Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Перевод Р. Померанцевой. Стихи в переводе Д. Самойлова
Генри Филдинг. Фарсы
М., "Искусство", 1980
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
The Author's Farce With A Puppet-Show Called The Pleasures Of The Town
1730-1733
Quis intquoe
Tam patiens urbis,
tam ferreus,
ut teneat se?
Juv. sat. 1 {*}.
{* "Кто настолько терпим к извращениям Рима, настолько стальной, чтоб
ему удержаться от гнева?" (латим.). Ювенал, Сатира I, стих 30-31. Пер. Д.
Недовича и Ф. Петровского, "Academia", 1937.}
Персонажи фарса:
Лаклесс,
сочинитель и постановщик кукольного представления.
Уитмор,
его друг.
Марплей-старший* |
} комедианты
Марплей-младший* |
Маккулатур - книгоиздатель.
Монстр |
Махом |
Каламбур } стрикулисты-щелкоперы,
Кляксc |
Индекс. |
Джек,
слуга Лаклесса.
Джек Пудинг.
Бантамец.
Директор театра.
Миссис Манивуд,
квартирная хозяйка Лаклесса.
Хэрриет,
ее дочка.
Первый поэт.
Второй поэт.
Третий поэт.
Четвертый поэт.
Автор.
Кошка.
Актриса.
Персонажи кукольного представления:
Констебль.
Сэр Джон Хватайих.
Богиня Ахинея.
Харон*.
Книготорговец (Карри.)
Поэт.
Синьор Опера.
Дон Трагедио.
Сэр Фарсикал Комик.
Оратор*.
Мсье Пантомим.
Миссис Чтиво.
Разроймогилл,
пономарь.
Лодочник.
Некто.
Никто.
Панч*.
Джоан*.
Граф Образин.
Директор акционерного общества.
Вестник.
Сэр Джон.
Барабанщик.
Арапка.
Мистеру Филдингу по случаю возобновления "Авторского фарса";
прислано автору неизвестным лицом*
Когда, осатанев, к злословью страсть
Над всем, что есть, осуществляет власть,
Литературный сплин обрушить рад
Огульную хулу на всех подряд.
Ни пол, ни седина, ни даже трон
От злобы остроумцев не заслон;
И где защитник жертвы, где же тот,
Кто быть доброжелательным рискнет?
У нас хвалы исчезло мастерство,
И нелегко нам возродить его:
Кругом шипы без роз, и, преуспев,
Сорпяк разросся, заглушив посев.
Я чту добро, но воин никакой,
И на порок я лишь гляжу с тоской;
И все же я могу воздать хвалу
Заслугам тех, кто неподвластен злу.
О Филдинг, бескорыстный дар прими -
Рукоплесканья чистые мои,
Летящие от дружественных рук
Не в честь твою, а в честь твоих заслуг.
С печалью и восторгом я смотрел,
Как гений твой, никем не понят, зрел,
Как нравы шлифовать стремился он,
Служить добру и улучшать закон.
Когда вошли в сегодняшний наш дом
Разврат и грех, каких не знал Содом,
И сам Вестминстер в силах перенесть
Постели брачной попранную честь*, -
Твое искусство суд вершит само,
Мерзавцу ставя черное клеймо;
И уличенный строгой музой скот
В своем бесславье славу обретет.
Глядите, вот политик - человек,
Позорящий и нацию и век;
Кто стерпит, не моргнув, его игру,
Его остроты и его хандру?
А он - пример, какой убогий сброд
Держал в руках парламент и народ.
О, если б музу чутко слушал свет,
Она б сияла славою побед,
И смех, на негодяев ополчась,
Клеймил бы тех, кому мирволит власть!
Ах, все мечты! Уча других, пиит
Тишком сорвать награду норовит;
И потому на сцене суета:
Здесь видишь куклу, скрипача, шута,
По воле Ахинеи в фарсе тут
Граб-стрит и Двор друг друга палкой бьют*.
Но все же честь поэту - потому,
Что хоть не сердцу служит, но уму;
Насмешлив он - о да! - но не сердит,
Дразня кривляку, Бейза он щадит*,
И низкой злобы черные мазки
От чистых его песен далеки.
Чаруй же нас, о юноша, и впредь,
Учи сквозь пальцы нас на все смотреть,
Покуда не захочется судьбе
С улыбкою за труд воздать тебе;
А вдруг Уолпол*, опекать мастак,
Тебя научит, что писать и как,
И награжден, доволен всем вполне,
Ты заживешь на радость всей стране...
Пугал театр и женщин и детей
Обилием трагических затей:
Она - рыдает, он, герой, - вопит,
Все дамы плачут,
Критик мирно спит.
Смерть, призраки, насилье без конца -
Все это ранит нежные сердца.
Когда актриса в пятисотый раз
Заплаканным платком коснется глаз,
Волнение проходит по рядам
И скорбь и грусть охватывают дам;
Когда, одет в сверкающую медь,
Актер в лицо вам примется смотреть
И, хмуря лоб, со вздохом говорит
О том, что был свободен древний бритт,
И ждет потом похвал, уставясь в зал, -
Какой бы зал британский отказал?
Как звери дрессированные, в лад
Вы хлопаете там, где вам велят.
Ваш суд - обряд; и ныне, как досель:
Случайно - мимо, и случайно - в цель...
Но к черту плач и прошлого дела!
Пора смеяться нынче нам пришла.
В те времена, когда был в моде шут, -
Сейчас, увы, его не встретишь тут! -
Совет дурацкий и тому шел впрок,
Кто б даже мудрым словом пренебрег.
Смех Демокрита - лучшая из школ,
От Гераклита автор наш ушел*:
Страданья, плач - не ко двору сейчас,
Цель фарса в том, чтоб распотешить вас.
В комедию и драму, в смех и плач
Давно уже рядились фарс и Панч;
И если в платье с барского плеча
Они людей смешили - сгоряча
Не отвергайте их, когда они
В своем обличье выйдут в наши дни.
Мы одобренья ждем, надежд полны;
Но даже если вы раздражены,
Посмейтесь, господа, хотя бы раз
Над теми, кто вас высмеет сейчас!
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Комната Лаклесса в доме миссис Манивуд.
Миссис Манивуд, Харриет, Лаклесс.
Миссис Манивуд. Вы мне все про пьесы да про театры, а я вам говорю -
платите, мистер Лаклесс! От этих ваших обещанных бенефисов столько же проку,
сколько от бесплатного билета в несостоявшейся лотерее. Довольно я ждала,
хватит! Вот уж никак не думала, что пущу в дом поэта! Как я его не
распознала под расшитым кафтаном!
Лаклесс. А разве под ним зачастую не скрывается бедность? Шитье да
кружева - первые ее приметы. Так почему бы поэту не расхаживать в том же
платье, что и придворному?
Миссис Манивуд. Вам все шуточки, а мне - слезки!
Лаклесс. Это как сказать. Ведь меня подпирает нужда, не вас. Вид-то у
меня авантажный, но если вы не сжалитесь и по покормите меня нынче обедом, у
меня совсем живот подведет.
Миссис Манивуд. Ну, это вам не грозит! Вы всегда получите обед, хотя
вам для этого придется обойти все до единой окрестные харчевни. В первый-то
раз вас охотно пустят, а во второй, думаю, вы сами не станете их беспокоить.
Лаклесс. И то верно. Только если вы меня выпустите из дому, черта с два
я вернусь к вам обратно!
Миссис Манивуд. Заплатите, что задолжали, сударь, и гуляйте себе на
здоровье.
Лаклесс. С радостью, сударыня. Принесите мне перо и чернила, и я тут же
выдам вам вексель.
Миссис Манивуд. Что придумали! Да кто его учтет-то? Уж не тот ли
книготорговец? У него, чай, векселей ваших скопилось не меньше, чем вашей
писанины. Товар надежный - такой, видать, залежится и на полке, и в
письменном столе.
Xэрриет. Ну зачем вы, маменька, так безжалостно его обижаете?
Миссис Манивуд. А ты уж, заступница, тут как тут. Ступай-ка лучше
отсюда! Еще погубит тебя, часом, заместо расплаты. Сейчас же к себе! И
запомни: если я еще хоть раз увижу вас вместе, я выкину тебя из дому,
Харриет уходит.
Лаклесс, миссис Манивуд.
Лаклесс. Отводите на мне душу сколько вам угодно, сударыня, только
пожалейте бедняжку Хэрриет.
Миссис Манивуд. Ну да, все яснее ясного. Я давно догадываюсь, что вы с
ней уже поладили. Ведь до чего подлый человек! Мало того, что три месяца в
доме живет - гроша не платит, так он еще дочку мою погубить задумал!
Лаклесс. Я люблю ее всем сердцем. Я готов отдать ей все сокровища мира.
Миссис Манивуд. Как же! Да только где они, ваши сокровища?! А потому,
пожалуйста, уж оставьте ее! Замки-то все ваши - воздушные! И чтоб вам
поселиться в одном из них, так нет - ко мне пожаловали! Знайте: если вы
когда-нибудь съедете (а я крепко надеюсь, что этого долго ждать не
придется), я повешу на двери объявление пребольшими красными буквами:
"Поэтов не пускают!" В жизни не видала такого постояльца! Пол весь залит
чернилами, на окнах разные стихи понаписаны, а дверь того и гляди рухнет -
так в нее кредиторы ломятся!
Лаклесс. Да пусть бы весь ваш дом рухнул к чертям, чтоб только и
уцелела одна милочка Хэрриет!
Миссис Манивуд. Постыдились бы, сударь!..
Лаклесс. А я, сударыня, перенял вашу тактику. Плачу вам той же монетой.
Миссис Манивуд. Хоть какой бы заплатил, сударь!..
Лаклесс. Послушайте, хозяйка, ни одна разумная женщина не может
потребовать больше того, что я сейчас сделаю: я предъявлю вам содержимое
моих карманов, и, коли вам охота, забирайте все, что в них сыщется.
(Выворачивает карманы.)
Миссис Манивуд. И не стыдно вам этак меня морочить! Нет, сударь, вы мне
выложите все наличностью, если только у нас есть закон!
Лаклесс. Да, но как закон снабдит меня наличностью - вот в чем вопрос!
Я сроду не слыхивал, чтоб закон набивал карманы кому-нибудь кроме стряпчих.
Я уже говорил вам и повторяю опять, что расплачусь с вами из первых же
денег. Я возлагаю большие надежды на свою пьесу. А покуда паше присутствие
здесь мне помеха - еще, чего доброго, спугнете какой-нибудь из моих
благородных замыслов. Я как раз собирался сочинить одну любовную сцену, и
общество вашей дочери подошло бы мне сейчас куда больше вашего.
Миссис Манивуд. Сочинить! Сказали бы прямо - разыграть. Да вот беда - я
помешала! Только знайте: я сама хочу устроиться наперед дочери.
Лаклесс. Вы сами?!
Миссис Манивуд. Да, сударь, я сама! Кто же не знает, что с тех пор, как
помер дорогой мой последний муженек, у меня были выгодные предложения. Я
могла взять стряпчего из Нью-Инна* или мистера Вдомберри, акцизного, а еще
двух пасторов на выбор и одного лекаря. Так ведь нет, всеми пренебрегла -
всеми!.. Ради вас!..
Лаклесс. Ради меня?!
Миссис Манивуд. Нешто вы не видели доказательств моей страсти - да еще
таких, от которых ущерб чести! (Всхлипывает.)
Лаклесс. Я, конечно, имел доказательства вашей страсти, и притом
прегромкие, только я их приписывал не любви, а гневу.
Миссис Манивуд. А ведь то была любовь! Она самая, чтоб мне не сойти с
места!
Лаклесс. Черт возьми! Это будет похуже, чем набег кредиторов!
Миссис Манивуд. Не можете расплатиться деньгами - заплатите любовью! А
что я поступилась своей женской скромностью, тому извинением моя страсть.
Пусть люди судят об этом как хотят, но если вы дадите мне сберечь весь мой
достаток, я по гроб жизни буду вашей.
Лаклесс. Ой-ля-ля!
Мисисс Манивуд. Это так-то ты принимаешь мое объяснение в любви, голь
ты перекатная? Ну, ты об этом пожалеешь! Непременно пожалеешь, запомни мои
слова! Узнаешь, как мстит женщина, когда ее оскорбили!
Лаклесс. Стану я жалеть, что от вас избавился!..
Миссис Манивуд убегает из комнаты.
Лаклесс, Xэрриет.
Лаклесс. Милочка Хэрриет!
Хэрриет. Я воспользовалась ее уходом и тут же к вам возвратилась.
Лаклесс. Ох, моя голубка, я еле живой!
Хэрриет. Что так?
Лаклесс. Да все от нее, от твоей матушки!
Хэрриет. Она что, никак не унималась и все вас бранила?
Лаклесс. Хуже, хуже!..
Хэрриет. Спаси бог, грозилась отвести вас в суд?!
Лаклесс. Еще хуже! Она грозилась отвести меня в церковь. Эта женщина
великодушно разрешила мне, коли я стану ее мужем, записать весь ее достаток
на нее самое.
Хэрриет. До чего великодушна, а?! И вы, разумеется, не устояли перед
таким предложением?
Лаклесс. Гм. А ты что бы мне посоветовала?
Xэрриет. Уж конечно, взять ее в жены. Вы были бы прелестной парочкой,
такой милой и любящей - загляденье! Да, не всякий день Гименей стряпает
подобное блюдо! Уж то-то затейливое рагу - ее старость да ваша молодость, ее
жадность да ваше мотовство, ее брань да ваши вирши!
Лаклесс. Но я говорю всерьез и от тебя жду серьезности. Ты же знаешь,
как плачевны мои дела и как богата твоя матушка. Право, это будет весьма
благоразумный поступок!
Харриет. Уж такой благоразумный, страх! (Смеется.) Люди скажут:
"Господи милостивый, а мы и не знали, что у мистера Лаклесса столько
благоразумия!" Подобный шаг заставит сразу позабыть о всех ваших прежних
безрассудствах.
Лаклесс. Еще бы! Но, милочка Хэрриет, могу ли я решиться навсегда
потерять тебя? Однако при том, как теперь обстоят наши дела, я не вижу
возможности для нашего счастья. Что ж, буду утешаться тем, что сумел быть
тебе хоть сколько-нибудь полезным! Поверь, все мое существо противится мысли
о нашей разлуке. Будь я в силах жениться на тебе...
Хэрриет. О, я весьма вам признательна! Я, конечно, вам верю, можете не
клясться!
Лаклесс. И ты так легко уступаешь благоразумию и готова расстаться со
мной? Я бы не хотел, чтоб мое счастье покупалось ценой твоего.
Хэрриет. Благодарствуйте, сударь! И вы еще можете меня попрекать?..
Нет, ваше тщеславие невыносимо!..
Лаклесс. Итак, я решился! Отныне, моя хозяюшка, я ваш!
Хэрриет. Погодите, сударь! Мне еще надо вам кое-что сказать. Вы
мерзавец! И знайте: я это не в сердцах, я просто не понимаю, как я могла
хорошо о вас думать, что за дура была! (Плачет.)
Лаклесс. Ха-ха-ха! Ну вот, попалась! Да неужто ты могла решить, милочка
Хэрриет, что я все это всерьез?
Хэрриет. А вы, значит, не всерьез, да?
Лаклесс. Расстаться с тобой - сама подумай! Хорошенькая женщина меньше
дорожит своей внешностью, а вельможа - властью, чем я тобой.
Xэрриет. Ах, как мне хочется верить в искренность ваших чувств!
Лаклесс.
Быть с тобою, Хэрриет,
Исступленно жажду я,
Тысячи преград и бед
Одолеет страсть моя!
Честолюбец влезет в ад,
Чтобы обрести почет,
А повеса для услад
Сотню миль пешком пройдет.
Что не сделает скупой,
Чтоб набить мошну свою!
Что не вынесет святой,
Чтоб по смерти быть в раю!
Всем рискну в своей судьбе,
Все исполню, ибо знай:
Для меня в одной тебе
Деньги, честь, услады, рай!
Xэрриет.
Сколько есть на свете бед
И препятствий - все, любя,
Одолеет Хэрриет
Для избранника - тебя.
Все кокетка сокрушит,
Чтобы оседлать успех;
Как ханжа не согрешит,
Чтоб святою слыть у всех!
Шлюхе, словно мухе мед, -
Экипаж шестериком,
И вдова на все пойдет,
Чтоб улечься с пареньком!
Я ж мечтаю лишь о том,
Чтоб со мной ты был, со мной:
Ты закон мой, ты мой дом
И карета шестерней!
Голос миссис Манивуд (из внутренних комнат). Хэрриет, где ты?!
Xэрриет. Я слышу трубный глас! Прощай! При первой же возможности я
опять загляну к тебе.
Лаклесс. Прощай, моя прелесть. Держись и не сдавайся - будь примером
для всех женщин!
Хэрриет уходит.
Лаклесс, Джек,
Лаклесс. Ну, что слышно?
Джек. Значит, был я, с позволения вашей милости, у милорда. Их
светлость велели благодарить вас за любезное предложение прочесть им вашу
пьесу, но, поскольку они страсть как заняты, просят их извинить. Еще был я у
мистера Кибера*, так тот вообще не дал ответа. А вот мистер Маккулатур
сейчас сам сюда пожалует.
Лаклесс. Послушай, Джек!..
Джек. Что прикажете, сударь?
Лаклесс. Возьми там мою вторую шляпу и снеси ее в заклад.
Джек. Куда мы все носим?
Лаклесс. Ну да. А на обратном пути заверни в кухмистерскую. Так или
иначе, но должна же голова помочь мне набить брюхо!
Лаклесс, Уитмор.
Лаклесс. Тебя ли я вижу, дружище Уитмор?!
Уитмор. Меня, дорогой, меня.
Лаклесс. Ну как это мило с твоей стороны! Когда в наш век друг не
бросает тебя в беде, это - нежданный подарок судьбы. А эта дама с некоторых
пор не балует меня вниманием.
Уитмор. Зато, как мне ведомо, балует другая, и притом - с давних пор.
Лаклесс. Ты про кого?
Уитмор. Про ту, которая жалуется, что ты совсем ее забросил, - про
миссис Лаввуд.
Лаклесс. Ты что, все еще к ней ходишь?
Уитмор. Забегаю иногда, когда выдастся часок. В дурном настроении я не
могу обойтись без такой пищи, как столичные сплетни. Не всякая сводня так
рьяно выискивает непорочных девиц, как наша знакомая - женщин с опороченной
репутацией.
Лаклесс. По-моему, второе занятие куда пакостней.
Уитмор. А ты, я вижу, по-прежнему остаешься поклонником женщин.
Лаклесс. Женщин и муз - поэтому в кармане у меня ветер свищет.
Уитмор. Как, ты все еще не излечился от пристрастия к сочинительству?
Лаклесс. Сочинительство столь же неизлечимый недуг, как и подагра.
Уитмор. С той лишь разницей, что подагра - достояние богатых, тогда как
поэзия - бедных. Во времена, когда ценятся просвещенность и утонченность и в
почете остроумие, еще есть, черт возьми, смысл заниматься искусством. Но
сейчас, когда предрассудки и борьба интересов подчиняют себе все на свете;
когда просвещение в загоне, а остроумие непонятно; когда театры дают
кукольные представления, а артисты распевают лирические песенки; когда
столицей правят дураки - головой преуспеяния не добудешь! А уж если ты не
можешь не писать, пиши всякий вздор, пиши оперы, пиши разную Херлотрамбу*,
учреждай молельни и проповедуй с кафедры несусветную чушь, - и ты всегда
встретишь поддержку. Живи своими мелкими заботами, блуди и сквернословь, а
если услышишь, что тебе рукоплещут, знай: тебе самое место в тюрьме, и не в
карете бы тебе кататься, а ехать в повозке к месту казни!
Лаклесс. Что-то ты больно разгорячился, мой друг!
Уитмор. Виной тому моя дружба к тебе. Я не в силах спокойно слушать,
как дураки (хуже того - кретины!) насмехаются над тем, кто мне дорог.
Наблюдать, как какой-нибудь бесталанный субъект, который в Китае номер бы с
голоду, не умея изготовить и простейшей игрушки, с важным видом покачивает
своей пустой башкой, отвергая то, в чем ни черта не смыслит! Или когда
женщины из пустого предубеждения против неизвестного им, но порядочного
человека готовы оспаривать что-то, о чем и слыхом не слыхали. Если все же,
вопреки моим доводам, ты решил заняться сочинительством, заведи себе
патрона, сводничай при каком-нибудь титулованном ублюдке, пой ему дифирамбы
и приписывай ему ровно столько добродетелей, сколько у него пороков. В этом
качестве ты, возможно, обретешь поддержку его милости, его милость привлечет
к тебе внимание столичного общества, и тогда пиши себе, пока хватит сил,
вздор ли, дело - все сойдет!
Лаклесс. Ты, по-моему, слишком беспощаден к людям. Разве нельзя
преуспеть в нашем обществе более достойным способом?
Уитмор. Скажи лучше - общепринятым. Солдаты и костоправы живут войной,
адвокаты - людскими распрями, придворные - налогами, а поэты - лестью, не
так ли? По мне, есть только две полезные профессии - земледелец и купец:
первый выращивает для нас плоды на своей земле, второй - привозит их из-за
моря. И как раз эти две профессии величают у нас низкими и презренными, а
все прочие - славными и почетными.
Лаклесс. Но прошу тебя, уйми свой злой язык и посоветуй лучше, что мне
делать.
Уитмор. Позволь, ты же молод и исполнен энергии, а в столице
тьма-тьмущая разных богатых вдовушек.
Лаклесс. Но я уже помолвлен.
Уитмор. Тогда женись! Надеюсь, ты был не столь безрассуден, чтобы
выбрать себе какую-нибудь нищенку?
Лаклесс. Увы, я поступил именно так. И притом я люблю эту девушку столь
нежно, что не променял бы ее даже на вдову Креза*.
Уитмор. Тогда ты конченый человек. Из брачных цепей не вырвешься! Нет,
видно, ты родился под несчастливой звездой. Мало того, что ты пристрастился
к этим девяти оборванкам-музам, ты еще и жену себе подыскал им под стать.
Голос Марплея-младшего (снаружи). Пусть носильщики портшеза прибудут за
мной к Сент-Джеймсскому дворцу*. А впрочем, пусть лучше подождут здесь!
Уитмор. Это еще кто такой, черт возьми?!
Лаклесс. Очень важное лицо, ничем не хуже гвардейского капитана.
Лаклесс, Уитмор, Марплей-младший.
Марнлей-младший. Приветствую разлюбезного мистера Лаклесса! Мое вам
нижайшее почтение, сударь! Видите, дорогой, какую вы имеете надо мной
власть. Я являюсь по первому вашему зову, хотя сейчас меня дожидаются при
дворе несколько вельмож.
Лаклесс. Я весьма вам признателен. Понимаете, мистер Марплей, я сочинил
трагедию и хочу предложить ее вашему театру.
Марплей-младший. Так пришлите ее мне, и я выскажу вам свое о ней
мнение. Если только она поддается переделке, я охотно приведу ее в
надлежащий вид.
Уитмор. Как вы сказали, сударь: поддается переделке?
Марплей-младший. Ну конечно. Переделки всегда на пользу! Как бы хороша
ни была пьеса, без переделки она не годится.
Уитмор. Очень странная мысль!
Марплей-младший. Вы когда-нибудь сочиняли, сударь?
Уитмор. Нет, сударь, бог миловал!
Марплей-младший. Что ж, сударь мой, воля ваша. Когда вы надумаете сами
сочинить пьесу, вы поймете, что она нуждается в переделках. Возможно, вам
это покажется удивительным, сударь, но я переделывал и Шекспира.
Уитмор. Отчего же, и его можно.
Марплей-младший. Вот именно! Посмотрели бы вы, что приносят, - не
прожуешь! А мы, сударь, придаем этому сырому материалу нужную форму и лоск.
Это чистое заблуждение, будто пьесу создает автор. С таким же успехом можно
говорить, что картину создал продавец красок, а одежду - ткач. Мы с отцом,
сударь, все равно что поэтические портные. Ко всякой новой пьесе мы
подходим, как портной к материи: начинаем ее резать - кроить и перекраивать,
сэр, чтобы сделать ее впору нашей столице, - мы ведь лучше всех знаем ее
вкусы. Ведь поэты, между нами говоря, полные невежды!
Уитмор. О, не слишком ли, сударь?! Мистер Лаклесс может принять это за
обиду. К тому же, как я понимаю, вы тоже некогда баловали столицу своими
творениями.
Марплей-младший. Вы понятливый человек, сударь, и точно выражаете свои
мысли. Да, я, как вы изволили догадаться, тоже однажды совершил вылазку на
Парнас, так сказать, помахал крылышками над Геликоном. Больше меня там не
застанут! Понимаете, у лондонских зрителей есть какое-то предубеждение
против нашего семейства. Они провалили мою пьесу и даже не посовестились, а
надо бы! Из моей пьесы можно было сделать полдюжины романов! Она не походила
на комедии Уичерли* и Конгрива*, где для приманки публики знай себе сыплют
остротами, и каждый их только и ждет. У меня бы даже самый придирчивый
критик ни одной не сыскал. Мой диалог был незатейлив, прост и натурален и не
содержал ни единой шутки. Кроме того, сударь, в пьесе была любовная сцена,
исполненная такого неподдельного уныния, что исторгла бы слезу из каменного
сердца. И все же они освистали мое творение! Что ж, они освистали самих
себя! Больше я не буду для них писать. Не буду!..
Уитмор. Поимейте жалость к столичной публике, сударь.
Марплей-младший. Не уговаривайте, сударь. Я покончил с сочинительством.
Все! Разве что меня к этому принудят!
Лаклесс. Но это будет непросто, дружище!
Марплей-младший. Конечно, сэр. Хотя надо же кому-то сочинять оды.
Лаклесс и Уитмор (вместе). Ха-ха-ха! Ваша правда!
Лаклесс. Так вернемся к моей трагедии, мистер Марплей.
Марплей-младший. Мой родитель, кажется, сейчас в театре. Дайте мне свою
пьесу, мы с ней ознакомимся. Но сперва я должен заехать к одной молодой
особе. (Кричит.) Эй, кто там?! Кликните моего лакея! Пусть к крыльцу подадут
портшез. Ваш слуга, господа. Caro vien {О, приди, дорогой!.. (итал.).}...
(Уходит, напевая.)
Уитмор. Право, редкостный экземпляр! Второго такого, пожалуй, не
сыщешь.
Лаклесс. Да? А что ты в таком случае скажешь об этом?
Лаклесс, Уитмор, Маккулатур.
Лаклесс. Мое вам почтение, мистер Маккулатур!
Маккулатур. Мне передали, что у вас ко мне важное дело.
Лаклесс. Да, мистер Маккулатур. Я хотел бы кое-что вручить вам. У меня
Перевод Р. Померанцевой. Стихи в переводе Д. Самойлова
Генри Филдинг. Фарсы
М., "Искусство", 1980
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
The Author's Farce With A Puppet-Show Called The Pleasures Of The Town
1730-1733
Quis intquoe
Tam patiens urbis,
tam ferreus,
ut teneat se?
Juv. sat. 1 {*}.
{* "Кто настолько терпим к извращениям Рима, настолько стальной, чтоб
ему удержаться от гнева?" (латим.). Ювенал, Сатира I, стих 30-31. Пер. Д.
Недовича и Ф. Петровского, "Academia", 1937.}
Персонажи фарса:
Лаклесс,
сочинитель и постановщик кукольного представления.
Уитмор,
его друг.
Марплей-старший* |
} комедианты
Марплей-младший* |
Маккулатур - книгоиздатель.
Монстр |
Махом |
Каламбур } стрикулисты-щелкоперы,
Кляксc |
Индекс. |
Джек,
слуга Лаклесса.
Джек Пудинг.
Бантамец.
Директор театра.
Миссис Манивуд,
квартирная хозяйка Лаклесса.
Хэрриет,
ее дочка.
Первый поэт.
Второй поэт.
Третий поэт.
Четвертый поэт.
Автор.
Кошка.
Актриса.
Персонажи кукольного представления:
Констебль.
Сэр Джон Хватайих.
Богиня Ахинея.
Харон*.
Книготорговец (Карри.)
Поэт.
Синьор Опера.
Дон Трагедио.
Сэр Фарсикал Комик.
Оратор*.
Мсье Пантомим.
Миссис Чтиво.
Разроймогилл,
пономарь.
Лодочник.
Некто.
Никто.
Панч*.
Джоан*.
Граф Образин.
Директор акционерного общества.
Вестник.
Сэр Джон.
Барабанщик.
Арапка.
Мистеру Филдингу по случаю возобновления "Авторского фарса";
прислано автору неизвестным лицом*
Когда, осатанев, к злословью страсть
Над всем, что есть, осуществляет власть,
Литературный сплин обрушить рад
Огульную хулу на всех подряд.
Ни пол, ни седина, ни даже трон
От злобы остроумцев не заслон;
И где защитник жертвы, где же тот,
Кто быть доброжелательным рискнет?
У нас хвалы исчезло мастерство,
И нелегко нам возродить его:
Кругом шипы без роз, и, преуспев,
Сорпяк разросся, заглушив посев.
Я чту добро, но воин никакой,
И на порок я лишь гляжу с тоской;
И все же я могу воздать хвалу
Заслугам тех, кто неподвластен злу.
О Филдинг, бескорыстный дар прими -
Рукоплесканья чистые мои,
Летящие от дружественных рук
Не в честь твою, а в честь твоих заслуг.
С печалью и восторгом я смотрел,
Как гений твой, никем не понят, зрел,
Как нравы шлифовать стремился он,
Служить добру и улучшать закон.
Когда вошли в сегодняшний наш дом
Разврат и грех, каких не знал Содом,
И сам Вестминстер в силах перенесть
Постели брачной попранную честь*, -
Твое искусство суд вершит само,
Мерзавцу ставя черное клеймо;
И уличенный строгой музой скот
В своем бесславье славу обретет.
Глядите, вот политик - человек,
Позорящий и нацию и век;
Кто стерпит, не моргнув, его игру,
Его остроты и его хандру?
А он - пример, какой убогий сброд
Держал в руках парламент и народ.
О, если б музу чутко слушал свет,
Она б сияла славою побед,
И смех, на негодяев ополчась,
Клеймил бы тех, кому мирволит власть!
Ах, все мечты! Уча других, пиит
Тишком сорвать награду норовит;
И потому на сцене суета:
Здесь видишь куклу, скрипача, шута,
По воле Ахинеи в фарсе тут
Граб-стрит и Двор друг друга палкой бьют*.
Но все же честь поэту - потому,
Что хоть не сердцу служит, но уму;
Насмешлив он - о да! - но не сердит,
Дразня кривляку, Бейза он щадит*,
И низкой злобы черные мазки
От чистых его песен далеки.
Чаруй же нас, о юноша, и впредь,
Учи сквозь пальцы нас на все смотреть,
Покуда не захочется судьбе
С улыбкою за труд воздать тебе;
А вдруг Уолпол*, опекать мастак,
Тебя научит, что писать и как,
И награжден, доволен всем вполне,
Ты заживешь на радость всей стране...
Пугал театр и женщин и детей
Обилием трагических затей:
Она - рыдает, он, герой, - вопит,
Все дамы плачут,
Критик мирно спит.
Смерть, призраки, насилье без конца -
Все это ранит нежные сердца.
Когда актриса в пятисотый раз
Заплаканным платком коснется глаз,
Волнение проходит по рядам
И скорбь и грусть охватывают дам;
Когда, одет в сверкающую медь,
Актер в лицо вам примется смотреть
И, хмуря лоб, со вздохом говорит
О том, что был свободен древний бритт,
И ждет потом похвал, уставясь в зал, -
Какой бы зал британский отказал?
Как звери дрессированные, в лад
Вы хлопаете там, где вам велят.
Ваш суд - обряд; и ныне, как досель:
Случайно - мимо, и случайно - в цель...
Но к черту плач и прошлого дела!
Пора смеяться нынче нам пришла.
В те времена, когда был в моде шут, -
Сейчас, увы, его не встретишь тут! -
Совет дурацкий и тому шел впрок,
Кто б даже мудрым словом пренебрег.
Смех Демокрита - лучшая из школ,
От Гераклита автор наш ушел*:
Страданья, плач - не ко двору сейчас,
Цель фарса в том, чтоб распотешить вас.
В комедию и драму, в смех и плач
Давно уже рядились фарс и Панч;
И если в платье с барского плеча
Они людей смешили - сгоряча
Не отвергайте их, когда они
В своем обличье выйдут в наши дни.
Мы одобренья ждем, надежд полны;
Но даже если вы раздражены,
Посмейтесь, господа, хотя бы раз
Над теми, кто вас высмеет сейчас!
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Комната Лаклесса в доме миссис Манивуд.
Миссис Манивуд, Харриет, Лаклесс.
Миссис Манивуд. Вы мне все про пьесы да про театры, а я вам говорю -
платите, мистер Лаклесс! От этих ваших обещанных бенефисов столько же проку,
сколько от бесплатного билета в несостоявшейся лотерее. Довольно я ждала,
хватит! Вот уж никак не думала, что пущу в дом поэта! Как я его не
распознала под расшитым кафтаном!
Лаклесс. А разве под ним зачастую не скрывается бедность? Шитье да
кружева - первые ее приметы. Так почему бы поэту не расхаживать в том же
платье, что и придворному?
Миссис Манивуд. Вам все шуточки, а мне - слезки!
Лаклесс. Это как сказать. Ведь меня подпирает нужда, не вас. Вид-то у
меня авантажный, но если вы не сжалитесь и по покормите меня нынче обедом, у
меня совсем живот подведет.
Миссис Манивуд. Ну, это вам не грозит! Вы всегда получите обед, хотя
вам для этого придется обойти все до единой окрестные харчевни. В первый-то
раз вас охотно пустят, а во второй, думаю, вы сами не станете их беспокоить.
Лаклесс. И то верно. Только если вы меня выпустите из дому, черта с два
я вернусь к вам обратно!
Миссис Манивуд. Заплатите, что задолжали, сударь, и гуляйте себе на
здоровье.
Лаклесс. С радостью, сударыня. Принесите мне перо и чернила, и я тут же
выдам вам вексель.
Миссис Манивуд. Что придумали! Да кто его учтет-то? Уж не тот ли
книготорговец? У него, чай, векселей ваших скопилось не меньше, чем вашей
писанины. Товар надежный - такой, видать, залежится и на полке, и в
письменном столе.
Xэрриет. Ну зачем вы, маменька, так безжалостно его обижаете?
Миссис Манивуд. А ты уж, заступница, тут как тут. Ступай-ка лучше
отсюда! Еще погубит тебя, часом, заместо расплаты. Сейчас же к себе! И
запомни: если я еще хоть раз увижу вас вместе, я выкину тебя из дому,
Харриет уходит.
Лаклесс, миссис Манивуд.
Лаклесс. Отводите на мне душу сколько вам угодно, сударыня, только
пожалейте бедняжку Хэрриет.
Миссис Манивуд. Ну да, все яснее ясного. Я давно догадываюсь, что вы с
ней уже поладили. Ведь до чего подлый человек! Мало того, что три месяца в
доме живет - гроша не платит, так он еще дочку мою погубить задумал!
Лаклесс. Я люблю ее всем сердцем. Я готов отдать ей все сокровища мира.
Миссис Манивуд. Как же! Да только где они, ваши сокровища?! А потому,
пожалуйста, уж оставьте ее! Замки-то все ваши - воздушные! И чтоб вам
поселиться в одном из них, так нет - ко мне пожаловали! Знайте: если вы
когда-нибудь съедете (а я крепко надеюсь, что этого долго ждать не
придется), я повешу на двери объявление пребольшими красными буквами:
"Поэтов не пускают!" В жизни не видала такого постояльца! Пол весь залит
чернилами, на окнах разные стихи понаписаны, а дверь того и гляди рухнет -
так в нее кредиторы ломятся!
Лаклесс. Да пусть бы весь ваш дом рухнул к чертям, чтоб только и
уцелела одна милочка Хэрриет!
Миссис Манивуд. Постыдились бы, сударь!..
Лаклесс. А я, сударыня, перенял вашу тактику. Плачу вам той же монетой.
Миссис Манивуд. Хоть какой бы заплатил, сударь!..
Лаклесс. Послушайте, хозяйка, ни одна разумная женщина не может
потребовать больше того, что я сейчас сделаю: я предъявлю вам содержимое
моих карманов, и, коли вам охота, забирайте все, что в них сыщется.
(Выворачивает карманы.)
Миссис Манивуд. И не стыдно вам этак меня морочить! Нет, сударь, вы мне
выложите все наличностью, если только у нас есть закон!
Лаклесс. Да, но как закон снабдит меня наличностью - вот в чем вопрос!
Я сроду не слыхивал, чтоб закон набивал карманы кому-нибудь кроме стряпчих.
Я уже говорил вам и повторяю опять, что расплачусь с вами из первых же
денег. Я возлагаю большие надежды на свою пьесу. А покуда паше присутствие
здесь мне помеха - еще, чего доброго, спугнете какой-нибудь из моих
благородных замыслов. Я как раз собирался сочинить одну любовную сцену, и
общество вашей дочери подошло бы мне сейчас куда больше вашего.
Миссис Манивуд. Сочинить! Сказали бы прямо - разыграть. Да вот беда - я
помешала! Только знайте: я сама хочу устроиться наперед дочери.
Лаклесс. Вы сами?!
Миссис Манивуд. Да, сударь, я сама! Кто же не знает, что с тех пор, как
помер дорогой мой последний муженек, у меня были выгодные предложения. Я
могла взять стряпчего из Нью-Инна* или мистера Вдомберри, акцизного, а еще
двух пасторов на выбор и одного лекаря. Так ведь нет, всеми пренебрегла -
всеми!.. Ради вас!..
Лаклесс. Ради меня?!
Миссис Манивуд. Нешто вы не видели доказательств моей страсти - да еще
таких, от которых ущерб чести! (Всхлипывает.)
Лаклесс. Я, конечно, имел доказательства вашей страсти, и притом
прегромкие, только я их приписывал не любви, а гневу.
Миссис Манивуд. А ведь то была любовь! Она самая, чтоб мне не сойти с
места!
Лаклесс. Черт возьми! Это будет похуже, чем набег кредиторов!
Миссис Манивуд. Не можете расплатиться деньгами - заплатите любовью! А
что я поступилась своей женской скромностью, тому извинением моя страсть.
Пусть люди судят об этом как хотят, но если вы дадите мне сберечь весь мой
достаток, я по гроб жизни буду вашей.
Лаклесс. Ой-ля-ля!
Мисисс Манивуд. Это так-то ты принимаешь мое объяснение в любви, голь
ты перекатная? Ну, ты об этом пожалеешь! Непременно пожалеешь, запомни мои
слова! Узнаешь, как мстит женщина, когда ее оскорбили!
Лаклесс. Стану я жалеть, что от вас избавился!..
Миссис Манивуд убегает из комнаты.
Лаклесс, Xэрриет.
Лаклесс. Милочка Хэрриет!
Хэрриет. Я воспользовалась ее уходом и тут же к вам возвратилась.
Лаклесс. Ох, моя голубка, я еле живой!
Хэрриет. Что так?
Лаклесс. Да все от нее, от твоей матушки!
Хэрриет. Она что, никак не унималась и все вас бранила?
Лаклесс. Хуже, хуже!..
Хэрриет. Спаси бог, грозилась отвести вас в суд?!
Лаклесс. Еще хуже! Она грозилась отвести меня в церковь. Эта женщина
великодушно разрешила мне, коли я стану ее мужем, записать весь ее достаток
на нее самое.
Хэрриет. До чего великодушна, а?! И вы, разумеется, не устояли перед
таким предложением?
Лаклесс. Гм. А ты что бы мне посоветовала?
Xэрриет. Уж конечно, взять ее в жены. Вы были бы прелестной парочкой,
такой милой и любящей - загляденье! Да, не всякий день Гименей стряпает
подобное блюдо! Уж то-то затейливое рагу - ее старость да ваша молодость, ее
жадность да ваше мотовство, ее брань да ваши вирши!
Лаклесс. Но я говорю всерьез и от тебя жду серьезности. Ты же знаешь,
как плачевны мои дела и как богата твоя матушка. Право, это будет весьма
благоразумный поступок!
Харриет. Уж такой благоразумный, страх! (Смеется.) Люди скажут:
"Господи милостивый, а мы и не знали, что у мистера Лаклесса столько
благоразумия!" Подобный шаг заставит сразу позабыть о всех ваших прежних
безрассудствах.
Лаклесс. Еще бы! Но, милочка Хэрриет, могу ли я решиться навсегда
потерять тебя? Однако при том, как теперь обстоят наши дела, я не вижу
возможности для нашего счастья. Что ж, буду утешаться тем, что сумел быть
тебе хоть сколько-нибудь полезным! Поверь, все мое существо противится мысли
о нашей разлуке. Будь я в силах жениться на тебе...
Хэрриет. О, я весьма вам признательна! Я, конечно, вам верю, можете не
клясться!
Лаклесс. И ты так легко уступаешь благоразумию и готова расстаться со
мной? Я бы не хотел, чтоб мое счастье покупалось ценой твоего.
Хэрриет. Благодарствуйте, сударь! И вы еще можете меня попрекать?..
Нет, ваше тщеславие невыносимо!..
Лаклесс. Итак, я решился! Отныне, моя хозяюшка, я ваш!
Хэрриет. Погодите, сударь! Мне еще надо вам кое-что сказать. Вы
мерзавец! И знайте: я это не в сердцах, я просто не понимаю, как я могла
хорошо о вас думать, что за дура была! (Плачет.)
Лаклесс. Ха-ха-ха! Ну вот, попалась! Да неужто ты могла решить, милочка
Хэрриет, что я все это всерьез?
Хэрриет. А вы, значит, не всерьез, да?
Лаклесс. Расстаться с тобой - сама подумай! Хорошенькая женщина меньше
дорожит своей внешностью, а вельможа - властью, чем я тобой.
Xэрриет. Ах, как мне хочется верить в искренность ваших чувств!
Лаклесс.
Быть с тобою, Хэрриет,
Исступленно жажду я,
Тысячи преград и бед
Одолеет страсть моя!
Честолюбец влезет в ад,
Чтобы обрести почет,
А повеса для услад
Сотню миль пешком пройдет.
Что не сделает скупой,
Чтоб набить мошну свою!
Что не вынесет святой,
Чтоб по смерти быть в раю!
Всем рискну в своей судьбе,
Все исполню, ибо знай:
Для меня в одной тебе
Деньги, честь, услады, рай!
Xэрриет.
Сколько есть на свете бед
И препятствий - все, любя,
Одолеет Хэрриет
Для избранника - тебя.
Все кокетка сокрушит,
Чтобы оседлать успех;
Как ханжа не согрешит,
Чтоб святою слыть у всех!
Шлюхе, словно мухе мед, -
Экипаж шестериком,
И вдова на все пойдет,
Чтоб улечься с пареньком!
Я ж мечтаю лишь о том,
Чтоб со мной ты был, со мной:
Ты закон мой, ты мой дом
И карета шестерней!
Голос миссис Манивуд (из внутренних комнат). Хэрриет, где ты?!
Xэрриет. Я слышу трубный глас! Прощай! При первой же возможности я
опять загляну к тебе.
Лаклесс. Прощай, моя прелесть. Держись и не сдавайся - будь примером
для всех женщин!
Хэрриет уходит.
Лаклесс, Джек,
Лаклесс. Ну, что слышно?
Джек. Значит, был я, с позволения вашей милости, у милорда. Их
светлость велели благодарить вас за любезное предложение прочесть им вашу
пьесу, но, поскольку они страсть как заняты, просят их извинить. Еще был я у
мистера Кибера*, так тот вообще не дал ответа. А вот мистер Маккулатур
сейчас сам сюда пожалует.
Лаклесс. Послушай, Джек!..
Джек. Что прикажете, сударь?
Лаклесс. Возьми там мою вторую шляпу и снеси ее в заклад.
Джек. Куда мы все носим?
Лаклесс. Ну да. А на обратном пути заверни в кухмистерскую. Так или
иначе, но должна же голова помочь мне набить брюхо!
Лаклесс, Уитмор.
Лаклесс. Тебя ли я вижу, дружище Уитмор?!
Уитмор. Меня, дорогой, меня.
Лаклесс. Ну как это мило с твоей стороны! Когда в наш век друг не
бросает тебя в беде, это - нежданный подарок судьбы. А эта дама с некоторых
пор не балует меня вниманием.
Уитмор. Зато, как мне ведомо, балует другая, и притом - с давних пор.
Лаклесс. Ты про кого?
Уитмор. Про ту, которая жалуется, что ты совсем ее забросил, - про
миссис Лаввуд.
Лаклесс. Ты что, все еще к ней ходишь?
Уитмор. Забегаю иногда, когда выдастся часок. В дурном настроении я не
могу обойтись без такой пищи, как столичные сплетни. Не всякая сводня так
рьяно выискивает непорочных девиц, как наша знакомая - женщин с опороченной
репутацией.
Лаклесс. По-моему, второе занятие куда пакостней.
Уитмор. А ты, я вижу, по-прежнему остаешься поклонником женщин.
Лаклесс. Женщин и муз - поэтому в кармане у меня ветер свищет.
Уитмор. Как, ты все еще не излечился от пристрастия к сочинительству?
Лаклесс. Сочинительство столь же неизлечимый недуг, как и подагра.
Уитмор. С той лишь разницей, что подагра - достояние богатых, тогда как
поэзия - бедных. Во времена, когда ценятся просвещенность и утонченность и в
почете остроумие, еще есть, черт возьми, смысл заниматься искусством. Но
сейчас, когда предрассудки и борьба интересов подчиняют себе все на свете;
когда просвещение в загоне, а остроумие непонятно; когда театры дают
кукольные представления, а артисты распевают лирические песенки; когда
столицей правят дураки - головой преуспеяния не добудешь! А уж если ты не
можешь не писать, пиши всякий вздор, пиши оперы, пиши разную Херлотрамбу*,
учреждай молельни и проповедуй с кафедры несусветную чушь, - и ты всегда
встретишь поддержку. Живи своими мелкими заботами, блуди и сквернословь, а
если услышишь, что тебе рукоплещут, знай: тебе самое место в тюрьме, и не в
карете бы тебе кататься, а ехать в повозке к месту казни!
Лаклесс. Что-то ты больно разгорячился, мой друг!
Уитмор. Виной тому моя дружба к тебе. Я не в силах спокойно слушать,
как дураки (хуже того - кретины!) насмехаются над тем, кто мне дорог.
Наблюдать, как какой-нибудь бесталанный субъект, который в Китае номер бы с
голоду, не умея изготовить и простейшей игрушки, с важным видом покачивает
своей пустой башкой, отвергая то, в чем ни черта не смыслит! Или когда
женщины из пустого предубеждения против неизвестного им, но порядочного
человека готовы оспаривать что-то, о чем и слыхом не слыхали. Если все же,
вопреки моим доводам, ты решил заняться сочинительством, заведи себе
патрона, сводничай при каком-нибудь титулованном ублюдке, пой ему дифирамбы
и приписывай ему ровно столько добродетелей, сколько у него пороков. В этом
качестве ты, возможно, обретешь поддержку его милости, его милость привлечет
к тебе внимание столичного общества, и тогда пиши себе, пока хватит сил,
вздор ли, дело - все сойдет!
Лаклесс. Ты, по-моему, слишком беспощаден к людям. Разве нельзя
преуспеть в нашем обществе более достойным способом?
Уитмор. Скажи лучше - общепринятым. Солдаты и костоправы живут войной,
адвокаты - людскими распрями, придворные - налогами, а поэты - лестью, не
так ли? По мне, есть только две полезные профессии - земледелец и купец:
первый выращивает для нас плоды на своей земле, второй - привозит их из-за
моря. И как раз эти две профессии величают у нас низкими и презренными, а
все прочие - славными и почетными.
Лаклесс. Но прошу тебя, уйми свой злой язык и посоветуй лучше, что мне
делать.
Уитмор. Позволь, ты же молод и исполнен энергии, а в столице
тьма-тьмущая разных богатых вдовушек.
Лаклесс. Но я уже помолвлен.
Уитмор. Тогда женись! Надеюсь, ты был не столь безрассуден, чтобы
выбрать себе какую-нибудь нищенку?
Лаклесс. Увы, я поступил именно так. И притом я люблю эту девушку столь
нежно, что не променял бы ее даже на вдову Креза*.
Уитмор. Тогда ты конченый человек. Из брачных цепей не вырвешься! Нет,
видно, ты родился под несчастливой звездой. Мало того, что ты пристрастился
к этим девяти оборванкам-музам, ты еще и жену себе подыскал им под стать.
Голос Марплея-младшего (снаружи). Пусть носильщики портшеза прибудут за
мной к Сент-Джеймсскому дворцу*. А впрочем, пусть лучше подождут здесь!
Уитмор. Это еще кто такой, черт возьми?!
Лаклесс. Очень важное лицо, ничем не хуже гвардейского капитана.
Лаклесс, Уитмор, Марплей-младший.
Марнлей-младший. Приветствую разлюбезного мистера Лаклесса! Мое вам
нижайшее почтение, сударь! Видите, дорогой, какую вы имеете надо мной
власть. Я являюсь по первому вашему зову, хотя сейчас меня дожидаются при
дворе несколько вельмож.
Лаклесс. Я весьма вам признателен. Понимаете, мистер Марплей, я сочинил
трагедию и хочу предложить ее вашему театру.
Марплей-младший. Так пришлите ее мне, и я выскажу вам свое о ней
мнение. Если только она поддается переделке, я охотно приведу ее в
надлежащий вид.
Уитмор. Как вы сказали, сударь: поддается переделке?
Марплей-младший. Ну конечно. Переделки всегда на пользу! Как бы хороша
ни была пьеса, без переделки она не годится.
Уитмор. Очень странная мысль!
Марплей-младший. Вы когда-нибудь сочиняли, сударь?
Уитмор. Нет, сударь, бог миловал!
Марплей-младший. Что ж, сударь мой, воля ваша. Когда вы надумаете сами
сочинить пьесу, вы поймете, что она нуждается в переделках. Возможно, вам
это покажется удивительным, сударь, но я переделывал и Шекспира.
Уитмор. Отчего же, и его можно.
Марплей-младший. Вот именно! Посмотрели бы вы, что приносят, - не
прожуешь! А мы, сударь, придаем этому сырому материалу нужную форму и лоск.
Это чистое заблуждение, будто пьесу создает автор. С таким же успехом можно
говорить, что картину создал продавец красок, а одежду - ткач. Мы с отцом,
сударь, все равно что поэтические портные. Ко всякой новой пьесе мы
подходим, как портной к материи: начинаем ее резать - кроить и перекраивать,
сэр, чтобы сделать ее впору нашей столице, - мы ведь лучше всех знаем ее
вкусы. Ведь поэты, между нами говоря, полные невежды!
Уитмор. О, не слишком ли, сударь?! Мистер Лаклесс может принять это за
обиду. К тому же, как я понимаю, вы тоже некогда баловали столицу своими
творениями.
Марплей-младший. Вы понятливый человек, сударь, и точно выражаете свои
мысли. Да, я, как вы изволили догадаться, тоже однажды совершил вылазку на
Парнас, так сказать, помахал крылышками над Геликоном. Больше меня там не
застанут! Понимаете, у лондонских зрителей есть какое-то предубеждение
против нашего семейства. Они провалили мою пьесу и даже не посовестились, а
надо бы! Из моей пьесы можно было сделать полдюжины романов! Она не походила
на комедии Уичерли* и Конгрива*, где для приманки публики знай себе сыплют
остротами, и каждый их только и ждет. У меня бы даже самый придирчивый
критик ни одной не сыскал. Мой диалог был незатейлив, прост и натурален и не
содержал ни единой шутки. Кроме того, сударь, в пьесе была любовная сцена,
исполненная такого неподдельного уныния, что исторгла бы слезу из каменного
сердца. И все же они освистали мое творение! Что ж, они освистали самих
себя! Больше я не буду для них писать. Не буду!..
Уитмор. Поимейте жалость к столичной публике, сударь.
Марплей-младший. Не уговаривайте, сударь. Я покончил с сочинительством.
Все! Разве что меня к этому принудят!
Лаклесс. Но это будет непросто, дружище!
Марплей-младший. Конечно, сэр. Хотя надо же кому-то сочинять оды.
Лаклесс и Уитмор (вместе). Ха-ха-ха! Ваша правда!
Лаклесс. Так вернемся к моей трагедии, мистер Марплей.
Марплей-младший. Мой родитель, кажется, сейчас в театре. Дайте мне свою
пьесу, мы с ней ознакомимся. Но сперва я должен заехать к одной молодой
особе. (Кричит.) Эй, кто там?! Кликните моего лакея! Пусть к крыльцу подадут
портшез. Ваш слуга, господа. Caro vien {О, приди, дорогой!.. (итал.).}...
(Уходит, напевая.)
Уитмор. Право, редкостный экземпляр! Второго такого, пожалуй, не
сыщешь.
Лаклесс. Да? А что ты в таком случае скажешь об этом?
Лаклесс, Уитмор, Маккулатур.
Лаклесс. Мое вам почтение, мистер Маккулатур!
Маккулатур. Мне передали, что у вас ко мне важное дело.
Лаклесс. Да, мистер Маккулатур. Я хотел бы кое-что вручить вам. У меня