Страница:
Лаклесс. Я весьма вам признателен. Понимаете, мистер Марплей, я сочинил трагедию и хочу предложить ее вашему театру.
Марплей-младший. Так пришлите ее мне, и я выскажу вам свое о ней мнение. Если только она поддается переделке, я охотно приведу ее в надлежащий вид.
Уитмор. Как вы сказали, сударь: поддается переделке?
Марплей-младший. Ну конечно. Переделки всегда на пользу! Как бы хороша ни была пьеса, без переделки она не годится.
Уитмор. Очень странная мысль!
Марплей-младший. Вы когда-нибудь сочиняли, сударь?
Уитмор. Нет, сударь, бог миловал!
Марплей-младший. Что ж, сударь мой, воля ваша. Когда вы надумаете сами сочинить пьесу, вы поймете, что она нуждается в переделках. Возможно, вам это покажется удивительным, сударь, но я переделывал и Шекспира.
Уитмор. Отчего же, и его можно.
Марплей-младший. Вот именно! Посмотрели бы вы, что приносят, – не прожуешь! А мы, сударь, придаем этому сырому материалу нужную форму и лоск. Это чистое заблуждение, будто пьесу создает автор. С таким же успехом можно говорить, что картину создал продавец красок, а одежду – ткач. Мы с отцом, сударь, все равно что поэтические портные. Ко всякой новой пьесе мы подходим, как портной к материи: начинаем ее резать – кроить и перекраивать, сэр, чтобы сделать ее впору нашей столице, – мы ведь лучше всех знаем ее вкусы. Ведь поэты, между нами говоря, полные невежды!
Уитмор. О, не слишком ли, сударь?! Мистер Лаклесс может принять это за обиду. К тому же, как я понимаю, вы тоже некогда баловали столицу своими творениями.
Марплей-младший. Вы понятливый человек, сударь, и точно выражаете свои мысли. Да, я, как вы изволили догадаться, тоже однажды совершил вылазку на Парнас, так сказать, помахал крылышками над Геликоном. Больше меня там не застанут! Понимаете, у лондонских зрителей есть какое-то предубеждение против нашего семейства. Они провалили мою пьесу и даже не посовестились, а надо бы! Из моей пьесы можно было сделать полдюжины романов! Она не походила на комедии Уичерли [18] и Конгрива [19], где для приманки публики знай себе сыплют остротами, и каждый их только и ждет. У меня бы даже самый придирчивый критик ни одной не сыскал. Мой диалог был незатейлив, прост и натурален и не содержал ни единой шутки. Кроме того, сударь, в пьесе была любовная сцена, исполненная такого неподдельного уныния, что исторгла бы слезу из каменного сердца. И все же они освистали мое творение! Что ж, они освистали самих себя! Больше я не буду для них писать. Не буду!…
Уитмор. Поимейте жалость к столичной публике, сударь.
Марплей-младший. Не уговаривайте, сударь. Я покончил с сочинительством. Все! Разве что меня к этому принудят!
Лаклесс. Но это будет непросто, дружище!
Марплей-младший. Конечно, сэр. Хотя надо же кому-то сочинять оды.
Лаклесс и Уитмор (вместе). Ха-ха-ха! Ваша правда!
Лаклесс. Так вернемся к моей трагедии, мистер Марплей.
Марплей-младший. Мой родитель, кажется, сейчас в театре. Дайте мне свою пьесу, мы с ней ознакомимся. Но сперва я должен заехать к одной молодой особе. (Кричит.) Эй, кто там?! Кликните моего лакея! Пусть к крыльцу подадут портшез. Ваш слуга, господа. Caro vien [20]… (Уходит, напевая.)
Уитмор. Право, редкостный экземпляр! Второго такого, пожалуй, не сыщешь.
Лаклесс. Да? А что ты в таком случае скажешь об этом?
Лаклесс, Уитмор, Маккулатур.
Лаклесс. Мое вам почтение, мистер Маккулатур!
Маккулатур. Мне передали, что у вас ко мне важное дело.
Лаклесс. Да, мистер Маккулатур. Я хотел бы кое-что вручить вам. У меня для вас есть пьеса, мистер Маккулатур.
Маккулатур. А она уже принята к постановке, сэр?
Лаклесс. Нет еще.
Маккулатур. Вот как! Тогда погодим разговаривать о ней, сэр! Пьеса – тот же вексель: ничего не стоит, если не обеспечена платежами. Впрочем, и в этом случае – бабушка надвое гадала. К тому же театров у нас развелось предостаточно, а артистов-то не хватает, вот и выходит, сударь, что пьесы – товар убыточный. А вы кому ее думаете предложить – актерам или владельцам патента? [21]
Лаклесс. Ну конечно, актерам.
Маккулатур. Это вы правильно поступаете. Только ведь не всякая пьеса, идущая на театре, годится и для нас. Пьесы-то бывают для постановки и для чтения,
Уитмор. В чем же тут различие?
Маккулатур. А как же, сударь! Те, которые для постановки, целиком зависят от умения исполнителей, а посему неважно, есть в них какой смысл или нет. А вот те, которые для чтения, – совсем другой коленкор: тут уж надобны и остроумие, и мысли! Их я называю «существительными», поскольку они сами от себя зависят. Ну а пьесы для театра – те «прилагательные»: без шутовства актерского и разных ужимочек в них не больно-то много углядишь.
Уитмор. Весьма научное определение, что и говорить!
Лаклесс. Так послушайте, мистер Маккулатур: дадите вы мне под пьесу пятьдесят гиней авансу [22]?
Маккулатур. Пятьдесят гиней? Пожалуйста! Я с охотой их дам, коли вы представите мне обеспечение. А так – за пьесу и пятьдесят гиней! Да я б, сударь мой, и пятидесяти шиллингов за нее не дал.
Лаклесс. Вы что, черт возьми, смеетесь, что ли?!
Маккулатур. И пятидесяти фартингов [23] бы не дал, так-то! А вы захотели – пятьдесят гиней! Да кто вам даст при вашей-то репутации?
Лаклесс. Эй, Джек, выведи отсюда этого почтенного джентльмена и спусти его с лестницы!
Маккулатур. Вы об этом пожалеете, сударь!
Джек. А ну, сэр, выметайтесь, слышите?…
Маккулатур. Помогите! Убивают! Я обращусь в суд!…
Лаклесс. Ха-ха-ха!
Маккулатура выгоняют.
Лаклесс, Уитмор, миссис Манивуд.
Миссис Манивуд. Это еще что за галдеж?! И впрямь, куда как достойно, мистер Лаклесс, поднимать в моем доме такой шум!
Лаклесс. Коли он вам не по вкусу, вы без труда поднимете еще больший. Стоит вам заговорить, сударыня, и уже, кроме вас, никого не будет слышно, ручаюсь вам!
Миссис Манивуд. Похвально выражать обо мне такие суждения! Любой сосед подтвердит, сударь, что я всегда была самой что пи на есть тихой женщиной во всем приходе! И в доме-то у меня не слыхать было шума, покуда вы не вселились. Все жили в любви да в ладу! А от вас неудобство всей округе! Когда водились у вас деньжата, так у меня каждый божий день, ни свет ни заря, в двери стучались разные кучера да носильщики портшезов. А как не стало у вас чем платить, дом осадили кредиторы да бейлифы [24] – до ночи сторожат. А еще этот проходимец, ваш слуга! Я ему, собаке, задам, я с него шкуру спущу!… (Уитмору.) Я, сударь, рада, что вы слышали, как он меня оскорбляет!
Уитмор. Конечно, сударыня, я слышал, как он несправедливо с вами обошелся.
Входит Джек и что-то шепчет хозяину.
Лаклесс. Прости, Уитмор, я покину тебя на минутку. (Уходит.)
Миссис Манивуд, Уитмор.
Миссис Манивуд. Так-то, сударь! Небось все уже позабыли, какого цвета у него денежки, сударь.
Уитмор. Что ж, весьма прискорбно. А нельзя ли полюбопытствовать, сколько он вам задолжал? Дело в том, что он наказал мне с вами расплатиться.
Миссис Манивуд. Кабы это всерьез, сударь!
Уитмор. А я не шучу, поверьте.
Миссис Манивуд. Очень это мне приятно слышать, сударь! Вот счет, который я ему предъявила утром. Я всегда знала, что мистер Лаклесс – человек честных правил, а не повезти может каждому. Я в сомненье никогда не брала, что, как появятся у него деньги, он заплатит! Что толку вымогать у человека деньги, когда их у него нет? А ведь у многих такая мода, только я ее не одобряю.
Уитмор. Вот ваши деньги, сударыня. А расписку отдайте мистеру Лаклессу.
Миссис Манивуд. Очень я вам обоим признательна, сударь! Ну прямо подарили вы мне эти денежки, я ведь завтрашним утром сама должна такой же вот долг отдать. Был бы мистер Лаклесс маленько порассудительней, так лучшего жильца и желать нечего! Я скажу вам прямо: человек он приятный и доброго нрава.
Лаклесс, Уитмор, миссис Манивуд.
Лаклесс. Что-то не помню, чтоб с этих губ слетали подобные слова.
Миссис Манивуд. Ха-ха-ха! Изволите шутить! Ха-ха-ха!
Лаклесс. Послушай, Уитмор, кажется, ты наделен даром противоборствовать ведьмовским козням. Ты можешь утихомирить бурю! Право, я скорей поверил бы, что возможно остановить в полете пушечное ядро, чем унять ее брань.
Миссис Манивуд. Ха-ха-ха! (Уитмору.) С ним не соскучишься, сударь! И всегда-то он придумает какое-нибудь сравнение!
Уитмор. Ну, я откланиваюсь, Лаклесс. Скоро опять тебя навещу.
Лаклесс. Приходи поскорее, прошу тебя. Ты водворил в доме такой мир и спокойствие, каких я просто не помню.
Лаклесс, миссис Манивуд, Джек.
Миссис Манивуд. Ой и чудак же вы, мистер Лаклесс: ну к чему такие сценки при посторонних?!
Лаклесс. Посетители удалились, и теперь, как водится у супругов, мы можем снова поносить друг дружку на чем свет стоит.
Миссис Манивуд. Так-то вы мне отплачиваете, сударь?!
Лаклесс. Да я заплачу, сударыня, ей-богу!
Миссис Манивуд. Зачем же я буду вперед брать, сударь! И вообще, не надо мне от вас никакой платы. Коли придется вам жить здесь весь квартал – а, надеюсь, так тому и быть, я и фартинга с вас не спрошу!
Лаклесс. Ой-ля-ля! (В сторону.) Сейчас опять заведет про свои чувства! А я предпочел бы целый год быть предметом ее ненависти, чем полчаса – предметом любви.
Миссис Манивуд. Отчего это вам вздумалось устроить мне этот сюрприз с деньгами? Отчего не сказали, что собираетесь заплатить?
Лаклесс. Как же не говорил?!
Миссис Манивуд. Ну да, говорили про пьесу и про всякую другую ерунду, а словом не обмолвились, что велели этому джентльмену заплатить мне. И до чего милый, добрый да приятный господин, благослови его бог! А вы такой чудак, прямо страх!… Но в душе вы человек честный, я ему так вас и описала, он сам это, без сомнения, подтвердит.
Лаклесс(в сторону). Ага! Я догадываюсь, в чем дело! Видно, я сдержал слово, еще не давши его. (К Манивуд.) Он заплатил вам серебром или золотом?
Миссис Манивуд. Одним чистым золотом!
Лаклесс. У меня там в спальне куча серебра, тоже от него. Окажите мне любезность – обменяйте ваше золото на мое серебро! Вам с ним в лавке будет сподручней.
Миссис Манивуд. Почту за удовольствие, сударь.
Лаклесс. Джек, тащи сюда мешок номер один! (К Манивуд.) Пожалуйста, сосчитайте деньги, сударыня, и выложите сюда на стол.
Миссис Манивуд. Да их и считать не велик труд! Малая горсточка, бог свидетель!
Лаклесс забирает деньги.
Джек. Сударь, мешок до того тяжелый – мне его не втащить.
Лаклесс. Тогда хватай эту тушу и волоки вон!
Миссис Манивуд. Что вы затеяли?!
Лаклесс. Расплатиться с вами в спальне, только и всего!
Миссис Манивуд. Негодяй, мерзавец! Да я присягну, что вы меня ограбили, и вас обоих повесят, оглоеды проклятые! (Убегает.)
Лаклесс (ей вслед). Теперь вопи сколько хочешь! (Затворяет за нейдверь.) Джек, кликни карету! А сам, слышишь, вскочи на запятки и отправляйся со мной.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Театр.
Лаклесс, Марплей-старший, Марплей-младший.
Лаклесс (читает).
Лаклесс (читает). «Пускай меня томят печаль и страх!»
Марплей-старший. «Томят печаль и страх…» – нет! Куда лучше: «Меня берет отчаянье и страх!» А теперь посмотрим вторую строчку. «С тобою – где бы ни был – я блаженен». «Где бы» – в этом звучит какое-то сомнение. Давайте так: «С тобою я везде, всегда блаженен». Здесь уже нет никакого вопроса, а есть полное утверждение. Читайте дальше, сударь!
Лаклесс. «С тобою…».
Марплей-старший. У меня блестящая идея!
Марплей-младший. А как же! На Ковент-Гарденском рынке всегда продают первые овощи.
Лаклесс. Чудовищно!
Марплей-старший. Успокойтесь, сударь, читайте дальше!
Лаклесс.
Лаклесс. Он ей отвечает.
Марплей-младший. Но послушайте, сударь…
Лаклесс.
Лаклесс. «За то, что мне…» (читает две последние строчки.)
Марплей-младший. «Ликуй, душа, и в жилах, кровь, кипи!» Вот это прекрасно! Даже мне не удавалось написать лучше. Только знаете…
Лаклесс.
Марплей-младший. Надеюсь, и не увидит,
Марплей-старший. Давайте, сударь, вернемся к строчке! «И рядом с ним Фалернское вино…» Объясните мне, сударь, что это за вино? Я никогда про него не слышал. Я бываю в лучших домах столицы, и, водись на свете такое вино, я бы непременно его попробовал. Токай я пил, пил Лакримэ, а про Фалернское и слыхом не слыхивал, черт возьми!
Марплей-младший. По-моему, это из того винограда, папенька, что растет на вершине Парнаса.
Лаклесс. Неужели, мой дражайший знаток?! Тогда вы, конечно, уж никак не могли его пробовать.
Марплей-старший. А может, мы лучше скажем так:
Марплей-старший. Тогда мы не поставим вашу пьесу. В таком виде она не пойдет, сударь, и не старайтесь!
Лаклесс. Но объясните, в чем порок моей пьесы!
Марплей-младший. В ней нет ничего, что меня бы растрогало или вызвало бы мое восхищение.
Лаклесс. Тогда поищите такую, которая будет вызывать ваше восхищение. Прощайте! (Уходит.)
Марплей-старший и Марплей-младший.
Марплей-старший. Ха-ха-ха!
Марплей-младший. Каково ваше мнение о пьесе?
Марплей-старший. Насколько я понимаю, могла получиться стоящая вещь. Но я твердо решил: коли город не хочет моих шедевров, он и чужих не получит. Пусть сидит на прежней диете.
Марплей-младший. Но ему уже в горло не лезет!
Марплей-старший. Ничего, силой запихнем!
Марплей-младший. Я бы очень хотел, папенька, перенять эту вашу способность, потому как другого наследства, очевидно, мне ждать не приходится.
Марплей-старший. Что ж, сынок, это богатство не хуже коринфской меди [28]! И коли я не в силах оставить тебе золота, то хоть, с божьей помощью, приобщу к делу. Поверь, оно ненадежней любого наследства. Золото ты бы мигом растранжирил, а это обеспечение вечное – оно останется при тебе до гроба.
Марплей-младший. А что нам делать с тем фарсом, который вчера освистала публика?
Марплей-старший. Опять сыграть его завтра вечером. Я успел шепнуть нескольким знатным особам, что это отличная вещь, и не намерен отступаться от своих слов. Посмотрим, кто кого: публика ли первой устанет свистеть или мы – слушать ее свист.
Марплей-младший. Да пропади она пропадом, эта публика!
Марплей-старший. Верно, сынок, я того же мнения. Но скажи, что ты сделал с той комедией, которую я вручил тебе третьеводни, – она еще, помнишь, мне понравилась?
Марплей-младший. А то и сделал, что вы приказали: возвратил ее автору.
Марплей-старший. Молодец. Поскольку ты сам писатель и человек, по-моему, весьма к этому делу пригодный, в твоих интересах задерживать всех стоящих авторов и всячески выдвигать тех, кто никуда не годится.
Марплей-младший. Что-то у меня появился страх перед сочинительством. Ведь все, что я ни писал до сих пор, освистывали.
Марплей-старший. Это потому, что ты не так брался за дело. Весь секрет писательства состоит в том, мой мальчик, чтобы откопать какую-нибудь старую пьесу и подать ее под другим названием или, взявши новую, – изменить имя автора.
Марплей-младший. Кабы не эти проклятые свистки!…
Марплей-старший. Безобидная музыка, сынок! Право, совершенно безобидная! И потом: стоит к ней попривыкнуть, и она уже не волнует. Я, к примеру, человек закаленный!
Марплей-младший. Я тоже попривык.
Марплей-старший. У меня достаточно мужества. Эти тщеславные молодые артисты страсть как охочи до хлопков, а, сказать по чести, это всего лишь пустой звук, и ничем он не лучше свиста. Так что, если кому посвистеть охота – приходи и свисти себе на здоровье, только сперва выложи мне за это три шиллинга.
Оба уходят.
Комната в доме Маккулатура.
Махом, Кляксс и Каламбур сидят за отдельными столами и пишут.
Махом. Черт возьми, я соображаю не лучше коровы, хотя во мне от нее ни кусочка! Я уже два дня как не обедал, и все же у меня такая тяжелая голова, словно я олдермен или лорд [29]. Во мне сейчас присутствуют все стихии. Голова тяжелая, точно налита водой; карманы наполнены одним воздухом; в животе будто огнем жжет от голода; платье грязное-прегрязное, а ведь грязь – та же земля.
Кляксс. Одолжите мне своего Биша [30], мистер Махом, никак не придумаю рифму к слову «волна».
Махом. Ну хотя бы: «полна», «верна», «луна», «слона». Тут простейшее окончание. Оно у меня на странице по четыре раза встречается.
Кляксс. Нет, это все не подходит.
Махом. Тогда используйте какое-нибудь слово, кончающееся на «ма» или «па», Я никогда не гонюсь за полным созвучием. Последняя буква совпадает, и ладно! Прочитайте строчку.
Кляксс. «Непостоянен, словно ветер и волна…».
Махом. А дальше у вас про что?
Кляксс. Я сам не знаю, смысл куда-то улетучился. Наверно, что-то про непостоянство.
Махом. Могу ссудить вам стих – он вполне подойдет. «Непостоянству нет предела, нет конца». «Конца» – «волна» – отличная рифма!
Кляксс. Для середины поэмы сгодится.
Махом. Конечно, для середины поэмы все сгодится! Выложите наперед двадцать хороших строчек для приманки, и покупатель возьмет с дорогой душой.
Каламбур. Послушать вас, мистер Махом, так поэт руководствуется тем же, что и торговка устрицами.
Махом. Черт бы вас подрал с вашими сравнениями; у меня даже слюнки потекли! Давайте, ребята, прервемся немножко и послушаем песню мистера Каламбура.
Каламбур. В животе у меня пусто и в глотке тоже, одно слово – труба!
Махом. Вот и трубите!
Каламбур (поет).
Маккулатур, Махом, Каламбур, Кляксс.
Маккулатур. И не стыдно вам, джентльмены! А работать кто будет? Вам, мистер Каламбур, неплохо бы помнить, что о тех пор, как вы напечатали свое «Письмо другу в деревню», прошло уже две недели. Упустите время для ответа! Этак ваш ответ появится, когда про письмо все забудут. Мое правило – печатать полемику, пока к ней не остыл интерес. Были у меня такие сотрудники, которые утром писали памфлет, в середине дня отвечали на него, а вечером публиковали ответ на этот ответ.
Каламбур. – Да я гоню, как могу, сэр, только за оппонента писать труднее: у него ложная позиция.
Маккулатур. И ни чуточки не труднее. Как раз наоборот. Я знавал литераторов, предпочитавших эту работу всякой другой: в ней ведь талант свой можно проявить. А ну, дайте взглянуть, что вы тут настрочили. «При всем моем уважении, к тому, что высказал мой остроумный и просвещенный оппонент в своем «Письме другу в деревню»… Превосходно, сударь! Кроме того, это должно повысить интерес к памфлету. Диспутирующие авторы всегда для начала рассыпаются в комплиментах своему противнику, как боксеры, которые сперва целуются, а потом начинают бой. Доделывайте поскорей! Ну а вы, мистер Махом, состряпали вы уже убийство?
Махом. Да, сэр, убийство я уже состряпал. Сейчас сочиняю предваряющие его нравственные рассуждения.
Маккулатур. Отлично. Так что через неделю чтоб было мне привидение!
Махом. А какое привидение вы желаете, сэр? В прошлый раз было бледное как смерть.
Маккулатур. Ну а в этот раз пусть будет окровавленное. Мистер Каламбур, вы пока можете отложить работу над тем некрологом: оказывается, наш друг поправился. А покуда составьте мне проспект Лексикона мистера Бейли [32], от начала до самого конца по пять листов еженедельно [33]. Если вы не знаете, как это делается, можете воспользоваться проспектом словаря Беля [34]. Здесь подойдут те же выражения.
Входит Индекс.
А, мистер Индекс, ну, что новенького?
Индекс. Я принес вам счет, сэр.
Маккулатур. Что здесь у вас? За эпиграф, «Risum teneatis amici» [35] для дюжины памфлетов, по шесть пенсов за штуку, – шесть шиллингов. Шесть пенсов за «Omnia vincit amor et nos cedamus amori» [36]. Еще шесть пенсов за «Difficile est satyram non scribere» [37]. Гм, гм! Всего: за тридцать шесть латинских эпиграфов – восемнадцать шиллингов. За столько же эпиграфов на родном языке – один шиллинг девять пенсов, а за столько же греческих – четыре. Целых четыре шиллинга! Да, дороговато нам обходятся эти греческие эпиграфы!
Марплей-младший. Так пришлите ее мне, и я выскажу вам свое о ней мнение. Если только она поддается переделке, я охотно приведу ее в надлежащий вид.
Уитмор. Как вы сказали, сударь: поддается переделке?
Марплей-младший. Ну конечно. Переделки всегда на пользу! Как бы хороша ни была пьеса, без переделки она не годится.
Уитмор. Очень странная мысль!
Марплей-младший. Вы когда-нибудь сочиняли, сударь?
Уитмор. Нет, сударь, бог миловал!
Марплей-младший. Что ж, сударь мой, воля ваша. Когда вы надумаете сами сочинить пьесу, вы поймете, что она нуждается в переделках. Возможно, вам это покажется удивительным, сударь, но я переделывал и Шекспира.
Уитмор. Отчего же, и его можно.
Марплей-младший. Вот именно! Посмотрели бы вы, что приносят, – не прожуешь! А мы, сударь, придаем этому сырому материалу нужную форму и лоск. Это чистое заблуждение, будто пьесу создает автор. С таким же успехом можно говорить, что картину создал продавец красок, а одежду – ткач. Мы с отцом, сударь, все равно что поэтические портные. Ко всякой новой пьесе мы подходим, как портной к материи: начинаем ее резать – кроить и перекраивать, сэр, чтобы сделать ее впору нашей столице, – мы ведь лучше всех знаем ее вкусы. Ведь поэты, между нами говоря, полные невежды!
Уитмор. О, не слишком ли, сударь?! Мистер Лаклесс может принять это за обиду. К тому же, как я понимаю, вы тоже некогда баловали столицу своими творениями.
Марплей-младший. Вы понятливый человек, сударь, и точно выражаете свои мысли. Да, я, как вы изволили догадаться, тоже однажды совершил вылазку на Парнас, так сказать, помахал крылышками над Геликоном. Больше меня там не застанут! Понимаете, у лондонских зрителей есть какое-то предубеждение против нашего семейства. Они провалили мою пьесу и даже не посовестились, а надо бы! Из моей пьесы можно было сделать полдюжины романов! Она не походила на комедии Уичерли [18] и Конгрива [19], где для приманки публики знай себе сыплют остротами, и каждый их только и ждет. У меня бы даже самый придирчивый критик ни одной не сыскал. Мой диалог был незатейлив, прост и натурален и не содержал ни единой шутки. Кроме того, сударь, в пьесе была любовная сцена, исполненная такого неподдельного уныния, что исторгла бы слезу из каменного сердца. И все же они освистали мое творение! Что ж, они освистали самих себя! Больше я не буду для них писать. Не буду!…
Уитмор. Поимейте жалость к столичной публике, сударь.
Марплей-младший. Не уговаривайте, сударь. Я покончил с сочинительством. Все! Разве что меня к этому принудят!
Лаклесс. Но это будет непросто, дружище!
Марплей-младший. Конечно, сэр. Хотя надо же кому-то сочинять оды.
Лаклесс и Уитмор (вместе). Ха-ха-ха! Ваша правда!
Лаклесс. Так вернемся к моей трагедии, мистер Марплей.
Марплей-младший. Мой родитель, кажется, сейчас в театре. Дайте мне свою пьесу, мы с ней ознакомимся. Но сперва я должен заехать к одной молодой особе. (Кричит.) Эй, кто там?! Кликните моего лакея! Пусть к крыльцу подадут портшез. Ваш слуга, господа. Caro vien [20]… (Уходит, напевая.)
Уитмор. Право, редкостный экземпляр! Второго такого, пожалуй, не сыщешь.
Лаклесс. Да? А что ты в таком случае скажешь об этом?
Явление седьмое
Лаклесс, Уитмор, Маккулатур.
Лаклесс. Мое вам почтение, мистер Маккулатур!
Маккулатур. Мне передали, что у вас ко мне важное дело.
Лаклесс. Да, мистер Маккулатур. Я хотел бы кое-что вручить вам. У меня для вас есть пьеса, мистер Маккулатур.
Маккулатур. А она уже принята к постановке, сэр?
Лаклесс. Нет еще.
Маккулатур. Вот как! Тогда погодим разговаривать о ней, сэр! Пьеса – тот же вексель: ничего не стоит, если не обеспечена платежами. Впрочем, и в этом случае – бабушка надвое гадала. К тому же театров у нас развелось предостаточно, а артистов-то не хватает, вот и выходит, сударь, что пьесы – товар убыточный. А вы кому ее думаете предложить – актерам или владельцам патента? [21]
Лаклесс. Ну конечно, актерам.
Маккулатур. Это вы правильно поступаете. Только ведь не всякая пьеса, идущая на театре, годится и для нас. Пьесы-то бывают для постановки и для чтения,
Уитмор. В чем же тут различие?
Маккулатур. А как же, сударь! Те, которые для постановки, целиком зависят от умения исполнителей, а посему неважно, есть в них какой смысл или нет. А вот те, которые для чтения, – совсем другой коленкор: тут уж надобны и остроумие, и мысли! Их я называю «существительными», поскольку они сами от себя зависят. Ну а пьесы для театра – те «прилагательные»: без шутовства актерского и разных ужимочек в них не больно-то много углядишь.
Уитмор. Весьма научное определение, что и говорить!
Лаклесс. Так послушайте, мистер Маккулатур: дадите вы мне под пьесу пятьдесят гиней авансу [22]?
Маккулатур. Пятьдесят гиней? Пожалуйста! Я с охотой их дам, коли вы представите мне обеспечение. А так – за пьесу и пятьдесят гиней! Да я б, сударь мой, и пятидесяти шиллингов за нее не дал.
Лаклесс. Вы что, черт возьми, смеетесь, что ли?!
Маккулатур. И пятидесяти фартингов [23] бы не дал, так-то! А вы захотели – пятьдесят гиней! Да кто вам даст при вашей-то репутации?
Лаклесс. Эй, Джек, выведи отсюда этого почтенного джентльмена и спусти его с лестницы!
Маккулатур. Вы об этом пожалеете, сударь!
Джек. А ну, сэр, выметайтесь, слышите?…
Маккулатур. Помогите! Убивают! Я обращусь в суд!…
Лаклесс. Ха-ха-ха!
Маккулатура выгоняют.
Явление восьмое
Лаклесс, Уитмор, миссис Манивуд.
Миссис Манивуд. Это еще что за галдеж?! И впрямь, куда как достойно, мистер Лаклесс, поднимать в моем доме такой шум!
Лаклесс. Коли он вам не по вкусу, вы без труда поднимете еще больший. Стоит вам заговорить, сударыня, и уже, кроме вас, никого не будет слышно, ручаюсь вам!
Миссис Манивуд. Похвально выражать обо мне такие суждения! Любой сосед подтвердит, сударь, что я всегда была самой что пи на есть тихой женщиной во всем приходе! И в доме-то у меня не слыхать было шума, покуда вы не вселились. Все жили в любви да в ладу! А от вас неудобство всей округе! Когда водились у вас деньжата, так у меня каждый божий день, ни свет ни заря, в двери стучались разные кучера да носильщики портшезов. А как не стало у вас чем платить, дом осадили кредиторы да бейлифы [24] – до ночи сторожат. А еще этот проходимец, ваш слуга! Я ему, собаке, задам, я с него шкуру спущу!… (Уитмору.) Я, сударь, рада, что вы слышали, как он меня оскорбляет!
Уитмор. Конечно, сударыня, я слышал, как он несправедливо с вами обошелся.
Входит Джек и что-то шепчет хозяину.
Лаклесс. Прости, Уитмор, я покину тебя на минутку. (Уходит.)
Явление девятое
Миссис Манивуд, Уитмор.
Миссис Манивуд. Так-то, сударь! Небось все уже позабыли, какого цвета у него денежки, сударь.
Уитмор. Что ж, весьма прискорбно. А нельзя ли полюбопытствовать, сколько он вам задолжал? Дело в том, что он наказал мне с вами расплатиться.
Миссис Манивуд. Кабы это всерьез, сударь!
Уитмор. А я не шучу, поверьте.
Миссис Манивуд. Очень это мне приятно слышать, сударь! Вот счет, который я ему предъявила утром. Я всегда знала, что мистер Лаклесс – человек честных правил, а не повезти может каждому. Я в сомненье никогда не брала, что, как появятся у него деньги, он заплатит! Что толку вымогать у человека деньги, когда их у него нет? А ведь у многих такая мода, только я ее не одобряю.
Уитмор. Вот ваши деньги, сударыня. А расписку отдайте мистеру Лаклессу.
Миссис Манивуд. Очень я вам обоим признательна, сударь! Ну прямо подарили вы мне эти денежки, я ведь завтрашним утром сама должна такой же вот долг отдать. Был бы мистер Лаклесс маленько порассудительней, так лучшего жильца и желать нечего! Я скажу вам прямо: человек он приятный и доброго нрава.
Явление десятое
Лаклесс, Уитмор, миссис Манивуд.
Лаклесс. Что-то не помню, чтоб с этих губ слетали подобные слова.
Миссис Манивуд. Ха-ха-ха! Изволите шутить! Ха-ха-ха!
Лаклесс. Послушай, Уитмор, кажется, ты наделен даром противоборствовать ведьмовским козням. Ты можешь утихомирить бурю! Право, я скорей поверил бы, что возможно остановить в полете пушечное ядро, чем унять ее брань.
Миссис Манивуд. Ха-ха-ха! (Уитмору.) С ним не соскучишься, сударь! И всегда-то он придумает какое-нибудь сравнение!
Уитмор. Ну, я откланиваюсь, Лаклесс. Скоро опять тебя навещу.
Лаклесс. Приходи поскорее, прошу тебя. Ты водворил в доме такой мир и спокойствие, каких я просто не помню.
Явление одиннадцатое
Лаклесс, миссис Манивуд, Джек.
Миссис Манивуд. Ой и чудак же вы, мистер Лаклесс: ну к чему такие сценки при посторонних?!
Лаклесс. Посетители удалились, и теперь, как водится у супругов, мы можем снова поносить друг дружку на чем свет стоит.
Миссис Манивуд. Так-то вы мне отплачиваете, сударь?!
Лаклесс. Да я заплачу, сударыня, ей-богу!
Миссис Манивуд. Зачем же я буду вперед брать, сударь! И вообще, не надо мне от вас никакой платы. Коли придется вам жить здесь весь квартал – а, надеюсь, так тому и быть, я и фартинга с вас не спрошу!
Лаклесс. Ой-ля-ля! (В сторону.) Сейчас опять заведет про свои чувства! А я предпочел бы целый год быть предметом ее ненависти, чем полчаса – предметом любви.
Миссис Манивуд. Отчего это вам вздумалось устроить мне этот сюрприз с деньгами? Отчего не сказали, что собираетесь заплатить?
Лаклесс. Как же не говорил?!
Миссис Манивуд. Ну да, говорили про пьесу и про всякую другую ерунду, а словом не обмолвились, что велели этому джентльмену заплатить мне. И до чего милый, добрый да приятный господин, благослови его бог! А вы такой чудак, прямо страх!… Но в душе вы человек честный, я ему так вас и описала, он сам это, без сомнения, подтвердит.
Лаклесс(в сторону). Ага! Я догадываюсь, в чем дело! Видно, я сдержал слово, еще не давши его. (К Манивуд.) Он заплатил вам серебром или золотом?
Миссис Манивуд. Одним чистым золотом!
Лаклесс. У меня там в спальне куча серебра, тоже от него. Окажите мне любезность – обменяйте ваше золото на мое серебро! Вам с ним в лавке будет сподручней.
Миссис Манивуд. Почту за удовольствие, сударь.
Лаклесс. Джек, тащи сюда мешок номер один! (К Манивуд.) Пожалуйста, сосчитайте деньги, сударыня, и выложите сюда на стол.
Миссис Манивуд. Да их и считать не велик труд! Малая горсточка, бог свидетель!
Лаклесс забирает деньги.
Джек. Сударь, мешок до того тяжелый – мне его не втащить.
Лаклесс. Тогда хватай эту тушу и волоки вон!
Миссис Манивуд. Что вы затеяли?!
Лаклесс. Расплатиться с вами в спальне, только и всего!
Миссис Манивуд. Негодяй, мерзавец! Да я присягну, что вы меня ограбили, и вас обоих повесят, оглоеды проклятые! (Убегает.)
Лаклесс (ей вслед). Теперь вопи сколько хочешь! (Затворяет за нейдверь.) Джек, кликни карету! А сам, слышишь, вскочи на запятки и отправляйся со мной.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Явление первое
Театр.
Лаклесс, Марплей-старший, Марплей-младший.
Лаклесс (читает).
Марплей-старший. Постойте, сударь! Пожалуйста, еще раз!
«Пускай меня томят печаль и страх!
С тобою – где бы ни был – я блаженен.
С тобою даже грозная скала,
Где на снегу людских следов не сыщешь,
И та глядит, как в первый день весны». [25]
Лаклесс (читает). «Пускай меня томят печаль и страх!»
Марплей-старший. «Томят печаль и страх…» – нет! Куда лучше: «Меня берет отчаянье и страх!» А теперь посмотрим вторую строчку. «С тобою – где бы ни был – я блаженен». «Где бы» – в этом звучит какое-то сомнение. Давайте так: «С тобою я везде, всегда блаженен». Здесь уже нет никакого вопроса, а есть полное утверждение. Читайте дальше, сударь!
Лаклесс. «С тобою…».
Марплей-старший. У меня блестящая идея!
Лаклесс. Но рынок-то при чем?!
«С тобою даже голая доска,
Где надписи единой не отыщешь,
И та цветет, как рынок Ковент-Гарден» [26].
Марплей-младший. А как же! На Ковент-Гарденском рынке всегда продают первые овощи.
Лаклесс. Чудовищно!
Марплей-старший. Успокойтесь, сударь, читайте дальше!
Лаклесс.
Марплей-младший. О, здесь и выпивка, и закуска, и музыка, и приглашение ко сну!…
«Леандра:
О, мой Хармонио, тебя ли слышу я!
И соловью с тобою не сравниться!
А грудь твоя – подушки мягче нет!
Дыханье сладостно, я пью его нектар;
И рядом с ним Фалернское вино [27]
Теперь мне будет горечью казаться».
Лаклесс. Он ей отвечает.
Марплей-младший. Но послушайте, сударь…
Лаклесс.
Марплей-старший. Пожалуйста, еще раз две последние строчки.
«Дай мне обнять тебя, прижать к груди!
О час весны! О вечное блаженство!
Тебе, Фортуна, я прощаю все
За то, что мне Леандру подарила.
Ликуй, душа, и в жилах, кровь, кипи!»
Лаклесс. «За то, что мне…» (читает две последние строчки.)
Марплей-младший. «Ликуй, душа, и в жилах, кровь, кипи!» Вот это прекрасно! Даже мне не удавалось написать лучше. Только знаете…
Лаклесс.
На этом заканчивается первый акт, и, мне думается, такого еще не видела наша сцена.
«Моя она! Умолкни, глас судьбы,
Сулящий мне иных блаженств награды!
Ничто пред ней все россыпи и злато,
Которыми природа так богата.
Леандра мне дороже всех чудес,
Сокровищ всех и всех даров небес!»
Марплей-младший. Надеюсь, и не увидит,
Марплей-старший. Давайте, сударь, вернемся к строчке! «И рядом с ним Фалернское вино…» Объясните мне, сударь, что это за вино? Я никогда про него не слышал. Я бываю в лучших домах столицы, и, водись на свете такое вино, я бы непременно его попробовал. Токай я пил, пил Лакримэ, а про Фалернское и слыхом не слыхивал, черт возьми!
Марплей-младший. По-моему, это из того винограда, папенька, что растет на вершине Парнаса.
Лаклесс. Неужели, мой дражайший знаток?! Тогда вы, конечно, уж никак не могли его пробовать.
Марплей-старший. А может, мы лучше скажем так:
Лаклесс. Сударь, я эту поправку не приму.
«И рядом с ним вино из стран не наших
Теперь мне будет горечью казаться».
Марплей-старший. Тогда мы не поставим вашу пьесу. В таком виде она не пойдет, сударь, и не старайтесь!
Лаклесс. Но объясните, в чем порок моей пьесы!
Марплей-младший. В ней нет ничего, что меня бы растрогало или вызвало бы мое восхищение.
Лаклесс. Тогда поищите такую, которая будет вызывать ваше восхищение. Прощайте! (Уходит.)
Явление второе
Марплей-старший и Марплей-младший.
Марплей-старший. Ха-ха-ха!
Марплей-младший. Каково ваше мнение о пьесе?
Марплей-старший. Насколько я понимаю, могла получиться стоящая вещь. Но я твердо решил: коли город не хочет моих шедевров, он и чужих не получит. Пусть сидит на прежней диете.
Марплей-младший. Но ему уже в горло не лезет!
Марплей-старший. Ничего, силой запихнем!
Марплей-младший. Я бы очень хотел, папенька, перенять эту вашу способность, потому как другого наследства, очевидно, мне ждать не приходится.
Марплей-старший. Что ж, сынок, это богатство не хуже коринфской меди [28]! И коли я не в силах оставить тебе золота, то хоть, с божьей помощью, приобщу к делу. Поверь, оно ненадежней любого наследства. Золото ты бы мигом растранжирил, а это обеспечение вечное – оно останется при тебе до гроба.
Марплей-младший. А что нам делать с тем фарсом, который вчера освистала публика?
Марплей-старший. Опять сыграть его завтра вечером. Я успел шепнуть нескольким знатным особам, что это отличная вещь, и не намерен отступаться от своих слов. Посмотрим, кто кого: публика ли первой устанет свистеть или мы – слушать ее свист.
Марплей-младший. Да пропади она пропадом, эта публика!
Марплей-старший. Верно, сынок, я того же мнения. Но скажи, что ты сделал с той комедией, которую я вручил тебе третьеводни, – она еще, помнишь, мне понравилась?
Марплей-младший. А то и сделал, что вы приказали: возвратил ее автору.
Марплей-старший. Молодец. Поскольку ты сам писатель и человек, по-моему, весьма к этому делу пригодный, в твоих интересах задерживать всех стоящих авторов и всячески выдвигать тех, кто никуда не годится.
Марплей-младший. Что-то у меня появился страх перед сочинительством. Ведь все, что я ни писал до сих пор, освистывали.
Марплей-старший. Это потому, что ты не так брался за дело. Весь секрет писательства состоит в том, мой мальчик, чтобы откопать какую-нибудь старую пьесу и подать ее под другим названием или, взявши новую, – изменить имя автора.
Марплей-младший. Кабы не эти проклятые свистки!…
Марплей-старший. Безобидная музыка, сынок! Право, совершенно безобидная! И потом: стоит к ней попривыкнуть, и она уже не волнует. Я, к примеру, человек закаленный!
Марплей-младший. Я тоже попривык.
Марплей-старший. У меня достаточно мужества. Эти тщеславные молодые артисты страсть как охочи до хлопков, а, сказать по чести, это всего лишь пустой звук, и ничем он не лучше свиста. Так что, если кому посвистеть охота – приходи и свисти себе на здоровье, только сперва выложи мне за это три шиллинга.
Оба уходят.
Явление третье
Комната в доме Маккулатура.
Махом, Кляксс и Каламбур сидят за отдельными столами и пишут.
Махом. Черт возьми, я соображаю не лучше коровы, хотя во мне от нее ни кусочка! Я уже два дня как не обедал, и все же у меня такая тяжелая голова, словно я олдермен или лорд [29]. Во мне сейчас присутствуют все стихии. Голова тяжелая, точно налита водой; карманы наполнены одним воздухом; в животе будто огнем жжет от голода; платье грязное-прегрязное, а ведь грязь – та же земля.
Кляксс. Одолжите мне своего Биша [30], мистер Махом, никак не придумаю рифму к слову «волна».
Махом. Ну хотя бы: «полна», «верна», «луна», «слона». Тут простейшее окончание. Оно у меня на странице по четыре раза встречается.
Кляксс. Нет, это все не подходит.
Махом. Тогда используйте какое-нибудь слово, кончающееся на «ма» или «па», Я никогда не гонюсь за полным созвучием. Последняя буква совпадает, и ладно! Прочитайте строчку.
Кляксс. «Непостоянен, словно ветер и волна…».
Махом. А дальше у вас про что?
Кляксс. Я сам не знаю, смысл куда-то улетучился. Наверно, что-то про непостоянство.
Махом. Могу ссудить вам стих – он вполне подойдет. «Непостоянству нет предела, нет конца». «Конца» – «волна» – отличная рифма!
Кляксс. Для середины поэмы сгодится.
Махом. Конечно, для середины поэмы все сгодится! Выложите наперед двадцать хороших строчек для приманки, и покупатель возьмет с дорогой душой.
Каламбур. Послушать вас, мистер Махом, так поэт руководствуется тем же, что и торговка устрицами.
Махом. Черт бы вас подрал с вашими сравнениями; у меня даже слюнки потекли! Давайте, ребята, прервемся немножко и послушаем песню мистера Каламбура.
Каламбур. В животе у меня пусто и в глотке тоже, одно слово – труба!
Махом. Вот и трубите!
Каламбур (поет).
Жалок человек такой,
Что работает башкой
И за деньги пишет для господ!
Сочинитель – это шут! —
Так горланит глупый люд,
Стоит только ему вылезти вперед,
Стоит только вылезти вперед.
Да, его не в добрый час
Кляча старая – Пегас
Вознесла на водопой – на Геликон [31];
Все равно не будет впрок
Поэтический поток —
Утолить, увы, не в силах жажду он,
Утолить не в силах жажду он.
Да и как до высоты
Донести ему мечты,
Коль не двинуть ни рукой и ни ногой?
Как любезным быть ему,
Как сверкать его уму,
Если бродит он голодный и нагой,
Если он голодный и нагой?
Явление четвертое
Маккулатур, Махом, Каламбур, Кляксс.
Маккулатур. И не стыдно вам, джентльмены! А работать кто будет? Вам, мистер Каламбур, неплохо бы помнить, что о тех пор, как вы напечатали свое «Письмо другу в деревню», прошло уже две недели. Упустите время для ответа! Этак ваш ответ появится, когда про письмо все забудут. Мое правило – печатать полемику, пока к ней не остыл интерес. Были у меня такие сотрудники, которые утром писали памфлет, в середине дня отвечали на него, а вечером публиковали ответ на этот ответ.
Каламбур. – Да я гоню, как могу, сэр, только за оппонента писать труднее: у него ложная позиция.
Маккулатур. И ни чуточки не труднее. Как раз наоборот. Я знавал литераторов, предпочитавших эту работу всякой другой: в ней ведь талант свой можно проявить. А ну, дайте взглянуть, что вы тут настрочили. «При всем моем уважении, к тому, что высказал мой остроумный и просвещенный оппонент в своем «Письме другу в деревню»… Превосходно, сударь! Кроме того, это должно повысить интерес к памфлету. Диспутирующие авторы всегда для начала рассыпаются в комплиментах своему противнику, как боксеры, которые сперва целуются, а потом начинают бой. Доделывайте поскорей! Ну а вы, мистер Махом, состряпали вы уже убийство?
Махом. Да, сэр, убийство я уже состряпал. Сейчас сочиняю предваряющие его нравственные рассуждения.
Маккулатур. Отлично. Так что через неделю чтоб было мне привидение!
Махом. А какое привидение вы желаете, сэр? В прошлый раз было бледное как смерть.
Маккулатур. Ну а в этот раз пусть будет окровавленное. Мистер Каламбур, вы пока можете отложить работу над тем некрологом: оказывается, наш друг поправился. А покуда составьте мне проспект Лексикона мистера Бейли [32], от начала до самого конца по пять листов еженедельно [33]. Если вы не знаете, как это делается, можете воспользоваться проспектом словаря Беля [34]. Здесь подойдут те же выражения.
Входит Индекс.
А, мистер Индекс, ну, что новенького?
Индекс. Я принес вам счет, сэр.
Маккулатур. Что здесь у вас? За эпиграф, «Risum teneatis amici» [35] для дюжины памфлетов, по шесть пенсов за штуку, – шесть шиллингов. Шесть пенсов за «Omnia vincit amor et nos cedamus amori» [36]. Еще шесть пенсов за «Difficile est satyram non scribere» [37]. Гм, гм! Всего: за тридцать шесть латинских эпиграфов – восемнадцать шиллингов. За столько же эпиграфов на родном языке – один шиллинг девять пенсов, а за столько же греческих – четыре. Целых четыре шиллинга! Да, дороговато нам обходятся эти греческие эпиграфы!