петр видел однажды женские ботинки, сделанные в Китае, у которых на подошве было написано "Italy". Написано грубо, даже коряво, но покупатель ушел просто счастливым. А сколько продано кроссовок марки "Adiads"! Это не опечатка, точнее опечатка, но китайских поддельщиков. А костюмов с ярлыками "Кристиан Диор"! А обуви "Саламандер"! А косметики "Ив Роше"! Если все это делается и не в Китае, то в Турции или в Польше. Причем для того, чтобы купить подлинную вещь, не нужно идти в дорогие магазины, потому что там тот же самый китайско-турецко-польский товар, только более чистый, не запыленный на рыночном ветру. Подлинную вещь в России, купить, конечно, можно. Но... маловероятно.
Оказывается, искра между Фаиной и Петром все-таки пробежала, но Петра не задела, а Фаину подпалила порядком. Петр заметил, что женщина и смотреть на него стала томно, и вздыхать украдкой, и старается задеть его ненароком. Тогда Петр пустил в ход все свое обаяние, купил ей три гвоздики, нашептывал на ухо что-то приятное, и добился своего. Вскоре он ночевал уже не в подвале, а на квартире у Фаины. Впрочем, квартира была не ее. Коммуналка на семь жильцов. Запущенный коридор, плохо освещенный пыльной лампочкой, давно не метеный пол, какие-то сундуки, велосипеды и коляски, двустворчатые двери, крашеные во времена оно. Фаина занимала дальнюю комнату с окном на двор. У нее было чисто, опрятно, висели веселенькие занавесочки на окнах, стояла бабушкина металлическая кровать с блестящими шарами на спинках, лежала перина, взбитая до потолка. Еще в комнате стоял качающийся из-за неровного пола сосновый стол, крытый белой скатертью, шкаф со скрипучими дверцами, напоминающий дореволюционного городового и этажерка с книгами. Книжки оказались преимущественно женскими романами с блестящими обложками, где на второй странице начинаешь безудержно рыдать, а на двадцатой готов совершить самоубийство, и только желание послать тысячу проклятий автору и издателю останавливает и наводит на жизнелюбивые мысли.
Ночью, когда Фаина засыпала и сопела у Петра подмышкой, он размышлял о себе и своем положении. Всегда, всегда он использовал женщин для каких-то целей, будь то секс, приятное времяпрепровождение или крыша над головой. Вот Фаинка, переспала с ним один раз, и, похоже, влюбилась не на шутку... Маленькая, пухленькая, совсем не в его вкусе.
- Сволочь ты, Петя, - шептал он в потолок, освещенный слабым светом дворового фонаря. - Ты ж ее бросишь, как бросал других, и ей будет плохо. А влюбиться в нее ты не можешь, и вовсе не потому, что она тебе не нравится, а потому, что ты вообще не можешь влюбиться. Ты не знаешь, что такое любовь, Петя, мать твою!
- Ты с кем разговариваешь? - сонно бормотала Фаина, поворачиваясь на другой бок.
- Спи, спи.
- Ну и ладно! - отвечал Петр самому себе. - Подумаешь, влюбилась девчонка! Это ее проблемы. Тебе что, лучше ночевать в грязном подвале? Очень скоро твое положение переменится, если Философ не врет, конечно. Впрочем, может и врет, с него станется.
- Вот скажите, Философ, - говорил он бродяге, сидящему рядом на табурете, - как вы к такому выводу пришли, ну, про начальника?
- Обыкновенно пришел, - отвечал бомж. - Методом сопоставления и анализа.
- Нет, вы не методом пользовались! - Петр покачивал пальцем перед лицом Философа. - Вы и есть самый настоящий агент Антанты, то есть Ордена этого. Потом мне дадут должность самую дурацкую, а я на начальника замахнулся. Что будет? Разочарование.
- Ну, и зачем Ордену ваше разочарование? - улыбался бомж.
- А так, чтоб служба медом не казалась.
Философ рассмеялся и пропал. Зато появилась незабвенная Аза Антоновна, улыбнулась глумливо и молвила:
- Ну, ты губищу-то раскатал, Петруша! Начальником ему! Пуговку на лбу пришей, чтоб губищу пристегивать, гы-гы.
- А чего ж вы тогда добиваетесь?
- А чтоб тебя из квартиры выжить, осел ты этакий! - Аза Антоновна сделала ему нос, рассмеялась и исчезла.
- Ну вот, - прошептал Петр, просыпаясь. - А я-то гадаю, что да почему. А оно вон как все просто! Погоди, Философ что советовал? Сходить в паспортный стол. И пойду!
- Ну с кем ты все время разговариваешь? - недовольно спросила Фаина, просыпаясь и глядя на него затуманенным взглядом.
- Сам с собой.
- Как это?
Петр долго смотрел на сонную Фаину, раздумывая о том, почему она задала такой странный, с его точки зрения, вопрос.
- А ты что, сама с собой не разговариваешь?
- Н-нет.
Петр подумал вдруг, что она ведь совсем глупенькая, вон, даже сама с собой не разговаривает. Впрочем, признак ли ума способность разговаривать с собой? Не есть ли это грань помешательства? Нет-нет, Петр беседовал со многими умными людьми, и большинство из них такой способностью обладали.
- Ты о чем задумался, милый?
Петр вздрогнул.
- Да так, ни о чем.
Они отправились на рынок вместе. Там их встретили понимающие взгляды торговок и Артамона, который даже подмигнул Петру. Тому было все равно.
Закончив утренний разнос вещей, Петр отправился-таки в паспортное отделение. В этот час там было пусто, и вскоре он оказался в типичном милицейском кабинете с потрепанной мебелью, обшарпанными стенами, кипами бумаг и шкафами, за стеклами которых виднелись толстые канцелярские папки с личными делами. Но хозяйка кабинета оказалась совсем не типичной для такой обстановки. Статная надменная дама лет сорока с хвостиком. На пальцах - золото с бриллиантами, в ушах - бриллианты с золотом. На шее тоже. Очень богатая, можно сказать, дорогая дама, украшенная явно не на зарплату служащего паспортного отделения. Но! Не будем считать деньги в чужом кармане. Вдруг у нее муж - миллионер, да не подпольный, а настоящий? Ну, не муж, так любовник.
В довершение портрета скажем, что на голове дама носила прическу, которая выглядела только что сделанной, причем не в парикмахерской на углу, а в дорогом салоне красоты, где очень кусачие цены. Выслушав Петра очень внимательно, она дала ему листок бумаги, обкусанную авторучку с заедающим шариком и велела написать заявление. Что Петр и сделал. Принеся заверения в том, что через две недели его вопрос будет решен (положительно или отрицательно, дама не уточнила), она выпроводила Петра из кабинета. Петр пожал плечами, постоял минуту, сказал себе, что давно пора было это сделать, и вышел из отделения.
А дама, удостоверившись, что посетитель ушел, подняла трубку, набрала номер и сказала удивительно чистым и мощным голосом:
- Он приходил. Написал заявление. Да, две недели.
Она отставила трубку от уха, и стал слышен голос Азы Антоновны, похожий на гудение мухи в банке:
- Ну и молодец, девочка, купи себе пряник, гы-гы.
Вечером, затащив Философа в задний коридор, Петр рассказал ему о своих предположениях относительно того, что его хотят просто-напросто выжить из квартиры. Философ выслушал, выкурил окурок, задавил его каблуком обтерханного ботинка и молвил:
- Ну, не знаю.
Несколько минут помолчали.
- Нет, - Философ покачал головой. - Неадекватные меры. Судите сами. Выжить вас из квартиры можно гораздо менее затратными способами. Зачем для этого городить такую комбинацию? Огромный этот зал, в котором вы сами работали и убедились, что это не иллюзия, комнаты с выдвижными кроватями...
- А если у них индустрия такая?
- Но тогда об этом было бы хоть что-нибудь слышно!
- А если только начали, и слухи еще не пошли?
- Едва ли, - Философ с сомнением покачал головой. - Даже если бы только задумывали, слухи бежали бы впереди паровоза. Люди болтливы.
Опять помолчали.
- Три дня осталось, - сказал Петр и вздохнул.
- Вы уже выиграли пари. Осталось только получить коньяк. Отольете немного мне во фляжку?
- Послушайте, я вам всю бутылку отдам!
- Нет, всю бутылку не нужно. Зачем? Во фляжке сто пятьдесят граммов, мне хватит надолго.
- Отолью.
- Ну, вот и хорошо.
Философ встал, кивнул и ушел. Петр последовал за ним и столкнулся нос к носу с Фаиной.
- Ты чего, с этим бомжом разговаривал, что ли? - поморщилась она.
- Умнейший человек, - пожал плечами Петр. - С таким поговорить не грех.
- Фи! Алкаш и босяк.
- Послушай, дорогая, - неожиданно для себя вспылил Петр. - Я тоже босяк. У меня ни денег, ни квартиры, ни перспектив в жизни.
- Ты хоть не алкаш, - извиняющимся тоном сказала Фаина. - И потом, ты ведь не всегда таким будешь. Ты заработаешь, ты же молодой, здоровый. А он так и останется голодранцем. Из принципа.
Петр не нашелся, что сказать.
- Да ладно, что мы о нем? - Фаина подхватила Петра под руку и защебетала о своих делах.
Она поначалу работала по найму, потом скопила деньжонок, заняла у кого-то, и вошла в долю с небольшим капиталом. Несколько раз ездила в Турцию за товаром. Фаина подозревала, что компаньонка ее обманывает при расчетах, и это занимало ее больше всего в жизни. Петр мысленно вздохнул, но не стал прерывать подругу.
А может быть взять и ей все рассказать? - подумал он, слушая вполуха о долларах, турецких лирах и курушах. Вот так вывалить на бедную головку как из ушата? Что будет? А ничего хорошего не будет. Она не Философ, не поверит. Еще, чего доброго, примет его за писателя-фантаста, вышедшего в народ, чтобы найти типажи для нового романа. Он даже представил, как она запрыгает, захлопает в ладоши и закричит: "А говорил - ни кола, ни двора! Я знала, я знала!" Или сумасшедшим сочтет. Да и стоит ли забивать голову маленькой торговке с Теркизовского рынка?
- Да ты меня совсем не слушаешь, - обиженно сказала Фаина.
- Слушаю, слушаю, - рассеянно пробормотал Петр.
Они повернули в переулок, где жила Фаина, и Петр остановился, пораженный. Перед подъездом стоял рыжий автобус. Из дверей выглядывала простоволосая Аза Антоновна и улыбалась. Петру стало нехорошо.
- Ты чего? - толкнула его Фаина.
- Ты... это... ступай. Я задержусь. Мне кое с кем потолковать надо.
Проводив Фаину до подъезда, Петр повернулся к Азе Антоновне.
- Срок, вроде бы, еще не вышел, - сказал хмуро.
- И, касатик! - радостно залопотала Антоновна. - Дело разве в сроке? Днем раньше, днем позже. Лучше раньше. Заходи.
Петр забрался в салон, где, кроме Антоновны и Денисыча увидел Оксану Арнольдовну все в той же шляпке и Семена Михайловича, одетого строго, как на приеме. Петр вежливо поздоровался, ему благосклонно кивнули в ответ.
- Петруша, мы две недели ждать не можем, нас поджимает, - сказала Аза Антоновна. - Или сейчас, или никогда. Коньяк свой ты выиграл, вот он. - Она подала ему желто-коричневую коробку. - Не в коньяке суть. А суть в том, что тебе нужно кое-что прочесть.
И она сунула Петру толстенный черный том, на обложке которого было вытеснено "КСРФ-23. Совершенно секретно". К книгу было заложено множество закладок, торчавших как петушиный хвост.
- Читай, касатик, читай. Вон, по закладкам.
- Что, прямо здесь?
- Милый, да ты не видел, что ли? - Антоновна ткнула толстым пальцем в надпись на обложке. - Совершенно секретно. Эту штуку даже нам читать нельзя.
- А мне можно?
- Петр Валентинович, - подала голос Оксана Арнольдовна. - Не оттягивайте. Время, действительно, поджимает.
Петр пожал плечами, открыл книгу и стал читать отчеркнутые черным карандашом места.
"Одна из главнейших задач Ордена - поддержка сил, стремящихся к увеличению нестабильности в политической жизни России".
"Важная задача - не дать развиться предпринимательству до уровня общемировой".
"Народ России должен быть беден, что является главной целью Ордена. Политическая ситуация направляется в сторону противоречий между действующей властью и оппозицией".
"Огромную поддержку оказывать так называемым "олигархам", всячески внушая при этом народу отвращение к ним и богатым людям в целом".
"Ослабить влияние России на мировой арене".
- Черт знает что! - вскричал Петр, захлопнув книгу. - Это просто возмутительно!
- Во! - заорала Антоновна. - Возмутительно! Именно так!
- Погодите, - Петр захлопал глазами, оглядывая всех по очереди. - Вы же сами к этому руку прикладываете! Надо сказать, у вас хорошо получается.
- Дорогой Петр Валентинович, - с достоинством сказал Семен Михайлович. - Естественно, получается хорошо, иначе и быть не может...
- Другое дело, как мы к этому относимся! - перебила Антоновна.
- Именно! - Семен Михайлович поднял палец.
- Дело в том, - сказала Оксана Арнольдовна, - что нам линия Ордена... скажем так, не по душе.
- Во! - закричала Антоновна, но старушка так посмотрела на нее, что она стушевалась и замолчала.
- Настолько не по душе, - продолжала Оксана Арнольдовна, - что мы предприняли ряд действий по изменению линии Ордена...
- Звучит как линия партии, - буркнул Петр.
- Дело в том, что нынешний магистр... - Оксана Арнольдовна замялась, прищелкнула пальцами в тонких нитяных перчатках, - нынешний магистр Ордена продолжает эту линию с особым рвением, и вы видите, куда идет Россия. Ни к какому богатству страну не допустят! Оставить страну на положении десятой и даже двадцатой - вот цель магистра. Нам это не по душе, как я уже сказала...
- Так вы устроили заговор? - спросил Петр.
- Ну, я же говорила, умный парень, - тихо сказала Антоновна, не поднимая глаз.
- Мы задавали магистру вопросы. - Семен Михайлович стукнул кулаком по сиденью. - У него на все один ответ: так надо для всеобщего миропорядка.
- Петруша, мы хотим сместить магистра, - напрямую брякнула Антоновна, и все застыли, ожидая реакцию Скорохлебова.
- Ну, смещайте, я-то тут при чем, - растерянно пробормотал Петр, чувствуя, как где-то в желудке заныло, да так сладко-сладко...
- А при том, касатик, что новым магистром можешь стать только ты! - выпалила Антоновна.
- С какой стати? - вскинулся Петр.
- Это долго объяснять, Петр Валентинович, - сказала Оксана Арнольдовна. - Потом, как-нибудь, мы покажем ваше генеалогическое древо, и вы все поймете. Дело в том, что никто из нас магистром стать не может. Поймите, право наследования соблюдается у нас неукоснительно...
- Но нынешний магистр может уйти только в результате смерти, не так ли? - спросил Петр.
- Он и уйдет, - забормотала Антоновна, лихорадочно теребя руки. - Он уйдет, уйдет.
- Вы решили его убить?
- Помилуйте, Петр Валентинович! - Семен Михайлович всплеснул руками. - Как можно так думать!
- А как мне еще думать, если мне только что сказали, что вы составили заговор и хотите сместить магистра?
Несколько минут все молчали. Тишина становилась невыносимой.
- Тебя проверяли, Петруша, - тихо сказала Антоновна. - Нам важно было увидеть твою реакцию.
- И что? Если бы я обрадовался и сказал "давно пора", вы отказались бы от затеи сделать меня магистром?
- Да, Петр Валентинович, - сказала Оксана Арнольдовна. - Есть еще один кандидат, и он тоже прошел обработку...
- Ах, я у вас проходил обработку! - Петр вскочил, рассвирепев, но тут же остыл и сел на место. - Собственно, это было ясно с самого начала.
- Я буду с вами откровенна, Петр Валентинович, - сказала старушка. - Второй кандидат не подходит. Совершенно. К тому же, он слишком молод.
- А как же право наследования? - Петр почувствовал себя совершенно опустошенным.
- Тот кандидат отречется в вашу пользу.
- Прямо как царский престол, - устало хмыкнул Петр.
- Что там престол! - вскричала Антоновна. - Бери выше, выше!
Оксана Арнольдовна опять взглядом заставила ее замолчать.
- Надеюсь, с ним не произойдет ничего плохого?
- Да бросьте! - нетерпеливо закричал Семен Михайлович. - Не надо разыгрывать из себя гуманиста, когда дело касается судьбы России. Какое вам дело до мальчишки, которого вы никогда в глаза не видели!
- Стоп! - сказал Петр. - Вы привыкли шагать по трупам? Пять трупов слева, двадцать трупов справа? Имейте в виду, если я стану магистром, то только в случае, если вы перестанете убивать направо и налево!
- Помилуйте, Петр Валентинович! - растерянно забормотал старик. - Какие трупы, вы что? Мы никого и никогда не убиваем. Даже вас проверяли на кровожадность.
- Ну хватит, хватит, - остановила их Оксана Арнольдовна. - Мы никого не убиваем, это правда. Наш магистр мертв уже целые сутки. Нам нужен другой. Коротко говоря - вы согласны стать нашим магистром?
- А если не соглашусь? Мне Аза Антоновна сколько раз угрожала - убьем, убьем...
- Да ты что, милый! - Аза Антоновна приложила руки к груди. - Это ж только слова. Иначе-то нельзя. Иначе могут и не понять. Как же без страха-то?
- А вот так, - Петр посмотрел строго. - Чтобы больше никаких угроз. Никому!
- Ишь, раскомандовался тут! - закричала Антоновна. - Ты скажи, согласный, или нет, а потом уж командуй.
- Согласен!
Петр произнес это в запале, и тут же облился холодным потом. Куда, куда я лезу? - подумал он.
- Ну, вот и хорошо, - сказала Аза Антоновна, а старики переглянулись и облегченно вздохнули.
- Но для того, чтобы решиться на перемену курса, - сказал Петр, - мне нужно тщательно изучить вопрос. А вдруг для миропорядка необходимо держать Россию в узде?
Все снова переглянулись, а Денисыч крякнул и вытер усы.
- Ну дык, - забормотала Антоновна. - Кто ж спорит? Конечно, изучишь, и все такое. Поехали?
- Куда? На коронацию?
- Ишь ты, на коронацию! - засмеялась Антоновна. - Еще старого магистра схоронить нужно. Коронация... тьфу! - то есть инаугурация через десять дней. Готовиться поедем, вопрос изучать и тому подобное.
- В подземелье?
- Ну а куда ж еще?
- Только предупреждаю, - Петр выставил вперед палец, - что в подземелье я жить не стану. Верните мне мою квартиру.
- Хозяин барин, - пожала плечами Аза Антоновна. - Можешь жить хоть в Антарктиде.
- Это не существенно, - подтвердил Семен Михайлович.
Оксана Арнольдовна молча кивнула.
- И чтоб духу того толстопузого в моей квартире не осталось! - Петр вспомнил свой визит и сжал кулаки.
- Дык, касатик, его уж нет, его уж нет! - Антоновна замахала руками. - Он уж давно испарился. И в твоей квартире полный ажур и благодать, не сомневайся. Так поехали?
Петр подумал, что неплохо было бы попрощаться с Фаиной, но махнул рукой. Прощание, слезы, сопли, упреки... Этого он органически не выносил. Денисыч завел мотор и тронул автобус.
Ему отвели роскошные апартаменты из пяти комнат, больших, обставленных мебелью девятнадцатого века, чистых, ухоженных, ярко освещенных белыми потолочными светильниками. Среди обстановки был огромный телевизор. Петр включил его и убедился, что он показывает около пятисот каналов со всего мира. Пораженный этим, он выключил аппарат и принялся бродить по комнатам. Окон, конечно, не было, их заменяли картины старых мастеров. Висела картина Куинджи - лунная ночь на Днепре, притягивающая глаз призрачным светом; полотно Айвазовского, дышащее морским ветром, брызгами волн и криками чаек; вид на Гималаи Николая Рериха - гордые снежные вершины, проткнувшие небо; зимние пейзажи двух Константинов - Юона и Коровина, от которых веяло морозом, и, казалось, был слышен скрип снега под копытами лошадей и полозьями; весенние пейзажи Левитана наполняли комнату птичьим щебетом и запахами просыпающейся природы.
Петр остался доволен квартирой, с улыбкой вспомнив комнатку с выдвижной мебелью. На столе в гостиной он нашел маленький серебряный колокольчик с ручкой и позвонил. Тотчас же отворилась дверь, и вошел молодой человек в белой рубашке и черных брюках, склонил голову, ожидая приказаний. Петр велел доставлять по одному секретные книги из архива магистра. Молодой человек испуганно захлопал глазами и сказал, что он не имеет доступа, и не может...
- Так приведите того, кто имеет доступ! - приказал Петр.
Через минуту в комнату явился невзрачный человек, весь в черном, низкого роста, бледный, в общем такой, про которого говорят, что краше в гроб кладут. Он изогнулся в поклоне, выслушал приказ и исчез. Вскоре Петр держал в руках книгу "КСРФ 1". Он устроился в гамбсовском кресле, вытянул ноги на пуфик и принялся листать книгу. Через час велел принести еще, потом еще.
Из прочитанного складывалась интересная картина. Политика ущемления России началась при Радковском, достигла невиданного размаха при Ризермане, пошла на спад при Шовникове, и возродилась при Кацнигге. Дальше ее последовательно проводили Альцер, Савинский и Шнайдер.
Петр читал до глубокой ночи, и у него зрела мысль о том, что его обманули. Какое отношение он имел ко всем этим фамилиям? Родственные связи? Помилуйте! Да не может быть! Тогда что же?
Петр позвонил и велел позвать Азу Антоновну. Та явилась незамедлительно, выслушала его, вздохнула и сказала:
- Я же говорила, ты умный парень. А родственные связи имеются, не беспокойся, только очень дальние. Как там Высоцкий пел? "Если кто и влез ко мне, то и тот - татарин", гы-гы. Вообще-то не бери в голову. Муть это все. Пользуйся. Скоро тебя провозгласят, и никто и пикнуть супротив не посмеет. А власть у магистра огромадная. Можешь, если хочешь, даже Орден распустить, да. Только ведь тебе же не придет такое в голову?
- После того, что я узнал - никогда!
- Ну, вот и славно, славно. Ты, я вижу, за книжки принялся? Это ты молодца. Так и надо. Мнение-то уже составил? Не совсем? Ну-ну. Давай. Помнишь, ты удивлялся, что все на бумаге, а не в компьютере? Ну вот, ну вот. Все в твоих руках.
Антоновна ушла. Петр почитал еще, захлопнул книгу и велел подавать ужин. Слуга поинтересовался, кухню какой страны он предпочитает, на что получил твердый ответ: "Русскую, какую же еще"!
Ему подали куриный суп с потрохами, бараний бок с гречневой кашей и настоящий расстегай. К сожалению, от расстегая, круглого, в тарелку, пирога с рыбьим фаршем и осетриной, Петр отщипнул только кусочек осетрины сверху и кусочек рыбьей печенки - до того уже наелся. Потом принесли блины и чай, но блинов он уже видеть не мог, велел все оставить и не убирать до распоряжения. Ощупывая раздувшийся живот, Петр покачал головой и подумал, что так недолго и потолстеть на таких-то харчах. Однако вернулся к столу и съел ложку черной икры.
Потом вспомнил про Фаину, отыскал телефон, провалившийся в дырку в кармане, он оказался полностью разряженным. В прихожей стоял старинный черный аппарат, какие были во времена ЧК и НКВД, Петр поднял тяжелую трубку и набрал номер.
- Фаина, привет!
- Ты... ты куда пропал? Я жду, жду, остался поговорить, потом смотрю, автобус уехал. Ты где?
Петр мысленно вздохнул, чувствуя на том конце провода слезы.
- Все в порядке. Я сегодня не приду ночевать.
Фаина замерла, и, кажется, не дышала.
- Дело в том, - мучаясь, продолжал Петр, - что это была командировка по заданию редакции...
Он лгал и чувствовал себя последним негодяем. Фаина молчала, потом в трубке раздались короткие гудки.
- А, черт, - в сердцах пробормотал Петр, стукнув кулаком по лбу. - Надо было звонить, не удержался. Не мог тихо пропасть.
Он принялся ходить по прихожей из угла в угол, потом остановился и сказал:
- Нет, не мог. Правильно, что позвонил. Девчонка ни в чем не виновата. А виноват только ты.
Он прошел в гостиную, сел, принялся читать очередной том книги судеб, чтобы отвлечься.
Инаугурация проходила в огромном зале, украшенном белыми цветами и освещенном миллионом свечей. От огня свечей было жарко и душно, запах цветов смешивался с запахом горелого стеарина, и от этого Петру было нехорошо. Он стоял на возвышении среди цветочных ваз, одетый в парадный костюм с длинными фалдами, белую кружевную сорочку с жабо и узкие лакированные штиблеты. Шею сдавливал галстук-бабочка. Перед ним было все руководство Ордена, человек двадцать, все одетые по случаю. Впереди находились Аза Антоновна, Оксана Арнольдовна, Семен Михайлович и Родионыч, и Петр знал, что никакие это не корректоры, а руководители отделов охраны, аналитического, стратегии и писарского.
Церемония была короткой. Вышел из боковой двери батюшка, махал кадилом, добавляя к смеси запахов запах ладана, читал молитву, благодарил Бога за то, что дал Ордену нового магистра, перекрестил Петра, дал поцеловать огромный серебряный крест, возложил ему на голову соболью шапку, осыпанную бриллиантами, опять читал молитву. Потом громовым голосом произнес "Аминь!", все повторили хором и стали рукоплескать новому магистру. Петр поклонился в пояс, подошел к краю возвышения и произнес краткую речь.
- Друзья! - сказал он. - Вступая на этот пост, хочу сказать, что тщательно проанализировал политику Ордена, и пришел к выводу, что она была неправильной. Негоже России плестись в хвосте, обеспечивая миропорядок. Пусть место в арьергарде займет любая другая страна! Я сделаю все, что возможно для того, чтобы Россия стала процветающей, богатой и самой главной страной в мире. А миропорядок от этого не нарушится!
Он отступил назад, оглядел присутствующих. Аза Антоновна плакала от счастья, уткнувшись в плечо Семена Михайловича. Тот слегка похлопывал ее по плечу, другой рукой утирая скатившуюся по щеке слезу.
- Ура! - вдруг закричала Оксана Арнольдовна чистым и мощным голосом.
- Ура! - подхватили все.
Петр сглотнул комок, подступивший к горлу, и тоже закричал "ура".
Больше всего было, конечно, молодых людей, чаще студентов. Эти торговаться считали зазорным, долго мерили, прикидывали так и эдак, и говорили, что они еще придут. Чаще случалось так, что не приходили. То ли не было денег, то ли настойчиво искали и находили где-то, при чем не всегда дешевле и лучше. Фразу "я сейчас вернусь" торговцы слышат по сто раз на дню, и не питают иллюзий, потому что возвращаются единицы.
Еще ходили попрошайки, чистенько, но бедно одетые бабульки, просили Христа ради на хлебушек. Торговцы всегда подавали, потому что считалось - не подашь, удачи не будет.
Ходили калеки на костылях, с приделанной к костылю жестяной баночкой для подаяния, останавливались молча, получали милостыню, кланялись и крестились, желали подавшему прибытку.
Бегали по рядам рыночные воришки, пацаны десяти-двенадцати лет, воровали у зазевавшихся торговцев то спортивные штаны, то майку с трусами, то перчатки. Однажды Петр был свидетелем, как торговка догнала воришку, стащившего у нее футболку, влепила ему затрещину и вернулась к прилавку. Однако для пацана этим дело не закончилось. Его наказал еще и "пахан" - главный вор, которому мальчишки платили "оброк". Этот отлупил, и пребольно. Чтоб впредь не попадался.
На стыке продуктового и товарного отделов рынка кучкой стояли дневные проститутки, в миру милые и приятные девчонки, но на работе - развязные шлюхи. Маринка, ноги которой призывно выглядывали из короткой юбчонки, на голову выше всех остальных, выступала вперед и, держа в длинных пальцах с кровавыми ногтями длинную сигарету, спрашивала потенциального клиента низким преступным голосом, неимоверно растягивая слова:
- Мужчина, огоньку не найдется? - и выдвигала вперед приличных размеров грудь.
Мужчина хлопал себя по карманам, не отводя глаз от груди, которая висела прямо на уровне его лица. Наконец находилась зажигалка, или спички, высекался огонь, Маринка выпускала дым в лицо кавалеру и говорила:
- Отдохнуть от трудов праведных не желаете?
- Гм, гм, - мужчина приосанивался, глядел орлом. - Отчего бы не отдохнуть?
- Ну так пойдемте, мужчина, что вы мне зубы заговариваете. Пятьдесят баксов и вы испытаете такое, чего никогда в жизни не испытывали.
Дальше было два варианта событий. Вариант первый.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, и с него слетали все до одного орлиные перья. - Так ты шлюха, что ли?
- А вы думали, я в вас влюбилась, что ли? - Маринка презрительно оттопыривала губу, товарки за спиной громко фыркали. - Мужчина, вы себя в зеркале видели?
- Ах ты, сука...
Но докончить любителю отдохнуть на халяву не давал Тимофей, сутенер и телохранитель. Он вырастал перед раздухарившимся клиентом словно гигантский кованый сундук, смотрел недобро и спрашивал: "Что тут у вас, проблемы?" Клиент тушевался и исчезал подобру-поздорову.
Вариант второй.
- Пятьдесят баксов! - ахал мужчина, но перьев не терял, наоборот, как бы становился выше ростом. - Да за полтинник я себе такую сниму на Чиверской...
- Ну, уж и пошутить нельзя, мужчина, что вы, в самом деле. Тридцать пять...
- Двадцать, не больше! - резал клиент.
Сторговывались на четвертаке. Маринка уводила клиента в "апартаменты" неподалеку, в комнатку, где пахло немытыми телами, дешевыми духами и клопами, а ее место занимала другая девушка.
Проходя по рядам, Петр слышал:
- Шапочки недорого.
Это зазывал в свои сети шапочник, шьющий зимние ушанки из крашеного сурка. Такие шапки покупали толстые тетки своим мужьям "на работу носить". Шапки протирались на затылке за сезон, но и стоили соответственно.
- Шарфики, рукавички, совсем даром, однако! - это расторговывалась цыганка из Узбекистана, стремилась продать зимний товар на стыке весны и лета.
- А вот кому самса, пироги, расстегаи? - крикливо вопрошала разносчица, везя по рядам тележку с сумкой, из которой восхитительно пахло. Петр купил у нее однажды расстегай, который оказался вовсе не расстегаем, а треугольным пирожком с белой рыбой, впрочем, был вкусен и свеж.
- Чай, кофе, пепси-кола!
- Кому курточки, плащики кожаные?
- Подайте, Христа ради, - просил нищий, по-настоящему слепой, заросший черной щетиной дед.
Всем известно отношение покупателей к китайскому товару. Китайское - значит дешевое и некачественное. При покупке покупатель всегда спрашивает:
- Китайское? - при этом вид у него такой, будто не обманешь его ни за что.
- Что вы! - возмущенно отзывается торговка. - Южная Корея!
Покупатель уходит удовлетворенный, с покупкой. Все довольны. Покупатель доволен, что приобрел корейский товар, продавец доволен, что продал китайское, соседи довольны, что видели интересное зрелище.
Но за корейский выдается только товар, у которого на ярлыках иероглифы. Если иероглифов нет, товар идет за итальянский, немецкий и даже французский. Китайцы не лыком шиты. Петр видел однажды женские ботинки, сделанные в Китае, у которых на подошве было написано "Italy". Написано грубо, даже коряво, но покупатель ушел просто счастливым. А сколько продано кроссовок марки "Adiads"! Это не опечатка, точнее опечатка, но китайских поддельщиков. А костюмов с ярлыками "Кристиан Диор"! А обуви "Саламандер"! А косметики "Ив Роше"! Если все это делается и не в Китае, то в Турции или в Польше. Причем для того, чтобы купить подлинную вещь, не нужно идти в дорогие магазины, потому что там тот же самый китайско-турецко-польский товар, только более чистый, не запыленный на рыночном ветру. Подлинную вещь в России, купить, конечно, можно. Но... маловероятно.
Оказывается, искра между Фаиной и Петром все-таки пробежала, но Петра не задела, а Фаину подпалила порядком. Петр заметил, что женщина и смотреть на него стала томно, и вздыхать украдкой, и старается задеть его ненароком. Тогда Петр пустил в ход все свое обаяние, купил ей три гвоздики, нашептывал на ухо что-то приятное, и добился своего. Вскоре он ночевал уже не в подвале, а на квартире у Фаины. Впрочем, квартира была не ее. Коммуналка на семь жильцов. Запущенный коридор, плохо освещенный пыльной лампочкой, давно не метеный пол, какие-то сундуки, велосипеды и коляски, двустворчатые двери, крашеные во времена оно. Фаина занимала дальнюю комнату с окном на двор. У нее было чисто, опрятно, висели веселенькие занавесочки на окнах, стояла бабушкина металлическая кровать с блестящими шарами на спинках, лежала перина, взбитая до потолка. Еще в комнате стоял качающийся из-за неровного пола сосновый стол, крытый белой скатертью, шкаф со скрипучими дверцами, напоминающий дореволюционного городового и этажерка с книгами. Книжки оказались преимущественно женскими романами с блестящими обложками, где на второй странице начинаешь безудержно рыдать, а на двадцатой готов совершить самоубийство, и только желание послать тысячу проклятий автору и издателю останавливает и наводит на жизнелюбивые мысли.
Ночью, когда Фаина засыпала и сопела у Петра подмышкой, он размышлял о себе и своем положении. Всегда, всегда он использовал женщин для каких-то целей, будь то секс, приятное времяпрепровождение или крыша над головой. Вот Фаинка, переспала с ним один раз, и, похоже, влюбилась не на шутку... Маленькая, пухленькая, совсем не в его вкусе.
- Сволочь ты, Петя, - шептал он в потолок, освещенный слабым светом дворового фонаря. - Ты ж ее бросишь, как бросал других, и ей будет плохо. А влюбиться в нее ты не можешь, и вовсе не потому, что она тебе не нравится, а потому, что ты вообще не можешь влюбиться. Ты не знаешь, что такое любовь, Петя, мать твою!
- Ты с кем разговариваешь? - сонно бормотала Фаина, поворачиваясь на другой бок.
- Спи, спи.
- Ну и ладно! - отвечал Петр самому себе. - Подумаешь, влюбилась девчонка! Это ее проблемы. Тебе что, лучше ночевать в грязном подвале? Очень скоро твое положение переменится, если Философ не врет, конечно. Впрочем, может и врет, с него станется.
- Вот скажите, Философ, - говорил он бродяге, сидящему рядом на табурете, - как вы к такому выводу пришли, ну, про начальника?
- Обыкновенно пришел, - отвечал бомж. - Методом сопоставления и анализа.
- Нет, вы не методом пользовались! - Петр покачивал пальцем перед лицом Философа. - Вы и есть самый настоящий агент Антанты, то есть Ордена этого. Потом мне дадут должность самую дурацкую, а я на начальника замахнулся. Что будет? Разочарование.
- Ну, и зачем Ордену ваше разочарование? - улыбался бомж.
- А так, чтоб служба медом не казалась.
Философ рассмеялся и пропал. Зато появилась незабвенная Аза Антоновна, улыбнулась глумливо и молвила:
- Ну, ты губищу-то раскатал, Петруша! Начальником ему! Пуговку на лбу пришей, чтоб губищу пристегивать, гы-гы.
- А чего ж вы тогда добиваетесь?
- А чтоб тебя из квартиры выжить, осел ты этакий! - Аза Антоновна сделала ему нос, рассмеялась и исчезла.
- Ну вот, - прошептал Петр, просыпаясь. - А я-то гадаю, что да почему. А оно вон как все просто! Погоди, Философ что советовал? Сходить в паспортный стол. И пойду!
- Ну с кем ты все время разговариваешь? - недовольно спросила Фаина, просыпаясь и глядя на него затуманенным взглядом.
- Сам с собой.
- Как это?
Петр долго смотрел на сонную Фаину, раздумывая о том, почему она задала такой странный, с его точки зрения, вопрос.
- А ты что, сама с собой не разговариваешь?
- Н-нет.
Петр подумал вдруг, что она ведь совсем глупенькая, вон, даже сама с собой не разговаривает. Впрочем, признак ли ума способность разговаривать с собой? Не есть ли это грань помешательства? Нет-нет, Петр беседовал со многими умными людьми, и большинство из них такой способностью обладали.
- Ты о чем задумался, милый?
Петр вздрогнул.
- Да так, ни о чем.
Они отправились на рынок вместе. Там их встретили понимающие взгляды торговок и Артамона, который даже подмигнул Петру. Тому было все равно.
Закончив утренний разнос вещей, Петр отправился-таки в паспортное отделение. В этот час там было пусто, и вскоре он оказался в типичном милицейском кабинете с потрепанной мебелью, обшарпанными стенами, кипами бумаг и шкафами, за стеклами которых виднелись толстые канцелярские папки с личными делами. Но хозяйка кабинета оказалась совсем не типичной для такой обстановки. Статная надменная дама лет сорока с хвостиком. На пальцах - золото с бриллиантами, в ушах - бриллианты с золотом. На шее тоже. Очень богатая, можно сказать, дорогая дама, украшенная явно не на зарплату служащего паспортного отделения. Но! Не будем считать деньги в чужом кармане. Вдруг у нее муж - миллионер, да не подпольный, а настоящий? Ну, не муж, так любовник.
В довершение портрета скажем, что на голове дама носила прическу, которая выглядела только что сделанной, причем не в парикмахерской на углу, а в дорогом салоне красоты, где очень кусачие цены. Выслушав Петра очень внимательно, она дала ему листок бумаги, обкусанную авторучку с заедающим шариком и велела написать заявление. Что Петр и сделал. Принеся заверения в том, что через две недели его вопрос будет решен (положительно или отрицательно, дама не уточнила), она выпроводила Петра из кабинета. Петр пожал плечами, постоял минуту, сказал себе, что давно пора было это сделать, и вышел из отделения.
А дама, удостоверившись, что посетитель ушел, подняла трубку, набрала номер и сказала удивительно чистым и мощным голосом:
- Он приходил. Написал заявление. Да, две недели.
Она отставила трубку от уха, и стал слышен голос Азы Антоновны, похожий на гудение мухи в банке:
- Ну и молодец, девочка, купи себе пряник, гы-гы.
Вечером, затащив Философа в задний коридор, Петр рассказал ему о своих предположениях относительно того, что его хотят просто-напросто выжить из квартиры. Философ выслушал, выкурил окурок, задавил его каблуком обтерханного ботинка и молвил:
- Ну, не знаю.
Несколько минут помолчали.
- Нет, - Философ покачал головой. - Неадекватные меры. Судите сами. Выжить вас из квартиры можно гораздо менее затратными способами. Зачем для этого городить такую комбинацию? Огромный этот зал, в котором вы сами работали и убедились, что это не иллюзия, комнаты с выдвижными кроватями...
- А если у них индустрия такая?
- Но тогда об этом было бы хоть что-нибудь слышно!
- А если только начали, и слухи еще не пошли?
- Едва ли, - Философ с сомнением покачал головой. - Даже если бы только задумывали, слухи бежали бы впереди паровоза. Люди болтливы.
Опять помолчали.
- Три дня осталось, - сказал Петр и вздохнул.
- Вы уже выиграли пари. Осталось только получить коньяк. Отольете немного мне во фляжку?
- Послушайте, я вам всю бутылку отдам!
- Нет, всю бутылку не нужно. Зачем? Во фляжке сто пятьдесят граммов, мне хватит надолго.
- Отолью.
- Ну, вот и хорошо.
Философ встал, кивнул и ушел. Петр последовал за ним и столкнулся нос к носу с Фаиной.
- Ты чего, с этим бомжом разговаривал, что ли? - поморщилась она.
- Умнейший человек, - пожал плечами Петр. - С таким поговорить не грех.
- Фи! Алкаш и босяк.
- Послушай, дорогая, - неожиданно для себя вспылил Петр. - Я тоже босяк. У меня ни денег, ни квартиры, ни перспектив в жизни.
- Ты хоть не алкаш, - извиняющимся тоном сказала Фаина. - И потом, ты ведь не всегда таким будешь. Ты заработаешь, ты же молодой, здоровый. А он так и останется голодранцем. Из принципа.
Петр не нашелся, что сказать.
- Да ладно, что мы о нем? - Фаина подхватила Петра под руку и защебетала о своих делах.
Она поначалу работала по найму, потом скопила деньжонок, заняла у кого-то, и вошла в долю с небольшим капиталом. Несколько раз ездила в Турцию за товаром. Фаина подозревала, что компаньонка ее обманывает при расчетах, и это занимало ее больше всего в жизни. Петр мысленно вздохнул, но не стал прерывать подругу.
А может быть взять и ей все рассказать? - подумал он, слушая вполуха о долларах, турецких лирах и курушах. Вот так вывалить на бедную головку как из ушата? Что будет? А ничего хорошего не будет. Она не Философ, не поверит. Еще, чего доброго, примет его за писателя-фантаста, вышедшего в народ, чтобы найти типажи для нового романа. Он даже представил, как она запрыгает, захлопает в ладоши и закричит: "А говорил - ни кола, ни двора! Я знала, я знала!" Или сумасшедшим сочтет. Да и стоит ли забивать голову маленькой торговке с Теркизовского рынка?
- Да ты меня совсем не слушаешь, - обиженно сказала Фаина.
- Слушаю, слушаю, - рассеянно пробормотал Петр.
Они повернули в переулок, где жила Фаина, и Петр остановился, пораженный. Перед подъездом стоял рыжий автобус. Из дверей выглядывала простоволосая Аза Антоновна и улыбалась. Петру стало нехорошо.
- Ты чего? - толкнула его Фаина.
- Ты... это... ступай. Я задержусь. Мне кое с кем потолковать надо.
Проводив Фаину до подъезда, Петр повернулся к Азе Антоновне.
- Срок, вроде бы, еще не вышел, - сказал хмуро.
- И, касатик! - радостно залопотала Антоновна. - Дело разве в сроке? Днем раньше, днем позже. Лучше раньше. Заходи.
Петр забрался в салон, где, кроме Антоновны и Денисыча увидел Оксану Арнольдовну все в той же шляпке и Семена Михайловича, одетого строго, как на приеме. Петр вежливо поздоровался, ему благосклонно кивнули в ответ.
- Петруша, мы две недели ждать не можем, нас поджимает, - сказала Аза Антоновна. - Или сейчас, или никогда. Коньяк свой ты выиграл, вот он. - Она подала ему желто-коричневую коробку. - Не в коньяке суть. А суть в том, что тебе нужно кое-что прочесть.
И она сунула Петру толстенный черный том, на обложке которого было вытеснено "КСРФ-23. Совершенно секретно". К книгу было заложено множество закладок, торчавших как петушиный хвост.
- Читай, касатик, читай. Вон, по закладкам.
- Что, прямо здесь?
- Милый, да ты не видел, что ли? - Антоновна ткнула толстым пальцем в надпись на обложке. - Совершенно секретно. Эту штуку даже нам читать нельзя.
- А мне можно?
- Петр Валентинович, - подала голос Оксана Арнольдовна. - Не оттягивайте. Время, действительно, поджимает.
Петр пожал плечами, открыл книгу и стал читать отчеркнутые черным карандашом места.
"Одна из главнейших задач Ордена - поддержка сил, стремящихся к увеличению нестабильности в политической жизни России".
"Важная задача - не дать развиться предпринимательству до уровня общемировой".
"Народ России должен быть беден, что является главной целью Ордена. Политическая ситуация направляется в сторону противоречий между действующей властью и оппозицией".
"Огромную поддержку оказывать так называемым "олигархам", всячески внушая при этом народу отвращение к ним и богатым людям в целом".
"Ослабить влияние России на мировой арене".
- Черт знает что! - вскричал Петр, захлопнув книгу. - Это просто возмутительно!
- Во! - заорала Антоновна. - Возмутительно! Именно так!
- Погодите, - Петр захлопал глазами, оглядывая всех по очереди. - Вы же сами к этому руку прикладываете! Надо сказать, у вас хорошо получается.
- Дорогой Петр Валентинович, - с достоинством сказал Семен Михайлович. - Естественно, получается хорошо, иначе и быть не может...
- Другое дело, как мы к этому относимся! - перебила Антоновна.
- Именно! - Семен Михайлович поднял палец.
- Дело в том, - сказала Оксана Арнольдовна, - что нам линия Ордена... скажем так, не по душе.
- Во! - закричала Антоновна, но старушка так посмотрела на нее, что она стушевалась и замолчала.
- Настолько не по душе, - продолжала Оксана Арнольдовна, - что мы предприняли ряд действий по изменению линии Ордена...
- Звучит как линия партии, - буркнул Петр.
- Дело в том, что нынешний магистр... - Оксана Арнольдовна замялась, прищелкнула пальцами в тонких нитяных перчатках, - нынешний магистр Ордена продолжает эту линию с особым рвением, и вы видите, куда идет Россия. Ни к какому богатству страну не допустят! Оставить страну на положении десятой и даже двадцатой - вот цель магистра. Нам это не по душе, как я уже сказала...
- Так вы устроили заговор? - спросил Петр.
- Ну, я же говорила, умный парень, - тихо сказала Антоновна, не поднимая глаз.
- Мы задавали магистру вопросы. - Семен Михайлович стукнул кулаком по сиденью. - У него на все один ответ: так надо для всеобщего миропорядка.
- Петруша, мы хотим сместить магистра, - напрямую брякнула Антоновна, и все застыли, ожидая реакцию Скорохлебова.
- Ну, смещайте, я-то тут при чем, - растерянно пробормотал Петр, чувствуя, как где-то в желудке заныло, да так сладко-сладко...
- А при том, касатик, что новым магистром можешь стать только ты! - выпалила Антоновна.
- С какой стати? - вскинулся Петр.
- Это долго объяснять, Петр Валентинович, - сказала Оксана Арнольдовна. - Потом, как-нибудь, мы покажем ваше генеалогическое древо, и вы все поймете. Дело в том, что никто из нас магистром стать не может. Поймите, право наследования соблюдается у нас неукоснительно...
- Но нынешний магистр может уйти только в результате смерти, не так ли? - спросил Петр.
- Он и уйдет, - забормотала Антоновна, лихорадочно теребя руки. - Он уйдет, уйдет.
- Вы решили его убить?
- Помилуйте, Петр Валентинович! - Семен Михайлович всплеснул руками. - Как можно так думать!
- А как мне еще думать, если мне только что сказали, что вы составили заговор и хотите сместить магистра?
Несколько минут все молчали. Тишина становилась невыносимой.
- Тебя проверяли, Петруша, - тихо сказала Антоновна. - Нам важно было увидеть твою реакцию.
- И что? Если бы я обрадовался и сказал "давно пора", вы отказались бы от затеи сделать меня магистром?
- Да, Петр Валентинович, - сказала Оксана Арнольдовна. - Есть еще один кандидат, и он тоже прошел обработку...
- Ах, я у вас проходил обработку! - Петр вскочил, рассвирепев, но тут же остыл и сел на место. - Собственно, это было ясно с самого начала.
- Я буду с вами откровенна, Петр Валентинович, - сказала старушка. - Второй кандидат не подходит. Совершенно. К тому же, он слишком молод.
- А как же право наследования? - Петр почувствовал себя совершенно опустошенным.
- Тот кандидат отречется в вашу пользу.
- Прямо как царский престол, - устало хмыкнул Петр.
- Что там престол! - вскричала Антоновна. - Бери выше, выше!
Оксана Арнольдовна опять взглядом заставила ее замолчать.
- Надеюсь, с ним не произойдет ничего плохого?
- Да бросьте! - нетерпеливо закричал Семен Михайлович. - Не надо разыгрывать из себя гуманиста, когда дело касается судьбы России. Какое вам дело до мальчишки, которого вы никогда в глаза не видели!
- Стоп! - сказал Петр. - Вы привыкли шагать по трупам? Пять трупов слева, двадцать трупов справа? Имейте в виду, если я стану магистром, то только в случае, если вы перестанете убивать направо и налево!
- Помилуйте, Петр Валентинович! - растерянно забормотал старик. - Какие трупы, вы что? Мы никого и никогда не убиваем. Даже вас проверяли на кровожадность.
- Ну хватит, хватит, - остановила их Оксана Арнольдовна. - Мы никого не убиваем, это правда. Наш магистр мертв уже целые сутки. Нам нужен другой. Коротко говоря - вы согласны стать нашим магистром?
- А если не соглашусь? Мне Аза Антоновна сколько раз угрожала - убьем, убьем...
- Да ты что, милый! - Аза Антоновна приложила руки к груди. - Это ж только слова. Иначе-то нельзя. Иначе могут и не понять. Как же без страха-то?
- А вот так, - Петр посмотрел строго. - Чтобы больше никаких угроз. Никому!
- Ишь, раскомандовался тут! - закричала Антоновна. - Ты скажи, согласный, или нет, а потом уж командуй.
- Согласен!
Петр произнес это в запале, и тут же облился холодным потом. Куда, куда я лезу? - подумал он.
- Ну, вот и хорошо, - сказала Аза Антоновна, а старики переглянулись и облегченно вздохнули.
- Но для того, чтобы решиться на перемену курса, - сказал Петр, - мне нужно тщательно изучить вопрос. А вдруг для миропорядка необходимо держать Россию в узде?
Все снова переглянулись, а Денисыч крякнул и вытер усы.
- Ну дык, - забормотала Антоновна. - Кто ж спорит? Конечно, изучишь, и все такое. Поехали?
- Куда? На коронацию?
- Ишь ты, на коронацию! - засмеялась Антоновна. - Еще старого магистра схоронить нужно. Коронация... тьфу! - то есть инаугурация через десять дней. Готовиться поедем, вопрос изучать и тому подобное.
- В подземелье?
- Ну а куда ж еще?
- Только предупреждаю, - Петр выставил вперед палец, - что в подземелье я жить не стану. Верните мне мою квартиру.
- Хозяин барин, - пожала плечами Аза Антоновна. - Можешь жить хоть в Антарктиде.
- Это не существенно, - подтвердил Семен Михайлович.
Оксана Арнольдовна молча кивнула.
- И чтоб духу того толстопузого в моей квартире не осталось! - Петр вспомнил свой визит и сжал кулаки.
- Дык, касатик, его уж нет, его уж нет! - Антоновна замахала руками. - Он уж давно испарился. И в твоей квартире полный ажур и благодать, не сомневайся. Так поехали?
Петр подумал, что неплохо было бы попрощаться с Фаиной, но махнул рукой. Прощание, слезы, сопли, упреки... Этого он органически не выносил. Денисыч завел мотор и тронул автобус.
Ему отвели роскошные апартаменты из пяти комнат, больших, обставленных мебелью девятнадцатого века, чистых, ухоженных, ярко освещенных белыми потолочными светильниками. Среди обстановки был огромный телевизор. Петр включил его и убедился, что он показывает около пятисот каналов со всего мира. Пораженный этим, он выключил аппарат и принялся бродить по комнатам. Окон, конечно, не было, их заменяли картины старых мастеров. Висела картина Куинджи - лунная ночь на Днепре, притягивающая глаз призрачным светом; полотно Айвазовского, дышащее морским ветром, брызгами волн и криками чаек; вид на Гималаи Николая Рериха - гордые снежные вершины, проткнувшие небо; зимние пейзажи двух Константинов - Юона и Коровина, от которых веяло морозом, и, казалось, был слышен скрип снега под копытами лошадей и полозьями; весенние пейзажи Левитана наполняли комнату птичьим щебетом и запахами просыпающейся природы.
Петр остался доволен квартирой, с улыбкой вспомнив комнатку с выдвижной мебелью. На столе в гостиной он нашел маленький серебряный колокольчик с ручкой и позвонил. Тотчас же отворилась дверь, и вошел молодой человек в белой рубашке и черных брюках, склонил голову, ожидая приказаний. Петр велел доставлять по одному секретные книги из архива магистра. Молодой человек испуганно захлопал глазами и сказал, что он не имеет доступа, и не может...
- Так приведите того, кто имеет доступ! - приказал Петр.
Через минуту в комнату явился невзрачный человек, весь в черном, низкого роста, бледный, в общем такой, про которого говорят, что краше в гроб кладут. Он изогнулся в поклоне, выслушал приказ и исчез. Вскоре Петр держал в руках книгу "КСРФ 1". Он устроился в гамбсовском кресле, вытянул ноги на пуфик и принялся листать книгу. Через час велел принести еще, потом еще.
Из прочитанного складывалась интересная картина. Политика ущемления России началась при Радковском, достигла невиданного размаха при Ризермане, пошла на спад при Шовникове, и возродилась при Кацнигге. Дальше ее последовательно проводили Альцер, Савинский и Шнайдер.
Петр читал до глубокой ночи, и у него зрела мысль о том, что его обманули. Какое отношение он имел ко всем этим фамилиям? Родственные связи? Помилуйте! Да не может быть! Тогда что же?
Петр позвонил и велел позвать Азу Антоновну. Та явилась незамедлительно, выслушала его, вздохнула и сказала:
- Я же говорила, ты умный парень. А родственные связи имеются, не беспокойся, только очень дальние. Как там Высоцкий пел? "Если кто и влез ко мне, то и тот - татарин", гы-гы. Вообще-то не бери в голову. Муть это все. Пользуйся. Скоро тебя провозгласят, и никто и пикнуть супротив не посмеет. А власть у магистра огромадная. Можешь, если хочешь, даже Орден распустить, да. Только ведь тебе же не придет такое в голову?
- После того, что я узнал - никогда!
- Ну, вот и славно, славно. Ты, я вижу, за книжки принялся? Это ты молодца. Так и надо. Мнение-то уже составил? Не совсем? Ну-ну. Давай. Помнишь, ты удивлялся, что все на бумаге, а не в компьютере? Ну вот, ну вот. Все в твоих руках.
Антоновна ушла. Петр почитал еще, захлопнул книгу и велел подавать ужин. Слуга поинтересовался, кухню какой страны он предпочитает, на что получил твердый ответ: "Русскую, какую же еще"!
Ему подали куриный суп с потрохами, бараний бок с гречневой кашей и настоящий расстегай. К сожалению, от расстегая, круглого, в тарелку, пирога с рыбьим фаршем и осетриной, Петр отщипнул только кусочек осетрины сверху и кусочек рыбьей печенки - до того уже наелся. Потом принесли блины и чай, но блинов он уже видеть не мог, велел все оставить и не убирать до распоряжения. Ощупывая раздувшийся живот, Петр покачал головой и подумал, что так недолго и потолстеть на таких-то харчах. Однако вернулся к столу и съел ложку черной икры.
Потом вспомнил про Фаину, отыскал телефон, провалившийся в дырку в кармане, он оказался полностью разряженным. В прихожей стоял старинный черный аппарат, какие были во времена ЧК и НКВД, Петр поднял тяжелую трубку и набрал номер.
- Фаина, привет!
- Ты... ты куда пропал? Я жду, жду, остался поговорить, потом смотрю, автобус уехал. Ты где?
Петр мысленно вздохнул, чувствуя на том конце провода слезы.
- Все в порядке. Я сегодня не приду ночевать.
Фаина замерла, и, кажется, не дышала.
- Дело в том, - мучаясь, продолжал Петр, - что это была командировка по заданию редакции...
Он лгал и чувствовал себя последним негодяем. Фаина молчала, потом в трубке раздались короткие гудки.
- А, черт, - в сердцах пробормотал Петр, стукнув кулаком по лбу. - Надо было звонить, не удержался. Не мог тихо пропасть.
Он принялся ходить по прихожей из угла в угол, потом остановился и сказал:
- Нет, не мог. Правильно, что позвонил. Девчонка ни в чем не виновата. А виноват только ты.
Он прошел в гостиную, сел, принялся читать очередной том книги судеб, чтобы отвлечься.
* * *
Инаугурация проходила в огромном зале, украшенном белыми цветами и освещенном миллионом свечей. От огня свечей было жарко и душно, запах цветов смешивался с запахом горелого стеарина, и от этого Петру было нехорошо. Он стоял на возвышении среди цветочных ваз, одетый в парадный костюм с длинными фалдами, белую кружевную сорочку с жабо и узкие лакированные штиблеты. Шею сдавливал галстук-бабочка. Перед ним было все руководство Ордена, человек двадцать, все одетые по случаю. Впереди находились Аза Антоновна, Оксана Арнольдовна, Семен Михайлович и Родионыч, и Петр знал, что никакие это не корректоры, а руководители отделов охраны, аналитического, стратегии и писарского.
Церемония была короткой. Вышел из боковой двери батюшка, махал кадилом, добавляя к смеси запахов запах ладана, читал молитву, благодарил Бога за то, что дал Ордену нового магистра, перекрестил Петра, дал поцеловать огромный серебряный крест, возложил ему на голову соболью шапку, осыпанную бриллиантами, опять читал молитву. Потом громовым голосом произнес "Аминь!", все повторили хором и стали рукоплескать новому магистру. Петр поклонился в пояс, подошел к краю возвышения и произнес краткую речь.
- Друзья! - сказал он. - Вступая на этот пост, хочу сказать, что тщательно проанализировал политику Ордена, и пришел к выводу, что она была неправильной. Негоже России плестись в хвосте, обеспечивая миропорядок. Пусть место в арьергарде займет любая другая страна! Я сделаю все, что возможно для того, чтобы Россия стала процветающей, богатой и самой главной страной в мире. А миропорядок от этого не нарушится!
Он отступил назад, оглядел присутствующих. Аза Антоновна плакала от счастья, уткнувшись в плечо Семена Михайловича. Тот слегка похлопывал ее по плечу, другой рукой утирая скатившуюся по щеке слезу.
- Ура! - вдруг закричала Оксана Арнольдовна чистым и мощным голосом.
- Ура! - подхватили все.
Петр сглотнул комок, подступивший к горлу, и тоже закричал "ура".