Фильчаков Владимир. Книга судеб Российской Федерации

   - Ах! - восклицала она, ломая руки. - Ах!
   - Что такое, принцесса? - осведомился дутый, сосредоточенно глядя в карты.
   - Ах! Вы не поверите! Вы не поверите!
   - Ну почему же? - флегматично сказал спасатель из МЧС. - А вдруг поверим?
   Леди Би подскочила у столу, и, заглядывая в глаза играющим, принялась горячечно говорить:
   - Ах, эта леди Ви, она такая коварная, такая коварная. Я так любила ее, а она меня предала...
   - Это за что же вы ее так любили? - закусив губу и делая ход, сказал рыцарь без лат.
   - Да, а вот мы ее совсем не любили, - внимательно следя за ходом, проговорил ЭмЧеЭсовец.
   - Ах! Она украла кольцо! Мир в опасности! Кто спасет его?
   - Ну, кто-нибудь непременно спасет, - думая об игре, машинально сказал рыцарь. - Э! Стоп! Спасать мир - моя специальность. Я на этом не одну собаку съел!
   - И я съел! - ЭмЧеЭсовец вскочил, гремя пистолетами и ударяя себя в грудь. - И не только собаку!
   - А кого? - ревниво осведомился рыцарь. - Кого еще ты съел, нечестивец?
   - Это я-то нечестивец?! - вскричал ЭмЧеЭсовец. - Это я-то?
   - Ах! - леди Би в отчаянии всплеснула руками. - Вместо того, чтобы препираться, лучше бы подумали, как будете спасать мир.
   - А что тут думать? - ЭмЧеЭсовец почесал в затылке. - У меня четко отлаженный сценарий... Сначала рубим голову дракону, потом...
   - Какому дракону?! - ахнула леди Би. - Последнего дракона видели у нас две тысячи лет назад, и то какой-то мужик спьяну.
   - Эээ, гм-гм! - сказал рыцарь. - Позвольте! В таких условиях я работать отказываюсь! Что это за королевство такое, где нет даже приличного дракона? О, вот и Гэндальф!
   Действительно, вошел Гэндальф без посоха.
   - Вы не видели тут моего посоха? - спросил он озабоченно. - Пропал, чтоб ему...
   - Как?! - вскричала леди Би. - Вы потеряли посох? Куда катится мир?
   - Ничего, ничего, - бормотал маг и волшебник, обыскивая сцену. - Это леди Ви, сперла, зараза, больше не кому. Она давно на него зарилась.
   - Что значит "ничего"? - тоном сварливой супруги крикнула леди Би. - Вы хоть понимаете, чем это грозит миру?
   Гэндальф выпрямился, посмотрел так, будто только сейчас заметил на сцене посторонних.
   - А вы чего орете, любезная? - ласково спросил он. - Проморгали кольцо, а теперь психуете тут? Это по вашей милости мир будет ввергнут в хаос, темные силы выползут из всех пещер и заполонят все вокруг!
   - Погодите, погодите! - вмешался рыцарь без лат. - А у вас хоть армия-то есть?
   - Какая армия, сынок! - с горечью ответствовал Гэндальф. - Три калеки и четыре недомерка. Два из них - полные идиоты, ложку мимо рта несут. Нам не справиться без вас.
   - А мы че? - ЭмЧеЭсовец встал и попятился. - Меча у вас нету, армии нету. Может, у вас и денег нету?
   - Казна пуста! - Гэндальф скорбно склонил голову.
   - Оба-на! - вскричали спасители хором.
   - Только храброе и искреннее сердце поможет миру, - пробормотал маг, все еще не теряющий надежду обнаружить пропавший посох.
   - Где мои манатки? - спросил ЭмЧеЭсовец у рыцаря. Тот в ответ только плечами пожал. - Пора сматываться.
   - Это точно! - поддержал рыцарь, и они быстро улизнули, не обращая внимания на жалобные восклицания принцессы.
   - Силы мои слабеют с каждым часом, - огорченно молвил Гэндальф. - Без посоха я ничто. Мир в опасности...
   И тут на сцену строевым шагом вышел шкет лет двенадцати, рыжий, конопатый, в шортах и белой рубашке с пионерским галстуком. Он лихо щелкнул каблуками, отдал салют и закричал:
   - Я спасу мир!
   - А ты кто, сынок?
   - Я - пионер Ваня.
   - Молодец, пионер Ваня! - похвалил Гэндальф. - А как ты собираешься спасать мир?
   - Легко! - заявил Ваня. - Но об этом не рекомендуется говорить вслух.
   - Ух ты! - восхитился маг. - А кто тебя научил так говорить?
   - Да ты что, дедуля! - снисходительно усмехнулся Ваня. - Телек не смотришь, что ли?
   У Вани вдруг сделались стеклянные глаза и он отчеканил, взмахнув рукой в пионерском салюте:
   - Пионер - всем ребятам пример!
   - Вот что, Ваня, - сказала леди Би, оглядывая пацана со всех сторон. - Ты уроки выучил?
   - Да выучил я, выучил! - отмахнулся пионер. - Мам, ну что ты! Всегда ты не вовремя.
   - А дело в том, Ваня, что урок по альтернативной истории давно закончился. Так что давай переодевайся, и не маши тут руками. Как нацист, право слово.
   - Мир гибнет! - трагическим тоном объявил Гэндальф, и рухнул как подкошенный.
   Занавес, то есть темнота. После темноты, во время которой на сцене слышалась подозрительная возня, зрители увидели сад из нарисованных на гофрированном картоне деревьев, а в саду скамью, на спинке которой было крупно вырезано ножом: "Все козлы". Из магнитофона в углу неслось бешеное чириканье воробьев. На сцену вступил инопланетянин, сильно напоминающий допившегося до чертиков дворника дядю Васю, только более зеленый. Было ощущение, что актера три дня поили водкой и красили краской "изумрудная зелень". Он был одет в засаленный ватник на голое тело и грязные джинсы. Стоптанные кирзовые сапоги у него на ногах жалобно просили каши и пищали при каждом шаге.
   - Ага, - кровожадно потирая руки, сказал он. - Земля? Ну и отлично. Будем завоевывать. Что вы можете противопоставить нам? Жалкую ядерную бомбу? Ха-ха! Что стоит ваша бомба, если вы не можете поднять ее на орбиту?
   Появился Гэндальф, только на этот раз он был без седовласого парика, балахона, и, естественно, посоха, который у него украли в предыдущей серии. Теперь он выглядел вполне респектабельно, и напоминал директора банка или вора в законе.
   - А! - сказал он, увидев инопланетянина. - Ты здесь? Все вынюхиваешь пути вторжения?
   Он сел на скамью, достал из заднего кармана портсигар, из него папиросу, помял, дунул в нее и закурил, со вкусом выпустив дым. В зале зашевелились курильщики, у которых от недостатка никотина уже опухли уши.
   - А что вынюхивать? Сигнал уж подан, - торжественно объявил инопланетянин, воздев руки к потолку. - Скоро, скоро, ринутся на землю воины славного звездного легиона...
   - Ах, оставь! - поморщился Гэндальф. - Ты про это уже сорок лет тростишь. Надоело.
   Инопланетянин подмигнул залу с заговорщическим видом, махнул рукой в сторону Гэндальфа и показал знаками, как он этого Гэндальфа не уважает. В зале хохотнули. Вошла леди Ви, выкрашенная тоже в зеленый цвет. Гэндальф посмотрел на нее, покачал головой.
   - Вы бы хоть в приличный цвет покрасились, что ли, - сказал со вздохом. - А то в вас, зеленых, уже грудные дети не верят.
   Вместо ответа леди Ви выволокла из двери эмалированный таз, раскрашенный полосами под паутину, и они с инопланетянином начали прилаживать его к спинке стула. Получилось что-то вроде параболической антенны, которую они направили на Гэндальфа. Тот и ухом не повел. Инопланетяне шушукались, делали руками какие-то пассы, творили заклинания, очевидно стараясь воздействовать на Гэндальфа. Наконец Гэндальф не выдержал, встал, произнес: "Как дети, ей-Богу" и вышел
   Петру вдруг стало скучно. Он понял, что написать об этом действе статью, может быть и можно, но ведь ее ни одна газета не купит. Какая уж тут культура. Так, стеб один...
   Он встал и начал пробираться к выходу.
   - Куда вы, товарищ? - голосом Ленина спросил инопланетянин. - Останьтесь, вы еще главного не видели.
   Петр сгорбился и бросился к выходу со всею возможною скоростью. Краем глаза он заметил, что с другой стороны зала пробирается к выходу еще один человек. Они столкнулись в дверях, у человека выпала из рук пластиковая авоська, по полу запрыгали апельсины. Ну кто ходит в театр с авоськой, хотя бы и в такой театр? Петр пробормотал извинения, бросился ловить апельсины, собирать. Человек не принимал участия в сборе урожая. Он стоял, сложив руки ниже пояса, и надменно наблюдал за Петром. Когда тот подал ему авоську и еще раз пробормотал "извините", он выхватил авоську, посмотрел надменно и сказал:
   - Вот что, любезный. Раз уж вы таким бессовестным образом на меня налетели, и хотите извиниться, подите-ка, поймайте мне такси.
   Петр постоял немного, посмотрел ему в глаза. Потом четко сказал:
   - Да пошел ты! Я уж извинился перед тобой. Ты хочешь, чтобы я тебя еще в сортир сносил?
   И вышел.
   - Невежа! - донеслось вслед.
   Петр обернулся и сказал себе, что сейчас начистит морду этому долговязому придурку, даром, что тот выше его на голову. И тут в голове вдруг всплыли слова: "молодой человек был не прав в том, что возмутился и опустился не только до угроз применения физической силы, но и эту самую силу применил. В то время как нужно было ответить едко, остроумно, так сказать, бить словом, а не руками." Откуда это? Бить словом, а не руками. Хм.
   - Вежливый и воспитанный человек, - сказал он холодно, - никогда не назовет другого невежей.
   Он отвернулся и зашагал по тротуару, оставив долговязого стоять и хлопать глазами.
   Хорошо, что он не опустился до драки. Очень хорошо. Вовремя выплыла цитата. Кстати, откуда? Э, не все ли равно?
   Петр шел по проспекту, мимо неслись дорогие автомобили, проезжали ярко освещенные троллейбусы. Сверкали огнями витрины магазинов, в которые даже входить-то страшно. В такие магазины входить - не так нужно быть одетым. И не с таким кошельком. Петр вздохнул, свернул в боковую улицу. Здесь были магазины подешевле, но такие же яркие, хотя в них уже не страшно было заходить.
   Петр подумал о том, что он, действительно, вел се6я не лучшим образом. Зачем было сразу лезть в бутылку? Нужно было сказать что-нибудь, так, чтобы надменная маска сползла с лица того типа. Почему, почему он так себя повел? Ну как же, его ведь так воспитали. Нужно дать сдачи. В любом случае, всегда. Но никто не научил, как именно давать сдачи. Кулаками - так он решил сам. И делал так до сих пор. Пока не выплыли откуда-то эти слова. Где-то он их слышал. Но где и когда - этого он припомнить не мог.
   Внезапно у него созрела мысль написать об этом статью. И плевать, что ее никто не захочет печатать! Может быть и захотят. Он ускорил шаг, добрался до дома и, едва скинув куртку, сел за компьютер. Через час статья была готова.
 
   Мы, чернь
   Приснопамятная революция тысяча девятьсот семнадцатого года совершила очень большое и важное деяние, благодаря которому Октябрьский переворот следует считать именно революцией, и не принижать его значение для всемирной истории.
   Вспомним, с чего начали большевики, оказавшись у власти. С уничтожения инакомыслия. А, поскольку инакомыслие теснилось преимущественно в образованных головах, то и начали они с уничтожения образованных людей. Выгоняли, выживали, расстреливали дворян, а вместе с ними гнали университетских профессоров, ученых, мыслителей, интеллигентов. Собственно, это общеизвестно, и не об этом моя статья. И даже не о том, что на смену изгнанникам пришла чернь. А о том, что потомственная чернь никак не может стать потомственной интеллигенцией. Не получается у ней это. И вовсе не потому, что препятствуют какие-то таинственные силы, а потому, что она этого не хочет. Да-да, именно не хочет.
   Начнем с того, как, например, мы, мужчины обращаемся друг к другу. "Здорово, мужики!" Мужик - это та самая чернь, рабочий конь, грязный, вечно пьяный, малообразованный, что бы там о нем не говорили, как бы не воспевали пролетариат ангажированные писатели и публицисты. Мы называем себя мужиками, ну и кто мы после этого? Мужики и есть. Ведь если мы станем приветствовать друг друга "Здорово, козлы!", то мы и станем козлами.
   Прошу понять меня правильно. Я вовсе не ставлю знак равенства между мужиками и козлами. Не надо натягивать одеяло на уши, обнажая ноги. Я просто хочу сказать, что если мы начнем здороваться друг с другом "Здравствуйте, господа", то мы, хоть господами в одночасье и не станем, но, по крайней мере, немного к этому приблизимся. Сделаем маленький шажок.
   Второе. Как мы едим. Не что, а как. Многие даже не знают, что во время еды наряду с вилкой нужно пользоваться ножом. Слава Богу, об этом помнят в ресторанах, но помнят только официанты, сервируя стол, а вот посетители, то есть мы с вами... В лучшем случае, мы режем бифштекс на несколько частей, которые поместятся в рот, перекладываем вилку в правую руку и больше не вспоминаем о ноже. Уверяю вас, во всем мире на нас смотрят как на дикарей именно поэтому - мы не умеем есть по-человечески. Ну, это было бы полбеды, если бы мы стремились научиться, так нет же! Мы и не хотим научиться! На кой хрен русскому нож, когда у него в кармане пачка баксов и он отвалит на чай целую сотню, так что любой официант посмотрит если не с уважением, то с восхищением? Ну, новые русские - это притча во языцех, о них мы говорить не станем. А старые-то русские? Сколько раз слышал: "Ну, вот еще, буду я ножом ковыряться, что я, граф какой-нибудь!" Не граф. И даже не маркиз. Чернь.
   Я пойду немного дальше, и заявлю, что мы даже не городская чернь, мы - чернь деревенская. Это становится ясно видно по тому, как мы разговариваем. Про обилие мата в нашей речи мы превосходим все страны мира вместе взятые. Мало того, мы даже в литературу притащили мат, издали "Луку Мудищева" и идиотски хихикаем по этому поводу. Сейчас матерятся все - от младенца, едва научившегося говорить, до президента страны. Если я переборщил, пусть президент поклянется, что ни разу в жизни не употребил матерного слова, и я, может и не съем эту статью, но извинюсь всеми фибрами души. Однажды в автобусе, слушая мат какого-то молодого человека, я спросил его, давно ли он из деревни. Он сначала не понял, о чем речь, а потом стал уверять, что он не из деревни, а из поселка. Чернь деревенская.
   Мы пользуемся блатным жаргоном и уверяем самих себя, что это результат того, что полстраны перебывало в ГУЛАГе. Глупости все это и отговорки. Не полстраны, а гораздо меньше. Нам просто нравится блатной жаргон. Он такой пикантный, притягательный, смачный, он так украшает нашу убогую речь, так вписывается в наш образ, который мы сами себе создали, образ этакий приблатненный, не то уже сидевшего в тюрьме, не то готовящегося сесть. И когда блатной жаргон употребляет наш президент (мочить в сортире, жевать сопли), мы умиляемся: да он же свой парень! Мы гнем пальцы, подражая скрюченным наркоманам, мы старательно коверкаем свою речь, и издаем при этом звук глубокого удовлетворения собой: гы-гы. Чернь приблатненная.
   А как мы отдыхаем? Мы же без водки веселиться совсем не умеем, а пьем так, что у иностранцев ум за разум заходит. Но мы же удальцы-молодцы! Мы объясняем это широтой русской души, которую проклятой немчуре не понять никогда. А душа-то здесь совершенно ни при чем. Наследственность-с. Чернь алкоголическая.
   Отдыхая на природе, как мы себя ведем? Как варвары, как невоспитанные троглодиты. Сколько мусора остается за нами! Видимо, широкая русская душа считает своим долгом загадить как можно больше территории, чтобы потомки жили в свинарнике, нами созданном. При этом широкая русская душа оправдывается тем, что нет кругом мусорных баков, а если и есть, то они не убираются, и поэтому забиты битком. Выбрасывать мусор некуда, а посему выбросим его просто на землю, ха-ха. И никогда нам не придет в голову взять мусор с собой, увезти туда, где эти мусорные баки есть, и выбросить там. Ну, что вы! Мы же русские, мы нахапали столько территории, что не загадить и двадцати поколениям! Чернь экологическая.
   Кто из нас вставал при появлении дамы? Только не надо говорить, что дамы сами виноваты, что они стали неотличимы от мужчин, что это результаты эмансипации. Это результаты нашего одичания. Мы одичали, товарищи. Да-да, товарищи, потому что до господ нам очень далеко. Так далеко, что не видно даже в телескоп. Дистанция гигантская, и, боюсь, уже непреодолимая. По той простой причине, что преодолевать ее никому не хочется. Мы, чернь, и так хороши.
 
   Петр перечитал статью дважды и остался доволен. Именно так! Мы - чернь, и этим гордимся.
 

* * *

 
   На следующий день Петр спал до обеда, потом встал, заглянул в холодильник, и понял, что похода в магазин не избежать. Он уже надевал куртку, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял вчерашний незнакомец, с котором он столкнулся при выходе из театра. Петр обратил внимание, что он выглядит как зомби - остановившийся взгляд, застывшее выражение лица, которое иначе, чем постное, не назовешь. В руках у него были свернутые в трубку и перехваченные резинкой листы.
   - Мама мыла раму, - сказал он и протянул листы Петру.
   При этих словах Петра охватило странное чувство восторга и страха как перед прыжком в воду с вышки. Такое состояние он испытывал совсем недавно, но не мог вспомнить, по какому поводу, ведь не в воду же он прыгал. Петр взял листы и положил на подставку для обуви. Незнакомец не уходил, протягивая еще и стодолларовую купюру, которую Петр взял. Захлопнув дверь, он постоял немного в задумчивости, потом надел куртку и вышел из квартиры. Незнакомец шел в том же направлении. Вот он вдруг начал озираться, как человек, глубоко погруженный в свои мысли, когда его вдруг спрашивают, как пройти на улицу Павлова, например. Петр наблюдал за ним с какой-то смутной надеждой. Он не смог бы объяснить, на что надеется. Так они и вошли в универсам. Петр потерял его в сутолоке магазина, но они опять столкнулись у кассы, на этот раз тележками.
   - А, это вы, - сказал незнакомец. - Знаете что? Хорошо, что я вас встретил. У меня вчерашняя встреча оставила неприятный осадок, и мне хотелось бы от него избавиться.
   Петр поморщился. Не хватало ему еще выслушивать излияния этого типа.
   - Я хочу угостить вас пивом, - продолжал незнакомец. - Вы ведь пьете пиво?
   - Пью, - машинально ответил Петр, хотя нужно было бы сказать совершенно противоположное.
   - Ну, вот и отлично. Здесь есть какое-нибудь заведение, где можно со вкусом посидеть?
   - Есть, - Петр внутренне развеселился, подумав о том, что укажет сейчас дорогущее кафе, где кружка пива стоила от пяти долларов.
   Через десять минут они сидели в уютном зале, отделанном черным деревом, где играла тихая музыка и сновали бесшумные официанты. Петр подумал, что, увидев цены в меню, которое им принесли, незнакомец забеспокоится, ибо он не выглядел богатым и респектабельным, но ошибся. Никакого беспокойства не отразилось у него на лице, когда он заказывал пиво и раков. Ну что ж, подумал Петр, тем лучше. Он разглядывал незнакомца, думая, что встреча эта неслучайна. Еще он думал, что совсем недавно произошло какое-то событие, которое сейчас стерлось в памяти, оставив по себе только упоминание.
   У незнакомца было узкое и длинное лицо и глаза, которые наводили на мысль о небольшом помешательстве. Иногда незнакомец взглядывал так, что у Петра по телу пробегали мурашки, и он думал, что вчерашняя встреча вполне могла быть в духе этого человека, когда он выразил Петру величайшее презрение. И никакого осадка у него от встречи не осталось, просто появился случай покрасоваться.
   - Меня зовут Георгий. Я - литератор. Сейчас значение этого слова несколько принижено, но у меня не поворачивается язык назвать себя писателем. Дело в том, что я считаю, что писатель - это тот, кто живет исключительно на гонорары от своих книг. У меня же так совсем не получается, приходится работать и писать в свободное время.
   - Простите, а фамилия ваша? - поинтересовался Петр.
   - Нерестенко.
   - Да-да, я слышал вашу фамилию, - зачем-то солгал Петр.
   - Правда? - подхватил Георгий. - И по какому же поводу? Вы читали что-то мое?
   - Нет, боюсь, не читал, уж извините. Но фамилия знакомая. Правда, я не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах...
   - Понятно, - Георгий поджал губы и в глазах его мелькнуло такое презрение, что Петр почувствовал чуть ли не ожог на лице. - Ну конечно, откуда вам... Впрочем, вы ведь оказались вчера на спектакле случайно?
   - В общем, да...
   - Так я и думал, - Георгий явно начинал ненавидеть Петра. - Вы фантастику не любите?
   - Ну, я бы так не сказал, - забормотал Петр, чувствуя, что эти посиделки могут добром не кончиться. - Я читал фантастику... Когда-то. Но сейчас...
   - Понятно, - повторил Георгий. Он явно чувствовал себя на две головы выше Петра.
   Принесли пиво и огромное блюдо раков. Теперь Петру было чем занять глаза и руки, он отхлебнул из кружки едва ли не половину, и с радостью ухватился за ближайшего рака.
   - Меня всегда удивляли люди, не любящие фантастику, - заявил Георгий.
   - Вот как? Почему?
   - Как же можно не любить фантастики? Полет мысли, провидение будущего, технические предсказания, литература тайны...
   - Знаете, все, что я читал из фантастики, - сказал Петр, - показалось мне притянутым за уши.
   - Поясните!
   - Какие-то перемещения во времени, пришельцы, звездолеты, и эти, как их... - он защелкал пальцами, показывая пистолет.
   - Бластеры, - подсказал Георгий, кривя губы.
   - Да-да, бластеры. Глупость какая-то.
   - Может быть. Меня все вами перечисленное не очень волнует.
   - А что же?
   - Гибель человечества, - мрачно сверкнув глазами, проговорил Георгий, и глаза его сделались одухотворенными. - Я собираю библиотеку книг-катастроф, в которых человечеству тем или иным образом приходит конец. В конце концов, я и пишу об этом!
   - Вы так не любите человечество?
   - А разве его можно любить? - вопросил Георгий, нависая над столом. - Может быть вы мне скажете, за что его любить? Молчите?
   - Ну почему же? Я могу ответить. Любить человечество есть за что. За литературу. За живопись. За скульптуру, архитектуру. За технический прогресс...
   - Ах, оставьте! - вскричал Георгий. - Уж за технический прогресс человечество любить никак нельзя. Вам разве не знакомы последствия так называемого технического прогресса? Загрязнение воздуха, воды и почвы, синтетическая пища...
   - Хорошо, хорошо, технический прогресс оставим, - согласился Петр. - Не очень удачный пример, допустим. А как же то, что я перечислил?
   - Литература! - презрительно произнес Георгий и устремил совершенно безумный взгляд мимо Петра, куда-то в угол. - Разве может считаться литературой мусор, лишенный всякой фантазии!
   - Что вы имеете в виду под мусором?
   - Да все, что угодно! - вскричал Георгий, размахивая руками и привлекая к себе внимание немногочисленных посетителей. - Литература, лишенная фантазии считаться литературой не имеет права.
   - Скажите, а Достоевский, например...
   - Достоевский! Этот убогий писателишко, который во главу угла поставил человеческие страсти, так называемую любовь...
   - Вот оно что! - сказал Петр, допивая пиво и делая знак официанту, чтобы принес еще. - Вы не верите в любовь?
   - В любовь? - взревел Георгий, сам испугался своего крика и несколько съежился. - Какая любовь! Вы называете любовью это отвратительное совокупление самцов и самок? Этот наркотик, разъедающий душу?
   - Ну, секс, - это еще не любовь.
   - Вот как? - Георгий насмешливо покосился на Петра. - А что будет делать ваша любовь без секса?
   - Я понимаю вас, - Петр покивал головой, поблагодарил официанта за пиво и отхлебнул из кружки. - У вас, видимо, была жизненная драма, неудачная любовь, так? Она бросила вас?
   - Какой вы провидец! - одновременно насмешливо и презрительно сказал Нерестенко. Вы угадали ровно на ноль процентов! На ноль! Никакой несчастной любви не было и быть не могло. Я - убежденный и принципиальный противник секса.
   "Черт побери! - воскликнул Петр мысленно. - Ну, я, кажется, попал!"
   - Да-да, не смотрите на меня так. Секс - это наркотик, который развращает человека, делает его подобным скоту. Все трахаются, трахаются, трахаются! - закричал он с ненавистью и сжал кулаки. - Только и делают, что трахаются и называют это любовью!
   - Мне кажется, вы смешиваете понятия, - осторожно начал Петр.
   - Я не смешиваю понятий! - безапелляционно заявил Георгий. - Понятия смешиваете вы, когда утверждаете, что, кроме секса, у человека есть еще и любовь. Любовь - это миф, который люди придумали, чтобы скрыть свой разврат!
   - Хорошо, хорошо, - с тоской сказал Петр, думая о том, что он сейчас поссорится с этим недоумком и придется самому платить за пиво. - Пусть так. Действительно, большинство людей и понятия не имеет о любви, о том, что она существует. Но как же литература...
   - Все это вздор! Все то же прикрытие разврата и сладострастия!
   - Простите, но вот вы, когда занимаетесь сексом...
   - Я никогда не занимался сексом! - отрезал Георгий, и его лицо сделалось похожим на лицо Гитлера, когда он надвигал форменную фуражку на глаза. - Вы разве не поняли, что я вам говорил? Я - убежденный, понимаете ли, убежденный противник секса!
   "Черт побери! - мысленно застонал Петр. - Да он же просто импотент!"
   - Выдумали теорию, - раздраженно продолжал Нерестенко, - что человеком движет сексуальная неудовлетворенность. Этот ваш Фрейд, убогий умом старикашка, которого ничего не интересовало в жизни, кроме секса, разработал теорию психической организации человека... Сознательное, бессознательное! Какого человека он всегда видел перед собой? Психически ненормального, отягощенного психозами и неврозами, шизофреника и параноика! Разве можно распространять выводы, сделанные при наблюдении неполноценных людей на все человечество?
   - Простите, простите, - Петр поднял руки, чувствуя, что сейчас не выдержит и сорвется на крик. - Вы - убежденный противник секса? А нельзя спросить - почему? Какого черта нормальный здоровый мужчина может вдруг стать противником секса и отказаться от высшего наслаждения, которое дает любовь? Вы нездоровы? Что с вами? Импотенция? Или у вас вывихнут половой член? Или он у вас двух сантиметров в стоячем положении, и женщины смеются, увидев его? Не заправляйте арапа! - он уже кричал, не замечая, что все посетители пересели поближе и с интересом прислушиваются к их разговору. - Вы лжете, когда говорите, что от секса отказались по убеждениям! На самом деле вы всего лишь тот самый неполноценный, психически или физически, я не знаю, который и интересовал Фрейда. За что вы ненавидите Фрейда? За то, что он раскусил и вас? Ведь чтобы вы там ни говорили, а вами движет та самая сексуальная неудовлетворенность! Вы не можете трахаться, сударь, и за это и ненавидите Фрейда, а вместе с ним и все человечество. Поглядите, он собирает библиотеку, где одни катастрофы и гибель человечества! Вся ваша ненависть в том, что вы не можете трахаться, как все нормальные люди...