Скид отвернул в самый последний момент.
Кратов перевел дух. В ушах звенело, и в этом не стихающем звоне таяло эхо брошенных в небеса богохульств. В сапоге хлюпало. Казалось, грязь просочилась не только под одежду, но и под кожу. Ничего так не хотелось, как окунуться в бассейн с чистой, слегка подогретой, подсвеченной изнутри водой… просто в ванну… а хотя бы и под душ…
Машина старательно воспроизвела скрытую в курившемся тумане складку рельефа: сначала вздернула нос, затем клюнула и уж после всего, исполнив свой долг до конца, опрокинулась кверху днищем. Кратов, как раз в этот момент подгадавший со вдохом, втянул в себя добрую порцию болотной жижи. Его тотчас же стошнило на себя… Скид, укрывший его, словно гробовая крышка, ходил ходуном. Ослепший, оглохший и осатаневший Кратов барахтался в этом дерьме, не имея ни опоры, ни сил, и чувствовал, что тонет.
«Только не здесь. И не так».
Под распяленными ладонями, под коленями не было и намека на твердь Метры, десятки метров слабо пружинящей волокнистой дряни. Наполовину состоящей из воды, на четверть — из древней торфяной взвеси, и еще на четверть — из полусгнивших останков таких вот безмозглых придурков, что ищут приключений на свою з-з-задницу!.
«Господи, не сейчас!»
Кратов с трудом сумел перевернуться на спину — прелая жидкость хлынула за шиворот. Содрал с лица никчемную, в три слоя покрытую грязью маску. Намертво вцепился в нависший над головой руль, забросил ноги в стремена. Застыл в этом положении, словно муха в паутине. Скид не собирался тонуть — значит, он не даст утонуть и незадачливому наезднику.
«Надеюсь, у этой калоши есть механизм автостабилизации». Кратов выждал с полминуты, но скид никак не обнаруживал стремления вернуться в натуральное положение «Ни хрена у тебя нет, скотина!»
В конце концов, его жизни ничто серьезно не угрожало. И теоретически можно было бы даже вызвать по браслету помощь. Вряд ли только она появится. В контракте особо оговаривалось невмешательство посторонних организаций и служб в творящийся на охотничьем поле бардак до истечения установленного срока. Иначе какой во всем смысл, в чем риск и щекотание нервов?..
Да, разумеется, несомненно, жизнь и благополучие человеческого индивидуума есть высшая ценность. Всегда и повсюду.
Только не на Пангелосе.
Если ты считаешь иначе — не суйся в эти игры.
«Что я делаю? Зачем я здесь? Ах, да, охота на циклопа. Найти, загнать в угол и уничтожить. И получить удовольствие. Наверное, кому-то действительно в радость гнать и убивать, гнать и убивать. Тому же Белому Савану или этой бешеной стерве в лиловом тряпье. Но, бог свидетель, не мне Я здесь лишний, я здесь по ошибке. Мне жаль потраченных на эту глупость энектов, но такой опыт стоит своей цены. И заберите меня отсюда поскорее.
Вообще-то я не прочь поглазеть на циклопа. Но лучше пусть эго будет живой циклоп, где-нибудь в музее внеземных биосфер. Я согласен даже привести с собой парочку друзей. А друзья пускай прихватят своих женщин и детей, чтобы поудивляться и поахать вместе. И эмоциональный фон над нами будет витать самый что ни на есть здоровый, насыщенный добрыми, возвышенными, солнечно-оранжевыми тонами.
Что нужно, чтобы превратить человека в животное? Совсем пустяк: строптивая ездовая машина. Оружие — кстати, где оно?.. Добыча в берлоге. И много-много грязи».
7
Интерлюдия. Земля
Кратов перевел дух. В ушах звенело, и в этом не стихающем звоне таяло эхо брошенных в небеса богохульств. В сапоге хлюпало. Казалось, грязь просочилась не только под одежду, но и под кожу. Ничего так не хотелось, как окунуться в бассейн с чистой, слегка подогретой, подсвеченной изнутри водой… просто в ванну… а хотя бы и под душ…
Машина старательно воспроизвела скрытую в курившемся тумане складку рельефа: сначала вздернула нос, затем клюнула и уж после всего, исполнив свой долг до конца, опрокинулась кверху днищем. Кратов, как раз в этот момент подгадавший со вдохом, втянул в себя добрую порцию болотной жижи. Его тотчас же стошнило на себя… Скид, укрывший его, словно гробовая крышка, ходил ходуном. Ослепший, оглохший и осатаневший Кратов барахтался в этом дерьме, не имея ни опоры, ни сил, и чувствовал, что тонет.
«Только не здесь. И не так».
Под распяленными ладонями, под коленями не было и намека на твердь Метры, десятки метров слабо пружинящей волокнистой дряни. Наполовину состоящей из воды, на четверть — из древней торфяной взвеси, и еще на четверть — из полусгнивших останков таких вот безмозглых придурков, что ищут приключений на свою з-з-задницу!.
«Господи, не сейчас!»
Кратов с трудом сумел перевернуться на спину — прелая жидкость хлынула за шиворот. Содрал с лица никчемную, в три слоя покрытую грязью маску. Намертво вцепился в нависший над головой руль, забросил ноги в стремена. Застыл в этом положении, словно муха в паутине. Скид не собирался тонуть — значит, он не даст утонуть и незадачливому наезднику.
«Надеюсь, у этой калоши есть механизм автостабилизации». Кратов выждал с полминуты, но скид никак не обнаруживал стремления вернуться в натуральное положение «Ни хрена у тебя нет, скотина!»
В конце концов, его жизни ничто серьезно не угрожало. И теоретически можно было бы даже вызвать по браслету помощь. Вряд ли только она появится. В контракте особо оговаривалось невмешательство посторонних организаций и служб в творящийся на охотничьем поле бардак до истечения установленного срока. Иначе какой во всем смысл, в чем риск и щекотание нервов?..
Да, разумеется, несомненно, жизнь и благополучие человеческого индивидуума есть высшая ценность. Всегда и повсюду.
Только не на Пангелосе.
Если ты считаешь иначе — не суйся в эти игры.
«Что я делаю? Зачем я здесь? Ах, да, охота на циклопа. Найти, загнать в угол и уничтожить. И получить удовольствие. Наверное, кому-то действительно в радость гнать и убивать, гнать и убивать. Тому же Белому Савану или этой бешеной стерве в лиловом тряпье. Но, бог свидетель, не мне Я здесь лишний, я здесь по ошибке. Мне жаль потраченных на эту глупость энектов, но такой опыт стоит своей цены. И заберите меня отсюда поскорее.
Вообще-то я не прочь поглазеть на циклопа. Но лучше пусть эго будет живой циклоп, где-нибудь в музее внеземных биосфер. Я согласен даже привести с собой парочку друзей. А друзья пускай прихватят своих женщин и детей, чтобы поудивляться и поахать вместе. И эмоциональный фон над нами будет витать самый что ни на есть здоровый, насыщенный добрыми, возвышенными, солнечно-оранжевыми тонами.
Что нужно, чтобы превратить человека в животное? Совсем пустяк: строптивая ездовая машина. Оружие — кстати, где оно?.. Добыча в берлоге. И много-много грязи».
7
— Послушайте, Бруно, — сказал Кратов. — В общем я немного представляю себе, профессиональный состав нашего «клуба любителей эхайнов». Но у меня есть неясности.
— У меня тоже, — проговорил Понтефракт. — По поводу моей скромной кандидатуры. Каким образом я-то затесался в этот паноптикум?!
Они неторопливо шли по тускло освещенной набережной Тойфельфиш, старательно обходя особенно подозрительные лужи. С одной стороны набережной тесно лепились друг к дружке бесчисленные конторы, офисы и увеселительные заведения, отражаясь окнами на мокрой брусчатке. С другой — гудел океан и бился в самого ненадежного вида ограждение. Тритоя принимала непременный по субботам косметический ливневый душ, который должен был снести с ее улиц накопившуюся за будни нездоровую пыль. Ливень был на славу, совсем как настоящий, с мелодраматическими перебоями н внезапными водяными обвалами. «Стоит человеку улучить свободную минутку и выйти прогуляться, — думал Кратов, — как на нежное и ласковое солнышко откуда-то наползают самого гнусного вида тучи, разверзаются хляби, и его лучший вечерний костюм обращается в использованное банное полотенце. А потом выясняется, что я просто не ознакомился с погодным графиком на текущую декаду. Это называется: везет, как утопленнику. Что следует понимать буквально. Однажды я выйду на улицу купить банку пива и захлебнусь под какой-нибудь гигиенической цунами…». Он грустно вздохнул и поплотнее запахнул свой плащ, который так и назывался — «дождевик». Насчет вечернего костюма он, разумеется, преувеличивал. Жеваные серые брюки простого местного покроя и дешевый серый свитер даже в таком вольнодумном мире, как Эльдорадо, не сошли бы за светский туалет.
— Перестаньте, Бруно, я серьезно… — продолжал Кратов — Мэтр Агбайаби — величайший ксенолог современности, начал заниматься проблемой галактических конфликтов еще до моего рождения. Вы — ксеноэтолог, ваша тема — нестандартные межрасовые контакты и взаимодействия. К тому же, вы представитель местного самоуправления, наш гостеприимный и хлебосольный хозяин… — Понтефракт в смущении совершил отметающий жест своей неизменной сигарой. — Доктор Грозоездник — не только сторона, пострадавшая в конфликте… все мы пострадавшие стороны… но и видный специалист по истории оборонных астроинженерных систем. Коллега Блукхооп — выдающийся ксенопсихолог, специализирующийся в последнее время на эхайнах и только на эхайнах. А кто такой Носов?
— Ха! — воскликнул Понтефракт. — Носов!.. Эрик Андреевич Носов, друг вы мой, это фигура. Примечательная фигура! Это один из немногих сохранившихся и заботливо лелеемых… можно так сказать?.. пестуемых земными административными институтами экспертов по военным действиям. Бог, так сказать, войны. Вы, небось, думали, что Земля могущественна, но беззащитна перед лицом нагло демонстрируемой угрозы извне?
— Ничего я на этот счет вообще не думал, — признался Кратов.
Понтефракт кивнул на открытые двери ближайшего бара, откуда падал красноватый свет и неслась негромкая музыка.
— Зайдем? — спросил он.
— Почему бы и нет, — сказал Кратов. — Я сегодня еще не ужинал. Да и не обедал, впрочем. К тому же музыка мне нравится.
— Вы разбираетесь в джазе так же хорошо, как и в поэзии старого Востока, друг мой?
— То есть никак, ни в том и ни в другом. Я люблю эту поэзию. Даже не знаю, за что. Наверное, за простоту и ясность… чего всегда не хватает моему разуму. За кажущуюся простоту и недоступную ясность.
— Ну, в целом…
— А джаз я не люблю вовсе. Там нет ни простоты, ни ясности. Онанизм для виртуоза… Но эту мелодию, по меньшей мере, можно слушать.
— Это «Cantilena Candida», из репертуара божественной Озмы, в вольной интерпретации нашего филармонического джаз-оркестра. Кстати, вы слышали, что Озма прилетает?
— Я не слышал, — проворчал Кратов. — Я видел. Вы забили весь город дурацкой рекламой.
— И слегка потеснили вас, с вашим мордобоем… Согласитесь, коллега, что всякая реклама изначально глупа. Это трюизм, даже не требующий пояснений. Но если уж рекламировать, то предпочтительнее высокое искусство, приобщающее огрубелые сердца к таинствам небес, нежели кровавые ристалища, призванные распалять низменные позывы в не так уж и далеко отошедших от дерева обезьянах.
— Красиво сказано, клянусь собакой!
— Кошкой, друг мой! В Тритое принято клясться кошкой… Они вошли, сбросив мокрые плащи в углу. Устроились за свободным столиком недалеко от стойки.
— Пива и паукрабов! — возгласил Понтефракт. — И две порции фирменного!
— А что здесь «фирменное»? — опасливо осведомился Кратов.
— Понятия не имею, — сказал Понтефракт. — Но, во имя кошки, пусть только попробуют отравить члена Магистрата и его гостя! — Он безуспешно пытался раскурить потухшую под дождем сигару от настольной лампы. — Так о чем вы там не думали, друг мой?
— Совсем недавно мне в голову не приходило, что Земле кто-то станет угрожать, а тем более — что она будет готовиться к отражению такой угрозы.
— Будет, — сказал Понтефракт. — Да она уже готовится, и еще как прилежно готовится. И всегда была готова. И пусть вас не вводит в заблуждение мнимая бесшабашность многославного и разношерстного, бог ему прости, народа Эльдорадо. Мы тоже готовы. Во всяком случае, нам так представляется. Потому что у нас есть аналогичные господину Носову специалисты. В службах, аналогичных земному Департаменту оборонных проектов.
— Не вы ли?
— Что вы! Какой из меня вояка?! Этим заняты персоны посерьезнее…
Понтефракт поискал, куда бы ему пристроить сигару, и, не найдя ничего достойного, щелчком отправил ее под стол. Откуда-то из щели в стене туда метнулась ярко-оранжевая крыска, робот-уборщик. Подошла хмурая девушка в кимоно на тритойский манер, неся на подносе пиво и закуски. За ней чинно следовала непременная во всех заведениях этого мира трехцветная кошка, сытая и ухоженная: она даже не клянчила угощение, а просто обходила дозором свои владения.
— О, вот и выпивка! — оживился Понтефракт. — А как называется эта чудовищная рыба, выглядывающая из зарослей морского салата, словно бы сама намереваясь съесть всякого, кто посягнет на ее честь?
— Это «иглозуб по-нирритийски», — безучастно ответила девушка.
— А вы не хотите нам улыбнуться? — спросил Кратов. — Это обогреет нас лучше всякого камина, которого здесь попросту нет…
— Вам не холодно, — возразила девушка. — Иначе бы вы пили не пиво, а грог. Я могу идти?
— Надеюсь, недалеко. — сказал Понтефракт. — Потому что мы будем делать многочисленные и разнообразные заказы. Вечер только начинается, и я намерен убить его с большим вкусом!
— С вами я рискую потерять только что с невероятные трудом восстановленную форму, — заметил Кратов.
— И напрасно. Я протащу вас по самым злачным притонам Тритон, что приобщит вас к Кодексу Силы лучше всяких потасовок. Вы узнаете простые и грубые удовольствия жизни.
— Бруно, Бруно, — сказал Кратов с укоризной. — Чем вы хотите удивить человека, который шесть лет провел в Плоддерском Круге?
— Ну, это я забыл. Хотя удовольствием ваш плоддерский опыт назвать трудно, не так ли? — Понтефракт откинулся в кресле, взглядом оголодавшего хищника обследуя помещение. — Нам даже не придется долго искать приключений, — объявил он. — Вон с той компанией мы славно подеремся чуть попозже, после «иглозуба по-нирритийски». Во имя кошки, это не унизит чести члена Магистрата. А если мы их отделаем, то даже и возвысит. Красотку у стойки вы… как это говорится на Земле?.. склеите.
— На Земле так не говорится, — фыркнул Кратов. — Это грубый и бессмысленный архаизм. У нас женщины выбирают сами.
— Да? И вы им такое позволили?!
— Они не спрашивали…
— Я занялся бы ей лично, — сказал Понтефракт. — Но это уже поколеблет честь члена Магистрата. А указанному члену хочется лишь доброй встряски без неприятных последствий для дела и дома. Это помогло бы ему хоть ненадолго отвлечься от забот о проклятых эхайиах… Вы посмотрели ту видеозапись, что подсунул вам мэтр Агбайаби?
Кратов кивнул. У пива был необычный привкус, словно в него добавили добрую щепоть морской соли. Вряд ли этот напиток можно было пить бесконечно… Он поднял прозрачную высокую кружку и поглядел сквозь нес на плясавший в настольной лампе язычок огня. В пиве плавали какие-то мелкие хлопья.
Молодая женщина, что сидела вполоборота возле стойки бара, была действительно хороша. Пожалуй, даже чересчур хороша для такого заведения. Что-то в ее красоте было неестественное, неживое. Как будто лицо со старинной картины вдруг обрело плоть и обзавелось телом. Восковая нежность кожи… уверенно проведенная линия прямого носа… блестящие малиновые губы… фантастические, невозможные сиреневые глаза — и никаких следов косметики. Чуть намокшие платиновые волосы падали на плечи и струились по черной накидке — Длинные, ломкие пальцы рассеянно постукивали по шарообразному бокалу. Эсфирь с картины Шассерио…
— Ну как? — донесся до Кратова голос собеседника.
— Она действительно прекрасна, — промолвил он задумчиво.
— Запись? — переспросил Понтефракт озадаченно.
— Нет, девушка…
— Снежная Королева, — сказал Понтефракт с непонятной интонацией.
— Что вы имеете в виду? — удивился Кратов. — Я бывал на планете с таким именем. Меня там слегка подпалило фогратором.
— Здесь все будет наоборот. Здесь вас заморозят.
— Заморозят? Что ж, я готов… — Кратов отхлебнул пива — Запись, конечно, страшная. Но — в достаточной мере вы меня не напугали. Я все еще убежден, что не бывает народов-разбойников и народов-убийц.
— Может быть, мы еще не все знаем о законах общественного развития, — грустно вздохнул Понтефракт. — Может быть, мы вообще ни черта не знаем… Кто, например, мог вообразить себе язык, в котором нет грамматических правил?
— Вы правы, — сказал Кратов. — Это не язык, а издевательство над ксенолингвистикой!
— Я пытался его изучать, — признался Понтефракт. — И бросил к кошачьей матери. Как можно усвоить язык, где нет ни корней, ни суффиксов, ни окончаний?! Слова «сказал» и «сказала» звучат по-разному! — Стоит ли удивляться, что у эхайнов с их химерическим языком враждебный нам менталитет! Они и должны мыслить иначе, у них другая архитектура мыслительного аппарата.
— Некоторые кавказские языки ничуть не проще, — пренебрежительно сказал Кратов.
— Где это?
— На Земле.
— Ну, может быть, — недоверчиво сказал Понтефракт. — Чего там только не встретишь… Но мы ведь не должны заниматься земными делами? — спросил он с надеждой.
— Надеюсь, на Земле справятся без нас. Не знаю, как там дело обстоит с механизмами мышления, но согласитесь, что люди и эхайны очень похожи! Доктор Блукхооп прав — мы словно близнецы…
— Это еще одна ваша иллюзия. Эхайна невозможно спутать с человеком. При всей внешней схожести эхайнский типаж сразу бросится в глаза. Другая лепка лица, другое крепление мимических мышц… Что я вам говорю, ксенологу-профессионалу! Вы спутали бы человека, скажем, с виавом или иовуаарп?
— Никогда! — слегка покривил душой Кратов.
— Во имя кошки, вы лжете, — Понтефракт погрозил извлеченной из кармана очередной сигарой. — С последними даже у вас были бы трудности… Но к эхайнам это не относится. В их лицах… как бы точнее выразиться… есть что-то звериное. То есть, если бы они, как и мы, состояли в родстве с обезьянами, я бы сказал: они к обезьянам гораздо ближе.
— Ну, они наверняка состоят в родстве с какими-либо эхайнскими обезьянами…
— На Эхайнуоле нет приматов! — торжественно заявил Понтефракт. — Рептилии есть. Птицы, разнообразные млекопиты есть, а приматов — нет! О чем это говорит?
— Всего лишь о том, что эхайны — обычные мигранты и прибыли на Эхайнуолу из другого мира.
— И крайне любопытно было бы этот мир отыскать, не так ли?
— Особенно любопытно было бы обнаружить там сохранившиеся культурные памятники. А то и здравствующую цивилизацию протоэхайнов.
— И попробовать с ними договориться? — Понтефракт откровенно веселился.
— Я что-то говорю не так? — осторожно спросил Кратов.
— Еще бы! — хихикнул Понтефракт. — Иллюзия за номером восемьдесят два — что эхайны имеют глубокую предысторию… Ни черта-то они не имеют. Двести лет назад у них вообще не было космического флота. На Эхайнуоле, как и на Земле, бушевали междоусобицы — с существенной поправкой на эхайнский темперамент. Так что Эхайнуола — это колыбель их дурацкого злобного разума…
— Тогда, может быть, не Эхайнуола? А, допустим, Эхлиамар, цитадель Светлой Руки?
— Разумеется, в наших представлениях об истории и культуре Эхайнора есть зияющие пробелы, — кивнул Понтефракт. — Но мы старательно их заполняем. На Эхлиамаре тоже нет приматов.
— Должны же они были от кого-то произойти! — воскликнул Кратов.
— Не должны были, — печально сказал Понтефракт. — Но все же произошли, на нашу голову… И, вне всякого сомнения, было бы небезынтересно устранить эту лакуну. — Он зачем-то наклонился к кратовскому уху и прошептал: — У меня впечатление, что кое-кто из наших общих знакомых знает об этом больше, чем прикидывается.
— Например, Блукхооп, — сказал Кратов. — Эти беспрестанные намеки…
— Ну, да бог с ним, — промолвил Понтефракт. — Вернемся к нашим баранам… то бишь, к эхайнам. К записи «Суда справедливости и силы».
— Запись была плохого качества, — сказал Кратов. — Перекрывалась не только помехами, но и каким-то неразборчивым текстом. Еще этот непонятный значок в левом верхнем углу, словно воздушный шарик, проткнутый двумя стрелками и притом не лопающийся… Что это за странный символ?
— Да кто же его знает!
— Я к тому, что несмотря ни на что, эхайнские женщины показались мне привлекательными.
— У вас широкий доверительный диапазон, друг мой. — Понтефракт покосился на прекрасную незнакомку. — Вы могли бы увлечься кем угодно… К тому же, и у шимпанзе встречаются прелестные мордашки! — Он свирепо воткнул сигару в угол рта и с грохотом опустил пустую кружку на стол. — Не смейтен симпатизировать эхайнам! Не вздумайте! Это даже не иллюзия, это роковое заблуждение! Не позволяйте дремать вашему чувству опасности! Если, оборони вас кошка, вы столкнетесь с эхайнами во плоти — не дайте ситуации уйти из-под вашего контроля из-за того, что их женщины хороши собой, а дети милы! Все женщины хороши, все дети милы, даже демоницы и демонята! Ни на миг не упускайте инициативы, коллега! Иначе эти демоны перехватят ее — и сделаю г. с вами что захотят.
Он жестом подозвал хмурую официантку:
— Еще пива. И снежной королеве у стойки лучший коктейль… за счет Магистрата.
— Вы так боитесь эхайнов, Бруно? — спросил Кратов.
— Боюсь, — согласился Понтефракт. Лицо его раскраснелось, в бороде застряли крошки сигарного пепла. — Если они захотят напасть на Эльдорадо… я не знаю, что из этого выйдет. Мы можем не успеть собраться с силой и духом — особенно с духом! — чтобы достойно ответить. Мы же люди… — Он зажмурился и помотал головой. — Нет, не боюсь. Я их ненавижу. Вот мы здесь сидим с вами и говорим только об эхайнах. Когда вокруг столько достойных, прекрасных тем… А вы еще удивлены тем, что мне хочется приключений!
— Я не удивлен, — кротко сказал Кратов. — И я тоже не хочу больше говорить об эхайнах. Но вы еще не рассказали мне об Эрике Носове.
— А это практически одна и та же тема, — заявил Понтефракт. — И даже на одну букву в тематическом каталоге. Эхайны и Эрик. Эрик и эхайны… Вот давеча Эрик перечислял некоторые инциденты, связанные с эхайнами, где люди выступали пострадавшей стороной. Между тем, в узких кругах широко известны и эпизоды с прямо противоположным раскладом!
— Я вхож во многие очень узкие круги, — мрачно сказал Кратов. — И мне ни черта не известно.
— Возьмем, например, попытку захвата тремя штурмовиками эхайнов корабля Звездного Патруля в районе Глаза Ориона. Ну, вы представляете себе, что за парод эти патрульные.
— В общем, представляю, — улыбнулся Кратов. — Но ведь у них нет средств ведения боевых действий в космосе?
— Гм… Считается, что нет. Зачем патрулю тяжелые боевые лазеры класса «Протуберанс»?.. Утлый земной кораблик, как бы вовсе и не имея упомянутых средств, вдребезги разнес два штурмовика… надо полагать, используя какие-то подручные материалы… и взял на абордаж уцелевший. Правда, эхайны, по варварскому своему обычаю, успели покончить с собой. Увы, это у них принято, хотя, к примеру, эхайны Светлой Руки уже в нескольких эпизодах предпочитали сдаться в плен… Благодаря такой резвости нашего патруля человечество впервые получило доступ к конкретной информации о самом Эхайноре, о Красных Эхайнах и об их анатомии и физиологии.
— Забавно, — пробормотал Кратов.
— А забавнее всего, — сказал Понтефракт, — что в реестре лихого экипажа числился субнавигатор по имени Эрик Носов. В миру же вице— президент Департамента оборонных проектов с правом решающего голоса. А заодно действующий военный консультант Непобедимой Гвардии федерации Вифкенх. А заодно Шипоносный Ящер Алой Ленты империи Ярхамда, с пожизненно и посмертно неотчуждаемой привилегией лежать в присутствии венценосных особ. Равно как и действующий генерал-капитан Крестовой армады Тысячи Островов Утхосса… Ну как? Вы ошеломлены?
— Еще бы!
— Эрик не афиширует свои выдающиеся качества. Но в то же время иногда умело допускает утечку информации. Например, ни Грозоездник, ни Блукхооп не подозревают об его истинном статусе, опрометчиво полагая, что он всего лишь мой… или, что смешнее, ваш секретарь. Мне он сообщил свои титулы открытым текстом. И попросил не скрывать от вас. А вы заметили, что об этом знает Конрад, хотя они никогда не соприкасались визави?
— Я не заметил. Впрочем, у него вырвалась одна странная фраза… о шипоносных ящерах.
— Вот именно. Трудно вообразить, что мэтр виброкинетического массажа сведущ в воинской иерархии империи Ярхамда, ни один из жителей которой никогда не ступал на благословенные земли Элвдорадо. За последнее я отвечаю как член Магистрата.
— Конрад мог встречаться с имперцами за пределами Эльдорадо.
— Где?
— Носов мог втайне от вас посещать его салон.
— Зачем?
— Вы и сами могли проболтаться!
— Когда?
— Подите вы с вашими вопросами! — рассердился Кратов. — Что мешает вам взять и расспросить Конрада? И вообще, не понимаю я, к чему вы клоните…
— Эрик не нуждается в массаже Конрада, — сказал Понтефракт. — У него свои специалисты не хуже. Конрад никогда не встречался с имперцами, потому что нам известны все пункты его перемещений за пятьдесят с лишним лет его жизни, и они не совпадают с перемещениями имперцев ни в пространстве, ни во времени. И я ни к чему не клоню. Я просто размышляю, ибо это один из достовернейших признаков того, что я все еще существую.
— А, я понял, — оживился Кратов. — Вы хотите, чтобы я как человек прямой и бесхитростный поделился вашими подозрениями с Конрадом? И это будет звеном в какой-то местной игре в казаки-разбойники, правил которой я не знаю?
— Друг мой, — проникновенно сказал Понтефракт. — Война — это всегда игра. А мы с вами находимся на периферии театра военных действий, как бы это ни было всем неприятно. Только не питайте двухсотой по счету иллюзии, что вы вне игры. Эти ваши потуги освоить психологию насилия — такая же игра, не хуже и не лучше любой другой.
— Знаете что, Бруно? Пойдемте-ка отсюда.
— Хороший ход! — Понтефракт довольно закряхтел. — Такая игра мне нравится! Вы точно знаете, что в ближайшие часы меня отсюда поленом не вышибить. А сами уже слопали своего иглозуба, выдули пиво и теперь приметесь ныть, что завтра у вас очередное сафари… совещание… торжественное построение… И все лишь затем, чтобы догнать эту девочку!
— Какую, какую девочку?! — негодующе вскричал Кратов. Понтефракт царственно взмахнул широкой ладонью.
— Идите, Зверь-Казак, — сказал он. — Я вас отпускаю. Вы слишком серьезны для хорошего кутежа и разврата…
Кратов вышел в ночь и сырость, кутаясь в плащ. Дремавшая у двери кошка проводила его равнодушным взглядом. Словно отметила факт убытия в своем поминальнике.
Океан гудел тяжким басом. Шквальный ветер мотал фонари на набережной, срывал с верхушек волн соленые брызги и швырял в лицо. Ежась и лязгая зубами, Кратов быстрым шагом двинулся в направлении озаренной множеством прожекторов площади Морского Змея, где всегда можно было найти пустой гравитр.
Всегда — но не сейчас… Стоянка была пуста. И вся площадь была необычно безлюдна, словно дочиста выметена ветром.
Если не считать крохотной фигурки в блестящей мерной накидке…
Кратов неспешно приблизился.
— Похоже, надеяться не на что, — сказал он значительным голосом. — Роллобусы не ходят до утра. Гравитры разлетелись по сухим и теплым уголкам.
Сиреневые глаза глядели на него из-под капюшона с выжидательным любопытством.
— Могу я вас проводить? — спросил он осторожно.
— Я живу в «Хилтон-Стар», — зазвучал хрустальный голос. Сказочно мелодичный, совершенно под стать этому, словно нарисованному китайской тушью лицу. — Это далеко.
— В этом городе нет ничего по-настоящему далекого. Я обитаю по соседству с вами, в пансионате «Бель Эпок». Мы можем говорить всю дорогу.
— О чем же? — К любопытству добавилась искорка потаенного смеха.
— О чем угодно. О том, что увидим в пути. Ведь вы нездешняя?
— И вы тоже.
— Я даже не удивляюсь вашей догадке. Никто и нигде не принимает меня за местного жителя.
Холодная мокрая ладошка доверчиво легла в его руку.
— Меня зовут Идменк, — сказала девушка. — А вас?
— У меня тоже, — проговорил Понтефракт. — По поводу моей скромной кандидатуры. Каким образом я-то затесался в этот паноптикум?!
Они неторопливо шли по тускло освещенной набережной Тойфельфиш, старательно обходя особенно подозрительные лужи. С одной стороны набережной тесно лепились друг к дружке бесчисленные конторы, офисы и увеселительные заведения, отражаясь окнами на мокрой брусчатке. С другой — гудел океан и бился в самого ненадежного вида ограждение. Тритоя принимала непременный по субботам косметический ливневый душ, который должен был снести с ее улиц накопившуюся за будни нездоровую пыль. Ливень был на славу, совсем как настоящий, с мелодраматическими перебоями н внезапными водяными обвалами. «Стоит человеку улучить свободную минутку и выйти прогуляться, — думал Кратов, — как на нежное и ласковое солнышко откуда-то наползают самого гнусного вида тучи, разверзаются хляби, и его лучший вечерний костюм обращается в использованное банное полотенце. А потом выясняется, что я просто не ознакомился с погодным графиком на текущую декаду. Это называется: везет, как утопленнику. Что следует понимать буквально. Однажды я выйду на улицу купить банку пива и захлебнусь под какой-нибудь гигиенической цунами…». Он грустно вздохнул и поплотнее запахнул свой плащ, который так и назывался — «дождевик». Насчет вечернего костюма он, разумеется, преувеличивал. Жеваные серые брюки простого местного покроя и дешевый серый свитер даже в таком вольнодумном мире, как Эльдорадо, не сошли бы за светский туалет.
— Перестаньте, Бруно, я серьезно… — продолжал Кратов — Мэтр Агбайаби — величайший ксенолог современности, начал заниматься проблемой галактических конфликтов еще до моего рождения. Вы — ксеноэтолог, ваша тема — нестандартные межрасовые контакты и взаимодействия. К тому же, вы представитель местного самоуправления, наш гостеприимный и хлебосольный хозяин… — Понтефракт в смущении совершил отметающий жест своей неизменной сигарой. — Доктор Грозоездник — не только сторона, пострадавшая в конфликте… все мы пострадавшие стороны… но и видный специалист по истории оборонных астроинженерных систем. Коллега Блукхооп — выдающийся ксенопсихолог, специализирующийся в последнее время на эхайнах и только на эхайнах. А кто такой Носов?
— Ха! — воскликнул Понтефракт. — Носов!.. Эрик Андреевич Носов, друг вы мой, это фигура. Примечательная фигура! Это один из немногих сохранившихся и заботливо лелеемых… можно так сказать?.. пестуемых земными административными институтами экспертов по военным действиям. Бог, так сказать, войны. Вы, небось, думали, что Земля могущественна, но беззащитна перед лицом нагло демонстрируемой угрозы извне?
— Ничего я на этот счет вообще не думал, — признался Кратов.
Понтефракт кивнул на открытые двери ближайшего бара, откуда падал красноватый свет и неслась негромкая музыка.
— Зайдем? — спросил он.
— Почему бы и нет, — сказал Кратов. — Я сегодня еще не ужинал. Да и не обедал, впрочем. К тому же музыка мне нравится.
— Вы разбираетесь в джазе так же хорошо, как и в поэзии старого Востока, друг мой?
— То есть никак, ни в том и ни в другом. Я люблю эту поэзию. Даже не знаю, за что. Наверное, за простоту и ясность… чего всегда не хватает моему разуму. За кажущуюся простоту и недоступную ясность.
— Вы что-то поняли?
Издавна слышал
я о дороге, которой
мы напоследок пойдем.
Но что это будет
вчера иль сегодня, — не думал.
— Ну, в целом…
— А джаз я не люблю вовсе. Там нет ни простоты, ни ясности. Онанизм для виртуоза… Но эту мелодию, по меньшей мере, можно слушать.
— Это «Cantilena Candida», из репертуара божественной Озмы, в вольной интерпретации нашего филармонического джаз-оркестра. Кстати, вы слышали, что Озма прилетает?
— Я не слышал, — проворчал Кратов. — Я видел. Вы забили весь город дурацкой рекламой.
— И слегка потеснили вас, с вашим мордобоем… Согласитесь, коллега, что всякая реклама изначально глупа. Это трюизм, даже не требующий пояснений. Но если уж рекламировать, то предпочтительнее высокое искусство, приобщающее огрубелые сердца к таинствам небес, нежели кровавые ристалища, призванные распалять низменные позывы в не так уж и далеко отошедших от дерева обезьянах.
— Красиво сказано, клянусь собакой!
— Кошкой, друг мой! В Тритое принято клясться кошкой… Они вошли, сбросив мокрые плащи в углу. Устроились за свободным столиком недалеко от стойки.
— Пива и паукрабов! — возгласил Понтефракт. — И две порции фирменного!
— А что здесь «фирменное»? — опасливо осведомился Кратов.
— Понятия не имею, — сказал Понтефракт. — Но, во имя кошки, пусть только попробуют отравить члена Магистрата и его гостя! — Он безуспешно пытался раскурить потухшую под дождем сигару от настольной лампы. — Так о чем вы там не думали, друг мой?
— Совсем недавно мне в голову не приходило, что Земле кто-то станет угрожать, а тем более — что она будет готовиться к отражению такой угрозы.
— Будет, — сказал Понтефракт. — Да она уже готовится, и еще как прилежно готовится. И всегда была готова. И пусть вас не вводит в заблуждение мнимая бесшабашность многославного и разношерстного, бог ему прости, народа Эльдорадо. Мы тоже готовы. Во всяком случае, нам так представляется. Потому что у нас есть аналогичные господину Носову специалисты. В службах, аналогичных земному Департаменту оборонных проектов.
— Не вы ли?
— Что вы! Какой из меня вояка?! Этим заняты персоны посерьезнее…
Понтефракт поискал, куда бы ему пристроить сигару, и, не найдя ничего достойного, щелчком отправил ее под стол. Откуда-то из щели в стене туда метнулась ярко-оранжевая крыска, робот-уборщик. Подошла хмурая девушка в кимоно на тритойский манер, неся на подносе пиво и закуски. За ней чинно следовала непременная во всех заведениях этого мира трехцветная кошка, сытая и ухоженная: она даже не клянчила угощение, а просто обходила дозором свои владения.
— О, вот и выпивка! — оживился Понтефракт. — А как называется эта чудовищная рыба, выглядывающая из зарослей морского салата, словно бы сама намереваясь съесть всякого, кто посягнет на ее честь?
— Это «иглозуб по-нирритийски», — безучастно ответила девушка.
— А вы не хотите нам улыбнуться? — спросил Кратов. — Это обогреет нас лучше всякого камина, которого здесь попросту нет…
— Вам не холодно, — возразила девушка. — Иначе бы вы пили не пиво, а грог. Я могу идти?
— Надеюсь, недалеко. — сказал Понтефракт. — Потому что мы будем делать многочисленные и разнообразные заказы. Вечер только начинается, и я намерен убить его с большим вкусом!
— С вами я рискую потерять только что с невероятные трудом восстановленную форму, — заметил Кратов.
— И напрасно. Я протащу вас по самым злачным притонам Тритон, что приобщит вас к Кодексу Силы лучше всяких потасовок. Вы узнаете простые и грубые удовольствия жизни.
— Бруно, Бруно, — сказал Кратов с укоризной. — Чем вы хотите удивить человека, который шесть лет провел в Плоддерском Круге?
— Ну, это я забыл. Хотя удовольствием ваш плоддерский опыт назвать трудно, не так ли? — Понтефракт откинулся в кресле, взглядом оголодавшего хищника обследуя помещение. — Нам даже не придется долго искать приключений, — объявил он. — Вон с той компанией мы славно подеремся чуть попозже, после «иглозуба по-нирритийски». Во имя кошки, это не унизит чести члена Магистрата. А если мы их отделаем, то даже и возвысит. Красотку у стойки вы… как это говорится на Земле?.. склеите.
— На Земле так не говорится, — фыркнул Кратов. — Это грубый и бессмысленный архаизм. У нас женщины выбирают сами.
— Да? И вы им такое позволили?!
— Они не спрашивали…
— Я занялся бы ей лично, — сказал Понтефракт. — Но это уже поколеблет честь члена Магистрата. А указанному члену хочется лишь доброй встряски без неприятных последствий для дела и дома. Это помогло бы ему хоть ненадолго отвлечься от забот о проклятых эхайиах… Вы посмотрели ту видеозапись, что подсунул вам мэтр Агбайаби?
Кратов кивнул. У пива был необычный привкус, словно в него добавили добрую щепоть морской соли. Вряд ли этот напиток можно было пить бесконечно… Он поднял прозрачную высокую кружку и поглядел сквозь нес на плясавший в настольной лампе язычок огня. В пиве плавали какие-то мелкие хлопья.
Молодая женщина, что сидела вполоборота возле стойки бара, была действительно хороша. Пожалуй, даже чересчур хороша для такого заведения. Что-то в ее красоте было неестественное, неживое. Как будто лицо со старинной картины вдруг обрело плоть и обзавелось телом. Восковая нежность кожи… уверенно проведенная линия прямого носа… блестящие малиновые губы… фантастические, невозможные сиреневые глаза — и никаких следов косметики. Чуть намокшие платиновые волосы падали на плечи и струились по черной накидке — Длинные, ломкие пальцы рассеянно постукивали по шарообразному бокалу. Эсфирь с картины Шассерио…
— Ну как? — донесся до Кратова голос собеседника.
— Она действительно прекрасна, — промолвил он задумчиво.
— Запись? — переспросил Понтефракт озадаченно.
— Нет, девушка…
— Снежная Королева, — сказал Понтефракт с непонятной интонацией.
— Что вы имеете в виду? — удивился Кратов. — Я бывал на планете с таким именем. Меня там слегка подпалило фогратором.
— Здесь все будет наоборот. Здесь вас заморозят.
— Заморозят? Что ж, я готов… — Кратов отхлебнул пива — Запись, конечно, страшная. Но — в достаточной мере вы меня не напугали. Я все еще убежден, что не бывает народов-разбойников и народов-убийц.
— Может быть, мы еще не все знаем о законах общественного развития, — грустно вздохнул Понтефракт. — Может быть, мы вообще ни черта не знаем… Кто, например, мог вообразить себе язык, в котором нет грамматических правил?
— Вы правы, — сказал Кратов. — Это не язык, а издевательство над ксенолингвистикой!
— Я пытался его изучать, — признался Понтефракт. — И бросил к кошачьей матери. Как можно усвоить язык, где нет ни корней, ни суффиксов, ни окончаний?! Слова «сказал» и «сказала» звучат по-разному! — Стоит ли удивляться, что у эхайнов с их химерическим языком враждебный нам менталитет! Они и должны мыслить иначе, у них другая архитектура мыслительного аппарата.
— Некоторые кавказские языки ничуть не проще, — пренебрежительно сказал Кратов.
— Где это?
— На Земле.
— Ну, может быть, — недоверчиво сказал Понтефракт. — Чего там только не встретишь… Но мы ведь не должны заниматься земными делами? — спросил он с надеждой.
— Надеюсь, на Земле справятся без нас. Не знаю, как там дело обстоит с механизмами мышления, но согласитесь, что люди и эхайны очень похожи! Доктор Блукхооп прав — мы словно близнецы…
— Это еще одна ваша иллюзия. Эхайна невозможно спутать с человеком. При всей внешней схожести эхайнский типаж сразу бросится в глаза. Другая лепка лица, другое крепление мимических мышц… Что я вам говорю, ксенологу-профессионалу! Вы спутали бы человека, скажем, с виавом или иовуаарп?
— Никогда! — слегка покривил душой Кратов.
— Во имя кошки, вы лжете, — Понтефракт погрозил извлеченной из кармана очередной сигарой. — С последними даже у вас были бы трудности… Но к эхайнам это не относится. В их лицах… как бы точнее выразиться… есть что-то звериное. То есть, если бы они, как и мы, состояли в родстве с обезьянами, я бы сказал: они к обезьянам гораздо ближе.
— Ну, они наверняка состоят в родстве с какими-либо эхайнскими обезьянами…
— На Эхайнуоле нет приматов! — торжественно заявил Понтефракт. — Рептилии есть. Птицы, разнообразные млекопиты есть, а приматов — нет! О чем это говорит?
— Всего лишь о том, что эхайны — обычные мигранты и прибыли на Эхайнуолу из другого мира.
— И крайне любопытно было бы этот мир отыскать, не так ли?
— Особенно любопытно было бы обнаружить там сохранившиеся культурные памятники. А то и здравствующую цивилизацию протоэхайнов.
— И попробовать с ними договориться? — Понтефракт откровенно веселился.
— Я что-то говорю не так? — осторожно спросил Кратов.
— Еще бы! — хихикнул Понтефракт. — Иллюзия за номером восемьдесят два — что эхайны имеют глубокую предысторию… Ни черта-то они не имеют. Двести лет назад у них вообще не было космического флота. На Эхайнуоле, как и на Земле, бушевали междоусобицы — с существенной поправкой на эхайнский темперамент. Так что Эхайнуола — это колыбель их дурацкого злобного разума…
— Тогда, может быть, не Эхайнуола? А, допустим, Эхлиамар, цитадель Светлой Руки?
— Разумеется, в наших представлениях об истории и культуре Эхайнора есть зияющие пробелы, — кивнул Понтефракт. — Но мы старательно их заполняем. На Эхлиамаре тоже нет приматов.
— Должны же они были от кого-то произойти! — воскликнул Кратов.
— Не должны были, — печально сказал Понтефракт. — Но все же произошли, на нашу голову… И, вне всякого сомнения, было бы небезынтересно устранить эту лакуну. — Он зачем-то наклонился к кратовскому уху и прошептал: — У меня впечатление, что кое-кто из наших общих знакомых знает об этом больше, чем прикидывается.
— Например, Блукхооп, — сказал Кратов. — Эти беспрестанные намеки…
— Ну, да бог с ним, — промолвил Понтефракт. — Вернемся к нашим баранам… то бишь, к эхайнам. К записи «Суда справедливости и силы».
— Запись была плохого качества, — сказал Кратов. — Перекрывалась не только помехами, но и каким-то неразборчивым текстом. Еще этот непонятный значок в левом верхнем углу, словно воздушный шарик, проткнутый двумя стрелками и притом не лопающийся… Что это за странный символ?
— Да кто же его знает!
— Я к тому, что несмотря ни на что, эхайнские женщины показались мне привлекательными.
— У вас широкий доверительный диапазон, друг мой. — Понтефракт покосился на прекрасную незнакомку. — Вы могли бы увлечься кем угодно… К тому же, и у шимпанзе встречаются прелестные мордашки! — Он свирепо воткнул сигару в угол рта и с грохотом опустил пустую кружку на стол. — Не смейтен симпатизировать эхайнам! Не вздумайте! Это даже не иллюзия, это роковое заблуждение! Не позволяйте дремать вашему чувству опасности! Если, оборони вас кошка, вы столкнетесь с эхайнами во плоти — не дайте ситуации уйти из-под вашего контроля из-за того, что их женщины хороши собой, а дети милы! Все женщины хороши, все дети милы, даже демоницы и демонята! Ни на миг не упускайте инициативы, коллега! Иначе эти демоны перехватят ее — и сделаю г. с вами что захотят.
Он жестом подозвал хмурую официантку:
— Еще пива. И снежной королеве у стойки лучший коктейль… за счет Магистрата.
— Вы так боитесь эхайнов, Бруно? — спросил Кратов.
— Боюсь, — согласился Понтефракт. Лицо его раскраснелось, в бороде застряли крошки сигарного пепла. — Если они захотят напасть на Эльдорадо… я не знаю, что из этого выйдет. Мы можем не успеть собраться с силой и духом — особенно с духом! — чтобы достойно ответить. Мы же люди… — Он зажмурился и помотал головой. — Нет, не боюсь. Я их ненавижу. Вот мы здесь сидим с вами и говорим только об эхайнах. Когда вокруг столько достойных, прекрасных тем… А вы еще удивлены тем, что мне хочется приключений!
— Я не удивлен, — кротко сказал Кратов. — И я тоже не хочу больше говорить об эхайнах. Но вы еще не рассказали мне об Эрике Носове.
— А это практически одна и та же тема, — заявил Понтефракт. — И даже на одну букву в тематическом каталоге. Эхайны и Эрик. Эрик и эхайны… Вот давеча Эрик перечислял некоторые инциденты, связанные с эхайнами, где люди выступали пострадавшей стороной. Между тем, в узких кругах широко известны и эпизоды с прямо противоположным раскладом!
— Я вхож во многие очень узкие круги, — мрачно сказал Кратов. — И мне ни черта не известно.
— Возьмем, например, попытку захвата тремя штурмовиками эхайнов корабля Звездного Патруля в районе Глаза Ориона. Ну, вы представляете себе, что за парод эти патрульные.
— В общем, представляю, — улыбнулся Кратов. — Но ведь у них нет средств ведения боевых действий в космосе?
— Гм… Считается, что нет. Зачем патрулю тяжелые боевые лазеры класса «Протуберанс»?.. Утлый земной кораблик, как бы вовсе и не имея упомянутых средств, вдребезги разнес два штурмовика… надо полагать, используя какие-то подручные материалы… и взял на абордаж уцелевший. Правда, эхайны, по варварскому своему обычаю, успели покончить с собой. Увы, это у них принято, хотя, к примеру, эхайны Светлой Руки уже в нескольких эпизодах предпочитали сдаться в плен… Благодаря такой резвости нашего патруля человечество впервые получило доступ к конкретной информации о самом Эхайноре, о Красных Эхайнах и об их анатомии и физиологии.
— Забавно, — пробормотал Кратов.
— А забавнее всего, — сказал Понтефракт, — что в реестре лихого экипажа числился субнавигатор по имени Эрик Носов. В миру же вице— президент Департамента оборонных проектов с правом решающего голоса. А заодно действующий военный консультант Непобедимой Гвардии федерации Вифкенх. А заодно Шипоносный Ящер Алой Ленты империи Ярхамда, с пожизненно и посмертно неотчуждаемой привилегией лежать в присутствии венценосных особ. Равно как и действующий генерал-капитан Крестовой армады Тысячи Островов Утхосса… Ну как? Вы ошеломлены?
— Еще бы!
— Эрик не афиширует свои выдающиеся качества. Но в то же время иногда умело допускает утечку информации. Например, ни Грозоездник, ни Блукхооп не подозревают об его истинном статусе, опрометчиво полагая, что он всего лишь мой… или, что смешнее, ваш секретарь. Мне он сообщил свои титулы открытым текстом. И попросил не скрывать от вас. А вы заметили, что об этом знает Конрад, хотя они никогда не соприкасались визави?
— Я не заметил. Впрочем, у него вырвалась одна странная фраза… о шипоносных ящерах.
— Вот именно. Трудно вообразить, что мэтр виброкинетического массажа сведущ в воинской иерархии империи Ярхамда, ни один из жителей которой никогда не ступал на благословенные земли Элвдорадо. За последнее я отвечаю как член Магистрата.
— Конрад мог встречаться с имперцами за пределами Эльдорадо.
— Где?
— Носов мог втайне от вас посещать его салон.
— Зачем?
— Вы и сами могли проболтаться!
— Когда?
— Подите вы с вашими вопросами! — рассердился Кратов. — Что мешает вам взять и расспросить Конрада? И вообще, не понимаю я, к чему вы клоните…
— Эрик не нуждается в массаже Конрада, — сказал Понтефракт. — У него свои специалисты не хуже. Конрад никогда не встречался с имперцами, потому что нам известны все пункты его перемещений за пятьдесят с лишним лет его жизни, и они не совпадают с перемещениями имперцев ни в пространстве, ни во времени. И я ни к чему не клоню. Я просто размышляю, ибо это один из достовернейших признаков того, что я все еще существую.
— А, я понял, — оживился Кратов. — Вы хотите, чтобы я как человек прямой и бесхитростный поделился вашими подозрениями с Конрадом? И это будет звеном в какой-то местной игре в казаки-разбойники, правил которой я не знаю?
— Друг мой, — проникновенно сказал Понтефракт. — Война — это всегда игра. А мы с вами находимся на периферии театра военных действий, как бы это ни было всем неприятно. Только не питайте двухсотой по счету иллюзии, что вы вне игры. Эти ваши потуги освоить психологию насилия — такая же игра, не хуже и не лучше любой другой.
— Знаете что, Бруно? Пойдемте-ка отсюда.
— Хороший ход! — Понтефракт довольно закряхтел. — Такая игра мне нравится! Вы точно знаете, что в ближайшие часы меня отсюда поленом не вышибить. А сами уже слопали своего иглозуба, выдули пиво и теперь приметесь ныть, что завтра у вас очередное сафари… совещание… торжественное построение… И все лишь затем, чтобы догнать эту девочку!
— Какую, какую девочку?! — негодующе вскричал Кратов. Понтефракт царственно взмахнул широкой ладонью.
— Идите, Зверь-Казак, — сказал он. — Я вас отпускаю. Вы слишком серьезны для хорошего кутежа и разврата…
Кратов вышел в ночь и сырость, кутаясь в плащ. Дремавшая у двери кошка проводила его равнодушным взглядом. Словно отметила факт убытия в своем поминальнике.
Океан гудел тяжким басом. Шквальный ветер мотал фонари на набережной, срывал с верхушек волн соленые брызги и швырял в лицо. Ежась и лязгая зубами, Кратов быстрым шагом двинулся в направлении озаренной множеством прожекторов площади Морского Змея, где всегда можно было найти пустой гравитр.
Всегда — но не сейчас… Стоянка была пуста. И вся площадь была необычно безлюдна, словно дочиста выметена ветром.
Если не считать крохотной фигурки в блестящей мерной накидке…
Кратов неспешно приблизился.
— Похоже, надеяться не на что, — сказал он значительным голосом. — Роллобусы не ходят до утра. Гравитры разлетелись по сухим и теплым уголкам.
Сиреневые глаза глядели на него из-под капюшона с выжидательным любопытством.
— Могу я вас проводить? — спросил он осторожно.
— Я живу в «Хилтон-Стар», — зазвучал хрустальный голос. Сказочно мелодичный, совершенно под стать этому, словно нарисованному китайской тушью лицу. — Это далеко.
— В этом городе нет ничего по-настоящему далекого. Я обитаю по соседству с вами, в пансионате «Бель Эпок». Мы можем говорить всю дорогу.
— О чем же? — К любопытству добавилась искорка потаенного смеха.
— О чем угодно. О том, что увидим в пути. Ведь вы нездешняя?
— И вы тоже.
— Я даже не удивляюсь вашей догадке. Никто и нигде не принимает меня за местного жителя.
Холодная мокрая ладошка доверчиво легла в его руку.
— Меня зовут Идменк, — сказала девушка. — А вас?
Интерлюдия. Земля
С высоты птичьего полета остров напоминал слегка обгрызенную по краям пиццу с пышной начинкой малоаппетитного зеленого цвета. Это и были пресловутые джунгли Индокитая. Кое-где желтыми пятачками проступали пастбища. Сама Ферма выглядела как землистый прямоугольник с сахарно— белыми кубиками домов.
— Что это за скопления светлячков? — спросил Кратов.
— «Живые души», — без намека на иронию пояснил Грегор. — Движущиеся и обладающие биополем объекты. И достаточно крупные. Насекомые и птицы выпадают. Здесь, — он ткнул пальцем в Ферму, — мы с вами. Это, я думаю, коровы. А в лесу — какие-нибудь обезьяны и грызуны. — Поразмыслив, он добавил: — Если соберется сразу много попугаев в одном месте, мы их тоже увидим.
— Одна большая девочка чем-то отличается на этой схеме от стаи маленьких попугаев?
— Почти ничем, — уныло сказал Грегор.
— Ладно, не кисни, — сказал Кратов. — Может быть, ничего еще не случилось. Может быть, Рисса гуляет по берег моря, любуется закатом с каким-нибудь мальчиком…
— Где вы видите «живую тушу» на берегу моря? — сварливо проворчал Грегор. — Все так называемые мальчики на месте. И так называемые девочки, кстати, тоже. Нет только Кандиды, Большого Виктора и Антона-пятого — они позавчера улетели на материк.
— Рисса тоже могла улететь на материк, — предположил Кратов.
— Конечно, могла. Только, наверное, при этом она оделась бы и взяла свои любимые побрякушки. И хотя бы один гравитр со стоянки. — Грегор помолчал. — И попрощалась бы.
— Но браслет-то у нее имеется? — вдруг осенило Кратова.
— Имеется, — упавшим голосом сказал Грегор. — Boн он. Лежал на ее столе. Рисса все время забывала его надеть. А может быть, он ей не нравился. Девчонки — такие привереды в пустяках…
— Грегор, я же просил, — печально промолвил учитель Тонг.
— Я помню, — сказал тот. Похоже, он готов был разреветься. — Все дети должны носить браслеты. Днем и по возможности ночью. Некоторые так и поступают, даже спят в браслетах. Например, я. Рисса — другое дело. Что же мне, бить ее?
— А что ж, — сказал Кратов.
— Ладно, я ее побью, — обещал Грегор и шмыгнул носом. — Пусть только она найдется.
— Ничего не может произойти плохого, — сказал Тонг. Казалось, он пытался убедить самого себя. — Это остров, где живут дети. Рисса непременно найдется. Она просто решила сыграть с нами не очень добрую шутку.
— Ну, это не значит, что мы должны пойти и лечь спать, — сказал Кратов.
— Что это за скопления светлячков? — спросил Кратов.
— «Живые души», — без намека на иронию пояснил Грегор. — Движущиеся и обладающие биополем объекты. И достаточно крупные. Насекомые и птицы выпадают. Здесь, — он ткнул пальцем в Ферму, — мы с вами. Это, я думаю, коровы. А в лесу — какие-нибудь обезьяны и грызуны. — Поразмыслив, он добавил: — Если соберется сразу много попугаев в одном месте, мы их тоже увидим.
— Одна большая девочка чем-то отличается на этой схеме от стаи маленьких попугаев?
— Почти ничем, — уныло сказал Грегор.
— Ладно, не кисни, — сказал Кратов. — Может быть, ничего еще не случилось. Может быть, Рисса гуляет по берег моря, любуется закатом с каким-нибудь мальчиком…
— Где вы видите «живую тушу» на берегу моря? — сварливо проворчал Грегор. — Все так называемые мальчики на месте. И так называемые девочки, кстати, тоже. Нет только Кандиды, Большого Виктора и Антона-пятого — они позавчера улетели на материк.
— Рисса тоже могла улететь на материк, — предположил Кратов.
— Конечно, могла. Только, наверное, при этом она оделась бы и взяла свои любимые побрякушки. И хотя бы один гравитр со стоянки. — Грегор помолчал. — И попрощалась бы.
— Но браслет-то у нее имеется? — вдруг осенило Кратова.
— Имеется, — упавшим голосом сказал Грегор. — Boн он. Лежал на ее столе. Рисса все время забывала его надеть. А может быть, он ей не нравился. Девчонки — такие привереды в пустяках…
— Грегор, я же просил, — печально промолвил учитель Тонг.
— Я помню, — сказал тот. Похоже, он готов был разреветься. — Все дети должны носить браслеты. Днем и по возможности ночью. Некоторые так и поступают, даже спят в браслетах. Например, я. Рисса — другое дело. Что же мне, бить ее?
— А что ж, — сказал Кратов.
— Ладно, я ее побью, — обещал Грегор и шмыгнул носом. — Пусть только она найдется.
— Ничего не может произойти плохого, — сказал Тонг. Казалось, он пытался убедить самого себя. — Это остров, где живут дети. Рисса непременно найдется. Она просто решила сыграть с нами не очень добрую шутку.
— Ну, это не значит, что мы должны пойти и лечь спать, — сказал Кратов.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента